***
В зале Хёкджэ понравилось: заведение оказалось очень чистым, с хорошим ремонтом, и с заведенными и неукоснительно соблюдаемыми порядками. Сгорая от любопытства, он только закинул сумку в свой шкафчик, ключ от которого выдали ему на стойке регистрации приветливые консультанты, и сменил носки и кеды на те, что взял с собой, после чего как можно скорее вышел в саму зону тренажёров, чтобы не глазеть на переодевающихся ребят и не испытывать чувство неловкости. Тренажёров же оказалось внутри великое множество, на любой вкус, для самых разных групп мышц. Помня, что Донхэ разрешил ему остановиться на беговой дорожке и упражнениях на пресс, Хёк, не особо знакомый с подобными тренажёрами, стал внимательно осматривать зал, украдкой подглядывая, как занимаются другие, чтобы определиться с тем, что ему нужно, ещё до того, как ребята выйдут из раздевалки. Наконец, он замечает, как, заканчивая очередной подход, один парень убирает ноги со странной скамейки, на которой ноги становятся выше головы, и, потирая шею, отправляется на другой тренажер. Воспользовавшись моментом, Хёкджэ, стараясь не растерять остатки храбрости, подходит к этому тренажеру и садится, задумчиво оглядывая конструкцию. Не сразу, но он понимает, как закрепить на этой «скамейке» ноги, и, припоминая, в каком положении незнакомец выполнял упражнение, Хёк, скрестив руки на груди, принимается неторопливо качать мышцы пресса, довольно быстро сбив дыхание с непривычки. — «Если Хёк этим регулярно занимается, я больше не буду удивляться тому, откуда в таком тощем теле столько силы берётся», — понимает Хёкджэ, устало дыша через рот и облизывая пересохшие губы. К его радости, ребята, когда переоделись, не обращали на Хёка никакого внимания, разбредаясь по залу, потому после нескольких подходов, когда Хёкджэ уже явственно начал ощущать болезненное напряжение в мышцах пресса, парень решил ненадолго прерваться и чуть отдохнуть перед беговой дорожкой, чтобы не закончить тренировку раньше остальных. Где раздобыть воды, пекарь не очень представлял, но так кстати Хёкджэ заметил питьевые фонтанчики, расставленные у стен, и, подглядев за другими тренирующимися, он тоже подходит к одному из фонтанчиков, и жадно пьёт прохладную воду, не побрезговав и умыться, радуясь тому, что подводку Ынхёка невозможно смыть ни выступившими каплями пота, ни простой водой. — «Я и не думал, что от обычного упражнения я так вспотею. Надо быть поосторожнее. Ребята и так уже смотрят на меня с подозрениями…» — понимает парень, хлопая себя по раскрасневшимся щекам, чтобы хоть немного прийти в норму перед беговой дорожкой. Расчёт Хёка оказался верным: спустя несколько минут, когда основная краснота щёк спала с его бледной кожи, он находит свободную беговую дорожку и включает для себя режим быстрой ходьбы, чтобы не сбить дыхание снова, и не выдохнуться раньше времени. Такое упражнение ему больше по душе, так как можно надеть наушники и слушать музыку, думая о своём. Правда, спустя некоторое время, у него неожиданно появляется собеседник — несравненный Ким Хичоль, который везде желает засунуть свой весьма прелестный нос. — Как твоя рука? — вопрошает корейский солист, подтаскивая к беговой дорожке огромный мяч, на котором можно сидеть во время занятий фитнесом, и, устроившись на мяче рядом с шагающим по дорожке Хёкджэ, парень поправляет свою чёлку, вылезающую из хвостика длинных чёрных волос. — Сильно болит? — Нет… то есть, не совсем, — Хёк старается выглядеть как можно увереннее и одновременно легкомысленнее, чтобы походить на Ынхёка даже в мелочах. — Уже проходит, не беспокойся. — И где ты только умудрился, — кажется, Хичолю даже не требуются ответы «барабанщика»: он ёрзает на мяче и строго смотрит на Хёкджэ, с укоризной грозя ему пальцем. — Опять всю ночь на квартире репетировал, негодяй?! Тебя