За окном в разные стороны покачивались листики редких кустов. Уже наступила полночь, и во всем доме лишь изредка можно было услышать приглушенные звуки музыки или шуршания одеял.
Записи перелистывались невесомыми смахиваниями пальца; глаза девушки внимательно перемещались с одной строчки на другую и, несмотря на их оживленность, лицо оставалось расслабленным и безэмоциональным. Люмин лежала на туловище, а ее ноги то сгибались в коленях, то ложились обратно на кровать, будто она была из тех самых девчонок, которые влюбились и не могли скрыть это.
Одна за другой, изредка повторяясь, различные новости крутились под носом, пока со стороны не проскрипел затвор двери, а через появившийся проем не выглянул обеспокоенный Итэр. Его золотистая коса уже была распущена, и по всему внешнему виду стало ясно, что он готовился ко сну, но, похоже, юноше что-то помешало. Солнечные глаза с волнением пробежались по сестре, которая тотчас выпрямилась и оставила телефон лежать посередине постели.
— Что такое? — тихо спросила Люмин, положив одну ладонь на колено, — Уснуть не можешь?
Итэр безмолвно покачал головой, и его губы поджались, заставив розовый блик на устах покраснеть. Ланиты¹ были белы, словно их припорошило слоем снега.
— У Альбедо там… — нервно начал он, а голос слегка дрогнул на самом первом слоге, —
Полицейские машины.
Девушка едва не вскочила, но первым делом подошла не к брату или шкафу, чтобы надеть на себя что-то потеплее; сначала она выглянула в окно, попытавшись убедиться в действительности сказанных слов.
Каждому из нас сначала нужно увидеть все своими глазами, прежде чем поверить, правда ведь?
Зрачок тревожно заметался между крыльцом знакомого дома и двумя автомобилями, которые разительно отличались от любых других благодаря наличию красно-синих сирен. Рядом с ними никого не было видно, отчего в разуме мгновенно всплыло предположение — все находятся в помещении.
Киноварь и лазурит перемешались в лике, оставив в нем только озябший ужас. Люмин лишь немного пошатнулась и тем самым завалилась на другую сторону, пока ее взгляд все еще падал сквозь стекло, но ее тело уже совсем скоро повернулось к Итэру, и сама она уверенно метнулась к выходу. Она не обращала внимание ни на свой никчемный растрепанный вид, ни на смятую ночнушку, ни на босые ноги. Конечно же, близнец молнией последовал за своей сестрой, беспокойно оглядываясь на лестницу, словно та была последним пристанищем для этих двух.
Асфальт царапал стопы своим колотым холодом. Только рядом с фасадом взгляд Итэра зацепился за множество стеклянных крошек на полу — у двери, под ней; сплошь и рядом. Казалось, что от света сирен эти осколки должны были мигать. Однако они были мутны, словно неочищенная толща аквариума, жизнь в котором давно угасла. Юноша непонимающе остановился, и воздух в его легких дрогнул, не в состоянии вылезти наружу. Ему нужен был некий толчок, чтобы пойти дальше. Страх увидеть что-то не то, что-то, о чем Итэр бы пожалел, сковывал все тело.
— Альбедо! — закричала Люмин, пытаясь переступить через все морозящие ступни стекляшки, —
Альбедо!
Рука дернулась сама по себе, и девушка, прогнувшись дугой, попробовала дотянуться до двери. Сквозь прямоугольный проем было видно коридор — тот освещался тусклыми лампами; из гостиной выглянула фигура. Люмин, вздрогнув, сильнее сжала ручку двери, отчего ее ладони лишились естественного цвета. Итэр, наблюдая за отчаянными попытками сестры пройти внутрь, смог выдохнуть и преодолеть оцепенение, которое так резко нависло над ним громоздкой тенью. Он подошел к Люмин со спины, рассматривая силуэт, очертания которого были будто размыты и незнакомы.
