«Идём со мной — и мы достигнем цели, Только вперёд, ни шагу назад. Ничто не сможет остановить нас, Ведь я стану жертвой. Я готов принести себя в жертву» © Solence — Heaven
В салоне красоты, к удивлению Хёка, ему даже понравилось: в этом уютном местечке было гораздо меньше суеты, чем в другом салоне миёнсиль, где «Ынхёка» перекрашивали и наносили ему сценический макияж перед фестивалем. Правда, к тому, что работники салона, свободные от клиентов, тут же встают с мест и вежливо кланяются любому, кто зайдёт в салон, Хёкджэ ещё трудно привыкнуть — во время траура он практически не обращал внимание на других людей рядом с собой, потому его мало волновало, кто и каким правилам следует при виде «артиста». Но он заставляет себя вежливо улыбаться и послушно топает следом за Хичолем, который, принимаясь щебетать со знакомыми ему мастерами, тянет Хёка за собой к определённому работнику — ногтевому мастеру. — Тиффани, любовь моя, выручай, — голосит Хичоль вместо приветствия, мягко подталкивая Хёкджэ за плечи к свободному месту, пока Хёк с любопытством таращится на девушку, которая, судя по всему, и будет делать ему маникюр. — Ынхёк у нас вместо ужина ногти подгрызает — так к концерту ничего не останется. Срочно нужна полиция красоты! — Хичоль-оппа, я уверена, что всё не так плохо… Это что такое? — девушка, которая была занята тем, что прибиралась на своём столе после предыдущего клиента, как только повернула голову и заметила руку Хёкджэ, а точнее, состояние его ногтей, практически взвизгнула от ужаса, едва не выронив из рук все свои маникюрные принадлежности. — Вы его что там, пытали?! Вздрогнув от неожиданности, Хёк неприкрыто таращится на девушку, которую старший мембер назвал Тиффани: непривычно удлинённое лицо сразу выдаёт в ней метиску, но это только подчёркивает красоту девушки — длинные обесцвеченные пряди красиво обрамляют её лицо, изящно очерченные брови кажутся непривычно густыми, а умело нарисованные тонкие стрелки, которые захватывают и линию нижнего века, только сильнее вытягивают форму её тёмных глаз, отчего девушка походит на лисичку. — «На белоснежного песца», — думает Хёкджэ, отчего ему даже хочется улыбнуться — в похожий цвет Ынхёка как-то перекрашивали, когда братья ещё не воссоединились, и этот образ девушки снова напоминает ему погибшего близнеца. — Да я ж тебе говорю, он на нервах ногти грызть начал, — ворчит Хичоль, усаживая застывшего было Хёкджэ за плечи на место клиента. — Если ты не сумеешь привести это безобразие в приемлемый вид — то никто не сможет. — Да всё не так плохо… — вяло возражает Хёк, оглядывая свои ногти: да, кожицу вокруг ногтей он незаметно для себя обгрыз, ровно как и самые края ногтевой пластины теперь представляют собой неровные, острые линии — обкромсать их кусачками у Хёкджэ попросту не было ни времени, ни сил, ни желания. Но девушка, критически цокнув языком, недовольно качает головой и поджимает свои тонкие губы, продолжая внимательно рассматривать руки «Ынхёка», после чего, посмотрев за спину парня, Тиффани громко произносит: — Юри, возьми моего следующего клиента, пожалуйста. Тут нужна неотложная помощь. — Без проблем, Тиффани, — посмеивается ещё одна мастер маникюра за соседним столиком, стройная девушка с тёмными волосами, подстриженными на манер удлинённого каре, наблюдая за происходящим с явным интересом. — Мы рады снова видеть тебя здесь, Ынхёк-оппа. Как ты себя чувствуешь? — Ну… я двигаюсь дальше, — Хёкджэ, чувствуя себя неуютно, чуть пожимает плечами, решив, что лучше всего будет просто продолжать вести себя как «Ынхёк», раз уж по словам мастеров брат часто бывал здесь. — Но я пока не готов это обсуждать, извини. Надеюсь, что Тиффани сумеет подправить мои ногти к концерту. — Да мы и не просим никаких подробностей. Ты здесь — и это уже хорошо, — отмахивается Юри, добродушно улыбаясь. — Ни о чём не волнуйся, Ынхёк-оппа. Ради тебя я хоть всех клиентов Тиффани возьму. Расслабься и получай удовольствие — на сегодня она твоя. — Спасибо, Юри, — Хёкджэ заставляет себя вежливо улыбнуться девушке, которая даже не подозревает, что перед ней совсем не Ынхёк, и коротко бросает взгляд на Хичоля, который уже занял место у другого мастера, протягивая к ней свои красивые руки с длинными пальцами. Но старший мембер больше не опекает «своего лучшего