***
Откровенно заскучав после того, как с ним закончили, Хичоль долго вертится у зеркала, присматриваясь к своей новой причёске, более модельной стрижке, напоминающей каре — его гордость, длинные чёрные волосы подрезали до уровня шеи, а чёлку подстригли и уложили набок, прикрывая лоб и висок. В отличие от Кюхёна, которому делали мелирование на отдельных прядях, и Ынхёка, которому всю голову залили рыжей краской, с Хичолем мастера управились намного быстрее. Вспомнив о своём лучшем друге, парень лукаво улыбается и, игнорируя затёкшее колено, довольно бодро добирается до кресла, в котором сидит Ынхёк, и, пока мастера оставили их всех в покое, Хичоль разворачивает кресло с барабанщиком к себе, сразу же изумлённо завопив: — Ынхёк, рыба моя, ты уснул тут?! И кто теперь будет развлекать дядюшку Кима, пока я жду вас с вашей краской, скажите на милость? Дёрнувшись во сне, Ынхёк что-то тихо принимается бормотать, причмокнув губами, но глаза так и не открывает, к превеликому разочарованию Хичоля — он-то всегда говорил фанатам, что его голосом можно Кюхёна на другом конце общежития поднимать. Аска уже хотел мягко потрясти парня за плечо, но негромкий голос Кюхёна, сидевшего поотдаль в своём кресле, отвлекает Хичоля от лучшего друга: — Не буди его. Пусть поспит. — Впервые вижу, чтобы репетиции так его изматывали, — с явным недоумением отвечает Хичоль, но, решив прислушаться к словам макнэ, корейский солист подтаскивает ближе к Кюхёну кресло клиента с тихим скрипом ножек по полу, чтобы усесться рядом и поболтать хотя бы с гитаристом, раз Ынхёк так устал. — Обычно он наоборот, полон сил после них и готов к труду и свершениям. Я начинаю беспокоиться. — А чего ты ожидал? — макнэ с явным снисхождением смотрит на старшего, как будто это был исчерпывающий ответ, но, чуть помолчав, Кюхён с удивительной для него чуткостью добавляет: — Чонсу слишком давит на него. Этот фестиваль… бред какой-то. По-хорошему, ему бы месяц вообще без расписания побыть. Не думаю, что фанаты бы взъелись — к выходкам Ынхёка уже все привыкли. — Кюхён, ты же знаешь, что это решать уже не нам — и не Чонсу, — вздыхает Хичоль, заскрипев своим кожаным креслом, явно пытаясь устроиться поуютнее, словно догадавшись, что Ынхёка сейчас и из пушки не разбудить. — Агентство считает, что он справляется, потому его и тормошат в надежде, что всё снова станет, как раньше. Он же всегда молчит до последнего, а ему бы хоть ещё разок вспылить, как было при Чонсу, когда он в обморок хлопнулся… С тобой-то сразу было понятно, что ты не справляешься. — Хичоль, ты серьёзно сейчас хочешь мне это припоминать? — Кюхён тут же огрызается, скручивая в руках толстый журнал, явно желая треснуть им Хичоля по лбу. — Всё простить мне не можешь, что я справлялся не так быстро, как ваш драгоценный Ынхёк? — В том и проблема, Кюхён — он не справляется, — Хичоль сразу же примирительно поднимает руки, чтобы макнэ видел, что он не собирается поддевать Кюхёна и давить на болезненные воспоминания. — Не злись. С тобой действительно было проще — никто не сомневался, что на сцену выпускать тебя нельзя, и сдвиги расписания прошли без проблем. А Ынхёк… ты же видел, как он храбрится. Именно сейчас, когда его гордость не поможет ни ему, ни нам, он пытается заверить весь свет, что он готов вернуться к жизни. Но он не готов, и ты тоже чувствуешь это, как и мы все. И я боюсь, что… он может так и не оказаться готовым — и тут уже вопрос времени, когда он это примет в себе и перестанет бороться. В зале становится очень тихо: мастера пока оставили клиентов, раз двое мемберов группы пока ждут, когда схватится на их волосах краска, Ынхёк совсем неслышно сопит носом, еле как держась в кресле и чудом не сползая по нему вниз, на пол, а Кюхён даже откладывает журнал на столик, сосредоточенно обдумывая то, что так порывисто выболтал Хичоль. — Донхэ говорил, что сейчас Ынхёк мало что помнит, и с ним нам следует быть более осторожными, — произносит макнэ, задумчиво потерев пальцами подбородок и любопытно покосившись на Хичоля. — Я уже было невесть что об Ынхёке подумал. Но сегодня он выглядел… нормально, если это можно таковым назвать. По крайней мере, наши песни он помнит. А то я уже начал думать о том, что это… не совсем Ынхёк. — В какой-то момент и я так подумал, — вздыхает Хичоль, поморщившись, ведь Кюхён невольно озвучил часть его подозрений: Ынхёк в больнице был настолько зашуганным и забитым, что в какой-то момент парень было решил, что во время аварии произошла какая-то ошибка и выжил совершенно другой близнец. Но Донхэ так уверенно приводил весомый аргумент про кулон барабанщика, который остался в общежитии, что Хичоль заставил себя забыть об этих мыслях. А когда этот осиротевший парнишка, который никогда не умел делиться своими переживаниями и глубокими эмоциями, визжал от боли, задыхался от собственных слёз и испуганно отползал от растерянного Донхэ, забиваясь в угол комнаты, Хичоль убедился окончательно: перед ними Ынхёк, и у него душа рвётся на части. Это их Ынхёк, и Хичоль пообещал себе, что он сделает всё, чтобы защитить своего лучшего друга, с чем бы ни пришлось столкнуться. — «К чёрту сомнения. Пусть он не всё помнит и тяжело восстанавливается от пережитого — но это наш Ынхёк, и ему нужно помочь». — Думаешь, он захочет уйти? — осторожно спрашивает макнэ, и Аска не знает, как ему отреагировать: за проницательность парень уважал Кюхёна ровно настолько, насколько и ненавидел — уж слишком быстро всё понимал этот маленький проныра. Донхэ порой приходится намекать более доходчиво, тогда как Кюхён ловит все намёки практически на лету, если хочет, разумеется. — Я не знаю, Кюхён, — снова вздыхает Хичоль, помотав головой и растерянно покосившись на спящего Ынхёка. — И я боюсь об этом думать, потому что… ну как это — DAEKY без Ынхёка… Какого бы барабанщика нам ни предложили взамен — это будет уже совсем не то. Таких, как Ынхёк, просто больше нет. — Ты же знаешь, что есть ещё один вариант… — вкрадчиво произносит Кюхён, внимательно глядя на старшего мембера, и от его слов у Хичоля ледяные мурашки бегут по спине. — «Ну нет… это не выход», — уверен корейский солист, потому он спешно перебивает макнэ, даже не