«Я обыскал каждый угол, но мне негде спрятаться, Всё, что я чувствую — это собственную никчёмность. Иногда это трудно, но стоит посмотреть правде в глаза — это всё я, Где-то в глубине твоей души» © Lacuna Col — Within me
Утром Хёкджэ просыпается от копошений неподалёку: проморгавшись, ему удаётся разглядеть, как Донхэ заправляет свою постель и устало потягивается, думая, что «Ынхёк» его не видит. Затаив дыхание, Хёк наблюдает за тем, как Донхэ, стоя к нему спиной, поводит плечами, разминая мышцы, и как под тканью облегающей футболки перекатываются мускулы от малейшего движения. — «Вот это я понимаю — доброе утро…» — Хёкджэ хочется хихикнуть, и оттого, что, наверное, он вздохнул слишком громко, Донхэ догадывается, что за ним наблюдают, потому и поворачивается к Хёку, коротко качнув головой: — Доброе утро, Ынхёк. Выспался? Как себя чувствуешь? — Доброе утро… Да, я в порядке, — Хёкджэ понимает, что ему нужно уже вставать, потому, совершенно не подумав о том, что вчера он столько времени провёл в тренажёрном зале, парень опирается рукой о постель и, пытаясь усесться, рефлекторно вздрагивает и несдержанно стонет от боли, чуть было не повалившись обратно на постель. — «Как же всё болит…» — Хёку даже хочется захныкать, точно как в детстве — его мышцы отвыкли от работы в пекарне, да и от любых нагрузок в принципе, потому на любую попытку пошевелиться всё в теле отдаёт тянущей, пульсирующей болью. — «Надо было послушать Донхэ и хотя бы заниматься зарядкой по утрам», — запоздало понимает Хёкджэ, но это понимание не избавляет от дискомфорта — болеть мышцы всё равно продолжают. — Что, после зала всё болит? — беззлобно усмехается Донхэ, подходя ближе и оглядывая Хёкджэ. — А я говорил тебе вчера — не перебарщивай с тренировкой. Ну что, встать можешь? — Наверное, могу, — Хёк неуверенно оглядывает свои ноги — ему даже страшно подумать, что нужно будет опираться руками о постель и, напрягая мышцы пресса, подниматься на ноги. Но деваться некуда, весь день пролежать в постели он не может, потому Хёкджэ собирается с силами, готовясь на этот отчаянный шаг, не сразу замечая, что Донхэ протягивает ему руку помощи. Порадовавшись тому, что лидер группы перестаёт усмехаться, Хёк, чуть помедлив, вытягивает руку и касается пальцев Донхэ, снова несдержанно ойкнув от боли в мышцах, а затем, чтобы не терять время, парень опирается о так кстати предложенную руку и, сдерживая желание снова простонать от противного ноющего ощущения в теле, Хёкджэ поднимается на ноги, стиснув зубы. Ноги, как оказалось, болят не меньше рук или пресса — Хичоль знатно постарался на разогревающих упражнениях, так что Хёк чувствует себя выжатым, как тот самый ненавистный лимон. — «Наверное, не стоило так усердствовать…» — и об этом Хёкджэ тоже стоило подумать намного раньше, но сейчас сожалеть уже слишком поздно, как и винить себя в этом. — «Может, потом будет легче…» — в это хочется верить, ведь тогда есть надежда, что, привыкнув, мышцы не будут так сильно болеть от посещений тренажёрного зала на всё то время, сколько Хёк здесь продержится. — Прими тёплый душ, пока ванная свободна, — мягко произносит Донхэ, так и не выпустив руку Хёкджэ из своих пальцев. — Разогреешь мышцы — и станет полегче. Всё равно Хичоль ещё дрыхнет, а сегодня его очередь готовить завтрак, так что это явно надолго. — Да… хороший совет, — Хёкджэ лишь тихо вздыхает, понимая, что Донхэ прав: горячая вода сможет хоть немного расслабить мышцы, а это в его случае крайне необходимо. — Спасибо. Я давно не ощущал себя… так. Даже забыл, что нужно делать в таких случаях. — Ты приведёшь себя в форму, постепенно, — обещает лидер группы, не отводя от Хёка своего обеспокоенного взгляда. — Не пытайся прыгнуть выше головы, Ынхёк. К концерту мы все будем в нужной форме. Сделаем это вместе, шаг за шагом. И Донхэ в очередной раз оказался прав — горячий душ немного расслабил ноющие мышцы, и Хёкджэ хотя бы теперь может сдерживать свои болезненные вздохи при малейшем неосторожном движении, так что есть шанс, что ребята либо не обратят на его медлительность внимание — либо хотя бы постараются не смеяться в его присутствии. Да и, к счастью Хёка, завтрак волновал всех намного больше, чтобы обращать внимание на его состояние. Ну… почти всех. — Хичоль, ты совсем обалдел? — ворчит Кюхён, усаживаясь за стол и мрачно оглядывая предложенный им завтрак. — Ты просто по пачке чачжанмёна заварил?! Серьёзно?! — Мелкий, не ворчи — я тоже вчера устал, потому торчать у плиты не хочу, — Хичоль не остаётся в долгу, привычно огрызнувшись на младшего участника группы, пока переносит кружки на стол. — Ничего, позавтракаешь лапшой, ничего с тобой не случится. Твоему желудку без разницы, что лопать. — Ну перестаньте, — Донхэ морщится, оглядывая участников группы и понимая, что кого-то не хватает. — Ладно, я пойду Йесона позову, а вы ешьте. — Давай я его позову, — предлагает Хёкджэ: он как раз только подошёл к столу, ещё не успев усесться на место Ынхёка, так что ему не придётся отрываться от еды, как другим. Правда, Донхэ сразу же беспокойно косится на Хёка, словно не зная, возразить ему или же согласиться, и этот взгляд, полный сомнений, не укрылся от Хичоля. — Да сиди уже и ешь, беспокойный ты наш, — старший мембер легко хлопает Донхэ по плечу, поставив кружку на столе рядом с ним. — Никто Ынхёка там не съест. Думаю, Чонун не настолько голодный. Хёкджэ тихо смеётся, покачав головой: Хичоль в очередной раз доказал, что он готов защищать «Ынхёка» даже от мелких неприятностей, и это кажется такой приятной мелочью, даже если Хёк уверен, что Ынхёку как раз помощь Хичоля в такой мере и не требовалась. — «Ынхёк всегда был сильным…» — напоминает себе Хёкджэ одновременно и с теплотой, и с болезненной тоской. Но, раз Донхэ не стал возражать, Хёкджэ вполне может сходить и позвать Йесона к столу, так что этим парень и решает заняться, шагая в сторону коридора, пока его не окликает взволнованно-раздражённый голос Кюхёна: — Только не трогай там ничего! — Кюхён, — Донхэ недовольно одёргивает его, пока Хёк оборачивается и вопросительно смотрит на младшего участника