Представь нас вместе

Время не прекращает свой бег. Жестокосердное, неумолимое, вечное. Цзян Чэн является на конференцию в Гусу тенью самого себя. Бледный, изможденный и потускневший. Он не хотел приезжать, но не мог оставить Цзинь Лина совсем одного в окружении сварливых стариков. У его племянника ещё будет время, когда ему придётся сражаться и противостоять этому миру без его поддержки. Он и так избегал его слишком долго, пытаясь завершить все свои дела. Последние месяцы Цзян Чэн активно обустраивал жизнь Пристани лотоса, убеждаясь, что его дом сможет функционировать без него когда он уйдет. И даже то, что в Гусу он вероятно столкнётся с Лань Ванцзи и Вэй Усянем, не могло изменить его твёрдого намерения поддержать Цзинь Лина. Он надеялся, что сможет не пересекаться с ними. Вэй Усяню были неинтересны такие сборища, а Лань Ванцзи ради мужа давно уже отдалился от дел клана. К тому же ходили слухи, что эти двое предпочитают путешествия размеренной жизни в горах. По прибытии выяснилось что они и правда покинули Облачные глубины и Цзян Чэн вздохнул спокойно. Может удача улыбнётся ему? ------ Отвращение горечью ложится на язык. В голове мерно пульсирует боль. Усталость разливается по телу. Он выкашливает несколько лепестков, обагрённых кровью, — в этом уже нет ничего удивительного, каждодневная убивающая его рутина, — осматривает себя, убеждаясь, что на одежде не осталось следов крови и выходит из комнаты. Этим утром, садясь за стол Цзян Чэн понял, что абсолютно не способен употребить пищу. Казалось, вчера ещё он смог попробовать, то безвкусное варево, что ему подали, но сегодня в горло не лезет абсолютно ничего. Бледный и уставший, словно он обходился без сна долгие недели, он появляется на собрании, вновь вызывая взволнованый взгляд Цзинь Лина. Цзян Чэн видит, что племянник едва удерживает себя, чтобы не ринуться к нему. Они давно не виделись и им так и не удалось поговорить накануне. Ничего удивительного, что юноша так обеспокоен. Как бы Цзян Чэн ни старался скрыть своё состояние, ему это плохо даётся. К счастью пока мальчик думает, что причина его утомления — работа. Цзян Чэн проходит мимо переговаривающихся заклинателей, и садится на своё место, гордо расправив плечи, намеренно не замечая взгляды Цзинь Лина и сдерживая гримассу. И с горечью вновь замечая присутствие в зале Лань Ванцзи и Вэй Усяня. Когда только они успели вернуться? Он так надеялся, что ему удастся не пересекаться с ними. Боль пронзает его грудь и спину, на миг лишая дыхания. Цзян Чэн делает несколько неглубоких вдохов и успокаивается. Он знает, что должен быть более внимательным, когда начинается вступительная речь, но голоса сливаются в равномерный гул, смысл слов теряется. Обращать внимание становится всё сложнее. Конференция мучительна как никогда прежде. Он измотан. Он плохо спал прошлой ночью. Цзян Чэн молчит на протяжении всего обсуждения. Не спорит и не высказывает мнения по вопросам, которые раньше непременно заставили бы его говорить прежде. Теперь его не заботит ничего из того, что обсуждается. Другие замечают это. Он знает, что не могут не заметить. Ему не нравится ощущать на себе чужие взгляды. Они ползают по лицу, плечам и рукам ощущаясь прикосновением насекомых, от которых тянет почесаться. Он хочет стряхнуть их с себя. Но никуда не скрыться, и ему приходится терпеть, лишь сильнее цепляясь ноющими пальцами за одежды. Он почти молит о том, чтобы к нему не обратились, и ему не пришлось ничего говорить. Близость к Лань Ванцзи, кажется, лишь усугубляет его положение. Он чувствует как новые цветы прорастают в его груди. Укореняются в лёгких, обвивают короткими жёсткими стеблями сердце, забивают горло листьями и лепестками, тягучим ядом разливаются