рассматривая предложенный вариант как возможный: — Сразу нет. Будет куча проблем с турами, да и… неправильно это. Даже при таком раскладе — без Ынхёка всё будет неправильно. — Ты говорил с ним об этом? — Кюхён задаёт чертовски правильные вопросы, но Хичоль совершенно естественно понимает, что спрашивать сейчас Ынхёка об этом нельзя: такой непривычно тихий и осторожный парень может и прислушаться к этим вопросам, и получится, что его лучший друг, по сути, подтолкнул Ынхёка к этому решению. — «Я же себе не прощу, если окажется, что именно я подкинул ему эту идею…» — думает Хичоль, с беспокойством покосившись на спящего Ынхёка. — «Только если ему будет настолько плохо… Тогда я сам предложу ему этот вариант, если увижу, что всё его здесь душит и отравляет… Но не раньше». — Нет, не говорил, — Хичоль покачивает головой, снова повернувшись к макнэ. — Но мы с Донхэ думаем о том, что к этому лучше быть готовыми. Нам придётся его отпустить, если Ынхёк не справится с этой потерей, и, надеюсь, ты с этим согласен. — Ты и с Донхэ уже это обсудил? А мне когда сказать планировали? — тут же принимается ворчать Кюхён, нахмурившись: ещё немного — и он надуется, как маленький ребёнок. — Чонун тоже в курсе? — Мы пока только предположили, — сразу же оправдывается Аска, пожав плечами. — Как-то не было времени обсудить это всем вместе — Ынхёк только недавно начал вес набирать и шататься, как молодое деревце на ветру, перестал. И… нет, с Йесоном мы тоже не говорили, но, думаю, он догадывается о таком исходе. Ынхёк сам не свой с тех пор, так что… это довольно предсказуемый вариант нашего будущего. — И что тогда ты намерен делать? — напрямую спрашивает Кюхён, переставая хмуриться и обижаться на слова Хичоля, так как поднимаемая тема действительно важная. — Ты же его лучший друг. Кто ещё сможет ему помочь, как не ты? — Если бы я только знал, что я намерен делать, — честно признаётся Хичоль, с неприкрытой усталостью мотнув головой. — Я тоже действую наугад, как и вы. Пока лишь Донхэ неплохо понимает, что нужно Ынхёку — но он тоже устал от всего этого. Ему нелегко тащить на себе этот кошмар, сам знаешь. — Мне никто не говорил, что без меня группа будет не такой, как раньше, — макнэ как будто снова пытается капризничать, но, стоит Хичолю более внимательно всмотреться в выражение лица Кюхёна, как ему становится понятно, что парень сейчас довольно задумчив, вспоминая события прошлого года. — Но я и так это понимал. Наверное, и Ынхёк это понимает — и потому храбрится. Он же не совсем идиот, наверное. Несмотря на его паршивый характер, на сцене он всегда выкладывался на все сто процентов. — Зная тебя — это практически комплимент, — чуть усмехается Аска, покачав головой и едва заметно улыбаясь — похвалы, даже такой уклончивой, от Кюхёна всегда было трудно дождаться, особенно в адрес Ынхёка. — И да, думаю, Ынхёк это понимает. Но между вами всё равно слишком большое различие, Кюхён — ты прятался от реальности, зная, что мы позаботимся о тебе. А Ынхёк… — Ынхёку некуда уходить — только запираться в самом себе на своей квартире и страдать, — твёрдо отвечает Кюхён, мотнув головой. — И я не думаю, что хоть кто-то из вас желает ему такой участи. Так что единственное, что ты можешь для него сделать, это показать ему то, что ты сказал здесь и сейчас — что без него будет не то. Он и так это понимает, просто ему нужно увидеть это наглядно, причём именно от тебя — нам Ынхёк не поверит. — Думаешь, он всё-таки выделяет меня? — Хичоль невольно задумывается обо всех тайнах, которые хранит Ынхёк — и ему становится не по себе. — Я, как и вы, не знал про его брата и про то, что они два года уже общаются. А ведь он мой лучший друг — я полагал, что мы знаем все тайны друг друга… — Хичоль, у тебя что, кризис среднего возраста начался? — насмешливо фыркает макнэ, красноречиво покрутив пальцем у виска, но умудрившись не запачкаться краской. — Позвони Хангёну, пусть всю дурь из тебя вытрахает. Ты правда полагал, что у Ынхёка не будет секретов от тебя? Он же весь такой таинственный и дикий всегда был. Хотя свои тайны, думаю, есть даже у Донхэ. На него тоже обижаться будешь? — Он на учениях, — задумчиво почесав подбородок, отвечает Хичоль, на самом деле рассмотрев такой вариант избавления себя от всех тревог. — Вернётся на следующей неделе. Да и я не обижаюсь на тайны, просто… Я думал, что о таком Ынхёк мне расскажет. — Хичоль, Ынхёк же говорил — он хотел защитить своего брата, — помрачнев, Кюхён неожиданно многозначительно покосился на спящего Ынхёка, коротко мотнув головой. — К сожалению, не вышло. Но он хотя бы старался. А если тебе из-за этого так неймётся — поговори с Ынхёком. Пусть он наконец даст тебе те ответы, в которых ты нуждаешься. Но только после фестиваля, не раньше. Не об этом ему нужно сейчас думать. — Кто бы мне сказал, что ты будешь Ынхёка защищать — в жизни бы не поверил, — отшучивается Хичоль, легко хлопнув себя по колену. — Не думал, что доживу до этого. — Не выдумывай только ничего, — морщится Кюхён, откидываясь на спинку кресла и изучая себя в отражении зеркала. — К сожалению, в одном ты прав — как бы жалко Ынхёк сейчас ни выглядел, от него зависит будущее DAEKY. И не в моих интересах позволить ему сломаться окончательно. Этот дурацкий фестиваль будет лишь первой проверкой того, как он справится. И на сцене в случае чего ему сможешь помочь только ты, так что… просто будь готов вмешаться. И, как бы Хичоль ни любил спорить с макнэ по любому удобному поводу, в этот раз парень решил не возражать, так как Кюхён непривычно серьёзно завёл речь о важных вещах. Что бы Ынхёк ни решил о своём будущем, на сцене его необходимо защитить, если вдруг что-то пойдёт не так. И Хичоль сделает всё, чтобы уберечь своего лучшего друга от лишнего внимания и стресса. Но если нужно показать барабанщику то, что без него группа не справится — Хичоль сможет и это. А о секретах Ынхёка действительно можно будет поговорить намного позже, когда самый тяжёлый период для его лучшего друга будет уже позади.***