группы, а Кюхён, втянув голову в плечи, уже тише продолжает своё бурчание: — А что такого?! Я в вашей комнате, между прочим, кроме аквариума ничего не трогаю. — Рассказывай, ага, — усмехается Хичоль, усаживаясь за стол и явно не веря ни единому слову макнэ группы. — Как будто не ты два года назад почти месяц у Ынхёка подушку по общаге прятал. Но Хёкджэ уже не хочет мешать этим словесным баталиям: посмеиваясь, он качает головой и отправляется в комнату двух гитаристов, чтобы наконец позвать Йесона к столу. На памяти парня Чонун обычно был довольно пунктуален, так что то, что гитарист вдруг так задерживается в комнате и не идёт завтракать, стало для Хёка удивлением — и ему захотелось взглянуть на причину задержки лично. — Йесон, завтракать пора, — мягко произносит Хёкджэ, осторожно толкая рукой приоткрытую дверь и с любопытством заглядывая в комнату, пытаясь найти взглядом столь загадочного мембера группы. Чонун оказался за их общим с Кюхёном письменным столом: перед ним на столе лежит прямоугольная доска, на которой тот задумчиво что-то передвигает. Но, услышав Хёка, гитарист отвлекается от своего занятия и поворачивает голову, благодарно кивнув парню, стоявшему в дверях: — Да, я сейчас иду. Играл в чанги* и потерял счёт времени. — Ты играл с Кюхёном? — Хёкджэ задаёт вопрос скорее риторически, так как играть в подобную игру Йесону в принципе больше не с кем: Хичоль наверняка даже не знает, как эта игра называется, а если бы гитарист играл с Донхэ, то лидер группы точно позвал бы его на кухню, так что ответ в этом случае вполне себе и не требовался. Но Йесон явно считает иначе, так как, покачав головой, парень спокойно отвечает, едва заметно усмехнувшись: — Нет, для него это слишком скучная игра. Ему эти стрелялки по сети подавай, сам знаешь. — То есть, ты играешь сам с собой? — Йесона вроде как давно нужно было увести на кухню, но Хёкджэ невольно заинтересовался тем, что гитарист играет за двоих игроков сам с собой — для Хёка подобное кажется дикостью и довольно странным опытом. — Но разве можно быть объективным, если играешь один? Как тогда понять, кто выиграет? — Выиграет тот я, который окажется внимательнее и продуманнее меня, того, кто играет фигурами с другого конца доски, — Йесон пожимает плечами, аккуратно отодвигая доску подальше от края стола, чтобы случайно не смахнуть её на пол. — Если поддаваться самому себе — не будет никакого интереса победить. — Вот как, — Хёкджэ чуть улыбается, наблюдая за гитаристом, который явно не торопится подниматься с места. — Напоминает притчу про двух волков. — Притчу? — заинтересованно переспрашивает Чонун, слегка наклоняя голову набок и любопытно рассматривая парня перед собой. — Это какую же? — Ну, знаешь, говорят, что внутри каждого из нас живут два волка: белый и чёрный, — Хёкджэ неопределённо взмахивает рукой, не особо обладая навыком рассказывать подобные вещи. — Белый волк отвечает за всё хорошее, что есть в тебе, а чёрный — за всё плохое. Они постоянно ведут борьбу друг против друга. — Белый и чёрный? — уточняет Йесон, подпирая голову рукой и задумчиво глядя на Хёка. — И кто из них побеждает? Или эта битва без конца и без начала? — Побеждает тот волк, которого ты кормишь, — Хёкджэ лишь разводит руками, завершая рассказ притчи. — Кажется, здесь у тебя примерно такой же случай. — Интересно, — гитарист многозначительно хмыкает, всерьёз задумавшись над словами «Ынхёка». — То есть, если я играю сам с собой, то побеждает тот я, которого я кормлю? Так, получается? — Ну, вроде как, — Хёк с трудом понимает, к чему клонит Йесон, но к тому, что на то, чтобы разобраться с тем, что пытается сказать гитарист, требуется время, Хёкджэ уже в принципе привык. Да и Чонун явно догадался по неуверенному тону «Ынхёка», что тот с трудом поспевает за ходом его мыслей, потому и милостиво поясняет: — Но ведь цвет фигур в моём случае ни на что не влияет, кроме самого первого хода**. Тут не подгадаешь, какие из фигур будут олицетворять хорошее во мне, а какие — плохое. Просто один цвет окажется в итоге у того меня, который будет чуть внимательнее и умнее или хитрее, чем другой я — и именно он и победит. — Да, верно, — Хёкджэ согласно качает головой, понимая, что со своими притчами он привёл довольно глупое сравнение. — Глупо, что я вспомнил эту притчу. Идём, завтрак остывает. — Нет, вовсе не глупо, — Йесон тихо возражает, поднимаясь с места и потягиваясь, подняв руки над головой. — Притчи — это полезная вещь. О многом заставляют размышлять. Ладно, идём. — Вы задержались, — подмечает Донхэ, когда Хёкджэ и Йесон наконец приходят на кухню и садятся за стол. — Что-то случилось? — Да нет, Ынхёка просто чанги заинтересовала, — спокойно поясняет Чонун, придвигая к себе тарелку с лапшой, подавая это так, словно не произошло ничего особенного. Вот только от этих слов Донхэ тут же заинтересованно приподнял бровь усилием мышц, Кюхён застыл на месте, не донося до рта палочками остатки лапши из своей тарелки, а Хичоль вполне ожидаемо подавился чаем, поставив кружку на стол и энергично прокашлявшись, стуча кулаком по своей груди. — И давно у нас Ынхёк интересуется чанги? — Кюхён первым нарушает возникшее молчание, на всякий случай положив палочки в свою тарелку, чтобы ничего не обронить на свои штаны или на пол. — А завтра что, купит себе шаль? — Не слушай его, — Донхэ строго смотрит на Кюхёна, одним лишь взглядом заставляя его замолчать и продолжить завтрак, и, выдохнув, спокойно добавляет: — Это даже хорошо, что ты заинтересовался этой игрой, Ынхёк. Чанги — это хорошая игра. Древняя. — Вот уж точно — древняя, — тихо фыркает Кюхён, но предусмотрительно сам запихивает себе в рот бутерброд, показательно делая вид, что это сказал вовсе не он, чтобы не заработать подзатыльник от кого-то из старших мемберов. Хёкджэ не знает, что на это ответить, потому и опускает голову, посмотрев в свою тарелку, чтобы отвлечься от этих многозначительных взглядов остальных. Кюхён отчасти был в чём-то прав: Ынхёк бы не заинтересовался такой игрой и точно не имел ни малейшего представления о том, как в неё играть. Другое дело Хёкджэ, он