друга» — значит, никакой опасности для Хёкджэ здесь нет, потому парню стоит воспользоваться советом Юри и действительно попытаться получить удовольствие от этой процедуры, которая ему предстоит. — Давай сюда руки, — безо всякий церемоний просит Тиффани, касаясь ухоженными руками запястья Хёкджэ, и, цепко ухватившись за его руки своими длинными ногтями заострённой формы с ярким, волнообразным маникюром, девушка заставляет Хёка развернуть руки ладонями кверху, после чего прыскает на них каким-то спреем и лёгким движением пальцев показывает, что парню надо растереть руки друг о друга. Пока Хёкджэ неуклюже, но послушно трёт ладони, Тиффани, коротко фыркнув, поправляет на своём плече лямку фартука, который, видимо, считается формой сотрудников салона, — и, прыснув на свои руки тем же спреем, накрывает руки Хёкджэ своими, активно растирая приятно пахнущий спрей, хитро добавив: — Так значит, я уже не «Стефани», а, Спенсер? — «Что?!» — растерявшись, Хёкджэ чуть было не запаниковал, пока одно знакомое имя не дало ему хорошую подсказку — в Штатах Ынхёк, как и все мемберы DAEKY, взял себе американское имя, для паспорта. Хёк даже вспомнил американские имена остальных мемберов: Донхэ взял себе имя Айден, Хичоль — Лестер, Чонун — Джером, а Кюхён взял имя Маркус. И, судя по всему, эта девушка либо была знакома Ынхёку ещё со времени проживания в Америке, либо, что более вероятно, брату понравилось её американское имя, и в такой манере они и общались. Но ответить Хёк ничего не успевает: Хичоль, прислушавшись к разговору, наклоняется немного ближе, чтобы ему не приходилось говорить громко, и отвечает вместо «Ынхёка»: — Тут есть проблема, милая — у Ынхёка было сотрясение из-за аварии, так что у него провалы в памяти. Он и наших родителей не помнит, вон песни чудом вспомнил. Верно я говорю, котёнок? — А? Что? — Хёкджэ даже растерялся, испуганно переводя взгляд на девушку, которая продолжает растирать спрей по его рукам, пока тот не впитался в кожу: сейчас Тиффани задумчиво смотрит на него, умело массируя его руки, и её молчание крайне беспокоит Хёка. — «Почему Хичоль рассказал об этом?» — Хёкджэ хочется сбежать из салона, забыв о том, что Ёнун заберёт их с Хичолем ещё нескоро. — «Теперь об этом узнают репортёры…» — Тогда понятно, — вздыхает Тиффани, переставая так хитро посматривать на Хёкджэ и наконец отпуская его руки. — А я смотрю и понять не могу, чего он так на меня глядит, как запуганный волчонок. Ынхёк, солнышко, если ты нас совсем не помнишь — ты просто скажи об этом. К нам ходят многие знаменитости, так что о чужих секретах мы не распространяемся — полная конфиденциальность, и всё такое. Ты здесь в полной безопасности. — Да… да, спасибо, — от этих слов Хёкджэ становится немного спокойнее: теперь парню даже стыдно за то, что он так плохо подумал об этой девушке и в целом о сотрудниках этого салона. — «Хичоль явно знал, что делал, когда вытащил меня… в смысле, «Ынхёка» сюда», — думает Хёк, понимая, что ему нужно как-то выкрутиться из этой ситуации. Об этом салоне Ынхёк ему ничего не рассказывал, так что говорить, что он помнит почти всё о сотрудницах — это врать, причём так неумело и глупо, потому парень решает быть относительно честным, когда добавляет: — Я… мало что помню, честно говоря. Но раз Хичоль говорит, что мои ногти здесь в надёжных руках — я не сомневаюсь в этом. Просто… быть без части воспоминаний — это очень сложно. — Солнышко, я понимаю, — мягко отвечает Тиффани, легко похлопав Хёкджэ по руке и затем принимая из рук помощницы какую-то мисочку, в которой набрано небольшое количество воды. — Давай размягчим твою кутикулу, и ты отдохнёшь здесь, как раньше. Опускай туда свои измученные лапки на минут десять — и расслабляйся. От воды, к удивлению Хёка, исходит ненавязчивый приятный аромат, так что он без малейших сомнений опускает руки в мисочку, только обрадовавшись тому, что вода оказалась тёплой. Более того, на дне мисочки он ощущает кристаллики нерастворившейся соли и трогать её подушечками пальцев оказалось очень приятно — практически массаж для рук, не привыкших к таким процедурам. — Ну вот, наконец-то мордашка стала довольная, — посмеивается Тиффани, доставая тем временем какой-то запечатанный пакет и открывая его при Хёкджэ, выкладывая на специальные подставки разнообразные