даже заменить некому, ты это понимаешь? Чтоб до генеральных репетиций к установке вообще не приближался, иначе я тебе эти палочки в задницу затолкаю, уяснил?! — Хичоль, я в порядке, — Хёкджэ, проинструктированный Ынхёком в том, что шуток корейского вокалиста не стоит бояться, сразу же напоминает себе, что угрозы Хичоля не нужно воспринимать всерьёз, потому лишь мягко улыбается, покосившись в его сторону. — Мне уже лучше, не волнуйся. — Вот мелкий упрямец, совсем не слушает старших, — ворчит вокалист, а после, приподняв голову и глядя куда-то за спину пекаря, Хичоль повышает тон голоса, словно стараясь докричаться до другого конца зала: — Донхэ, ну хоть ты ему скажи! — «Донхэ?!» — позабыв о том, что неподалёку могут оказаться и другие участники группы, Хёкджэ чуть было не запинается о свою же ногу, вовремя ухватившись за ручки беговой дорожки и, поставив ноги на края дорожки и выровняв равновесие, он испуганно оборачивается в другую сторону, чтобы увидеть, как Донхэ занимается на каком-то тренажёре. Судя по всему, лидер группы молча пришёл в эту часть тренажёрного зала и выбрал для себя тренажёр, где нужно соединять перед собой тяжелые металлические вертикальные штуки, закреплённые вверху. Хёкджэ совершенно не разбирается в тренажёрах, но, пока он качал пресс, парень видел, как люди втыкали какой-то странный маленький штырь позади этого тренажёра, чтобы, видимо, установить приемлемый для себя вес. Как и те незнакомцы, Донхэ, пока Хёкджэ за ним наблюдает, ещё пару раз медленно сводит перед собой эти металлические полосы, а затем, отпуская их, садится на тренажёре чуть удобнее, расставляя ноги немного шире и опираясь ладонями о свои колени. Как заворожённый, Хёк всматривается, как тяжело дышит лидер группы, явно поставив для себя большой вес, как по его виску стекает капля пота, как парень приподнимает голову, зачесывая взмокшую челку назад медленным движением руки, и как прилипшая к его телу, промокшая от пота чёрная футболка обрамляет это мускулистое тело. Хёкджэ не может заставить себя отвести взгляд, но и сказать он тоже ничего не может. Ещё и Донхэ так пристально наблюдает за ним своими шоколадными глазами, что Хёк готов пуститься вскачь и метнуться прочь, как можно дальше, только бы этот парень не смотрел на него так испытывающе и внимательно, словно изучая. — Думаю, Ынхёк сам знает, что для него правильно, — спокойно отвечает Донхэ, коротко кивнув Хёкджэ, показывая тем самым, что больше ему нечего сказать в данной ситуации — и Хёк понимает его: нервно сглотнув, он мелко кивает парню в ответ и отворачивается от него, снова переставляя ноги на ленту беговой дорожки и стараясь сосредоточиться на быстром шаге. — Да что ж с вами всеми такое сегодня, — с укоризной ворчит Хичоль, нахмурившись для вида и лениво потягиваясь на мяче: для этого красивого вокалиста тренировка уже закончена, так как в его комплекс вошел лишь фитнес, из-за той самой травмы ноги, и парню этого в целом хватает, так как Хёкджэ помнит из слов Ынхёка, насколько Хичоль, являясь бездонной ямой для еды, ровно как и Кюхён, продолжает оставаться подтянутым и стройным, в отличие от макнэ, который сейчас где-то усиленно качается, на каком-то другом тренажёре и, благо, далеко от происходящего разговора. — Все какие-то самостоятельные моралисты стали. Аж скучно с вами. Пойду мелкого подостаю, что ли. Легкомысленно махнув рукой на Хёка, Хичоль с кряхтением поднимается на ноги и, подхватив свой мяч, важной походкой удаляется в неизвестном направлении, вызвав у Хёкджэ лишь небольшой приступ смеха. — «Вот ведь ворчун», — посмеивается пекарь, покачивая головой и продолжая неспешно ходить по беговой дорожке, снова засовывая в ухо наушник. Вот только даже с музыкой в наушниках Хёкджэ никак не может выбросить из головы образ того, как на него смотрел Донхэ.***