периодически играл в чанги с отцом Рёука, хотя хорошим игроком Хёк бы себя не назвал. Но для ребят, знающих Ынхёка как модника и любителя потусить в ночных клубах, наверное, такой интерес выглядит очень странным и непонятным. — Не бери в голову, — Йесон отвлекается от еды, явно решая обратиться к «Ынхёку», раз больше никто не хочет высказаться. — Если ты всё ещё хочешь поговорить на тему белого и чёрного, то после завтрака мы можем продолжить. Если ты действительно хочешь, конечно. — Котёнок, а ты умеешь играть в чанги? — любопытно вопрошает Хичоль, мягко потрепав Хёкджэ по слегка взъерошенным волосам. — Или так, просто стало интересно, чем наш инопланетянин увлекается? — Мой… брат неплохо играл, — Хёкджэ чуть пожимает плечами, надеясь, что его жест выглядит довольно непринуждённым. — Так что я о ней немного знаю и будет интересно сыграть в неё снова. — Только перенесите свои игры сюда, — бубнит Кюхён, дожевав свой бутерброд и снова не удержавшись от высказываний. — За столом места больше, чем у нас в комнате. — Кюхён, это ты за их игру беспокоишься или просто хочешь свой стол освободить? — Хичоль насмешливо фыркает, снисходительно покачав головой, благодаря чему Хёк неосознанно улыбается — тонкие намёки старшего мембера, как оказалось, неплохо поднимают настроение. Макнэ группы же, не решившись дать прямой ответ, что-то ворчит себе под нос, возвращаясь своим вниманием к поеданию лапши, пока Донхэ не подаёт голос, прерывая вновь назревающую напряжённую атмосферу: — Это уже не так важно. После завтрака стол будет свободен, так что вы вполне можете сыграть здесь. Мы вам мешать не будем, да и планов на сегодня у нас нет. — Мешать не будем, но я точно должен на это полюбоваться, — добавляет Хичоль, похлопав Хёкджэ по плечу и явно пытаясь таким образом немного подбодрить «своего лучшего друга». — Ынхёк и за чанги — это кажется таким немыслимым. — Ну, после того, как он у плиты начал стоять — я уже во что угодно готов поверить, — тихо, чтобы Хичоль не услышал, произносит Кюхён, отчего Хёк с трудом сдерживает улыбку, продолжая есть свой завтрак — если даже такой придирчивый человек, как Кюхён, уже не удивляется тому, что «Ынхёк» стоит за плитой и хочет приготовить что-нибудь вкусненькое, то, возможно, всё постепенно налаживается?***
— Ты точно нигде не учился играть? — с любопытством вопрошает Чонун в самый разгар партии: как Хёкджэ и полагал, такое событие никто из мемберов не смог оставить без своего контроля, потому остальные скопились рядом не то в качестве группы поддержки, не то — в виде коршунов, нависших над игроками в качестве придирчивых зрителей. Хичоль устроился за обеденным столом вместе с Йесоном и Хёкджэ, провожая взглядом движение каждой из фигур, Кюхён стоит неподалёку, навалившись спиной на холодильник и молча наблюдая за партией, а Донхэ, как самый ненавязчивый зритель, устроился в кресле у стены, никак не комментируя ход игры. — Если он и учился — то не особо усердно, — Кюхён насмешливо фыркает, скрестив руки перед собой. — Ынхёк три раза своего слона тебе под пушку подставлял. Чего ты вообще ему поддаёшься, хён? — Не считал нужным рубить его слона таким образом, — у Чонуна, кажется, на всё заранее заготовлен ответ — более того, этого гитариста явно невозможно застать врасплох, и, по мнению Хёкджэ, это крайне полезное качество. Правда, Хёку стоит научиться вовремя останавливать душевные порывы Хичоля, так как тот тут же оборачивается назад, к макнэ группы, недовольно фыркнув: — А с каких пор ты разбираешься в чанги, мелочь пузатая? — Не важно, — тут же огрызается Кюхён, отчего даже Донхэ, сидя в кресле, словно ожил, встревоженно подняв голову и покосившись на младшего участника группы. Но, помолчав немного, макнэ тихо вздыхает и нехотя поясняет: — Мы с отцом часто играли в санчангчанги. Принцип игры почти такой же. После слов Кюхёна на кухне стало очень тихо: мемберы группы не решались как-то прокомментировать ситуацию или снова посмеяться над младшим участником группы, ведь тема его родителей для всех по-прежнему довольно щекотливая, хоть Хёкджэ не может даже предположить, из-за чего все с Кюхёном так осторожничают в этом вопросе. — Вообще, забавная эта штука — чанги, — Хичоль всё-таки решает первым прервать эту гнетущую тишину, ловко подцепив пальцами ближайшую к себе мелкую фигуру восьмиугольника, с любопытством её рассматривая. — Все солдаты ходят одинаково, а большие фигуры — разные. И как тут всё запомнить? — Тебе-то это зачем? — хохотнул Кюхён, явно порадовавшись возможности сменить тему. — Хочешь разнообразить ваши ролевые игры в постели с Хангёном? — Кюхён, прекрати. Это невежливо, — Донхэ недовольно подаёт голос, строго зыркнув на макнэ группы. — Отношения Хичоля — это его личное дело. — Да он просто завидует моей активной сексуальной жизни, вот и всё, — Хичоль не обижается и лишь посмеивается, качнув головой. — И вообще, самообразовываться никогда не поздно. Вон Ынхёк начал, а я чем хуже? — В твоём случае уже точно поздно, — Кюхён продолжает посмеиваться, никак не проникшись стремлением старшего мембера к такой полезной вещи, как самообразование. — Это всё равно, что бронзовые подковы к собачьей лапе прибивать. — Кюхён, ты перебарщиваешь, — Хёкджэ вздыхает, возвращая фигурку из рук Хичоля обратно на доску под строгим контролем Йесона, но Хичоль лишь хмыкает, поднимаясь с места и подходя ближе к притихшему макнэ группы. Остановившись рядом с ним, старший мембер просто взъерошивает волосы недовольному Кюхёну, практически с отеческой лаской ответив: — Да ладно вам, не трогайте малыша. Все мы тут свора собак, а это — самый мелкий и противный щенок. Йесон и Донхэ переглядываются, негромко засмеявшись, и Хёкджэ, вздрогнув от неожиданности, улыбается вместе с ними, пусть и чуть запоздало. — «Такие перепалки у них — это привычное дело», — напоминает себе Хёк, поёжившись от дискомфорта и спешно пытаясь что-то придумать, чтобы сменить тему. — «Я не привык к этому, но… видимо, придётся». — А вы знали, что фанаты дали вам… в смысле, нам, прозвища, исходя из больших фигур чанги? — Хёкджэ чуть было не оговорился, но вовремя