Юноша прислонился к стене и, подняв голову, скользнул блестящим взглядом по потолку. Пальцы небрежно сжимали запястье на левой руке. В омуте приглушенного света было видно, что кисть словно оплыла, и поэтому казалось, что она прилипла к коже. Все запястье было измазано в ныне высохшей крови, и эти пепельно-мертвые следы ужаснули обоих близнецов до глубины души.
Лицом Альбедо повернулся к двум, и тотчас стало предельно ясно — что-то в нем было поломано, разобрано, разбито и выброшено в бездонное море. Он выглядел как человек, в один момент потерявший все, что у него только могло быть. На губах растянулась кривая, дрожащая
улыбка, а ногти впились в кожу другой руки, не выпуская ее из цепкой хватки; неописуемая боль била в виски сильнейшими толчками. Однако ни слезинки не мерцало в погасших глазах, которые охватила глубина океана. Зрачки, будто удушенные, все еще подрагивали от внутренних конвульсий. Люмин прижала ладонь ко рту, а вид ее выразил глубокое сожаление. Взгляд тревожно метался по всему юноше, и она едва удерживала себя, чтобы не пройти голыми стопами по осколкам ныне разбитого стекла. Итэр положил обе пясти на девичьи плечи в попытке немного успокоить ее. Он смотрел на Альбедо с тем же человеческим состраданием, пока в голове сами по себе появлялись варианты произошедшего. С уст слетел неосторожно вырвавшийся шепот:
— Альбедо…
Упомянутый прижал предплечье к непоколебимой поверхности стенки, и Люмин показалось, что он вот-вот упадет.
— Опека сказала, — хрипящим, тихим голосом промолвил юноша, — Что либо нас с Кли заберет бабушка, либо…
Фраза не была завершена, потому что уста вновь прилипли друг к другу, бледные и неживые. Но улыбка все еще украшала их, отчего сердце Люмин обливалось горячей кровью, а Итэра — до тряски кололо, непривычно холодное. Альбедо, наконец, поднял взгляд на близнецов и медленно, едва перебирая ноги, подошел. На деревянной раме двери тоже виднелись стеклянные крошки, однако морозно-бледные фаланги приземлились на нее, и тогда юноша смог пройти к двум. Осколки лишь прохрустели под натиском подошв от уличной обуви. Кончики губ опустились; лик стал апатичным, бесчувственным, похожим на исковерканный и исписанный самыми мрачными чернилами лист. Померкшая радужка напоминала иссиня-темное ночное небо.
Там, в коридоре, были слышны приглушенные взрослые голоса, изредка перебиваемые гудками мобильника. При случившемся сотрудники полиции не могли оставить Альбедо в растерянности и неведении о том, что будет происходить в дальнейшем, а потому на данный момент занимались тем, что обзванивали всевозможных родственников со стороны Алисы, чтобы те могли хотя бы провести пару ночей с детьми. Он все еще не знал, что сказать Кли, которая в умиротворении грез спала на втором этаже.
Итэр аккуратно оттеснил свои ладони от плеч сестры, чтобы та могла обнять Альбедо, и сам повторил этот жест. Тот не заметил ни тепла, которое обвило тело, ни того, как они все втроем припали к полу, приземлившись на собственные колени, ни свалившихся на щеки тяжелых слез. Веки задрожали, а юноша, отпустив трясущееся запястье, прижался макушкой к близнецам. Послышалось приглушенное хныканье. Звуки, исходившие из гортани, скакали и плясали, преисполненные
горем и
болью.
Он был безутешен.
***
Тусклая лампа едва ли освещала обшарпанную поверхность стола. Протирая его от скопившейся бурой пыли, мальчишка иногда переводил взгляд на полки, которые все еще ломились от обилия книг. Уставшие и пустые очи наблюдали за тем, как снежно-белые пальцы небрежно сжимали тряпку и слабо подрагивали.
Той ночью он так и не смог уснуть. Альбедо неспешно выпроводил полицейских из дома, как и близнецов, хотя те хотели побыть рядом с ним, чтобы оказать необходимую поддержку; с ним остались лишь контакты службы опеки и фоторобот убийцы. Как оказалось, тот проделывал весьма тяжкие преступления уже как неделю и все время ошивался в Куинс, поэтому у одного из сотрудников нашлось нужное изображение. Тогда, оставшись в гостиной наедине с собой, Альбедо рассматривал все бумаги и пытался понять:
Почему так произошло?