Через некоторое время Хёк, снизив темп на дорожке, чтобы не запыхаться, продолжает ходить по дорожке, чувствуя приятную усталость в мышцах ног. Он уже заметил украдкой, что мимо проходили ребята, направляясь в раздевалку, но Хёкджэ за ними не спешит — парень для себя решил, что переодеваться при посторонних и, уж тем более, принимать душ он точно не сможет, так что Хёк постыдно тянет время, пока не придётся уезжать обратно в общежитие. — «Надеюсь, больше Донхэ нас сюда не поведёт», — вздыхает Хёкджэ, покачивая головой и продолжая смотреть перед собой в большое окно. — «Снова придумывать отмазки мне не хочется. Тогда я сразу позвоню Ынхёку и скажу, что нашей подмене конец». — Ты чего ещё здесь? — рядом раздаётся спокойный голос Донхэ, и Хёк, растерявшись, вздрагивает, убирая наушник из уха и поворачивая голову в сторону лидера группы, чтобы посмотреть на него. Парень уже переоделся на уличную одежду, свою белую футболку и джинсы — только, наверное, ещё кроссовки на нём для зала, ведь с дотошностью Донхэ он бы не прошёл в зал в одних носках или в уличных кроссовках. Более того, волосы лидера DAEKY сейчас ещё немного влажные после душа, хоть и с них уже не капает вода — судя по всему, парень сперва немного просушил волосы, а уж потом отправился в зал, за «Ынхёком». — А…. что такое? — Хёкджэ очень стыдно, но ему приходится врать, надеясь, что его щёки не выдают алым румянцем его обман. — Кажется, я задумался и потерял счёт времени. Нам уже пора? — Да, Ёнун подъедет через десять минут, — Донхэ кивает и смотрит на свои наручные часы, что-то прикинув в своей голове и тихо вздохнув. — Ладно, я позвоню ему, скажу, чтобы подъехал через полчаса. Тебе ещё душ принять надо и переодеться. — Ой, нет, Донхэ, не нужно, — Хёк мотает головой и выключает дорожку, замедляя шаг, пока лента полностью не останавливается, и после этого сходит с неё, несдержанно простонав от непривычного ощущения гудящих ног и принимаясь торопливо растирать свои икроножные мышцы, пользуясь возможностью не смотреть на Донхэ. — Не надо из-за меня менять график. Я… приму душ дома. — Уверен? — из-за того, что Хёкджэ неожиданно пошатнулся, Донхэ рефлекторно хватает его за локоть и чуть придерживает, пока, пунцовый от смущения, Хёк не выпрямляется и не отстраняется от него, благодарно кивнув лидеру группы. — А переодеться ты успеешь? Или ты вообще ничего с собой не взял? — Ну… я же отлыниваю от тренировки из-за своей руки, так что не очень-то я и устал, — отшучивается Хёкджэ, почёсывая затылок и, вспомнив про телефон Ынхёка, забирает его вместе с наушниками с подставки беговой дорожки и убирает сотовый в карман спортивных штанов. — Переобуюсь, и я готов ехать. Ни к чему задерживаться из-за меня. — Не так уж ты и отлыниваешь, — Донхэ покачивает головой, но, судя по всему, не возражает, принимая такое решение «Ынхёка». — Больше часа на дорожке провёл. Ладно, идём, нам пора. Хёкджэ хотелось бы как-то возразить, но накатившую усталость он действительно ощущает, потому не возражает и, захлопнув рот, послушно плетётся за Донхэ, изнывая от желания поскорее сесть в фургоне на мягкое сиденье — и вытянуть гудящие после длительной тренировки ноги. Молчит он и в раздевалке, игнорируя голоса Кюхёна и Хичоля, звучащие как будто издалека, сквозь толщу воды, и в фургоне, пока они едут обратно в общежитие. В глубине души Хёкджэ даже порадовался тому, что вчера он приготовил большую кастрюлю рагу, и на обед им всем ещё хватит остатков после вчерашнего ужина, но, вспоминая, что парни готовят по очереди, ему немного страшновато думать о том, кто будет готовить сегодня. — «Хотя, учитывая, что завтрак готовил Донхэ, скорее всего, и ужин будет сегодня на нём», — думает пекарь, поджимая губы и снова испытывая чувство вины. — «Ребята