поправился, надеясь, что никто не заметит его ошибки. К счастью, так и вышло: забыв обо всём, что их волновало раньше, ребята с любопытством уставились на Хёка, ожидая продолжения, и, не выдержав, Хичоль, возвращаясь на своё место, снова усаживается на стуле и тихо вопрошает: — Ты это серьёзно, котёнок? Фанаты решили расставить нас на доске, как фигуры в чанги? — Ага, я тоже видел эту статью, — Кюхён неожиданно поддерживает тему, выбранную Хёком, чуть пожав плечами. — Только я как-то не вчитывался. Удивительно, что это прошло мимо тебя, а, Хичоль? — Да ну вас, — Хичоль показательно надулся, откинувшись на спинку стула и с шутливым возмущением покосился на Хёкджэ. — А ты чего смеёшься, дорогой? Мог бы и рассказать мне о таком. И вообще — что было в этой статье? В смысле, кому из нас какую фигуру фанаты выбрали? — Ну… — просмеявшись, Хёк оглядывает ребят, чтобы убедиться, что всем интересно про это послушать — и, понимая, что никто не против поговорить на эту тему, Хёкджэ поднимает со своей стороны поля крупную восьмиугольную фигуру, подписанную как Ча, и покручивает её в своих пальцах. — Донхэ выбрали колесницей. — Колесницей? — любопытно переспрашивает Хичоль, желая цапнуть такую же фигуру со стороны поля Чонуна, но его опережает Донхэ: когда лидер группы услышал своё имя, он тут же подошёл к доске и аккуратно взял фигуру с поля Чонуна, рассматривая её в полном молчании. Недовольно потарабанив пальцами по столу, Хичоль снова оборачивается к Хёкджэ и, задавая новый вопрос, умудряется вытащить фигуру из его рук, чтобы её изучить: — А почему Донхэ — колесница? — Только верните потом фигуры, как они лежали, — Йесон, не возражая против того, что мемберы группы без спроса берут фигуры с поля, откидывается на спинку стула, со вздохом покачав головой. — Мы с Ынхёком ещё не закончили, вообще-то. — Я расскажу, что было в той статье — и мы продолжим игру, — предлагает Хёкджэ, забирая из цепких пальцев Хичоля фигуру колесницы и возвращая её на положенное место. — Колесница — самая мощная из фигур. Она может двигаться только по прямой. Всегда прямо и уверенно… как Донхэ. Смутившись от своих же слов, Хёк коротко бросает взгляд на растерявшегося лидера группы, который смотрит на него, практически не моргая: кажется, к такой характеристике от «Ынхёка» Донхэ оказался не готов. Но Чонун вовремя встревает в разговор, согласно кивнув: — А что, вполне похоже на нашего лидера. Фанаты очень наблюдательны. Правда, я думал, что его скорее поставят генералом. — У генерала ограничены ходы, — возражает Кюхён, подойдя немного ближе, хоть и продолжая держаться на расстоянии от остальных. — А Донхэ у нас всегда на передовой. Я ведь прав, Донхэ? — А?.. Да… да, ты прав, — Донхэ, вздрогнув от адресованного ему вопроса, кладёт фигуру обратно на поле Чонуна и спешно отходит к креслу, снова усевшись на своём месте и продолжая молча наблюдать за всем происходящим со стороны. — «Что его так озадачило?» — Хёкджэ не может понять, почему лидер группы стал таким задумчивым, и теперь ему уже гораздо меньше хочется рассказывать дальше о прозвищах, что выбрали фанаты, исходя из фигур чанги. Правда, любопытство Хичоля Хёк явно недооценил: тому слишком мало информации о содержании столь загадочной статьи, потому он уже практически подпрыгивает на стуле от нетерпения, и, желая привлечь внимание к этой шумной проблеме, грозящейся либо доломать ножки стула, либо — пробить ими пол, Йесон сухо кашляет в кулак, призывая Хёкджэ к продолжению рассказа, и затем берёт со своего поля восьмиугольную фигуру, подписанную как Ма: — Ладно, Ынхёк, идём дальше? Кто у нас конь? — Это конь? — Хичоль тут же выхватывает фигуру из пальцев Чонуна, любопытно её рассматривая. — А что он может? Как он ходит? — Конь за один ход делает два движения, — с улыбкой поясняет Хёкджэ и, убедившись, что старший мембер смотрит на него, парень берёт одного из своих коней, чтобы показать на доске, как эти ходы будут выглядеть. — Сперва на одну клетку по вертикали или горизонтали, а потом — на одну клетку по диагонали вправо или влево от направления первого движения. — Это твой ход? — уточняет Чонун, когда Хёкджэ опускает фигуру на другой пункт, не на тот, где конь был раньше. — Мы уже продолжаем игру? — Нет, я просто показал, как он ходит, — Хёкджэ спешно возвращает фигуру обратно под беззлобный смех Хичоля. — С этой фигурой проще показать, чем объяснять на словах. — У коня целых два движения, — заинтересованно произносит старший мембер, почесав за ухом своими длинными пальцами. — И кто это, по мнению фанатов? — «А ведь и правда — кто?» — Хёкджэ затихает не для того, чтобы набить себе цену, а чтобы действительно вспомнить, что говорилось в статье, поскольку читал он её где-то в прошлом году. Так, с ходу, воссоздать в памяти прозвища и роли, которые распределили фанаты, непросто, но, наморщив лоб и хорошенько подумав, Хёк вспоминает, кому досталась роль коня, и тихо хихикает, хитро оглядев ребят и подозрительно застывшего за плечом Чонуна Кюхёна: — Вы только не смейтесь… но это Кюхён. Парни, переглянувшись, срываются на громкий смех — только Кюхён не смеётся, помрачнев ещё больше и упрямо поджав губы. Хёкджэ понимает, что макнэ группы крайне неловко, когда над ним так смеются, и парень уже готов перейти к какой-нибудь следующей фигуре, чтобы отвлечь внимание ребят от Кюхёна, но Хичоль, вытирая слёзы смеха с уголков глаз, оборачивается к младшему участнику группы, задорно поинтересовавшись: — Так ты поэтому в статью не вчитывался, да, Кюхён? После этих слов от смеха уже не могут удержаться ни Хёкджэ, ни помалкивающий до этого момента Донхэ — Кюхён кажется настолько возмущённым, пока он мрачно зыркает на всех, недовольно бурча: — Да отстаньте вы. Вон, Йесон у нас вообще слон. — Слон? — не успев посмеяться как следует, Хичоль уже почти всхлипывает, не в силах сдержать хохот, рвущийся изнутри. — А это что ещё за фигура? — А что, мне нравится, — Йесон, переставая смеяться, забирает у Хичоля фигуру коня, возвращая её обратно на своё поле, и поднимает следующую восьмиугольную фигуру, подписанную как Пели, чтобы