Вы:
я не буду оправдываться
Минхо: я и не прошу, это твои проблемы у меня завал на учебе нет времени ездить туда Чан обнаружил, что почувствовал облегчение после ответа Минхо. Он не уделял этому мальчишке особого внимания, не пытался сблизиться, узнать лучше, но в голове звучал звонкий смех, а перед глазами часто всплывала яркая улыбка, выделяющаяся среди множества других. О ней он вспоминал, когда шёл по коридорам школы, где каждый строил из себя крутого, опуская остальных; ночью на гонках, когда вокруг скапливались одни притворные лица, желавшие нарушить личное пространство; её Чан представлял в отражении зеркала, стараясь повторить искреннюю радость, но ничего не выходило. Улыбка Минхо словно стиралась из памяти, как и его жизнерадостный голос.Вы:
хочешь покататься?
Минхо: сейчас? время 11, я не закончил домашкуВы:
окей
Минхо: но недалеко от дома есть площадка можем зависнуть там если захочешьВы:
давай адрес
Чан взял у Сонхёка машину, обещая, что будет осторожен и не попадётся полиции, а после поехал на другой конец города со смешанными мыслями в голове и такой же неразборной смесью в груди. Он ехал быстро, желая скорее понять необъяснимое состояние ожидания встречи, предвкушения и даже, наверное, впервые после трагедии, неуверенности. Минхо уже ждал его перед домом, не отрывая глаз от уверенной походки. Они молча дошли до площадки, разделённую на две: детская и спортивная. Минхо занял качели, начиная довольно раскачиваться, а Чан сел на конец горки, тихо наблюдая за беззаботным выражением младшего, за его улыбкой, освещённой фонарями по всему периметру. На улице стояла тёплая весенняя погода, прохладный ветер приятно обдувал, а тишина селила комфортный покой, который он давно растерял. – Долго смотреть будешь? – поинтересовался Минхо, снова отталкиваясь ногами от земли и начиная раскачиваться с новой силой. – Я хоть и не искусство, но тоже буду брать оплату. – Уверен, ты быстро обогатишься. – М-м, вряд ли. – Почему? Ты же красивый. Минхо резко затормозил, смотря на Чана удивлёнными глазами и часто моргая. Он слегка наклонил голову в бок, пытаясь прочитать по пустому, холодному лицу старшего хоть малейший намёк на шутку, насмешливость, но встретился только с тёмными глазами, смотрящими ему прямо в душу. – У тебя проблемы со зрением? Посмотри на меня, – Минхо вскочил с качели, начиная щипать себя по щеке и указывать на лицо. – Очкастый, пухлый, ещё и мелкий. – И что? – Я не могу быть красивым. – Я видел тебя без очков, вес – дело легко исправимое, а рост ещё прибавится. Ты красив не только лицом, – спокойно ответил Чан, продолжая смотреть безэмоционально. – Главное же, что у тебя внутри. Ты похож на весёлого мальца. – А что насчёт тебя? На кого похож ты? Чан промолчал, откидываясь на горку и смотря на такое же пустое чёрное небо. Ни единой звезды, облака, даже не было самолётов, всегда идущих на посадку. Оно напоминало его самого. – Скажи мне об этом ты, когда поймёшь. – Для этого нужно поддерживать общение. – Не вижу никаких проблем, – проговорил Чан, поднимая руку к небу и сжимая воздух. – Ты странный, – подметил Минхо, снова забираясь на качели. – Сначала учишь водить, потом игнорируешь и приезжаешь, когда захочется. – Ты не лучше, раз оба раза последовал за мной. – Ты же не маньяк какой-нибудь? – Кто знает. Я избил одноклассника, которого на носилках вынесли из школы. Может, смогу и убить. Чан поднялся на ноги и подошёл ближе к Минхо, останавливаясь прямо перед ним и смотря безжизненными глазами сверху вниз. Взгляд младшего по-прежнему таил в себе лёгкость и подростковое озорство, делавшее его ещё интереснее. – Попробуешь избить меня, и я не раздумывая ударю в ответ, – с улыбкой проговорил Минхо, кивком подтверждая слова. – Книгу по обложке не судят. – Именно. Той ночью Чан приехал домой более живым, но по-прежнему опустошенным, однако запомнил первое, чтобы навсегда похоронить второе. Время пролетало для Чана. Он привык к жизни в Сеуле, стал намного общительнее за пределами школы и на гонках, где его уже хорошо знали все не только, как младшего брата Сонхёка, но и отдельную личность, не раз забравшую первое место. Он успешно выиграл свою первую тачку, на которой научил Минхо полноценно водить, заручился поддержкой опекунов на перевод в другую школу и более менее определился с дальнейшими целями на будущее. Их с Минхо общение обрело постоянство. Они вместе приезжали на гонки и уезжали оттуда, ночами катаясь по всему городу. Никто из них не копал глубже, не пытался узнать, почему взрослые ещё не спохватились их искать, когда наступал рассвет – им просто было комфортно сохранять дистанцию и держаться на уровне хороших знакомых. На летних каникулах они часто выбирались к морю, где Чан учил Минхо плавать, а после сажал за руль и позволял ехать туда, куда захочется. Не было в их общении натянутости, неловкости и необходимости всегда поддерживать диалог, ребята хорошо проводили время и в тишине. Сонхёк и его родители всё чаще начали подмечать приподнятое настроение, но не говорили об этом, лишь гордо улыбались за ужином, наблюдая, как Чан быстро опустошал тарелку и выбегал из дома на встречу с Минхо. Ему предоставили полную свободу действий, без лишнего контроля и нравоучений, полностью доверяя, и это Чан ценил превыше всего. Он действительно был благодарен родственникам за поддержку, тем не менее предупредил сразу, что как только окончит школу, вернётся в Австралию. Несмотря на все переживания, его решение приняли с уважением и сказали, что поддержку будут оказывать даже на расстоянии, и Чана эти слова тронули, но не так сильно, как безобидный вопрос Минхо, прозвучавший словно гром среди ясного неба. – Почему ты никогда не улыбаешься по-настоящему? Чан смотрел на него с неподдельным недоумением, пытаясь понять суть вопроса, услышать продолжение, но Минхо упорно молчал, бросая в море маленькие камушки и наблюдая за красивым закатом. – О чём ты? – Она вынужденная и неестественная, даже когда ты улыбаешься своему брату. – Тебе показалось. – Сомневаюсь. Я наблюдал за тобой все эти четыре месяца и никогда не видел хоть одну, идущую от души. Чан не отрывал глаз от красивого профиля, как взял за привычку, внимательно следил за бегающими по необъятной синеве зрачками, а внутри чувствовал бесконечный разрыв трещин, расходящихся по всей груди. Они медленно расходились, подкрадываясь к окаменевшему сердцу и начиная охватывать его полностью, крепко сжимая. – Я всегда так улыбаюсь, – через какое-то время ответил Чан, ощущая почти неуловимую боль. – М-м, но почему? – Не совсем понимаю, к чему ты клонишь. – Притворная улыбка, за которой ты скрываешься, – Минхо кинул ещё один камень и взглянул на старшего своими ясными, глубокими и невыносимо понимающими глазами. – Она не способна спрятать всю боль. Тебя выдают глаза, прямо как сейчас. Чан не сразу понял, что имел ввиду младший, пока тот не потянулся к его лицу, стирая с щёк слёзы, плавно скатывающиеся вниз. Он ещё не до конца понимал, что происходит и откуда в груди появилось адское ощущение тяжести, почему сердце крошилось в муках, пока горло не начало жечь от недосказанных слов, а глаза щипать от копившихся долгое время слёз. – Ха, серьёзно? – прошептал Чан, крепко зажмуривая глаза. – Именно сейчас? – Лучше поздно, чем никогда, – Минхо придвинулся ближе, молчаливо подставляя плечо и кивая на него, а после повернул голову в другую сторону. – Я могу надеть наушники. Чан держался. Он сжимал кулаки, прикусывая губу, часто моргал, пытаясь избавиться от слёз, но они накатывали снова и снова, и снова, требуя выход. Душу терзало, разрывало от обиды и несправедливости, в голове всплывали образы людей, которых он, как думалось, забыл. Чан дрожал, прерывисто дыша, лишь бы не дать слабину, не позволить трещинам окончательно пробраться сквозь