так устали сегодня, а я почти ничего не делал…» Но душ, о котором Хёкджэ так мечтал, по-прежнему становится для него недоступным даже в общежитии: парни уже заняли очередь, и, невзирая на всеобщее возмущение, первым в душевой кабине скрылся Хичоль, а Хёк уже уяснил, как долго этот красивый корейский солист может мыться. Йесон и Кюхён ушли в свою комнату, как и Донхэ ушёл в свою, так как сил на полноценный обед пока ни у кого не было. Последовать за лидером группы в комнату и переодеваться при нём Хёкджэ не мог, так что, желая унять своё ноющее чувство вины глубоко внутри, парень решает заняться чем-то полезным. — «Донхэ придётся готовить ужин, а он наверняка так устал…» — Хёк понимает, что это не единственная причина, по которой ему хочется хоть немного облегчить предстоящую работу для Донхэ: лидер группы прислушался к его словам и, может, ещё не бросил курить, но отказался идти утром на перекур с Хичолем, и для Хёкджэ это многое значит. — «Как бы мне поддержать его за это решение?» — задумывается Хёк и, вспоминая о своём излюбленном деле и о желании насолить своему брату в отместку за всё, через что он тут проходит, чтобы помирить Ынхёка с ребятами, парень принимает довольно безрассудное по меркам его брата решение — испечь кексы с вишнёвой начинкой. На самом деле, то, что никто не снуёт на кухне и не суёт свой нос ему под руку, Хёкджэ даже помогает — в полной тишине он сперва замешивает тесто для кексов, а потом находит баночку с вишнёвым джемом и использует её в деле, надеясь, что никто из проживающих в этой квартире не будет против. Вдобавок и любимое дело Хёка отвлекает его от усталости после тренажёрного зала и необходимости освежиться и отдохнуть, ведь парень всегда любил печь, сколько себя помнил. Вот только Хёкджэ никак не мог ожидать, что голодные ребята подтянутся на запах горячей выпечки аккурат к тому моменту, как Хёк вынет форму для кексов из духовки, осторожно разложив ещё не остывшие кексы на тарелке, укладывая их в небольшую горку — и потому пекарь не успевает придумать никакое оправдание, о чём ему скоро приходится пожалеть. — Это… что такое? — первым решает подать голос Хичоль, только вышедший из душа, с намотанным на голове полотенцем в виде этакой чалмы: парень даже принюхивается на всякий случай, чтобы убедиться, что ему не показалось, и перед ним не голограмма. — Ынхёк, дорогой, ты знаешь рецепт кексов? Ты?! — Ущипните меня… — шокировано бормочет Кюхён, не отводя взгляда от тарелки, но практически тут же взвизгивает и подпрыгивает на месте, потирая свой локоть. — Ай, Йесон, за что?! — Ты же сам попросил, — Чонун, который кажется менее удивлённым из всех присутствующих, невозмутимо пожимает плечами и обходит стол, с любопытством осматривая кексы, ровно как и Донхэ, не проронивший ни единого слова с тех пор, как пришёл на кухню вместе со всеми. Осекаясь, Хёкджэ, отступая назад, к кухонным шкафчикам, потирает своё плечо, думая, как бы поскорее завершить эту паузу, и негромко предлагает: — Садитесь лучше чай пить, как раз чайник уже вскипел. — Нет, блин, погоди, давай разберёмся сначала, — Хичоль всё никак не может успокоиться: он расхаживает перед столом и взволнованно размахивает руками, пару раз чуть было не попав по голове недовольного Кюхёна. — Ты мне скажи, как это у тебя вообще получилось? Ты что, искал порно с пекарем и случайно попал на сайт кулинарии? — Это правда съедобно, — смеётся Хёкджэ, покачивая головой и указывая рукой на блюдо с выпечкой, не понимая, почему ребята так боятся обычных домашних кексов. — Попробуйте. Донхэ, стоявший неподвижно, первым решается и протягивает руку к блюду, забирая оттуда самый верхний кекс, но громкий вскрик Кюхёна останавливает его: — Погоди, хён. Давай сперва Хичоль съест, мы до вечера понаблюдаем, а потом и поедим. — Я тебе