в крови и медленно отравляют его. В его теле мерно разливается усталость. Он просто ждёт когда всё закончится. А когда, наконец, дожидается, одним из первых покидает зал, надеясь ускользнуть от пристального внимания. Но ему это не удаётся. Пройдя лишь несколько шагов от павильона где проходило собрание, он замирает, остановленный окликом: — Цзян Ваньинь, — глубокий голос заставляет Цзян Чэна содрогнуться от болезненной тоски, сжимающей сердце. Он чувствует как несчастное выражение, против воли отражается на его лице. И вспоминает как давно не слышал своё имя из уст этого человека. На самом деле, они с Лань Ванцзи почти не разговаривали с тех пор как Вэй Усянь вернулся. Цзян Чэн быстро берёт себя в руки. С трудом сглатывает вязкую слюну, чувствуя как не хватает дыхания, слегка хмурится и медленно оборачивается, обращая взгляд на приближающихся к нему Лань Ванцзи и Вэй Усяня. Вэй Усянь плетётся за Лань Ванцзи, и выглядит так словно ему снова семь и он боится, что его снова вышвырнут на улицу. Это так не подходит ему. Цзян Чэн хмурится сильнее. Ему не нравится видеть Вэй Ина таким. Не нравится снова быть причиной его тревог. Не теперь, когда он наконец отвоевал своё право на жизнь и счастье. Он переводит взгляд на Ванцзи. Непоколебимого. Несокрушимого. Стоящего стеной между Вэй Ином и всем миром. Цзян Чэн испытывает странную смесь боли и спокойствия. Он хочет чтобы Вэй Усянь был счастлив и в безопасности, хочет мира и покоя в душе Лань Ванцзи. Но ему нет места рядом с ними. Он знал, что они приходили в Юньмэн после того как он так нелюбезно распрощался с ними. Вэй Усянь писал ему письма, ни на одно из которых Цзян Чэн так и не ответил. Цзян Чэн всеми силами был намерен избегать их пока будет находится в Гусу. Усилием воли Цзян Чэн сдерживает боль разрывающую его грудь. Тяжело сглатывает, чтобы быть в состоянии сказать хоть несколько слов. Ощущая невыразимую горечь на языке. — Ханьгунь-цзюнь, — приветствует его Цзян Чэн очень неуверенным поклоном из-за цветов застрявших в горле. И предпочитает не замечать тень пробежавшую по безупречному лицу. Его голос хриплый, словно сорванный от долгого крика. Руки слегка подрагивают, когда Цзян Чэн складывает их в приветственном жесте. На лице Вэй Усяня он читает смешанное выражение печали и беспомощности. Цзян Чэн знает почему. Вэй Усянь знал, как бороться и жить с его яростью, злостью и вспыльчивостью. Она была ему знакома и понятна. Но он абсолютно терялся видя его — Цзян Чэна, таким отрешённым. Взгляд Вэй Усяня по-прежнему мягкий, мгновенно тускнеет. Линия губ Лань Ванцзи становится жёстче — и это всё что меняется в его и без того холодном и отрешённом облике. Цзян Чэну горько осознавать, что он причина этого. Но ничего не поделать. Они сохраняют дистанцию, хотя Вэй Усянь неуловимо подаётся ему навстречу, выходя из тени своего мужа. — Цзян Чэн, — нерешительно и безгранично осторожно зовёт его Вэй Усянь, не спеша приближаться. — Вэй Усянь, — отзывается он почти смиренно. В нём нет раздражения. Нет злости. Только бесконечная усталость, переливающаяся в утомительную тоску. Цзян Чэн выдыхает, расправляя плечи, кладя ладонь на эфес Саньду и смотря прямо на Вэй Усяня. И хотя этот жест не несёт угрозы, он кожей чувствует, что взгляд Лань Ванцзи холодеет. Ну хоть что-то неизменно. Цзян Чэн переводит на него непроницаемый взгляд. Сейчас всё, что связывало их когда-то с Лань Ванцзи кажется странным сном. Цзян Чэн почти в состоянии убедить себя, что это было лишь сном. Он смог бы… Если бы не набирающие силу цветы в его груди. Присутствие Лань Ванцзи неожиданно отрезвляет. Не позволяет мороку затуманить мысли. Как бы он не относился к нему, рядом с Ванцзи всегда легко было сохранять