Клюква после вареников.

- Что это за звук? - Спрашиваю я, жутко вращая глазами - Это звук разбивающегося сердца, - произносит она полушепотом. Из ее глаз ручьем текут слезы. Ну как слезы, мы все знаем, для чего капли для глаз закупаются канистрами, особенно к серии эдак двенадцатой. От моего плеча камера движется к ней, парень с отражателем чуть пошатывается, отчего блик на ее скуле вздрагивает. - Заново, - бурчит режиссер негромко. Сегодня плохой день. Он начался плохо, плохо продолжается и, почти наверняка, не менее плохо закончится. Вселенная предупредила меня застрявшим в механизме полки галстуком. Ничего особенного, часто случается. Я дернул чуть сильнее. Никак. Но сегодня я хочу именно этот галстук. Салатовый, с губкой бобом в солнцезащитных очках. Сегодня после работы из очередной командировки возвращается Тая. Великолепный повод поднять себе настроение. Она настолько не любит галстуки в целом и губку боба в частности, что даже в состоянии амебы не промолчит ни по одному из этих поводов. Дергаю еще раз, с чуть большим нажимом. Вот зараза. Я упираюсь ногой в комод, отчего он чуть пошатывается. Ну-ка, ну-ка! Галстук вытягивается, превратившись в натянутую удавку. Поднажмем! На пресс-конференциях рожу и не так в улыбке растягиваешь. Губка боб предательски трещит. Ты не посмеешь порваться. А ну давай! Дергаю еще раз, со всей дури. Треск, громыхание, звон, в глазах темнеет. Я быстро промаргиваюсь. Не помогает. Темнота застит глаза, отчего моментально становится страшно. Что с моим зрением? Как это случилось? Таблоиды, конечно, будут писать слезливые истории, но повсеместная истерия продлится недолго, роли слепых модны, только если они потом прозревают. Я наощупь поднимаюсь, чуть пошатываясь. Надо найти телефон. Меня пробирает дрожь. Сраный гелекси - сенсорный. Где те прекрасные времена, когда у тебя была старая нокия, которой можно было лущить орехи, проломить голову гопнику в подворотне и набирать номер не глядя, ориентируясь на шершавые кнопки и писк при нажатии? Ты не сможешь его даже разблокировать, тупица ты истерический. Я делаю несколько шагов, спотыкаясь о какие-то вещи (ты выбирал туфли полчаса, как ты будешь делать это без зрения?), долблюсь носом (пластику на нос сделать, ха-ха, интересно, как ты объяснишь врачу, чего хочешь?) в железную дверь в спальню и, нащупав ручку, привычным движением распахиваю ее. Свет слепит глаза до красноты. Я вижу! Обожемой, я вижу! Стоп. Тогда что все вот это было? Пальцы нащупывают выключатель, однако клацание ничего не меняет. В гардеробной непроглядная тьма. С помощью телефонного фонарика и некоторых размышлений выясняется, что когда я дернул галстук, он все-таки выскочил из механизма полки, однако за собой потянул и саму полку. Она свалилась на пол, галстуки разлетелись и свисают теперь отовсюду, как спагетти после взрыва газа на коммунальной кухне. Одновременно с падением полка, очевидно, задела стеллаж с журналами, отчего они рассыпались в разные стороны, один из журналов (попсовый, но зато со мной на обложке) подлетел вверх и, как пикирующий беспилотник, воткнулся в маникюрный набор. Судя по разрушениям, теперь набора у меня нет. После десяти минут исследования полок оказывается, что мне очень повезло, раз я все еще жив и не ранен. Остроконечные ножницы воткнулись в рубашку (сто сорок баксов, чтоб тебя) и там теперь зияет дыра. Палочки (не знал, что апельсин такое твердое дерево) пошатываются в ковролине и свитерах, как лечебные иглы в окорочках американки на приеме акупунктуры. Зверские инструменты, входившие в набор неизвестно для каких целей, находятся не сразу, на один из них я наступаю и режу ногу, второй втыркивается мне в щеку. Тут было что-то еще, зуб даю. Осторожно балансируя на придвинутом комоде, смотрю внутрь абажура. Насквозь проткнутая рисовая бумага. Разбитая лампочка. На дне, как оброненный после битвы меч, лежит железная и угрожающе блестящая пилка. Говорила мне маникюрша, покупай стеклянную. Если бы это все снимали в кино, небось, очень красиво было бы. Замедленная съемка, твоя задница, упруго бьющаяся о пол, втыкающиеся вокруг металлические предметы, вспышка света в момент, когда разбивается лампочка. Тонкая струйка крови, жарко стекающая по щеке. Увы и ах. Но хотя бы лицо целое. День продолжается натершими на пятках туфлями, сценой с поцелуем (это дважды хуже, чем быть слегка сбитым машиной, и