Представь нас вместе

Цзян Чэн просыпается от чужого взгляда. Саньду в его руке оказывается раньше, чем первая здравая мысль приходит ему в голову. Острие меча упирается в горло склонившегося прямо над ним человека. Смутные тени скользят по лицу молодого мужчины, чернят глаза, заостряют черты. Растрёпанные чёрные волосы влажной волной лежат на плече. На улице идёт дождь. Сквозь одурманивающий сон и чуть приподнятые веки Цзян Чэн с трудом понимает, что это Вэй Усянь. Цзян Чэн уверен, что это всё плод его воображения, или он до сих пор спит. Потому что Вэй Усянь не может, просто не может быть здесь. Его разум играет с ним. Но затем Вэй Усянь чуть отстраняется, осторожно отводя лезвие от шеи и растерянно посмеиваясь. — Цзян Чэн! — преувеличенно бодро восклицает он голосом, в котором звучит что-то между фальшивой радостью и искренним беспокойством. — С каких пор ты спишь днём? Цзян Чэн прикрывает глаза. Сглатывает вязкую слюну и медленно выдыхает через нос. — Как ты здесь оказался? — спрашивает он свистящим шёпотом. Слова даются тяжело, словно царапают горло. Этого не должно было произойти. Он был слишком неосторожен. Вэй Усянь взялся из ниоткуда. Словно вышел из сгустившегося на мгновение воздуха и Цзян Чэн снова закашлялся, случайно слишком резко вздохнув. — Я… пришёл, — легкомысленно отвечает Вэй Усянь, дурашливо разводя руки в стороны, но в глазах его мелькает что-то острое и пронзительное, когда Цзян Чэн вновь смотрит на него перехватывая его взгляд. Цзян Чэн слишком хорошо знает его и знает, что тот пытается сделать. Он читает его. — Не сердись, — поспешно говорит Вэй Усянь, отступая от постели. Цзян Чэн подавляет жжение в груди и усилием воли заставляет себя подняться. Воздух напоён тишиной и приторным запахом цветов и крови. Цзян Чэн надеется, что Вэй Усянь не придаст этому значение и от него удастся быстро избавиться. Цзян Чэн знает, что обманывает себя. Он переводит тусклый взгляд на окно, где всё сильнее разыгрывается дождь. — Тебе…тебе нужна помощь? — нерешительно спрашивает Вэй Усянь, видя, как тяжело опираясь на край кровати Цзян Чэн покачиваясь поднимается, словно на это телодвижение ему потребовались все его силы. Всё тело Вэй Усяня напряжённо замирает в любой момент готовое броситься вперёд. Цзян Чэн бросает на него усталый взгляд. Помощь была нужна. Цзян Чэн чувствовал, что он вот-вот упадёт. Что ещё немного, и от него совсем ничего не останется. Ветер сдует последнее, во что он превратился. И тем не менее… — Нет, — отвечает он, не глядя на умоляюще глазеющего на него Вэй Усяня. — Я справлюсь сам. Голос его тверд и уверен. Он научился держать лицо при посторонних, даже если оно бело как мел, а сам он чувствует как рассыпается изнутри. Подавляя кашель поступающий к горлу, он неловко разворачивается и бредёт одеться более подобающим образом. — Ты болен? — встревоженно спрашивает Вэй Усянь. Превозмогая дикую слабость, сжав кулаки, Цзян Чэн упрямо делает шаг вперед, накидывая на плечи ставшее более свободным верхнее ханьфу. Цзян Чэн почти смущён из-за своей худобы, а его пучок на голове небрежнее чем обычно, но это не имеет значения. Может он и умирает, но будь он проклят, если позволит Вэй Усяню понять это. Он не оборачивается, а потому не видит как Вэй Усянь пристально рассматривает его. Но чувствует. Он чувствует как взгляд Вэй Усяня следует за ним. Оглядывают с головы до ног, впиваются в спину, словно пытается проникнуть внутрь. Кожа начинает зудеть. — Что тебе нужно? Ты следил за Юй Фэном, — это не вопрос. Очевидно, что это так. Никто кроме лекаря и его заместителя не знали где он обосновался. И Цзян Чэн был уверен в этих двоих достаточно, чтобы быть убежденным, что ни один из них никогда добровольно не расскажет о месте его нахождения без его прямого приказа. Что ж, на самом деле это было очень непредусмотрительно с его стороны. Ему не кого обвинять. — Я хотел увидеть тебя, — голос Вэй Усяня звучит так осторожно, почти нежно. И это кажется неправильным, потому что Вэй Усянь никогда