***
Когда Хёк наконец открывает глаза, он с ужасом понимает, что оказался в комнате, на кровати Ынхёка, которая теперь вроде как считается его постелью. — «Меня что… принесли сюда?» — Хёкджэ прерывисто дышит, барахтаясь и, приподнимаясь на локтях, он испуганно пытается оглядеть себя, понимая, что он оказался в домашней одежде: на парне вместо того сценического костюма надеты домашние штаны, на которых уже приходится туго затягивать шнурок, чтобы они не спадали с изрядно похудевших бёдер — и один из его растянутых свитеров. — Ынхёк? — тихий голос Донхэ раздаётся совсем рядом и, резко поворачивая голову в сторону постели лидера группы, Хёк нервно наблюдает за тем, как парень стоит, держа в руках свой мобильный телефон и зарядное устройство — и таращится на него в ответ, не решаясь подойти ближе. — Ынхёк, ты дома, всё хорошо… — Я что… вы… вы принесли меня сюда из машины? — переспрашивает Хёкджэ, надеясь, что его голос не звучит слишком жалобно и отчаянно. Но парень ничего не может с собой поделать: Хёк хочет услышать то, что его успокоит, что ему лишь показалось и на самом деле всё не так, как кажется. Подумать о том, что мемберы группы несли его спящего — страшно, но представлять, как кто-то из ребят переодевал его — ещё страшнее, и, ещё не оправившись от всех переживаний от выступления, парень часто и хрипло дышит, не сумев скрыть свои истинные эмоции. Но Донхэ истолковывает его беспокойство по-своему, так как лидер группы сам встревожился, спешно подходя ближе, чтобы пояснить ситуацию: — Нет, ты дошёл сам, правда. Вот только дорогу перед собой не разбирал практически, так что пришлось вести тебя очень осторожно. Ну и бормотал что-то себе под нос неразборчивое — уж не знаю, как Йесон уговорил тебя в таком состоянии переодеться, но ты вполне справился, а после лёг на кровать и снова уснул. — Вот как, — слова Донхэ приносят Хёку явное облегчение — он бы не смог смотреть лидеру группы в глаза, если бы оказалось, что тот нёс Хёкджэ до кровати (хотя скорее всего это бы сделал Ёнун, учитывая его физическую силу), и, более того — переодел. Но оказалось, что Хёк всё-таки сумел собраться и в таком не соображающем ничего состоянии дойти до комнаты и даже переодеться, чтобы Сонмин мог увезти костюмы обратно, так что, успокоенный, парень усаживается на кровати и потирает пальцами затекшую шею, решив, что ему следует поблагодарить ребят за эту заботу: — Чтож… спасибо. Сегодня я сам не свой. — Как и все мы, — неожиданно лидер группы чуть улыбается и присаживается рядом, глядя на Хёкджэ, но словно не решаясь к нему прикоснуться. — Вообще, ты как себя чувствуешь? Сонмин предлагал вызвать доктора Кан, но мы решили повременить до завтра и не будить тебя. — Я… не знаю, — честно признаётся Хёкджэ, рефлекторно пытаясь нащупать кулон через плотный свитер, чтобы убедиться, что эта важная вещь до сих пор на нём. — Я очень устал и мне сложно сейчас мыслить объективно. А… как ребята? Да и ты тоже очень нервничал из-за всего этого. — Парни — нормально, — вздыхает Донхэ, чуть пожав плечами и уводя взгляд в сторону. — По крайней мере, выглядят намного бодрее, чем ты. Мы сидели на кухне и просто разговаривали, но у меня разрядился телефон, да и я хотел тебя проведать. Надеюсь, это не я тебя разбудил? — Нет… нет, не ты, — Хёк наспех старается придумать любую отмазку, лишь бы лидер группы ему поверил. — Вообще, я просто пить захотел. Но… ты так и не ответил. Ты как себя чувствуешь после этого? Да и твой телефон… ты же не звонил Чонсу, правда? — Хотел, — коротко отвечает Донхэ, поёжившись. — Но решил пока повременить. Одними криками по телефону всё равно этому идиоту ничего не вдолбить, да и ты оказался прав — все мы сейчас не в том состоянии, чтобы спорить с ним. Но я всё равно подниму этот разговор, Ынхёк. Пусть ты не злишься на него с Шивоном, но… это было очень подло с их стороны. По крайней мере, от Шивона я такого точно не ожидал. Из-за этого я и вспылил тогда в фургоне. Извини меня — я не хотел создавать тебе новые поводы для беспокойства. — Шивон выглядел очень виноватым, когда рассказывал об этом, — тихо произносит Хёкджэ, надеясь, что он всё-таки сумеет переубедить Донхэ в этом вопросе. — Не думаю, что он бы позволил так поступить, будь у нас другой выход. И он стоял за кулисами и поддерживал нас. Я видел это… — Ынхёк, ты никогда не защищал ни Чонсу, ни Шивона. С чего бы тебе сейчас вдруг их прощать? — несдержанно фыркает Донхэ, нервно поводя плечами. — Ты хочешь всё так и оставить? Эти вопросы стали для Хёкджэ полной неожиданностью — он, конечно, надеялся, что рано или поздно лидер группы заметит подмену, и чем раньше Донхэ это сделает, тем лучше, но сейчас Хёк снова в подавленном и ослабевшем состоянии, да и оставлять ребят такими нервными он не хочет и не будет. Сделав глубокий вдох, Хёкджэ смотрит перед собой, чтобы не нервировать Донхэ ещё больше, и негромко отвечает: — Так может, мне пришла пора измениться? Знаешь, когда вся твоя жизнь состоит из потерь — ссоры уже кажутся такими не важными. Хёк не вкладывал в эти слова никаких негативных эмоций — Хёкджэ уже убедился, что конфликты со строгим менеджером не помогут ему найти разумный выход из ситуации, да и раздувать новую ссору с Чонсу совершенно не хочется, но эффект от этого выходит ошеломительный: Донхэ дёргается так, как будто Хёк отвесил ему неожиданную затрещину, от которой лидер группы не успел увернуться. — Прости, — виновато отвечает Донхэ, чуть отодвинувшись в сторону и поморщившись. — Я не имел в виду ничего плохого. И мне не приходилось терять никого из близких — но мне страшно, что может произойти что-то ужасное с группой просто из-за того, что Чонсу решил, будто ему можно вытворять всё, что только вздумается. Я не хочу, чтобы он навредил тебе… но ты прав. Это происходит с тобой, значит, тебе и решать, что с этим делать. Если не хочешь, чтобы я звонил ему и поднимал вопрос о замене менеджера — хорошо, я не буду. Но ты практически не даёшь мне возможность понять тебя. Так что я должен делать, чтобы уберечь тебя? В голосе лидера группы нет ни обвинения, ни назревающей было злости — Хёкджэ понимает, что из-за такого «разного» Ынхёка Донхэ совершенно не представляет, как ему вести себя и общаться с «барабанщиком» во время траура. — «Он спрашивает прямо, и любой уклончивый ответ только расстроит его ещё больше, так как он сразу почувствует фальш», — догадывается Хёк, потому, немного подумав и наблюдая за тем, как Донхэ, истолковав его молчание по-своему, молча