Представь нас вместе

В тот день Цзян Чэн ощущает неясную тревогу. Что-то не так. И он силится понять, что именно. Внутри зреет наливающееся пламенем раздражение. Вэй Усянь кажется скованным и притихшим. Он постоянно смотрит куда-то в пустоту, словно ожидая чего-то, беспокойно расхаживая из угла в угол. Вэй Усянь не покидает его даже когда Цзян Чэн ругается и швыряет в него вещами. Он спит на полу возле постели Цзян Чэна, готовый выполнить любой каприз и просьбу. Хотя гордость Цзян Чэна не позволяет ему просить о чём-либо, поэтому всё сводится к подаче воды и готовке простой пищи. И хотя внешне Цзян Чэн и проявляет недовольство и раздражение, внутри он не может унять неуместного спокойствия от этой близости. С Вэй Усянем легко жить. Это так знакомо, словно и не было тех мучительных тринадцати лет тоски по нему. Он хорошо справляется с делами, которые для Цзян Чэна теперь в тягость. У него так много энергии, что он может покрыть как свои собственные, так и потребности Цзян Чэна. Стараниями Вэй Усяня огонь в очаге всегда поддерживается, бельё меняется, он кормит Цзян Чэна когда он не может встать с постели и ухаживает за ним. Вэй Усянь рассказывает ему нелепые истории. Они вместе едят нехитрую еду, что готовит Вэй Усянь. Рядом с ним Цзян Чэн не боится засыпать. Цзян Чэн ненавидит то, как уютно и тепло он себя чувствует, как безопасно. Это обман. Ничего из этого ему не принадлежит. И чем дольше это будет продолжаться тем больнее ему будет. Цзян Чэн не знает, что Вэй Усянь сказал своему мужу, что тот до сих пор не отправился на его поиски и не ворвался на Пристань лотоса с обвинениями в похищении его драгоценного Вэй Ина –, а может и ворвался, — но Цзян Чэну уже нет до этого дела. Теперь ему было все равно. Его любовь стала его гибелью и не принесла ему ничего кроме боли. Цзян Чэн хотел бы обмануть себя, сказав, что это лучше, чем не познать любви вовсе и не мог. Смерть не пугает его. Он столько раз встречался с ней. Были времена когда он желал её. Что было бы глупо бояться теперь, когда она ответила на его зов. Он лишь задается вопросом, что ждет его по ту сторону: адское пламя, встреча с теми кого потерял или новая жизнь, в которой он забудет всю боль, что ему пришлось пережить в этой? Но ему жаль, что он прожил жизнь, полную сожалений, и у него не остаётся времени, чтобы исправить свои ошибки. Размышления об этом никогда не приводят ни к чему хорошему. Он просто хотел уйти тихо. И без лишней боли. Разве мало он познал её? Разве не заслужил он мирную смерть? Цзян Чэн хмурится, продолжая наблюдать за Вэй Усянем. И морщится, слабо потирая грудь. Ему не нравится любая идея, которая может прийти в голову Вэй Усяню, а тот определённо что-то затеял, и Цзян Чэн даже не хочет предполагать, что именно. Смутная догадка маячит на периферии его сознания, наполняя его яростным гневом. Цзян Чэн отчаянно гонит прочь все безумные идеи которые могут прийти в голову его безрассудному шисюну. Постоянного давления цветов распирающих его, боль, пульсирующая по телу. Он чувствует это постоянно, каждое мгновение. Ощущает, как цветы распускаются сейчас, пока он дышит. Он стискивает зубы от собственного бессилия и слабости. — Что ты задумал? — спрашивает он напрямую. Давление в груди усиливается, словно цветы наливаются силой от его раздражения. Вэй Усянь поворачивает к нему голову так резко, что кажется, можно услышать треск позвонков. И принуждённо улыбается. — О чём это ты, А-Чэн? — Вэй Усянь обнажает зубы в улыбке, но глаз его улыбка не касается. — Прекращай притворяться, — рычит Цзян