не был с ним мягок, в этом никогда не было необходимости. Дразнящий, громкий, шумный, своевольный, легкомысленный, полный смеха и даже оскорбляющий — это был язык его привязанности к нему. Цзян Чэн чувствует его пытливый, изучающий взгляд на себе. Делает глубокий вдох, пытаясь заставить себя дышать нормально. Всё это неправильно. Вэй Усянь должен наслаждаться жизнью в Облачных глубинах и восполнять всё чего был лишён. Он не должен находится здесь. Может это один из миражей приходящих ему во сне? Цзян Чэн чувствует, что вот-вот разобьётся, разлетится на части, и он не знает, сможет ли снова собраться. Раньше было проще и понятнее. Он шёл вперёд движимый идеей, ответственностью. Он должен был быть сильным, потому что за ним были люди, которые рассчитывали и полагались на него. Он был сильным, чтобы вести их, направлять их. Теперь… Он сделал всё, что было в его силах. Больше ему нечего было дать. Цзян Чэн призывает всё своё мужество и старается чтобы его голос звучал твёрдо и равнодушно. — Ну теперь ты увидел меня. Поскольку ты добился того, к чему стремился, как насчет того, чтобы уйти? «Ведь ты так хорош в этом», — повисает невысказанным в воздухе. Это мысль, такая горькая, что Цзян Чэн чувствует, как она отравляет его, ядом распространяясь по всему телу. Ведь как бы то ни было, теперь это именно он отталкивает его, он был тем кто ушёл. — Ты правда хочешь, чтобы я ушёл? — жалко спрашивает Вэй Усянь. Цзян Чэн усмехается. Усмешка эта лишь блёклая тень прежних ядовитых, саркастичных ухмылок которые он так щедро раздавал прежде. Очевидно, что он не хотел чтобы его нашли. Но что это меняет? — Разве важно чего я хочу, если ты уже всё решил? — безжалостно отбивает Цзян Чэн. — Если я скажу, что хочу чтобы бы ушёл, разве послушаешь ты меня? Имеют ли мои слова значение для тебя? Вэй Усянь подавленно молчит, взгляд его тускнеет, плечи опускаются. Он делает один неуверенный шаг назад, затем ещё один и ещё. Но он не собирается уходить. — Но ты же здесь совсем один, — слабо протестует Вэй Усянь. — Я знаю какой ты сильный и независимый, но пожалуйста, позволь мне остаться здесь с тобой. Я не буду мешать. Цзян Чэн вновь усмехается — это всё, на что у него сейчас хватает сил. Когда-то он сам просил об этом. И раз за разом получал недомолвки и игру со стороны Вэй Усяня. Он такой своевольный. Неважно, чего хочет Цзян Чэн. Вэй Усянь всегда поступал так как считал правильным несмотря ни на что. У Цзян Чэна просто нет сил сражаться с ним сейчас. Всё, что ему остаётся — продержаться ещё немного. Что ещё ему остаётся? ------- В человеке, стоявшем перед ним, было трудно узнать его блистательного Цзян Чэна. Если бы не эти глаза, каких Вэй Усянь не встречал ни у кого на свете, не чётко очерченная линия скул которая стала ещё острее, он мог бы посчитать, что перед ним кто-то другой. Щеки Цзян Чэна ввалились. Кожа побледнела и приобрела сероватый оттенок. Весь он был словно соткан из воздуха — тонкий, почти полупрозрачный, хрупкий. Руки его мелко дрожали, когда он принялся торопливо одеваться, а шаг был неуверенным и не твёрдым. Волна беспокойства прошла по телу Вэй Усяня. Цзян Чэн несомненно был болен. В этом был смысл его внезапного уединения и разрыва как с ним и Лань Чжанем, так и Цзинь Линем. Ведь Цзян Чэн был из тех, кто ни при каких обстоятельствах не хочет, чтобы кто-то видел его страдания. Насколько всё серьёзно? Цзян Чэн больше ничего не говорит и не спрашивает, словно все силы его истощились. Вэй Усянь наблюдает как он медленно передвигается по маленькой комнате, тяжело набрасывая на плечи слои одежд, но кажется даже это ему даётся с трудом. Вновь повернувшись лицом к Вэй Усяню, он больше не двигается, но очевидно, что ему трудно стоять. Так они и замирают друг напротив друга ничего не говоря, пока постояв ещё немного, устало глядя на Вэй Усяня, Цзян Чэн наконец тяжело оседает на стул, стоявший рядом с его кроватью, тяжело дыша. — Насколько это серьёзно? — решается подать голос Вэй Усянь, абсолютно убеждённо. — Почему