показать её Хичолю. — Слон ходит почти также, как конь. — Да, у слона очень похожие с конём ходы, — подхватывает Хёкджэ, украдкой покосившись на Донхэ: лидер группы наконец перестал выглядеть таким задумчиво-отрешённым, и теперь парень снова вслушивается в разговор, а выражение его лица вновь становится спокойным, с лёгким оттенком строгости. — Смотри, Хичоль — сперва на одну клетку по вертикали или горизонтали, а затем по прямой на две клетки по диагонали вправо или влево от направления первого шага. — О, и правда на коня похоже, — задумчиво произносит Хичоль, с нешуточным интересом наблюдая за всеми вариациями ходов, которые Хёкджэ показывает неспешно и медленно, чтобы старший мембер сумел запомнить хотя бы визуально, раз уж всем стало интересно поговорить о чанги, а остальные, кроме Хичоля, имеют хотя бы мало-мальские представления об этой игре, так что другим нужны только лишь сравнения из статьи. — Ну, в этом фанаты тоже не особо ошиблись, — Йесон коротко пожимает плечами, возвращая фигуру на место и старательно оберегая её от посягательств Хичоля. — У нас с Кюхёном всё-таки много общего. — Ага, потому вы и ладите — и фактически живёте вместе, и позиции в группе у вас похожие, — посмеивается старший мембер, снисходительно покачав головой. — Ну просто два близнеца. От слова «близнецы» Хёкджэ неосознанно вздрагивает, едва удержав дрожащими пальцами фигуру и чуть было не уронив её на доску. Оказалось, что к подобным словам, навевающим тёплые и одновременно болезненные воспоминания, Хёк ещё до сих пор не сумел подготовиться, потому и растерялся. — Ынхёк?.. — Донхэ, как оказалось, даже не переставал наблюдать за Хёкджэ, потому столь резкая смена выражения лица «барабанщика» не могла укрыться от столь наблюдательного лидера группы. Ещё и Хичоль, всполошившись, тут же забывает про все фигуры и тянется к Хёку, пытаясь коснуться его руки и исправить сотворённую им ошибку: — Ынхёк, котёнок, я не это имел в виду, просто… — Я знаю, Хичоль, — Хёкджэ заставляет себя сделать глубокий вдох — и затем он ободряюще улыбается старшему мемберу, чтобы тот не беспокоился. — Всё в порядке, правда. Просто мне нужно ещё немного времени. — Вообще, у меня складывается впечатление, что Хичоль метит на моё место в комнате, — Йесон словно специально старается разрядить обстановку, легко тыкая пальцем в фигуру слона. — Пожалуй, я даже готов уступить тебе, Хичоль. Давно хотел вздремнуть на диванчике. — Нет уж, спасибо, — насмешливо фыркает старший мембер, поправляя свою густую чёлку. — Мы с мелким передерёмся в первый же вечер. Лучше нам ночевать как можно дальше друг от друга. И вообще, кто ещё остался? Вы вроде не все фигуры с поля убрали. Кто я? — А ты у нас охранник, — Хёкджэ, улыбнувшись, поднимает с поля фигуру, подписанную как Са, и протягивает её Хичолю, уже привыкнув, что этот неугомонный мембер обязательно попробует её спереть без спроса. Заинтересованно хмыкнув, Хичоль с любопытством рассматривает фигуру, пока в разговор не вклинивается Кюхён, ехидно добавив: — Довольно слабая фигура, между прочим. — Не слушай его, — Хёк успевает ухватить Хичоля за руку прежде, чем тот понимает, что его вроде как снова оскорбили. — Охранники, как и генерал, ходят только на одну клетку, это верно. И они вместе с генералом не могут покидать дворец. Но охранники защищают главную фигуру — генерала. — Ограничен, значит, — усмехается старший мембер, отдавая Хёку фигуру и с теплотой потрепав его по рыжим, слегка отросшим волосам. — Ну, учитывая мою ногу, так и есть. Значит, я защищаю генерала. А кто тогда у нас генерал? Ты, котёнок? — Ещё чего, — Кюхён, на всякий случай отодвинувшись подальше от Хичоля, шумно фыркает, нервно дёрнув плечами. — Невелика птица. Нет, Ынхёк у нас пушка. — Пушка? — Донхэ, про которого все за этим разговором практически позабыли, снова поднимается с кресла и подходит ближе, любопытно рассматривая фигуры на доске, в особенности фигуру пушки, помеченную как По. — Почему Ынхёк — пушка? — Потому что он такой же неконтролируемый, — макнэ группы явно хотел высказаться не столь корректными словами, но, видимо он решил не испытывать судьбу и дальше, потому и начал выражаться менее раздражённо. — Скачет по полю, куда хочет, перепрыгивая и своих, и чужих. В рамках возможного, конечно. — Скачет по полю? — недоумевающе переспрашивает Хичоль, то глядя на Кюхёна, а то — на замолчавшего Хёкджэ, пока Чонун молча старается расставить фигуры так, как они были на доске до начала обсуждения статьи. — Это как он скачет? — Чтобы пушка… взяла фигуру противника, нужно, чтобы между пушкой и этой фигурой на прямой линии была какая-то фигура, — поясняет Хёк, найдя подходящее место на доске, чтобы продемонстрировать Хичолю наглядный пример. — Своя это фигура будет или чужая — роли не играет. — То есть, чтобы защитить свою фигуру от пушки, противник может либо убрать фигуру из-под линии огня, — Кюхён, неожиданно для всех присутствующих, подходит ближе, касаясь пальцем фигуры «под пушкой» и отодвигая её с линии, а после — возвращает её обратно и добавляет ещё одну фигуру на соседнее поле, в ту же линию. — Либо добавить на линию свою другую фигуру — через две фигуры пушка не скакнёт, ноги коротковаты. Парни снова смеются, переглянувшись — и Хёкджэ лишь с улыбкой качает головой, наблюдая за ними. Только Хичоль с нескрываемым любопытством изучает доску, даже нахмурившись от того, насколько глубокий мыслительный процесс сейчас посещает его голову. Немного подумав, старший мембер явно делает какие-то собственные выводы, так как он произносит загадочным тоном: — Так значит, пушка с самого начала может выводить из игры сильные фигуры. Интересно… — Ага, вот только пушка не может бить пушку противника или перепрыгивать через неё, — добавляет Кюхён, просмеявшись и пожав плечами. — Ну и чем меньше фигур остаётся на доске — тем слабее становится пушка. Но это и в жизни так: в толпу всегда забрасывать снаряд проще, чем делать это точечно. Верно я говорю, Ынхёк? — А? — Хёкджэ чуть было не поперхнулся воздухом от слов Кюхёна: макнэ группы имел в виду Ынхёка, но Хёк слишком сильно