поднимается с места, решая уйти из комнаты и не мешать, парень решает быть честным в своих словах: — Но сейчас ты понимаешь меня. Я не хочу больше ссор, потому я благодарен тебе за то, что ты оставишь всё, как есть. И… за всё, что было при подготовке к фестивалю — и за то, что было сегодня, тоже. Мне очень стыдно, что из-за меня ты оставил и сцену, и ребят, хоть я об этом и не просил, но… спасибо. Мне было очень плохо. — В этом всё и дело, Ынхёк, — вздыхает Донхэ, поджимая губы и немного помолчав перед тем, как продолжить говорить. — Ты не говоришь. И не говорил никогда. Только когда ты кричишь — я начинаю понимать, что тебе нужно и что ты чувствуешь. В такие моменты хочется попросить у Хичоля пару уроков — он тебя с полуслова понимает. — Хичоль… — задумчиво повторяет Хёкджэ, нервно дёрнув плечами и уже сожалея, что такой внимательный парень, как Донхэ заметил этот жест, тут же нахмурившись и явно пытаясь понять, что это означает. — Публике его игра понравилась. Может, это и к лучшему. — Только не говори, что и ты поддался этой паранойе, — Донхэ так и не решается уйти, обеспокоенно посмотрев на Хёка и коротко переминаясь с ноги на ногу. — Хичоль нам все мозги проел. Он очень боится, что из-за этого всего ты утром скажешь, что решил уйти. — Он боится? — с сомнением переспрашивает Хёк, уже ничего не понимая. — «Но ведь если это Хичоль подспустил Ынхёку шины, то такой расклад наоборот, очень выгоден для него… Или же нет?» И у Хёкджэ нет ни единой версии, как пояснить для Донхэ свои странные вопросы, чтобы они не выглядели подозрительными — ведь Ынхёк и Хичоль считались лучшими друзьями. — Да, и ещё как, — признаётся Донхэ, всё-таки аккуратно присев обратно рядом с Хёкджэ на край постели. — Слушай, моё обещание остаётся в силе. Если ты уверен, что другого пути нет, то мы это примем и поддержим. Но… с Хичолем, к сожалению, тебе всё-таки придётся прояснить ситуацию: можно и не прямо сейчас, а позже, но лучше сделать это в скором времени. Он в ужасе от того, что ты теперь сочтёшь его своей заменой — сам знаешь, открывать фанатам свои умения игры на барабанах он планировал не раньше нашей пенсии. От этих слов Хёк даже украдкой улыбнулся, покачав головой. Уж что-что, а Ким Хичоль и пенсия не вязались вместе никак, словно нежное и ароматное оливковое масло разом выплеснули на раскалённую сковороду и принимаются жарить там до горелой корочки обычные свиные котлеты. И Донхэ явно добивался этого эффекта, так как он кажется довольным, хоть и не улыбается — говорить с «Ынхёком» мягко и спокойно, а не в порыве эмоций, ему всё-таки нравится больше. — Тебе, безусловно, нужен отдых, — добавляет лидер группы, решив закрепить свой успех, раз «барабанщик» сейчас сидит и молча его слушает. — И если ты захочешь уйти, то наши проблемы уже будут не твоей заботой, но… даже если ты сам убедишь Хичоля, что ему следует играть за тебя, ведь лучше он, чем кто-то чужой — проблемы всё равно останутся. Он не сможет так часто летать в Америку, как и мы, но это ты и сам знаешь. — Да… звучит паршиво, — вздыхает Хёкджэ, сцепив пальцы рук «в замок» и, поджав губы, осмысляет то, что он только что услышал. Донхэ прав — если Хёк не справится и просто уйдёт, у группы будут огромные проблемы. Хичоль не сможет заменить Ынхёка полноценно по одной простой причине — его травма ноги не позволит ему быть с ребятами во время американского тура. Возможно, у Чонсу есть кто-то на примете, но раз строгий менеджер до сих пор не предложил кандидатуру замены Ынхёка — у этого мужчины явно не всё под контролем. С другой стороны, Хёкджэ считает самого себя паршивым вариантом замены, но, учитывая обстоятельства, его мнение, наверное, не так уж и важно? — Но я о другом хотел сказать, — тихо произносит Донхэ, нарушая возникшую тишину. — Он ждёт твою оценку, почти как приговор, и изводит себя. Ты же его учил, да и вы всегда были так близки, так что ему важно твоё мнение. Ну и Хичоль переживает, что… ты не выдержал из-за него. — Не из-за него, — Хёкджэ зажмуривается и закрывает лицо руками, так как уже ничего не понимает: Донхэ говорит о том, что Хичоль корит себя из-за произошедшего, но… — «Может ли это быть ловушка, Ынхёк?» — Хёк до сих пор надеется, что тот рассерженный образ брата в его разуме — это просто игры усталого сознания, но даже вспоминать об этом Хёкджэ тяжело, а что будет дальше, если подобные муки совести будут давить на Хёка и дальше, парень даже представить не может. — «Да и что я должен сказать Донхэ? Он же ждёт ответа…» Вариант, что Хёкджэ расскажет лидеру группы о том, что к нему в мысли приходил его умерший брат, напоминая о всей лжи Хёка — не рассматривается в принципе. Донхэ сразу начнёт задавать вопросы, ну а в лучшем случае — просто сочтёт «Ынхёка» сумасшедшим. — «Что же мне делать…» — выдохнув, Хёкджэ убирает руки от лица, чтобы снова не расплакаться — и тихо повторяет: — Не из-за него… Я ошибся и уже не смог вернуться к игре. Это могло случиться в любой момент, даже если бы я не пел. Я так глупо запаниковал… — Не кори себя, — Донхэ протягивает руку и осторожно касается тёплыми пальцами плеча Хёкджэ, явно стараясь поддержать поникшего «барабанщика». — Тебе почти удалось нарушить все планы Чонсу, а это не так-то просто сделать. Ну и когда ты запел… не знаю, обратил ли ты внимание, но зал попросту замер. Ты всегда умел создать нужное впечатление, так что фанаты не обвиняют тебя. Они в ужасе… и сочувствуют тебе, как и мы. В итоге всё равно всё вышло по-твоему, как и всегда. Я горжусь тобой, Ынхёк, да и ребята тоже. — Чтож… наверное, ты прав, — морщится Хёк, но руку с плеча не убирает — сейчас такое тёплое, жизненное прикосновение кажется ему очень нужным и успокаивающим. — Шивон сказал, что они уже начали переживать, что я справлюсь, и им придётся придумывать новые отмазки, чтобы не соглашаться на интервью со мной и вами. Кажется, я заставил вас всех понервничать. — Ну, нас твой побег не особо удивил, — признаётся лидер группы, очень тихо и неспешно, словно не зная, как парень отреагирует на его слова. — Учитывая твой перфекционизм по части выступлений… мы уже давно гадали, допустишь ли ты хоть раз ошибку на сцене и как себя поведёшь. Но в таком твоём состоянии… я решил побежать за тобой. Боялся, что ты снова упадёшь в обморок. — Вот как… — вздыхает Хёкджэ, с трудом сглатывая из-за пересохшей глотки. — Спасибо тебе, Донхэ. И за честность, и за то, что оказался рядом. Я… постараюсь поговорить с Хичолем. — Ладно… ты вроде пить