ясность мыслей. Он почти благодарен ему. Вот он непревзойдённый Ханьгуань-цзюнь, человек который когда-то отнял у Цзян Чэна внимание шисюна. Затем помог пережить боль потери. Заставил полюбить себя. Отнял Вэй Усяня бесповоротно и окончательно, и ушёл сам. А теперь он — Цзян Чэн — умирает от любви к нему. Они с Вэй Усянем счастливы в браке. Принадлежат друг другу, и никогда Цзян Чэну. Ему не место между ними. То, что происходило между ним и Вэй Усянем — ошибка. Так почему же Вэй Усянь не следует своему желанию и не оставляет всё в прошлом, как сам того хотел? Цзян Чэн смотрит на них и не знает, что ему делать и что говорить. Вот они перед ним. Непогрешимый Ханьгун-цзюнь и могущественный Старейшина Илин собственной персоной. Стоят перед ним его самым страшным кошмаром и самой желанной мечтой, и Цзян Чэн против воли чувствует гордость за этих мужчин, которые, несмотря ни на что, по-прежнему остаются самыми красивыми и сильными из всех. Где-то на дне разбитого, обвитого гибкими стеблями, сердца, плещется глухое тщеславие: ведь как бы то ни было, какие бы у них не были мотивы, они пошли за ним. — Мы… давно не виделись, — осторожно говорит Вэй Усянь, пока Цзян Чэн и Лань Ванцзи сражаются взглядами, словно опасаясь нарваться на вспышку ярости, и вглядывается ему в лицо. В его голосе беспокойство переплетается с удивлением. — Ты изменился. Цзян Чэн на миг отводит взгляд, невольно касаясь ладонью груди, чувствуя болезненное давление. Цзян Чэн и сам знает это. Разумеется. Лучше, чем кто-либо. Его тело слабеет, цветы в его теле отнимают у него жизненные силы, и он почти не может употреблять пищу. Он стремительно худеет, и даже многочисленные слои одежд, кажется, уже едва могут скрыть это. Он постоянно ощущает холод и даже медитации с трудом справляются с этим. — Ты пришёл, сообщить мне это? Если это всё, то я пойду, — Цзян Чэн отворачивается и движется так быстро как ему позволяют его внутренние ресурсы, чтобы он окончательно не развалиться. — Ты хорошо себя чувствуешь? — выпаливает Вэй Усянь, подаваясь вперёд, не в силах сдержать свою порывистую, беспокойную натуру. — Ты не спорил с лидером Яо, даже когда он потребовал эти кабальные условия для торговли, — Вэй Усянь вымученно выдавливает из себя ухмылку, стараясь прикрыться шуткой, но в его голосе звенит беспокойство. Глаза обследуют каждую черту лица Цзян Чэна, и ему кажется, что Вэй Усянь может заглянуть в его мысли. Цзян Чэну не до обмена любезностями. Он уже чувствует как грудь распирает от невозможного давления. И ещё, его ужасно мучает жажда. В комнате его ожидает маленькая бутылочка со снадобьем, что помогает ему с его состоянием. Цзян Чэн отдал бы сейчас очень многое, чтобы добраться до неё как можно скорее. Это желание борется с ним наравне с непреодолимой жаждой продолжать смотреть на двух мужчин перед ним. Быть рядом. Даже если это убивает его. — Со мной всё в порядке, — равнодушно отвечает Цзян Чэн. — У меня остались дела. А тебе следует заняться своей жизнью, — поспешно говорит он, не давая им возможности сказать ещё что-то. — Не стоит растрачивать её… Что он хотел сказать? На меня?.. На незначительные разговоры? Всё это уже не имеет значения. Цзян Чэну просто необходимо оказаться как можно дальше от них. Он не может больше сдерживать бушующие в его груди цветы. Они словно безудержное пламя сжигают его изнутри. Ураганным ветром скручивают внутренности. У Цзян Чэна муть перед глазами. Горло разрывает от боли. — А-Чэн… — дрожащий голос нагоняет его, когда он стремительно идёт прочь. Цзян Чэн не хочет и не может сейчас оценивать тон Вэй Усяня. Он тяжело выдыхает, жалея, о своём порыве. Возможно это его последняя возможность поговорить с ними. Кто знает. Но восстановить