***
Сеул. 2013 год. Пирсинг в носу нещадно болит, рука так и чешется прикоснуться к нему, но Юнги смиренно сидит под тяжёлым взором отца. Тётя Нин сидит в кресле рядом с отцом, но зла она скорее на Реджина, чем на племянника. — Я ещё раз спрашиваю, кто тебе разрешил? В свои тринадцать альфа уже понял, что от отца сложно что-то получить: будь то разрешение на прокол или банально капля внимания. Из года в год расписание его приездов почти не менялось — встречи по выходным через каждую неделю. И если раньше было какое-то предвкушение, то сейчас это уже как что-то не слишком уж желаемое. Ну приедет он, ну спросит про учебу и дела, сводит куда-нибудь, что дальше-то? Для Реджина это явно как вторая работа, только вот её можно иногда пропускать и не появляться неделями, а потом как ни в чем не бывало вернуться. — Я поставила тебе условие, Юнги. Только если отец разрешит, — тётя Нин кривит губы, — ты же обещал спросить. — А я собирался, да только на моё сообщение ответили «приеду, посмотрим». А сколько прошло с того момента? Три недели. — В чем проблема была подождать? — Реджин нервно трет лоб. — В чем проблема была приехать? — язвительно отзеркаливает альфа, скривив лицо. — Зачем вообще тогда было спрашивать, если ты всё равно пошёл и проколол себе нос? — А это я уже назло сделал, — Юнги кивнул сам себе. На этой ноте допрос заканчивается, и альфа уходит к себе в комнату. Бутылек с перекисью и ватная палочка уже ждут его на прикроватной тумбе, но мальчик их не трогает. За окном во всю цветет весна, поют птицы и распускаются почки на ветвях дерева во дворе, совсем скоро они с тётей приступят к уборке участка, может быть, даже поставят возле палисадника укрывные качели, как и планировали в том году. Летом откроется сезон бассейнов, и отец как обычно повезёт его в Тэгу на водоём, который посещает ещё со времён своего юношества, но ненадолго, ведь учёба и работа не ждут. Как и ожидалось, долго ждать не приходится — отец тихо входит в комнату, прикрывая за собой дверь. — Это вот этим надо обрабатывать? — альфа указывает на принадлежности. Юнги кивает. — Дикость какая. — Это я ещё крыло не стал прокалывать. — А ты хотел? Юн, это же уродство какое-то. — Ну, подумаешь сын у тебя урод, с кем не бывает, — альфа складывает руки на груди и отворачивается. — Перестань, я просто считаю, что незачем портить лицо этими железяками, — но понимая, что смысла в этом разговоре нет, Реджин сдается и переводит тему, — я собираюсь больничный взять на следующей неделе, поедешь ко мне? Ты же жалуешься, что я тебе время не уделяю. — Знаю я, как всё опять будет: ты в обнимку со своим ноутбуком и «мне нужно небольшой отчет сделать, подожди немного». Реджин подсаживается ближе и кладет свою руку на чужую голову. — Обещаю, такого не будет. — Каждый раз обещаешь, — Юнги уже не злится, просто-напросто обидно. — Тогда бей меня по рукам, как только я притронусь к ноутбуку, — альфа смеется, — или можешь и вовсе спрятать его от меня. — Ладно, но телефон твой тоже будет у меня, — выставляет ещё одно условие Юнги. — Идёт, — слегка сомнительно соглашается Реджин.***