хотел, — вспоминает Донхэ, продолжая наблюдать за Хёком. — Тебе принести кружку или… может, ты захочешь посидеть за столом вместе со всеми? Обычно ты не ночевал в общежитии и мы сидели так без тебя, но… я подумал, вдруг тебе захочется? — Знаешь, лучше я всё-таки пойду на кухню, — решает Хёкджэ, осторожно поднимаясь на ноги и устало потягиваясь. — Я перенервничал, но я вроде ещё не калека, так что… — Вот уж кого, а тебя никто никогда не назовёт калекой, — Донхэ слабо улыбается, поднимаясь с постели следом за Хёком. — Нам стоит поучиться у тебя силе духа. На это Хёкджэ совсем нечего ответить, но похвала лидера группы разливается теплотой по его сердцу, немного согревая парня изнутри. — «Когда Донхэ говорит, что верит в тебя — хочется стараться ещё больше, чтобы хоть немного отплатить ему за всю заботу и поддержку…» — думает Хёк, коротко улыбнувшись Донхэ, чтобы тот не сомневался, что его услышали. Просто ответить Хёкджэ сейчас действительно нечего — он сильно хочет пить, а также нужно посидеть с ребятами за столом и переговорить с Хичолем, по возможности, присмотревшись к нему. С этими мыслями Хёк и выходит из комнаты, отправляясь на кухню в сопровождении Донхэ, тихо ступающего следом за ним. — Донхэ, ну мы же тебе говорили, что ты Ынхёка разбудишь, — Йесон первый замечает, что вместе с лидером группы пришёл и Хёкджэ — и чуть покачивает головой, не решаясь отчитывать Донхэ более серьёзно. — Ну как ты, Ынхёк? — Нет, Донхэ меня не будил, правда. Я просто пить захотел, — Хёк смущённо спешит пояснить ситуацию, стараясь не коситься на притихшего Хичоля, который жадным взглядом рассматривает его, но ничего не говорит. — Я… вроде мне лучше. Можно посидеть с вами? — Ну и хорошо тогда. Конечно, садись, — Чонун поворачивает голову в сторону Кюхёна, что застыл у плиты, с интересом прислушиваясь к разговору, и обращается уже к нему. — Кюхён, достань тогда и кружку Ынхёка, пожалуйста. Всё равно там стоишь. — Я в швейцары не нанимался, — вполне предсказуемо ворчит макнэ, но, повернувшись и критически оглядев Хёкджэ и сделав какие-то собственные выводы, Кюхён в итоге соглашается и мелко кивает. — Ладно-ладно, сейчас. — Спасибо, Кюхён, — Хёк, конечно, мог бы сказать, что он справится и сам, и заодно уточнить, при чём тут швейцары, но тогда придётся снова вступать в новую ссору с макнэ, так как тот не сдержится от какой-нибудь колкости, так что лучше не доводить до очередной стычки — и просто посидеть с ребятами. Кюхён от неожиданности даже роняет ложку на пол, с тихим стуком, от которого Хичоль чуть было на месте не подпрыгивает, нервно стуча пальцами по столу. Донхэ молча садится на своё место и, неприкрыто покосившись на Хёка, еле заметно качает головой в сторону старшего мембера, словно говоря без слов: «Ну, что я говорил?» И, несмотря на все сомнения Хёкджэ, Донхэ снова оказался прав — можно даже почувствовать волны переживаний, исходящие от Хичоля. Хёку начало казаться, что его разбудило не давящее ощущение собственных опасений и страхов, а то самое пронизывающее отчаяние Хичоля, которое доносилось даже через стенку. Теперь Хёкджэ понимает, что Донхэ не преувеличивал в своём беспокойстве — этот уверенный в себе заводила, ярчайшая звезда, что сияет на сцене, сейчас растерян и в чём-то напуган. — «Он действительно не хочет становиться заменой Ынхёка на сцене…» — убеждается Хёк, даже стыдясь своих собственных мыслей, что он позволил себе из-за паники и угрызений совести так думать о Хичоле. — «И даже если у него всё-таки были свои ссоры с Ынхёком, он бы не стал ему вредить таким образом. Он не хочет становиться заменой Ынхёка, значит, и мотива для того, чтобы убивать, у Хичоля точно нет. Он неглуп и прекрасно понимал бы, к чему это всё приведёт…» Но вопрос о убийце Ынхёка остаётся открытым: Хёк не может забыть слова брата о том, что он на скорости сразу же почувствовал разницу между поездкой до общежития — и поездкой с Хёкджэ. В то, что это сделал какой-нибудь случайный псих, не знающий, чья это машина, Хёк тоже не верит — незнакомец скорее всего бы проколол шины, но тогда и далеко они бы не уехали. Но если с первого взгляда Ынхёк не заметил разницы — всё было сделано неслучайно и нарочито неприметно, чтобы тот ни о чём не догадался. — «И раз это не Хичоль, то… кто бы это мог быть?» Но сейчас, сидя за столом, Хёку не стоит об этом думать — хотя бы потому, что ему нужно многое обсудить с ребятами, и по возможности, умудриться успокоить Хичоля, чтобы не тянуть время до какого-то отдельного разговора. Но Кюхён пока не спешит с чаем — да и чайник ещё не закипел, так что, прокашлявшись в кулак и привлекая тем самым к себе внимание, Хёкджэ тихо начинает разговор: — Вообще, я хотел поблагодарить всех вас за то, что прикрыли меня на сцене. В тот момент… я не понимал, что делаю. — Не бери в голову, Ынхёк, — Йесон пока единственный решается участвовать в диалоге: Кюхён торчит у плиты, Хичоль продолжает молчать, а с Донхэ Хёк в целом уже прояснил этот вопрос, потому лидер группы и не встревает в разговор. — Мы рады, что ты нашёл в себе силы, чтобы запеть — и продержался почти до конца выступления. Верно, Хичоль? — А? Да… да, мы рады, — Хичоль снова вздрагивает, нервно принимаясь поправлять свою прическу, но Хёкджэ, понимая, что недомолвку с ним нужно решать срочно, протягивает руку и мягко касается плеча старшего мембера, осторожно добавляя: — Ты отлично играл, Хичоль. Сонмин включил мне трансляцию фестиваля на своём телефоне, так что я всё видел. Без тебя Донхэ пришлось бы спешно уводить вас со сцены. — Это правда, — Донхэ всё-таки решает поддержать Хёкджэ, пусть даже изначально лидер группы говорил о том, что «Ынхёк» должен справиться сам с этим разговором. — Благодаря тому, что ты, Ынхёк, научил Хичоля играть на барабанах, мы смогли избежать многих проблем. — Но всё-таки было бы лучше, вернись ты на сцену скорее, Донхэ, — ворчит Кюхён, снимая закипающий чайник с плиты и разливая кипяток по чашкам. — Мы уже не знали, как время потянуть. Может, проще было всем уйти со сцены. — Нет, Кюхён, не проще, — Йесон поднимается с места, чтобы помочь макнэ перенести кружки с чаем и обходит стол, подходя к Кюхёну. — Сам подумай — если бы мы ушли, фанаты не дали бы нам даже с парковки спокойно выехать. Или ты думаешь, что Чонсу вышел бы на сцену и сам всё объяснил? — Он бы не вышел… — вздыхает Хёкджэ, убирая руку с плеча молчавшего Хичоля и замечая, как Донхэ пытается привлечь его внимание, чтобы парень промолчал о том, что происходило в