в четыре раза хуже, чем сходить к зубному) и пошатывающимся от непонятного ветра парнем с отражателем. Впрочем, все было даже не так уж и плохо - осознаю я теперь. Полчаса назад внезапно почти у всей съемочной команды верхнего ранга (тех, кого в титрах указывают в первых строчках) начали звонить телефоны. Мы продолжали что-то снимать, хотя было очевидно, что произошедшее требует более внятной реакции. Я смотрел на выражение лица режиссера, и где-то под ложечкой начинала ныть трусость. Хоть бы не я. Хоть бы не из-за меня. Хоть бы меня не затронуло. - Перерыв, - вздыхает режиссер обреченно, слушая кого-то в трубке. Глаза у него больные и очень усталые, он осматривает нас с какой-то брезгливой презрительностью. Как оголтелые тараканы мы разбегаемся по углам. Менеджер всовывает в руки телефон. Дрожащее изображение. Браузер. Фото. Белое лицо мудака Дайто и розовое, как свекольный суп с непередаваемым русским названием, Таино. И заголовок статьи, простой, как топор: "Служебный роман". У них просто не было времени на фантазию и игры слов. Они написали первое, что пришло им в голову - драгоценные секунды, которые определяют расстановку сил и рейтинг ближайшей недели. Звездец. Это должно было случиться не так. И не таким образом. И, твою мать, не с ним! Экран на секунду чернеет, моргает, и на нем появляется входящий вызов - улыбающееся лицо Руми с сынишкой. От ужасающей, мерзкой дрожи, схватившей меня за шкирку, как месячного щенка, я телефон роняю. Эта статья - правда, чтоб она была трижды проклята. Если мне звонит Руми, значит, это не просто происки сплетников, все подтверждено и требует моего осознания и какой-то линии поведения. Менеджер протягивает мне трубку, спокойно пережившую падение и продолжающую задорно вибрировать (редчайший случай, в других обстоятельствах я бы принял это за хороший знак!). От мерзкого, отвратительного ощущения, словно мне предлагают взять в руки измазанного в говне и соплях младенца, я колеблюсь несколько секунд, вызывая недоуменный менеджеровский взгляд, и понимаю, что все равно не отвертеться. Куда ты денешься? Как бомбу замедленного действия, осторожно я забираю самсунг и принимаю вызов. В трубке гудение, бормотание и - отчетливее остального - вопящие на заднем плане телефоны. - Малышня, ты там в петлю еще не лезешь? - она чрезвычайно бодра. Ровно настолько, чтобы я мог сразу же понять, что все плохо, и только ее нескончаемый оптимизм спасает ее же от того чтобы спрятаться под столом и жрать пироженки одну за другой. - А должен? - мрачно бурчу я. - Да вроде нет, вы ж у нас за свободные отношения, - хихикает она в трубку напряженно, - так, смотри. Я ее пока перевезла в отель, не бог весть, конечно, но по крайней мере про него никто не знает. Телефон ее у меня, можешь не названивать. Не волнуйся там, мы скоро опровержение выпустим. И своих успокой, пиар черным не бывает, пусть не хоронят дораму раньше времени. Я киваю, словно она может меня видеть, невнятно мычу и кладу трубку. В голове гудят одна за другой злые и агрессивные мысли про пиар, опровержение и скандал - все вранье, вы в Корее, черный пиар бывает неминуемым и бесповоротным, как французская гильотина, зависшая над шеей королевы. Но все это перекрывается жалкой и полузадушенной надеждой. Она не может спать с этим мудаком. *** - Йо! - в трубке сквозь какие-то шорохи и скрип пробивается голос, который я знаю. От его спокойствия и совершенно флегматичной расслабленности я сатанею. - И как тебе, весело? Пауза. Шорохи продолжаются, глухое гудение машин чуть уменьшается, плавный щелчок. - Я ушла с балкона, там шумно. Что ты говорил? Я трус. Осознание этого качества характера опускается на меня отвесно, бьет где-то в районе шеи по позвоночнику, отчего я скручиваюсь - колени впиваются в лоб - как эмбрион. Я так испугался, что два часа просидел без движения на диване, гипнотизируя неотрывным взглядом телефон. Я так испугался, что обгрыз себе ногти до мяса. Я так испугался, что когда она все-таки позвонила, первое, что я сделал - начал орать. - Как ты? - спрашиваю я почти спокойно. Мой голос чуть вздрагивает, повышаясь на окончании фразы. Ты трус, жалкий, несчастный трус. Ничтожество. Центнер желеподобной амебы. Бесполезный и бессмысленный, как любая другая ошибка природы - муравьед, комар или леди Гага. - Я нормально, - она отвечает не сразу, словно пытаясь понять, что скрывается за