Северный Йоннам. Тэгу. 2013 год. Исаги Онагава появляется в жизни Тэхёна весьма специфично, едва не пробив ему голову мячом. Японец с раскосыми глазами посчитал, что его новоиспеченные одноклассники также искусно играют в волейбол, как и он, поэтому стоявший на задней площадке Тэхён и подумать о приёме мяча не успевает, как его безжалостно сносит назад — он и опомниться не успевает, да что там, даже мяч не видит. Мгновение, и сокомандники уже окружат его стремительно краснеющее от удара лицо. Исаги долго извиняется, но омега отмахивается — зато на скамейке разрешают посидеть, а потом из-за предположительного сотрясения и вовсе домой отправляют. Мама естественно требует у учителя номера родителей Исаги, хотя медицинские показатели омеги не пошатнулись. Семья Онагава, дабы загладить свою несущественную вину, приглашает их на ужин, там-то Тэхён и узнает своего одноклассника получше. Первое, что Тэхёна так зацепило — это отсутствии вопросов о его немоте. Даже Чимин, ещё один его лучший друг, в первые дни знакомства транжирил его этим и просил научить языку жестов. Исаги учить не нужно, он с легкостью говорит на языке жестов, не вспоминая долгими минутами алфавит и слова. Как альфа сам рассказывал, у них в Японии до переезда был сдвоенный дом, и с самого детства он дружил с такой девочкой. Такой же как и Тэхён — немой. — Если хоть кто-то из них ещё раз пропустит тренировку, я поменяю состав команды, — Исаги обиженно жестикулирует, по привычке говоря и показывая на языке жестов. Тэхён не слишком заинтересованный темой волейбола, только кивает и изредка вставляет слова. После школы они всегда приходят к Тэхёну, вместе делают уроки и всё свободное время занимаются какой-нибудь ерундой, иногда приходя на кухню и помогая Ённэ с готовкой. Исаги иногда учит его японскому алфавиту, и омеге жутко нравится, как Онагава говорит на родном языке. Красиво и очень мило. Асаха Онагава — мама Исаги — пару раз примеряет на Тэхёна традиционное кимоно, ведь сама всегда ходит в нём по дому, и не раз, когда Тэхён гостил у них, сам Исаги переодевается в родной наряд. — Когда мы в следующий раз поедем в Японию, я попрошу родителей взять тебя с собой, — Исаги крутится на стуле и упирается ногами в тумбу, чтобы оттолкнуться и подъехать к сидящему на диване Тэхёну, — сводим тебя в храм. А если это будет ещё и весна, ты увидишь, как цветёт сакура и услышишь, как поют цикады. «А когда вы поедите в Японию?» — жестами спрашивает омега, скрючившись на диване. — Не знаю, — честно признается Онагава, — но я уверен, тебе там понравится. Альфа продолжает рассказывать про Японию, вспоминает истории из раннего детства, и пока Тэхён это слушает, параллельно концентрируется на своём теле, а конкретно на всё больше болящем животе. Ещё со вчерашнего вечера фантомная боль не покидает его, но сегодня особенно дает о себе знать. Следить за болью в животе ему велит мама и врачи в клинике, поставившие ему диагноз рецессивности своего вторичного пола. Тэхён понимает о чем идёт речь. И понимает это сейчас, обнимая себя за колени. А та ли это боль, о которой говорили? Может, болеть должно сильнее? Или в другом месте? Ниже? Выше? Правее? Левее? Острая или покалывающая? Может, тянущая как сейчас? В связи с рецессивностью, запах обильно выделяться не должен, и Исаги, посвященный во всю эту информацию, точно бы заметил и сказал, но и он ничего нового не чувствует. Значит это другое. Но от этого не легче. Но думать и гадать надоедает, поэтому недолго сомневаясь, Тэхён выходит в туалет, нервно кусая губы. Взросление — вещь тяжёлая, а в его случае ещё и неприятная, у многих омег из его класса первая течка уже давно пришла, и рады ей они были едва ли. Такой важный период означает, что и мама с отцом будут печься о нем ещё больше, а с отцом все разговоры вообще будут только о здоровье и самочувствии. Омега и сейчас сыт этим по горло. Аккуратно прикрыв за собой дверь, Тэхён глубоко вздыхает и, развязывая тоненькие веревочки на шортах, приспускает их, а затем и бельё. «Хоть бы нет, хоть бы нет». Но надеяться на что-то было уже зря — в мизерных количествах смазка присохла к внутренней стороне бедра, и видимо организм старался её выделить на