воспринимает эти слова на свой счёт. — «Нет… Ынхёк всегда был сильным. Это я теперь остался совсем один и не могу ни с чем как следует справиться…» — думает Хёкджэ, погрустнев, но его плеча касается прохладная рука Хичоля, и мягкий, практически мурлыкающий, очень ровный голос старшего мембера слышен совсем рядом: — Сильная фигура, способная справиться с толпой — это точно наш Ынхёк. — И не поспоришь, — Донхэ, переставая рассматривать доску, протягивает руку и легко взъерошивает волосы Кюхёна, улыбнувшись от слов Хичоля. — Тогда получается, мы без генерала? — Похоже на то, — Хёкджэ чуть разводит руки в стороны, пожимая плечами. — Всё-таки фигуры подбирали фанаты, а не я. Но было интересно почитать их теории. — А солдаты у нас, значит, стафф? — вопрошает Йесон, касаясь пальцем мелкой фигуры, но не передвигая её — его солдаты подписаны как Жол, тогда как на красных фигурах Хёка написано Бён. — В принципе, логично — они первые под ударом оказываются в экстренных ситуациях, особенно охранники под командованием Шивона. — А генерал у нас — Чонсу, видимо, — Кюхён неожиданно хихикает, подхватывая с поля Йесона синюю фигуру, помеченную как Чо. Донхэ и Хёкджэ с сомнением переглядываются, а Хичоль тем временем с любопытством косится на аналогичную красную восьмиугольную фигуру на поле Хёка, подписанную как Хань, заинтересовавшись ещё одной особенностью игры и решившись на новый вопрос: — А чего это солдаты и генералы подписаны по-разному? Разные цвета я ещё могу понять, но чтоб разные буквы… — Хичоль, ну это уже историю знать надо, — Йесон отвечает крайне нравоучительным тоном, покачав головой, словно он крайне удручён неосведомлённостью старшего мембера. — Это два разных государства, которые боролись за власть в период междуцарствия династии Цинь. И не верю я, что Чонсу у нас генерал. — Да, я тоже думаю, что это не так, — вздыхает Хёкджэ, согласно кивнув: в его представлении этот строгий менеджер как главная фигура всей игры виделся с огромной натяжкой. Скорее, Хёк бы выбрал Ынхёка на эту роль, но фанаты вполне умело подобрали ему роль пушки, так что предложить на роль генерала было некого. — Ладно-ладно, Йесон прав, — ворчит Кюхён, возвращая фигуру обратно на доску. — Чонсу носится, как заведённый, в случае чего, а генерал заперт во дворце. — Я бы подумал на директора Чон скорее, — задумчиво произносит Йесон, чуть качнув головой. — Но он тоже постоянно в разъездах — связи налаживает. — То есть, выходит, мы без генерала? — уточняет Хичоль, успев цапнуть одну из фигур генерала с поля, покручивая её в руках и с интересом рассматривая. — Тогда понятно, чего с нами никто, кроме Донхэ, справиться не может. Может, оно и к лучшему. — Ну всё, игру продолжать бесполезно, — Йесон, снова оглядев доску, лишь слегка пожимает плечами, когда видит, что Хёкджэ недоумённо на него уставился. — Они фигуры наставили на поле, как попало — вот этот слон тут точно не стоял. Я уже не вспомню, на чём мы остановились, так что предлагаю ничью. В любом случае, послушать о теориях фанатов было интересно. — Согласен, — Хёкджэ посмеивается и, увидев протянутую руку Чонуна, вполне охотно пожимает её над столом, завершая таким образом их игру — после того, как ребята действительно хаотично наставили фигуры обратно, не запомнив изначальные пункты, на которых фигуры стояли ранее, игру и вправду продолжать было бы бессмысленно, а начинать новую игру — это снова потратить много времени. Убедившись, что игроки начинают собирать фигуры с поля, чтобы сложить их в специальный мешочек, ребята разбредаются по квартире, расходясь кто куда, ведь удивительное представление «Ынхёк за чанги» уже закончено. Только Хёкджэ остался рядом с Йесоном, помогая ему складывать фигуры в мешочек. Возникшую на кухне тишину следовало прервать, и гитарист явно подумал об этом первый, так как парень неожиданно решает произнести: — А фанаты наблюдательные — довольно точно фигуры подобрали. А для генерала у них точно никто не нашёлся? — Для генерала? — остановившись, Хёк задумчиво смотрит на фигуру солдата в своей руке, пытаясь вспомнить все детали той фанатской статьи. — Нет… нет, не помню, чтобы кто-то был на эту роль. А что? — Ну сам посуди, Ынхёк, — Чонун продолжает складывать фигуры в мешочек, но то и дело приподнимает голову, чтобы посмотреть на парня рядом с обой. — Если нет генерала — о какой игре может идти речь? — К чему ты клонишь? — Хёкджэ до сих пор трудно понимать логику Йесона в его ходе размышлений — но, кажется, затруднения в этом плане возникают у всех мемберов, так что хотя бы здесь Хёк может не опасаться быть раскрытым: ему достаточно просто вовремя задавать уточняющие вопросы. — Ты что, хочешь, чтобы здесь появился какой-нибудь шестой мембер? И где он будет спать: на диване в обнимку с Хичолем? Хёк нервно посмеивается от своей шутки, стараясь как можно легкомысленнее пожать плечами: конечно, парень думал о том, что ему лучше оставить группу и уступить место кому-то более достойному, но он и представить не мог, что Йесон так завуалированно озвучит его собственные мысли: здесь должен появиться кто-то ещё, чтобы жизнь группы продолжалась. — Ынхёк, подумай хорошенько, — предлагает Чонун, забирая последнюю фигуру из руки Хёкджэ и убирая её в мешок, аккуратно завязывая его. — Как бы это жестоко не звучало, но практически без любой из фигур в игре можно обойтись. Даже если у игрока остаётся только генерал, он может пропустить ход, если генералу некуда сделать ход, но игра будет продолжаться. — Йесон, я не понимаю… — Хёкджэ осторожно пытается перебить гитариста, но тот, с глухим стуком поставив мешочек на стол, также спокойно и невозмутимо добавляет: — Ынхёк, один генерал в целом способен отразить атаки противника. И, может, даже выиграть сможет, при должном мастерстве. Но что будет с другими фигурами, если с ними не будет генерала? Без генерала наступает конец игры. Йесон уходит в свою комнату, прихватив доску и мешочек с фигурами, а Хёкджэ так и остаётся на месте, у обеденного стола, словно загипнотизированный словами гитариста, которые почему-то кажутся ему очень важными, хоть Хёк и не понимает пока, почему: — «Без генерала наступает конец игры…»***