что, кролик подопытный?! — Хичоль тут же взвился, не желая, чтобы на нём ставили эксперименты, Донхэ внимательно и строго смотрит на Кюхёна, а потом переводит взгляд на растерянного Хёкджэ, не представляющего, как теперь разрешить ситуацию, но жаркий спор прерывают отчётливые звуки чавканья — все на время забыли о Йесоне, который уже сидит за столом и, откусив кусок от одного кекса, сосредоточенно жуёт горячую выпечку, придерживая кекс над одним из блюдец, которые Хёк предусмотрительно разложил по столу. — М-м-м, вкусно, — резюмирует Чонун, прожевав как следует, и одобрительно покачивает головой, вынося свой вердикт. — Ынхёк, а добавка будет или это всё, что есть? — За дополнительный подход на беговой дорожке — хоть каждый день, Чонун, — Хёкджэ, благодарный Йесону за помощь, нервно улыбается, надеясь своей шуткой разрядить напряжённую атмосферу в комнате, и это работает: парни посмеиваются и уже без колебаний садятся за стол, активно уплетая горячую выпечку. Облегчённо вздохнув, Хёк отворачивается к чайнику, чтобы разлить чай по кружкам и перенести их на стол, ведь ребята обязательно захотят пить после сладких кексов. — «Кажется, им понравилось», — Хёкджэ очень приятно видеть то, как жадно ребята едят его стряпню, и особенно приятно понимать то, что и Донхэ нравится то, как пекарь готовит. За всем этим бытом Хёк мог бы и забыть, что он играет здесь роль своего брата, если бы ему вовремя не напоминали об этом сами ребята: Кюхён с подозрением косится и принимается есть самым последним, но на это Хёкджэ уже не обижается, начиная относиться к недоверию макнэ группы намного спокойнее. — «Хёк ведь совсем профан в готовке, так что их опасения вполне можно понять», — напоминает себе парень, присаживаясь за стол на место Ынхёка и аккуратно кушая один из кексов, понимая, что на ужин точно ничего не останется — ребята сметают кексы, словно пылесосы, даже не успевая болтать в перерывах. Наконец, парни доели последние кексы, и, уставшие, но довольные, они пьют чай по-прежнему в полном молчании, которое должен был хоть кто-то разрядить, любой фразой или вопросом, чтобы построить тему для разговора. И, к всеобщему сожалению, этим «кто-то» снова решил стать Йесон, обхватив кружку руками и задумчиво произнося: — А вы знали, что человеческий анус можно растянуть до двенадцати сантиметров в диаметре? Тут же Кюхён фонтаном выплёвывает чай, который он пил, перед собой, никак не ожидав такой темы для разговора, Хичоль, хлопая подавившегося Кюхёна по спине ладонью, с живым интересом начинает любопытствовать, откуда, собственно говоря, Йесону это известно, Хёкджэ же, с не меньшим энтузиазмом, принимается перебивать Хичоля, утверждая, что им всем знать подробности исследований Йесона совершенно не обязательно, а Донхэ, наблюдающий за этой картиной, лишь негромко смеётся, ничего не говоря. Через несколько минут, отойдя от шока, парни решают улизнуть с кухни, чтобы не пришлось мыть посуду: Кюхён побежал в душ, пока тот был свободен, Хичоль направился в комнату с Чонуном, по-прежнему желая выведать у бедного гитариста все подробности, и в итоге за столом остались лишь Донхэ и Хёкджэ, сидя в полном молчании и не глядя друг на друга, лишь в свои кружки с остатками чая. — Спасибо за кексы, — неожиданно произносит Донхэ, приподнимая голову и внимательно посмотрев на парня перед собой. — Вот уж не думал, что ты умеешь печь. — А… — встрепенувшись, Хёк легко стучит ногтями по краю кружки Ынхёка, чтобы замять неловкую паузу в разговоре — и найти время на то, чтобы подобрать нужный ответ. — Да… немного. — Немного готовить, немного печь, — всё тем же спокойным тоном начинает перечислять лидер группы, продолжая наблюдать за Хёкджэ. — Немного не любишь грязь и запах сигарет в комнате. Что я ещё о тебе не знаю? Покраснев, пекарь решает, что