хорошо выстроенную каменную стену, защищавшую сердце, но один взгляд на Минхо развеял по воздуху все усилия. Чан тихо всхлипывал, поджимая колени ближе и опуская на них голову, чтобы скрыть постыдный факт своей слабости. Со слезами выходила вся обида: за семью, за себя, за то, как приходилось каждый день терпеть издевательства, улыбаться через силу, не желая видеть жалостливые взгляды. Скопленный груз становил всё легче, постепенно исчезая в потоке слёз. Чан снова чувствовал в груди ту самую боль потери, которую закопал – она выбралась на поверхность, напоминая ему о дне, когда он остался один. Только в этот раз боль была намного острее. Минхо смотрел на прекрасное море и красивейший закат, отражённый на спокойных волнах, наблюдал за чистым небом, окрашенным в пастельные оранжевые тона, и слушал, как рядом давил слёзы Чан, не позволяя себе дать полную свободу. Ему было больно вместе с ним, сердце также топило чужими слезами, но он просто сидел рядом, не решаясь обернуться; не зная, как это сделать. И лишь когда голова старшего коснулась плеча, а дрожащая ладонь легла на ногу, Минхо смог повернуться и обнять, осторожно держа в руках худощавое тело, сразу же обнявшее его в ответ. Чан плакал долго, до самой последней капли, чтобы навсегда отпустить и не вспоминать; чтобы стать сильнее и никогда больше не показывать никому свои слабости, которыми могут воспользоваться. И если бы он знал, что ещё через пару лет его единственной слабостью станет человек, который смог разрушить неприступную крепость, Чан бы громко рассмеялся, ведь зависеть от другого – никогда не приводило к хорошему.————
Сигаретный дым, которым был пропитан кабинет, жёг глаза и неприятно заседал в носу. Даже рокс с виски не перебивал едкий запах, наполнявший лёгкие. Шум за дверью резал слух, а противный смех раздражал уставшую голову, но Чан терпел ради команды и Минхо, в первую очередь. – Мы обязательно найдём виновных, брат мой, не переживай, – хлопал его по плечу ДиКей, сидящий рядом. – Они ответят за содеянное. Минхо был моим любимцем. – Как только мы их найдём, я убью всех причастных, – Чан сжал рокс в руках, сдерживая наигранные слёзы и дрожа от настоящей злости. Он медленно повернулся к ДиКею и взглянул ему ровно в глаза. – Я убью каждого, Ди. Абсолютно. – Конечно, – притворная улыбка в ответ на такую же, после которой все снова вернулись к покеру. Минхо был прав – ДиКей приставил пистолет к виску, стоило Чану показаться на пороге его кабинета в баре, но у него имелись в руках неоспоримые «доказательства» их преданности, против которых выстоять было невозможно. Чан тщательно подготовился ко встрече с Ди, подделав бумаги их с Минхо причастности к опустошению его счетов. С помощью Феликса – единственного человека, знающего о его местонахождении и всех передвижениях, он создал себе поддельные документы и открыл на них новую ячейку в банке, куда спрятал все средства. Отчёты с перегоном тачек, в которых светилось имя Минхо, было заменено на новое – магната из Эмиратов, лежащего в больнице при смерти. Чан также позаботился о поддельном свидетельстве о смерти, и благодаря Чанбину, вовремя синдицировавшему обнаружение тела, он смог в очередной раз обвести ДиКея, как и рассчитывал. Чану стоило огромных усилий, не сорваться и не пробить голову первым, ведь как только он увидел мерзкий оскал, сознание перемкнуло вспышкой агрессии. Воспоминания о Минхо, висевшего на склоне, чья жизнь зависела полностью от него; Минхо, который впервые увидел кровь и познал горечь потери товарища по команде, совсем испуганного, сломленного, потерянного – они не давали ему потерять самообладание. Он представлял юного Минхо, встречавшего его на финише с довольной улыбкой, такой детской и беззаботной, которую хотелось защитить, сохранить, скрыть от посторонних глаз, чтобы она грела душу только ему, ведь мир слишком жесток и беспощаден, и доверять нельзя даже собственной тени. Только желание обезопасить близких людей удерживало его от мгновенного убийства. Чан практически не выпадал из вида ДиКея, сохраняя на лице злость и скорбь. Он сразу положил ему на стол огромную сумму денег в помощь за поимку виновных, прекрасно зная, что в скором времени заберёт всё в пятикратном размере. Чан делал вид потерянного, уставшего, потерявшего смысл жизни человека, который лишился единственной любви; он плакал в объятиях Ди, не переставая рассказывать об их с Минхо истории любви, которой никогда не существовало, ведь их истории на самом деле не было – она закончилась, не успев начаться, но он изливал душу слишком правдоподобно, с дрожью в голосе и комом в горле, постоянными криками убить, с болью. Чан говорил искренне. Он говорил о своей потере. Своём упущении. И за такую потрясающую игру он мог бы получить награду, ведь её оценили, ею прониклись. В неё поверили. ДиКей пригрел на груди собственную смерть, даже не подозревая об этом. Чан был уверен, его со счетов полностью не списали, тем не менее это не мешало добывать новую информацию. Он не задавал никаких вопросов сам, остерегаясь слежки, но умело вслушивался в чужие разговоры. По всему бару и базе Ди были расставлены жучки, с которых Чан вёл прослушку, а Феликс записывал каждый шорох, круглыми сутками не отрываясь от камер. Младшему было категорически запрещено говорить остальным о их совместной работе, чтобы не ставить под удар, ведь защитить одного он успеет, но добраться до остальных в нужное время – тяжело. К тому же Ликс работал осторожно и удалённо через систему органов, к которой получил доступ от Чана, а сквозь неё пробиться почти невозможно даже самому опытному хакеру. Каждый день Чан был непосредственно рядом с ДиКеем, предлагая тому свою помощь с поисками, от которой постоянно отказывались. Ему было интересно, на кого повесят смерть живого Минхо, поэтому он продолжал спокойно расхаживать по бару с печальным видом. Никто особо не обращал на подавленного Чана внимание, отчего и информация буквально выливалась на него сама, благодаря личностям, не следящим за языком. Все забыли, что уши есть даже у стен, а Чан был именно ею – толстой, холодной, непробиваемой, удар об которую мог закончиться плохо. Ему пришлось отключить основной телефон и перейти на запасной, чтобы никто из команды не мог на него выйти. Чан намеренно оставлял телефон на виду без пароля и уходил, следя за тем, сколько людей от Ди захочет его проверить. К их огромному разочарованию, кроме старых фотографий в галерее, что заранее были перенесены из облака, не имелось ничего. Чан знал точно, что обо всём докладывали ДиКею, который и сам иногда косо посматривал, но каждая проверка доказывала чистоту его слов и намерений – отомстить за любимого Минхо. Было забавно наблюдать за тем, как в стенах бара никто не фильтровал речь, а на базе и вовсе забывали про конфиденциальность. Благодаря такой неосторожности, Чан наперёд знал последующие шаги команды Ди, и сразу же уведомлял об этом Феликса, который дальше информировал ребят, говоря, что узнал по жучкам в клубе. Единственное, чего Чан не мог взять под свой контроль – действия Рэйса, залёгшего на дно. На его памяти не было такого, чтобы Рэйс скрывался, наоборот – во всех воспоминаниях он стоял первый, противно улыбаясь с сигаретой в руках. Иногда Чан жалеет, что не вытащил их с Минхо раньше. Возможно, тогда бы всё могло быть иначе. Возможно, ему бы не пришлось сейчас думать о будущем, в котором яркая улыбка пропадёт с его глаз.————