всё равно ничего нельзя. Разбито, разрушено, утрачено. Той ночью он видит сон. Повсюду кровь, огонь и крики. И неясные тени голосами отца и матери говорят ему, что он недостаточно хорош, чтобы быть достойным любви. Он верит им. -------- Цзян Чэн не может спать. Воздух Гусу, запах Гусу, его тишина и все возможные ощущения давят на него, лишая дыхания и заставляли покрываться испариной. У разведенного очага Цзян Чэн дрожит от холода, а на улице, где даже местные адепты кутаются в тёплые накидки, он готов раздеться догола. Он хочет вернуться в Юньмэн. Вновь хочет услышать звуки не смолкающие даже по ночам. Вдохнуть сладкий аромат. Его тело подводит его, а бесконечные попытки Вэй Усяня заговорить с ним, выяснить, что с ним происходит, выматывают ещё больше. До конца конференции остаётся два дня. И Цзян Чэн не уверен, что сможет выдержать это. Налив себе вина, измученный бессонницей и попытками избежать Вэй Усяня и следующего за ним тенью Лань Ванцзи, он садится на холодный пол, прижимаясь спиной к кровати и погружается в воспоминания. Это всё, что ему осталось. ------- В последний день пребывания а Гусу, на праздновании в честь удачного завершения конференции, Вэй Усянь и Лань Ванцзи не сводят с него взгляда, словно следят, чтобы он не успел сбежать. Цзян Чэн планировал. Там в стенах родного Юньмэна он будет почти недосягаем для их навязчивого внимания, которым он был окружён в последние дни. Краем глаза Цзян Чэн замечает, что Вэй Усянь наполняет свою чарку вином слишком часто, даже для него. Но Цзян Чэн предпочитает не придавать этому значения. Это не его проблема. Он уходит, как только это позволяют приличия. И добравшись до комнаты, отведённой для него, не слышит — чувствует — чужое присутствие. Каким-то образом Вэй Усянь умудрился обогнать его и затаится в тенях. Цзян Чэн побеждённо выдыхает. Зря он надёялся, что Вэй Усянь оставит всё как есть. Но он всё-таки пришёл. — Что тебе нужно? — Цзян Чэн опускает голову, чувствуя как в этом движение сосредотачивается вся его усталость. Вэй Усянь больше не пытается скрываться. — Я скучаю по тебе! — порывисто и пылко выпаливает Вэй Усянь без предисловий. Одним рывком приближаясь к Цзян Чэну, обходя его и заглядывая в глаза. — Я скучаю, — кожу обжигает жаром дыхания, запахом сладкого вина, что Вэй Усянь пил весь вечер. Глаза его лихорадочно блестят. Он не пьян, но близок к этому. — Надо что-то с этим делать. Цзян Чэн скучнеет. Действительно. Что-то надо делать. — Уходите, — утомлённо выдыхает Цзян Чэн. Он не видит и не слышит Лань Ванцзи, но знает, что тот рядом. Он всегда рядом с Вэй Усянем. Цзян Чэн чувствуя тяжёлый взгляд Лань Ванцзи прожигающий спину. Хочется снова сбежать, но не хочется тратить силы. — Я устал. Он не лжёт. У него едва ли хватает сил говорить. В груди снова болезненно сдавливает, щекочет в горле, предвещая новый приступ кашля. — Пожалуйста, Цзян Чэн, не отталкивай. Скажи что-нибудь, — Вэй Усянь наконец цепляется за него, пытаясь заглянуть в глаза. Цзян Чэн отстраняется почти мягко, старательно отводя взгляд. — Ты зря пришёл. Мне нечего сказать. Он поправляет пояс ханьфу, пытаясь пройти мимо Вэй Усяня. Ему нужно больше воздуха, потому что цветы в его груди наливаются силой. Он чувствует как они медленно рвут его лёгкие, оплетают стеблями сердце, сжимают гортань, щекочут лепестками нёбо, уверенно и неумолимо пробивая себе путь наружу. На пути неожиданно встаёт Лань Ванцзы. Высокий, темноволосый, и ясноглазый. Заступает дорогу, вперив тяжёлый, немигающий взгляд в Цзян Чэна. Молчаливый и непоколебимый. Готовый выполнить всё, чего пожелает Вэй Усянь. Даже… Прийти к своему бывшему любовнику, к тому с кем делил собственного мужа. Того кого презираешь. Вот только Цзян