Клюква после вареников.

Просыпаюсь я не сразу. В голове гудит небольшой генератор и с шумом крутит пропеллер, мешающий вестибулярному аппарату определить, где я и в каком положении. Рядом со мной по-английски разговаривают какие-то девки. С английским у меня швах, как и с китайским, я понимаю только отрывки слов. "Можешь... убить... что будет?" Меня хотят убить? За что? Опять антифанаты? Чуть позже до меня доходит. После знакомства со съемочной командой, попеременного унижения, восхищения и опускания в грязь их насмешливыми взглядами; после длинных посиделок в каком-то из караоке-баров с длинными песнями от режиссера и примазывающейся к нему девицы, играющей мою бывшую, которой хочется крупных планов; после двух часов просиживания штанов в глухом баре и отмахивания от посторонних лиц; после того, как ты почти доехал до дома и почти достал кошелек, чтобы расплатиться с таксистом; после всего этого ты отчетливо осознал, что скорее сдохнешь, чем вернешься в тихий, прохладный и чуть громче привычного тикающий свой дом. Ты попросил таксиста подождать и вытащил из дому какие-то бесформенные максимально маскирующие твою неформатно корейскую фигуру вещи, параллельно названивая нуне и выпрашивая у нее адрес истерички. Почему к ней? Сложный вопрос. Ты ее раздражаешь, это так же ясно, как и то, что тебе доставляет несказанное удовольствие ее раздражать. Это как если бы тебе дали в пользование потрепанного жизнью антифаната. Он еще брыкается и острит в ответ, но твое лицо вызывает в нем куда больше антипатии, чем его жалкие попытки сопротивления в тебе, и это успокаивает. Ты дозвонился до нее и по звуку понял, что она еще идет домой. Потом ты ждал, не слишком долго, но достаточно для того, чтобы пройти нетвердой рукой один уровень энгри бердз. Потом она появилась и зачем-то приняла тебя за извращенца. Женщина, ты ведь понимаешь, что с моими внешними данными в этой стране быть извращенцем так же бесполезно, как и с твоими? Потом была жуткая боль где-то выше колена, шок, ты свалился в несознанку прямо у ее ног. Последнее, что ты помнишь - круглые носы ее ботинок с желтой мелкой пылью. Теперь над тобой разговаривают две американки. Она не могла продать тебя в рабство так быстро, не правда ли? Я открываю один глаз. Пелена передо мной плывет пятнами и кругами, но одно я понимаю точно. На меня смотрит Джиди. Любопытно, она продала тебя в рабство ему? Яойщица, что ли? Я открываю второй глаз. Джиди висит надо мной. Причем висит только голова. Остальное куда она дела? Зрение восстанавливается окончательно. Это не Джиди, это всего лишь его жалкие и плохо отпечатанные копии после десяти часов ретуши. - Проснулся! - обрадованно охает что-то слева. Надо мной, как в сериалах о хирургах, возникает две головы. Одна, слева, неизвестна мне. Она очень мила, по крайней мере та часть, которую я вижу. Загорелая кожа, хорошо и в меру накрашенная, взволнованные огромные глаза и сладкий, чуть заметный запах. Со второй головой новой информации нет. Она не продала тебя в рабство. Она просто принесла тебя в свою квартиру. - Идиот, - говорит она зло. - Ты б еще в парандже пришел, обмотанный сосисками вокруг талии. Подняться можешь? - Неа, - почти честно отвечаю я. То, на чем я лежу, мягкое и вкусно пахнет. Зачем мне подниматься? Вокруг меня начинает суетиться первая голова, подсовывая и поправляя подушки, укутывая пледом, что-то предлагая из попить-поесть. - Это твоя комната? - Да, - отвечают они хором. Тая переводит взгляд на вторую девицу и добавляет с каким-то непонятным нажимом: - Это моя комната. А та, вторая, с дартсом, ее. Вторая девица нервно и не к месту хихикает и кивает: - Ага, это ее комната. Моя вторая, с дартсом. И с ножиками. Да. - Голова болит? - прерывает ее Тая. - Ноги-руки как? - Все плохо, я ни черта не чувствую. - Очень плохо. Пить хочешь? - Хочу водички, очень. Она почти отворачивается, а потом резким ударом ребром руки бьет мне по предплечью. - Больно же! - жалуюсь я, потирая ударенное место. - Я тут вообще-то пострадавший, бить-то зачем? - О, чувствительность вернулась. Шел бы ты домой, а? - Я к тебе пришел. Я так соскучился после прошлой ночи, мне так тоскливо и одиноко, - я растягиваю гласные неосознанно, наблюдая за вытягивающимися лицами надо мной. Одно из них не сулит ничего хорошего. Возможно, меня убьют. - А ты меня сразу шокером. Предупредила бы хоть, что в игры играть собираемся, я бы под плащ ничего не одевал. Загорелая девица переводит взгляд с меня на нее несколько секунд, а потом отстраняется. - Ну, я пойду в свою комнату, а вы дальше разговаривайте. Что понадобится, ну там, игрушки, резинки, третий, зовите. Когда дверь закрывается и с мерзким хихиканьем девица утопывает по коридору, Тая исчезает из вида тоже. Чтобы увидеть, что она делает, нужно приподняться, но мне слишком лень. Я способен сейчас только на то, чтобы рассматривать потолок. То есть она засыпает именно так, со взглядами Джиди на себе. Я верчу голову на девяносто градусов. Молочно-розовое белье с мелким рисунком котят. Белая мебель. Уютного вида полочка под косметику. Косметики, надо отметить, почти как у меня, то есть очень