моей интонацией и ломающимся, как у подростка, голосом. - Я могу тебя попросить? - О чем? - Не смотри, пожалуйста, фотографии с навера. Я только у какой-то МиРэ из аса-чего-то-там вышла прилично, а на остальных как краснозадая мартышка, которой задницу на лицо пересадили. - Ой, как будто сильно что-то поменялось бы, - послушно киваю я в трубку. Голос не дрожит и не вибрирует. Она говорит тебе не читать газет и блогов, и ты ее послушаешь по трем тысячам разных причин: потому, что ты будешь необоснованно злиться, потому, что комменты тебя вводят в эпилептический припадок, потому, что тебе будет неприятно читать и догадки, и поливание грязью, и пожелания сдохнуть. А еще потому, что она тебя попросила. - Неча на зеркало пенять, ежели... - Угу, - кивает она в трубке, и мне не нужно видеть ее, чтобы понимать, что она кивнула, отросшая челка выбилась из-за уха, отчего Тая мгновенно скривила нос и, словно ей поручили донести кольцо до дальнего королевства, с преувеличенным вниманием заправила волосы обратно. - А у вас как там? - Тихо. Снимаем седьмую. Все уже поочередно ревут и собирают чемоданы, я бегаю и пафосно всех останавливаю. Как обычно в середине сюжета. - Разбегаться на деле не начали? А то я читала у кого-то в навере про дурную карму и черную метку для всей дорамы. Ваши ж в приметы верят побольше японцев. - Нет, не начали, - я вру, но голос звучит так уверенно, что навряд ли она почувствует. - Нормальный рабочий процесс. - Успокаивает. - Как вообще... - я сжимаю кулак, чтобы ногти впились в ладонь и голос прозвучал максимально естественно, - так получилось? - Это... не телефонная беседа, я боюсь здесь разговаривать. - Что это за гостиница? - тут же напрягаюсь я. - Там нормально? Тараканы не бегают? Белье чистое? - Ну мы же в Сеуле, а не в Дели, - улыбается в трубку она. - Это не лав-отель, и это уже неплохо. Хотя я всегда хотела посмотреть, как они выглядят. Отсюда вид красивый. Есть телефон - я же по нему говорю с тобой, как видишь. Небольшой холодильник, а в холодильнике бар, и мне кажется, я точно нажрусь сегодня, благо твоя сестра обещалась все оплатить. Еду я заказала, сказали, через час все будет, принесут в номер. Так что через час можешь открыть бутылку пива, я тебе позвоню, нажремся по телефону. Как тебе идея? Она спокойна, она отчетливо более спокойна, чем когда я впервые повернулся к ней лицом на кухне собственной квартиры. Она ровно дышит в трубку, говорит уверенно и мягко, словно я не видел видеозапись с пресс-конференции, словно всего этого не было, словно белоснежный, слившийся с ослепительной рубашкой Дайто не вытаскивал ее подмышки из-под надвигавшейся волной толпы. Боишься здесь ты. Трусливо поджав хвост, ты слушаешь этот умиротворенный голос, вещающий о различиях японской и корейской еды, и находишь в нем успокоение, словно тебя ласково гладят по голове. - А пиво там какое? - спрашиваю я зачем-то. Главное, чтобы она продолжила говорить, неважно о чем. - Пиво? Хм, нет тут пива, представляешь. Тут виски, пять видов. Водка. Ром. Джин. Ех-ха, джин! Так что не знаю, что ты собираешь пить сегодня, а я буду джин. Прекрасный день! Она не осекается, как следовало бы, наверное, в таких обстоятельствах. Прекрасный день, как же. От спокойствия, накрывающего с головой, я начинаю засыпать. Сегодня был тяжелый день, и сейчас почти полодиннадцатого, а встал я в пять. Сколько часов я на ногах? Десять минус пять... нет, двадцать два минус пять... - Ты там что, спишь, что ли? - Нет, конечно, - почти бодро рапортую я. - Слышу я твой голос. Ладно, я пока умоюсь, налью себе стаканчик чего-нибудь, а ты спи. - Нет-нет, не пей много, - мычу я нечленораздельно. Глаза закрываются сами, только желтый свет от лампочек на модеме проникает между век. - Хорошо... - Ну... тогда... - Постой, я не знаю, стоит ли это говорить. Это же вроде очевидно. И вообще даже глупо, что я хочу об этом тебе сказать... - М? - Ты ведь и сам понимаешь, что я не сплю с ним, да? Я слышу, как она замерла с той стороны трубки. Деточка, да ты ведь тоже боишься? - Конечно, понимаю, - урчу я ласково. Так ласково, что кажется, из моих ушей должна начать капать радуга, а изо рта - розовая вода с орхидеями. Интересно, если мне в горло попадет орхидея, я задохнусь? - Я слышу, ты уже сопишь вовсю. Спокойной ночи. Трубка вспыхивает, показывая, что разговор закончен. - Добрых снов, - улыбаюсь я в пустоту.