маникюрные инструменты. — Так-то лучше. Вообще, тебе нравилось называть меня по моему американскому имени — ты всегда говорил, что «выходцы из Штатов должны держаться вместе». Но если тебе сейчас это кажется неудобным — зови меня Тиффани. — Ну… имя Стефани тоже тебе подходит, — несмело возражает Хёк, немного помявшись и снова покосившись на Хичоля, который уже что-то намурлыкивает своему мастеру, тоже держа свои руки в мисочке с водой. — Если тебе нравилось, что я к тебе обращался таким образом, то лучше оставить всё, как есть. Так всем будет проще. — Конечно, нравилось, — смеётся Тиффани, легко кивнув головой и отбросив прядь длинных и прямых обесцвеченных волос назад, из-за чего большие серебряные серьги в форме колец чуть покачнулись от движения её головы. — Кому бы не понравилось такое особенное внимание от самого Ли Ынхёка? — Ты… даже не кажешься удивлённой, — замявшись, подмечает Хёкджэ, перебирая кристаллы соли в ванночке. — Обычно все, кто узнаёт о моих… провалах в памяти… так этого пугаются. — А чего мне удивляться? — Тиффани чуть пожимает плечами, задумчиво рассматривая «Ынхёка» перед собой. — После сотрясения провалы в памяти — это довольно частое явление. Но и шансы на восстановление этих пробелов вполне себе большие, так что, думаю, ты сможешь всё вспомнить, когда поводов для стресса станет поменьше. Юри правильно сказала — ты здесь, и ты улыбаешься, значит, всё придёт в норму. Главное — не бойся ничего. Чем больше ты боишься, тем труднее будет всё вспомнить. — Ты говоришь такие мудрые вещи, — с искренним восхищением произносит Хёк: слова Тиффани даже немного приободрили его. — «Она ведь правильно сказала — со временем я смогу сделать вид, что я «вспомнил» ближайший круг общения Ынхёка, и тогда можно будет не изображать эти нелепые последствия сотрясения…» — Ну а как иначе? — Тиффани занимает себя тем, что раскладывает маникюрные принадлежности в ведомом лишь ей, но наверняка удобном для работы порядке. — Ты всегда был готов меня поддержать в трудную минуту, а сейчас сам сидишь тут, такой испуганный и готовый сбежать отсюда в любой момент, думая, что я не вижу, как ты на дверь то и дело косишься. Не удивлюсь, если вся эта орава вокруг тебя на панике круги наматывали этот месяц. Верно я говорю, Хичоль-оппа? — Тиффани! — возмущённо восклицает Хичоль, но, не в силах долго злиться, всё-таки смягчается, особенно когда видит, как над словами мастера маникюра хихикает «Ынхёк». — Ну… возможно, да, мы немного переборщили. — Да не немного, — ворчит Тиффани, протянув руку к не успевшему отпрянуть Хёкджэ и легко поправляет его чёлку своими острыми и длинными ногтями. — Запугали бедного, у него уже глаз вон дёргается. Ничего, Спенсер, скоро всё наладится. Жизнь продолжается, как бы ни было тяжело. — Спасибо, — Хёку становится даже приятно, что девушка не произносит эти поднадоевшие «мне так жаль» и «я так тебе сочувствую» — парень не слепой и он прекрасно видит, что все, кому небезразличен Ынхёк, беспокоятся о нём и хотят поддержать, но слушать об этом с каждым разом всё тяжелее. — «Такое ощущение, что этими словами люди не пытаются помочь, а просто… избавляют себя от этой ноши, высказав всё, что они думают», — от мыслей об этом Хёкджэ погрустнел, уже без особой радости щупая остатки кристаллов соли в мисочке, больше не получая от этого удовольствие. — Ты всегда знал, как заставить людей чувствовать себя особенными, Спенсер, — неожиданно серьёзно и в то же время мягко произносит Тиффани, продолжая смотреть на «Ынхёка», и явно понимая, что ей стоит сменить тему для разговора. — И вообще — я понимаю, что ты пока хочешь побыть в стороне от всего, да и ты был в трауре, но свой новый номер ты мне оставишь и это не обсуждается. Будешь мне ежедневно фотоотчёт высылать, что ты не сгрыз свои ногти с концами перед концертом. Как я буду твоим фанатам в глаза смотреть? Меня же эта разгневанная толпа потом в подворотне подстережёт! — Хорошо, я оставлю тебе новый номер, — Хёкджэ не может удержаться — и тоже тихо смеётся, покачав головой. До этого момента он думал, что вообще ни с кем не будет делиться своим «новым» номером телефона, чтобы не приходилось поддерживать связи со знакомыми брата, но Тиффани и её манера общения очень приятны Хёку и, в отличие от необходимости общаться на японском с певицами