Когда Чан перевёлся в школу Минхо на последнем году обучения, младший очень удивился, заметив его в столовой одного. Он почти бежал, сразу накидываясь с кулаками. – Меня ты предупредить забыл? – Сюрприз? – Терпеть их не могу. Тем не менее Минхо был рад, что пусть всего год, но они смогут проучиться в одних стенах. Чан, как и ожидалось, в новом месте довольно быстро обзавёлся популярностью: из Австралии, красивый, спортивный, общительный и добрый, прилежный ученик, которого полюбили все учителя. В классе Минхо девочки постоянно говорили о новом старшекласснике и его прекрасной улыбке, и на такое он всегда закатывал глаза, ведь никто из них никогда не увидит настоящую, самую завораживающую и наикрасивейшую, которую он впервые увидел спустя несколько месяцев, после рассказа Чана о потере семьи. В миг, когда старший рассмеялся с его ни разу не смешной шутки и засиял, обнажая ровный ряд зубов и сверкая удивительными ямочками, Минхо затаил дыхание. Это невозможно было описать словами, передать эмоциями. Подобное нужно лицезреть лично, услышать, прочувствовать на себе, как сильная волна мелодичного голоса захлёстывает тело полностью, обволакивает, пробирается в сознание и течёт дальше по всем каналам, достигая сердца, где заполняет всё пространство. Минхо хорошо запомнил этот момент, ведь оторвать взгляда не мог, желая большего. Он даже впал в прострацию, пропуская мимо ушей вопрос, чем вызвал новый смех. И ради такого Хо готов был стать дураком, лишь бы Чан улыбался как можно чаще. Они всегда держались вместе на переменах и обеде, уходили на крышу, стадион или спортзал во время самостоятельных занятий, не желая сидеть в душном классе и слушать скучные разговоры одноклассников. Минхо никогда не любил игры с мячом, но когда Чан лёгким бегом бежал через весь корт и забрасывал в кольцо трёхочковый – загорался и присоединялся. В исполнении старшего многое выглядело просто: финты в футболе, езда на скейте, бросок баскетбольного мяча в кольцо, общение с людьми, учёба и вождение. С последним, конечно, Минхо хорошо сдружился, но у него по-прежнему плохо получалось выполнять заносы, и это Чан обещал исправить. С Минхо жизнь действительно стала красочнее. У него убавилось время на самоанализ, зато оно прибавилось в других вещах, доставлявших удовольствие. Сонхёк, который улетел учиться заграницу, частенько звонил по видео и отмечал, что Чан стал выглядеть живее и радостнее, об этом же с нежностью в глазах говорили тётя с дядей. Сначала он не придавал особое значение таким словам, но время шло, сезоны сменяли друг друга, а Чан всё чаще ловил себя на мысли, что дышать стало проще. Они каждый вечер уезжали исследовать город и окраину, находя заброшенные места, в которых расписывали стены баллончиком, а по выходным зависали на гонках. Минхо довольно быстро внедрился в атмосферу, участвуя в заездах на машине старшего, пока Чан однажды не выиграл ему другую. На площадке появлялись новые лица, соперники, но они оставались неизменно, постепенно зарабатывая репутацию старичков. Минхо всегда смотрел на Чана с восторгом. Он видел в нём силу, способную на многое, человека, несущего на себе тяжёлый груз переживаний, поэтому хотел стать тем, кто облегчит ношу. Минхо рассказал о себе сразу, как только понял, что привязался; когда каждое утро начиналось с диалога Чана и заканчивался день им же. – Я живу с бабушкой. Родители от меня не отказывались, но с ними отношения никогда особо не ладились, – поделился он, безразлично пожимая плечами. – Меня поздравляют по праздникам, отправляют деньги каждый месяц и этим общение ограничивается. – Тебе не обидно? – Я привык. Мне стало всё равно. Это самая лучшая черта характера, которую я в себе выработал. – Она тебе подходит, – улыбнулся Чан, потрепав младшего по голове. – Беззаботный, своенравный, терпеливый, спокойный. В тебе есть всё то, чем не могу гордиться я. – У всех имеются свои сильные и слабые стороны. В чём твоя слабость? – Если скажу, обернешь против меня? – легкий смешок, после которого Минхо закатил глаза. – Если ситуация будет того требовать. – У меня их нет. Я избавился от всего, что делало меня уязвимым. – Это… круто. А меня, наверное, всё же задевает мнение. Знаешь, когда начинают вешать ярлыки, клеветать и выставлять всё на показ – становится неприятно, но с этим можно жить, если не обращать внимание. – Ты удивительный. Я бы не смог долго терпеть. У меня проблемы с агрессией. – Знаю, – Минхо посмотрел на старшего и улыбнулся так нежно и ярко, что ночь сразу стала светлее. Они сидели на крыше машины, припаркованной на холме, и наблюдали, как город засыпал, теряя дневную оживлённость. – Это я точно знаю, мистер Бан Кристофер Чан. Постепенно общение становилось реже, но не из-за того, что они устали – у Чана началась подготовка к выпускным экзаменам, от которой он часто отлынивал и пропадал с Минхо. Младший ценил компанию, тем не менее открыто выражал недовольство и беспокойство, особенно, когда Чан снова начал пропадать в спортзале. – Ты завалишь все вступительные. – А я не поступаю. Возвращаюсь в Австралию сразу после выпуска. Минхо перестал вести мячом, останавливаясь посередине зала и смотря на старшего с примесью удивления, негодования и обиды. Всегда приподнятые уголки губ быстро опустились вниз, брови нахмурились, взгляд погас. – Ты не говорил об этом. Я думал, мы друзья, а ты собирался уехать, не попрощавшись? – Мы друзья, и я бы сказал в любом случае. Возможно, немного позже. – Когда у меня не будет времени подготовиться к этому. Чан следил за тем, как быстро Минхо менялся в лице, сколько разных эмоций мелькало за считанные секунды, и пытался определить неизвестное ощущение, проснувшееся внутри. Оно не было похоже на боль и грусть, не казалось чем-то весомым, способным нанести вред, испортить настроение, но всё равно оставляло неприятный осадок, заставляло чувствовать дискомфорт. За два года их общения, Чан впервые ощутил нечто подобное в груди. Неизвестное немного пугало. – Тебе грустно? – Нет, я рад, что наконец избавлюсь от тебя, – озлобленно проговорил Минхо, со всех сил бросая мяч в старшего. – Конечно мне грустно, идиот. Из всех людей, ты единственный не судишь предвзято. Впервые я подумал, что у меня появился человек, на которого можно положиться, а тут ты говоришь, что исчезнешь из моей жизни уже через полгода. – Прости. – Забей. Не привыкать, как-нибудь справлюсь. Чан молча наблюдал за спокойным выражением злости. Для него это было новым, неизведанным, ведь сам он всегда открыто показывал агрессию. Но Минхо делал это тихо, без лишних слов, истерики, просто продолжал играть с мячом, ругаясь под нос. Эта картина причиняла больше боли, чем если бы младший ударил его, накричал, ушёл. Спокойствие Минхо отдавалось колючей болью в сердце. – Почему из всех возможных увлекательных игр я выбрал именно эту? – усмехнулся младший, смотря, как мяч несколько раз прокручивается по кольцу и падает в сетку, громко ударяясь об пол. – Какую? – Доверять людям. Когда-нибудь это станет моим концом. После этого разговора они продержались на расстоянии ровно три дня. Минхо учился на этаж ниже, поэтому ребята почти не пересекались, иногда сталкиваясь в столовой, если Чан приходил на обед. Было непривычно потерять общение, к которому привык, странно не видеть улыбку, слышать смех, лишиться друга из-за разного восприятия ситуации. Для Чана его отъезд не казался чем-то значимым, стоящим печали, но потухшие глаза младшего застряли в голове, всплывая каждую ночь. Для него оказалось невыносимо быть без Минхо и вместе с этим осознанием, Чан впервые допустил мысль, что в его защите появилась брешь, когда он сам пошёл на примирение. Тема отъезда не поднималась почти три месяца до самого дня икс. Холодный конец ноября Чан запомнил хорошо, как и Минхо, который пришёл его поддержать перед экзаменом. Перед воротами школы творилось огромное столпотворение из учеников и их родителей, слышался чей-то плач, где-то приободряющие крики. В тот день Минхо познакомился с опекунами старшего и вместе с ними же, переживающим взглядом провожал Чана на восьмичасовую каторгу, которая ожидала его самого через год. Но экзамен для