В голове что-то вскипало, мысли небрежно плескались и выныривали из закоулков сознания, падая на плечи, обжигая тело. Но ответ к Альбедо не приходил, и поэтому оставалось лишь разглядывать пустые и, казалось, омертвевшие вместе с Алисой уголки дома. Мучительнее всего той ночью было видеть ее силуэты: она чудилась на кухонных стульях, неловко склонялась над домашним телефоном в коридоре, с сонным видом чистила зубы в ванной комнате, поднималась по ступенькам на второй этаж, готовая будить весь дом.
Было больно.
Кли плакала очень долго. Альбедо старался не думать о том, как она поначалу боязно отошла к стенке; как тряхнула головой, не веря ни единому слову; как переменилась эмоция на лице из ужаса в отчаяние; как она крепко обняла ногу юноши, умоляя маму прийти домой; как холодны были светлые волосы, когда подросток приглаживал их ладонью в попытке успокоить девочку. Слезы накатывались на глаза от ее вида, но Альбедо всеми силами держался.
Каким-то образом мимо проскочил день. Он был как искра — появился, осветив малую часть округи, и тут же исчез. Но вместе с тем сутки тянулись так долго, что казалось, будто все механизмы в доме остановились, часы сломались, а собственные движения были лишь хитроумными галлюцинациями, уловками разума, который решил подослать иллюзию для того, чтобы хоть как-то облегчить собственные страдания.
Ночью Альбедо изо всех сил старался уложить свою сестру спать. В школу они перестали ходить, и никто даже не стал спрашивать, почему их отсутствие растянулось на целые дни. Наиболее болезненно было утешать Кли и говорить ей, что все наладится; лгать, что все будет как прежде, хотя это не так. Девочка так настрадалась, что у нее тоже появлялись признаки бессонницы, но вместе с “братиком” ей становилось хоть на капельку легче и спокойнее. Ласковый, однако безэмоциональный напев колыбельной, выдуманные за несколько минут сказки и монологи ни о чем — все причуды, которые Альбедо только мог использовать, помогли Кли погрузиться в дремоту, а затем и вовсе уснуть.
Испытывая изнуряющую усталость, он тоже направился в свою комнату, — по крайней мере, чтобы перед глазами прекратили витать мушки. Но стоило ему окунуть лицо в мягкость подушки и испытать сонливость, как в голову врезался кошмар, заставив подростка содрогнуться и накрыть макушку обеими ладонями.
Алиса. Хрусталь в ее глазах. Кровоточащая, горящая рана. Лицо убийцы.
Татуировка в виде звезды на его запястье.
“Это только сон. Просто сон, обрывки которого я не запомню.”
Он запомнил их. Однако, несмотря на то, какая тревога поражала сознание от ужасающих кадров, которые впивались в мозг, Альбедо не написал об этом ни Люмин, ни Итэру, и оставил это при себе. Он не хотел грузить их своими проблемами, даже если это сильно изнуряло разум.
Сев на кровать, юноша медленно осмотрел комнату плывущим взглядом. Всевозможные предметы и вещи, расставленные повсюду, донельзя сильно напоминали ему об Алисе, о ее доброте и сострадательности, которую она проявляла к мальчику на протяжении многих лет. Это только больше выбило Альбедо из колеи, заставив его почувствовать, как беспощадно загорелись и наполнились пеплом легкие; как что-то зазвенело в голове, похожее на церковный колокол; как в горле образовался липкий комок, и его не получилось сглотнуть.
“Нет, я не могу так...”
Ощутив, как по затылку скатилась капля прохладного пота, резким движением Альбедо поднялся с кровати. Осмотревшись, он подошел к шкафу и вынул оттуда хлипкий контейнер с одеждой. Без каких-либо промедлений мальчишка опрокинул содержимое на пол и уместил емкость на столе. Стены словно сдавливали его, не давали сделать глубокий вдох, и вслух он не мог произнести ни слова, потому что на любые его просьбы уже никто бы не ответил.