Вечером, когда голодная троица вернулись в общежитие, Йесон, как деловитая хозяюшка, принялся накладывать им ужин, раз сегодня была его очередь готовить, и согласился посидеть со всеми за обеденным столом, чтобы послушать рассказы двух неугомонных участников группы о том, что происходило в салоне. Кюхён хвастался своим мелированием, Хичоль вальяжно поправлял свою укороченную стрижку, а Хёкджэ просто ел, практически не принимая участия в разговоре — его рыжая шевелюра точно никого не удивила, так что и обсуждать её не хотелось. А вот Донхэ, к изумлению Хёка, оказался сидеть вместе со всеми за столом: убедившись, что в салоне всё прошло хорошо и спокойно, лидер группы отправился в свою комнату, кратко пояснив перед уходом, что он «хочет немного поработать». Никто не решился возразить, но многозначительные взгляды, которыми переглянулись ребята, немного обеспокоили Хёкджэ, так что он уже хотел было задать прямой вопрос, думая, как бы ему выкрутиться с его «незнанием» о привычных делах мемберов, но удача решила улыбнуться Хёку, так как за столом остались двое самых болтливых парней на этом свете, которые не сумеют остаться в стороне от такого события. — Донхэ снова вернулся к работе над песнями? — недоверчиво переспрашивает Кюхён, точно думая, что ему послышалось. — Я уж думал, что до этого нескоро дойдёт. — С этим фестивалем неудивительно, что он хочет отвлечься, — Хичоль лишь пожимает плечами, не находя в этом ничего странного. — Сам знаешь, у лириков всегда довольно… особенные отношения с музыкой. Затаив дыхание, Хёкджэ с плохо скрытым интересом вслушивается в болтовню ребят, стараясь держать себя в руках. Взглянуть на то, как Донхэ работает над песнями, хотелось до жути: все дополнительные материалы от агентства в виде коротких видео о том, как проходит процесс записи трека, одновременно с работой над ним, всегда завораживали Хёка. Он и на весь этот обман с Ынхёком отчасти согласился только для того, чтобы увидеть лидера группы за работой — брат рассказывал ему о том, что часть оборудования пылится в их комнате и порой Донхэ прорабатывает какие-то аранжировки в черновых вариантах прямо в общежитии, чтобы потом, уже на студии, записать готовый вариант, без лишних шумов и с чистым звуком. Но просто так подняться с места и пойти в комнату Хёкджэ не может — парни обязательно это заметят и наверняка попробуют отвлечь «Ынхёка», заняв его каким-нибудь бесполезным занятием или разговором, ведь в то, что он не будет мешать Донхэ, мемберы группы явно не поверят. — «И что мне делать?..» Но выход находится сам собой — после ужина Хёк не торопится вставать из-за стола, и ребята, видимо, решив, что ему нужно побыть в одиночестве, довольно тактично разбрелись по общежитию: Кюхён и Йесон вернулись в свою комнату, тогда как Хичоль с чистой совестью завалился в душ — ему же не перекрашивали волосы, так что даже случайно намочив свою укладку, этот парень не особо расстроится и в целом ничего не потеряет. Это вот Хёкджэ теперь придётся с явной осторожностью мыть голову, так как он уже на себе проверил, как быстро начинает вымываться краска с волос. Конечно, Ынхёк в переписке потом долго смеялся и уточнил, что Хёк в ванной просто взял не его шампунь, так как брат пользовался средствами для сохранения цвета на волосах, но выяснять, чей это был шампунь, Хёкджэ тогда предусмотрительно не стал. По крайней мере, это точно был шампунь не Кюхёна, ведь этот надоедливый проныра обязательно провёл бы расследование, если бы из его шампуня пропала хоть капля средства, а остальные, наверное, не отругали бы «Ынхёка» за его рассеянную ошибку, особенно после сложившихся далее обстоятельств. Но сейчас основная проблема Хёка — не шампунь, а то, как вернуться в комнату и понаблюдать за тем, как работает Донхэ. Решив, что, возможно, он не отвлечёт лидера группы и тот не будет стесняться своего соседа во время работы над песнями, Хёкджэ всё-таки поднимается с места и, надеясь, что ребята в своей комнате не услышат его шаги, парень как можно тише отправляется в комнату. Пока Хёк осторожно ступает по полу, продвигаясь ко входу в комнату через коридор, он старается не думать о том, что на подобное «барабанщик» решился бы с большей уверенностью, если бы Донхэ занялся работой над песнями немного раньше, когда Ынхёк был ещё жив. Тогда Хёкджэ бы просто старался вести себя обыденно и, возможно, он был точно не помешал лидеру группы, ведь тогда Донхэ тоже думал бы только о музыке — и не начал бы снова беспокоиться об «Ынхёке». — «Хотя, может, он меня даже не заметит?..» И отчасти Хёкджэ снова повезло — лидер группы действительно не заметил сразу, что в комнате он больше не один, но и оказался Донхэ совсем не там, где Хёк рассчитывал. Парень наивно полагал, что его сосед окажется за своим компьютерным столом, в наушниках, работающий на ноутбуке, и его предположение оказалось верным лишь наполовину — Донхэ решил устроиться на своей кровати, скрестив ноги по-турецки, положив перед собой раскрытый ноутбук, на экране которого виднелись интерфейсы каких-то специальных программ для звукозаписи и профессиональной обработки звука. Наушников на голове лидера группы не оказалось, но зато Донхэ держал в руках свою гитару, что-то тихо наигрывая и периодически прерываясь, чтобы наклониться вперёд и задать программе какую-то команду. Решив не мешать своему соседу, Хёкджэ практически бесшумно закрывает дверь за собой и очень осторожно прокрадывается к своей кровати, которая расположена практически параллельно постели Донхэ, и затем усаживается на краю, с явным любопытством наблюдая за тем, как создаются шедевры. Лидер группы, перенявший от Хёка привычку ходить дома в старых свитерах, кажется таким уютным и умиротворённым, таким домашним: со слегка взъерошенными волосами, в больших очках, явно предназначенных для экрана ноутбука, а не для зрения, Донхэ что-то тихо напевает себе под нос, неспешными движениями пальцев перебирая струны, и смотрит то на лады гитары, чтобы подобрать нужный аккорд, то снова обращается вниманием к экрану ноутбука. Как заворожённый, Хёкджэ даже задерживает дыхание, чтобы ненароком не спугнуть эту магическую атмосферу создаваемой музыки, которая наполняет эту комнату — Донхэ то деловито хмурится, когда подобранный аккорд ему не нравится, а то, напротив, с явным облегчением улыбается, определившись с гармонией