старшего прошёл спокойно, он даже был в состоянии шутить, когда всё закончилось. Самой сложной частью было ожидание результатов. На протяжении всего месяца Минхо с Чаном делали вид, что их не существовало, продолжая жить в привычном режиме – гонки, поездки за город, к морю, но чем теплее становилось на улице, тем ближе подбирался день отъезда старшего. И однажды Минхо просто не выдержал – Чан к этому был подсознательно готов. – Тебе обязательно уезжать? – свесив ноги со сломанной карусели, Минхо отдирал с лошадки краску. – Ты не можешь остаться? – Я не хочу и дальше теснить тётю с дядей. Они уже сделали для меня слишком много. – А там… там ты будешь счастлив? – А я счастлив здесь? Вопрос был задан не Минхо, а самому себе. Его Чан прокручивал в голове последние месяцы, пытаясь найти подходящий ответ. Он помнит счастье из прошлого, когда семья была рядом, все смеялись, вместе выбирались к океану и устраивали посиделки; помнит, что не переставал дразнить младших конфетами, учил кататься на велосипеде, помогал отцу копаться в машине, но не помнит, как именно себя ощущал. Чан забыл, как чувствуется счастье, как оно звучит и выглядит, чем пахнет, поэтому не мог сказать точно, был ли счастлив в Сеуле. Он мог сказать другое. – Не знаю, счастье ли это, но рядом с тобой мне легче, лучше. Я бы сказал – комфортнее. – Этого будет достаточно, чтобы ты остался? – расслабленный тон Минхо никак не подходил его ожидающим, встревоженным глазам, затаившим надежду. Сил пойти против этих глаз оказалось недостаточно. – Тебя будет больше, чем просто достаточно. Лицо Минхо мгновенно озарилось наипрекраснейшей улыбкой, на которую Чан смотрел с нежностью и осознавал, что попал в плен уязвимости. Он обрёл свою первую слабость.————
Минхо еле перебирал ногами, продолжая держать фокус на стуле, до которого, казалось, дойдёт он не скоро. Усталость брала над ним вверх, недосып сказывался на восприятии реальности. На складе были все, кроме Чонина с Сынмином, которые уехали на последнюю сделку, заверив старшего, что будут в порядке. Минхо переживал за них, отговаривал и дал добро отказаться от неё, но младшие настояли довести дело до конца, как и привыкли, поэтому он отпустил их с тревогой в сердце. Случись с ними что-либо, Минхо убьёт ДиКея без долгих раздумий. Без главного инициатора шума помещение казалось подавляющим. Каждый был занят своим делом, мыслями. Хёнджин, имея наконец покой, возобновил чтение новой книги, которую давно уже откладывал. Чанбин с Джисоном разбирали и прочищали оружие, параллельно изучая патроны – младшему было интересно слушать про сборку каждой модели и о скорости пуль, зависящей от пистолета. Феликс сидел дальше всех на кресле-мешке, гипнотизируя экран серьёзным взглядом и отстраняясь от шума наушниками. С отъезда Чана прошла неделя. От него всё ещё не было никаких вестей, и Минхо не нравилось внутреннее беспокойство – оно накручивало сильнее. Он потерял аппетит, из-за чего Чанбину пришлось заставлять его есть почти насильно, постоянно навещая тёмную квартиру, в которой старший казался призраком. В плен сна Минхо отдавался на пару часов, и Чонин, не вынесший бледный вид, несколько раз подсыпал снотворное в чай, чтобы тот мог поспать и набраться сил. Никогда ещё он не чувствовал себя настолько беспомощным, настолько не информированным и потерявшим контроль, что хотелось разрыдаться. Вот только слёз не было, одна лишь пустота. Минхо всегда имел на любую проблему отдельный взгляд. Не всегда понятный и разумный, иногда совсем сумасшедший, но взвешенный, тщательно проанализированный, ведь когда другие говорят и делают – он наблюдает. В этом было много плюсов: издалека картина шире, обзор больше, детали тоньше, что позволяло составить полное видение ситуации. Его привычка держаться позади не раз спасала и помогала найти выход там, где это было практически невозможно. Нестандартный склад ума искусно находил лазейки, через которые можно дёргать нить и направлять процесс в необходимое русло. Минхо нравилось быть неприметным, отдавая сияние Чану, умеющему подхватывать и подстраиваться; нравилось до последнего держаться в стороне, сохраняя отстранённость, но при этом больше остальных быть осведомлённым. Он никогда не делал поспешных выводов, не шёл напролом, давая каждому возможность проявить себя и высказаться, и только когда в голове складывался полный паззл, Минхо начинал действовать. Он часто делал безразличный вид, не выказывал заинтересованности, притворялся спящим, пользуясь наивностью других – не умевших сохранять бдительность, чтобы получить информацию. Только Чан и Чанбин могли различить настоящий сон от притворного, поэтому иногда намеренно начинали провоцировать необходимый разговор, развязывая остальным языки. Но сейчас Минхо не был в состоянии даже поддерживать сознание, не говоря о большем, поэтому Чанбин взял на себя весь контроль. За это он был благодарен. Хёнджин оторвал взгляд от книги, разминая шею и осматриваясь по сторонам, когда заметил на лице Феликса непривычную для него растерянность. – Ликс, у тебя всё нормально? – А? Я… Да, – Феликс резко дёрнулся, поднимая шокированные глаза на друга. Внимание всех было обращено на него. – Да, просто немного переживаю за Сынмо с Нини. Их давно нет. – А во сколько они должны были приехать? – спросил Хёнджин, поворачиваясь к Чанбину и ожидая ответа. Старший взглянул на наручные часы. – Уже, если сделка прошла успешно. – Может, стоит съездить к ним? – Ликс снова опустил взгляд на экран ноутбука, нервно постукивая пальцем по колену. – На всякий случай. – Давайте я сгоняю. Всё равно нечего больше делать, – предложил Хан, не замечая вдвойне напрягшийся вид друга. – Джи, не думаю… – Всё хорошо, не переживай. Я быстро. Минхо даже не дёрнулся – запредельная усталость не оставила сил и на малейшее беспокойство. Он еле держался сам, чтобы не сломаться окончательно, поэтому не мог думать о заботе по отношению к другим. Веки тяжелели, голова пухла от мыслей о Чане, тишина убаюкивала, но Хо старался оставаться в реальности, и чем медленнее шло время, тем сложнее становилось. В конце концов он отключился прямо на стуле. – Какого чёрта?! Сквозь сон до Минхо дошёл обеспокоенный крик Чанбина, от которого он и проснулся, первым делом замечая свалившегося на пол Чонина, а затем и Сынмина, с чьей ладони стекала кровь. Остатки сна испарились довольно быстро, стоило ему внимательно всмотреться на младших и увидеть, в каком помятом состоянии находился каждый. – Что случилось? – Минхо подлетел к Чонину, помогая ему подняться и осторожно доводя до маленького диванчика. Хёнджин с Феликсом принялись за Сынмина, а Чанбин осматривал Джисона, качавшего головой. – Сделка оказалась ловушкой, – кряхтел Сынмин, морщась от боли в руке. – Но мы обошлись малой кровью, смогли оттянуть время, а там и Ханджи подоспел. Ему прилетело больше всего. Минхо перевёл взгляд на Джисона, внимательно сканируя с ног до головы и чувствуя разрастающуюся злость в груди, из-за мокрого пятна на тёмной ткани, попавшего на глаза. – Футболку подними, – проговорил он леденящим душу тоном, против которого Хан не посмел идти против, показывая открытый порез. Он был незначительный, но в нынешнем состоянии для Минхо всё казалось масштабным. – Я обработаю, садись, – Чанбин подошёл с аптечкой, кивая на стул. – А способный говорить, пусть расскажет произошедшее. Сынмин начал первый, так как именно он вёл все изначальные переговоры, сразу подмечая не соответствие голосов – голос мужчины по телефону звучал на несколько тонов выше. Он рассказал, что их уже ждали на месте, хотя они сами приехали на полчаса раньше. К делу не переходили долго, постоянно меняя темы и требуя устроить тест-драйв, который был возможен только после частичной оплаты, но денег им никто не показывал. – Я почувствовал