Клюква после вареников.

В конце концов, она мне всегда не нравилась. Ее можно ненавидеть хотя бы за озорной поцелуй. За Хенджуна (она с ним целовалась и выжила, но ведь необратимые изменения должны были проявить себя). За эти глазенки и выражение лица «я тупая и мне это нравится». За то, что из всех лиц в корейской поп-индустрии именно ее я видела в первой своей дораме. За то, что она всегда улыбается. Перманентно оскалившиеся люди вызывают недоверие. Почти наверняка они приходят домой и расчленяют котят или хомячков. Я бесславно пропустила ее смещение с главной роли, потому что у Дайто были съемки в разных городах и пресс-конференции в других разных городах (пьяная мартышка, составлявшая ему расписание, очевидно, ненавидит его), я крутилась как белка в колесе и попеременно спала при переездах, так что в момент оглашения скандала была в глухом отрубе. Сны в последнее время мне снятся чудесные, не хочется просыпаться, даже если ты знаешь, что спишь. В тот день я видела своего японского коллегу (один аллах поймет, почему, я даже с трудом вспомню его имя), и он страстно признавался мне в любви. В жизни с этим отаку мы общались от силы раза три, да еще и впечатление друг от друга было у нас взаимно отрицательное, так что сюжет был спорен. Но, будь честной, дорогая. Кому бы не понравилось, если бы тебе признавались в любви и в знак преданности и чистоты чувств дарили новую, блестящую, с классным охлаждением, видеокарту на два гига? И я искренне улыбалась в лицо юноше, а мозг мой метался между «как же ж тебя зовут?», «если это сон, то и бог с твоим именем, обойдешься» и «такая видюха, такая видюха, такую б в реальности». Дайто разбудил меня на подъезде к очередной локации, попутно что-то вещая в трубку по-японски. - Просыпайся, утирай слюни, затопишь машину… Нет, это не вам, сэнсей, это так, бродячие животные тут в машину набиваются время от времени… Да, так вот я и говорю, пока снимать не начали, замена не так страшна, ну перерисуют постер, контракт перепишут, спонсоры некоторые отвалятся… Да, да… Просыпайся, говорю, подъезжаем уже. Да, все еще не вам. Фото? Почему, вполне могут быть монтажом, но кто ж разберет… Да, сенсей, спасибо, сенсей, вашими молитвами. Когда мы вышли из машины, скандал уже случился, его результаты были предрешены. На место Сомин и ее тупых глазок снова объявлен кастинг. Дайто умеренно светился от самодовольства, дылда не реагировала никак. Все делали вид, что это к ним никак не относится, они ни при чем. И я тоже. Совесть мою несколько грызло понимание того, что я подколодная змея, но, с другой стороны, если бы не я, дылда припахал бы кого-то другого. Успокойся, расслабься, думай о хорошем. По возвращению в Сеул некоторое время вокруг было только "А вы слышали?", причем не существовало ответа на этот вопрос, после которого бы рассказывающий замолчал. Из всех углов и дыр этой треклятой сплетнической страны сыпались голоса. Кто-то называл ее проституткой и шлюхой, кто-то - невинной овечкой, которую оклеветали, кто-то считал, что она нормальная баба, и кто бы на ее месте не трахался бы. Некоторые предполагали монтаж, но доказательств не было. Полиция, расследующая дело о клевете, которое подало агентство, ничего найти не смогла. Школа, с адреса которой отправили фотографии, находилась в богом забытом Уругвае. На этом месте все ниточки обрывались, ибо школа, не менее древняя, чем мечты человечества о жизни на Марсе, имела компьютерный клуб, в котором никаких особенно записей посетителей не велось. Распрашивать же администраторов показалось несколько затруднительным, потому что Уругвай, все-таки, это вам не пригород Сеула. Что же до дорамы, то на место Сомин взяли какую-то нимфетку с не менее писклявым голосом, но ее прошлое не было омрачено ни Хенджуном, ни моим отрицательным опытом, Дайто она устраивала, так что съемки шли как запланировано. Чувство вины изредка давало о себе знать, но не так часто, как, предположим, сожаление о том, что хозяйка не дает заводить домашних животных. Все было спокойно и просто. До сегодняшнего дня. - Что скажете? - улыбается мне в глаза очаровательная