Клюква после вареников.

Пятнадцать ступенек вверх, гулкий коридор с фотоэлементами - правый срабатывает не всегда, лифт, коридор. Темнота исчезает мгновенно, стоит мне приблизиться: щелчок, вспышка, свет. Мрак прячется где-то в углах, быстрый, осторожный, ожидающий момента, когда я прекращу двигаться. Тогда он, внимательно посматривая на блестящие звезды-лампочки, скользнет ближе, потом еще ближе, черная пасть распахнется и поглотит меня. Я знаю, я столько раз это пробовал. Во мраке хорошо и уютно, словно в старом выцветшем одеяле, оставшемся с твоего акварельного детства. Можно вогнуть плечи движением, привычным для любого с ростом выше метр восемьдесят, расслабить грудную клетку и позвоночник, перестать втягивать живот и изящно держать пальцы. Вдох-выдох. Воздух кажется черной вязкой массой, которая сама вливается в легкие, нужно просто стоять и не двигаться. Щелчок, глаза слепит белый острый свет. За спиной в метрах пяти от меня шаги и неясное лепетание. Юная мамашка – образец корейской матери и жены – из соседней с Таей квартиры возвращает ребенка из сада. Они идут пешком по лестнице, потому что «нужно соблюдать фигуру и тренировать сердце». Не слишком резко, стараясь не издавать слишком громких звуков, я начинаю двигаться. Не хватало только, чтоб она приняла тебя за маньяка. Пять медленных, размеренных шагов. За спиной голоса на секунду замирают, но потом, узнав знакомый силуэт, ковыряющийся в кодовом замке, возобновляются. Привычная к моему молчанию мамашка даже не здоровается и не окликает меня – согласно ее понятию, я глухонемой сумасшедший без признаков воспитания. Два раза она произнесла свою догадку достаточно близко ко мне, чтобы я мог услышать и среагировать, но ответа не последовало, так что она еще больше убедилась в своей правоте. Теперь я не лучшая компания, я ей неинтересен, при мне можно продолжать разглагольствовать о том, что «если тебя бьют, ты должен ответить, иначе будешь хлюпиком» и «если какашки выглядят как горошинки, нужно сказать воспитателю». Дверь чуть заметно пищит, я захожу внутрь до того, как ее слова становятся разборчивыми. Я не хочу ничего знать, никого слышать, ни о чем волноваться. Я просто лягу в кровать с черными маками на покрывале и засну. Рядом со мной тихими шагами, как напакостившая в тапок кошка, будет ходить спокойная, уравновешенная Тая. Когда я открою глаза, в комнате будет запах интернациональной еды и геля для душа. И будет хорошо. Настолько хорошо, что можно будет не думать ни о чем – блаженное чувство. Я проскальзываю по желтому коридору почти незаметно – Санни лениво машет мне ладонью с недоеденной чипсиной с дивана, не отрываясь от очередного шоу. Шорхаю розовыми тапками, словно не могу поднять ногу хоть на еще сантиметр. Нажимаю ручку ее двери… И останавливаюсь. Что я здесь делаю? Почему я здесь? Я не люблю ее, и она не любит меня. Мы не собираемся жениться и заводить совместных детей. Мы можем трахаться до старости, но зачем? Просто затем, что всех все устраивает, что это удобно, что это требует меньше усилий по сравнению с романтическими отношениями, пропитанными обязательствами и обещаниями? Я старею. Через год мне будет тридцатка. Формально, уже через девять месяцев. За это время можно родить ребенка. Сняться в двух дорамах. Выпустить пять альбомов. Тридцать лукбуков. И ничего из этого даже близко не изменит того, что ты одинок, и подходишь к тому возрасту, когда одиноким быть очень стыдно, если не тебе, то твоим родителям. Им хватает уже и того, что их сын - ты. Они и так многое пережили. А теперь еще и одинокий старпер? Как быстро пролетает время... - Заходишь или как? - в спину упирается что-то плоское и мокрое. Готов дать руку на отсечение, что это лоб. Она шла с закрытыми глазами, как обычно после ванной, когда волосы нависают перед лицом, как в японском ужастике, и теперь уперлась в меня, и ждет. От знакомого чувства спокойствия и комфорта спирает нос. Такое ощущение, что я вот-вот одновременно чихну и разревусь. - Сколько тебе лет? - Ты пьян, что ли? - Если бы. Сколько тебе? - Судя по твоим дорамам, она тебе не подходит, - орет из холла Санни. - Но я могу дописать ей пару лет в паспорте, и морщин дорисовать. - Отвянь, - гыгыкает Тая из-за спины весело. - Не надо мне морщин, даже рисованных. Она протягивает руку и распахивает дверь. Все не так плохо. Ты хотя бы стареешь в