неладное, поэтому тоже ходил окольными путями, оттягивая время, – говорил Ким, позволяя Хёнджину забинтовать ладонь. – Самым странным было то, что покупатель показался один, а не с оценщиком. Он утверждал, что и сам хорошо разбирается в тачках, но я же помню, что настоящий покупатель собирался просить знакомого помочь. – Он постоянно перебивал и некоторые слова произносил громче, словно подавая сигнал, поэтому нам пришлось блефовать, – подключился Чонин, заваливаясь на колени Феликса, присевшего рядом. – Мы сказали, что едет ещё один клиент, готовый выкупить тачку намного дороже, и пока ожидали, заговаривали зубы всякой чушью о комплектации. В таком темпе у них прошёл час, но никакого покупателя на горизонте не было. Сынмин периодически осматривался, ища засаду, но в темноте сделать это не являлось возможным. Выбранная местность играла против них – богом забытый завод на отшибе города, в двадцати минутах езды от их склада. Видимость придавали только фары двух машин, стоящие друг напротив друга. Мужчина заметно терял терпение, постепенно сокращая расстояние и отпуская едкие замечания, наполненные намёками об осведомлённости их деятельностью. Положение ухудшилось, когда подъехала ещё одна машина, из которой вышли трое, чьи лица они уже видели – вышибалы из клуба Рэйса. Сынмин до последнего тянул момент, но все старания рухнули, как только прозвучало имя Минхо и уверенная констатация: «как жаль, что вы не сможете передать ему наш пламенный привет, но не волнуйтесь, мы сделаем это за вас». Чонин был первым, кто открыл огонь, защищая Сынмина от удара ножом. Всё произошло быстро: из тени выбежала ещё одна группа из четверых, полностью окружая их. Они стояли спина к спине, прикрывая друг друга, но патроны расходовались со скоростью света, а после в ход пошли кулаки. Чонин больше нападал, Сынмин же защищался, стараясь подобраться к тачке, чтобы уловить момент для побега, однако каждая попытка была заранее провальной – двое против оставшихся в живых пятерых, никогда бы не сыграло в их пользу. – И тогда всё внимание привлёк Джисон, – продолжил Чонин. – Его узнали сразу, да и переключились быстро. Умение выводить людей из себя помогло нам перевести дыхание. Сынмин-хёна ещё зацепили ножом несколько раз, поэтому он не был в состоянии выстоять против. Честно? Я правда думал, что мы там и останемся. Настолько страшно ещё не было. – Этот придурок чесал языком боженьки, начиная поголовно топить всех, – усмехнулся Сынмин, подмигивая улыбающемуся Хану. – Ему вздумалось рассказывать анекдоты, блять. Чувак, у тебя с головой всё хорошо? – Уже не уверен. Мне тоже было страшно за вас, – ответил Джисон, резко вскрикивая от жгучего ощущения на животе. Спиртовая салфетка коснулась пореза. – Но главное, что это отвлекло их, поэтому вы смогли уехать. – Ты остался там один? – перебил Минхо, нахмурив брови, и получил подтверждение в виде короткого кивка. – В героя решил поиграть? Ты – самая главная их цель. О чём вообще думал? – О жизни друзей. Но долго шутить не получилось. Несколько парней одновременно набросились на него, и Джисон словно вновь оказался в порту, только в этот раз страх не казался жутким, скорее – взволнованным, ведь он переживал за команду. Мозг отключился полностью, Хан отбивался на автомате и впервые воспользовался пистолетом, стреляя не насмерть, а для ослабления. Он постоянно отходил назад ближе к машине, с умом расходуя патроны, а когда прострелил колено главарю, воспользовался возможностью – запрыгнул в салон и бросился прочь. На дороге его подхватил Чонин, который не уехал, а остался ждать. За ними гнались всего две машины и оторваться от них – оказалось самой лёгкой задачей за весь вечер. Сынмин, собирая остатки сил, перезарядил пистолет и стрелял по шинам, пока Джисон прессовал одну из тачек к обочине. Они старались скинуть хвост до заезда в город, чтобы спокойно добраться до склада, и на это у них ушло всего десять минут. Сынмин застрелил водителя, которого сдерживал Хан, а после они быстро уехали, оставляя машину без управления скатиться к обочине и заглохнуть. – Хён, я поеду замету следы, пока не поступил вызов, – Чанбин похлопал Джисона по плечу, гордо улыбаясь, и ушёл, как только получил одобрение Минхо. – В общем, нас поджидали люди Рэйса, – заключил Сынмин, понемногу приходя в себя. – Видимо, он больше не доверяет Ди. – Давно пора. – Отставить разговоры, отдыхайте, – Минхо рассадил всех по местам, а сам вышел на улицу. Он закурил впервые спустя два года выдержки. Через час на складе не было никого, кроме Минхо с Феликсом – Хёнджин взял на себя роль водителя и повёз всех по домам. Они впервые остались наедине. Возможно, Минхо бы не был так резок и холоден при иных обстоятельствах, но в этот момент в его голове жила только одна мысль, не позволявшая смягчиться, ведь он всегда занимал позицию наблюдателя. Самую выигрышную при битве умов. – Ёнбок, кого ты боишься больше: меня или Чана? – Так внезапно? – удивился Феликс, откладывая телефон и закрывая ноутбук. – Никого, я так полагаю. Знаю же, что вы меня не тронете. – Когда-то давно я был человеком снисходительным, а вот Чан, наоборот, – Минхо встал с дивана, начиная медленно надвигаться на младшего. – Он готов был избить любого, кто неровно дышал в нашу сторону, и мне приходилось сдерживать его собой. Но шли года, мы становились взрослее, разумнее. Чан научился сдерживать гнев, а я его выпускать. Феликс неотрывно следил за ленивыми шагами старшего, не в силах взглянуть в глаза – убийственная энергия Минхо пускала по телу дрожь, заставляя затаить дыхание. – Знаешь, что опаснее всего? – Понятия не имею. – Бомба замедленного действия, вулкан, всё, что занимает время, ведь невозможно предугадать, когда произойдёт извержение и что его сподвигнет, – Минхо остановился прямо перед Феликсом и присел на корточки, смотря в глаза кровожадным взглядом. – Поэтому, будь добр, открой мне твой чат с Чаном, пока я окончательно не взорвался. – Я не- – Не понимаешь, о чём я говорю, да-да. Полагаю, о засаде на ребят тебе подсказали городские камеры, – Феликс сильнее сжимался под тяжёлым взглядом, медленно тянясь к телефону. – Поверь, ты не хочешь видеть меня в гневе. Никто не хочет.————
Дядя Чана был безгранично рад, когда он поступил в академию, желая пойти по стопам и стать полицейским. Ему помогли обойти правило, обязывавшее всех студентов проживать в общежитии, поэтому Чан жил один на съёмной квартире, недалеко от Минхо. Младший всегда был занят подготовкой к вступительным экзаменам, поэтому времени на вылазки у них стало меньше, тем не менее Минхо часто приходил к Чану домой, жалуясь на безжалостную систему обучения. Иногда он оставался ночевать, и старший помогал ему с решениями задач, объяснял непонятные темы, рассказывал, как проходил его экзамен. Минхо ценил такие вечера, ведь Чан подходил ко всему со всей серьёзностью, а после они заказывали пиццу и смотрели фильмы. В тот момент он не особо задумывался о любви, но не редко поднимал эту тему в порывах жалоб о школе. – И сейчас все с ума сходят из-за выпускного, желая получить несчастную вторую пуговицу своего любимого. – Это же мило. Хоть что-то останется в памяти о человеке, которого, возможно, больше никогда не увидишь. – Это же так тупо и сопливо. Не верю, что такие вещи говорит человек, не умеющий любить, – бурчал Минхо, забивая рот чипсами. – Кстати, а где твоя пуговица? – На форме, где ей ещё быть. – В моих руках, конечно же. Кто ещё способен вынести твой характер, кроме заботливого меня. Тащи её и подари по всем законам дорам. Чан рассмеялся, но всё же ушёл в комнату за пиджаком. Он не стал надевать форму полностью, потому что она стала мала – в академии обязательной дисциплиной была физическая подготовка, из-за которой он заметно подкачался, тем не менее накинул пиджак, отрывая