уборной. Но Хёк хочет быть честным хоть в чём-то, учитывая всё то, о чём ему приходится молчать до сих пор, потому парень тихо добавляет: — Как сказал Шивон — они рассчитывали, что я не выдержу и сорвусь, даже не запев. Сейчас многие журналисты хотят провести моё интервью… или ваши. Наверное, Донхэ не стоило бежать за мной, но я ему очень благодарен за помощь. И вам тоже. Благодаря всем вам фанаты спокойно восприняли мой… трусливый побег. — Тогда понятно, чего Чонсу так вцепился в этот фестиваль, — фыркает Кюхён, с тихим стуком поставив кружку перед Хёкджэ и садясь на место со своей кружкой, пока Йесон переносит кружки для Хичоля и Донхэ на обеденный стол. — Как знал, что не будет всё так просто. Ладно хоть охрану обеспечили. — Спасибо, Кюхён, — Хёкджэ придвигает к себе кружку, не обращая внимание на то, как макнэ снова удивлённо покосился на него — учитывая не самые доверительные отношения между Ынхёком и Кюхёном, к таким любезностям младший участник наверняка не привык. Но Хёк всегда старается быть вежливым, и перестроиться уже не сможет, пусть он здесь лишь играет роль Ынхёка. Да ещё и Кюхён упустил такую прекрасную возможность поддержать тему «трусости Ынхёка», так что остаться на приятной ноте разговора всё-таки хотелось. Замолчав, парень осторожно отпивает немного горячего чая, чтобы не обжечься, и, чуть причмокнув губами, Хёк опускает голову, рассматривая содержимое своей кружки, гадая, почему Хичоль до сих пор больше ничего не сказал. — «Он всё-таки злится на то, что я сбежал? Или…» Додумать Хёкджэ не успевает: как только он ставит кружку обратно на стол, Хичоль словно срывается с цепи, как дикий зверь, который не терял надежды вырваться на свободу. Недовольно рыкнув, корейский солист резко разворачивает Хёка лицом к себе и несильно встряхивает парня за плечи, сердито глядя на него: — Знаешь что, мой дорогой? Что бы ты там себе ни надумал, знай — я никому не позволю называть тебя трусом, даже тебе самому. И плевать, что фанаты теперь знают о моих умениях — тебя здесь никто не сможет заменить. Никто и никогда, ты понял меня?! — Хичоль… — даже опешив от неожиданности, Хёк болтается в его руках, едва успевая фокусировать свой взгляд то на старшем мембере, то — на встревоженном Донхэ, еле заметно качнув ему головой, чтобы тот не вмешивался. Хёкджэ чувствует через толстую ткань свитера, как Хичоль неосознанно сильно впился в его плечи ногтями, и эта едва заметная дрожь его пальцев так тесно переплетается с обреченностью, что плещется в его глазах, практически прорывается наружу в готовом сорваться голосе, что Хёк понимает кое-что ещё: Хичоль тоже безумно устал. — «А ведь я никогда не думал о том, как через всё это проходят остальные… Я видел только Донхэ и его переживания», — корит себя Хёкджэ, не спеша с ответом, чтобы старший мембер мог выговориться, если ему хочется. Хёку, к его стыду, всё казалось, что остальные справляются с этим стрессом легко и непринуждённо — Кюхён привычно огрызался, Йесон казался таким же спокойным и рассудительным, а Хичоль… — «Он же держался столько времени… он поддерживал меня и Донхэ, не позволяя себе подумать о собственных чувствах», — понимает Хёк, и от этого его чувство вины само пронзает сердце Хёкджэ насквозь, напоминая то, в чём ещё недавно парень был готов обвинить этого невероятно преданного человека. — «А ведь он считает, что его лучший друг пострадал в аварии, что Ынхёк выжил и скорбит по потере брата… Хичолю тоже всё это время было очень тяжело. Нет, Ынхёк, Хичоль точно не причастен к твоей смерти…» — думает Хёкджэ, аккуратно убирая руки старшего мембера со своих плеч, после того, как парень убедился, что Аска лишь тяжело дышит и молчит, ничего больше не говоря. — «И я выясню, кто за всем этим стоит… Но не сейчас, не сегодня. Хичоль готов на всё ради тебя… да и Донхэ тоже. Значит, это был кто-то другой…» Но Хичоля нужно было успокоить, причём как можно скорее. Самый яркий и уверенный в себе участник группы уже не справляется с собственными переживаниями, и Хёку стоит срочно что-то предпринять, пока группа не начала разваливаться на части. — «Раз я обещал тебе, что постараюсь не дать твоим трудам стать напрасными… я должен приходить в себя, любой ценой», — думает Хёкджэ, с пониманием глядя на растерянного Хичоля и, когда тот нехотя отстраняется от «своего лучшего друга», Хёк сам подаётся ближе к нему и крепко обнимает парня за плечи, чувствуя, как быстро бьётся его сердце. От Хичоля немного пахнет сигаретами — видимо, в течение этих пары часов парень не выдержал и отправился на один перекур (а, может, и больше), но сейчас этот запах не раздражает Хёкджэ — каждый справляется со стрессом по-своему, так что читать нотации о вредных привычках в такой момент точно не стоит. Для Хёка уже кажется удивительным, что Донхэ до сих пор снова не начал курить — обычно, по рассказам других, парень был уверен, что отказаться от закрепившейся вредной привычки очень сложно, но лидер группы с этим справляется как будто легко и просто. — Я знаю, Хичоль, — тихо произносит Хёкджэ, доверчиво прижимаясь к старшему мемберу, такому ошарашенному и застывшему, не понимающему, как реагировать на происходящее. — Я знаю. Ты играл не ради фанатов. Ты играл ради Ынхёка, который не смог продолжить выступление. И ты прости меня за то, что за все последние дни этот Ынхёк не мог сказать тебе, какой ты замечательный друг. Спасибо тебе. — Ынхёк… — наконец, выдыхает Хичоль, оживая и тоже обнимая Хёка в ответ, нервно прижимая парня к своей груди и немного агрессивно приглаживая свободной рукой его взъерошенные волосы, словно мама-кошка, что решила привести в порядок шёрстку своего проказника-котёнка. — Я же что угодно для тебя сделаю. Да и ребята тоже. Ты только… позволяй нам это, ладно? — Вот уж и не «что угодно». За себя говори, Хичоль, — Кюхён прерывает это выяснение отношений, потянув руку к печенью в тарелке в центре стола. — Поженитесь уже, два голубка. Хёкджэ лишь смеётся, отстраняясь от Хичоля и с благодарностью кивая ему, но Донхэ бросает в сторону макнэ такой тяжёлый взгляд, что тот мгновенно замолкает, начиная усиленно жевать печенье и делая вид, что его ничего, кроме еды, уже больше не интересует. Хёк вопросительно переглянулся с Хичолем, но прямой вопрос парень так и не решается задать — все и так на взводе, так что, чтобы отвлечься, Хёкджэ со слабой улыбкой поправляет густую чёрную чёлку Хичоля, чтобы она лежала ровно, но не попадала в глаза, и этот парень, вспомнив о своей изысканной