лучше всего ему сейчас промолчать, так как Донхэ прав — Хёкджэ уже во многом отличается в поведении от Ынхёка, и, с точки зрения того, что ему надо играть роль своего брата, справляется он плоховато. С другой стороны, несмотря на удивление ребят, никто не задаёт прямых вопросов и не устраивает слежку за ним, так что, возможно, парни просто решили, что Ынхёк изменился, по неведомым им причинам — и потихоньку начали принимать это, как делают взрослые люди. Но что-то ответить всё равно надо, и Донхэ помогает пекарю в этом, сухо кашлянув и резко сменив тему: — Ладно, не важно. И где ты был в последние дни? — Да так… катался, — уклончиво отвечает Хёкджэ, решив, что он отвечает вполне в стиле Ынхёка, а потом, чуть помолчав, парень решается на встречный вопрос, думая, что это поможет ему лучше понять, что произошло между ребятами и Ынхёком в последнее время: — А как тут? Всё спокойно было? — Странно, что ты спрашиваешь, ведь вроде ты обычно не интересуешься нами, — отзывается Донхэ, медленно отодвигая кружку от себя и протягивая руку за салфеткой, однако, продолжая по-прежнему говорить без тени враждебности в своём голосе. — Да, всё было хорошо. Чонсу только приезжал разок, но о моей с ним договорённости ты уже знаешь. Кстати, ты ведь не планируешь уезжать до концерта? Всё-таки я обещал ему, что всё будет тихо и спокойно. — Я… думаю, моя машина будет на техосмотре вплоть до репетиций перед концертом, а там уже ездить некогда будет, так что можешь не беспокоиться, — Хёкджэ испытывает смешанные ощущения: он понимает, что Донхэ беспокоится за Ынхёка, ведь, даже в их напряжённых взаимоотношениях, парень всё равно взял ответственность за упрямого братца Хёка, убедив их менеджера, что всё будет в порядке, хоть Ынхёк в последние дни не появлялся в общежитии, и в то же время вопросы Донхэ кажутся более личными и неловкими, чем прежде. — А что не так с моими вопросами? Я делаю что-то не то сейчас? — Нет-нет, это даже хорошо, — парень заторопился поправиться, даже мотнув головой, чтобы Хёкджэ не понял его превратно, после чего Донхэ сильно сжимает салфетку в своём кулаке. — На самом деле, приятно видеть, что ты перестаёшь держаться особняком от ребят. Так ведь нельзя, мы же семья, хоть и хреновая, шумная и взбалмошная. Столько лет вместе всё-таки. Хёк видит, что на последних словах Донхэ чуть улыбается, явно говоря о «достоинствах» взаимоотношений внутри группы с непривычной мягкостью. — «Он не просто лидер музыкальной группы», — понимает Хёкджэ, лишь убеждаясь в своих предположениях, которые он как-то высказывал Рёуку. — «У них внутри группы свой маленький мир, и Донхэ оберегает этот мир. Но… почему тогда Хёк продолжает держаться в стороне от них? Неужели из-за меня?» — Кстати, как твоя рука? — Донхэ вспоминает о растяжении, которое выдумал Хёкджэ этим утром, и взгляд лидера группы тут же становится серьёзнее, когда он внимательнее оглядывает парня перед собой, как будто не замечая, как тому неловко от его пристального тёмного взгляда. — Вчера ужин готовил и убирался вместе со всеми, а сегодня в зале столько времени провёл, да ещё и эти кексы… Небось, болит теперь? — Да пустяки, Донхэ. Как будто в первый раз со мной что-то случается, — Хёк старается ответить как можно беззаботнее, но от красноречивого взгляда темноволосого солиста ему становится так стыдно, что, нервно сглотнув, он решает торопливо добавить пару слов, чтобы снять часть беспокойства за свою выдуманную травму. — В смысле, я буду осторожнее. Да и уже проходит, так что не переживай на этот счёт. — Хорошо, — негромко выдыхает Донхэ, как будто разом снимая напряжение со своих плеч, и Хёкджэ поджимает губы, не зная, на какую тему ему лучше перейти, чтобы этот ответственный лидер перестал думать о его растяжении, которого и вовсе нет, потому, чуть