протяжении всего дня, однако рецессивность дает о себе знать, не позволяя этому случиться, от того и было так больно. Нужно сказать маме, поэтому Тэхён спешит в её комнату. Ей хватает всего одного обречённого взгляда и трясущихся рук на животе, чтобы понять. — Тэхён-и… В мгновение ока она оказывается рядом, прижимает к себе и бормочет «Слава богу», хотя это явно не то, что омега ожидает услышать. — Ты теперь взрослый, Тэхён, и должен это понимать, — она приседает перед ним на корточки. — Сильно болит? Тэхён активно кивает головой. Боль и впрямь нарастает, и терпеть её всё сложнее. — Родной, тебе нельзя сейчас пить подавители, мы можем обратить процесс, — на лице Ённэ написано её сожаление. «Я не могу это терпеть», — жестами показывает Тэхён. — Я понимаю, понимаю, — она прикусывает нижнюю губу, — давай ты сейчас ляжешь в комнате, я увезу Исаги домой, и мы вместе что-нибудь придумаем, договорились? Я позвоню отцу, и он приедет утром, — под конец фразы её голос сходит на нет, казалось, что решение у неё уже есть. — Только… Пообещай мне, что ты никому не скажешь. Даже отцу. Тем более отцу. Мама знает, как облегчить твои страдания, поверь мне, родной. Ему ничего не остается, кроме как кивнуть головой и, получив поцелуй в лоб, посеменить обратно в комнату вместе с мамой. Исаги, опешив от напряжения, неловко встает со стула и обеспокоенно оглядывает Тэхёна. — Это..? — Выйди на минутку, Исаги, — Ённэ помогает Тэхёну лечь, затем подходит к окну и зашторивает его, отчего комната погружается в потемки. Онагава, поторапливаемый чужой настойчивой рукой, спускается по лестнице, но в один момент эта же рука, крепко схватив за плечо, останавливает его. — Исаги, — тихо произносит женщина его имя, — могу я попросить тебя о кое-чем? — и дождавшись неуверенного кивка, она сглатывает, поворачивает его к себе. — Только… никому, слышишь? Никому о том, что я тебя попрошу, не говори.***
Сеул. 2013 год. Реджин откровенно плохо играет в карты, и Юнги каждый раз довольно улыбается, когда победа остается за ним. Даже когда во избежание жульничества отец сам берет колоду и тасует её, пряча от сына. Наблюдать за этим слишком забавно. — Не понимаю, я уже несколько тактик сменил, но ты всё равно уделываешь меня, — альфа прищуривается, раздавая карты. Размяв пальцы, Юнги хмыкает, собирая карты в веер. — Мне просто везёт, вот и всё. Играть в карты его научили друзья в школе, и поначалу он и сам вечно проигрывал, однако белая полоса быстро наступила — он приловчился и стал обдумывать каждый ход не только свой, противника. Научился отслеживать карты и держать в уме «бита», «у меня», «однозначно у противника». Только вот тётю Нин никак невозможно обыграть. Она в игре-то не заинтересована, даже создается впечатление, что играет она только чтобы племянник отстал. И проигрывает у неё не только Юнги, но Реджин. Женщина, по чьему лицу никогда нельзя было прочитать эмоции, запросто могла бы играть на деньги и грести миллионы, Юнги был уверен. — Не жалей карт, пап, — подсказывает альфа, глядя на сосредоточенное лицо Реджина. — Я могу тебя сокрушить ими в конце. — Ты уже говорил так и ничего не вышло, — он упирается носом в карты, ожидая, что его пиковую даму побьют. — Победа придёт, когда её не ждешь, — отмахивается мужчина. Как и ожидалось, ни в этот раз, ни в шесть последующих отцу отыграться не удается, и Нин отправляет их спать, ругая за позднее время и обзывая «азартниками несчастными». Но при этом сама смотрит в гостиной какой-то сопливый роман. — Там же ничего интересного, — Юнги облокачивается на спинку дивана позади тёти, глядя в экран — там при свечах о романтике болтает какая-то