Контейнер стал первым шагом. После нашлись коробки от техники, ненужные пакеты, прибранные под кровать ради приличия, и прочие предметы, в которые можно было что-либо сложить. Альбедо перебирал одежду для повседневной носки, обувь, диски и книги — все, что казалось ему необходимым на тот момент. Руки тряслись, и потому аккуратно складывать вещи не получалось. Подросток невольно ощущал запах всех этих предметов, — запах бывшей жизни в этой комнате, — он дышал ими, вспоминал о том, как приобреталась та или иная диковинка, в каком магазине, в какое время года. Душу пронзали тысячи шипов, смазанных самым горьким ядом, который только можно представить, но даже так Альбедо держался и продолжал делать то, что ему нужно было.
Коробка утопала и тонула в ладонях; картон становился мокрым от пробиравшего пота; волосы, сбившиеся в крупные пряди, неприятно били по лицу с каждым резким и спешным движением. Подросток стоял на пороге спальни, осматривая ее углы и просторы. Теперь комната выглядела так, словно только что в нее заглянул ураган, но в глазах Альбедо она была мертвой. Ненужная одежда, спихнутая на кровать и дощечки пола, школьные грамоты, аккуратно расфасованные на полках с учебниками — все это в один лишь миг утратило смысл.
Эта спальня больше не принадлежит Альбедо. Даже если он здесь раньше жил, на самом деле это комната Алисы.
Скривившись, юноша сделал шаг назад, чтобы переступить через порог, и закрыл дверь. Неприятное чувство тревоги, смешанное с обострившейся виной, все еще не давало покоя, но больше это помещение не могло ненароком спровоцировать ничего из этого. Сглотнув, Альбедо стремительным, но тихим шагом спустился по лестнице сначала на первый этаж, а затем по другой — в
подвал. Коробка рухнула на пол, и тело медленно опустилось на колени.
Таким образом он пришел к расстановке вещей по своим местам, проведя бессонную ночь за этим, казалось бы, обычным для многих людей делом. Сухие глаза, словно отделенные от всего организма, внимательно следили за движениями тонких рук.
Угольные лацканы опустились на плечики кресла, а уже на них легли карманы брюк. Сама по себе конструкция выглядела обыденно и даже скучно, но у юноши от ее вида невольно утяжелялось дыхание, хотя лик оставался таким же безразличным.
Этот костюм Альбедо подобрал для похорон. Совершенно не выделяющийся среди всех остальных, однако подходит для сдержанных мероприятий; на молодом человеке он выглядел как нельзя лучше.
Черный костюм. Белая рубашка.
Кровавая роза для мисс.
Словно мокрый песок, одним своим присутствием смоляная вещь грузилась Альбедо на плечи, и он едва удерживал на себе этот гнет. Звуки собственного дыхания были ему противны, и он сдерживался от того, чтобы шумно вытеснять воздух из трахеи. Поэтому уже через несколько минут его перестало хватать. Юноша грубо обхватил костюм всеми пальцами и запихнул его в одну из открытых коробок так, чтобы могли выглянуть лишь кусочки рукавов. Локти уперлись в картон; Альбедо зажмурился, судорожно выдохнув.
В мыслях крутилось, что похороны через несколько дней.
***
Иногда звуки волнующихся листов металла раздавались эхом по всему помещению. Хлипкую, тонкую крышу, казалось, вот-вот должно было сдуть, но края той лишь немного поднимались и опускались обратно, изредка привлекая к себе внимание. Мальчишку, который подергивал увесистую цепь, словно с надеждой, что та рухнет и свалится вниз, это практически не трогало. Даже когда все стены заброшенного сарайчика начинали пронизывающе завывать, угрожая едва ли не одним только грохотом, он не вздрагивал и не двигался с места. Пальцы ложились на звенья и стлались, будто теплые нити пряжи, а холод в ответ кололся.
“Когда мы уедем отсюда — начнется
еще одна новая жизнь.”