Весь вечер Хёку казалось, что Донхэ словно сам не свой: лидер группы как-то нервно вертел головой за общим столом, с трудом разбирал, о чём его спрашивают, и то и дело украдкой пытался посмотреть на Хёкджэ, хоть и тут же отводил взгляд, если видел, что его внимание замечали. И только такое, немного странное поведение лидера группы отвлекает Хёка от его мыслей, навеянных разговором с Йесоном. Чонун как-то умудрился затронуть тему главных сомнений Хёка: должен ли он здесь оставаться в принципе. В том, что он не сможет быть «пушкой», Хёкджэ не сомневается — не того он характера, и нет у него такой огромной моральной силы духа, что была у Ынхёка. И Йесон, как бы Хёку не казалось, что без Ынхёка группа функционировать не сможет, снова оказался прав — парни объединятся и продолжат двигаться дальше. Появится новый барабанщик на постоянной основе, который вполне может стать тем самым генералом, или же в Корее за барабанами будет сидеть Хичоль, а в турах можно будет взять, к примеру, барабанщика из японской группы — всё это вполне решаемо, и Хёку становится очень стыдно, что он не подумал об этом раньше. — «Игра всё расставила по своим местам», — с грустью думает Хёк, возвращаясь после ужина в комнату, чтобы уже наконец лечь на постель и дать ноющим мышцам отдохнуть. — «И с чего вдруг я решил, что изображать Ынхёка — это лучший вариант для всех?..» Теперь Хёкджэ не представляет, что ему делать: после того, как он пообещал ребятам, что постарается справиться со всеми испытаниями, парень не сможет так просто взять — и уйти. — «Как минимум, мне придётся остаться до конца концерта…» — напоминает себе Хёк, устало потирая шею и плотно прикрывая дверь за собой — ему только снующей под дверью любопытной мордашки Кюхёна не хватало сейчас. Но отдохнуть и хорошенько всё обдумать Хёкджэ не успевает — в комнате взволнованно расхаживает Донхэ и, заметив, что его сосед уже в комнате, лидер группы останавливается и нервно произносит: — Ынхёк… мы можем поговорить? — Да, конечно, — даже вздрогнув от неожиданности, Хёкджэ согласно покачивает головой и подходит ближе, не зная, будет ли ему уместно присесть на кровать — или лучше стоять рядом с Донхэ, пока тот выскажется. Повод, очевидно, важный — лидер группы крайне обеспокоен чем-то, и даже не скрывает этого, потому посторонние мысли как-то сами собой улетучиваются из разума Хёка, пока он с осторожностью уточняет: — Что-то случилось, Донхэ? Что-то с расписанием? С тобой связался Чонсу-хён? — Нет… нет, всё в порядке, — растерянно моргнув, Донхэ спешит заверить Хёкджэ, что тема для разговора не будет связана с расписанием и какими-то рабочими вопросами. — На самом деле, я должен кое-что тебе сказать. Это… касается только нас двоих. И от этих слов Хёку стало даже более тревожно, чем прежде, так как подобные разговоры у них с Донхэ никогда не заканчивались хорошо: как только лидер группы пытается что-то сказать «Ынхёку» наедине, всё либо заканчивается ссорой, либо обоим в итоге снова становится больно. — «Может, не стоит?..» — Хёкджэ не может сдержать свои трусливые порывы: ему хочется зажать уши руками и сбежать куда-нибудь, туда, где Донхэ не сможет ничего ему сказать. Но это глупо и, по сути, бессмысленно — раз они живут в одной комнате, Донхэ может снова вернуться к интересующей его теме в любой момент, когда Хёк не окажется к этому готовым. — «Хотя к его разговорам невозможно подготовиться», — напоминает себе Хёкджэ и, поёжившись, несмело соглашается поговорить с Донхэ наедине и осторожно, чтобы не застонать от боли в мышцах, садится на краю своей кровати, тихо ответив: — Хорошо… давай поговорим. Что ты хочешь мне сказать? — Я… давно хотел с тобой поговорить, но всё не решался, — признаётся Донхэ и достаёт из-под стола, на котором стоит аквариум, стул без спинки, и усаживается на нём, чтобы быть рядом с Хёком, но в то же время сидеть напротив, а не на его постели, и Хёкджэ подобное поведение настораживает ещё больше. — Я… собирался молчать до тех пор, пока ты не решишь твёрдо, останешься ли ты с нами или захочешь уйти… чтобы не подтолкнуть тебя к какому-то решению. Но за всё это время я продолжал думать о том, что происходит между нами — и я совершенно ничего не понимаю, Ынхёк. — Что происходит «между нами»? — тихо переспрашивает Хёкджэ, рефлекторно облизнувшись: в горле пересыхает, и эта тема становится всё более волнующей для него — и в то же время страшной. — Что ты имеешь в виду, Донхэ? — Ынхёк, я уже начал было думать, что у меня нет никакого шанса, чтобы… быть с тобой… но твои знаки такие противоречивые, — вздыхает Донхэ, опуская голову и явно с осторожностью подбирая слова. — Ты постоянно отталкиваешь меня и держишься в стороне, как и всегда, но я не могу и дальше делать вид, что я не вижу, как ты порой на меня смотришь, что делаешь для меня — и что говоришь. Если всё дело в том, что тебе нужна лишь поддержка от меня, то можешь не сомневаться — я всегда готов поддержать тебя, но… если дело в чём-то большем… — В чём-то большем? — Хёк продолжает растерянно переспрашивать, нервно сглотнув. — «Я сам виноват… Я не контролирую себя и даже во время траура не смог скрыть свои чувства к Донхэ. Я не должен был быть здесь — этот обман становится всё страшнее с каждым его словом…» — Ынхёк… если тебе просто нужно немного больше времени… если твоё отношение ко мне хоть немного изменилось, но ты ещё не уверен — я могу ждать столько, сколько тебе будет нужно, — подрагивающий голос Донхэ неожиданно становится твёрже: сейчас лидер группы уверен в том, что он говорит, поскольку он говорит именно о себе. — Я долго ждал и подожду ещё. Я не хочу и не буду давить на себя своими чувствами, но… прошу тебя, скажи мне, стоит ли мне ждать. — «Это неправильно!» — Хёкджэ хочется закричать, хочется встряхнуть Донхэ за плечи — и во всём ему признаться. — «Я не Ынхёк, Донхэ! Я не имею никакого права на твои чувства! Я — трусливый обманщик, вот и всё!» И Хёк бы смог прислушаться к голосу совести — и повиниться перед Донхэ, закончив весь этот обман, если бы он сам не