из BABYMETAL, здесь Хёкджэ не ждёт никакого подвоха, потому и хочет пошутить. — И здесь надзор, вот ведь напасть… — Смирись, солнышко — тебя должен хоть кто-то контролировать, раз у Донхэ-оппы это не получается, — Тиффани улыбается, цепко хватая Хёкджэ за руку и чуть приподнимая её, внимательно рассматривая пальцы Хёка и с удивлением добавляя: — А знаешь, можно больше не держать. Видимо, мне не показалось — у тебя кожа на руках стала очень мягкой. Неужели наконец-то начал кремами пользоваться, что я тебе советовала? — Ну… не в последние дни, — Хёку опять приходится быть уклончиво-честным, так как никаких кремов у Ынхёка в комнате он не видел, но если для мастера маникюра заметить разницу в руках Ынхёка и Хёкджэ — не проблема, то, судя по всему, парень в большой беде: Тиффани даже в курсе того, что Донхэ не мог справиться с Ынхёком. — У меня практически не было времени следить за собой, так что… — Да видела я, что с тобой творилось, — вздыхает Тиффани, отдавая мисочку помощнице и, отрывая от рулона бумажных полотенец несколько кусков по перфорации, бережно промакивает руки Хёкджэ этими полотенцами, убирая лишнюю влагу. — И на пресс-конференции, и на фестивале тоже. Выглядел ты паршиво, но вряд ли кто-то это заметил — все говорят только о том, каким ты был сильным, Спенсер. — «Она такая прямая и честная», — ранее Хёкджэ бы обеспокоился из-за того, что ему нужно общаться с подобными людьми, но сейчас он даже рад, что Тиффани именно такая — прямота сейчас Хёку гораздо нужнее, чем какие-то сочувственные взгляды и дежурные слова о сопереживании, от которых ему снова хочется расплакаться. Эта девушка, даже близко зная Ынхёка, так спокойно воспринимает новость о его «провалах в памяти» и просто принимает его таким, какой он «есть», практически не удивляясь его переменам — и от этого Хёкджэ становится спокойнее. — Я не такой сильный, как все думают, — тихо признаётся Хёк, надеясь, что Хичоль не прислушивается к их разговору. — Я просто пытаюсь делать то, что будет правильно. Но для этого мне во многом приходится бороться не только с испытаниями, но и с самим собой. Потому мне непросто это обсуждать. — Ты гораздо сильнее, чем ты думаешь, Спенсер, — возражает Тиффани, доставая какую-то деревянную палочку и крайне бережно и сосредоточенно принимаясь зачищать поверхность ногтевых пластин, словно отодвигая торчащую белую линию к самой коже — и, к удивлению Хёкджэ, подобные манипуляции практически безболезненны и даже отчасти приятны. — No one can beat a person who tries their best. И, к счастью для Хёка, он отлично знал английский язык, потому слова Тиффани он переводит без труда — «Никто не сможет победить человека, который старается изо всех сил». Хёкджэ уверен, что никто не стал бы рассказывать Тиффани о том, каково «Ынхёку» было все эти дни и что происходило в общежитии во время траура, и оттого слова мастера о том, что она видит, как «Ынхёк» старается всё это время, по-своему приятны Хёку. После такого он успокаивается окончательно и уже с нескрываемым интересом наблюдает за тем, что девушка делает — и, разумеется, такая перемена в его настроении от Тиффани тоже не укрылась. — Нет, Спенсер, ты точно начал пользоваться каким-то кремом, — беззлобно журит его девушка, переходя на другую руку и продолжая своё дело. — Даже кутикула мягче стала. С такими руками работать — одно удовольствие. Признавайся, что за марка? — Да какие ему крема, Тиффани? — ворчит Хичоль, прислушавшись к разговору и повернув голову в их сторону, внимательно посмотрев на Хёкджэ. — Он тут перед фестивалем запястье потянул, так всё равно у себя на квартире репетировал, как проклятый. Как его Донхэ уговорил на мазь — до сих пор не понимаю. — Ты выступал с растяжением? — девушка многозначительно хмурится, откладывая эту деревянную палочку в сторону и берёт странные удлинённые щипцы с пружинкой на средней части, провокационно щёлкая ими в воздухе, практически перед носом Хёка, но на безопасном расстоянии, чтобы даже во время своих «угроз» не покалечить клиента даже случайным образом. — А ты случайно не помнишь, что я обещала тебе обрезать щипчиками, если ты не будешь себя беречь? — Н-нет… нет, я не выступал с растяжением, — нервно сглотнув, Хёкджэ поёжился, попытавшись даже отодвинуться от хохочущей девушки — даже когда