девица. У нее три дырки в ухе, смело накрашенные губы и почти нет груди, что она даже не пытается скрыть. - Вы сказочница и говорите какую-то ерунду. - Тая-шши, не будьте такой агрессивной, вы же не под присягой. Я всего лишь журналист. "Всего лишь"! "Всего лишь"?! С каких пор в этой стране слова "журналист" и "всего лишь" встречаются в одном предложении? Скажи то же самое дылде, он будет ржать, как припадочный, полчаса, потом попросит воду, прокашляется, вытрет рожу белым бумажным платочком, глубоко завздыхает, закурит и снова зайдется в истерическом хохоте. - Поймите правильно, у меня нет предрассудков против вашей братии и вас лично, но мне совершенно нечего вам ответить. К вам бы на улице подошли с фразой "вы виноваты в событиях одиннадцатого сентября", как бы вы отреагировали? - Не переводите тему, пожалуйста. Чем быстрее мы начнем, тем быстрее закончим. - Девушка, - я смотрю на нее, пытаясь не упираться взглядом в торчащие соски, - вы сейчас не по адресу. Я не вижу ни одной четкой причины, чтобы вы мне выдвигали какие-то обвинения. Я-то причем ко всей этой истории? - Но вы же, - она прищуривается, как обожравшийся сметаны кот, - спите с ним. Я не краснею. О бог мой, я не краснею, да будут благословенны небеса и мой привыкший к потрясениям организм! - С кем "с ним"? - Ну что вы как Табло. Все же уже давно известно. - А я почему не в курсе? Меня просветите? А хотя, бог с вами и с вашей информацией, - я беру свои вторичные половые признаки в кулак, - мне некогда, я спешу, если вам так уж необходимо поговорить о моей несуществующей личной жизни, звоните моей начальнице и договаривайтесь о интервью. Я думаю, ее телефон найти вам не будет слишком сложно? Меня же вы как-то обнаружили именно здесь именно сейчас? Девица кривится, и я с удовольствием вижу возникшие из ниоткуда морщины на гладком лице. Я не сбегаю, как бы это ни выглядело со стороны. Я готовлюсь к отпору. Мне нужно знать, кто ей сдал эту информацию, и какую конкретно информацию. А сейчас, пока она еще не сообразила, как со мной дальше разговаривать, раз уж грубый натиск не помог, пора уходить. *** - Привет. - Привет, - Дайто не обращает на меня внимания почти двадцать минут, отчаянно ковыряясь в ноутбуке. Это дает мне время на то, чтобы пристальнее его рассмотреть. Он мог сдать меня журналистке или нет? Если мог, то зачем? Ясно же как день, что его голова полетит сразу после наших с Минхо. Я молчать не буду, пусть даже и в последнее время наше с ним общение напоминает любовников после грандиозной ссоры - мы чрезвычайно вежливы и внимательны друг к другу. Но таковы были условия соглашения: я продолжаю работать с ним и никому не рассказываю о его знании корейского, он прекращает меня донимать своими придирками и недовольством. Если он сдал меня журналистке, свои обязательства по отношению к нему я буду считать выполненными, и ни одна сила в мире не заставит меня при этом замолчать. - Ты мне во лбу дыру прожжешь, - произносит он, не поднимая головы. - Дай мне полчаса, и мы выезжаем. - Мне то что, время идет, деньги капают. - Угу, - он кивает, никак не комментируя этот выпад, а ведь разговоры о якобы несметных суммах, перечисляемых его агентством на счет нашей фирмы - одна из его любимых тем. Значит, он действительно занят чем-то важным. Его брови хмурятся, уголок верхней губы презрительно задирается. - Сумасшедшая шлюха! - произносит он почти шепотом. Потом, снова вспомнив, что я сижу напротив, бросает на меня быстрый взгляд "слышала или нет?", натыкается на мое улыбающееся лицо и извиняющимся тоном добавляет: - Не ты. Ты просто сумасшедшая. - И на том спасибо. Он или не он? А кто остается? Только Санни и дылда. *** Пресс-конференция длится уже полчаса, поток вопросов не иссякает, хотя очень многие из них явно проплачены: Дайто перестает стучать ногой под столом и выдает заранее готовый ответ, пусть и с продуманными заминками и некоторой нерешительностью в голосе. Его агентство очень серьезно решило раскручивать его именно здесь, столько пресс-конференций за месяц - это вам не игрушки. - Мари Киросава, "Ёмиури синбун". Скажите, ваша личная жизнь не