подумав, пекарь негромко предлагает: — Расскажи что-нибудь? — Что именно? — Донхэ явно не отказывается от предложения Хёка: скорее, этот парень не совсем понимает, что ему стоит рассказать «барабанщику», сидящему перед ним, ведь в последние пару дней их «Ынхёк» открывается перед ребятами с совершенно новой стороны, потому, решая хоть как-то помочь ему, Хёкджэ, смущённо опуская взгляд обратно на кружку брата, нерешительно произносит: — Ну… не знаю. Может, что-нибудь, что я не знаю о тебе. — Хм… хорошо, — удивлённый голос Донхэ определённо не возражает, и Хёку очень хочется вздохнуть с облегчением, но он заставляет себя сдержаться, чтобы не привлечь к себе подозрений ещё больше. Снова воцарилась небольшая пауза, необходимая для Донхэ, чтобы придумать, что он расскажет «барабанщику», и, чтобы занять это время хоть чем-то, Хёкджэ собирает блюдца и тарелку из-под кексов со стола и складывает всё это в раковину, после чего неспешно переносит кружки остальных, а затем чисто на рефлекторном уровне берёт кухонную тряпку и хорошенько протирает стол от крошек, пока не понимает, что Донхэ удивлённо смотрит на него. Замявшись, Хёк стряхивает крошки в раковину и, вымыв руки, садится обратно за стол, решив, что лидер группы уже придумал, что расскажет ему — и так оно и вышло. — Я не рассказывал ни тебе, ни ребятам кое-о-чём, — задумчиво произносит парень, легко тарабаня пальцами по столу, словно не зная, как ему начать свой рассказ. — Самая первая песня, которую я написал — это последствия моей неразделённой любви. — Когда это было? — первый вопрос, который выпаливает Хёкджэ, задан необдуманно и порывисто, но, немного подумав, он аккуратно поправляется в своём любопытстве, чтобы не выглядеть излишне заинтересованным. — В смысле… сколько тебе было лет? — Мне было четырнадцать лет, — Донхэ улыбается краешком рта, чересчур понимающе покачивая головой после вопросов «барабанщика» перед ним, совершенно не удивившись этому. — Как и положено подростку, я любил чрезмерно эмоционально, до болезненной привязанности. Ну и, как ты можешь понять, взаимностью мне не ответили. — Ты… не жалеешь об этом? — тихо спрашивает Хёк, сдерживая желание протянуть руку и успокаивающе коснуться пальцев Донхэ, сочувствуя ему и уже сожалея, что он уговорил лидера группы поделиться с ним таким, интимным секретом. — Наверное, говорить о подобном… нелегко. — Нет, я не жалею, — Донхэ лишь негромко вздыхает, спокойно, без привычных стальных ноток во взгляде посмотрев на Хёкджэ и чуть пожав плечами. — Так или иначе, это было полезным опытом для меня. В результате вышла довольно чувственная песня, потому я никогда не думал, что это было зря. Правда, чтобы полностью перегореть в этой привязанности, мне пришлось сжечь все черновики, иначе я бы не смог отпустить те чувства так быстро. Ну и та песня… я никому не пел её. Но с тех пор я и начал писать песни и музыку. — У тебя и сейчас все песни очень чувственные, — Хёк говорит всё тише, стараясь не нервничать и следить за тем, что он говорит наедине с Донхэ. — В любой твоей песне сразу узнаётся твой стиль, даже в песнях, которые ты дарил другим. — Правда? Стоп, ты это о каких песнях говоришь? — парень удивлённо наклоняет голову набок, не сразу понимая, про что говорит Хёкджэ, но его лицо довольно быстро светлеет, когда Донхэ догадывается, о чём завёл разговор их «Ынхёк». — А, ты про треки для BABYMETAL*. Да, это славные малышки, и они быстро растут. Для них было довольно легко писать песни, ведь их стиль похож на наш. И вроде как лидер группы перестаёт думать о своих воспоминаниях о неразделённой любви, но Хёкджэ практически тут же пожалел, что он завёл речь про девушек из агентства. Для него не было секретом, что после успешного дебюта DAEKY агентством был создан ещё один, японский филиал, в котором