Чэн, чувствуя как сбивается дыхание. — Я вижу, что ты что-то затеял. — Ты слишком много думаешь, — отмахивается Вэй Усянь. — Тебе нужно отдохнуть. — Я бы так и сделал, — цедит Цзян Чэн сквозь стиснутые зубы, — если бы тебя здесь не было. — Перестань, Цзян Чэн, — притворно кокетничает Вэй Усянь, — ты рад, что я здесь, — его внимательные глаза пристально следят за Цзян Чэном. Ему кажется, что этот взгляд пробирается под кожу в поиске ответов, которые Цзян Чэн не желает давать ему. Теперь он абсолютно уверен в своей догадке. — Вэй Усянь, отвечай! — в изнеможении вскрикивает Цзян Чэн, тратя на это слишком много сил. Сердце пропускает удар, а потом начинает стучать быстрее. Вот теперь пришло время страха. — Почему я должен отвечать, когда ты сам молчишь? — Вэй Усянь вызывающе вздёргивает подбородок и скрещивает руки на груди. Воплощение упрямства. Смысл слов Вэй Усяня медленно теряется. Цзян Чэн ничего не понимает. В голове начинает гудеть, ломит виски, внезапная боль взрывается где-то за сердцем и осколками оседает там, впиваясь в плоть. Хочется закрыть глаза и уснуть. Его пронзает беспомощность. Ему кажется, что он кричит, но ничто не слышит этого крика. Никто не понимает. Вэй Ин не понимает… Новая вспышка боли вспарывает грудь, чёрной нитью прошивая всё тело, скручивая внутренности в узел. Дыхание Цзян Чэна сбивается и он принимается жадно глотать воздух широко раскрытым ртом. В светлых глазах Вэй Усяня горит паника, когда он бросается на колени перед ним. Он берёт его за руки и сжимает пальцы, что-то настойчиво говоря. Боль утихает почти так же внезапно как и появилась. Но она не исчезает полностью. Пульсирует в груди и животе, сковывает конечности. Цзян Чэн отчаянно давиться кашлем, не приносящим облегчения. — Что, А-Чэн? Что мне сделать? — Вэй Усянь беспокойно суетится возле Цзян Чэна, обхватывая его ладонь одной рукой, вторую бережно укладывая на спину, переживая приступ кашля с ним. — Ничего, — хрипит Цзян Чэн, отталкивая его руку, когда в лёгкие, наконец, поступает воздух. Его кожа горит в том месте, где они соприкасаются с Вэй Усянем. У Цзян Чэна нет, абсолютно нет никаких сил бороться и сопротивляться его настойчивости, а тот так назойлив. — Цзян Чэн, — жалобно говорит Вэй Усянь, сдаваясь. Всё его кокетство и упрямство испаряется в одно мгновение. — Почему ты ничего не говоришь мне о том, что происходит с тобой? — Почему? — рычит Цзян Чэн. Боль немного утихла, позволяя ему вновь связно говорить, но не вполне связно думать. — С какой стати мне говорить тебе? Чтобы в порыве очередного героизма ты пожертвовал ещё чем-нибудь? Чтобы я снова чувствовал себя ничтожеством, отобравшим у тебя что-то ценное?! Больше я не допущу такой ошибки. — О чём ты говоришь? Я совсем не понимаю тебя, — растерянно лепечет Вэй Усянь. — Твоя сила, твоя слава, твоё золотое ядро. «Твой муж», — остаётся недосказанным. — Я не хочу больше ничего твоего. — Я никогда не представлял, что ты так думаешь. Тебе не нужно скрывать свою боль от меня. — Мне всегда больно, — поддавшись моменту помутнения выпаливает Цзян Чэн, ненавидя себя за то как беспомощно звучит его голос. Словно он снова тот беспомощный юноша, что только что лишился своей семьи и дома и вот-вот готовится совершить то, что повлияет и на его жизнь и на жизнь Вэй Усяня. В каком-то смысле он вновь чувствует себя так же беспомощно и ненавидит это. Теперь много лет спустя он не должен чувствовать себя подавленным ребенком, не так ли? — Все болит, Вэй Усянь… — теперь он в бешенстве выплевывает имя шисюна, словно проклятие, и жалеет