ты ничего не сказал? — Потому что тебя это не касается, — слабо огрызается Цзя Чэн, потирая грудь. — Как ты можешь? — слабо протестует Вэй Усянь. Нет в нём сейчас наигранной драматичности, ни показной слабости. Он ошеломлён и растерян. Видеть Цзян Чэна в таком состоянии прямо перед собой выше его сил. Кажется словно он исчезает прямо у него на глазах. — Могу что? — едко спрашивает Цзян Чэн, голос его скрипучий и хриплый грохотом раздаётся в голове. Вэй Усянь усмиряет тупую боль в сердце. — Кто ты мне? Кто я для тебя? — безжалостно колет Цзян Чэн. И правда кто? В прошлой жизни Вэй Усяня они были почти всем друг для друга. С тех пор многое изменилось. Теперь для того, что связывало их было весьма нелицеприятное название. Он даже не говорил Цзян Чэну о своих чувствах. Вэй Усянь потрясённо обмирает. — Ты знаешь… — потерянно пролепетал он. — Ты знаешь, — упрямо твердит он. Не может не знать. Цзян Чэн как и Лань Чжань — свет его жизни. — Хватит! — обрывает его Цзян Чэн слабо махнув рукой. Он утомлённо прикрывает глаза и переводит дух. Во всех его движения и жестах заторможенная слабость. — Не нужно ничего говорить. Я хочу спать, — слабо произносит он, переводя пустой взгляд на постель и прикрывая глаза. — А ты… делай что хочешь. Он перебирается на постель и облегчённо выдыхает едва успевает лечь, словно это всё, что нужно ему. -------- Проснувшись, Цзян Чэн слышит, как Вэй Усянь возится на маленькой кухне, и это действует ему на нервы. Он не хочет, чтобы Вэй Усянь был здесь с ним. Ему не нужна его жалость. Он отпустил его и Лань Ванцзи, и теперь присутствие Вэй Усяня здесь похоже на сдирание кожи вокруг заживающей раны. У него нет ответов на вопросы Вэй Усяня. А сдерживать кашель становиться всё труднее. Он покинул Пристань лотоса в поисках покоя. Он нашёл место где мог бы тихо уйти не натыкаясь на жалость и бесплодные попытки спасти его. Вэй Усянь как обычно всё испортил. Цзян Чэн всё ещё находится в полудрёме, когда слышит, что рядом раздаются шаги. Он без сомнения знает, кому они принадлежат, но они звучат неправильно. Потому что Вэй Усянь никогда не был таким колеблющимся. Таким осторожным и сомневающимся. Почти бесшумно он приближается к кровати и склоняется над Цзян Чэном. А потом очень тихо спрашивает: — А-Чэн, ты спишь? Он теребит край покрывала, как смущенный ребенок, который попался на провинности и отводит взгляд, когда Цзян Чэн распахивает глаза. А когда вновь смотрит на Цзян Чэна, то в глазах его читается странное выражение, будто он хочет сказать что-то, но не говорит. Он улыбается. Но это пустая улыбка: в ней нет ничего веселого, ничего манящего. Одна из тех улыбок, которыми Вэй Усянь прикрывал растерянность и неуверенность. Простое движение губ, будто сам он — это просто оболочка, а внутри — первозданная пустота, из которой ничего не может зародиться, но все погибнет, едва коснется хоть края. У него блестят глаза. И Цзян Чэн поджимает губы, понимая, что тот снова за что-то винит себя. — Прекрати, — хрипит он. Слова даются тяжело, горло болит, голос не слушается. — Чтобы ты там не надумал — перестань. На самом деле в том, что происходит сейчас Вэй Усянь не виноват. По лбу стекает неприятно холодный пот, такой же, как и по спине. Очень хочется вымыться. Во взгляде Вэй Усяня трескается нежность и чувство вины. Цзян Чэну не по себе. С трудом приподнявшись и сев на постели, он устало прикрывает глаза. Цзян Чэн сжимает руку в кулак, пытаясь медленно выдохнуть не тревожа лепестки щекочащие горло. — Цзян Чен, — так же неправильно осторожно зовёт Вэй Усянь. Цзян Чен хочет закричать на него. Сказать чтобы тот оставил его в покое и убирался прочь. На деле он всего лишь приоткрывает глаза встречаясь в беспокойством в глазах напротив. — Выпей, — Вэй Усянь осторожно протягивает ему плошку с горячим, не слишком аппетитным на вид супом. Цзян Чэн с сомнением смотрит на предлагаемое, думая, что стряпня Вэй Усяня погубит его раньше этой чёртовой болезни. Но спустя мгновение колебания, протягивает подрагивающую