Тиффани улыбается и веселится, её угрозы кажутся вполне себе серьёзными и осуществимыми. — К тому времени всё уже зажило, так что… — Да ладно, не боись, — Тиффани продолжает улыбаться, поудобнее перехватив щипчики и призывно протянув руку к Хёку. — Давай сюда свои коготки. Только сядь смирно и не дёргайся, если не хочешь острых ощущений. — Он-то хочет, — хохотнул Хичоль, уже привычным движением подставляя руку своему мастеру, прекрасно зная очерёдность процедур. — Но не все желания Ынхёка надо воплощать в реальности. Верно я говорю, котёнок? — Верно, — Хёку больше нечего сказать, потому он решает прислушаться к совету Тиффани — и старается не двигаться, не без ужаса наблюдая за тем, как девушка ловко обстригает у самого края кожи эту белую полоску, которую мастер так старательно отодвигала до этого палочкой. — По крайней мере, не этими щипцами мне хочется… испытать острые ощущения. И после этого маникюр пришлось прервать — убрав руку с щипцами от руки Хёкджэ, Тиффани громко расхохоталась, переглянувшись с практически подпрыгивающим на месте от смеха Хичолем. — «И что я сказал не так?» — Хёк недоумевающе переводит взгляд со своего мастера маникюра на Хичоля — и обратно, но, просмеявшись, девушка проясняет причину своего веселья, продолжая улыбаться: — Если хочешь острых ощущений, чего тогда ходишь к нам на лазерную эпиляцию, а не на воск? — «То есть, лазерная эпиляция менее болезненна?» — услышав это, Хёкджэ даже взбодрился: после той пытки, которую ему устроил Ынхёк у себя на квартире с помощью восковых полосок, Хёку становится не так страшно думать о грядущей процедуре. — «Правда, лазер — наверное, это очень серьёзно… или даже опасно», — думает Хёк, но, видимо, расценив его молчание как попытку закончить разговор, Тиффани снова возвращается вниманием к его ногтям, умело обстригая лишнюю кожицу единой тонкой полоской, легко щебеча вполголоса: — Нет, Спенсер, у тебя правда кутикула стала удивительно мягкой. Ты что-то с собой делал — и я хочу знать, что. Сфотографируешь мне свой крем для рук — буду таким же «безнадёжным» клиентам советовать. Будешь ты у меня отныне ноготочной Золушкой. — Стефани, — Хёкджэ лишь легко улыбается, решив, что обязательно нужно будет сфотографировать какой-нибудь крем из запасов Хичоля, чтобы Тиффани не задавалась вопросом, почему это у «Ынхёка» вдруг стали такие мягкие руки без каких-либо кремов и уходовых процедур, — ну и при этом парень старается вспомнить какую-то из фраз Ынхёка, после чего произносит первое, что приходит на ум: — Конечно, я сделаю фото. Для тебя — что угодно. — Вот так бы сразу, — посмеивается Тиффани, придирчиво осматривая ногти Хёкджэ, чтобы убедиться, что она срезала все эти белые полоски по краю кожи должным образом, а затем девушка достаёт небольшую насадку, похожую на фрезу, и устанавливает её в какой-то специальный аппарат. — Давай сюда руку. Упустил ты свой шанс на острые ощущения, Спенсер. Хичоль неподалёку практически похрюкивает от смеха, наблюдая за ними, и Хёк, убедившись, что другая мастер маникюра обрабатывает ногти Хичоля точно такой же фрезой, а старший мембер при этом не корчится от боли, уже практически без опасений протягивает руку Тиффани, наблюдая за тем, как она проводит кончиком крутящейся фрезы по границе между кожей и поверхностью ногтя. Подобные ощущения кажутся Хёку довольно странными — это похоже на лёгкий массаж или что-то в этом роде. Нечто похожее Хёкджэ испытывал, когда Ынхёк купил себе на квартиру массажное кресло, разве что тогда кресло массировало мышцы спины и бёдра, а сейчас подобная безболезненная вибрация ощущается на ногтях. Правда, это кресло дома у Ынхёка не задержалось — брат не то попытался сплавить его в общежитие, не то — передарил кому-то, так как оно занимало слишком много места. Хёкджэ точно помнит, что Ынхёк сперва хотел перевезти его в пекарню в каморку к брату, и даже был готов вызвать машину для этого случая, так как в его машину кресло не поместилось бы даже в разобранном виде. Но Хёк умудрился найти подходящие слова, чтобы убедить брата в том, что если они установят массажное кресло в его каморке, то спать самому Хёкджэ придётся на улице, так как свободного места там практически нет. — Ну вот, теперь осталось подпилить твоё обгрызанное безобразие, покрыть специальным средством — и ты переляжешь на кушетку, чтобы мы всё повторили с твоими ногтями на ногах, — Тиффани комментирует происходящее, откладывая фрезу в сторону и доставая длинную пилочку, умело прокручивая её в пальцах. — Надеюсь, их ты ещё не сгрыз? — Я не обладаю такой гибкостью, — посмеивается Хёкджэ, снова покосившись на Хичоля, чтобы понять, что его дальше ждёт. Но старший мембер, скинув свои туфли и короткие носки, с комфортом расположился на кушетке в углу зала, вытянув одну ногу для удобства мастера и что-то беззаботно ей рассказывая. Подложив руки под голову, Хичоль замечает на себе взгляд Хёкджэ и ободряюще подмигивает ему, не переставая болтать с девушкой, которая тем временем распыляет специальный спрей на его пальцы. — Ну не скажи. В твоих способностях сомневаться не приходится, — Тиффани с деланным ворчанием качает головой, придерживая руку Хёкджэ свободной рукой и сосредоточенно подпиливая неровные концы ногтей, вернее, то, что от них осталось, придавая таким образом им единую, практически квадратную форму. — Ногти у тебя вроде не быстро отрастают, так что покрытие прослужит тебе долго. Если перед концертом окажется, что всё отросло — снова придёшь ко мне, подкорректирую и сделаю всё в лучшем виде. Только не грызи их больше. Купи себе, не знаю, орехи там или бананы сушёные. Повредишь ногтевую пластину — и придётся тебе в перчатках выступать, сам взвоешь на первой же репетиции. Это не шутки, знаешь ли. — Ладно, я понял, — Хёкджэ приходится смириться с тем, что ногти ему всё-таки чем-то накрасят, но Тиффани не говорит о том, что покрытие будет каким-то цветным, так что, возможно, всё будет выглядеть не так уж и плохо. — «Хотя Ынхёк никогда не боялся того, что о нём скажут, если на его ногтях будет яркий лак», — с печалью думает Хёкджэ, вспоминая, как на «семейном» концерте в Америке Ынхёк и Хичоль накрасили свои ногти чёрным лаком, благодаря чему два друга стали фактически сенсацией с этой своей выходкой. — «В принципе, в этом нет ничего такого. Если уж мне придётся и эпиляцию делать — маникюр на фоне этого кажется просто сущим пустяком…» — Вот и молодец, — достав небольшую щёточку, Тиффани старательно счищает всё спиленное и срезанное с рук Хёкджэ лёгкими, практически скользящими движениями. — И не вздумай меня обманывать — я узнаю и карма накроет тебя у ворот общежития, с этими самыми щипчиками. — Стефани, — Хёкджэ снова улыбается, захихикав от того, насколько легко оказалось отвечать на вопросы Тиффани и хоть как-то на них реагировать: никаких тирад от него здесь не ждут и никто не пытается уличить «Ынхёка» во лжи. — Я постараюсь следить за собой — и больше не грызть ногти. Да и врач прописал мне успокоительное, так что поводов для стресса должно быть меньше… — Вот как. Не думала, что когда-нибудь тебе понадобится успокоительное, — девушка едва заметно хмурится, открывая какой-то небольшой флакончик и доставая крышку от него, на конце которой есть маленькая кисточка. — Но, может, оно и к лучшему. По крайней мере, ты не один и ты консультируешься со специалистом — это очень хорошо. На то, чтобы залечить твою душу — потребуется много времени, а образ твой мы подлатаем, об этом не беспокойся. — Я больше не беспокоюсь, — с лёгким сердцем признаётся Хёкджэ, наблюдая за тем, как Тиффани скользящими движениями кисточки наносит на его ногти прозрачное покрытие. — Ты не только спасла мои ногти, но ещё и, кажется, залечила часть моей разбитой души. — И ты всегда здесь желанный клиент, солнышко, — мягко отвечает Тиффани, отклоняясь назад, чтобы получше присмотреться к покрытию на ногтях и к тому, не оставила ли она случайно никаких пустых мест на ногтевой пластине. — Ну вот, полдела сделано. Сейчас подсушим — и займёмся твоими ногами. — Но мы же не с голыми ногами будем выступать… — возражает Хёкджэ, с любопытством рассматривая результат трудов мастера маникюра — на первый взгляд, его ногти совершенно не изменились и кажутся такими же, как и прежде. Но, стоит Хёку побольше всмотреться в маникюр, как он понимает, что ошибался, ведь перемены стали разительными: вместо каких-то острых обгрызков ногти Хёкджэ выглядят прямыми и ровными, благодаря покрытию поверхность ногтевой пластины кажется блестящей и здоровой, а все сухие кусочки кожи, что царапались и мешались, сейчас исчезли как по мановению