себя, хотя так отчаянно старался оставаться разумным, — я ничего не могу сделать, чтобы остановить это. Теперь мне всегда больно, я умираю, это разрывает меня! Я не могу пользоваться твоим ядром! Оно мёртвым грузом тянет внутри. Я едва в состоянии двигаться и чувствую себя таким ничтожным. Твоя жертва — бесполезна. Я заберу твой дар с собой в могилу. Подступающие слёзы душат его. Вэй Усянь без промедления оказывается ближе. Притягивает Цзян Чэна к себе, укладывает его голову в изгиб своей шеи, и Цзян Чэн чувствует, как его рот кривится в рыдании. Он не позволяет себе плакать. Он позволяет положить свою голову на плечо своего друга, брата, любовника, возлюбленного и тяжело дышит. — Проклятье, — шипит он сквозь стиснутые зубы. — Проклятье! Ты не должен был видеть это. Не должен… Зачем ты пришёл? — Прости меня, — бормочет Вэй Усянь и Цзян Чэн не знает, за что он извиняется. — Мне жаль. Вэй Усянь осторожно проводит рукой по его спине. Цзян Чэн изо всех сил старается не утонуть в нём. — Прости, что меня не было рядом. Прости, что ты был наедине с этим. Цзян Чэн собирается сказать что-нибудь, чтобы сделать всё ещё хуже, но останавливается. Он вспоминает цветы, растущие в его легких. Он чувствует, как они, подобно виноградным лозам, оплетают его ребра, пронзая плоть, добираясь до дыхательных путей. Он думает о ночных кошмарах, об ощущении удушья, пересматривает свое решение, и ничего не говорит. Всё чего он желает это уснуть и забыть всё, что произошло. ---------- Дни кажутся бесконечными, а ночи — ещё длиннее. Наверное, оттого, что они проходят почти без сна. Вскоре после их откровенного разговора, у Цзян Чэна начинается лихорадка. Он больше ни о чём не спрашивает, а Вэй Усянь так и не сказал, что отправил Лань Чжаню послание и ожидает его прибытия сюда. Он продолжает с надеждой вглядываться в горизонт и ухаживать за Цзян Чэном. Что оказывается совсем непросто. — Мне плохо, уйди, — хрипит Цзян Чэн, стоит лишь Вэй Усяню а очередной раз приблизиться к нему. Он лежит, свернувшись под одеялом, и дрожит. Вэй Усянь, чуть поколебавшись, кладет руку ему на лоб. Горячий. Почти обжигает. Вэй Усянь старается не думать, что Цзян Чэн — его Цзян Чэн — может умереть, но никуда от этой мысли не деться. Его золотое ядро отказывается подчиняться. Цветы, что он откашливает всё больше окрашены кровью. Ему всё сложнее дышать. Ночами Вэй Усянь подолгу лежит без сна, напряжённо прислушиваясь к сбитому дыханию Цзян Чэна, боясь, что однажды услышит тишину. — Ты здесь не нужен, — слабо огрызается Цзян Чэн, когда Вэй Усянь сворачивается вокруг него. — Я знаю, знаю, — покорно говорит Вэй Усянь, свободной рукой поднимает тряпку и бережно вытирая выступившие капли пота с лица Цзян Чэна. Теперь он сгорает, и Вэй Усянь чувствует, как у него перехватывает дыхание, а тело напрягается, когда он пытается прикоснуться к нему. — Но пожалуйста, позволь мне. Я не причиню тебе вреда. Я просто хочу быть рядом. Хочу заботится о тебе, — медленно и осторожно он начинает проводить тряпицей по лицу. — Нужно тебя помыть. Он бесконечно осторожен, когда притягивает Цзян Чэна к себе. Помня о том, как слабо его тело сейчас, когда он обнимает его. Когда Цзян Чэн заходится в приступе мучительного кашля, Вэй Усянь нежно прижимает его к себе, переживая приступ вместе с ним. Убирает волосы с его лица. А затем устраивает его голову у себя на плече и прижимается губами к его волосам. — Поспи, А-Чэн, — шепчет он, старательно скрывая дрожь в голосе. Он в отчаянии. Цзян Чэн в его руках обжигающе горячий и твёрдый. Сплошные кости