Чэн не игрушка. И не собирается играть по их правилам. Внезапная злость разливается по телу, придавая сил. Цзян Чэн раздражённо вскидывается, полный намерения высказать всё, что думает. Всё происходит в одно мгновение. Вэй Усянь оказывается вдруг перед ним, не дав злым словам сорваться с губ. Алкоголь придаёт ему уверенности и развязывает язык. И руки. Вэй Ин цепляется за него, что-то бормочет, пытается обнять, а в следущее мгновение получает пощёчину. Вэй Усянь отшатывается. И отвечает дрогнувшей улыбкой, в которой столько боли, столько отчаяния и непонимания, что Цзян Чэн чувствует слабость растекающуюся по телу. Ведь Вэй Усянь не виноват. Они оба совершали ошибки и расплачивались за них, но в том, что происходит теперь Вэй Усянь не виноват. Цзян Чэн сам дал ему надежду, а теперь не объяснив забирает её обратно. Цзян Чэн уже собирается сказать что-то: объяснить, уверить, что вины Вэй Усяня нет в том, что Цзян Чэн избегает его теперь. Но Лань Ванцзи в один широкий шаг выступает вперёд, оказываясь рядом и ограждая мужа от Цзян Чэна. И смотрит. Смотрит так словно… Словно это не они подкрались к нему. Словно он один виноват во всех бедах мира. Совсем как тогда, когда открылась тайна их с Вэй Усянем золотого ядра. Совсем как в ту ночь, когда он пробрался на Пристань лотоса после гибели Вэй Усяня и обвинил Цзян Чэна в его смерти. Застарелое, укоренившееся в жилах чувство обиды, обречённости и злости наваливается со спины, обнимает цепкими руками, знакомо убаюкивает, шепчет что-то далёкое, мгновенно вытесняя вину. Эти чувства так знакомы, что Цзян Чэн приветствует их как старого друга, лелея свою обиду в сердце. Они с Лань Ванцзи зло смотрят друг на друга, пока Вэй Усянь теребит рукав Лань Чжаня, говоря, что всё хорошо и просит чтобы тот не злился. Цзян Чэн чувствует горечь на кончике языка, и металический вкус крови. Горло судорожно сжимает, в грудине горит неразорвавшееся напряжение предвещающее очередной приступ. Он не может позволить им увидеть. Он бросает быстрый взгляд на них двоих. На щеке Вэй Усяня алеет след от руки Цзян Чэна. Это тело… Слишком слабое и нежное. Чувство вины опаляет его тягучим жаром, смешиваясь с болью от распирающих его грудь цветов. Перехватывает ледяной взгляд Лань Ванцзи, который тот отводит и он вновь светлеет и теплеет, когда касается Вэй Усяня. Цзян Чэн физически чувствует неприязнь Ванцзи к нему за то, что он посмел навредить его драгоценному супругу. Его злость, его ненависть, его отвращение и пренебрежение… Цзян Чэн с трудом сдерживает болезненную судорогу скручивающую его тело. Ему не хватает воздуха. Он лишний здесь. Ненужный. Тот кого никогда не предпочтут. Опять это тошнотворное, выматывающее чувство. Так было и будет всегда. Он так устал это чувствовать. Боги, ведь он так старался не мешать им, быть в стороне. Так почему они просто не могут оставить его в покое на отведённое ему время? Цзян Чэн сжимает руки в кулаки. Цзыдянь возмущённо трещит. Ванцзи и Вэй Усянь теперь смотрят только друг на друга, видят лишь друг друга, слово переговариваться о чём-то не сказав при этом ни единого слова. Цзян Чэн прикрывает глаза, смиряясь с бушующим огнём в груди, и горько усмехается. А открыв глаза предпочитает не замечать мелькнувшую растерянность в золотых глазах, которые неожиданно вновь смотрят на него. Ожидал, что Цзян Чэн бросится в драку? Будет осыпать оскорблениями и раздавать пощёчины? Будь то раньше, возможно, так и было бы. Но теперь… Цзян Чэн резко выдыхает, приводя мысли в порядок. Желчь вместе с цветами и кровью подступает к горлу. Нужно уходить отсюда. Нужно спрятаться, закрыться, чтобы никто не узнал и не догадался. Не обращая больше внимания на двух мужчин, по-прежнему преграждающих