кошачьей натуре, сразу же воспрял духом, чуть ли не мурча от заботы «Ынхёка». — А ведь Хичоль в чём-то прав, Ынхёк, — в разговор снова вступает Чонун, явно для того, чтобы разрядить обстановку. — Не воспринимай свой срыв такой катастрофой. Скоро об этом все забудут. Бывает, что даже обезьяна падает с дерева , так что однажды ошибиться в чём-то должен был и ты. — Вот-вот. А то только Ынхёк у нас идеальным и оставался. А теперь уже и на человека походить стал — скоро можно будет без намордника выпускать в люди, — Кюхён насмешливо фыркает в свою кружку с чаем, но на всякий случай упорно смотрит на плиту, чтобы не схлопотать новый красноречивый взгляд Донхэ, направленный в его сторону. — «Идеальным?» — растерявшись, Хёкджэ снова косится на Хичоля, уже довольно повеселевшего для того, чтобы отвечать на вопросы — и дальше понимать «Ынхёка» по одному лишь взгляду. — А ведь точно. Только ты у нас на сцене и не ошибался, — соглашается корейский солист, мягко похлопав Хёкджэ по руке в знак поддержки. — Сам посуди, котёнок — Кюхён два года назад чуть со сцены не улетел в зрительный зал, Чонун в прошлом году в проводах запутался, как новогодняя ёлка, наряженная карликами, а я на нашу вторую годовщину слова песни забыл. Ты меня потом из запоя выводил, помнишь? — Попрошу заметить — меня ослепили софитами, а не то, что было у вас, — бурчит Кюхён, но его уже никто не слушает: вспоминая каждый из случаев, ребята легко смеются, переглядываясь, и от этого рассказа Хёкджэ становится немного легче. Действительно, он помнил пару таких помарок, но фанаты довольно быстро забывают о таких вещах, особенно если артисты ведут себя профессионально, а, по мнению Хёка, таких профессионалов, как мемберы DAEKY, ещё надо поискать. Правда, Хёкджэ совершенно не помнит, чтобы Донхэ в чём-то ошибался, потому, просмеявшись, Хёк любопытно интересуется, качнув головой в сторону лидера группы: — А Донхэ у нас по статусу ошибаться не положено, верно? В этот раз чаем подавился уже Донхэ: закашлявшись, он что-то неразборчиво сипит, удивлённо таращась на Хёкджэ, пока Йесон с силой хлопает лидера по спине. Хичоль же, переставая улыбаться так широко, с явной осторожностью поясняет Хёку причину столь неожиданной заминки перед ответом: — А Донхэ у нас на первом концерте в Америке отличился, ты забыл? Он же тогда все слова приветствия перепутал от волнения. Ты тогда его выручил со своим знанием английского, представив его своими словами. — Ах, это… — теперь Хёкджэ понимает, о каком моменте шла речь, хотя на записи с концерта в тот день всё выглядело так лаконично и естественно, словно Ынхёк просто представил себя и заодно лидера группы, заработав тем самым им обоим двойную порцию аплодисментов. Но надо как-то выкрутиться из ситуации, чтобы ребята не таращились на него с таким удивлением, так что, коротко пожав плечами, Хёкджэ как можно беззаботнее отвечает: — Ну… я просто постарался тактично об этом забыть. Сами же говорите — у всех бывают ошибки. К счастью, этот ответ ребята принимают, переглянувшись и улыбнувшись — они явно решили, что благодаря этим воспоминаниям о промахах «их перфекционист-Ынхёк» не воспринимает теперь свою ошибку так тяжело, но основной сложностью в ситуации остаётся то, что Хёкджэ — не Ынхёк. И теперь, уже после допущенного промаха, парню нельзя будет ошибаться ни в чём. — «Больше никаких помарок… никакой слабости», — пытается убедить себя Хёк, чуть было не прослушав тихий и неожиданный ответ Донхэ: — Я тогда думал, что ты мне почти что жизнь спас. Я это никогда не забуду. — «Но ты за это короткое время сделал для меня… для Ынхёка… намного больше», — Хёкджэ очень хочется это сказать, но он заставляет себя промолчать, чтобы не развивать эту тему дальше и не влезть в какую-то неловкую ситуацию, которую он не сможет проконтролировать. Главное, что теперь Хичоль больше не беспокоится из-за произошедшего — и Хёк больше не подумает, что лучший друг Ынхёка может быть виновен в случившейся трагедии. Но то, что с этой аварией было не всё так просто — Хёкджэ в этом не сомневается. — «Мне только нужно немного времени, чтобы я сумел это выяснить…»Ошибки.
9 февраля 2023 г. в 08:32
Сидеть с Ёнуном в фургоне в полной тишине было совершенно не напряжно — Хёку по крайней мере. Ему явно было, о чём подумать, в отличие от нервного водителя, который то тихо тарабанит пальцами по рулю, а то и вовсе присматривается к Хёкджэ через зеркало заднего вида, чтобы убедиться, что тот не потеряет сознание после случившегося. Но Хёка это неназойливое внимание не раздражает — с точки зрения человека, что уже столько лет возит ребят и отвечает за их безопасность, его волнение вполне объяснимо.
Но с другой стороны, строгий менеджер Чонсу тоже отвечает за мемберов группы, причём во многих областях, по сравнению с охранником, который чаще всего исполняет обязанности водителя — и при этом Ёнун выглядит куда более обеспокоенным, чем менеджер, столь ловко провернувший всю ситуацию с «Ынхёком» так, как выгодно агентству. В словах Шивона о том, что тот даже охранникам ничего не рассказал, сомневаться не приходится — у немногословного водителя такое взволнованное выражение лица, словно он уже готов на всех парах поехать в ближайшую больницу, чтобы врачи помогли «Ынхёку» справиться с его стрессом и всеми возможными последствиями.
— Ёнун, я чувствую себя уже лучше, — не выдержав, Хёк как можно спокойнее произносит дежурную фразу, чтобы водитель уже не нервничал так сильно, и даже пытается виновато улыбнуться. — Кажется, я заставил вас всех поволноваться. Мне жаль.
Рослый здоровяк за рулём чуть было не подпрыгивает на месте от неожиданности — судя по всему, Ынхёк нечасто общался с водителем на такие темы, особенно если вспомнить, каким тоном брат вызывал Ёнуна на улицу для помощи с аквариумом. Но ответ Хёка явно успокаивает мужчину, так как, всё-таки повернувшись назад, к заднему сиденью, на котором сидит Хёкджэ, водитель нервно поджимает губы и, чуть помедлив, тихо произносит:
— Я рад, что тебе лучше, Ынхёк. Мы все всполошились из-за того, что произошло. Если тебе дурно, я могу ехать помедленнее.
— Нет… нет, мне лучше как можно скорее оказаться в общежитии, — Хёкджэ решает повторить слова Чхве Шивона, так как чем дольше они будут ехать обратно, тем больше будет шансов, что у Хёка снова сдадут нервы в самый неподходящий момент. — И спасибо за твоё беспокойство, но, думаю, мне просто нужны отдых — и время. Мне не дурно, мне… просто тяжело и я бы не хотел это обсуждать.