вторую пуговицу при Минхо и укладывая её в маленькую ладонь. – Ли Минхо, я хочу, чтобы ты сохранил её в память обо мне. Пусть эта пуговица станет хранителем нашей дружбы. – Обещаю, – Минхо довольно улыбнулся и бросился обнимать Чана, нежно обвившего руки в ответ. Слыша учащённое сердцебиение и приятный смех старшего, он чувствовал, как в груди распускались цветы. – Ещё недавно наткнулся на действительно раздражающую фразу: один влюбился первый, но другой полюбил сильнее. – И чем же она тебя раздражает? – Своим существованием, но не об этом. Так вот, Бан Кристофер Чан, клянусь на своей второй пуговице, которую обязательно отдам тебе – ты полюбишь меня первый. – А ты, значит, будешь любить сильнее? Как громко. – А я уже, потому что очень милый и заботливый друг, который успевает тебе готовить перекусы. Где ты ещё встретишь такого? Я один на миллион. – Даже спорить не буду. Гармония их смеха, красивой мелодией звучала по квартире, вселяя надежду на нечто тёплое, светлое, трепетное. Но тогда Минхо не подозревал, что совсем скоро его детская наивность погибнет, оставив после себя массивный след. На выпуск к Минхо Чан приехал с огромным букетом цветов, которым сразу получил по спине, при этом заливисто смеясь, видя смущение младшего и его покрасневшие уши. Бабушка Хо долго благодарила его за заботу о единственном внуке, приглашая в гости для празднования. Чан тогда с удовольствием слушал все истории из детства Минхо и просмотрел все фотографии, одну особо милую забирая на память. Бабуля обещала сохранить их маленький секрет. В университет Минхо поступил на бесплатное обучение на факультет бизнеса и управления. Его кампус находился недалеко от Чана – на расстоянии одного парка, поэтому они часто ужинали вместе после пар, делясь произошедшим за день и обсуждая сложности студенческих будней. Минхо рассказывал о дружелюбном потоке, весёлой группе и классных преподавателях, увлечённо жестикулируя и ярко улыбаясь. Чану всегда нравилось его слушать. У них снова появилось время ездить на гонки, где каждый поднимал хорошие деньги. О них никто не забывал, и это радовало. Жизнь протекала медленно, стабильно, легко, настолько хорошо, что казалась сном, но ещё через год Минхо столкнулся с первой проблемой, повлиявшей на его личность. Чан хорошо научился читать Минхо по малейшему перепаду тона, глазам, поэтому быстро заметил несвойственную ему загруженность. Младший говорил меньше, выпадал из реальности чаще, пропадая в телефоне, отчего они практически не разговаривали, даже когда находились наедине. Это настораживало. – У тебя всё в порядке? – М-м, – вяло протянул Минхо, откидывая телефон на диван и устало закрывая глаза. – Мы никогда об этом не говорили, но ты с кем-нибудь встречаешься? – Я не способен любить, ты же знаешь. Мне это чувство неподвластно, я его не понимаю. К чему вопрос? Чан действительно не умел любить. Вместе с семьёй он похоронил все чувства, ведущие к слабости, но Минхо постепенно возрождал каждые из них, и направленны они были только на него. Чан мог чувствовать только рядом с младшим, только из-за Хо. – Сонбэ на курс старше начал постоянно звать меня обедать вместе. Он всегда покупает кофе со снеками, помогает с конспектами и садится рядом, когда совпадают пары. Ещё говорит о моём лице, якобы я красивее многих студентов. – Он не врёт, тут я с ним соглашусь, – Минхо за последний год очень изменился внешне: возмужал, начал заниматься спортом, стал ещё краше, чем ранее. Черты его лица приобрели чёткость, утончённость, пропала милая припухлость – на её месте появились острые скулы. – Просто… я не знаю? То есть, я понимаю, что он проявляет интерес, но в своей ориентации не уверен. У тебя такое было? – Если говорить про половое влечение, то мне без разницы. Остальное для меня не существует. – Хён, я могу тебя поцеловать? – Чан искренне удивился, но неоднозначно кивнул, однако Минхо опомнился раньше. – Нет, забудь. Даже не верю, что сказал это вслух. – Если тебе от этого станет что-то понятнее, то можешь. – Я передумал, поплыву по течению. Минхо поплыл, причём красиво. Сначала Чан был рад, что у младшего появляются связи, помимо него, вечно пропадающего в академии. Они встречались не часто, общались ещё реже, поэтому видеть радостную улыбку Минхо было вдвойне приятно. В короткие периоды их встреч, младший рассказывал, что сонбэ пригласил на свидание и он согласился, а ещё через неделю написал большое сообщение с яркими впечатлениями. Минхо первое время сильно переживал, но в университете все относились к этому спокойно, с ним даже начали общаться однополые пары, с которыми он неплохо сдружился. Немногим позже Минхо рассказал о первом поцелуе, и после этого яркая улыбка надолго пропала с его лица – на её месте в губах постоянно торчала сигарета. Чан каждый день наблюдал, как лицо младшего теряло жизнерадостность, глаза – огонь, голос всю лёгкость. Минхо начал курить, отмахиваясь ото всех вопросов, не желая беспокоить друга своими переживаниями, вот только этим самым молчанием он вызывал больше беспокойства. Каждый день Минхо приходил домой к Чану и молчал, уставившись в потолок. Он отказывался от еды, просмотра фильмов, прогулок; не хотел и выезжать на гонки, аргументируя отсутствием настроения. Такое состояние Чан не мог долго выносить. – Рассказывай, – крепкая хватка зацепилась за тонкое запястье младшего, притягивая его ближе и усаживая на диван. – Больше я не приму отговорок. Выкладывай, как есть. – Сонбэ… Он сфотографировал наш поцелуй «на память», а на следующий день это фото увидели все в универе. Дальше, думаю, и так понятно. – Я переломаю ему все кости, – Чан сжал кулаки, поднимаясь с места, но Минхо перехватил его, отрицательно качая головой. – Серьёзно? Ты собрался с этим жить? – Им надоест. Издевательства не могут длиться вечно. – Минхо, я знаю, как оно работает. Такое нельзя игнорировать. – Ты делал то же самое, хён. Они скоро забудут, как и я. Всё в порядке, не бери в голову. Но ничего не прекратилось ни через неделю, ни через две, и даже спустя месяц никому не надоело насмехаться над ориентацией Минхо. Его глаза с каждым разом становились безжизненнее, лицо бледнее, запястья тоньше, вес меньше. Чан каждый вечер пытался вразумить младшего, постоять за него, но все слова приводили к ссорам, после которых они держались поодаль. Чана бесило бездействие, раздражало общество. Он терпел до последнего, не желая ставить Минхо в ещё более неловкое положение, но отсутствующая улыбка, которая давненько не показывалась, терзала душу, поэтому Чан пообещал, что в следующий раз не позволит младшему остановить себя. Удобный случай подвернулся совсем скоро. Чан приехал за Минхо без предупреждения, и узнав у других студентов о расположении нужного корпуса, направился прямиком туда. Найти Минхо труда не составило – он сидел на скамье курилки, окружённый двумя незнакомцами. В одном из них Чан признал того самого сонбэ. – С тобой было забавно играть, ведь ты красивый. Поверь мне, Минхо, все на факультете ставили ставки на тебя и хотели заполучить, но удалось это только мне. Стоило лишь несколько раз сходить на свидание и завалить комплиментами. Где твоя гордость? – Уж точно где-то выше тебя, ублюдок, – Чан подошёл незаметно, сходу заезжая кулаком по челюсти сонбэ, от неожиданности упавшего на землю. – А теперь повтори свои слова, смотря мне в глаза, если осмелишься. Минхо не двинулся, слишком усталый за тяжёлый учебный день, наполненный насмешками. Он продолжал сидеть, смотря на такого жалкого сонбэ, который ему, почему-то, понравился. Но действительно ли этот человек ему нравился? На фоне Чана остальные, по неизвестной причине, теряли всё очарование. – Ох, у тебя появился защитник, Минхо? Под него ты уже успел лечь? – Чан ударил сильнее, хватаясь за ворот рубашки одной рукой, а