и неукротимый дух, который всё ещё позволяет ему держаться. Дрожь пробивает позвоночник Вэй Усяня и ему приходится сильнее цепляется за своего возлюбленного шиди. Зарываться лицом в волосы, вдыхать его запах. Он не может потерять его. Он не сможет жить без него. — Поспи, — умоляет он. Потому что даже его беспокойный сон лучше этого. Лучше, чем видеть отречённость и смирение в любимых глазах, которые всегда искрились чувствами. Лучше, чем знать, что каждый вздох причиняет Цзян Чэну боль, с которой он ничего не может сделать. Вэй Ин чувствует себя беспомощным. Не в силах помочь ему, не в силах унять или забрать его боль себе. — Я буду рядом. Я буду держать тебя, — обещает он, касаясь дрожащими пальцами его лица. — Все будет хорошо. Просто поспи немного. Кажется Цзян Чэн хочет поспорить. Вэй Усянь знает это. Он такой упрямый, и Вэй Усянь любит его за это. Но лихорадка действительно забирает остатки того, что у него есть. Цзян Чэн ещё бормочет несколько ругательств, и что-то ещё, что Вэй Усянь не может разобрать. Но, наконец, — наконец! — Вэй Усянь чувствует, как он расслабляется. Его голова падает на плечо Вэй Усяня, и дыхание немного выравнивается. Вэй Усянь держит слово и не отпускает его. Он знает, что должен, но не делает этого. Не может. Он не может его отпустить. Цзян Чэн не двигается. Вэй Усянь гладит его по волосам, по плечам и спине. Оставляет поцелуи на его лице и с горечью думает, как мало он на самом деле может. Как много он потерял. Сколько возможностей упустил. У него не получается проникнуть в душу к Цзян Чэну. Не получается убедить его в своей искренности. Заверить в том, что он по-прежнему может быть ему и братом, и лучшим другом и надёжным возлюбленным. Цзян Чэн не доверяет ему. Их ссора отняла у него последние силы. Вэй Усянь так и не признал, что снова пошёл против воли Цзян Чэна и указал Лань Чжаню дорогу в их тихое убежище. Вэй Усянь прижимается губами к горячему лбу Цзян Чэна. Тело его по-прежнему напряженно. Вэй Усянь безумно желает, чтобы Цзян Чэн стал податливым, мягким и расслабленным. Чтобы он доверился ему. Пока Цзян Чэн спит, Вэй Усянь продолжает оставаться рядом с ним. Держит за руку, передаёт ци, чтобы укрепить его золотое ядро. Но мысли не отпускают его. Цзян Чэну становиться хуже, а его послания в Юньмэн так и не нашли ответа. Он считал, что есть еще пара дней, однако, очевидно, их нет. И если он сейчас не уйдет за помощью, то может не успеть. Вэй Усянь не может оставить Цзян Чэна совсем одного, но и не может оставить всё как есть. Его сил недостаточно. Цзян Чэну нужен врач. По его подсчётам, Лань Чжань уже должен был прибыть, но его всё нет и нет. Это невыносимо. — Боги, — мольба выскальзывает с его губ сама по себе, надрывно и хрипло. В это утро в неуютной тишине крошечной комнаты это звучит как раскат грома. Он опускает голову на руки, локти упираются в край кровати, потому что просто не может больше держать себя в руках. Пальцы с остервенением запутываются в волосах, словно намереваясь выдернуть их. Ком в горле мешает говорить. — Я не могу это принять. Я не могу. Он качает головой. Движения его отрывистые, резкие словно у марионетки. Всё его тело окаменело и болит, от того, что он сидит здесь часами, но ему нет до этого дела. — Я только недавно вернул тебя. Я не могу просто сидеть здесь и смотреть, как ты умираешь. Ты лучше этого. Сильнее чем это. Ты самый сильный из всех кого я знаю… всегда был. Ты не можешь… Не можешь… Голос Вэй Усяня прерывается, и он понимает, что плачет. Он отдал бы собственную жизнь если бы это помогло