парочка, распивая вино из красивых бокалов. — Мне вот интересно, — не соглашается омега, крутя пульт в руках, — к тому же в ожидании еженедельной серии есть свой шарм. И в Интернете потом фиг нароешь именно нужную часть. — А почему её так поздно, — действия на экране быстро меняются, и прежде болтавшая парочка уже во всю целуется, и ни стола, ни вина уже нет в кадре. Только стремительно толкающий куда-то свою спутницу мужчина и их мокрые губы, — …показывают. — Потому что рейтинг высокий, а дети в такое время спят, — она слишком очевидно намекает, что Юнги тоже уже следует спать. Но спать Юнги не хочется, напротив, тугая ниточка, натянувшаяся в низу живота говорит ему, что спать он точно не захочет, даже если постарается. — Иди давай отсюда, — бесстыдно распластавшиеся на кровати голые и обжимающиеся тела, быстро закрывает рукой тётя, но звук всё равно слышен. Красивый и звонкий стон не выходит из головы, когда экран уже потух, внутри всё напрягается, а Нин продолжает гнать его спать. Уйти он соглашается, но вместо комнаты сворачивает в более нужное место — ванная. И как только тело оказывается в прохладной комнате, Юнги чувствует, насколько самому ему жарко. Такое уже бывало раньше, но как правило само по себе и по утрам. Не от зрелищ, не от чего-то откровенного. Предэякулят не просочился сквозь домашние штаны, но белье нуждается в стирке, а его возбуждение — во внимании. — Пиздец… — тихо выдает Юнги, сглотнув вязкую слюну, которая на вкус точно такая же, как и его природный запах — смесь корицы и мандаринов.***
Северный Йоннам. Тэгу. 2013 год. Утро ничем не отличается от всех прошлых — мама крутится у плиты, Тэхён в преддверии приезда отца сидит на диване, только вот Исаги тоже здесь. Сидит возле мамы и молча сёрпает предложенный чай. Они и завтракали вместе, сил спуститься к ним Тэхён просто не мог найти и только спустя час присоединяется к рутине. — Это природа, и в ней нет ничего плохого, она не спрашивает сколько тебе лет и готов ли ты, — именно это она говорит ему, как только он просыпается, и сейчас говорит тоже самое Исаги. — Я понимаю, — тихо кивает Онагава и переводит взгляд на подслушивающего Тэхёна, который в ту же секунду отворачивается, находя передачу по телевизору интереснее, чем их беседу, — но я боюсь последствий. — не переживай об этом, — уверяет его мама. Тэхён касается своих коленей и задумчиво пялится на кончики пальцев ног. Живот почти не болит. Болит другое. — Мама говорила, что мне к обеду нужно быть дома, так что я где-то через полчаса уже, наверное, пойду, — неловко кашляет Исаги, — надеюсь, за выходные Тэхёну станет лучше, и он сможет прийти в школу. — Тэхён, как ты себя чувствуешь? Но омега не слышит ничего, кроме ненавязчивого шума с улицы, он по очереди раздвигает каждый палец и поджимает под себя. Почему так? Они не могут поджаться по другим причинам, кроме как— — Я вчера полностью понял, чем ты пахнешь, — Исаги осторожно подсаживается к нему, неловко теребя пальцами футболку. Запах… Тэхён вчера чужой тоже чувствует, феромоны штука сильная, и омеге кажется, что аромат лимонного чая едва ли не оседает у него внутри. Исаги придвигается ближе к спинке дивана, расправляет плечи и ненавязчиво кладет податливую голову Тэхёна к себе на плечо. — Манго. Манго? А они разве пахнут вообще чем-то? Или это прямой намёк? — Он не слишком сладкий, не слишком кислый, в меру обильный и не такой типичный, — Онагава говорит тихо и вкрадчиво, омеге от такого тона становится спокойнее, — мне очень нравится. Его рука ладонью вверх ложится на колено и, раздумывая над чужими словами пару минут, Тэхён несмело кладет свою сверху и прикрывает глаза.