был безответно влюблён в лидера группы. — «Я должен быть честным… при любом раскладе я принесу ему одну только боль», — думает Хёкджэ, с сочувствием глядя на отчаявшегося парня перед собой: врать Донхэ — больно каждый раз, но и дальше мучать лидера группы из-за своих спутанных мыслей Хёк тоже не хочет. Да и как тут скрывать очевидное — если даже Донхэ уже заметил, что Хёкджэ не может сдержать своих чувств рядом с ним, то догадки остальных будут лишь вопросом времени. — Ты… можешь не отвечать прямо сейчас, — Донхэ истолковывает его молчание по-своему, и тихо вздыхает, поморщившись. — Как я уже сказал — я буду ждать столько, сколько тебе будет нужно, если… если для меня есть надежда. Просто я… я так больше не смогу, Ынхёк — снова оказаться в этой неизвестности. Хёкджэ попросту не знает, что сказать: столько противоречий сейчас бьются в его разуме, как те самые два волка, чёрный и белый, притчу про которых он рассказывал Чонуну этим утром. — «И что мне делать, Ынхёк?..» — Хёк боится ошибиться, боится сделать ещё хуже, потому что он не знает, как поступить правильно — кристально чистого выхода из этой ситуации не будет, пока Хёкджэ не разберётся с собственным обманом, а заставлять Донхэ ждать, пока он наберётся смелости, чтобы во всём признаться — неправильно и нечестно по отношению к лидеру группы. Потому, помедлив, Хёкджэ поднимается с места и тут же чуть было не плюхается обратно от испуга, когда Донхэ, явно нервничая, тут же подскакивает на ноги следом за ним, не зная, что «Ынхёк» будет делать — и что скажет. — Донхэ, я… — Хёкджэ всё кажется, что ему хватит сил во всём признаться, но в итоге, прислушавшись к своему сердцу, Хёк осторожно берёт Донхэ за руку и придвигается немного ближе, неотрывно глядя на взволнованного парня перед собой. — Не жди, Донхэ. Донхэ вздрагивает, распахнув свои суженные глаза шоколадного цвета, ещё не осознав в полной мере, что «Ынхёк» тем самым пытается сказать — а Хёкджэ, боясь потерять остатки храбрости, подаётся ещё ближе и, игнорируя ноющий голос собственной совести, коротко касается своими губами губ Донхэ в практически невинном, но слишком смелом для этой ситуации поцелуе. Секунда ожидания, которая как будто тянется невыносимо долго, после чего Донхэ шумно выдыхает и чуть отодвигается, явно не ожидав такого ответа от «Ынхёка». Хёкджэ боязливо смотрит на лидера группы, на его широко открытые глаза — и видит в них отражение тени собственных сомнений и страхов: быть смелым в проявлении собственных чувств, как оказалось, так непросто… — Ынхёк… — тихо, до сих пор не в силах поверить в то, что происходит здесь и сейчас, произносит Донхэ — и парень сам придвигается ближе, кладёт тёплую руку на щёку Хёкджэ и, чуть поглаживая его бледную кожу, Донхэ решается на ответный поцелуй, другой рукой бережно, практически невесомо приобнимая Хёка за талию. Хёкджэ тут же кладёт руки на плечи Донхэ, несмело обнимая его, и доверившись лидеру группы, старается расслабиться в этом поцелуе, слыша, как Донхэ несдержанно сопит от волнения. — «Стоило мне это сказать — и немного стало легче…» — Хёк не пытается успокоить свою совесть — он знает, что поступает нечестно по отношению к Донхэ и Ынхёку, но ничего поделать не может. Хёкджэ безумно устал бороться со всеми испытаниями в одиночку, устал напоминать себе, что ему здесь не место — и устал безуспешно пытаться скрывать свои чувства. А Донхэ, кроме того разговора утром, перед аварией, ещё ни разу не подвёл Ынхёка ни в чём — и то Хёкджэ уверен в том, что в том утреннем недопонимании, по большей части, была именно его вина, а не Донхэ. — Ынхёк… — голос Донхэ подрагивает, когда дыхания не хватает и поцелуй приходится разорвать: немного осмелев, лидер группы обнимает Хёкджэ за плечи и прижимает его к себе, очень бережно и осторожно, но не в силах утаить своего волнения. — Я обещаю, ты не пожалеешь об этом. — «Ты не должен этого говорить…» — Хёкджэ зажмуривается от странного ощущения: ему кажется таким неловким то, что Донхэ говорит ему подобное, словно Хёк более значимый человек, чем лидер группы. От этого становится не просто неловко, но в какой-то мере даже неприятно, потому, вздохнув, Хёк тихо отвечает, положив руку на торс Донхэ и чувствуя, как быстро колотится его взволнованное сердце: — Донхэ, пожалуйста, не говори так. Это не жертва с моей стороны, я… я тоже этого хочу. Просто всё так запутанно… — Да, конечно, извини, — Донхэ вздрагивает от неожиданности, чуть крепче сжав пальцы на домашнем свитере Хёкджэ. — Если тебе нужно время — я подожду столько, сколько ты захочешь, Ынхёк. Просто я… уже почти был готов к совсем другому ответу. Но всё равно надеялся, что ты… — Я не хочу, чтобы что-то в твоём отношении… ко мне… менялось, — Хёк приподнимает голову и довольно серьёзно смотрит на Донхэ, убедившись, что тот прошёл эту стадию неверия — и теперь внимательно слушает его. — Пусть всё останется, как раньше, ладно? Мне правда сейчас непросто… да и тебе тоже. Только к этому «как раньше» теперь добавится «мы». — «Мы»… — каким-то странным, абсолютно счастливым голосом повторяет Донхэ, согласно кивая и улыбаясь. — Конечно, Ынхёк. Конечно… Хёкджэ хочется каким-то образом показать лидеру группы, что он не идёт на уступку, а действительно уже не может скрывать свои чувства, но как это сделать — Хёк не знает. Единственная идея приходит Хёкджэ в голову, когда он сам обнимает Донхэ за плечи и с тихим вздохом касается виском его щеки, чувствуя как бережно и несмело лидер группы касается пальцами его затылка, чуть приглаживая встопорщенные рыжие волосы. Эти прикосновения так успокаивают, что никаких слов больше не нужно — дыхание Донхэ постепенно выравнивается, и сам Хёкджэ просто закрывает глаза, расслабляясь под этой очень осторожной лаской. Но разум успокоить не получается, только совсем немного повиниться перед собственной совестью: — «Прости меня, Ынхёк. Я бы никогда не позволил себе дать Донхэ такое разрешение, притворяясь тобой… если бы ты только был жив. Прости меня, Донхэ. Я влюблён в тебя столько лет, но когда ты узнаешь всю правду обо мне — ты больше не захочешь меня видеть…»