и отмечая выбранные аккорды в программе, чтобы их не забыть. От наблюдения за лидером группы Хёку наконец снова становится спокойно, совсем как во время их первого осознанного разговора наедине за обеденным столом, когда Донхэ рассказывал о своей самой первой песне, которая предрекла ему путь музыканта и лирика. Тогда Ынхёк ещё был жив, и единственное, что беспокоило Хёкджэ — это то, как остаться среди ребят неузнанным и успеть их помирить с братом до того момента, пока они с Хёком не поменяются обратно. Думая о своём близнеце, Хёк неосознанно громко вздыхает, и только тогда Донхэ его замечает: тут же вскинув голову, парень спешно откладывает гитару в сторону и нервно потирает шею: — О, Ынхёк, ты уже вернулся. Я мешаю тебе отдыхать, да? — Нет… вовсе нет, — помотав головой, Хёкджэ растерянно выдыхает, тут же заразившись этим беспокойным чувством, которое волнами исходит от Донхэ, и, помедлив перед тем, как продолжить, тихо добавляет: — Я не хотел тебе мешать, извини. Просто… хотел посмотреть, как ты работаешь. — Правда? — с явным удивлением переспрашивает лидер группы, но, когда он более внимательно всматривается в замешательство «Ынхёка», то тут же перебивает сам себя, покосившись на экран своего ноутбука: — Ну… это моя новая песня. Я написал её не так давно, но захотелось немного подчистить мелодию. — Вот как, — Хёкджэ не может быть уверен в том, знал ли Ынхёк про эту песню и слышал ли вообще её ранее, потому вариантов для реакции у парня не так много. Но ему всё-таки хочется услышать эту новую песню, потому, немного помолчав, «барабанщик» опасливо уточняет: — Так мне… можно послушать? — Да, конечно, — Донхэ с явным удивлением двигается ближе к стене, приглашая Хёка сесть рядом с ним, и, пока Хёкджэ следует этому приглашению, приободрившись и усевшись на краю кровати Донхэ, лидер группы с явной осторожностью добавляет: — Только… она немного отличается от того, что мы обычно исполняем. Это может показаться непривычным. — Хорошо, я понимаю, — Хёкджэ старательно подавляет в себе желание пошутить на манер: «Обещаю, что не буду смеяться», так как при своём слушателе Донхэ сразу чувствует себя так неловко и неуютно, явно беспокоясь о том, как «Ынхёк» оценит его новую песню, ещё и отличающуюся от предыдущих песен авторства Донхэ, которые входят в альбомы не только у DAEKY, но и у японских юных певиц BABYMETAL. — «Интересно, а они все знают японский язык?» — первая мысль, которая приходит Хёку в голову, когда он вспоминает рассказы Ынхёка о довольно милых девушках: в рамках туров мемберам группы необходимо знать английский язык, но относится ли это к японскому языку — Хёкджэ не знает. — «Кюхён точно знает японский… да и Ынхёк тоже его знал», — понимает Хёк, как только вспоминает разговор с Сузукой по телефону, когда он лежал в больнице. — «А что насчёт остальных? Учил ли японский Хичоль, если он уже не летает в туры? А Чонун? И на каком языке тогда Донхэ пишет песни для BABYMETAL: на корейском или английском, а работники агентства потом сами переводят тексты? Или он тоже хорошо знает японский язык?» Но вслух задавать вопросы о японском языке именно сейчас будет крайне неуместно — Донхэ и без того нервничает, потому лучше всего сейчас будет дать ему наконец спеть, и Хёкджэ это вовремя понимает: одёрнув низ своего свитера, парень суетливо чуть закатывает вытянутые рукава и наконец замирает на месте, обратившись в слух и демонстрируя Донхэ, что он будет слушать со всем вниманием и интересом. Кашлянув в кулак, лидер группы снова берёт гитару в руки и, положив перед собой листок, исписанный строками с мелким почерком, негромко, но очень чисто берёт первую связку аккордов, начиная тихо играть проигрыш, словно подготавливая как «Ынхёка», так и себя самого к тому, что сейчас он начнёт петь. И, наконец, первые строки полились, переплетаясь с довольно мягкой, практически обволакивающей мелодией: — Да, мне знакомо это чувство, когда видишь обрыв под своими ногами, И не будет спасения, если порежешься о зазубренный край… Хёкджэ вслушивается в то, как, казалось бы, волнующийся солист, как и всегда, преображается с самого первого аккорда — Донхэ вновь перевоплощается, перенимая атмосферу песни, точно также, как он делает, когда оказывается на сцене. Ни одного лишнего жеста или случайно дрогнувшего голоса на какой-нибудь ноте — лидер группы словно растворяется в песне, и его бархатный голос кажется особенно подходящим для таких, мягких, но очень сильных песен благодаря тем эмоциям и чувствам, которые Донхэ вкладывает в каждую из строк: — Обычно всё не так уж и плохо — послушай того, кто прошёл через это, И если на то, где взять сил для борьбы, у тебя больше нет никакого ответа… Донхэ сказал, что написал эту песню не так давно и у Хёка нет никаких оснований не верить ему, но этот текст сразу же отдаётся в сердце Хёкджэ, словно лидер группы писал эту песню специально для него, о том, что происходит с участниками группы здесь и сейчас. И в этих строках нет того обжигающего огня, который лишь раскалялся, когда ребята выступали на сцене, когда Ынхёк зверино отбивал ритм барабанными палочками, когда два гитариста умело и безошибочно играли разнообразные мелодии — а Донхэ и Хичоль, два солиста, мастерски исполняли главные строки этих песен. В этой же песне кроется что-то совершенно другое, мягкое, заботливое, убаюкивающее и дарящее надежду на лучшее, и когда лидер группы переходит к припеву, Хёк считает, что он начинает понимать, в чём главный смысл песни: — Так послушай эту колыбельную ещё раз, и сделай радио погромче, Если ты слышишь меня, я хочу сказать тебе, что ты не одинокий. — «А ведь Донхэ прав: даже если я продолжаю всех обманывать с этой подменой, я не могу сдаться сейчас», — думает Хёкджэ, сидя неподвижно и вслушиваясь в эту песню, оказавшуюся удивительно уместной сейчас, во время всего этого происходящего бардака, когда не только Хёк, но и ребята не имели никакого представления, что им делать с таким «барабанщиком», как находить с ним общий язык и какую помощь они могут оказать. — «По крайней мере, до конца траура я должен сделать не просто всё, что в моих силах — я должен сделать невозможное, быть для всех