руку, всё же принимая еду. Это отдалённо напоминает то, чем кормила их сестра когда-то, когда они были детьми и сильно простужались. Цзян Чэн бросает короткий взгляд на выжидающе глядящего на него Вэй Усяня, затем переводит взгляд обратно на варево, что он принёс и делает осторожный глоток. На вкус это не так ужасно как на вид. Цзян Чэн чувствует как тепло проникает в его горло, медленно растекаясь по груди и животу. И если он ощущает ком в горле, он предпочитает не замечать этого. — Отвратительно, — сварливо заявляет он и делает ещё один глоток. Вэй Усянь почти смущённо, но счастливо улыбается, когда их взгляды встречаются. Цзян Чэн снова отводит глаза от Вэй Усяня. Он так хочет обнять его, что ему почти больно. В горле клокочет, руки сводит судорогой. Вэй Усянь продолжает топтаться рядом, испытующе глазея на Цзян Чэна, но не произнося ни слова, терпеливо дожидаясь пока Цзян Чэн разделается с едой. Цзян Чэн осиливает чуть меньше половины, и испускает тяжёлый вздох, прикрывая глаза, слабо спрашивая: — Что ещё? Говори, я же вижу, что ты хочешь что-то сказать. Вэй Усянь не заставляет себя долго ждать. — Почему ты остался здесь совсем один? — осторожно спрашивает он. — О тебе даже некому было позаботиться. — Я не нуждаюсь ни в чьей заботе, — ровно говорит Цзян Чэн и вновь сглатывает скользкий сгусток в горле. — Цзинь Лин очень волнуется о тебе. Я подумал, может ты захочешь увидеться с ним? — осторожно предлагает Вэй Усянь незамедлительно. И очевидно это именно то, о чём он хотел поговорить. — Нет, — беспощадно рубит Цзян Чэн. Его сердце предательски сжимается. Он тосковал по этому ребёнку так сильно, и каждое напоминание о нём прошивает новую брешь в сердце. — Цзян Чэн, — скуля тянет Вэй Усянь, усаживаясь на колени возле постели Цзян Чэна. — Я сказал, нет! — обрывает его Цзян Чэн, чувствуя как вскипает кровь в его венах, когда Вэй Усянь пытается осторожно дотронуться до его руки. — Сколько ещё ты будешь вмешиваться в дела тебя не касающиеся?! Разве тебе мало того, что ты сам здесь?! Ему следовало прогнать его едва тот переступил порог этой несчастной хижины. — А-Чэн, он скучает по тебе, — умоляюще настаивает Вэй Усянь, всё же хватая Цзян Чэна за руку. Жар его кожи едва не опаляет, но Вэй Усянь похоже не замечает ничего странного. — Ему так тяжело. Он не понимает, что происходит, — не унимается он. — Ты ничего не понимаешь. Так нужно, — непреклонно отрезает Цзян Чэн, вытягивая свою ладонь из чужих цепких пальцев. Он не просто так отказался от самых важных людей в своей жизни и столько страдал в одиночестве, чтобы под конец всё испортить. — Так объясни мне! Что с тобой на самом деле происходит?! — взрывается Вэй Усянь в ответ. — Ты не желаешь видеть нас, и с этим я готов смириться, но ты запретил Цзинь Лину появляться! Как ты можешь так поступать с ним?! — Молчи! — рявкает Цзян Чэн на пределе собственных сил, чувствуя как рвётся сердце. — Тебя это не касается! — Он так расстроен, — не унимается Вэй Усянь, кажется, даже не слыша, что Цзян Чэн говорит ему. — Не понимает, что с тобой. Винит себя. Думает, что провинился перед тобой, и ты ненавидишь его, — он затухает под конец своей пламенной речи и глаза его краснеют от непролитых слёз. О Цзинь Лине ли он говорит? — Почему ты так ведёшь себя? Почему причиняет боль тем, кто тебя любит? Почему молчишь? — Не тебе говорить об этом, — огрызается Цзян Чэн. Его сердце болит. Он хочет накричать на него. Хочет ударить и велеть убираться в свою идеальную жизнь, в которой ему нет места. Хочет напомнить, что это именно Вэй Усянь тот, кто всегда причинял боль тем, кто любил его. Что именно его молчание причинило им обоим столько боли когда-то и послужило причиной их расставания. Но Вэй Усянь не даёт ему шанса долго задумываться этом, и неожиданно поражает его срываясь на крик. — Что с тобой происходит?! — отчаянно взвывает Вэй Усянь, совершенно обезумевший он впивается пальцами в плечи Цзян Чэна и встрахивает его. Он никогда не вёл себя так. Не в этой жизни. Не с