Цветок и нож

«Я сжигаю мосты И жар опаляет моё лицо. Прошлое становится недостижимым. Я подбрасываю дрова и раздуваю огонь. Я знаю — у меня нет пути назад» © Starset — Point of No Return

      Хёкджэ вполне логично предполагал, что его отъезд всё-таки останется незамеченным для Донхэ, хотя бы до тех пор, пока парень сам ему об этом не расскажет. И в этом предположении всё-таки была своя логика — никто не звонил Хёку, кроме Хичоля, который пообещал, что промолчит о том, что «Ынхёк» сегодня был на квартире, так что Хёкджэ возвращается в общежитие с приподнятым настроением, ровно до того момента, пока не открывает входную дверь, заходя в общежитие.       — Донхэ звонил, — тут же с чрезмерным энтузиазмом сообщает Кюхён, проходя по коридору в сторону гостиной. И в этих двух простых словах при любой иной ситуации ничего такого особенного не подразумевалось бы, но в интонации макнэ Хёк отчётливо распознаёт ту истину, которую Кюхён так доходчиво умеет донести:       — «Тебе пиздец, Ынхёк».       И с этим посылом было трудно поспорить: пожалуй, масштабы надвигающейся бури до конца не понимал лишь сам Хёкджэ, но даже он после слов Кюхёна фактически смирился с обстоятельствами, хотя парню пришлось довольно сильно сдержаться, чтобы не выругаться хоть и прилично, по рамкам Ынхёка, но всё-таки довольно нетактично. Так что, сделав глубокий вдох, Хёк лишь покачивает головой и задумчиво произносит:       — Чтож, тогда мне следует позвонить ему как можно скорее. Можешь отнести пакет на кухню? Я забрал продукты из… морозилки.       Объяснять Кюхёну, что такое изотермический контейнер, тогда как Хёкджэ сам до конца это не понимает — было бы гиблым делом, а назвать это место хранения продуктов холодильником у парня не повернулся бы язык: он сам с утра проболтался о том, что на квартире Ынхёка холодильника как такового попросту нет. Но, несмотря на то, что макнэ таращится на него с явным подозрением, Кюхён всё-таки согласно кивает и забирает предложенный пакет, недовольно буркнув перед тем, как уйти на кухню, оставляя Хёка в коридоре в одиночестве:       — Ужинать давно пора. Шевели костями.       Решив не возражать, раз макнэ согласился помочь донести пакет с продуктами до кухни, Хёкджэ наконец разувается и убирает куртку Ынхёка на вешалку, стараясь не трусить и не накручивать себя перед разговором с Донхэ. — «Ну он же взрослый человек. Он поймёт, что мне это было необходимо», — пытается убедить себя Хёк, пока тщательно моет руки с мылом. — «Наверное, я зря так беспокоюсь».       Но волнение не покидает Хёкджэ: Кюхён не просто намекнул, он фактически ткнул Хёка носом в то, что у парня будут проблемы, но почему-то за всё это время Донхэ так и не позвонил ему и не устроил выволочку напрямую. — «У него всё в порядке?» — беспокоится Хёкджэ, потому, поспешив вернуться в комнату, он фактически бросает сумку брата на постель, чтобы поскорее переодеться в более привычную одежду и уже наконец позвонить лидеру группы, пока тот не надумал себе невесть чего об отсутствии «Ынхёка» в общежитии. Только решить — намного проще, чем сделать: Хёкджэ продолжает задумчиво таращиться на экран мобильного телефона брата, всё не решаясь нажать пальцем на окно для ввода сообщения в диалоге с Донхэ, чтобы начать такой необходимый разговор.       — А ты у нас опять на диете, Ынхёк? Ничего ведь не ел весь день наверняка, — столь неожиданно зазвучавший голос Чонуна даже пугает Хёка, отчего парень чуть было не выпускает телефон из рук, резко повернув голову в сторону гитариста, который торчит на пороге комнаты уже невесть сколько времени. Пытаясь скрыть своё замешательство, Хёкджэ спешно приглаживает свою чёлку, переложив телефон в другую руку, и как можно беззаботнее отвечает:       — Да, я ужасно проголодался, честно говоря. Сейчас позвоню Донхэ, чтобы он не волновался — и приду. Начинайте без меня.       — Знаешь, как по мне, наш лидер вполне подождёт ещё двадцать минут, — Йесон невозмутимо пожимает плечами, продолжая внимательно наблюдать за нервничающим «барабанщиком». — Тебе поесть надо в первую очередь, и сомневаюсь, что Донхэ будет в восторге, если ты хлопнешься в обморок от голода. Пошли. Получить от него моральную затрещину ты ещё успеешь.       И с порой загадочной логикой Чонуна было трудно поспорить — вряд ли лидер группы разозлится за это время ещё сильнее, а вот немного подостыть Донхэ вполне может, так что Хёкджэ, возможно, не стоит лезть на рожон, ведь всё ещё может обойтись.       Но, кажется, ребята недооценили нетерпеливость Донхэ, так как, едва Хёк успевает сесть за обеденный стол, у Йесона начинает звонить телефон. Закашлявшись, Кюхён стучит по своей груди кулаком, чтобы не задохнуться окончательно, поперхнувшись, а Хёкджэ нервно таращится на невозмутимого Чонуна, пока тот со вселенским спокойствием достаёт свой мобильный телефон из кармана домашних штанов, чуть ли не покачивая головой в ритме специфического мотивчика, и наконец отвечает на вызов, поднося телефон к уху:       — И снова здравствуй, Донхэ.       — «Ну всё, мне конец», — думает Хёкджэ, и, когда он видит, что, откашлявшись, макнэ группы повернулся в его сторону, парень понимает — Кюхён думает в точности о том же. Возможно, об этом думает и Йесон, но ему хватает не то выдержки, не то такта, чтобы не говорить об этом вслух или как-то показывать это и без того нервничающему «Ынхёку». Более того, гитарист продолжает диалог с Донхэ в весьма нестандартной манере, отвечая коротко и по существу:       — Да. Да, Ынхёк вернулся. Нет, он не может сейчас тебе позвонить. Он занят. Он ужинает. Да, я тоже ужинаю. И Кюхён, вообще-то, тоже. Ага, и тебе приятного аппетита. Ну, ты же ещё будешь есть, верно?       — «И что он пытается сделать? Довести Донхэ до того, что тот рванёт на своей машине обратно в общежитие?» — вздохнув, Хёкджэ приоткрывает было рот, чтобы подать голос и переключить внимание Донхэ на себя, желая прекратить этот бессмысленный диалог, но Йесон строго грозит ему пальцем, заставляя Хёка помолчать, и всё также спокойно разговаривает с Донхэ:       — Конечно, мы все тут за столом. Нет, я не буду давать трубку Ынхёку. Да, он ест. Нет, я не буду его фотографировать. Вообще — я тоже хочу есть, Донхэ. Нет, Ынхёк тебя не слышит. Ну разумеется, меня он слышит. Всё, мы ужинаем. Ынхёк позвонит тебе позже. Ну, как он обещался, по крайней мере. Всё, пока.       — «Надо будет потом спросить у Донхэ, откуда у него столько терпения», — думает Хёк, не без ужаса наблюдая за этой развернувшейся сценой: Кюхён, немного отойдя от шока, продолжает поглощать свою порцию ужина, разве что старается как можно тише касаться палочками тарелки, чтобы не шуметь, а Йесон всё это время так легко и умело убалтывает нервничающего лидера группы, отвлекая его на другие, по мнению гитариста, более важные вещи. Всё это кажется Хёку каким-то мистическим и волшебным способом — так легко и естественно переключить внимание встревоженного Донхэ, — но для парней, наверное, подобные занятия считаются чем-то привычным, раз словам Йесона Кюхён не удивился ни на йоту.       Но делать нечего — Чонун уже завершил вызов и, с выражением лица «ничего особенного не произошло», парень продолжает есть, явно не собираясь комментировать произошедшее. Хёку приходится снова покориться опыту мемберов группы и наконец поесть, пусть аппетит у него пропал от слова «совсем». Правда, Хёкджэ зря рассчитывал на то, что его на время ужина оставят в покое: макнэ группы явно не давало покоя содержимое пакета с продуктами, так как, прервавшись от поедания ужина, Кюхён любопытно вопрошает:       — И что съедобного ты припёр с квартиры? И сколько оно там пролежало?       — Это всего лишь пара пачек замороженных овощей, и остатки алкоголя, — Хёкджэ откладывает палочки на стол и пожимает плечами, не зная, что ещё на это ответить, так как вопрос довольно безопасный и практически бессмысленный. — Всё лежало в морозилке и срок годности вполне приемлемый, так что это можно есть спокойно. Просто я не вижу смысла держать еду в квартире. Сомневаюсь, что я буду там оставаться надолго.       — Чего это ты к своей квартире охладел? — недоверчиво уточняет Кюхён, не обращая внимания на красноречивое покашливание Йесона. — Ты ведь там жил фактически. Что, счета за коммуналку возросли?       — «И что мне ответить?» — Хёкджэ молчит, беспомощно глядя на макнэ, явно привыкшего разговаривать с Ынхёком таким образом, колюче и словно специально выводя его на конфликт. Хёк уверен, что в скором времени он с помощью стаффа продаст эту квартиру, но какую отмазку придумать, чтобы это выглядело правдоподобно — Хёкджэ не знает. Решив, что уклончивая правда будет более честным и разумным подходом, Хёк отодвигает тарелку, на которой ещё осталась еда, от себя, и поднимается на ноги, стараясь не зацикливаться на том, как тут же переглянулись гитаристы, словно заговорщики.       — В этой квартире всё напоминает мне о брате. После концерта я скажу Чонсу, чтобы он нашёл на неё покупателя — и больше я не хочу это обсуждать. Надеюсь, кому-то она принесёт больше счастья, чем мне, — тихо отвечает Хёкджэ, надеясь, что он не расплачется при парнях, и, забыв о пакете с продуктами, что стоит рядом с холодильником, Хёк просто уходит с кухни, позорно сбегает, так как больше ничего не хочет слышать от Кюхёна, который совсем ничего не понимает, если до сих пор продолжает вести себя так агрессивно с «мембером группы», который еле как находит силы на то, чтобы вставать утром с кровати и встречать новый день. Хёкджэ невероятно устал думать одновременно о стольких вещах, хранить столько деталей собственного обмана в памяти, так что с квартирой он решил не врать — и пусть это решение было довольно спонтанным, но единственно правильным, так как от его слов Кюхён за столом тут же замолчал и съёжился так, словно перед ним сейчас был не Хёк, а дикий и голодный зверь, что вырвался из клетки.       — «А ведь я даже голос не повысил», — напоминает себе Хёкджэ, устало садясь на кровати и доставая из ящика дневник брата — то, что хоть немного отвлекает его от реальности, создавая иллюзию, что Ынхёк по-прежнему жив. Хёку сейчас было совершенно всё равно, что сделают гитаристы: позвонят Донхэ и Хичолю, создадут новый повод для паники, сообщат Шивону или просто промолчат об этом откровении, сделав вид, что они совершенно ничего не знают. Хёкджэ внезапно понял, что он перестал бояться — никто до сих пор так и не заподозрил подмену, а остальные вопросы он вполне может решить в стиле Ынхёка — просто собравшись с силами ещё один раз, после концерта, и решив почти все свои проблемы разом: сперва продав квартиру брата, затем «вступив в наследство» и получив доступ к своим счетам, а по итогу и вовсе объявив о своём уходе, даже если у ребят будут от этого проблемы. — «У них и так были бы проблемы, сообщи я всем правду ещё в больнице», — напоминает себе Хёкджэ, перелистывая страницу за страницей. — «Я делаю только хуже — а уход «Ынхёка» все они воспримут спокойно, так что бояться мне нечего».       — Можно? — тихий стук в дверной косяк и негромкий голос Чонуна отвлекают Хёка от собственных мыслей, потому, вздрогнув от неожиданности, парень растерянно таращится на гитариста, не понимая, что тому нужно, но в итоге молча кивает, не находя причины, чтобы сказать «нет». К тому, что Йесон всё равно сделает, что хочет и как хочет, Хёкджэ уже успел привыкнуть, чтобы этому удивляться.       — Ты почти ничего не съел. Может, хоть в комнате поешь? — уточняет Чонун, подходя ближе и усаживаясь на краю постели Донхэ, словно догадываясь, что парню сейчас нужно пространство. — Сам знаешь, тебе нужно есть, чтобы не попасть снова в больницу.       — Может, попозже. Сейчас я больше не хочу, — мягко отказывается Хёкджэ, поморщившись. — Можете просто оставить мою тарелку. Я потом доем и вымою её.       — Поздно. Кюхён там в знак извинений намывает посуду, — хмыкает Йесон, покачав головой. — Кстати, он изъявил желание завтра потушить эти твои овощи. Ты только не злись на него — он же иначе разговаривать не умеет.       — Я не злюсь, — Хёкджэ лишь пожимает плечами, закрыв ежедневник брата и устало посмотрев на гитариста. — Но я не люблю, когда меня допрашивают. Если ты пришёл за подробностями, то мне нечего тебе сказать.       — Нет, не за подробностями. Это твоё дело и мне следовало заткнуть его раньше, — невозмутимо отвечает Чонун, немного помолчав перед тем, как задать новый вопрос. — Ты кому-нибудь об этом уже говорил? Ну, Донхэ, Хичолю или Чонсу?       — Не говорил, но с Чонсу я поговорю после концерта. Надеюсь, к тому времени ваши с ним взаимоотношения наладятся — и всё пройдёт тихо, — устало произносит Хёкджэ, не сразу поняв, какую оплошность он допустил — парень проговорился о том, что он разделяет отношения ребят с менеджером от своих собственных. И если бы кто-то другой был рядом, то всё могло бы обойтись, но вот Чонун сразу ухватился за эти неосторожные слова, чуть прищурившись и задумчиво добавляя:       — «Наши» с Чонсу взаимоотношения, значит. Очень заботливо с твоей стороны, да ещё и в такой ситуации. Звучит так, словно ты сжигаешь все мосты на прощание. И куда ты пойдёшь, когда от всего этого избавишься?       — Что ты имеешь в виду? — Хёкджэ старается выглядеть невозмутимо, но нервная дрожь уже охватила его тело и подбирается к кончикам пальцев. — «Неужели он догадался?..»       — Ынхёк, я не сомневаюсь, что ты всегда считал нас глуповатыми, но мы же не совсем идиоты — и не слепые, — спокойно поясняет Чонун, покачав головой. — Я уж сперва решил, что ты решил уйти с головой в музыку, чтобы не думать о своём брате, но эти твои «вам надо побыть в стороне от меня», «надеюсь, ваши взаимоотношения с Чонсу наладятся», «после концерта я продам свою квартиру» — ты явно собрался сбежать от всего этого. И куда ты пойдёшь, скажи на милость?       — Куда я пойду? — испуганно переспрашивает Хёкджэ, нервно хватая ртом воздух. — «Неужели это так очевидно?» — он ёрзает на постели, понимая, что сейчас бежать совершенно некуда — только если запереться в ванной комнате или снова бежать на квартиру. Но ни тот, ни другой вариант не спасут его — Чонун уже понял, что «Ынхёк» собрался уходить из группы.       — Тебе идти некуда, — резюмирует Йесон, причмокнув губами. — Но это ты и так знаешь. И ты думаешь, что, бросив всё и отрезав себе путь к отступлению, ты будешь счастлив? Ты уверен, что не захочешь вернуться? И если квартира так важна тебе как память о брате — ты не будешь сожалеть, когда продашь её? Куда ты пойдёшь? Ты до безобразия социален, Ынхёк, и сцена — это твоя жизнь. Что ты будешь делать, если от всего этого избавишься?       — Я не справляюсь, Чонун, — Хёкджэ сдаётся, понимая, что перед гитаристом отпираться бессмысленно. Более того, парень не давит на его совесть и чувство долга, как делал Донхэ — несмотря на свою готовность принять любое решение «барабанщика», лидер группы не скрывал, что у них будут огромные проблемы, если «Ынхёк» уйдёт. Чонун же, несмотря на свою отрешённость, проявляет большее участие к «Ынхёку», как к живому человеку, которому действительно некуда идти, и у которого не осталось никого близкого на этом свете. Парни знали, что барабанщик был близок только с Хичолем, но и об этом Йесон тоже не напоминает — кажется, этот гитарист уже и сам понимал, что «Ынхёк» на грани своих возможностей, только не высказывал свои предположения вслух. Потому Хёк немного смелеет, тихо добавив:       — И вы все это видите. Когда же вам надоест дожидаться того, что всё снова станет как раньше — моё исключение будет уже вопросом времени. К чему обманывать всех, в том числе и самого себя?       — Это всё потому, что ты думаешь о себе самом в последнюю очередь, — Чонун совершенно не кажется удивлённым от его слов — он даже согласно покачивает головой, признавая разумность доводов «Ынхёка». — Тебе бы, как раньше, капризно топнуть ногой и сделать всё по-своему, чтобы Чонсу перестал дёргать за ниточки. Раньше он не мог с тобой справиться.       — Но, как раньше, уже не будет, Йесон! — не выдержав, кричит Хёкджэ, с силой сжимая пальцы на ежедневнике, и надеясь, что ему хватит сил не расплакаться вновь. — Я должен думать о том, как бы выдержать этот предстоящий концерт и не сорваться снова, о том, как вам уже осточертело возиться со мной — а если я не буду об этом думать, то эти кошмары снова вернутся ко мне!       