выпустили на сцену ещё одну группу, но уже женскую — BABYMETAL. Ынхёк много рассказывал брату о том, как они пересекались группами на «семейных концертах» в Америке, и о том, что парни искренне поддержали юных певиц, подыгрывая им на концерте на музыкальных инструментах, а Донхэ, в частности, и вовсе пишет для них песни. И если от Ынхёка рассказы о японских певицах казались пекарю чем-то интересным, светлым и наполненным добротой, то, несмотря на то, что мускулистый солист также тепло вспоминает этих девушек, где-то глубоко внутри Хёк ощущает странное гнетущее чувство, не знакомое ему. — «Я же не ревную, правда?» — опасливо вопрошает он сам у себя, понимая, что не найдёт ответа прямо сейчас, особенно когда Донхэ так внимательно смотрит на «барабанщика» перед собой и с осторожностью добавляет: — Правда, меня удивляло, что ты начал так плохо о них отзываться. Играл на их концертах ты всегда с удовольствием. Вы что, повздорили на последнем концерте? — Что? — Хёкджэ растерянно моргает, не понимая, о чём его спрашивает Донхэ: даже если Ынхёк поругался в своё время с японскими певицами, Хёк ничего об этом не знает, так как брат всегда отзывался об участницах BABYMETAL с исключительной мягкостью, особенно о солистке и лидере группы, Сузуке Накамото, говоря, что она, как и остальные девочки, чем-то походит в плане характера на самого Хёкджэ, потому Ынхёк не скучает в Америке и отлично проводит время на «семейных концертах». Но, к счастью для него, Донхэ сам понимает, что зашёл слишком далеко в своих вопросах, потому и сразу неловко заминает тему, прокашлявшись в кулак: — Извини, зря я это. Просто вы неплохо ладили. Я не буду лезть в это, как и ребята, но даже если девочки тебя чем-то обидели, то постарайся быть с ними помягче, ладно? Это всё, что я хотел сказать тебе уже давно, даже если ты не прислушаешься. — Ну почему сразу не прислушаюсь, — Хёкджэ лишь негромко вздыхает, продолжая рассматривать кружку перед собой и, отвечая нелепыми отмазками, думает о том, что об этом точно нужно будет поговорить с Ынхёком, и не в смс-переписке, а наедине, в его квартире, чтобы разобраться с тем, что происходит. — Лучше не развивать эту тему, так как мне самому нужно о многом подумать, но… спасибо, что сказал мне об этом. Для меня это важно. Да и… невзирая на то, что происходит между мной и девочками, мне всё равно нравятся песни, которые ты написал для них. — Ого, — Донхэ даже икает от удивления, покосившись на Хёка и замявшись перед тем, как пояснить причину своего изумления. — Так непривычно слышать от тебя откровения. Ты никогда не говорил мне ничего подобного. — Если я буду говорить всё, что думаю, у вас никаких нервов не хватит, — Хёкджэ решает пошутить, и это работает: Донхэ мягко усмехается, безмолвно соглашаясь с этой шуткой, в которой есть своя доля истины — порой Ынхёк бывает действительно невыносим, и кому, как не Хёку и ребятам знать об этом? — Это верно. Ладно, ступай занимать очередь в душ за Кюхёном, а мы с ребятами в магазин сходим, продуктов принесём, — Донхэ поднимается с места, забирая кружки со стола и складывая их в раковину. — На сегодня твои домашние обязанности закончены, Ынхёк. Ужин сегодня на мне, так что иди отдыхай. — Но… — Хёкджэ хочет было возразить, думая о том, что он тоже может помочь как с походом в магазин, так и с приготовлением ужина, но парень уже отвернулся от него и включил воду, чтобы вымыть посуду, показывая тем самым, что тема закрыта. — «Он же думает, что у меня больное запястье… Неудивительно, что Донхэ так беспокоится», — Хёку безумно неловко и стыдно, но, раз уж он выдумал своё растяжение, оправдываться уже поздно, так что он молча отправляется в комнату, думая о том, всех ли ребят заберёт с собой в магазин Донхэ, и удастся ли ему спокойно принять душ, без свидетелей.