ним. — Почему ты молчишь?! Почему отталкивает всех, кто хочет быть рядом? И почему выглядишь так, словно умираешь?! Застигнутый врасплох душещипательной речью и сбивающим с мыслей потоком вопросов Вэй Усяня, Цзян Чэн просто смотрит на него огромными больными глазами. Он, вероятно, выглядит затравленным. И сломленным. И разоблачённым. Потому что Вэй Усянь внезапно замолкает и немигающие смотрит на него, в один миг растеряв весь свой пыл. Лицо его мгновенно сереет. Его руки безвольно опускаются, не отводя от Цзян Чэна тяжёлого, наполненного темнотой взгляда. Что-то в выражения лица Цзян Чэна, должно быть выдаёт его, потому что лицо Вэй Усяня искажается в уродливой гримасе. — Небеса, ты умираешь, — шепчет Вэй Усянь потрясённо и абсолютно убеждённо. Взгляд его становится почти беспомощным и он ничего не говорит больше. И прежде чем Вэй Усянь успевает снова открыть рот, Цзян Чэн разражается беспомощным кашлем. Это хриплый, надрывный кашель. Он чувствует, как его горло судорожно сжимается, его руки отчаянно цепляются за одежду Вэй Усяня, который бросается к нему. Кашель продолжается и продолжается. Он кашляет кровью. И лепестками. И понимает, что разоблачён. ---------- Это меняет всё между ними. Вэй Усянь остаётся с Цзян Чэном. Он безгранично нежен и осторожен несмотря на яростное сопротивление Цзян Чэна. Он не отступает. Он ничего не спрашивает, но Цзян Чэн знает, что он не оставит попыток разузнать о его болезни. Цзян Чэн молчит. Вэй Усянь продолжает допытывать. Время утекает сквозь пальцы. Спустя несколько дней лекарь снова навещает маленькую хижину Цзян Чэна. -------- Юй Фэн вопросительно смотрит на Цзян Чэна, встречаясь с ним взглядом, словно спрашивая, что Вэй Усянь забыл здесь. — Разве ты не хотел уединения и покоя? — тихо спрашивает лекарь, присаживаясь на край постели и обхватывая пальцами запястье Цзян Чэна. — Он проследил за тобой, — без запала говорит Цзян Чэн. Весь он сейчас сплошная обречённость и усталость, у него нет сил объяснять что-то или продолжать бороться с Вэй Усянем. Тот отказывался уходить и на него не действуют ни угрозы, ни мирные уговоры. Даже теперь он стоит у дальней стены и не сводит настороженного, внимательного взгляда с них. — Это ведь он? — ещё тише спрашивает Юй Фэн, склоняя чуть ближе. В голосе его проскальзывает покровительственная защита. Цзян Чэн отрицательно качает головой. Юй Фэн вопросительно и с сомнением смотрит на него и открывает было рот, чтобы сказать что-то ещё но… Кашель как всегда начинается внезапно. Цзян Чэн кашляет и кашляет, исторгая из горла перепачканные кровью лепестки. Краем сознания улавливая как Юй Фэн отсылает Вэй Усяня принести воды. Всё ускользает от него. Цзян Чэн барахтается на грани сознания как в вязком болоте, урывая короткие мгновения чтобы вдохнуть, чувствуя как его внутренности разрывает от сопротивления. На мгновение боль ослепляет его, а открыв глаза в следующее он обнаруживает маленький белый цветок в своей ладони. Юй Фэн мгновенно спохватывается. Весь он теперь обращён на созерцание маленького бутона, внимательно разглядывая его. — Это нехорошо, — обеспокоенно бормочет он, осторожно осматривая маленький цветок. — Эти цветы ядовиты, твоё ядро сейчас плохо функционирует и не успевает очищать тело от яда, вот почему болезнь проявляется так остро. А то, что теперь ты выкашиваешь целые соцветия значит, что корни прочно укоренились внутри. Цзян Чэн уже давно знал об этом. Он переводит смиренный взгляд на цветок. Это прекрасный бутон, с нежными белоснежными лепестками. Изысканный и элегантный. Цзян Чэн выдыхает, губы его кривяться в слабом подобии сардонической ухмылки. Какая ирония. Он всегда считал, что любовь к Вэй Усяню уничтожит его. Оказалось он ошибался. Его мать кашляла лепестками лотоса. Сестра — лепестками пиона. Цветы, приходящие в болезни, всегда и неизменно ассоциировались с человеком, который был причиной их возникновения. Лань Ванцзи всегда напоминал Цзян Чэну цветы зимнего морозника. Самые прекрасные, стойкие и безжалостные.