Ынхёком, в том числе и на сцене…» И этот посыл вложен в каждую строку этой песни, в том числе и во второй куплет, к которому прислушивается Хёк, надеясь, что его размышления не отражаются на лице слишком очевидно — это может встревожить Донхэ и сбить его с исполнения этой безусловно проникновенной песни. Но опасения Хёкджэ не подтвердились: лидер группы сейчас смотрит только на листок с текстом — и временами на лады гитары, потому сомнения Хёка пока сокрыты от него, и оттого Донхэ продолжает мягко напевать: — Прошу, позволь провести тебя из темноты к свету, Потому что я верю в тебя, что ты не будешь думать об этом. Можно всё пережить — не ищи лёгкий путь, не нужно сбегать, свечу задувая. А лучше — настанет, ведь ты слишком молод, и то, что случится, мы точно не знаем… И от этих строк у Хёкджэ мурашки бегут по спине — Донхэ и в этом оказывается правым. — «Мне все говорят, что со временем станет легче… но пока я отказывался в это верить, ведь считать так — это всё равно, что предать память Ынхёка», — думает Хёк, совсем тихо вздыхая, чтобы не отвлечь Донхэ от песни. — «И да, ребята действительно помогают мне не застрять в этой удушающей темноте. Они разговаривают со мной, затягивают в свои домашние дела, выгораживают перед стаффом. Они все стараются сделать так, чтобы их «Ынхёк» снова вернулся к ним таким, как раньше. Но как мне снова возвращаться к образу Ынхёка, если я уже столько дней вёл себя, как я — Хёкджэ? Да и вести себя также раскованно и смело, как Хёк… у меня просто не будет столько сил. Что же мне делать?» За всеми этими мыслями Хёк не замечает, что песня уже закончилась, а Донхэ, отложив гитару, взволнованно наблюдает за ним, дыша полной грудью и как будто дожидаясь вердикта «Ынхёка», практически как приглашения на эшафот — лидер группы нечасто открывал Хёкджэ какие-то свои истинные мысли и чувства, и парню всегда от этого было страшновато и неловко, по вполне понятным причинам. — «Он всегда думает, что, как лидер, он должен быть самым сильным, самым стойким — и всегда принимать только верные решения», — без осуждения, но явно с неприкрытой усмешкой всегда говорил Ынхёк, если в диалоге братьев тема переходила на Донхэ. — «И оттого он невыносимо скучен. От всего в этом мире защитить всё равно невозможно». Хёкджэ, разумеется, горячо вступал в спор с братом, отстаивая призвание Донхэ быть лидером группы и его позицию о том, что за ребят этот парень действительно отвечает, ровно как и за Ынхёка, но смысл всех этих слов Хёк начал понимать только сейчас. Донхэ действительно задумывается, даже слишком, о многих вещах, старается всё держать под своим контролем, и оттого, наверное, с иррациональным и порывистым во всём своем естестве Ынхёком лидеру группы было непросто. — «Так вот почему он говорил, что с таким «Ынхёком» им легче…» — печально думает Хёкджэ, неосознанно качнув головой. — «И от всего в этом мире действительно невозможно защитить, ведь тогда я бы сделал всё, чтобы не дать тебе погибнуть в той аварии, Хёк…» — Ну… как тебе? — Донхэ практически шепчет свой вопрос, не решаясь ни прикоснуться к Хёку, ни даже выдохнуть чуть громче: неудивительно, что такой внимательный парень сразу же заметил, что мыслями Хёкджэ сейчас совсем не здесь. — Тебе… не понравилось? — А… нет, песня хорошая, просто она заставила меня задуматься о разных вещах, — спешно поясняет Хёкджэ, чтобы Донхэ не решил, что ему совершенно нечего сказать и он выдумывает какие-то отмазки. — Она действительно очень отличается от всех песен, которые ты писал ранее. Но… мне очень понравилось, правда. — Спасибо, — наконец, Донхэ может позволить себе выдохнуть свободнее, и Хёк подмечает, как напряжение тут же уходит с плеч лидера группы: даже после стольких лет, когда его песни включают в альбомы не только для его группы, но и для группы под крылом их агентства, он всё равно нервничает, когда показывает свою новую песню кому-то впервые. Решив немного приободрить Донхэ, Хёкджэ неожиданно добавляет: — Не забрасывай её, ладно? Может, стоит включить её в следующий альбом? — В следующий альбом? — такого предложения от «Ынхёка» парень явно не ожидал, потому Донхэ даже растерялся, с сомнением оглядев лист бумаги с текстом перед собой. — Не знаю, я… не уверен. Фанаты могут не понять этого, так как привыкли к нашим определённым образам и жанру песен. Да и… — Страшновато? — Хёк неожиданно понимает причину беспокойства Донхэ: открывать аудитории такую, более личную песню, которая отличается от тех песен, которые так любят фанаты, действительно страшно. Но Хёкджэ уверен, что большинству фанатов понравится. — «Эта песня такая глубокая и проникновенная… Им обязательно понравится». — Да, хоть в этом трудно признаваться даже самому себе, — Донхэ неожиданно издаёт короткий смешок, потешаясь над самим собой и над тем, как быстро Хёк его раскусил. С улыбкой покачав головой, Хёкджэ решается и, протянув руку вперёд, ближе к лидеру группы, осторожно касается тёплых пальцев Донхэ своими, догадываясь, что сейчас смеяться над его опасениями — это всё равно, что сказать человеку прямо в лицо: «Мне всё равно на твои чувства». Дождавшись, когда лидер группы перестанет усмехаться над самим собой и вопросительно посмотрит на Хёка, парень чуть сжимает свои пальцы, надеясь таким образом поддержать Донхэ, и осторожно добавляет: — Думаю, фанаты были бы рады открыть в тебе другую, новую сторону, если бы услышали эту песню. Но в любом случае, решать в первую очередь тебе. Просто подумай над этим вариантом, хорошо? Да, Хёкджэ понимал, что в таком вопросе людей, которые должны принимать решение, всё-таки довольно много: от ребят и до менеджера и многих работников агентства вплоть до самого директора. Но в первую очередь Донхэ придётся принять решение самому — отважится ли он предложить всем другой жанр песен под своим авторством, будучи готовым к любым вариантам развития событий или же лидер группы так и не решится на этот шаг, оставляя подобные лиричные песни лишь в своём личном хранилище треков. И Хёкджэ также понимал, что ему не нужно объяснять всю эту подноготную — Донхэ весьма прозорлив и настолько подробно разжёвывать всё человеку, который живёт в этом мире музыки, известности и бизнеса столько лет, в отличие от Хёка, что пробует прикоснуться ко всему этому в первый раз, это всё равно, что напрямую заявить о своём неуважении к артисту. — Конечно, — смягчившись, лидер группы с неприкрытой благодарностью смотрит на Хёка и, осторожно провернув своё запястье, в ответ чуть сжимает пальцы Хёкджэ своими, очень тепло их пожав и практически тут же их отпустив. — Спасибо тебе. Пожалуй, я поработаю над записью в наушниках, так что тебе я больше не помешаю. Ступай отдыхать, завтра у нас репетиции затянутся на весь день, а тебе нужны силы. — Да, но… Может, тогда и песней стоит заняться немного позже, уже после фестиваля? — осторожно предполагает Хёкджэ, убирая свою руку и с сомнением посмотрев на экран ноутбука, хоть и не зацикливаясь на изображении, так как он всё равно ничего в этих программах не понимает. — Тебе нужен отдых не меньше, чем мне. Всё-таки вы все ещё и поёте… а я буду только играть. — Нас спасает то, что это всё происходит в Корее, так что с нами Хичоль, — напоминает Донхэ, снисходительно улыбнувшись и явно не воспринимая слова Хёка всерьёз. — А ему чем больше партий давать — тем активней он будет скакать по сцене, сам знаешь. Да и… нам не привыкать подменять друг друга, верно? После последних слов Донхэ явно погрустнел, и Хёкджэ откровенно не понимает, о чём говорит лидер группы, а напрямую спрашивать опасно — скорее всего, Ынхёк бы знал, что такого печального вспомнил Донхэ. — «Он о Хичоле и о том, что тот не выносит перелёты? Но ребята же сумели его отстоять, и, не считая концертов в Америке, Хичоль полностью участвует в деятельности группы. Что в этом может быть такого грустного?» — никак не может сообразить Хёкджэ, так как ему не хватает информации — а любые расспросы насторожат и без того беспокойного лидера группы. Так что приходится Хёку лишь кивать, изображая понимание, и спешно переводить разговор на другую тему: — И всё равно тебе стоит отдохнуть, Донхэ. Ближайшие пара дней будут непростыми для всех. — Ынхёк, не беспокойся так, ладно? — лидер группы снова улыбается, слишком спокойно и рассудительно, словно он себе даже график отдыха распланировал — точнее, его отсутствие, чтобы забить свои мысли чем-то отвлечённым. — Я не маленький и уже давно способен сам себя контролировать. Ребята у себя тоже отдыхают, так что всё будет в порядке. — «Я тоже не маленький», — хочет сказать Хёкджэ, но вовремя осекается, так как говорить об этом будет глупо и неразумно — Донхэ приведёт аргументы, что «Ынхёк» не в том состоянии, а он сам — лидер, и на это контраргументов у Хёка не будет. Понимая, что этот спор уже проигран, даже не начавшись, Хёкджэ потирает затылок и неожиданно для самого себя довольно смело отвечает: — Донхэ, ты сам называл нас всех семьёй. А в семье все заботятся друг о друге. И моё состояние не означает, что я не беспокоюсь за вас. И если моё беспокойство тебя обременяет, то мне жаль — но вот такой я человек. Донхэ определённо не ожидал столь серьёзной отповеди от «Ынхёка» в таком его состоянии: опешив, парень даже рот приоткрыл, ошарашенно таращась на Хёка, самоуверенно приподнявшего голову, который наконец осмелился сказать прямо то, что терзало его с самого первого дня, когда он оказался в больнице после аварии: — Оглянись вокруг, Донхэ. Творится полный беспорядок, и все мы прекрасно понимаем, что происходит всё это по моей вине. Ты правда считаешь, что я не задумывался о том, как вы все через это проходите? По-твоему, я настолько эгоист, что ни разу не подумал, каково всё это выносить каждому из вас? — Ынхёк, я так не считаю, просто… — Донхэ неловко замялся, откладывая гитару в сторону и не находя ответа на слова «барабанщика» сразу же: к такому разговору он явно оказался не готов, но тем не менее парень пытается быть осторожным в своих выражениях. — Ты никогда не говорил с нами об этом. Я и не думал, что все мы для тебя настолько… важны. — Значит, не было причины, чтобы сказать это, — выпаливает Хёкджэ, с горечью думая о брате и о том, как бы ответил Ынхёк на эти слова. Вспоминая, как много музыка и сцена значили для брата, Хёк мотает головой и поднимается на ноги, спешно добавив: — Мы встретились с братом вновь всего лишь пару лет назад. И теперь его снова нет, уже навсегда. Единственное, что у Ынхёка было все эти годы — это музыка и вы. И кем станет Ынхёк, который потеряет и это, если он не справится с происходящим? — «Попался!» — лихорадочно понимает Хёк и, как запуганный зверёк, он смотрит на Донхэ, чувствуя, как неприятная дрожь охватывает его тело: вот так легко проговориться — это было самым бессмысленным и опрометчивым решением на памяти бывшего пекаря. — «Вот сейчас он и догадается, что я не Ынхёк… Как же это было глупо…» — Ынхёк останется Ынхёком, — неожиданно твёрдо отвечает Донхэ, приподняв голову, чтобы посмотреть Хёку в глаза, продолжая говорить уверенно и спокойно, как и положено лидеру группы. — Даже если Ынхёк не будет артистом, у него останется названая семья, которая не оставит его, поддержит и примет любое его решение. Ынхёк останется собой — держащим своё мнение при себе, но очень смелым и до острого откровенным, когда это необходимо, со своими секретами и множеством всякого «немного», которые он ещё не успел нам показать. К удивлению Хёка, парень даже не зациклил внимание на том, что «барабанщик» говорит о себе в третьем лице. — «Может, он решил, что это что-то символическое, что Ынхёк делит себя на две части — то, каким он был до аварии, и то, какой он сейчас?» — предполагает Хёкджэ, нервно вздохнув. — «А ведь ответ был практически на поверхности, лежал на виду… Но Донхэ продолжает верить, что я — Ынхёк, да и ребята тоже так думают… Это всё так странно и непонятно». — Было бы всё так просто… — сипло возражает Хёкджэ, понимая, что этот спор не окончится ничем хорошим: основная проблема была в том, что Донхэ и не подозревал, что перед ним сейчас совсем не Ынхёк, а потому эти безусловно красивые и важные слова ситуации никак не помогут — Ынхёк всё это уже не услышит, а когда Хёк признается во всём, как он себе и обещал, ребята его возненавидят. И он не может даже намекнуть Донхэ о том, как тот заблуждается в своих словах, и что всё будет совсем не так, потому и смысла продолжать спор нет. — «Зря я всё это начал…» — понимает Хёк, потому, поморщившись, он отворачивает голову и спешно заминает тему: — Ладно, не важно. Ты всегда знаешь, что стоит делать, так что я зря вспылил. Наверное, мне и правда нужно отдохнуть. Прости. Донхэ ничего не отвечает, и Хёкджэ, решив, что лидер группы всё-таки воспринял его слова близко к сердцу, пристыжённо возвращается на свою постель. Чтобы не было так стыдно смотреть на Донхэ, Хёк сразу же отворачивается к стене, ложась поверх одеяла — спать особо не хотелось, но и выдерживать этот внимательный задумчивый взгляд Донхэ у него сейчас не получится. — «Я наговорил столько лишнего… Наверное, это его песня так глубоко запала мне в душу», — думает Хёкджэ, потеревшись щекой о подушку. — «Но теперь я не удивлён, что Ынхёк умудрялся ссориться даже с Донхэ. Всё-таки в желании всё контролировать есть и свои минусы… Кто бы мог подумать…» За этими своими мыслями Хёк даже не сразу понимает, что в комнате становится очень тихо: Донхэ говорил, что будет работать над песней в наушниках, но Хёкджэ не слышит ни клацания клавиш на ноутбуке, ни щелчков мышки, ни едва различимых нажатий на область тачпада — не слышно ничего, словно лидер группы так и сидит неподвижно, в той позе, в которой Хёк его оставил. Но повернуться и посмотреть Хёкджэ не решается, так как ему всё-таки стыдно из-за того, что он опять вспылил из-за пустяка: оказалось, что не ссориться с Рёуком всё-таки в разы проще, чем пытаться отстоять свою независимость. — «Чтож, тогда во многом такое грубоватое поведение Ынхёка многое объясняет», — предполагает Хёкджэ, поморщившись. — «Если бы ты вернулся, то я бы больше никогда не спорил с тобой о Донхэ и всегда был бы на твоей стороне… Ты ещё хуже переносишь контроль, чем я». — Ынхёк, ты ведь ещё не спишь? — раздаётся тихий, осторожный голос Донхэ, от которого Хёк даже вздрагивает от неожиданности. Парень не сразу понимает, стоит ли отвечать лидеру группы или, чтобы не сделать ещё хуже, лучше промолчать и притвориться спящим, но в итоге, чуть помедлив, Хёкджэ перекатывается на спину и, вздохнув, поворачивает голову к Донхэ: — Нет, ещё не сплю. Вид лидера группы, признаться, удивляет Хёка: он-то полагал, что Донхэ продолжает работать над своей песней, но парень, пока Хёкджэ размышлял о сказанном, уже переложил ноутбук с закрытой крышкой на свою тумбочку, стоявшую рядом с кроватью, а гитара в чехле уже стоит в углу комнаты, куда Донхэ тоже мог дотянуться с кровати. Более того, лидер группы тоже лежит на своей постели, подложив руку под голову и взволнованно уставившись на Хёка. — «Но если Донхэ был прав — почему он прислушался к моим словам?» — не понимает Хёкджэ, но спросить прямо не решается — он уже и сам не уверен, хорошим ли бы его совет для Донхэ, или тот знает лучше, как правильно поступать, и Хёк своим беспокойством делает только хуже. — Слушай, не бери в голову, ладно? — словно услышав его мысли, мягко произносит Донхэ, понимающе улыбнувшись. — Ты всегда был довольно… взбудораженный после репетиций. Даже приятно видеть, что ты приходишь в себя: всё-таки мы к этому уже привыкли. — Так ты не злишься на меня? — несмело уточняет Хёкджэ, перевернувшись на бок, лицом к лидеру группы, и торопливо облизнув пересохшие губы: меньше всего ему хотелось ссориться с Донхэ, особенно сейчас, когда на носу фестиваль, и все должны быть сосредоточены, без этих лишних мыслей. — Я не хотел прерывать твою работу над песней, просто… — Нет, я не злюсь, — Донхэ даже не задумывается перед ответом: его голос снова становится таким спокойным и умиротворённым, словно лидеру группы потребовались лишь пара минут, чтобы понять, что до него пытался донести «Ынхёк» — и принять это без возражений. — Просто я не привык, что обо мне кто-то беспокоится, помимо родителей. Когда ты лидер… нужно думать о многих вещах, потому и за всех вас я отвечаю. Даже за Хичоля и Чонуна, хоть они и хёны для нас. Ну и к нам ты присоединился позже, так что ты не видел, как мне приходилось налаживать со всеми доверительные отношения. Когда ты мог бы считаться частью макнэ-лайна, отвечать за тех, кто старше тебя, очень тяжело. В этот раз Хёкджэ понимает, о чём говорит Донхэ — Ынхёк говорил, что к группе он присоединился самым последним, так как стажировался в американском филиале, тогда как остальные тренировались вместе и готовились к дебюту в Корее. И о том, что Донхэ было действительно непросто принять эту роль лидера и свыкнуться с ней — Хёк как-то никогда и не задумывался. Парень просто понимал, что никого лучше на эту роль агентство бы не нашло: Хичоль, как самый старший, отпадал сразу из-за своих эпатажных причуд и горы вредных привычек, Чонун, как ещё один «хён», не подходил из-за того, что этот гитарист в основном молчит, да и бэк-вокалисты в качестве лидера смотрелись бы слишком странно, если вспоминать и Кюхёна, второго гитариста, с его капризами и довольно вспыльчивым характером, а Ынхёк… — «Ынхёк — это Ынхёк…» — говорит Хёкджэ сам себе, ощущая крохотную песчинку тепла в своём сердце. — «Он отличный брат, и он всегда умел командовать другими, но его неконтролируемость… ребята бы не потянули такого лидера». Как ни крути, а лучше варианта, чем Донхэ, попросту не было — и Хёкджэ, как и большинство фанатов, попросту не сомневался в том, что для солиста роль лидера группы была привычной и естественной, что он просто взял и повёл остальных за собой. — «Но, видимо, всё было не так просто…» — Отчасти потому я был рад, что с тобой мы все познакомились намного позже, — честно признаётся Донхэ, помявшись перед тем, как продолжить говорить. — Парни уже приняли меня как лидера и в целом общение у меня с ними уже наладилось. С твоим… характером… справляться при поддержке остальных было уже проще — да и с Хичолем вы быстро поладили. Вот в это Хёкджэ был охотно готов поверить — помня то, каким задиристым был Ынхёк в детстве, и представляя, как на него повлияли атмосфера и менталитет Америки, в которой барабанщик жил практически без контроля, слишком быстро сбежав от отца и скрываясь от него так долго, как это только было возможно, слова Донхэ совершенно не кажутся для Хёка удивительными, потому он лишь коротко кивает, показывая, что эти слова лидера группы не приносят ему дискомфорта и он готов слушать дальше. Приободрившись, Донхэ осторожно добавляет: — Но на самом деле я всегда был благодарен тебе за то, что ты не заставлял меня называть тебя «хёном». Когда знаешь, что кроме старших и одного младшего участника в группе есть ещё и твой ровесник — всё-таки становится немного легче. — «А ведь и правда…» — вспоминает Хёкджэ, когда на ум приходят различные интервью и беседы между участниками группы на различных шоу — Кюхён упорно отказывался называть Хичоля и Ынхёка «хёнами», обращаясь к ним просто и естественно, но и Донхэ не называл Ынхёка «хёном», хотя, если так подумать, лидер группы младше барабанщика больше, чем на полгода. Хичоль касаемо вопроса возраста всегда отшучивался, что он ещё слишком молод и прекрасен, чтобы его называли «хён», а Ынхёк лишь кратко пояснял, что ему слышать о корейских формальностях крайне непривычно после продолжительной жизни в Америке. Фанаты сошлись на мнении, что ребята сами разобрались внутри группы, кто к кому как должен обращаться, — и успокоились. Но что на это ответить — Хёкджэ не знает. — «Говорил ли Донхэ с Ынхёком о подобном? Понимал ли Хёк, как непросто быть лидером группы?» — ни на один из этих вопросов у парня нет ответа, потому он не имеет ни малейшего представления, как вести диалог дальше: посочувствовать Донхэ, сделать вид, что он с самого начала понимал то, что ему рассказали, но забыл из-за своих переживаний, или… что ему делать? — Вообще, я хотел спросить о другом, — Донхэ снова даёт ему подсказку, тихо засмеявшись над самим собой. — Сам не пойму, с чего я вдруг так разболтался. Ты не думай, я не жалуюсь: в позиции лидера есть и свои плюсы, да и вы все во многом мне помогаете, так что забот у меня теперь не так уж и много… — Я и не думал, что ты жалуешься, — приподнявшись на локте, парень подпирает голову рукой и тихо вздыхает. — Но было даже приятно узнать о том, что ты простой человек. Уж слишком уверенно ты всегда проходишь через все трудности — быть лидером у тебя явно в крови. Но даже самому стойкому лидеру нужен отдых, чтобы были силы и дальше оставаться примером для остальных. Ну… мне так кажется. — Это верно, — соглашается Донхэ, чуть согнув одну ногу в колене. — И я согласен с тобой — мне тоже стоит отдохнуть перед завтрашней репетицией. Но… я хотел тебя кое-о-чём спросить. Скажи, Ынхёк, ты… правда во все свои отлучки ездил к брату? Хёкджэ чуть было не икает от удивления, так как такой вопрос становится для него довольно неожиданным. Хёк, конечно, понимал, что рано или поздно вся та информация, которую парни выведали у него во время просмотра фильма, дойдёт и до Донхэ — ведь речи о том, что мемберы группы ничего не расскажут лидеру, не шло. Но всё равно перейти к этой теме Хёкджэ так быстро не может — ему кажется таким странным факт того, что Донхэ выглядит очень взволнованным, задавая такой вопрос. — «Почему Донхэ так волнует именно это?» — у Хёка нет ни малейшего предположения на тему того, отчего лидер группы так заинтересован тем, где Ынхёк проводил своё свободное время, ведь, исходя из того огромного списка вопросов, которые можно было бы задать об Ынхёке и его брате, эта тема практически самая безобидная. Но столько молчать уже некрасиво, потому, вздохнув, парень решается, наконец, ответить. — Чонун рассказал? — уточняет Хёкджэ, понимающе вздыхая. В целом, он не видит в интересе Донхэ проблемы как таковой: Йесон вполне мог поделиться сведениями с лидером во время приготовления ужина, так что Хёка не столько удивляет сама осведомлённость Донхэ, сколько его интерес. Парень кажется таким взволнованным, словно от ответа Хёкджэ зависит очень многое. — «Но что такого особенного в том, что Ынхёк часто виделся со мной?» — Хёк продолжает недоумевать, и его растерянность лидер группы воспринимает по-своему. — Это же не был слишком личный вопрос? — беспокойно уточняет Донхэ, даже приподнявшись и усевшись на постели, не в силах скрывать свою заинтересованность. — В смысле, и расспросы ребят, и… мой вопрос тоже. Ты можешь не отвечать, если не хочешь. — Нет, это не слишком личный вопрос, — спокойно отвечает Хёкджэ, помолчав перед тем, как ответить. — Да, мы очень часто виделись в последние два года. Хёк, он… брал дни отпуска в пекарне и мы жили на квартире. — Вот как, — Донхэ с явным облегчением выдыхает, даже переменившись в лице: беспокойство и тревога тут же уходят с его лица, словно ответ на этот вопрос был нужен лидеру группы, как воздух. — Это… хорошо. — Почему? — недоумённо переспрашивает Хёк, тоже усаживаясь на постели: он ожидал любую реакцию Донхэ на эти слова, но никак не то, что тайные встречи братьев — это «хорошо». — Что-то не так? — Да нет, просто… — Донхэ явно стушевался, не зная, как ему будет лучше ответить, но всё-таки решается признаться в том, о чём парень явно думал после рассказа Чонуна. — Если бы я сразу знал, что во время твоих отлучек ты был с братом, я бы меньше волновался. Мы же никогда не знали, где ты, так что… вот. — Чтож… я понимаю, — тихо отвечает Хёкджэ, решив наконец поставить точку в этом разговоре, чтобы им обоим не было неловко проводить в комнате остаток вечера перед сном. — В любом случае — спасибо, что поделился. И если тебе больше не нужен свет — я могу его выключить? — Я сам выключу, — произносит Донхэ, поднимаясь с кровати и потягиваясь, чтобы размять уставшие мышцы. — Вот только ноутбук переложу на стол. Песней я могу заняться и после фестиваля. А ты отдыхай. И Хёк не решается спорить с лидером группы, продолжая сидеть на постели и дожидаясь, пока Донхэ уберёт ноутбук на свой стол, как и хотел, а затем, пройдя к выключателю, щёлкнет им, погружая комнату в полумрак и затем выходя в коридор. Хёкджэ не знает, специально ли парень вышел из комнаты или же по своим делам, но он решает воспользоваться возможностью и спешно стягивает с себя лишнюю одежду, после чего забирается под одеяло и устало закрывает глаза. — «Надеюсь, сегодня мне не будут сниться кошмары… Ведь новая песня Донхэ и правда замечательная, похожая на колыбельную. Может быть, мир её ещё услышит?»