— Конечно, как скажешь, — Ёнун не выглядит удивлённым: он лишь мелко кивает, соглашаясь со словами Хёкджэ, и спешно добавляет:
— Если тебе что-то нужно — то только скажи. Твоё состояние для нас превыше всего.
Хёкджэ кивает головой в ответ, но он понимает, что этого мало — с этим водителем ему нужно поддерживать хорошие взаимоотношения, хотя бы на то время, пока Хёк считается для всех Ынхёком. Если менеджер решит, что «барабанщик» готов к корейскому концерту DAEKY, то снова будут эти регулярные репетиции, парней будут отправлять в тренажёрный зал, да и в день концерта Ёнун наверняка будет рядом, ведь мемберов группы нужно постоянно развозить из общежития на их расписание — и возвращать обратно в целости и сохранности. Хёкджэ не знает, разговаривал ли Ынхёк с водителем, как с приятелем, и вообще замечал ли он этого здоровяка, да и смысла думать об этом больше нет. — «Все уже смирились с тем, что «Ынхёк» — другой», — напоминает себе Хёк, тихо вздыхая. — «Так что и моё поведение его уже не удивляет, верно?»
— Ёнун, позаботься обо мне, — Хёкджэ понимает, что эта обыденная в музыкальной индустрии фраза может прозвучать натянуто и неестественно, но всё, что сейчас ему нужно — это убедиться в том, что водитель ответственно относится к своей работе и будет осторожен за рулём. О большем Хёк сейчас и не может просить.
— Да… конечно, Ынхёк, — Ёнуна эти слова застают врасплох, но, помедлив, водитель согласно покачивает головой, демонстрируя, что он исполнит просьбу «барабанщика». — Ни о чём не беспокойся. Здесь ты в полной безопасности.
Снаружи, на парковке, раздаются оживлённые голоса и быстрые шаги — и Хёк рефлекторно поворачивает голову в том направлении, пытаясь что-то разглядеть через тёмную тонировку, но Ёнун тут же бросает взгляд наружу через окно боковой двери, и, раз передние стёкла затонированы не так темно, как на задних стёклах, водитель тут же узнаёт тех, кто приближается к фургону, и спешно добавляет:
— Это свои, Ынхёк. Всё в порядке.
И этих слов Хёкджэ действительно хватает — он невыносимо устал бояться, не доверять и пытаться первому увидеть опасность, так что, облегчённо вздыхая, парень лишь с искренней благодарностью кивает Ёнуну и отодвигается на край сиденья, так как сзади должны поместиться, с учётом его самого, три человека.
— … да, мы с Шивоном останемся здесь. Надо уладить пару вопросов. С вами поедет Сонмин, — Хёкджэ слышит строгий голос Чонсу, и, когда дверь фургона кто-то открывает, парень поворачивает голову и тут же встречается взглядом с Донхэ — встревоженным, нервничающим, желающим как можно скорее оказаться в фургоне, раз ребятам сообщили, что «Ынхёк» уже внутри.
— Ынхёк, ты как там? — спокойный голос Чонуна прерывает этот неловкий момент и, поёжившись, Донхэ первым забирается в фургон, занимая место напротив заднего сиденья, сидя спиной по ходу движения. Хёкджэ не сразу отвечает: он решает дождаться, пока все ребята заберутся в машину — и наблюдает за тем, как Кюхён фактически запрыгивает в фургон, занимая своё, боковое место, и тут же уткнувшись взглядом в мобильный телефон. — «Ну, хоть в чьём-то отношении к «Ынхёку» я могу не сомневаться», — Хёк даже захотел улыбнуться, но так и не решился — его и без непонятных улыбок считают странным.
— Я… в порядке, наверное, — нерешительно признаётся Хёкджэ, когда Чонун садится у другого края сиденья, а вот Хичоль, забираясь в фургон последним, тут же активно плюхается на место посередине широкого сиденья, порывисто обнимая Хёка за плечи и принимаясь нервно жаловаться ему:
— Дорогой, ты всегда будешь моим личным героем! Как ты так играешь все концерты без продыху? У меня так руки устали! Я уж думал, что бицепсы накачаю, как у Донхэ…
— Хичоль, это были просто две песни — не преувеличивай, — Чонсу, не зная, что Хёкджэ в курсе всей этой подставы (ну или зная, но не считая себя за это виноватым), оглядывает ребят, пока Сонмин с каким-то пакетом садится на переднее сиденье. — Так, все в сборе. Едете в общежитие, костюмы отдадите Сонмину — и сидите там безвылазно. Хичоль, тебя это тоже касается — никаких клубов. Что нужно в магазине — закажете охране, они привезут. На пару дней от вас нужно отвести всё внимание.
— А что сразу «Хичоль»? Дома так дома, давно бы так, — огрызается Хичоль, крепче сжимая плечи Хёка в своих руках. — Иди уже решать свои дела, нам ехать пора.
Хёкджэ продолжает молчать в смешанных чувствах, даже когда Чонсу наконец уходит, и они отправляются в сторону общежития: парень не знает, что ему думать о старшем мембере, подозревать ли его в страшных вещах или окончательно отказаться от этого предположения. — «Ынхёк доверял Хичолю… называл своим лучшим другом… Но мог ли он предать Ынхёка?» — Хёк совершенно не хочет об этом думать, но избежать этих мыслей не получается — то, что Хичоль умеет играть на барабанах, но не предлагает свои услуги в качестве временной замены «барабанщика», весьма настораживает Хёкджэ, но в фургоне об этом говорить точно не стоит.
— Что это вообще было? — не выдерживает Кюхён, отложив телефон себе на колени и с любопытством повернув голову в сторону притихшего Хёкджэ. — Ты так палочками швырялся, словно захотел нас на них, как на шампура, нанизать.
— Кюхён, — отрывисто произносит Донхэ, строго зыркнув на макнэ, и тот тут же поднимает руки, показывая, что он «сдаётся»:
— А что я? Тут уже куча статей о нас, в особенности об Ынхёке и Хичоле. Видимо, в зале было полно журналистов. Вам зачитать вырезки?
— «На это и был расчёт Чонсу…» — внезапно понимает Хёкджэ, нервно сглотнув и растерянно обводя салон фургона своим напуганным взглядом. — «Заманить всех этих папарацци на фестиваль, чтобы все увидели, что я до сих пор не справляюсь… Как же это подло с его стороны…»
— Давай сюда телефон, — Йесон наклоняется и требовательно протягивает руку за мобильным телефоном Кюхёна. Хёк уже предположил было, что Чонун просто выключит это чудо техники до конца поездки, чтобы Донхэ не сорвался и не выбросил телефон из фургона на улицу, но, когда Кюхён, чуть подумав, всё-таки отдаёт телефон второму гитаристу, тот сам сосредоточенно пролистывает вкладки, которые просматривал макнэ.