страдает от того количества работы в Корее, что мы видим в последнее время? Я перевожу. Мой голос гулко отдается от стен. Из-за последнего скандала с переводчиком с китайского, озвучившего "ваша старая мать" вместо "ваша старая лошадь", отчего его подопечный возмутился и врезал журналисту, задавшему вопрос, по роже, переводчиков заставляют орать в микрофоны четко, как на митинге. Эту часть своей работы я ненавижу, однако избавиться от нее пока невозможно. - Хм, - улыбается Дайто, - чтобы портить личную жизнь работой, нужно ее иметь. Нет личной жизни - нет проблем. По залу проходит смешок. Жаль, что мне нельзя комментировать сказанное. Я бы добавила о количестве корейских девушек, которые хотят новую сумку и переспать со знаменитостью. К тому же мне надоело находить в полке с чашками очередные стринги. Они вообще понимают, насколько это негигиенично? - Сонджун Ли, интернет-издание "Эгьё", я знаю, что вы не любите отвечать на вопросы, заданные о личной жизни, - сладкий голосок замирает на высокой ноте всего на долю секунды, я не успеваю открыть и рта, чтобы начать переводить, - и все-таки, неофициальные источники сообщают, что у вас есть постоянная партнерша. Какой неприятный голос. Я перевожу сказанное, пытаясь абстрагироваться от его тембра, и все же недовольство немного выдает себя - Дайто прекращает стучать ногой и быстро, одними глазами, стреляет в мою сторону. - Боюсь, у вашего издания ошибочная информация, у меня нет... Девица не дожидается конца фразы. - Хватит врать! Вы спите со своим переводчиком! Первая реакция - "Что? У него есть еще переводчик? Зачем тогда ему я?" Потом до меня доходит, равно как доходит и до сидящих передо мной. Тех самых, для кого еще три секунды назад я являлась архаичной формой гугл переводчика. Щелчки камер, раньше направленные на холеное лицо Дайто, становятся еще более отчетливыми, блестящие выпуклые объективы смещают свою траекторию в мою сторону. Стук клавиатур усиливается громыхающей волной, как приближающийся поезд. От неожиданности я теряю самообладание и густо краснею. Когда-то, давно-давно, до личного общения с японцами, я бы была рада, если бы это оказалось правдой. Сейчас - упаси боже. Тем более с Дайто. Я же не сумасшедшая. Однако я не открываю рта. От какой-то жуткой амебной истерии, накрывающей меня с головой, у меня спирает горло. Я не могу заставить себя даже разжать отчаянно стучащие зубы, не говоря о произнесении адекватной оправдательной речи. Я знаю себя. Я захлебнусь на первом слове, этим жутким ломающимся голосом, потом во рту станет вязко и горько, словно я сожрала начиненную васаби раннюю хурму и... и все будет кончено, они сразу же решат, что это - прямое доказательство, признание своей вины. - Нет, - рядом со мной оглушительно орет Дайто, пытаясь перекричать гул, стоящий в зале. - Я не сплю с ней. Да вы на нее посмотрите, зачем она мне, я что, девушку себе нормальную не найду? Он перешел на корейский, я понимаю это к концу второй фразы, и совершенно непроизвольно хватаю его за рукав. Движение не остается незамеченным, горячий искрасна белый поток вспышек застит глаза, словно меня ударили по голове битой. От того, что я одергиваю руку, ничего не меняется. Я слышу оглушающие крики, они сливаются в жарком, разноголосом визге: - Прокомментируйте, давно ли вы встречаетесь? - Ваше вранье про незнание корейского - предлог, чтобы держать ее рядом с собой? - Переводчик-шши, каково это - встречаться со звездой? - Тая-шши, он хорош в постели? Последнюю фразу я слышу отчетливее остальных. Невзирая на сопротивление охраны, в мою сторону прорывается худое тельце в белой блузке, с торчащими сосками и тремя серьгами в ухе. На ее лице восторг и совершенно животная констатация победы над соперником. Она продолжает орать эти слова по кругу, словно заевшая пластинка. Но нам уже не нужно отвечать ни на что. Журналистская братия следует ее примеру, срывается с мест, и только чьи-то руки, подхватывающие меня подмышки и подталкивающие к выходу, помогают избежать бесславной смерти под катком из каблуков, фотоаппаратов, удушающих проводов и с треском ломающихся стульев.