хорошей компании. В комнате пахнет мандаринами, а от проскользнувшей под твоей рукой Таи - новым шампунем. Все не так уж и радужно, но и не так уж и плохо. Ты хотя бы изредка напоминаешь человека теперь. - Ну так с какого перепуга тебя вдруг заинтересовал мой возраст? - Я подумал, ты не хочешь ребенка? Она замирает на месте, прекращая шурудить полотенцем волосы, оборачивается на меня, раскидывая пряди по бокам. Или я задаю очень странные вопросы, или я ужравшийся кокса инопланетянин - одно из двух, - читается на ее лице. - Ты теперь еще и нюхаешь? Колешься? - Я подумал, ведь мы можем завести ребенка. Она оглядывается глазами из угла в угол, потом очень аккуратно подходит ко мне и кладет руку на лоб. - Жара нет, но тебя определенно вставило. Я тоже так хочу. Как называется препарат и где взять? - У нас были бы красивые дети. Высокие. - Шизанутые на всю голову, но высокие, да. Что с тобой, а? - Я подумал, это был бы хороший вариант. Завести с тобой детей. Потом может быть поздно. Я не хочу стареть в одиночестве. - Оу. Она отодвигается подальше, добирается до стола с мандаринами и начинает их топтать. Она не знает, что ответить, и тянет время. - Слушай, я понимаю, что у тебя выдался тяжелый день, но... - Ты что, поверила? Я же пошутил, - неестественным задорным смехом заливаюсь я. Скептический взгляд, две дольки мандаринки, она пожимает плечами. - Предположим. Но раз уж я проснулась... О чем вы с Дайто говорили? Упс. - Да ни о чем, так. - Не делай из меня дуру. Он раскрылся именно перед тобой, именно в тот момент, когда я упоминала что сплю с тобой. Зачем? - Ты знала, что он... - Нет, не знала, но я умею делать выводы, - ее голос звучит не слишком уверенно, но она не сомневается перед произнесением ответа. Сделаю вид, что поверил. - Он хочет изменения сценария. Или каста. - В каком плане? - Или пусть он будет влюблен в какую-то другую бабу, кроме Сонмин, или пусть это будет не Сонмин вообще. Она его бесит. - И ты должен теперь это провернуть, чтобы он остался в белом пальто и ни при чем? - Да. - Интересно. Она, конечно, ужасна, - она обрывается, поглядывая на меня, словно собиралась сказать что-то в духе "как ты". - Но чтобы такие меры... Забавно. Мандаринки заканчиваются. Я между прочим, тоже хочу. Распахлась тут, слюни рекой. - Кушать хочешь? - Хочу. - У нас сегодня зразы, горячие еще. Рис или картошку? - Картошку давай. Она выходит из комнаты, освобождая путь к мандаринкам. Я забиваю их за щеки, словно после множества дней цинги. Когда Тая заходит внутрь, я еще жую, неспособный говорить. Рядом материализуются картошка и котлеты с интересной начинкой, салатики и маринованные овощи. Боже мой, как я слаб против еды. От запаха мяса у меня срывает крышу, и я добавляю в хомячьи щеки всего по чуть-чуть. - Тебе плохо не станет, радость моя? - Умм, - мычу я, отрицательно махая головой. Даже если мы расстанемся и она свалит из Кореи, я ее найду, и она будет продолжать мне готовить. - В принципе, - я слышу, как она где-то на кровати распахивает ноутбук и что-то строчит, - Сонмин убрать из каста проще, чем договориться со сценаристами, мне так кажется. Всего-то маленький скандал. Даже не суть, фальшивый или настоящий. Главное - его наличие. Она. Что-то. Придумала. С набитым ртом (корнишон добавляется по пути) я поворачиваюсь на нее. На лице совершенно никакого зловещего выражения, злодейского смеха и презрительной мины. Пиликает открытый скайп, набирается текст. - Нужны ее домашние фотографии, не публиковавшиеся в сети, - говорит она через пятнадцать минут. - Желательно без макияжа и с рассеяным светом. - Ты сейчас... что? - Я еще ничего, я разузнала почву. Достанешь ее фото - будет тебе скандал. Я дожевываю последнюю котлетку скорее из нежелания оставлять, чем из голода. Охрененная начинка, почему она не признается, что в составе? - Я бы на тебе женился, наверное. - Да-да, и мы бы завели детей, я помню, высоких и пришибленных. Посуду убирать? - А к чаю ничего нет? - Печеняшки с губкой бобом на упаковке. Санни купила. - Че, правда? Делай большую кружку тогда. А с чего это она так расщедрилась? - На подоконнике диск видишь? Его надо всунуть в руки Джиди и получить автограф. - Подлизывается? - Ага. Она уходит на кухню за чашкой с печеньем, я кручу в руках диск. Он пошарпан и почернел от времени. Предложи Джи Санни завести ребенка, она ведь обрадовалась бы, да?