ему путь, Цзян Чэн продвигается к выходу. И замирает когда сзади прижимается гибкое тело. И цепкие руки обхватывают его талию. А в следующее мгновение Вэй Усянь утыкается лицом ему в спину, и что-то бормочет. — Пожалуйста, не уходи, — разбирает Цзян Чэн среди сбивчевого шёпота. — Я не знаю, что опять сделал не так, но, пожалуйста, прости. Я так сильно скучаю по тебе. Чувство горечи, тоски и вины забираются Цзян Чэну под кожу. Вэй Усянь прижимает Цзян Чэна к себе, утыкается лицом в его спину и что-то шепчет. Цзян Чэн почти уверен, что что-то про одиночество и страх. Только вот Цзян Чэн лучше прочих знает про эти чувства. Это он остался совсем один на руинах их дома. Это он отстраивал Пристань Лотоса и дал вторую жизнь их секте. Он воспитывал А-Лина. Он имел неосторожность полюбить того, чьё сердце никогда бы не досталось ему. И это он посмел вновь обрести надежду, что Вэй Усянь останется с ним. Он сжимает кулаки, чувствует как воздух вокруг медленно наполняется его сожалением. Это чувство осязаемо. Оно имеет горьковатый запах и сочится фиолетовым с примесью чёрного. Ему кажется что он сходит с ума. Возможно так и есть. Они все трое немного сумасшедшие. За тринадцать лет беспристанной борьбы с собой и сожалений трудно не сойти с ума. Рядом тяжело, с лёгким надрывом, дышит Лань Ванцзы. Окутанный теплом Вэй Усяня Цзян Чэн упускает момент, когда Лань Ванцзи, словно бестелесный дух, подкрадывается к нему и оказываясь рядом. Он подходит совсем близко. Не касается, но и враждебности больше нет в его взгляде. Теперь в его глазах что-то мягкое. А ведь ещё несколько мгновений назад, он готов был растерзать Цзян Чэна за то, что тот только свирепо посмотрел в сторону Вэй Усяня. Скорее всего и взгляд его предназначается не ему, а Вэй Усяню, по-прежнему крепко прижимающего Цзян Чэна к себе. Пространство вокруг сужается. Сразу становится мало места. И воздуха. Лань Ванцзи занимает собой всё. Его слишком много. Цзян Чэн почти задыхается им. И всё же чуть подаётся вперёд, едва ли не обнюхивая мужчину перед ним. Тело само реагирует, Цзян Чэн ничего не может поделать с собой. От него по-прежнему исходит слабый аромат сандала, но теперь к этому запаху примешивается едва уловимый запах чернил, кедра и сладкого вина. Совсем как от Вэй Усяня. Цзян Чэн вдруг судорожно втягивает в себя воздух и чуть не давится им. Отшатывается от мужчины как от страшной болезни, воплотившейся вдруг в человеке. Лань Ванцзи безропотно отступает. В глазах его мелькает тень и сразу же исчезает. В Цзян Чэне грызутся сложные чувства. Он хочет уйти и хочет остаться. Хочет избавиться от прикосновений которые мнятся чужими, предназначенными не ему, и не желает выходить из их объятий. Душа и тело его требуют бешеной скачки, жарких объятий и криков наслаждения, бьющих в лицо. А разум подсказывает, что он не сможет не выйти живым из этой игры. Он знает, что для них он никогда не будет особенным. Нужным. Ни для одного из них. Он никогда не будет тем, кого выберут. Он не знает, зачем сейчас они здесь. Смешно думать, что кто-то на самом деле может хотеть его. Вэй Усянь был с ним сначала из чувства долга, позже от скуки. Лань Ванцзи — из-за чувства общей потери. Но даже если он ничего не значит для них, он не хотел, чтобы они были свидетелями его жалкого конца. С этими чувствами он безжалостно вырывает себя из чужих рук. Отталкивает потерявшего бдительность Лань Ванцзи с дороги и пошатываясь идёт прочь, безжалостно бросая на ходу: — Я уже дал понять, что это мне больше неинтересно, — отсекает он. — Я не хочу вас видеть. И если его сердце разбивается от охватившей его пустоты и желания вновь вернуться, он не прислушивается к нему. Ничего. Он умеет быть один. Он постарается.