Чонун ничего не отвечает, с сочувствием покосившись на Хёка, а вот от окрика парня Кюхён явно что-то с перепугу разбил на кухне, так как послышался звон осколков тарелки или какой-то из кружек. Йесон словно специально, не перебивая «Ынхёка», вынуждает его быть более откровенным в том, что парень не побоялся открыть Донхэ, но что он не собирался рассказывать остальным. И, взвинченный после поведения макнэ, Хёкджэ порывисто выпаливает:       — Мне каждую ночь снится мой погибший брат — и он меня ненавидит за то, что его больше нет в живых. При этом мне приходится отчитываться Донхэ, как будто я ребёнок, утешать Хичоля, что его игра на фестивале не будет означать мой уход из группы, Чонсу вертит ситуацией, как хочет, и Шивон его поддерживает, пусть и вынужденно. И если после всего этого ты пытаешься обвинить меня в том, что я как-то чрезмерно реагирую на слова Кюхёна…       — Никто тебя ни в чём не обвиняет, — вздыхает Чонун, покачав головой. — Я уверен, что и твой брат не ненавидит тебя — ты просто устал и чувствуешь вину. Кюхён по-своему даже отвлекает тебя вашими перепалками, но у вас это в порядке вещей. Постарайся понять его — он просто не знает, как к тебе подступиться, вот и ведёт себя, как обычно, когда вы ругались чуть ли не ежедневно. А по поводу остального… ты же знаешь, что эти двое просто в ужасе от того, через что тебе приходится проходить. Чонсу в первую очередь человек логики, а не чувств, а в отношении тебя что Хичоль, что Донхэ не могут быть объективными. В чём-то они все перебарщивают, но и ты сейчас несправедлив. Кстати, как успокоишься, позвони Донхэ. Он же ждёт. И я так понимаю, что все о твоих планах свалить в закат уже в курсе. Видимо, потому эти двое так боятся тебя оставлять без контроля.       — Донхэ просто не хочет, чтобы я вляпался в неприятности, — морщится Хёкджэ, тихо вздохнув. — Он хороший лидер, а Хичоль — замечательный друг.       — Хороший лидер? Теперь это так называется? — хохотнул Йесон, усмехаясь непонятно чему, но особо не возражая против слов Хёка. — Хотя да, лидер он отличный. Даже удивительно, что ты это заметил. Ладно, так какие у тебя планы? Дотянуть до концерта, а после него продать квартиру и исчезнуть?       — Я… не знаю, — сдаваясь, Хёк решает быть более откровенным, раз парень уже всё понял и сам. — Я обещал Донхэ, что до окончания траура я не буду принимать порывистых решений касаемо своего будущего. Что будет дальше — я не знаю и загадывать тоже не буду. Да и все вы не особо против того, что это… может случиться.       — Ну в том, что ты в нас совсем не разбираешься, никто не сомневался, — хмыкает Чонун, ничуть не удивляясь словам «Ынхёка». — Но раз ты понимаешь только прямые формулировки, я скажу — мы против. Пусть ты не считаешь нас близкими людьми, но ты дорог нам, Ынхёк, и нам не всё равно, что с тобой происходит. Хочешь уйти после концерта — твоё дело, никто не будет тебя останавливать и перед директором мы тебя поддержим. К тому, что ты делаешь, что хочешь, уже все привыкли. Но мы всё равно надеемся, что ты найдёшь в себе силы двигаться дальше. Даже Кюхён, хоть этого я тебе не говорил. Он тоже переживает, просто не умеет это показывать.       Хёкджэ ничего не отвечает, поджимая губы и устало вздыхая. В словах Йесона был толк — Хёк тоже всегда пытался убедить брата, что у мемберов группы к нему хорошее отношение, и все последние дни парни это вполне доказывают и словами, и делами. Хёкджэ только до сих пор не может понять, что такого смешного он сказал про Донхэ, что Йесон так усмехнулся. Но в любом случае злиться дальше на Кюхёна смысла нет — и нужно позвонить Донхэ, ведь он ждёт звонка и наверняка нервничает. Потому, чтобы скорее закончить разговор, парень чуть пожимает плечами, добавив:       — И что теперь? Расскажешь об этом всем?       — Зачем мне это? — вполне искренне удивляется Чонун, поднимаясь с кровати Донхэ. — Нет, это не моё дело, как и твоё желание продать свою квартиру. Кюхён тоже никому не скажет — он уже понял, что перегнул палку. Так что сам решай, что будешь делать со своей жизнью, никто тебя сковывать не собирается. А если нужна помощь — заведи привычку говорить об этом. Поверь, так гораздо проще и легче.       — Хорошо, спасибо, — вздыхает Хёкджэ, переложив ежедневник рядом с собой. — Мне нужно позвонить Донхэ, а попозже я приму свои лекарства. Если что-то осталось от ужина, я поем.       — Осталось немного в кастрюле. Подогрей только, — напоминает Чонун, удовлетворённо покачивая головой. — И пусть лично я не могу тебя понять, но ты не забывай, что мы не чужие люди и тебя здесь понимают. И будь с Донхэ помягче. Тебе, я так понимаю, он не звонил — для его обеспокоенности это воистину подвиг вселенского масштаба.       И с этим Хёку было трудно поспорить — Донхэ действительно до сих пор не накидал гневных сообщений, и ни разу не позвонил ему, хотя вполне мог. — «Они точно сказали ему, куда я уехал, и это могло его немного успокоить», — полагает Хёкджэ, и от этого ему снова становится стыдно — ему следовало связаться с лидером группы как можно скорее, а не обижаться на острые слова Кюхёна, который слишком привык к их с Ынхёком перепалкам, чтобы как-то контролировать себя в этом вопросе.       — Не ты первый, кто просит меня быть помягче с Донхэ, — печально улыбается Хёкджэ, вспоминая похожий разговор с Хичолем на тему общения с лидером группы. — Я осторожен, не волнуйся. Я умею быть благодарным, а он столько для меня делает…       — И ещё больше он делал все эти годы, хоть и оставался без благодарности, — более серьёзно добавляет Йесон, чуть нахмурившись. — Но ты и правда кажешься благодарным, так что в это я тоже не полезу. Свяжись с ним и отдыхай, мы будем у себя.       — Спасибо, — повторяет Хёкджэ, и наконец остаётся в комнате один, так как уходит Чонун также тихо, как и приходил — не оставив ни следа от своего пребывания, даже не помяв покрывало на постели Донхэ. Остались лишь мысли, которые следует обдумать уже после звонка лидеру группы, потому, отложив ежедневник брата обратно в ящик стола, Хёкджэ открывает в Какао чат с Донхэ и, чуть помедлив, отправляет ему короткое сообщение:       — «Привет, Донхэ. Ты не занят?»       