волшебной палочки, или, если сказать точнее, по мановению волшебной фрезы. — Ну, это ты будешь госпоже Мин рассказывать на эпиляции, — посмеивается Тиффани, с довольным выражением лица принимаясь прибираться на своём столе. — Ложись на кушетку — и без возражений. И Хёкджэ пришлось подчиниться, хотя внутреннего сопротивления у него практически не было — оставался только момент того, что вроде как давать чужим людям прикасаться к его неухоженным ногам и что-то с ними делать Хёку непривычно и неловко, но с таким мастером, как Тиффани, с подобным нюансом проще смириться, чем возражать ради собственного спокойствия. С другой стороны, Тиффани внушает доверие, да и Хичоль на подобной кушетке лежит со вселенской невозмутимостью, рассказывая что-то своему мастеру, так что Хёкджэ колеблется недолго и послушно перебирается на свободную кушетку, разуваясь и со смущением оглядываясь, точно опасаясь, что кто-то обратит внимание на его вытянутые стопы и непривычно длинные пальцы ног. Но большинству мастеров было совершенно не до ног «Ынхёка» — никто не начал на него таращиться и тыкать пальцем, никто не начал смеяться и как-то едко высказываться, так что Хёкджэ, успокоившись, даже принимается ёрзать на кушетке, чтобы устроиться поудобнее. А уж потом, когда Тиффани безо всякого выражения брезгливости на своём лице принялась за ногти на ногах Хёка, которые тот в лучшем случае просто своевременно подрезал, Хёкджэ и вовсе позволил себе расслабиться в полной мере. Разве что Хёкджэ иногда хихикал, стараясь не дёрнуть ногой от того, какими щекотными могут быть ощущения, когда по всей твоей стопе проходятся специальной пилкой. Приспособлений для педикюра оказалось даже больше, но благодаря тому, что Хичоль начал эту процедуру раньше, Хёк практически не переживал, ведь он с лёгкостью мог пронаблюдать, что в дальнейшем Тиффани будет делать с его ногтями на ногах — и морально подготовиться. Ну а на принятии тёплой мыльной ванночки, куда Хёкджэ опустил свои голые стопы, чтобы распарить кожу, парень и вовсе чуть было не задремал — настолько это оказалось приятно. — Честное слово, Стефани, твои процедуры — это даже лучше, чем час в массажном кресле просидеть, — с искренним восхищением произносит Хёкджэ, уже обуваясь после того, как девушка закончила с его педикюром. — Сколько я тебе должен? — Ой-ё… — вырвалось у Хичоля, который стоит рядом и терпеливо ждёт «Ынхёка», и Хёку даже пришлось повернуть голову, чтобы взглянуть на старшего мембера, не понимая, с чем связана такая реакция. Но Тиффани лишь коротко вздыхает и, уже успев вымыть свои руки, легко касается длинными ногтями плеча Хёкджэ, вынуждая парня посмотреть на неё, после чего добавляет: — Значит так, Спенсер. У нас с тобой это давний предмет спора, но раз у тебя провалы в памяти — я напомню тебе в последний раз. Если ты записываешься ко мне, как прочие смертные — тогда и оплачиваешь мои услуги по прайсу. А если заваливаешься вот так, без предупреждения и с подобным ужасом на ногтях — страдай и будь моим бесплатным подопытным кроликом. — «Но разве такие принципы ей выгодны как специалисту?» — Хёкджэ даже растерялся от подобной политики Тиффани по части оплат: он бы скорее предположил, что за срочность и внеочерёдность девушка запросила бы двойную оплату. — «Тогда разве её клиенты не начнут приходить без очереди?..» Но как только Хёк подумал немного больше, он, пожалуй, сумел вспомнить главное обстоятельство, благодаря которому профессиональные услуги Тиффани окупаются — Ынхёк, учитывая его манеру общения с этой милой девушкой и его моральные принципы, после подобных заявлений точно записывался к Тиффани как минимум за две недели. — «В вопросе денежных средств мы оба всегда хотели быть независимыми», — напоминает себе Хёкджэ, немного погрустнев. — «Так что Ынхёк бы сделал всё, чтобы не посещать Тиффани бесплатно…» — Не горюй, Спенсер — в следующий раз оплатишь, как положено, — девушка пытается как-то разрядить обстановку, заметив, что «Ынхёк» погрустнел — и коротко обнимает парня за плечи, легко чмокнув его в щёку. — Вам пора к госпоже Мин. И Хичоль-оппа, ты уж следи за ним как-нибудь, чтобы он не сгрыз плоды моих трудов. — Будет сделано, моя королева! — Хичоль шутливо вытягивается, как гвардеец из исторических фильмов, а затем хватает Хёкджэ за