— Ну, если в двух словах, то все поражены внезапно открывшемуся таланту нашего Хичоля, — Йесон коротко обобщает основной смысл всех статей журналистов и, неосознанно поморщившись, Хёкджэ отворачивается к окну, закрыв глаза и стараясь не отпихнуть руку старшего мембера со своего плеча. — «Неужели и Хичоль всё так тщательно продумал, вынудив меня петь?» — Хёку не хочется в это верить, ведь тогда Хёкджэ не может понять, для чего Хичоль столько говорил о дружбе, так чутко заботился о «барабанщике» и был рядом, когда это требовалось. — «Хёк… ты бы сумел развеять мои страхи и мы бы обязательно выяснили, кто покушается на тебя… но один я с этим не справляюсь…» — думает Хёкджэ, снова чувствуя, что ему не хватает дыхания — приходится дышать чаще, прерывисто и нервно, чтобы не задохнуться. — «Как мне узнать, кто желал тебе смерти? Как отыскать правду, когда ты гонишь меня из моих воспоминаний — единственного, что осталось о тебе?»
— Об Ынхёке тоже многие пишут, — Чонун повышает голос и, услышав имя брата, Хёк резко вздрагивает, открывая глаза и понимая две вещи: Донхэ неотрывно смотрит на него, чуть ли не забывая, как моргать, и Хёкджэ сильно сжимает пальцы на своём кулоне, который ему пришлось повесить поверх футболки, так как Ынхёк именно так свой кулон и носил — гордо и открыто, не боясь никого и ничего. Но Йесон не видит сейчас Хёка, так как ему обзор закрывает Хичоль, который с виноватым выражением лица гладит Хёкджэ по плечу, потому гитарист продолжает делиться новостями с ребятами:
— Все журналисты ему очень сочувствуют. Да и фанаты тоже. В статьях куча вырезок комментариев из социальных сетей обеспокоенных фанатов. Они восхищены мужеством Ынхёка, что тот решился выйти на сцену — и что он попросил нас продолжать выступать, но они в ужасе от его состояния. О, они даже собирают петицию о том, чтобы заставить агентство перенести Super Show на неопределённый срок, пока Ынхёк не оправится от стресса. За эти пятнадцать минут они уже набрали пятьдесят тысяч подписей — и их число только растёт.
— Значит, Чонсу не сможет больше торопить нас с концертом. Хоть какая-то хорошая новость, — после этих слов Донхэ явно становится спокойнее, а вот Хёку снова хочется разрыдаться. — «Хоть кто-то в этой индустрии говорит правду?!» — Хёкджэ мог бы закричать, выпустить этот болезненный вопрос наружу, если бы он забыл о самом главном — и он, и Ынхёк тоже врали ребятам, и в основном из-за Хёка. — «Учитывая, сколько я им лгу… я заслуживаю то, что со мной происходит…»
— Да… это он удачно провернул, — неосознанно бурчит Хёкджэ, даже не задумываясь о возможных последствиях — он даже не хотел, чтобы его кто-то услышал, но от того, как в салоне фургона стало тихо и как нервно икнул Сонмин, становится ясно: Хёка услышали.
— Донхэ, давай только без глупостей, — предупреждает Чонун, требовательно вытягивая руку вперёд. — Отдай мне свой телефон. Сейчас же.
Хёкджэ не сразу понял, почему Йесон так всполошился, а Кюхён и вовсе вжался в кресло, стараясь не отсвечивать в поле зрения лидера группы, но застывшая гримаса шока на лице Донхэ, пока Чонун ловко выковыривал мобильный телефон из его ослабевших пальцев, не предвещает ничего хорошего.
— Так значит… Чонсу устроил этот фестиваль, чтобы отсрочку требовали фанаты? — ледяным, практически убийственным тоном процедил Донхэ, шумно выдыхая через нос. — Так?
— Подожди… так это значит, что старик хотел, чтобы ты сорвался, Ынхёк? — ахает Хичоль, практически застыв на месте и не зная, что делать в этой ситуации. — А я-то думал, что ты не выдержал из-за того, что я попросил тебя спеть… Ынхёк, милый…
— Нет… нет, это было не из-за тебя. Там… — поморщившись, Хёк вздыхает, осторожно убирая руку Хичоля со своего плеча и чуть пожимая его пальцы — старший мембер сейчас очевидно в ужасе, и, несмотря на то, что страшные предположения Хёкджэ не ушли окончательно, в нынешний дрожащий от волнения голос Аски Хёк верит без тени сомнения. — Там просто всё накопилось… да и я сбился с ритма — и… это было глупо. Простите меня.
— Котёнок, тебе не за что просить прощения, — Хичоль не выдерживает и обнимает Хёка за плечи, прижимая парня к себе и с практически материнской заботой принимаясь гладить его свободной рукой по слегка встопорщенным рыжим волосам. — Особенно когда оказалось, что это было ловушкой Чонсу — хотя и без этого тебя бы никто ни в чём не обвинил. А ты… ты знал об этом?
— Нет, не знал, — признаётся Хёкджэ, понимая, что если Донхэ узнает о том, что Сонмин тоже был в курсе ситуации — от бедного помощника менеджера останутся только ботинки. — «Да и именно благодаря Сонмину я всё это узнал, так что…» — прокашлявшись, Хёк, решив умолчать часть информации, тихо добавляет:
— Мы с Сонмином сидели в гримёрке, когда пришёл Шивон и рассказал об этом. Если я правильно понял его, они приняли такое решение, чтобы…
— То есть, и Шивон был в курсе?! — взбешённый Донхэ резко оборачивается назад, к бледному, как смерть, помощнику менеджера, и гневно рычит. — Сонмин, дай мне телефон. Живо.
— Донхэ, не надо… — Хёк вяло пытается возражать, но невысокий парнишка лишь крепче прижимает к себе свои вещи, испуганно мотая головой и бормоча:
— Донхэ, пожалуйста, успокойся…
— «Успокойся»?! Чонсу зашёл со своими экспериментами слишком далеко! — понимая, что от Сонмина он помощи не дождётся, Донхэ нервно дёргает за ручку дверцы фургона, позабыв о том, что в целях безопасности водители должны блокировать двери во время движения. — Ёнун, остановись и разблокируй двери. Сейчас же.
— «Если он вернётся обратно — может произойти всё, что угодно…» — понимает Хёкджэ и, спешно высвобождаясь из хватки Хичоля, парень пытается привлечь внимание Донхэ и вразумить его, остановить любым способом, чтобы в порыве эмоций лидер группы не сделал только хуже. — «Может разгореться такой скандал, что группу и вовсе решат распустить…» — с ужасом думает Хёк и, взглядом он надеется отыскать поддержку от остальных, так как ребята тоже понимают, чем это чревато.
— Донхэ, тебе и вправду нужно успокоиться, — тихо произносит Хичоль, покосившись на Хёкджэ. — Сейчас для этого не время.
— Я не шутил, когда говорил Чонсу, что подниму вопрос о его увольнении, если он снова перейдёт черту. Шивон обещал поговорить с ним — а в итоге они оба устраивают какие-то игры за нашими спинами?! — в словах Донхэ безусловно был толк, но Хёк уже успел понять: на эмоциях лидер группы не может мыслить рассудительно. И Хёкджэ уже сожалеет о том, что проболтался, когда ребята переживают за него — но и отпустить Донхэ разбираться со стаффом Хёк не может.