второй заезжая ровно по носу и ломая с противным хрустом. – Не смей произносить его имя своим поганым ртом, если хочешь жить. – Береги силы, Бан Чан, – вяло проговорил Минхо, выдыхая густой дым. – Он не стоит твоих побитых костяшек. Поехали домой, я устал. Чан напоследок взглянул на лежащего парня, чья подбитая физиономия вызывала отвращение, и встал, аккуратно вбирая ладонь Минхо в свою и начиная уводить. – Ты думаешь, кто-то ещё захочет с тобой целоваться после такого? – язвительно продолжал сонбэ, вставая на ноги и отряхиваясь. – Скажи спасибо, что благодаря мне ты вообще получил первый поцелуй. Чан резко остановился и развернул Минхо к себе лицом, за талию притягивая ближе и припадая к губам, пропитанным ментоловыми сигаретами. Он почти даже не целовал, лишь прикоснулся, убийственным взглядом смотря на парня за спиной младшего, замершего в неверии. Минхо держался за старшего неуверенно, чувствуя бешеный ритм сердца и сильное головокружение. Губы Чана были мягкими. – Гомики, – бросил сонбэ, сплёвывая кровь перед тем, как Чан снова налетел на него с кулаками. В этот раз Минхо не останавливал, продолжая смотреть, каким опасным мог быть старший, как он беспощадно избивал до потери сознания. Он смотрел на Чана, который никогда не показывал ему свою тёмную сторону, но даже она не могла оттолкнуть. Минхо бесповоротно летел к пропасти под названием любовь. Тишина в квартире старшего ощущалась иначе, чем всегда. Она по-прежнему была приятной, уютной, но для Минхо казалась трепетной, немного волнующей. Он внимательно следил за Чаном, промывавшим руки, и вспоминал, какими они были несколько лет назад – лёгкими, наивными, глупыми, до смешного беззаботными и весёлыми, а теперь взрослая жизнь сражала нескончаемыми проблемами. Минхо хотел повернуть время вспять. – Никогда больше не молчи о таком, – Чан вернулся в гостиную, усаживаясь рядом на диване и раскрывая руки. – Иди ко мне. Минхо без раздумий подался навстречу объятиям, наслаждаясь обволакивающим теплом, чувствуя невесомость в душе, защиту. В руках Чана было безопасно и комфортно, и он точно знал, почему. – Хён, – тихо позвал Минхо, утыкаясь носом в шею и вдыхая знакомый, успокаивающий аромат. – Можешь поцеловать меня ещё раз? Хочу стереть из памяти тот отвратительный. – Уверен? – Чан отстранился, заглядывая в ожидающие глаза. Он медленно подался вперёд, аккуратно накрывая губы младшего, отвечавшего неуверенно. Минхо прикрыл глаза, концентрируясь на обжигающем тепле и колотящемся сердце, готовым вырваться от переизбытка эмоций. Все чувства внутри смешались, но это было поистине приятно. Живот тянуло от волнения, голова кружилась от близости, нежности, трепещущей чувственности. Чан целовал осторожно, не торопливо вбирая губы поочерёдно, слабо их прикусывая, но не углубляя. Минхо тонул в дурманящих ощущениях, становясь немного увереннее и приоткрывая губы шире. Чан воспользовался возможностью, на пробу скользя языком и заставляя младшего теряться сильнее, хвататься за плечи крепче и не сильно подрагивать в его крепких руках. Минхо охотно отвечал на поцелуй, тянулся к нему сам, притягивал ближе и позволял Чану направлять, вести, вскружить себе голову. Это было чем-то запредельно обволакивающим, непередаваемым, слишком нежным. Близкое ощущение Чана было именно тем, чего Минхо хотел на постоянной основе. Старший отстранился первым, смотря на красноречивый, жутко громкий взгляд Хо, смотрящий на него ласково. И этот взгляд он, к сожалению, не мог вернуть. Чан не мог на него ответить, поэтому снисходительно улыбнулся, уходя на кухню и оставляя младшего смотреть вслед. В тот момент Минхо понял две вещи. Первое – они никогда не смогут выйти за пределы выстроенных стен, а второе, как бы смешно ни было это признавать, звучало болезненно. Минхо влюбился первый. Их доверие и взаимоотношения стали намного крепче, а понимание достигло того уровня, когда слова попросту не требовались – хватало мимолётного взгляда, чтобы уловить настрой. В университете многие расспрашивали Минхо о его парне, которого все описали образом Чана, но исправлять кого-либо он не стал, лишь вежливо улыбался и уходил прочь. Старший начал чаще приезжать за ним, желая убедиться в сохранности. Сонбэ взял академ, после написанного на него заявления, а остальные держались на расстоянии, опасаясь Чана. Будни вернулись в прежнее русло, где они могли с наслаждением гонять по городу и зарабатывать деньги. Чан иногда пропадал, готовясь к выпуску, но Минхо мог спокойно появляться сам. В таком идеальном затишье прошёл год, после которого они впервые услышали имя Рэйс – человек, предоставлявший работу в клубе за хорошие деньги. И возможно, Минхо бы не согласился, но здоровье бабушки ухудшалось, а он не был готов потерять самого близкого человека. Работа в клубе не была пыльной, но очень шумной. Минхо признал среди персонала ещё нескольких рейсеров, с которыми частенько гонял, поэтому работать было действительно легко. Чан, занятый службой на испытательном сроке, изначально не входил в число молодёжи, попавшей в сеть. Он присоединился к Минхо, когда услышал в кабинете начальника список особо опасных личностей, чья поимка гарантировала высокую премию и повышение. Помощники Рэйса отбирали к себе в команду быстрых, шустрых и хитрых, умеющих хорошо показать собственные способности. Таким образом они попали к ДиКею, не умевшему ценить чужие жизни. Минхо вырвало, как только он увидел истекающий труп, а после мучался от бесконечных кошмаров, в которых его преследовали лица, ушедшие из жизни. Чан относился ко всему с хладнокровием и этому же пытался обучить младшего, но давалось это с постоянными срывами и криками по ночам. На тот период жизни проблемы наваливались одна за другой: бабуля скончалась, работа становилась опасней, жизнь всегда висела на волоске. Каждый день кто-то из команды погибал, а они смотрели на всё и не имели право голоса, подавляя внутри эмоции, убивая остатки чувств, оставляя свет только друг для друга. Минхо начал искать утешение в Чане после опасных миссий – его запах, объятья, голос. Он взял за привычку обнимать, сидя на коленях, вслушиваться в ровное дыхание и отвлекаться от переживаний тактильным контактом. Для них стало нормой оставлять невесомые поцелуи, спать вместе, жить, как одно целое. У Минхо был только Чан, у Чана – Минхо, и так они пробирались через все сложности, крепко держась за руки. Через пару лет Рэйс отправил большую часть команды на верную смерть, а те, кто не успел убежать, сели в тюрьму, не сумев доказать невиновность. У Чана, как у сотрудника криминального отдела по борьбе с наркоторговлей, всегда было преимущество – он наперёд знал, в какой день и время будет операция по накрытию сделки, поэтому и Минхо пропадал с радаров на это время. Таким способом они избегали многие зачистки и сохраняли жизнь, но полностью уйти не могли, потому что каждый шаг контролировался ДиКеем и его людьми, из-за чего им пришлось немного пересмотреть стратегию. Минхо постепенно подбирался ближе, выполняя всю грязную работу и зарабатывая репутацию. Его начали называть маньяком за стиль убийства. Он давал жертве последнее слово, внимательно слушал мольбы и понимающе кивал, вселяя надежду на спасение, а после резко менялся в лице, растягивая озабоченную улыбку, слишком дикую, сумасшедшую и кровожадную, и стрелял, пристально смотря в глаза. Минхо никогда не убивал невиновных людей, он расправлялся только с теми, на кого у Чана имелось открытое дело, поэтому совесть его не мучала. ДиКей начал его замечать, когда со всех миссий он единственный возвращался невредимый. Минхо намеренно любезничал и смотрел восхищёнными глазами, часто делая комплименты и прося совет. Чан тоже светился чаще, умело внедряясь в узкий круг и постоянно выезжая на миссии с Минхо. Он сумел получить разрешение от начальства на поимку Рэйса, получал необходимые данные и ресурсы; в помощники ему был назначен Чанбин, которого Чан неплохо знал по нескольким дисциплинам в академии, и которому пришлось влиться в криминальный мир вместе с ними. Чанбин не одобрял их дела, но всегда относился с уважением к выбору, прикрывая спины. Именно три года назад – в день, когда Рэйс оставил на теле Минхо первый шрам, усомнившись в преданности, ДиКей встал на их защиту, назвав лучшей парой, что когда-либо работала на него. Тот день стал началом их идеальной игры, началом отношений. Роковой день начал отсчёт до реализации продуманной мести.————