руку, потянув парня за собой, на второй этаж. — А теперь мы идём на эпиляцию! И едва Хёк успокоился, приняв было необходимость таких специфичных по его мнению процедур, как парню снова становится страшно: пусть во время маникюра о предстоящей эпиляции парень почти не думал, но сейчас угроза удаления нежелательных волос нависла, так сказать, над головой Хёкджэ тёмной тучей. Вдобавок и Хичоль, когда парни ещё были в общежитии, поинтересовался у Хёка, брился ли он недавно во всех таких, изрядно волосатых местах, и только возликовал, когда Хёкджэ ответил утвердительно, надеясь, что таким образом он сумеет избежать этой экзекуции. — «То есть, для лазерной эпиляции нужно ещё и заранее бриться?! Что же они там делают с клиентами?» — наверное, Хёку следовало поискать информацию в интернете, но об этом он тоже подумал слишком поздно. Ровно как и отступать уже тоже было поздно — на плохое самочувствие не сошлёшься и не сбежишь, ведь тогда Хичоль переполошит весь салон и обманщику ещё и в общежитии достанется от ребят за подобную выходку. — Госпожа Мин, моё почтение! — восклицает Хичоль, за руку затаскивая Хёкджэ в большой кабинет и закрывая за собой дверь, повернув защёлку. — Мы готовы заголять телеса! — «Что он несёт?!» — нервно икнув, Хёк в панике оборачивается, пытаясь найти путь к отступлению, но старший мембер, ничуть не смущаясь, уверенно подпихивает парня вперёд, к женщине средних лет, одетой в белый медицинский халат. Многозначительно строгий взгляд мастера эпиляции пугает Хёкджэ ещё больше: ему кажется, что та столь пристально рассматривает своих клиентов, что в один момент распознает, что перед ней не Ынхёк. Но, равнодушно отворачиваясь от парней, госпожа Мин лишь продолжает расстилать на кушетках одноразовые прозрачные куски ткани, напоминающие не то укороченные простыни, не то — какие-то пелёнки, деловито ответив при этом: — Добрый день. Проходите за ширмы и раздевайтесь. — «За ширмы?» — Хёкджэ едва не переспросил, но, оглядевшись, парень понимает, куда именно им следует идти: по обе стороны от пары таких кушеток и между ними тоже есть переносные ширмы, предназначенные, видимо, для того, чтобы снять неловкость клиентов — первые ширмы по краям позволят оставить в одном месте свою одежду, а ещё одна ширма между креслами закроет клиентов и мастеров друг от друга во время работы. — «И часто сюда приходят по двое?» — поёжившись, Хёк вынужденно улыбается Хичолю и как можно увереннее шагает к одной из ширм, чтобы подготовиться. — «Может, там будет какой-нибудь халат или что-то в этом духе?» — надеется Хёкджэ, но когда он скрывается за ширмой, парню хочется обречённо взвыть — кроме вертикальной вешалки с крючками здесь ничего нет, разве что настенная полка, на которой лежат какие-то свёрнутые стопки. И эти вещи тоже помогают Хёку крайне мало, так как при ближайшем рассмотрении они оказываются чем-то похожим на трусы, только выполненные из того же материала, что и одноразовая простынь. — «Всё же будет видно…» — Хёкджэ всё больше хочется сослаться на проблему со здоровьем и сбежать, но, раз деваться ему некуда, парню приходится собраться с мужеством, начиная снимать с себя лишнюю одежду. — «Но я останусь в своём белье», — решает Хёк, ступая босыми ногами на пол и морщась от неприятного ощущения холода. — «Мне же просто обработают подмышки, верно?» — В первый раз у нас? — неожиданно интересуется госпожа Мин, выйдя из-за ширмы и безэмоционально наблюдая за тем, как Хёкджэ в панике пытается одновременно и прикрыться — и сделать вид, что вопрос наготы его совершенно не беспокоит, что выходит очень жалко и неловко из-за дёрганых движений рук и вспыхнувшего румянца. — Надевайте одноразовое бельё и тапочки и ложитесь на кушетку. — Госпожа Мин, вы чего? Это же Ынхёк! — возмущённо восклицает Хичоль, шлёпая в одноразовых тапочках через весь кабинет к красному от смущения Хёку: старший мембер решил обойтись без одноразового белья, разве что парень надел тапочки, и, судя по всему, нагота Хичоля абсолютно не беспокоит. — Он у нас просто после сотрясения память потерял, вот и не помнит, что тут и как. Но он уже вспоминает потихоньку, правда, котёнок? — Вы, мальчишки, все на одно лицо, так и не упомнишь всех, — отмахивается госпожа Мин, не воспринимая возмущения Хичоля всерьёз. — Иди к своему мастеру. Ну что, