Цветок и нож

      На следующий же день Хёкджэ практически с самого утра затянуло в эту спешную круговерть, в которой живут артисты — Чонсу поднял ребят с самого утра, так что сонные, не успевшие позавтракать парни хмуро зыркают на менеджера, сидевшего на переднем сиденье их фургона, и пьют йогурт со злаками из порционных бутылочек, которые помощник менеджера, Сонмин, своевременно принёс прямо в машину, догадавшись, что уставшие от репетиций артисты как следует позавтракать точно не успеют.       — Я, конечно, рад, что мы сегодня обошлись без каши, — бурчит Кюхён, устроившись на своём отдельном боковом сиденье, вытирая губы тыльной стороной руки. — Но следовало хотя бы намекнуть, что нас поднимут ещё засветло. Фестиваль же проходит вечером, к чему такая спешка?       — Сейчас вы едете в тренажёрный зал, потом вас приводят в порядок в салоне, а потом уже фестиваль, — спокойно поясняет Чонсу, обернувшись через плечо и внимательно оглядев притихших ребят. — Только не увлекайтесь с упражнениями.       — А что-то типа обеда у нас в планах будет? — вопрошает Чонун, многозначительно покосившись на Донхэ. — Такими темпами до фестиваля мы точно не доживём.       — После тренажёрного зала у вас будет пара часов принять душ и нормально пообедать в общежитии, — уточняет менеджер, заглянув в свой мобильный телефон, где, видимо, расписан их график. — В гримёрной на фестивале у вас тоже будет перекус. Диету Ынхёка мы учли, так что сильно на еду после зала не налегайте — съешьте что-нибудь лёгкое. Ещё есть вопросы?       — Есть. Какими по счёту мы выступаем на фестивале? — Хичоль, сидевший рядом с Хёкджэ, даже руку поднимает, чтобы привлечь внимание менеджера. — Сколько мы в гримёрке проторчим?       — Вам нужно будет появиться в самом начале на общем приветствии зала, а потом вы будете во второй половине выступающих, ближе к концу, — поясняет Чонсу, уже не глядя на ребят. — Потому отдохнуть перед выступлением вы успеете. Всё должно пройти спокойно — Шивон говорил, что обеспечит вам дополнительную охрану, помимо мер безопасности организаторов фестиваля, так что ни о чём не беспокойтесь.       От этих слов Хёку становится намного спокойнее: парень уже видел, как серьёзно начальник службы безопасности относится к своим обязанностям, так что в том, что никто из журналистов и фанатов не доберётся до них, Хёкджэ не сомневается. Но решение отправить ребят в тренажёрный зал оказалось неожиданным не только для Хёка, но и для парней тоже — они сонно поглядывают друг на друга, неприкрыто зевают и, допивая свои йогурты, отчаянно пытаются проснуться, чтобы не вырубиться на каком-нибудь из тренажёров. Ещё и то, что Хёкджэ уже не может прикрываться «растяжением на запястье», должно только добавить Хёку проблем, но, как оказалось, он зря волновался — парни слишком хотели спать, потому глядеть по сторонам сил ни у кого не было, Чонсу в самом зале не находился, так как довезти ребят до общежития их водитель Ёнун смог и сам, а после того, как ребята, не нарушая навязанный им график, исправно упражнялись пару часов без отдыха, обратно парни ехали в фургоне уже сопящими на плечах друг друга: только Донхэ, борясь со сном, клевал носом, то и дело просыпаясь и глядя на ребят, да Хёкджэ, не нагружая себя так сильно, как остальные, чувствовал лишь лёгкую сонливость.       Благодаря этому, вернувшись в общежитие, парни уже не думали ни о бодрящем душе, ни о полноценном обеде — Хичоля вне очереди в ванную никто не пустил, зная, как долго он обычно плещется, потому Хёк вызвался пойти туда первым, а когда парень вышел из душа, его встретило сонное царство.       Йесон и Кюхён спят на своих кроватях, Хичоль дремлет на диване, съёжившись в позе замерзшего кота, а Донхэ, уложив голову на руки, спит, сидя за обеденным столом. Покачав головой, Хёкджэ принюхивается и спешит на кухню, догадавшись, что на плите что-то происходит. Так и оказалось — Донхэ поставил вариться куриные яйца, но некстати уснул, вода практически выкипела, и скорлупа не лопнула просто каким-то чудом. Спешно спасая ситуацию и планируемый обед, Хёк убирает кастрюльку с отварившимися яйцами с плиты и наспех придумывает какой-нибудь салат, который будет относительно сытным — ведь неизвестно, когда менеджер соблаговолит их покормить в гримёрной — но при этом лёгким, чтобы парни чувствовали себя бодро.       Пока ребята отсыпаются после этой неожиданной утренней нагрузки, Хёкджэ успевает отварить и остудить крупу булгур, слегка подсолив её в процессе варки, поджарить лук до золотистого цвета, и нарезать ягоды красного винограда, чтобы кусочки были поменьше. Найдя глубокую миску, Хёк высыпает в неё пару стаканов соевых бобов, порезанный виноград, охлаждённую крупу и поджаренный лук, и добавляет почти полный стакан грецких орехов и измельчённые сыр и шпинат, перемешивая всё воедино. — «Должен получиться неплохой энергетический салат», — думает Хёкджэ, растворив несколько ложек мёда в питьевой воде, чтобы заправить этаким импровизированным соусом салат, и ставит чайник на плиту. У парней было ещё немного времени на сон, но ему следовало разбудить хотя бы Хичоля, чтобы тот успел принять душ, а не носился в спешке, задерживая остальных. Понимая это, Хёкджэ подходит к дивану и мягко трясёт старшего мембера за плечо, негромко пытаясь позвать его и разбудить:       — Хичоль… Вставай, Хичоль…       — Что… Ынхёк? — на звук его голоса тут же реагирует Донхэ, сонно поднимая голову и часто моргая, чтобы проснуться, а вот Хичоль даже ухом не повёл, что-то буркнув сквозь сон и продолжая спать дальше. — Сколько времени? Мы проспали, да?       — Нет, у нас есть ещё время, — обернувшись, Хёкджэ спешит успокоить лидера группы, чтобы тот не всполошился. — Я решил Хичоля разбудить, чтобы тот принял душ, пока вы спите. Иначе он потом не успеет собраться.       — Чёрт, я же яйца ставил отвариться… — Донхэ практически подскакивает с места, дёрнувшись к плите, и, остановившись, он долго рассматривает то, что видит, пытаясь сопоставить эту картину с той, что была до его сна. — Ты что, обед приготовил?       — Скорее, перекус: Чонсу же запретил переедать, да и накормить нас обещал, — вздыхает Хёкджэ, не сдаваясь и пытаясь снова потрясти Хичоля за плечо уже более ощутимо. — Хичоль, вставай. Иначе ты в душ не успеешь сходить.       — Давай тогда после него я схожу, раз уж проснулся, — предлагает Донхэ, кашлянув в кулак, после чего лидер группы подходит к дивану, засучив рукава. — Но Хичоля точно нужно поднять. И раз у нас тут экстренная ситуация…       В следующий миг Донхэ вполне умело, даже играючи, хватает Хичоля за ногу и ловко стаскивает парня с дивана, вынуждая старшего мембера тем самым наконец открыть глаза после столкновения с полом. Склонившись над Хичолем, лидер группы отчётливо произносит:       — Душ свободен. У тебя пятнадцать минут, Хичоль. Время пошло.       — И чего ты во время расписания такой тиран, Донхэ? — охая, Хичоль мотает головой и послушно поднимается с пола, с кряхтением потянувшись и жалобно добавив. — Ынхёк, гляди, как он с нами обращается. Если ты опять переедешь на свою квартиру — я поеду с тобой.       — Четырнадцать минут, — так же невозмутимо произносит Донхэ, перебивая старшего мембера и не проникаясь его жалостливыми речами, и, осознав, что у него остаётся не так много времени, Хичоль испуганно охает и спешно ретируется в сторону ванной комнаты, захлопнув дверь за собой. — «Вышло довольно жестковато…» — понимает Хёкджэ — и не может скрыть выражение неодобрения на своём лице, на которое Донхэ также резко реагирует, нервно поводя плечами и буркнув:       — И не надо так на меня смотреть, Ынхёк. Ты сам знаешь, как он вечно расслабляется из-за этих длительных перерывов между расписанием. Порой поступать иначе с ним просто невозможно.       — «Как и с тобой», — Хёкджэ уверен, что Донхэ был готов добавить и это, но лидер группы нашёл в себе силы сдержаться, за что парень был ему даже благодарен. Хичоль в итоге проснулся и отправился в душ, значит, можно будет разбудить и остальных, когда очередь займёт Донхэ, и в целом, так они всё успеют — и привести себя в порядок, и перекусить. После такого расклада дел спорить с лидером группы о методах воздействия на мемберов, наверное, будет очень странно и бессмысленно. — «Он сам знает, что делает, потому не мне осуждать его», — напоминает себе Хёк, тихо вздыхая. — «Особенно учитывая то, что я здесь не задержусь».       — Хорошо, только не злись, — тихо отвечает Хёкджэ, небрежно пожав плечами, чтобы показать Донхэ, что он не против. — Главное, что он проснулся, и мы всё успеем. Тогда разбуди ребят, пожалуйста, а я пока на стол накрою.       — Да? Хорошо, — Донхэ, растерявшись, шумно выдыхает, как-то разом ослабив напряжение в плечах: наверное, лидер группы ожидал, что «Ынхёк» вспылит из-за такого обращения с его лучшим другом, но в сложившейся ситуации спорить с Донхэ Хёк не хочет, чтобы не портить им всем настроение окончательно, и лидер группы это замечает, потому и парень тут же сбавляет пыл, осознавая, что он немного погорячился. — Я потом извинюсь перед Хичолем, правда. Просто иначе мы бы потеряли много времени, чтобы разбудить его. Прости.       — Ты просто очень нервничаешь, — Хёкджэ возвращается к кухонным шкафчикам и принимается монотонно очищать куриные яйца от скорлупы, чтобы отвлечься, и стараясь не показывать, что ему приятно знать о том, что Донхэ всё-таки видит, когда перебарщивает — и находит силы остановить себя. — Как будто от этого зависит твоя жизнь.       — Можно и так сказать, — Донхэ говорит уже более осмысленно и спокойно, подойдя ближе, и тоже берёт куриное яйцо, начиная очищать его, чтобы помочь Хёку. — Для меня каждое выступление походит на первое. Каждый раз мне становится очень страшно, пока мы уже не выйдем на сцену и не зазвучит первая нота. А ты всегда так спокоен, пока не начнёшь играть… Словно ты выступаешь с самого детства.       — «Он действительно боится», — понимает Хёк, не спеша с ответом: Донхэ уже говорил парню о том, что этого, казалось, невозмутимого и уверенного в себе лидера тоже можно расстроить, он тоже многого боится, и только сейчас до Хёкджэ начал доходить истинный смысл этих откровений, в которых, наверное, Донхэ порой не решался признаваться даже самому себе. — «Помимо того, что он так беспокоится за ребят и за свою карьеру, он ещё и волнуется, когда выходит на сцену, каждый раз. И как же он владеет собой, если ни один из фанатов не сумел увидеть, насколько Донхэ на самом деле чувствительный и эмоциональный человек…»       — Мне тоже страшно, — со вздохом признаётся Хёкджэ: поддерживать образ невозмутимого и уверенного в себе Ынхёка больше нет смысла — тогда никто впоследствии не поверит его желанию уйти из группы, если парень так и не найдёт в себе силы признаться в этой кошмарной лжи, в которой Хёк живёт все эти последние дни. — Но пока я стараюсь просто об этом не думать. А тебе лучше поесть и поспать ещё немного. Когда ребята примут душ и поедят, я тебя разбужу.       — А ты? — Донхэ медлит, с сомнением покосившись на Хёка, и даже отступив на пару шагов назад. — Тебе бы самому вздремнуть перед фестивалем. На ногах, наверное, еле стоишь, да ещё и обед приготовил…       — Я всё равно уже не усну, — Хёкджэ морщится, доставая тарелки и раскладывая по ним салат, стараясь ровно распределить всё содержимое огромной миски на пять частей. — А если вдруг что-то пойдёт не так… вам будут нужны силы, чтобы справиться с этим.       — Не говори так, — голос лидера группы неожиданно дрогнул, пока Донхэ обеспокоенно рассматривает парня перед собой. — Это просто фестиваль. Полчаса на сцене — и мы сразу же вернёмся сюда. Да, я нервничаю, но… Это у меня всегда так. В тебе я не сомневаюсь — всё пройдёт хорошо.       Хёкджэ не находится с ответом и лишь переносит тарелки на обеденный стол, промолчав. Его беспокойство и дурное предчувствие сейчас никому не помогут — Донхэ и так изрядно нервничает, так что Хёк хочет было разлить чай по кружкам, но лидер группы уже сам занимается этим делом, словно пытаясь хоть как-то замять эту давящую тишину.       — Тогда я пойду разбужу ребят, а ты садись за стол, — предлагает Хёкджэ, улизнув из кухни как можно скорее, не давая Донхэ возможности ни окликнуть его, ни остановить. Ему очень хочется сейчас хоть немного побыть в стороне от лидера группы, так как парень не может ни успокоить его, ни позаботиться должным образом. Хёк словно мечется, как слепой котёнок, не зная, что ему предпринять и как успокоиться самому, потому и ищет себе хоть какое-то занятие для отвлечения, а Донхэ словно отказывается это понимать и замечать. Но зато Хичоль уже что-то намурлыкивает в ванной, выключив воду и умудрившись уложиться в заданные временные рамки, а Донхэ, наверное, уже сел за стол, так что Хёк решает пока разбудить двух гитаристов, чтобы отвлечься.       Йесон, как оказалось, уже не спит: потирая шею, гитарист стоит у окна и молча рассматривает что-то снаружи. Кюхён же продолжает сопеть носом, растянувшись на своей постели, и Хёкджэ даже рад, что обстоятельства сложились именно так: не ему придётся будить этого острого на язык макнэ, потому, прокашлявшись, Хёк подаёт голос, привлекая внимание Чонуна к себе:       — Йесон, пора обедать. Вам бы ещё успеть душ принять, так что нужно поторопиться.       — Хорошо, мы идём. Спасибо, Ынхёк, — отвечает гитарист, повернувшись к Хёкджэ и любопытно оглядев его. — Ты как себя чувствуешь? Сильно нервничаешь?       — Да я просто в ужасе, — отнекиваться Хёку уже не хочется, потому он и лишь устало усмехается, покачав головой. — Но выбора у нас немного, верно?       — Выбор есть всегда, — Чонун пожимает плечами, подходя к кровати Кюхёна и, словно зная, что Хёк за ним наблюдает, парень просто протягивает руку к лицу макнэ и мягко надавливает указательным пальцем на его губной желобок, отчего Кюхён тут же подскакивает на постели, жалобно вскрикнув:       — Хён, прекрати так делать! Это пугает до чёртиков!       Хёкджэ тихо смеётся, наблюдая за этой сценой, и перепуганный макнэ, покосившись на Хёка, тут же оправляет на себе одежду, проснувшись окончательно и привычно заворчав:       — И чего ты тут забыл?       — Пора обедать, — повторяет Хёкджэ, переставая смеяться, но убрать улыбку со своего лица уже не может: Чонун каким-то магическим образом разбудил Кюхёна, видимо, уже сложившимся рефлексом, но для Хёка, который видит это впервые, ситуация показалась довольно забавной. К счастью, слово «обедать» подействовало на Кюхёна умиротворяюще, так как тот довольно послушно поднимается на ноги, без привычных угроз и проклятий. — «Вот потому и говорят, что можно найти путь к сердцу через желудок», — понимает Хёкджэ, продолжая улыбаться: в этом Кюхён ему даже немного напоминает Ынхёка — несмотря на свои капризы, брат любил вкусную еду и мог есть её в большом количестве, не задумываясь о своём весе. Хотя, если вспомнить, как Чонсу гоняет ребят по тренажёрным залам, наверное, становится очевидно, что дело было не столько в метаболизме Ынхёка, сколько в его второй страсти — тренировках. Первой же страстью брата были и оставались барабаны и сцена, он сам так говорил.       — Тогда на каком месте у тебя я? — шутливо поинтересовался Хёкджэ однажды, когда Ынхёк снова поднимал тему того, как классно быть артистом: пекарь не обижался на такие слова брата, но немного поддразнить его всё-таки хотелось. Правда, Ынхёка не так просто застать врасплох, и в тот день парень в очередной раз доказал это.       — Ты — вне конкуренции, Хёкджэ, — удивительно серьёзно, даже не усмехаясь, ответил Ынхёк, внимательно посмотрев на притихшего брата. — Что бы ни случилось, ты для меня всегда будешь важнее любого первого места. И не смей в этом сомневаться.       И Хёк не сомневался — Ынхёк был готов принять любое его решение, касаемо того, открывать ли общественности его воссоединение с братом или нет, говорить ли об этом мемберам группы или молчать, а также во время их совместного отпуска парень был готов есть всё, что Хёкджэ ему предложит, не покупая какие-нибудь неполезные вредности, злоупотребление которыми может нанести вред желудку. Хёк был уверен: если бы он позвонил Ынхёку с просьбой о помощи, тот бы тут же приехал — в любое время, даже из-за границы, наплевав на все правила и обязанности, но именно потому этим правом Хёкджэ никогда и не пользовался. Только один раз он попросил Ынхёка срочно приехать — и эта поездка закончилась кошмаром, по вине Хёкджэ.       — Ынхёк, ты идёшь? — мягкий голос Чонуна раздаётся совсем с другой стороны: оказалось, что Кюхён уже направился на кухню, и второй гитарист последовал за ним, обернувшись через плечо и позвав «барабанщика» следовать за ними. — Или ты уже спишь на ходу?       — Нет, я не сплю. Просто задумался, — вздыхает Хёкджэ, пошевелив плечами: так зависать в своих мыслях ему совершенно нежелательно, особенно когда через несколько часов парню впервые выходить на сцену, потому, помотав головой, Хёк идёт следом за Чонуном, с удивлением подмечая, что гитарист терпеливо дожидается его в коридоре и даже пропускает вперёд, словно желая убедиться, что «Ынхёк» больше нигде не застрянет по дороге. — «Такая милая забота…» — думает Хёкджэ и снова слабо улыбается, стараясь не зацикливаться на мысли о том, что ребята сумели бы найти способ, как поддержать Ынхёка в этой ситуации и вновь расшевелить его. Но главной проблемой остаётся то, что перед ними — не Ынхёк, и потому не все их способы работают с этим «барабанщиком».       — О брате думаешь? — интересуется Чонун, чуть придержав Хёка за плечо и не позволяя ему пройти из коридора в гостиную, улизнув от ответа. — Считаешь, мы слишком рано возвращаемся на сцену?       — О брате, но… — замявшись, Хёкджэ послушно останавливается, не скидывая руку гитариста со своего плеча: вопросы Йесона как-то быстро становятся слишком личными, но почему-то Хёку не хочется защищаться, и он отвечает — гитарист каким-то неведомым образом умудряется задать удивительно правильные вопросы, располагая Хёкджэ к себе своей проницательностью. — Боюсь, тут никогда не будет нужного момента, Чонун, так что смысла откладывать это всё больше нет — это будет нечестно по отношению к вам.       — То есть, оттягивать момент будет нечестно для нас, а смело отправляться на сцену — нечестно по отношению к Хёкджэ, я угадал? — гитарист снова попадает в самую цель, в самый корень проблемы, ещё и помня при этом имя «брата Ынхёка», что Хёк даже вздрагивает от неожиданности, поёжившись и лишь неоднозначно пожимая плечами — но Йесону хватает и этого, так как он продолжает говорить. — А что будет честно по отношению к тебе, Ынхёк?       — По отношению ко мне? — выдыхает Хёк, не сразу понимая, что пытается выяснить Чонун: за все эти последние дни Хёкджэ как-то и не задумывался, что ему на самом деле хочется — он знал, что хочет лишь беспомощно выть около могилы брата, чтобы наивно и по-детски пытаться до него докричаться, но в остальном в парне говорило лишь навязанное ему самим собой чувство долга: продолжить притворяться братом, попытаться прийти в себя, постараться не дать всему, чего достиг Ынхёк, исчезнуть так просто. И Хёкджэ понимал, что если он скажет Чонуну, что по отношению к нему самому будет честно дать ему уйти из этого маленького мира и оставить в покое — гитарист точно его не осудит, даже если это породит кучу новых проблем для их группы. Парень смотрит так многозначительно и испытывающе, что Хёку в какой-то момент становится жутковато. — «Он словно знает то, что мне хочется сказать — но в то же время он даёт мне возможность ответить иначе… Как будто мне дают право выбирать самому», — задумывается Хёкджэ и, собираясь с мыслями, он спешно отвечает, пока парни не отправились с кухни на их поиски:       — По отношению ко мне… будет честно дать мне попробовать самому вернуться в привычное русло.       — Так я и думал, — Чонун задумчиво покачивает головой и чуть сжимает плечо Хёка перед тем, как отпустить его. — Знаешь, если бы у меня был брат, что оказался бы в такой ситуации, то я бы хотел, чтобы он был сильным. Наверное, Хёкджэ думал бы также.       — «Только потому я и пытаюсь справиться с этим», — Хёкджэ чувствует, что ещё немного — и он расплачется, а его покрасневшие глаза ребята точно заметят и всполошатся ещё больше. — «Потому что я бы хотел, чтобы Ынхёк был сильным и пережил это… если бы погиб я. Но я не такой сильный, как Хёк…»       — Сходи умойся, пока ванная комната свободна, — советует Йесон, продолжая внимательно смотреть на Хёка. — И приходи на кухню. Если ты будешь уставшим и голодным — эта попытка не засчитается, учти это. Хотя Кюхён будет утверждать, что всё считается, но когда ты его слушал?       — Спасибо, Йесон, — от этой небольшой шутки, не подкреплённой ни улыбкой гитариста, ни каким-то смешком, ведь Чонун как будто говорил совершенно серьёзно, Хёку немного становится легче — после слов Донхэ о том, что «Ынхёк» обязательно справится, ведь иначе и быть не может, слова гитариста немного уменьшают груз ответственности на плечах «барабанщика». Вдобавок, Чонун говорит: «Будь у меня брат, я бы хотел, чтобы он был сильным», а не «Мы хотим, чтобы ты был сильным, Ынхёк» — гитарист догадывается, что братья были очень близки, и он не пытается ставить участников группы на тот же уровень и не намерен делать вид, что все они понимают, что чувствует «Ынхёк». Гитарист одновременно такой ненавязчивый в своём беспокойстве — и в то же время его слова, прямые и странные, приободряют Хёкджэ, хотя бы немного, и на данном этапе этого вполне достаточно.       Точнее, Хёк думал, что этого будет достаточно — и на несколько часов этих успокаивающих слов Чонуна ему действительно хватило: Хёкджэ довольно со сносным аппетитом съел свою порцию этого лёгкого обеда, стараясь не вслушиваться в уже привычное капризное бурчание Кюхёна, а затем остальные спешно заняли очередь в душ, пока Хёк решил остаться на кухне с Хичолем, вызвавшимся вымыть посуду за всеми.       — Потерпи немного, дорогой. Остались только фестиваль и наш концерт — и затем этот старик от нас отстанет, — бодрым тоном произносит старший мембер, активно намывая тарелки в раковине. — Можно будет заниматься своими делами до следующего альбома. Заодно и с твоими аккаунтами в соцсетях разберемся. Фанаты безумно скучают по тебе.       Хёка уже давно подмывало спросить, почему Хичоль называет менеджера стариком, если разница в возрасте у них с Чонсу-хёном не такая уж и большая: строгому мужчине, как и начальнику службы безопасности, явно перевалило за тридцать лет, но, возможно, Хичоль по возрасту даже ближе к стаффу, чем к макнэ, Чо Кюхёну, которому только исполнилось двадцать четыре в этом году. Но выяснять этот вопрос Хёкджэ не решается — возможно, Ынхёк знал о предыстории такого обращения старшего мембера к их менеджеру, ведь Шивона Хичоль так не называет, тогда любые расспросы Хёка будут и без того подозрительными. Да и разбираться с аккаунтами Ынхёка в социальных сетях парню пока не очень хочется — он помнит, что это важный вопрос, но пока Хёк хочет оттянуть его как можно дольше, до момента, когда парень определится со своим будущим.       Но зато после того, как Хичоль справился с посудой, он неплохо скоротал Хёкджэ время ожидания, сидя вместе с ним за обеденным столом и оживлённо рассказывая парню последние новости о некоем Хангёне, которого старший мембер уже упоминал, когда Хёкджэ был в больнице. Оказалось, что Хангён — это приятный рассудительный мужчина тридцати лет, старший инспектор в бюро общественной безопасности, и они с Хичолем уже несколько лет в этаких отношениях, если их можно таковыми назвать.       Старший мембер, к счастью, умалчивает о подробностях их интимной жизни, но эти моменты всё равно в общих описаниях так или иначе всплывают. — «Так значит, Хичоль хотел попросить своего… молодого человека… помочь в расследовании аварии?» — предполагает Хёкджэ: обращение «молодой человек» с самостоятельным и достойным мужчиной тридцати лет вязалось плоховато, но назвать его «парнем» Хёк бы тоже не смог — «парень» в его представлении, это кто-то юный, как тот же Кюхён, например.       В любом случае, Хёк был даже рад, что Шивон вовремя пояснил Хичолю, что лучше не давать огласки этому делу — Хёкджэ не представляет, как бы он ездил на это проклятое место, усыпанное россыпью битого стекла, покрытое глубокими следами в мёрзлой земле, как будто её царапал дикий зверь, и помеченное ужасными кровавыми следами — Хёк видел места аварий по телевизору, в репортажах новостей или в каких-то фильмах, и он понимал, что так и не сумеет подготовиться к тому, чтобы смело смотреть на то место, где погиб его брат.       — После фестиваля вернётся мой Хани, — довольно произносит Хичоль, мечтательно улыбаясь. — Они сейчас на каких-то плановых учениях, но я уверен, что у него будут лучшие результаты среди всего его бюро. А, может, даже лучшие результаты по Сеулу. Он самый ловкий и самый меткий.       — Ну ещё бы. Ему же удалось попасть в твоё сердце, — шутит Хёкджэ, наблюдая за Хичолем с непривычной теплотой: парню приятно знать, что у старшего мембера есть постоянный партнёр, о котором тот отзывается с такой нежностью. — «А у остальных… кто-то есть?» — невольно задумывается Хёк, пока Хичоль довольно смеётся, оценив по достоинству его шутку. По крайней мере, у Ынхёка точно не было никаких постоянных партнёров, иначе Хёкджэ бы об этом точно знал. Кюхён, скорее всего, тоже один, либо он общается с кем-то по переписке, так как чаще всего этот парень сидит с мобильным телефоном в руках, а вот Йесон и Донхэ вызывали вопросы.        Немногословный Чонун настолько таинственный и загадочный, что Хёкджэ бы не удивился, если бы вдруг оказалось, что у этого гитариста кто-то есть с самого дебюта. Что же касается Донхэ, то тут Хёк не мог мыслить объективно — сердцем ему хочется верить, что у этого красивого музыканта никого нет, но, если быть более реалистичным, надежда на это невелика — несмотря на эти вполне искренние извинения лидера группы, Хёкджэ не может забыть, каким опытным и уверенным ему казался Донхэ той самой ночью, так что предположить, что у него, как и у Хёка, никого не было, парень не может. Но ему хочется надеяться, что Донхэ попросил умолчать о их пьяной ночи исключительно из-за моральной стороны этого вопроса, а не потому, что у этого парня кто-то есть — и что он не изменил своему партнёру той самой ночью с Хёкджэ, которого он считал Ынхёком. — «Нет, Донхэ — честный человек, ведь он нашёл в себе силы признаться мне в том, что тогда он солгал мне… Он бы не предал своего партнёра таким образом», — убеждает себя Хёк, понимая, что он уже готов думать о чём угодно, лишь бы не о фестивале.       Но зато его приподнятое настроение после слов Чонуна и отвлечённых рассказов Хичоля сохранилось надолго — вскоре за ними снова приехал Ёнун и отвёз всех участников группы в салон, где ребят спешно привели в порядок, как следует уложили им волосы и загримировали. Хёк помнит, как визажисты хлопотали около него перед пресс-конференцией, но тогда Чонсу-хён дал чёткие указания о том, что слишком много средств наносить на лицо «барабанщика» не нужно. Сейчас же Хёкджэ даже устал запоминать очередность действий визажистов — ему протирали лицо прохладными ватными дисками, корректировали брови тем самым треклятым горячим воском, что-то наносили, вбивали странными мягкими комочками, которые стафф называли «спонжами», что-то размазывали кисточками и специальными аппликаторами. — «Неужели всё это так необходимо, чтобы парень мог выйти на сцену?» — задумывается Хёкджэ, ведь он, как и другие фанаты, практически не видел разницы между сценическими образами и случайными фото на улице, ну, кроме качества фото и освещения, конечно же. Но оказалось, что весь этот длительный труд действительно окупается — парень смотрит в зеркало и видит Ынхёка — бодрого, полного сил, без единого изъяна на лице. Все эти слои разных средств на его лице оказались необходимыми — на щеках не виден нервный румянец, мешки под глазами мистическим образом исчезли, а его взгляд приобрёл недостающую свежесть и сияние. — «И всё это мастера делают ежедневно, с помощью косметики?» — недоумевает Хёкджэ, продолжая рассматривать своё отражение в зеркале. — «И кожа совсем не блестит и не кажется жирной… Просто чудо какое-то…»       — О, очухался наш привереда, — посмеивается Кюхён, сидя в соседнем кресле. — Скоро снова начнёт погонять визажистов за нерасторопность. А то и подводку свою им доверяет, диво дивное какое-то.       — Просто у меня ещё руки немного дрожат. Не хочу всё испортить, — Хёк помнит, что его брат всегда был мастером по части подводки на своих глазах, и потому удивление Кюхёна вполне естественно, но сам Хёкджэ ещё не приноровился наносить её, как следует, без дрожащих линий, а перед сценой и подавно лучше доверить это дело специалистам. К счастью, его ответ всё-таки устроил ребят, потому и акцентировать на этом внимание больше никто не стал. Да и все думали в первую очередь о другом — фестиваль, первое выступление «Ынхёка» после всего этого стресса. Справится ли он или всё станет только хуже? Увы, ответа на этот вопрос не было и у самого Хёкджэ.       Чем ближе становилось время выступления, тем тише становился Хёк, тем больше он нервничал и беспокоился, изо всех сил стараясь скрыть это от остальных. С приветствием Хёкджэ худо-бедно справился: когда ведущий объявлял коллективы, один за другим, у парня чуть было не подкосились ноги от обилия вспышек и ярких софитов, направленных на сцену, от звериного рёва толпы в зале, увидевших их группу и «Ынхёка», по которому они так скучали, но ребята ловко зажали его в самой середине, не давая даже покачнуться, и когда пришла пора уходить со сцены, чтобы дать начало последнему дню фестиваля, Хёка вынесло до гримёрной практически волной внутри этой небольшой толпы.       — Ну всё, полдела мы уже сделали, — Хичоль пытается разрядить обстановку в гримёрной, пока они ждут своей очереди. — Фанаты уже увидели, что ты жив-здоров. Отбацаем мини-концерт — и сразу домой.       — Звучит многообещающе, — Хёкджэ наконец заставляет себя улыбнуться, оглядевшись и, чтобы занять время, обращает внимание на стол с уже приготовленным перекусом. — Может, нам стоит поесть? Перед выступлением уже не будет времени на это.       — И то правда, — Донхэ, который до этого держался в стороне, подходит ближе, не скрывая, что он прислушивался к разговору. — Раз выступления других уже начались, нам действительно стоит поесть, чтобы не чувствовать тяжесть на сцене. Йесон, Кюхён, идите сюда.       — Наконец-то еда, — Кюхёна в вопросах приёма пищи явно не стоит просить два раза: парень тут же поднимается с дивана и радостно спешит к столу вперёд остальных, с интересом открывая все плотно закрытые мисочки и стаканчики, где макнэ явно рассчитывал найти кофе. Правда, выяснив, что именно им достаётся на перекус, своенравный парень обречённо стонет, поморщившись:       — Самгетан? Серьёзно? Тут даже мяса нет почти, один бульон.       — Похоже, ты взял порцию Ынхёка, — невозмутимо комментирует Йесон, с любопытством заглядывая через плечо макнэ. — Другие супы явно понаваристей: тут риса совсем мало, а курицу даже порезали. Чонсу, это Сонмин напортачил или так и задумано?       — Кюхён, отдай Ынхёку его суп, — ворчит менеджер, сидя на диване и с неодобрением наблюдая за этой развернувшейся трагедией мирового масштаба, по мнению Кюхёна, разумеется. — Не думал, что доживу до такого, что придётся вам еду подписывать.       — Чонсу-хён, а тебе не нужно сходить разведать обстановку? — Донхэ напрямую старается выпроводить менеджера из гримёрки, хотя бы на время перекуса. — Снаружи охрана, мы никуда не денемся.       — Да и Сонмин куда-то подевался, — всё также невозмутимо добавляет Йесон, ненадолго оторвавшись от своей порции супа, которую гитарист уже начал монотонно поглощать, пока остальные медлят. — Вдруг опять что-нибудь вычудит?       — В мои обязанности входит решать ваши вопросы, а не приглядывать за этим растяпой, — Чонсу недовольно поправляет ворот своей рубашки, но, явно поразмыслив над чем-то, менеджер всё-таки поднимается с места и, сверив время на настенных часах и на своих часах на запястье, мужчина хмуро покачивает головой. — Без меня никуда не уходить. Я скоро приду — только разыщу Шивона. Вопрос вашей безопасности меня заботит больше, чем то, где бродит Сонмин.       — Да-да, мы всё поняли, — отмахивается Хичоль, решив последовать примеру Чонуна и наконец перекусить, пока суп не остыл. — Тут еда, так что далеко от неё мы не уйдём. Советую поспешить, пока мы всё не съели.       — И всё-таки это порция Ынхёка, — Донхэ, уже не обращая внимание на то, как менеджер выходит из гримёрки, аккуратно забирает мисочку из рук макнэ и передаёт её «барабанщику». — Видимо, Сонмин сделал для тебя более… подходящий под твою временную диету заказ.       — Это точно моё. Не вижу плавающего на поверхности перца. Спасибо, — отшучивается Хёкджэ и, чтобы не толпиться с остальными, находит взглядом раскладной стул, рядом с этим низким столиком, на котором и стояли все эти мисочки с супом, стаканы с напитками и пара коробочек с нераспакованным содержимым, и присаживается на него, решив, что парни займут места на диване, на котором они впятером точно не поместятся. — «Возможно, в коробочках опять какой-нибудь салат?» — предполагает Хёк, отпивая немного ещё не остывшего бульона и чувствуя, что, в отличие от традиционного самгетана, в этом супе действительно меньше специй и, несмотря на меньшее количество риса, с женьшенем тоже нет перебора, а вот характерный привкус от каштанов и орехов гинкго Хёкджэ узнал сразу. Вдобавок этот самгетан кажется более жидким, чем в порциях ребят, так что Йесон в очередной раз оказался прав — Сонмин действительно постарался уточнить все детали заказа, и, возможно, сделал он это по своевременному указанию строгого менеджера. — «Нужно будет потом поблагодарить его за эти хлопоты…» — Хёкджэ уже не думает о том, что Ынхёк, возможно, не был так любезен с Чонсу-хёном и, учитывая довольно противоречивый и в чём-то даже раздражающий характер менеджера — Хёк уверен, что он понимает часть причин, которые беспокоили его брата. — «В любом случае, стоит оставаться вежливым. Несмотря на свой характер, Чонсу-хён всё-таки беспокоится обо мне, да и он старше нас, так что мне следует вести себя с ним более тактично. Может, тогда он не будет так давить на ребят? Чем меньше у них будет повода для ссор, когда я решусь во всём признаться и уйти, тем лучше».       Хёк снова теряется в своих мыслях и даже не замечает, как подчистую съедает всю порцию супа, не притронувшись к коробочкам с каким-то капустным салатом, от которого Кюхён в очередной раз скривился, но под взглядом Донхэ всё-таки немного подъел его, оставив большую часть блюда остальным. Хёкджэ же совершенно никто не трогал и не беспокоил вопросами о еде и фестивале — и эта удивительная тактичность оказалась весьма приятной.       А вот зелёный чай немного подвёл ожидания Хёкджэ — напиток довольно крепковат, так что после пары глотков Хёк отставляет стакан подальше от себя, чтобы не опрокинуть его. Перелить часть кому-то из мемберов, чтобы добавить воды в свой стакан, Хёкджэ так и не решается, чтобы не нарушать это возникшее успокаивающее молчание. — «Надо просто отвлечься… Если я буду слишком задумываться, то снова начну беспокоиться…»       Когда Хёкджэ отставляет опустевшую мисочку от края стола и решается оглядеться, он наблюдает довольно странную картину: Хичоль с Йесоном что-то вполголоса обсуждают, сидя на диване, Кюхён стоит у стола, неспешно допивая остатки своего чая, а Донхэ, перебравшись с дивана на ещё один стул, стоявший практически в углу гримёрки, сидит и практически не двигается, лишь едва заметно шевелит губами. Хёкджэ, решив, что ему показалось, на всякий случай быстро моргает несколько раз, чтобы убедиться, что перед ним не обман разума, не какая-то галлюцинация, и так и оказалось: лидер группы сидит на стуле, в отдалении от всех, и, сцепив пальцы рук вместе, что-то тихо шепчет себе под нос, прикрыв глаза и словно абстрагировавшись от этого мира.       — Донхэ? — тихо вопрошает Хёк, опираясь рукой о край стола и поднимаясь с места, но макнэ группы неожиданно шикает на него, легко пихнув парня рукой в плечо, но без сильного замаха, словно опасаясь, что от ощутимого толчка «Ынхёк» вообще рухнет на пол. Вздрогнув от неожиданности, Хёкджэ заставляет себя отвести взгляд от практически неподвижно сидящего лидера группы и поворачивает голову в сторону Кюхёна, не понимая, что макнэ нужно от него:       — Да, Кюхён?       — Не трогай его, — хмуро поясняет гитарист, чуть поморщившись от привкуса зелёного чая, пока парень снова делает глоток, чтобы допить остаток, и затем он тихо добавляет, словно испытывая неловкость и потаённый страх, что Донхэ его услышит:        — Пусть для вас с Хичолем это ничего не значит, но для него вера очень важна. С тобой тут цацкаются столько времени, так и в отношении Донхэ, будь так добр, прояви деликатность. Или не замечай, как ты всегда делал — волнение ему сейчас ни к чему.       — Я… просто не подумал, — Хёк наконец понимает, что пытается сказать ему макнэ, и, заметив, что и Хичоль, и Чонун на них любопытно косятся, не зная, о чём в принципе могут говорить эти двое, Хёкджэ решает спешно выкрутиться из положения, пока макнэ не приписал его к анархистам или ещё к кому похуже. — Я не буду ему мешать. Ты прав — Донхэ нужно успокоиться. Он с утра сам не свой.       — Правда? — Кюхён удивлённо приподнимает бровь, и Хёкджэ не знает, на какие именно его слова макнэ так отреагировал, но, чуть помолчав, макнэ всё-таки сдаётся и уже более обеспокоенно косится в сторону лидера группы, который явно сейчас их не слышит. — Ладно. Просто сделай всё на сцене, как всегда — и всё станет, как раньше. Не люблю, когда Донхэ нервничает. Сразу чувствуешь себя виноватым, особенно когда сделать ничего с этим не можешь.       — Это уж точно, — покачав головой, Хёк всё-таки садится обратно на стул и задумчиво рассматривает свой стакан с чаем, который он так и не допил. Кюхён, поставив свой пустой стакан на стол, уже хочет отойти к остальным, но, помедлив, парень с интересом пытается заглянуть в стакан «Ынхёка», словно пытаясь понять, что он там разглядывает.       — И поправляйся уже. Я не смогу пить эту гадость в перерывах на нашем концерте, — ворчливо, в своей манере, добавляет Кюхён, отчего Хёкджэ лишь тихо хихикает, зажав рот рукой — было бы очень некрасиво отвлечь Донхэ от его мыслей своим смехом. Но, судя по всему, того, что «Ынхёк» больше не шумит и не пытается помешать лидеру группы, Кюхёну достаточно, так как он больше ничего не говорит и тихо садится рядом с Чонуном, задумчиво оглядывая вешалку с костюмами, которые им скоро придётся надевать.       К этим костюмам Хёкджэ пока старается не присматриваться, так как они его пугают своей необходимостью — парень знает, что в этих вещах ему придётся выйти на сцену, и это ужасающее ощущение всё приближается. Но, в отличие от костюмов на концертах DAEKY, эти наряды выглядят более приличными и целомудренными. — «Неужели и об этом Чонсу позаботился?» — предполагает Хёк, успев разглядеть, что вещи у каждого из парней подобраны под гамму тёмных цветов, аккуратно вывешенные брюки кажутся целыми, без единой прорези на коленках, как Ынхёк привык, без свисающих тяжёлых цепей с крупными звеньями, и, что важно, рубашки выглядят как полноценные элементы одежды, а не как наспех сшитые ассиметричные тряпочки.       — Так, все успели поесть? Вам пора одеваться, — Чонсу громко хлопает дверью, возвращаясь в гримёрку, и от этого парни практически синхронно вздрагивают от неожиданности, повернувшись к менеджеру. — Не думал, что скажу это когда-нибудь, но Ынхёк, тебе успокоительное надо? Если хочешь, чтобы оно подействовало к выступлению, надо принять его сейчас.       — Успокоительное?.. — растерявшись, Хёк поджимает губы, нервно покосившись в сторону Донхэ — ещё сегодня утром парень бы сказал, что успокоительное нужнее лидеру группы, настолько тот нервничал. Но Донхэ уже прервали: парень опускает руки на свои колени и, тихо вздохнув, коротко мотает головой, поворачиваясь к остальным и наконец прислушиваясь к разговору, и, судя по сердитому взгляду, которым Кюхён наградил строгого менеджера — не один Хёк побеспокоился о том, насколько нетактичным оказался Чонсу. Но что-то ответить всё равно надо, так как все выжидательно смотрят на него, потому Хёкджэ спешно старается собраться с мыслями, чтобы решить — нужны ему лекарства или нет.       — Ынхёк и так играет без запала. С таблетками он вообще будет овощем, — Чонун всё-таки решает вступить в разговор, спокойно пожав плечами, когда менеджер покосился на него. — Надо было подумать об этом на приветственной части, когда его колотило на сцене. Тогда бы действие уже закончилось.       — Чонун прав, — со вздохом признаёт Хёкджэ, поёжившись. — Уже поздно принимать какие-то лекарства. И раз нам уже пора одеваться — стоит поспешить.       — Позову сотрудников, чтобы помогли вам, — Чонсу лишь качает головой, но принимает отказ Хёка, не настаивая на принятии лекарств. — Ну и этого придурка заодно разыщу. Когда вернусь — вы уже должны быть готовы.       Строгий менеджер снова покидает комнату, отправившись на поиски стаффа и Сонмина, Кюхён сразу же взволнованно косится в сторону Донхэ, но тот уже поднимается с места и, перебрав костюмы на вешалке, находит свой, после чего лидер группы поворачивается к остальным и как можно мягче произносит:       — Всё будет хорошо. Это просто фестиваль. Давайте собираться.       Его приободряющие слова и прямые указания немного расслабляют ребят: те уже как-то более спокойно переглядываются и поднимаются с дивана, тоже направляясь к вешалкам и находя свои костюмы. Но Хёкджэ продолжает сидеть: для него будет проще, если парни разберут свои вещи, а он просто возьмёт оставшийся костюм. Да и отвести взгляда от Донхэ Хёк не может — после того, в чём парень признался ему утром, на кухне, Хёкджэ уверен: глубоко внутри Донхэ в ужасе и его практически трясёт, причём небезосновательно. И Хёк бы в жизни этого не заметил сам, если бы не знал правду — потому он и обратил внимание на то, как крепко Донхэ держится за вешалку своего костюма, до побелевших костяшек пальцев, и как нервно лидер группы дышит. — «И ребята тоже нервничают», — напоминает себе Хёкджэ, поёжившись. — «Но он продолжает вести себя так уверенно… значит, и я должен справиться».       Понимая, что шанса отступить у него уже нет, парень, тихо вздыхая, хочет уже было подняться с места, но так кстати подошедший Хичоль сам всучивает Хёкджэ его костюм в руки, ободряюще улыбнувшись:       — Выше нос, дорогой. Полчаса — и это всё закончится.       — Спасибо, — Хёк заставляет себя улыбнуться в ответ, чтобы старший мембер не беспокоился — и оглядывает гримёрную, чтобы проследить, что делают ребята. Йесон переложил свой костюм на край дивана и сейчас развязывает шнурки своих ботинок с высокой голенью, Кюхён уже натягивает на себя рубашку, пытаясь не запутаться в тонких полосках ткани свисающих рукавов — и Хёкджэ не может понять, почему макнэ дали такую странную рубашку, если он — гитарист, ведь кому-то из солистов она подошла бы намного больше. — «Наверное, костюмы тоже пришлось менять в спешке», — Хёк находит вполне логичное объяснение, поднимаясь со своего стула и аккуратно вешая костюм на него, чтобы начать уже наконец переодеваться.       Хёкджэ по-прежнему неловко от того, что парни и работники агентства увидят его полуголым, но отдельную гримёрку «барабанщику» никто не предоставит, а убегать в уборную, чтобы переодеться, будет странно и глупо. Так что выбор у парня не особо большой — и, осознав это, Хёк лишь тихо вздыхает, решая расправиться с этими переодеваниями побыстрее, и нехотя снимает с себя тёплую толстовку Ынхёка, взяв с вешалки однотонную чёрную футболку. Натягивая её на своё тело, Хёкджэ опасливо косится в сторону того угла, который занял Донхэ, но лидер группы, ни на кого не глядя, уже поправляет на себе надетые чёрные джинсы, застёгивая молнию и занимаясь защёлкиванием пряжки ремня. Наблюдая за лидером группы, Хёк старательно давит в себе улыбку — такой, сосредоточенный на своём деле, Донхэ выглядит таким же, как раньше, как Хёкджэ к нему и привык.       — Не хочу вас отвлекать, но на помощь, — как-то слишком спокойно произносит Хичоль, как будто констатируя факт, и вынуждая тем самым Хёка отвлечься и посмотреть в сторону старшего мембера. Оказалось, что, запутавшись в своей рубашке, на которой нет ни единой пуговицы и которую из-за этого нужно надевать через голову, Аска просто-напросто застрял, просунув голову не в то отверстие во внутренних слоях тканей, и теперь чёрная макушка задорно торчит из ворота тёмно-синей рубашки, и без помощи извне солист рискует либо разорвать свою одежду — либо испортить причёску.       — Иду вызволять, — тихо смеётся Хёкджэ, покачав головой, и направляется к Хичолю, осторожно перехватывая его руки, которыми тот обшаривает всё вокруг себя, грозясь ненароком смести всё со стола или заехать в лицо Кюхёну, опасно прыгающему неподалёку на одной ноге и пытающемуся попасть другой ногой в штанину своих джинс. — Ну всё-всё, не вертись, Хичоль. Сейчас разберёмся.