Чан контролировал злость только из-за Минхо. Ради Минхо и младших, ставших для него настоящей семьёй. Собственная жизнь теряла ценность на их фоне, отключая разумную часть сознания и оставляя одну лишь кровожадность, поэтому, когда он по чистой случайности услышал о готовящемся нападении на Сынмина с Чонином, сорвал все сдерживавшие крючки. Младшие напоминали ему о родных, которые сейчас были бы примерно их возраста. Чан терпеть не мог, когда нападали на слабых, но Чонина с Сынмином он таковыми не считал – они были по-своему сильны и хитры, тем не менее значительно нежнее, чем они. И если Минхо мог постоять за себя, убив без сожалений, Сынмин периодически замыкался в себе, закрываясь в квартире подальше от всех, поэтому старшие никогда не отправляли их на задания, где могла присутствовать смерть. Сообщение Феликса с историей нападения стало последней каплей в чаше, переполнившее и спровоцировавшее потоп. Больше ждать он не собирался. ДиКей сидел в своём кабинете, пересчитывая деньги, когда Чан вошёл без стука с ликёром в руках. – Выпьешь со мной, брат? Не хватает храбрости, – он сел в кресло, разливая по пустым рюмкам тёмную жидкость. – Конечно, – Ди отложил все дела и сел напротив, бездумно принимая протянутую рюмку. – Для чего тебе храбрость? Что случилось? – Хочу доехать на склон, где Минхо… мой Минхо… мой малыш, – слёзы скатывались по щекам красиво и натурально, настолько, что ДиКей присел рядом, приободряющее обнимая. – Я всё ещё не верю, понимаешь? Мне нужно убедиться, иначе я с ума сойду. – Мы скоро выйдем на убийц, не переживай. – Кёнсу-хён, пожалуйста, – голос Чана дрожал, как и ладони, которые он положил на плечи Ди, смотря опустошёнными глазами. – Умоляю тебя, съезди со мной. Я не вынесу, не смогу быть там один и не сорваться. Хён, молю… – Хорошо-хорошо, мы поедем вместе. Когда ты хочешь? – Сейчас, меня это терзает каждую ночь. – Хорошо, мы поедем, но для начала успокойся. Ты не сядешь за руль в таком состоянии. Они пропустили по две рюмки. ДиКей выпил две рюмки, пока Чан сливал свои в ковёр, неотрывно смотря, как яд уходил вниз по горловине. Всё это время на лице неизменно играла притворно-благодарная улыбка.Вы:
(Вы поделились локацией)
Ровно в полночь можешь забрать подарок
Надеюсь, он тебе понравится,
ведь станет прощальным
Чан держался за ДиКеем, медленно поднимаясь в гору. На душе было легко и спокойно, даже приятно от осознания, что совсем скоро он окончательно избавит их от оков, не позволяющих начать жизнь с чистого листа. А вместе с этим появлялась печаль – так же скоро кто-то будет плакать по-настоящему, и это даже не Минхо. Знакомая горная местность заново пробуждала злость, откидывая назад в день, когда он ехал спасать младшего. Чан сжимал руль, продолжая давить на газ, предвкушая момент долгожданной мести. Они слишком долго терпели, слишком многое видели и прочувствовали на себе, поэтому освобождение ощущалось поистине сладко. Чан видел, как серая машина перед ним постоянно теряла скорость и управление, иногда проезжаясь по краю, но было ещё рано. До нужного места они ещё не доехали. Чан достал телефон и набрал номер ДиКея, ставя звонок на громкоговоритель. – Что с тобой? – Не знаю… теряю контроль. – Зрение ухудшается, жар по всему телу, конечности немеют и ужаснейшая, просто адская боль в лёгких, не позволяющая полноценно дышать, – спокойно говорил Чан с улыбкой, медленно сбавляя скорость. – Угадал? – Откуда… Чан, что ты сделал? – Я? Ничего. Но ты, мой дорогой брат, покусился на жизнь Минхо, и я возвращаю тебе должок. Чан не торопился догонять ДиКея, громким рёвом мотора сорвавшегося с места. Он рассмеялся, смотря на жалкие попытки побега, качал головой и в медленном темпе ехал выше. Навигатор показывал, что до нужного обрыва оставалось 500 метров, и только тогда Чан разогнался, нагоняя Ди за считанные секунды. Он дышал в зад, подъезжая слишком близко, а затем снова снижая скорость, постоянно играя на нервах ДиКея, желавшего оторваться. Чан намеренно изводил, чтобы скорость Ди росла, поэтому один раз поравнялся, высовывая из окна пистолет, и это сыграло финальную роль. Тачка Ди летела к повороту с обрывом, и Чан, на полную выжимая газ, ехал с ним на одном уровне, не позволяя свернуть. Он мёртвой хваткой держался за руль, оттесняя ДиКея всё ближе к краю, стараясь не потерять собственный контроль. Перед глазами были улыбающиеся лица людей, которых хотелось защитить, в ушах застыл их смех, и поэтому, Чан без всяких сожалений дал Ди вырваться вперёд на короткое мгновение, чтобы на полной скорости протаранить сзади и столкнуть с обрыва. С того самого обрыва, где мог умереть Минхо. Он вышел из машины, смотря на красиво горящую тачку, а в голове всплыли слова младшего пятилетней давности. – Помнишь, ты как-то сказал, чтобы я был тем, кто ответит на вопрос. Думаю, спустя семь лет я могу это сделать. – Если бы я ещё помнил сам вопрос. – Ты похож на море. Такой же спокойный, красивый, тихий, до ужаса глубокий и очень таинственный, но если разозлить – бедствия не избежать, погибнут все. – Ты боишься меня? – Нет, – улыбнулся Минхо, обнимая. – Ведь именно я провоцирую шторм, уносящий жизни. Минхо не ошибся. Он никогда не ошибался. Ради младшего – человека, вдохнувшего в него жизнь заново, Чан готов был на всё. Кто-то скажет – зависимость, кто-то посмотрит с отвращением и попытается задеть, но никто не сможет встать между ними. Они знают каждый миллиметр на теле друг друга, все предпочтения, слабости и желания; им не нужно говорить, чтобы поддерживать общение, они просто могут быть – рядом, в разных комнатах, городах, углах планеты, и по-прежнему оставаться собой. Минхо обрёл силу и опору, он стоял первым во всем. Минхо был первый. Но Чан, всегда следующий за ним и поддерживающий, попал сильнее, удивляя себя. Он бы никогда не поверил, если знал наперёд, постарался это заглушить, закопать, преодолеть, вот только непонятно, в какой момент всё произошло. Однако факт оставался фактом – немного колющим, смехотворным и неоспоримым. Чан смог сильнее. Три чёрные машины остановились недалеко от догорающей тачки. Густой дым резал глаза, неприятный запах гари и металла бил в нос, но это никому не помешало выйти из салона автомобиля. Десять человек окружили одного мужчину в длинном пальто, смотрящего на огонь пустым взглядом. Чан подъехал к ним спереди, останавливаясь на расстоянии пяти метров и лениво выходя из машины. Он не подходил ближе, лишь повис на дверце, смотря с радостной улыбкой. Охрана сразу принялась доставать оружие, но мужчина приподнял руку, давая отбой. Это действительно веселило и приводило в восторг – смотреть в глаза человеку, сломавшему сотни жизней. Чан сложил пальцы левой руки в пистолет и сделал невидимый выстрел, сияя дичайшей улыбкой, а после сел в машину и медленно тронулся. Он не сводил глаз с мужчины, довольный тем, что за ним следили неотрывно в ответ. Чувство неприкосновенности в эту самую секунду было головокружительным. Окно плавно опустилось вниз, когда тачка подъехала ближе. Чан резко стёр улыбку с лица и повернулся к мужчине мёртвым, пронзительным взглядом, выжимая газ до упора. – Ты следующий, Рэйс. Готовься.