— Донхэ, по-моему, Ынхёк хочет что-то сказать, — Кюхён неожиданно вступает в разговор, что удивляет Хёка: обычно, когда лидер группы злится и теряет контроль над своими чувствами, макнэ благоразумно помалкивает, но сейчас он словно сознательно вызывает огонь на себя. И действительно, гневно зыркнув в сторону Кюхёна, Донхэ обдумывает услышанное и, вздохнув, выжидательно смотрит на Хёкджэ, решив дать тому высказаться. — «У меня нет права на ошибку…» — понимает Хёк и, набрав в грудь побольше воздуха, он мягко просит:
— Ёнун, останови машину, пожалуйста.
— Конечно, Ынхёк, — отзывается молчавший до этого водитель, который явно не решился исполнить просьбу Донхэ, когда тот так злился и кричал на всех. Машина плавно качнулась вперёд, отчего все немного пошатнулись на своих местах, а после, когда фургон остановился, внутри повисла мрачная тишина — парни как будто не решаются даже вдохнуть свободно, когда Донхэ настолько разъярён.
— Донхэ, если ты хочешь вернуться и разобраться с ними обоими, то Ёнун отвезёт тебя вместе с ребятами, а мы с Сонмином дойдём до общежития пешком, — дрожащим голосом произносит Хёкджэ, заставляя себя выпрямить спину, чтобы не казаться окончательно разрушенным. — Одного я тебя к ним не отпущу и устраивать разбор полётов по телефону не позволю. Да, они поступили неправильно, но на них я не злюсь. Я ни на кого, кроме себя, не злюсь — и я очень хочу попасть в общежитие и уже наконец отдохнуть.
Ребята продолжают молчать, недоумённо переглядываясь: слова «Ынхёка» их явно удивляют. Хёк не знает, приходилось ли его брату ставить условия Донхэ в каких-то вопросах, но сейчас парень попросту не видит другого выхода — иначе быть беде, потому он добавляет, неосознанно всхлипнув на последних словах:
— Что сделано — то сделано, да и зато теперь отсрочка концерта никого не удивит. Тебе решать, Донхэ: или мы все забываем об этом и едем в общежитие вместе — или мы с Сонмином выходим, а ты поступай, как считаешь нужным. Я… я не хочу больше ссор. Я не могу так больше.
Донхэ не находится с ответом: неотрывно глядя на Хёка, парень явно ощущает себя таким беспомощным: его желание защитить «Ынхёка» вполне понятно, но сейчас это желание ничем не поможет ни Донхэ, ни группе, ни Хёкджэ, и уж тем более не поможет самому Ынхёку. Лидер группы оказался загнан в ловушку, и Хёк не может сейчас надавить на жалость Донхэ, сказав «пожалуйста» и снова позволив себе разрыдаться — если парень продолжает оставаться в группе, его должны научиться воспринимать всерьёз, даже если у Донхэ перед глазами до сих пор тот заплаканный парень в уборной, что захлебывался своими слезами. — «Хочу я этого или нет, но я должен заставлять себя справляться со всем этим», — понимает Хёкджэ, потому и молчит, не торопит Донхэ, давая ему время на то, чтобы принять взвешенное решение.
— Донхэ, Ынхёк прав, — Чонун, держа в руках два мобильных телефона, единственный решается прямо высказаться в поддержку слов «барабанщика», внимательно глядя на растерянного лидера группы. — Выходки Чонсу — это дело десятое. Позже Шивон наверняка нам всё объяснит и мы поговорим в спокойной обстановке. Ты уверен, что хочешь поехать разбираться сейчас, когда Ынхёк в таком состоянии? Да и нам всем нужно отдохнуть и уже наконец успокоиться.
— Я… — Донхэ запинается в словах, глядя то на Йесона, то на Хёкджэ, и не зная, как ему согласиться с этими доводами — ни для кого не было секретом, что лидер группы хочет защитить своих мемберов от любого обмана, и по мнению Хёка, парни ценят в Донхэ это качество, но особо контролировать эти порывы не могут. Но, к счастью для Хёкджэ, Йесон решил взять командование этим маленьким миром на себя, так как он поднимается с сиденья и спокойно добавляет:
— Вот и отлично. Всё, разобрались? Едем домой? Тогда садись к окну, а вы двое — двигайтесь. Нечего двери выламывать. Ёнун, мы можем ехать дальше. Сонмину уже надо возвращаться.
— Ещё один со своими махинациями, — ворчит Хичоль, но, уже не скрывая улыбки, послушно двигается на место Чонуна и тянет Хёка за собой, чтобы притихший Донхэ занял место у окна — а сам Чонун садится на место лидера группы, оглядывая результат этих перестановок и удовлетворённо кивая:
— Вот так-то лучше. А телефоны свои дома получите. И чтоб без глупостей — Кюхён, тебя это тоже касается.
— А что я? Думаешь, пойду собирать гневные петиции о требовании концерта на этой неделе? — фыркает макнэ, обиженно поёжившись и скрестив руки на груди, даже слегка насупившись. — Я тоже хочу домой. Мне этот фестиваль сразу не понравился.
— Нет, я так не думаю, — успокаивающе произносит Йесон, покачав головой, пока машина наконец снова трогается с места. — Просто давайте не будем это обсуждать здесь и сейчас. Всё закончилось, мы все справились с этим выступлением — и то, что Ынхёк всё-таки запел, не оставило равнодушным ни одного зрителя. Давайте лучше Ёнун включит музыку, а мы просто помолчим и уже спокойно выдохнем.
— «Здравое предложение…» — думает Хёкджэ и, украдкой повернув голову в сторону замолчавшего Донхэ, парень еле сдерживается, чтобы не вздохнуть — лидер группы кажется таким виноватым, словно он уже успел обвинить себя во всём: в срыве «Ынхёка», в том, что он проглядел намерения Чонсу и Шивона — ну и в назревающей ссоре здесь, в фургоне. — «Ты ни в чём не виноват… Ты просто хочешь поступать правильно», — Хёк очень хочет это сказать, но Ёнун уже включает музыку, послушавшись Йесона, и потому говорить всем стало не о чем.
Хёкджэ, не следя за дорогой, наконец понимает, как он устал после всего, что произошло, и, тихо зевнув, хоть и прикрыв рот рукой, парень неосознанно опускает голову на плечо Донхэ, уже не находя сил, чтобы держать её ровно. Лидер группы тут же вздрагивает — и буквально превращается в статую: Хёк чувствует, как напряжены плечи Донхэ, и собственное воспитание и нарастающее чувство стыда практически требуют, чтобы он поднял голову и боролся со сном, чтобы не беспокоить парня, но после такой эмоциональной встряски на пустые формальности и рамки приличия Хёкджэ уже не способен. — «Зато теперь Донхэ не сможет отобрать свой телефон и заставить Ёнуна остановить фургон…» — единственное, чем Хёк может оправдаться перед самим собой, чтобы потом не мучаться от очередного чувства вины. Он практически моментально засыпает, не слыша ни громкую музыку, ни удивлённые восклицания Хичоля — Хёк тут же проваливается в сон, держа связь с реальностью только через свою левую руку, которой он опирается о сиденье, чтобы не соскользнуть щекой с плеча Донхэ — и через то, как нерешительно и осторожно лидер группы принимается поглаживать его пальцы своей тёплой, но подрагивающей от нервов рукой. — «Как же мы все устали…»