То, что Донхэ практически тут же позвонит ему, да ещё и посредством видеозвонка, Хёк не мог ожидать, потому и чуть ли не дёрнулся от испуга, отчаянно желая накрыть телефон подушкой и сбежать из комнаты как можно дальше. Но деваться некуда, Донхэ ждёт его ответа, потому, набрав в грудь побольше воздуха, Хёкджэ заставляет себя улыбнуться, хоть это наверняка выглядит как-то вымученно, и, приняв звонок, приподнимает руку с телефоном, глядя на экран и тихо повторяя своё же сообщение:       — Привет, Донхэ. Ты не занят?       — Привет, Ынхёк. Наконец-то ты дома, — хмуро произносит Донхэ, всё-таки не забыв поздороваться, но явно с трудом сдерживаясь, чтобы не наговорить чего сгоряча. И эти слова так напоминают Хёкджэ тот самый первый миг, когда он увидел Донхэ так близко, что парню становится неловко и одновременно жутко: сейчас лидер группы точно такой же, обеспокоенный, раздражённый, в чём-то даже беспомощный и плохо скрывающий своё облегчение от того, что он видит «Ынхёка» целым и невредимым. — «Так вот, что тогда означал его взгляд…»       — Ты злишься, — Хёкджэ даже не задаёт этот вопрос, он констатирует факт — Донхэ стоит больших сил владеть своими словами и эмоциями, и в целом парень неплохо справляется, но тёмные глаза лидера группы выдают его с головой, и с этим уже ничего не поделать. Можно лишь попытаться сгладить острые углы, и этим Хёк и занимается, осторожно добавляя:       — Я не хотел тебя беспокоить этой поездкой, но всё прошло спокойно. Я бы позвонил тебе по возвращении, и…        — Не заговаривай мне зубы, — глухо отвечает Донхэ, нахмурившись и перебивая Хёка. — Да, я злюсь. Ты вчера столько говорил о том, что за тобой не нужно присматривать, что тебе стоит доверять в полной мере, а сегодня я узнаю, что ты просто взял — и уехал к себе на квартиру, и неизвестно, сдержишь ли ты своё обещание и вернёшься ли. А если бы ты снова упал в обморок?       — Ну… Ёнун выломал бы дверь, — Хёкджэ наконец понимает, на чём были основаны опасения Донхэ, и неуклюже пытается пошутить, чтобы разрядить обстановку. — Он знал, что я собирался вернуться около семи часов вечера, так что…       — Ынхёк, это не смешно, — Донхэ мрачнеет ещё больше, строго глядя на Хёка через экран мобильного телефона. — Я говорю серьёзно.       — Извини, — вздыхает Хёк, поморщившись: для него уже привычно, что лидер группы не одобряет столь неуклюжие шутки, так что парень послушно переходит на более серьёзную манеру разговора. — Но всё правда было в порядке. Тебе не стоило так волноваться.        — Не стоило волноваться?! — кажется, своими словами Хёкджэ разрушил последние крупицы терпения лидера группы, так как тот срывается и резко гаркает, чуть было не отшвырнув телефон от себя. — Ты и раньше вертел всеми, как хотел, Ынхёк — и начинаешь делать это снова. К чему тогда были все эти убедительные слова, что ты будешь на виду у парней, если ты снова обманываешь меня?       Хёкджэ вздрагивает от неожиданности, жалобно покосившись на Донхэ на экране: лидер группы не мог знать, что только что у Хёка с Йесоном был похожий разговор на тему «вести себя, как раньше», и своими словами Донхэ лишь путает парня ещё больше. — «Йесон говорит, что я совсем не похож на Ынхёка, но Донхэ совершенно не видит разницы… И где правда?» — с печалью думает Хёкджэ, убедившись в том, что он уже мало что понимает в том, что происходит вокруг него. Ещё и слова лидера группы о лжи попадают в самое сердце, в болезненный, ещё не заживший участок, потому, вздохнув, Хёкджэ, решив не возражать, отвечает:       — Чтож… Ты прав. Я солгал снова. Прости меня.       И эти слова в очередной раз действуют на Донхэ слишком успокаивающе: кажется, лидер группы мгновенно сбавляет пыл, когда Хёк извиняется перед ним, словно обезвредив таким образом бомбу за секунду до взрыва. Хёкджэ не может понять, всегда ли парень ведёт себя так, успокаиваясь от того, что люди рядом с ним умеют признавать свои ошибки и говорить об этом, или же Донхэ так реагирует только на «Ынхёка» — но в любом случае главное, что Хёк сумел найти способ того, как помочь Донхэ сбавить пыл. Тем временем, нервно вздохнув, Донхэ внимательно наблюдает за Хёкджэ и осторожно добавляет:       — Прости, Ынхёк. Я не это хотел сказать — и я явно погорячился.       — Но ты прав, — Хёкджэ совершенно не хочется ссориться с лидером группы — и все эти слова об обмане довольно тяжелы для него, потому малейшая тень улыбки слетает с его лица: Хёк ужасно устал, оттого и не сопротивляется желанию Донхэ его отчитать. — Я обещал, что останусь здесь, и из-за моего спонтанного решения получилось, что я солгал тебе. Но мне нужно было побыть одному. Что мне было делать: выгонять парней из общежития? Или спросить разрешение у тебя? Ты бы отпустил меня одного в такой ситуации?       — Наверное, нет. Не отпустил бы, — нехотя признаёт Донхэ, дёрнув плечами: лидер группы сейчас словно загнан в угол этим вопросом — и они оба это понимали. — По крайней мере, ты предупредил Шивона, а это уже неплохо. Так ведь?       — Да, меня отвозил Ёнун, а тебе я хотел сказать об этом уже вечером, — виновато поясняет Хёкджэ, тяжело вздохнув. — Я и ребят попросил, чтобы сказали тебе правду, если ты вдруг позвонишь им. Просто… я надеялся, что расскажу тебе о своей поездке уже вечером, чтобы ты не волновался. Я не хотел тебя беспокоить и мне жаль, что всё вышло вот так.       — Я знаю. Йесон сказал, что ты обещал вернуться к семи часам, и что ты будешь весь день на своей квартире, потому я и не стал тебе звонить, — признаётся Донхэ, покачав головой и явно снизив тон своего голоса: сейчас парень злится уже меньше, и Хёк это не только слышит, но и видит и даже ощущает на интуитивном уровне — лидер группы практически спокоен, так как всё обошлось, но он всё ещё беспокоится, и не скрывает этого. — Я рад, что ты в порядке, но я очень волновался.       — Мне правда жаль, — тихо повторяет Хёкджэ, уже не зная, на какую тему переключить ход разговора, чтобы отвлечь своего собеседника. — Как давно ты знаешь, что я уезжал?       — Где-то пару часов, — отвечает Донхэ, немного задумавшись перед тем, как снова заговорить. — Раз ты уехал к себе, я решил, что тебе хочется побыть одному, — и я просто ждал тебя.       — Да, мне хотелось о многом подумать, — Хёкджэ наконец догадывается, на какую тему перевести разговор, потому он спешно добавляет. — Я просто забрал оттуда остатки продуктов, так как вряд ли буду оставаться в квартире надолго. А как дела у твоих родителей? Хичоль пытает госпожу Ким фитнесом.       — Вот как? Это хорошо, — эта уклончивая правда явно успокоила Донхэ, желающего, чтобы «Ынхёк» находился под присмотром, так что на отвлечённую тему парень реагирует уже спокойнее. — Ну, а чему ты удивляешься? Обычно вы вместе время проводили, а теперь ему одному скучно, а энергию выпускать куда-то надо.       — Я уже пообещал ему позаниматься вместе, так что госпожа Ким относительно спасена, — неловко хихикает Хёкджэ, покачав головой. — Правда, он собрался переходить с ней на йогу. Придётся потом высылать ей корзинку с цветами в качестве извинений за все её страдания по моей вине.       — Думаю, она не против потерпеть немного занятий с сыном, если тебе это поможет прийти в себя, — смягчившись, Донхэ даже немного улыбается, слушая рассказ Хёка, но вспоминает о том, что о его родителях «Ынхёк» тоже спрашивал. — Ну, у моих всё хорошо. Мама вытащила меня сегодня в парк. В последний раз я в нём был, наверное, ещё подростком, до дебюта. Сразу столько воспоминаний нахлынуло.       — Наверное, там очень красиво? — вопрошает Хёкджэ, слушая Донхэ с неприкрытым удовольствием — с таким, более расслабленным и отвлечённым лидером группы, говорить намного приятнее и легче. — Сейчас же как раз начинается цветение.       — Ну, у нас всё расцветает даже раньше, чем в Сеуле, — с улыбкой поясняет лидер группы, согласно покачав головой. — Я сделал много фотографий. Хочешь взглянуть?       — Хочу, — оживился Хёк, даже немного поёрзав на постели и опасливо добавив. — Если ты, конечно, больше не злишься на меня.       — Честно? Ещё злюсь, — вздыхает Донхэ, снова помрачнев. — Но я постараюсь об этом не думать, а завтра и вовсе перестану злиться. Мне уже давно следовало ожидать от тебя подобных выходок, ведь наш Ынхёк приходит в норму.       — Донхэ, я же… — Хёк нервно дёргает плечами, не зная, как пояснить Донхэ происходящую ситуацию, но лидер группы лишь отмахивается, мягко ответив:       — Да я шучу, Ынхёк, не волнуйся. А фото я тебе сейчас скину, подожди минутку.       — Хорошо, — снова приободрившись, Хёкджэ согласно покачивает головой, терпеливо дожидаясь, пока Донхэ отправит ему фото. За этим было даже забавно наблюдать: лидер группы, такой сосредоточенный и задумчивый, сейчас выбирает самые подходящие по его мнению фотографии, чтобы переслать их «Ынхёку». — «Когда его ничто не тревожит, он такой расслабленный…» — понимает Хёкджэ, надеясь, что, пока он наблюдает за лидером группы, его собственная улыбка не кажется слишком глупой. Но вскоре телефон брата начал вибрировать от уведомлений о приходящих файлах, потому, наугад тыкнув на одно из всплывающих окон, парень переключает экран на чат с Донхэ, куда лидер группы выслал ему несколько фотографий, сделанных, казалось, в цветочном раю.       Если в Сеуле те самые цветы пот ккот, о которых говорили Хёк и Донхэ, только начали вырастать до небольших и аккуратных, ещё закрытых цветочков, то, как Донхэ и сказал, в Мокпо, на родине лидера группы, бело-розовые цветы уже распустились в полной мере, и благодаря этим фотографиям Хёкджэ даже может представить, как он вдыхает этот дивный аромат, находясь рядом с цветущими деревьями. Не контролируя свою улыбку, Хёк, как заворожённый, рассматривает обилие фотографий, любуясь местами, в которых вырос Донхэ. — «И почему я ни разу не предложил Ынхёку съездить туда? Боялся, что фанаты его узнают?» — сейчас Хёк не может вспомнить, почему эта идея не то не приходила ему в голову — не то и вовсе не казалась разумной. Сейчас всё это воспринимается как сущий пустяк, ведь если бы Хёкджэ разрешил брату рассказать общественности о нём, то он мог бы общаться с ребятами и их близкими и, возможно, лицезреть все эти красивые виды собственными глазами. — «Но я так боялся, что только добавлю Ынхёку проблем…»       — Ынхёк, ты в порядке? — тихий голос Донхэ напоминает Хёкджэ, что он сейчас не один: лидер группы наблюдает за ним через экран с помощью фронтальной камеры на мобильном телефоне Ынхёка, и Донхэ явно обеспокоен тем, что он видит. — Тебе не понравились фотографии? Что-то не так?       — Фотографии? Нет, они мне очень понравились, — вздрогнув, Хёк мотает головой и снова мягко улыбается, пытаясь нажать нужную кнопку, чтобы вернуть окно с Донхэ на экран. — Я просто задумался. У вас так красиво… словно в какой-то волшебной сказке.       — А запах какой, ты бы знал, — приняв оправдание Хёка за действительное, отвечает Донхэ, улыбнувшись в ответ. — Но это надо увидеть своими глазами хотя бы раз. Я бы… я бы мог показать тебе как-нибудь этот парк. Ну, если ты захочешь, конечно.       — Правда? — Хёкджэ даже немного оживился от предложения Донхэ, стараясь не вспоминать сейчас, что он в группе не задержится: возможно, пока будет решаться вопрос с продажей квартиры, ему действительно удастся выбраться в Мокпо и взглянуть на эту красоту, ведь после, когда Хёк решится наконец оставить весь этот мир музыки, который был так дорог его брату, в родные места ребят парень точно не решится поехать. — Очень заманчивое предложение. Полезно иметь под боком гида.       — Не такой уж я и гид, — смеётся Донхэ, наконец, перестав хмуриться с той характерной складкой на лбу, которая выдавала его беспокойство с головой. — Скорее, я коренной житель и эстет, и об истории своего края я знаю совсем мало. Но у нас есть красивые парки, канатная дорога и музеи искусств. Если ты надумаешь приехать, то я подготовлюсь и узнаю что-то получше. Что тебе будет интересно?       — «Он задаёт такие странные вопросы, словно он совсем не знает Ынхёка», — с удивлением понимает Хёкджэ, не сразу находясь с ответом: Ынхёк, наверное, заинтересовался бы лишь канатной дорогой, так как вид с высоты небоскрёбов всегда завораживал старшего близнеца, захватывал до такой степени, что парень даже забывал, как дышать — но судя по осторожным вопросам Донхэ, никто из ребят о вкусах Ынхёка не осведомлён, потому играть его роль в этом вопросе сейчас будет так бессмысленно…       — Нет, не беспокойся, — Хёкджэ спешит успокоить Донхэ, пока тот не принялся в панике штудировать все экскурсионные маршруты, решив, что парень приедет в Мокпо в скором времени. — На самом деле, я не такой уж и ценитель истории, но на эту красоту я правда хочу взглянуть. Но, возможно, это случится уже после концерта — ты вряд ли будешь в восторге, если я поеду так далеко в одиночестве, а заставлять тебя заехать за мной будет нечестно — ты ужасно устанешь за рулём. Да и можно будет поехать всем вместе… у вас же есть там какие-нибудь гостиницы?       — На этот счёт не волнуйся. У нас большой дом, и родители будут только рады гостям, — отмахивается Донхэ, согласно покачав головой. — Да и я буду рад, если ты… если вы в итоге соберётесь приехать сюда. Но ты прав — после концерта нас надолго оставят в покое, так что эта поездка вполне может подождать. По крайней мере, лепестки ещё не опадут.       Но, несмотря на попытку лидера группы разбавить серьёзный тон разговора лёгкой шуткой, в словах и интонации Донхэ было сокрыто что-то ещё — и Хёк не сразу понял, что именно. — «Я же обещал Донхэ, что останусь в группе до концерта, а дальше ребята будут готовы к любому исходу…» — вспоминает Хёкджэ. — «И раз я сейчас заговорил о совместной поездке — Донхэ надеется, что я останусь…»       — Ладно, что это я всё о себе, — продолжает шутить Донхэ, устало улыбаясь. — Вообще, я хотел спросить — как ты сегодня? Ты говорил, что хотел побыть в одиночестве, потому и уехал на квартиру. Это тебе помогло?       — Ну… в какой-то мере, — Хёкджэ послушно возвращается к теме, о которой он говорить не особо привык — разговор о нём самом. — Таблетки доктора Кан, наверное, помогают мне. Порой кажется, что теперь я легче воспринимаю всё, что происходит со мной — но на деле всё это очень непросто. Я не знаю, сколько времени мне потребуется, чтобы не реагировать так остро на мысли о моём брате — но я правда стараюсь, Донхэ. И эта поездка без твоего ведома тоже была ради этого. Я заставляю себя двигаться дальше, потому что если я не буду себя заставлять — я так и останусь в таком подвешенном состоянии.       — Чтож… Главное, что временами ты чувствуешь себя лучше, — вздыхает Донхэ, принимая этот ответ Хёка за целиком и полностью откровенный. — Большего от тебя сейчас никто и не ждёт. Только… не геройствуй, ладно? Пусть всё идёт своим чередом.       — Конечно, — соглашается Хёк: теперь он уверен, что Донхэ не злится на него, хоть и с такими спонтанными отлучками придётся повременить. — Вы вернётесь, и можем снова начать ходить в тренажёрный зал. Пусть репетиции нам пока перенесли, но привычные занятия пойдут всем на пользу. Да и… я чувствую себя непривычно слабым, и мне это не нравится.       — Вот это уже говорит тот Ынхёк, которого мы знаем, — Донхэ поддаётся на эту небольшую шутку Хёка, снова улыбнувшись своей мягкой и искренней улыбкой. — Но твоя нагрузка будет меньше, чем прежде. Можешь вместе с Хичолем позаниматься, например. Привести себя в форму мы ещё успеем.       — Договорились, — приободрившись от своеобразной поддержки лидера группы, Хёк согласно покачивает головой: он и сам рад начать с менее активных физических упражнений, чтобы ребята не удивлялись тому, что «Ынхёк» вдруг так ослаб. — А вообще, вам с Хичолем стоит выбрать, что нам приготовить на обед. Может, есть какие-то пожелания?       — Вот об этом я совсем не думал, если честно, — Донхэ смеётся, явно не ожидав такой радикальной смены разговора. — Наверное, что-то простое. Не хочется, чтобы вы всё утро у плиты стояли. Да и вы с Кюхёном не особо любите это дело, так что…       — Я почти уверен, что перспектива вкусно поесть всё-таки вынудит Кюхёна поучаствовать в приготовлении обеда, — Хёкджэ улыбается, представив выражение лица макнэ от новости о том, что они все вместе будут готовить. — Ну, или если ты какие-нибудь сладости привезёшь. У вас есть какая-нибудь особенная еда, которую готовят только в Мокпо?       — У нас же портовый городок, — напоминает Донхэ, с явным интересом прислушиваясь к предложению «Ынхёка». — Так что сладости не обещаю, но могу привезти голубого осьминога или красную рыбу. Но моя мама печёт изумительный персиковый пирог. Попрошу её приготовить этот пирог для вас и привезу его.       — Что ты, Донхэ, не стоит так утруждаться. Я же просто пошутил, — всполошившись, Хёкджэ беспокойно таращится на экран мобильного телефона, надеясь, что лидер группы не воспримет его шутки всерьёз. — Ничего такого не надо. Мы сами приготовим обед.       — Что я слышу? Ынхёк начал шутить? Скоро начнёт снова вещи свои разбрасывать, — ворчит Кюхён, практически мгновенно появившись в комнате, как зашёл разговор о еде: казалось, макнэ совершенно не думает о том, что произошло на кухне, он просто внаглую проходит и садится на постели Ынхёка, беззаботно помахав рукой в камеру. — Привет, Донхэ. Я тут увидел, что в магазине появились в наличии те растения, что ты искал для аквариума. Завтра мы с Ынхёком за ними съездим.       — «Мы с Ынхёком»? — недоверчиво переспрашивает Донхэ, явно позабыв поздороваться с макнэ от удивления. — Это ещё что за новости?       И в этом Хёкджэ с ним был согласен: в то, что они с Кюхёном проведут время вместе и не устроят новую ссору, верилось с трудом. Но у макнэ явно был какой-то план, раз парень ввалился в комнату так уверенно, да ещё и во время звонка лидера группы. — «И что ты задумал?» — Хёк очень хочет задать этот вопрос вслух, но он заставляет себя промолчать — если Чонун не соврал в том, что о желании «Ынхёка» продать квартиру гитаристы умолчат, то и Хёку следует проявить некую ответную любезность в виде отсутствия лишних вопросов, особенно при Донхэ, который тоже не верит в успех этой затеи.       — А что такого? Пусть кости растрясёт, — Кюхён невинно пожимает плечами, с деланным изумлением покосившись на «Ынхёка». — С сегодняшней поездкой вы ведь уже разобрались, верно? Я всё равно попрошу Ёнуна меня отвезти, так чего Ынхёку дома сидеть взаперти? Или вы тут ещё не закончили и мне зайти попозже?       — Нет, это… — замявшись, Хёкджэ косится на Кюхёна, но, не находя причины отказать, согласно качает головой: возможность прогуляться и хотя бы взглянуть на тот магазин, где Донхэ и Кюхён покупают растения для аквариума, это довольно неплохая идея. — «Всяко лучше, чем сидеть без дела», — решает Хёкджэ, потому, чтобы успокоить Донхэ, он спешно добавляет:       — В смысле, мы с этим действительно разобрались. А проветриться и поискать что-то для аквариума мне не повредит. В последнее время я что-то совсем перестал присматривать за рыбками…       — Ну что мне с вами делать… — вздыхает Донхэ, видимо, тоже не находя причины, чтобы отказать Кюхёну и «Ынхёку», особенно после прошедшего разговора. — Хорошо, поезжайте. Только давайте без фокусов. Если ничего не вычудите, мы с Хичолем вернёмся послезавтра днём.       — Хорошо, Донхэ. Мы тогда пойдём — мне надо выпить лекарства, — спешно отвечает Хёкджэ, чтобы скорее закончить этот разговор — и с облегчением выдыхает, когда, попрощавшись, Донхэ завершает звонок. На прямые вопросы Кюхёну у Хёка уже не хватает ни сил, ни желания, но макнэ решает пояснить всё сам.       — Ты же ему про квартиру не сказал? — хмуро вопрошает Кюхён, тут же поднявшись на ноги, словно ему самому было не очень комфортно рядом с «Ынхёком», и подходя к аквариуму, делая вид, что его интересуют только рыбки. — Про продажу.       — Нет… не сказал, — тихо и сдавленно произносит Хёкджэ, не понимая, с чего бы вдруг макнэ так заинтересовался квартирой Ынхёка, особенно новостью о том, что парень хочет её продать. — Этот вопрос я буду решать после концерта. Да и ни к чему его волновать…       — Не продавай, — хрипло и коротко говорит Кюхён, нервно дёрнув плечом. — Перетерпи, не езди туда, запрись в комнате, но не продавай. Жалеть потом будешь, когда ничего от брата не оставишь рядом с собой.       — Что?.. — Хёкджэ даже икает от неожиданности, резко повернувшись и уставившись на Кюхёна, но не решаясь переспросить — макнэ кажется сейчас таким неловким и нервным, что, наверное, от любого неосторожного вопроса парень снова сорвётся на грубый ответ, а это им обоим совершенно не нужно. Ещё и слова Кюхёна кажутся такими глубокими, словно макнэ прекрасно понимает о чём говорит. — «Он терял кого-то из близких?» — задумывается Хёк, но так ничего из рассказов Ынхёка о Кюхёне ему и не удаётся вспомнить. — «Но его родители живы и здоровы…»       — Можешь бежать от воспоминаний, но не уничтожай их, — Кюхён хмурится, проводя пальцем по краю аквариума. — Потом себе не простишь. Кстати, завтра можешь никуда не ехать — я просто подумал, что тебя надо спасать от гнева Донхэ.       — Вот как… — вздыхает Хёк, начиная растирать пальцами свою шею: о своих воспоминаниях парень подумает позже, после того, как примет лекарства, а вот решить вопрос с Кюхёном необходимо как можно скорее. — Спасибо, но не думаю, что стоит врать Донхэ. Если ты не будешь против моей компании — я готов поехать с тобой.       — Конечно, я против, — хохотнул Кюхён, внезапно повеселев и ехидно усмехнувшись. — Но тебе будет полезно начать разбираться в растениях для аквариума и вспомнить про рыбок. Иди уже поешь нормально.       Хёкджэ понимает, что слов извинения он от макнэ не дождётся, но, наверное, парню они и не нужны — Кюхён явно привык доказывать свои искренние сожаления делами, а не словами, и новой возможности выбраться наружу без негодования лидера группы Хёку будет вполне достаточно в качестве извинений. Вдобавок макнэ явно уже закончил с мытьём посуды, потому и выпроваживает «Ынхёка» на кухню, чтобы тот мог поесть в одиночестве, без лишних взглядов и вопросов — и за эту возможность Хёкджэ тоже благодарен как Кюхёну, так и Чонуну. — «Всё становится только сложнее с каждым днём… Сколько я ещё выдержу?»