Внутрь словно впрыснули яд — тот начал разъедать суставы и вгрызаться в сосуды, свирепо рычать в закипевшей крови. Нижняя губа заметно дрогнула и снова расслабилась. Альбедо немного нахмурился и сжал цепь сильнее; неприятно пролившийся по сердцу мороз невольно злил, но дело было не в нем.
“
Не хочу начинать все заново”, — задрожали процеженные звуки внутри.
Если бы Альбедо сказал, что он уверен в своем будущем, то это было бы ложью. Он
боялся, и боялся по-настоящему, совершенно не зная, что будет впереди, но не показывал этого, потому что хотел быть сильным для своей сестры. Злость, направленная на собственную глупость, на безответственность, которая привела всё к такому исходу, бурлила в организме, желала засесть в его истоках.
Мысль начала впиваться в самые недра мозга, с уст сорвалось легкое шипение, а рука дернулась вниз, сорвав крепление на потолке с громким рокотом. Цепь змейкой ввинтилась в пол, и юноша охнул, дернувшись. Весь навязчивый гомон, не дававший покоя, тут же перебился выстрелившей пулей-вопросом:
“Как я это сделал?”
Но только большее удивление настигло Альбедо, когда он отпустил-таки звенья, а те не отлипли от его ладони. Попытавшись стряхнуть цепь с пясти, подросток испытал неудачу и лишь немного поднял брови, рассматривая застигший его врасплох феномен. Только тогда, когда Альбедо постарался расслабиться, оставшийся металл шумно припал к полу. Изумленные от поднятых век глаза разглядывали бледную кисть с полминуты перед тем, как зрачки расширились.
“Эта цепь… прилипла ко мне… и я сорвал ее вместе с креплением… — пронеслось в черепушке, и юноша поднял голову, кроя внимательным взором непрочную голую крышу, — Она должна выдерживать
не меньше пятисот килограмм… но…
как..?”
Тонкие пальцы с неуверенностью приблизились к стене, словно та была чем-то огромным, опасным и неизвестным. Кротко оттопырив их, Альбедо прижал подушечки к прохладной поверхности, и просвистевшая внутри гипотеза мигом подтвердилась — несколько секунд юноша не мог отлипнуть, но после все же отстранился. Осмотрев всю стену еще раз, подросток прижал к ней обе руки, а затем начал стягивать одним носком кроссовка подошву другого, чтобы освободить ноги от обуви.
“Вряд ли получится, если буду в чем-то толстом… — здраво рассудил юноша, — Но даже если я… прилипаю, то разве смогу без должной физической подготовки?”
Возникшее непонимание переросло в дикий интерес, который ненадолго затмил все прочие тревоги. Исследования могли отвлечь Альбедо от всего на свете, — даже от столь сильных чувств, — и в этот раз они отлично выполняли свою функцию. Мальчишка прижал к стене пальцы и лишь небольшую часть стопы, а уже со следующим движением конечностей осознал, что действительно пополз по вертикали.
Словно
насекомое.
Членистоногое.
Паук.
Это слово пришло в голову Альбедо, когда он неожиданно для самого себя сделал изящное сальто назад и приземлился на обе ноги, не испытав при этом ни малейшей боли от высоты падения. Это не составило ему никакого труда, будто он всю свою жизнь занимался атлетическими дисциплинами и даже больше — имел в них особые заслуги.
Но Альбедо всегда был физически слаб.
И это ставило его в огромнейший ступор.
“Не знаю, как я это делаю, но… — задумался он, снова осмотрев руки, словно там могли оказаться следы какого-нибудь клея, —
Раз у меня теперь есть такая сила…”
Озадаченность, подобно легкому перышку, осела на дне сознания и щекотала, однако цепочка мыслей продолжала выстраиваться, нагружая и без того потяжелевшую голову. С вьюнком эмоций, будучи ребенком, Альбедо думал обо всем и сразу даже с его уровнем самообладания. В последние дни он совсем не сдерживал себя, ведь
причин на то не осталось.
… то значит, что настало время вендетты.²