исцелить Цзян Чэна. Вэй Усянь чувствует как сам умирает. Было больно видеть как его обожаемая шицзе погибает на его руках. По его вине. Вэй Усянь думал, что никогда не испытает боли сильнее той. Но всё это случилось стремительно, длинной в один вдох. А потом умер он сам. Теперь же… День за днём наблюдать как жизнь покидает Цзян Чэна, как его дыхание становится всё тяжелее и поверхностнее, видеть, как он просыпается среди ночи от того, что что-то душит его, видеть как стройное тело приобретает измождённую худобу. Он рыдает, зажимая рот руками, чтобы не потревожить Цзян Чэна. Цзян Чэн возненавидел бы это… Возможно, он попытается убить его, если увидит, думает Вэй Усянь с истерическим всхлипом, который сливается с рыданием. Лучше бы это было так. Лучше бы Цзян Чэн налетел на него. Ударил его. Оскорбил. Но ничего этого не происходит. Цзян Чэн просто лежит, день за днём увядая всё больше. Весь разбитый и маленький под этими простынями, и спит болезненным тягучим сном из которого его вырывает удушье. Вэй Усянь боится не услышать его дыхания. Каждое мгновение может стать для него последним. Это невыносимо. Это зрелище выворачивает внутренности Вэй Усяня и обжигает глаза. Он отворачивается, моргает несколько раз. Он знает, чем бы это не кончилось, он будет видеть это в своих кошмарах. Каждый раз, когда он закрывает глаза, он видит это: как его любимый человек рассыпается у него в руках. Он смотрит на неподвижного Цзян Чэна снова. Сжимает челюсти, проводит руками по лицу и снова моргает. Слезы продолжают течь, и он не останавливает их. Не может, даже если бы захотел. Вместо этого он касается дрожащей ладонью щеки Цзян Чэна, мягко поглаживая большим пальцем. Затем поднимается на негнущихся ногах, и наклоняется над ним, прижимаясь губами к жёстким, чуть приоткрытым губам Цзян Чэна. Отстраняется и снова тонет в этих чертах. Цзян Чэн некрасивый. Не такой, каким был прежде. Болезнь уродует его. Меняет черты, закладывает морщины и тени. Теперь весь он лишь жесткие линии и острые углы. Но в глазах Вэй Усяня он по-прежнему прекрасен. Он не может отвести от него взгляда. Кажется, что он любит его сильнее, чем когда-либо прежде. Еще один рваный смешок срывается с губ Вэй Усяня. — Если бы ты не спал, ты наверняка избил бы меня, — говорит Вэй Усянь, горько-сладкая улыбка дрожит на его губах. — Я очень этого хотел бы, — добавляет он дрожащим шёпотом. — Любую пощечину, какую ты вздумаешь мне дать, я приму. Только пожалуйста… — у него перехватывает горло. «Выживи! Прошу тебя, умоляю. Живи!» — кричит он внутри. Вэй Усянь прижимает ладонь к глазам. — Ты не можешь этого сделать, — срывающимся шёпотом говорит он, вновь оседая на колени возле постели и сжимая холодную руку Цзян Чэна. Он настоящий беспорядок, но это не имеет значения. Цзян Чэн всё ещё не проснулся, чтобы увидеть это. — Если я потеряю тебя… Если мы с Лань Чжанем потеряем тебя. Что нам тогда делать? Что станет с Цзинь Линем? — он перемалывает слова сквозь стиснутые зубы. Его челюсти сжимаются так сильно, что кажется ещё немного и он сломает зубы. И он даже не может закончить предложение, поэтому просто качает головой. — Нет, — говорит он словно в бреду. — Ты же не поступишь так с нами? С тобой всё будет хорошо. Ты самый невероятный человек, которого я знаю. Ты так много вынес, столько преодолел! Мы справимся вместе. Представь нас вместе, А-Чэн, — благоговейно шепчет он, приближаясь к бледному лицу, жадно ловя прерывистое дыхание. Вэй Усянь с горечью смотрит на бледное лицо любимого человека, мысленно моля Лань Чжаня не опоздать.