много. По ее помятой роже не очень то и видно, что она имеет в запасе целую коллекцию. - Да, здравствуйте, Руми-шши, простите, что так поздно, - доносится до меня справа. К моей чести, реагирую я мгновенно. Превозмогая боль в ногах, я вскакиваю и в один громадный прыжок допрыгиваю до сидящей в углу умильно-джидивской комнаты Тае. Несколько секунд борьбы (что-то это мне напоминает?), и телефон оказывается в моих руках. - Слушай, да ты вон как скачешь, как до дебюта. Давай уже, домой вали. Я смотрю на телефон. Заставка. Она никому не звонила. Мелкая провокаторша. - Слушай, я не хочу домой, - имитирую ее голос я. Получается так себе, она кривится с очевидным недовольством. - Тебе совсем скучно? Какого лешего ты ко мне приперся? - Да, мне скучно. А с тобой весело. - Ага, обхохочешься, дисней-парк на выезде. - Давай так. Я суперзвезда. - Фантастика, какое открытие. - Подожди, давай договорю. Я - суперзвезда. А ты - Золушка. Я тебя введу в мир, в котором Джиди и прочие. Хотя прочие тебя не сильно интересуют, видимо. Как тебе план? - Очевидно, это половина плана. Вторая будет озвучена, когда я соглашусь. - У меня бессонница. А с тобой я хорошо засыпаю. - Вот это поворот. Ты хочешь, чтобы я тебе колыбельные пела? - Давай лучше трахаться, а потом колыбельные. Несколько секунд она смотрит на меня, а потом начинает истерически, до слез ржать. Зрелище, откровенно говоря не для слабонервных. Она качается на диване, бьет кулаком по стене сбоку, вытирает слезы по покрасневшим пятнами щекам. Проходит не менее пятнадцати минут. Я успеваю осмотреться, намазать губы ее бальзамом, поправить прическу и окончательно протрезветь. Вообще-то обычно все, кому я предлагал - вербально или невербально - секс, соглашались. Ну если исключить моменты когда я был слишком пьян и не смог бы поднять даже веки, не говоря о чем-то большем. И моменты с замужними дамами, которые замужем за мафией. И того мужика, который выглядел как няшная тян, и наорал на меня басом в духе "пшел вон извращенец", но его отказу я был даже рад. Она успокаивается и трет глаза, пока они не становятся маленькими и красными. Ты только что предложил ей трахаться? Окстись! - Меня всегда забавляла детская непосредственность. Но одно дело, когда ее демонстрируют субтильные подростки. А ты? Непосредственно милая годзилла. Каково? Я молчу. Это такой вид женщин, они должны для вида сопротивляться хотя бы некоторое время, иначе у них комплекс неполноценности, что их слишком легко завоевали. - Я смотрю, ты уже совсем протрезвел. Иди уже. - Не пойду. Я хочу сначала колыбельную, а потом спать. Здесь. Она бормочет что-то непонятное, все что я понимаю, это то, что она зачем-то вспоминает Гану. - Давай лучше по хорошему. А то мне придется вспомнить старые уроки по теквондо. - Руми уже с потрохами себя сдала. Ты не ходила на теквондо. Это у нее юмор такой. Своеобразный. - У тебя, знаешь ли, своеобразнее. Предложение века, млина. - От таких предложений не отказываются. - Потому что бьют предлагающего лопатой и бегут со всех ног подальше. - Что тебя не устраивает? - Все. - А как же Джиди? - Да наплевать мне на Джиди. Если бы она видела, как она прекрасно смотрится с этими словами в углу, где вместо обоев его плакаты, она бы не была так резка. - Окей, а секс по случаю тебя тоже не устраивает? - С кем? С тобой? Шизофрения еще не настигла меня. И я пока к ней не готова. - Послушай, ты ведь не помнишь, что было той ночью, ведь так? Она настороженно изучает мое лицо в попытке разгадать, к чему я клоню. - Причем здесь это? - Значит, не помнишь. Я прекрасный любовник. Я очешуительный любовник! Женщины рыдают, когда я с ними расстаюсь, соглашаются вернуть все подарки, лишь бы я только продолжал их трахать! Ты упускаешь единственную возможность понять, каково это, трахаться с нормальным любовником без обязательств. Она мне не верит, но часть ее все же уже сомневается. Надо добивать. Сейчас, или никогда. Я приближаюсь на шаг. - А я бревно в постели. Никакого кайфа. Прелюдия в моем понятии - удар балалайкой по голове. - Ты забыла? У нас уже был секс. В отличии от тебя, я все помню. Наклоняюсь над ней. Она отпирается, как школьница, неуверенно и почти шепотом. С каждой ее отговоркой я приближаюсь на пару сантиметров. - Какой к черту секс? Ты страшный. - Пакет на голову надень. - Твоя дикция меня убивет. - Я буду молчать. - На нас Джиди смотрит. - Я выключу свет. К моменту упоминания Джиди и осознания того, что она сдалась, я в сантиметре от нее. От нее пахнет городом, какими-то чужими сигаретами, метро и совсем немного кремом для лица. От меня почти наверняка пахнет алкоголем и ее бальзамом для губ. Надо было зубы почистить, ну да уже неважно. Она тоже не только что из ванной. - Я сейчас врежу тебе по яйцам. - Угу, - киваю я и начинаю ее целовать. Несколько секунд остаточного сопротивления из гордости, открытых глаз и сцепленных зубов. Потом еще несколько секунд приноровления к неудобному скрипящему дивану. Мы сползаем на пол, как любовники с родителями за стенкой, и даже не раздеваемся до конца. Кому нужно лицезрение голых сисек и твоего обожратого торса? Фантазия, товарищи, фантазия.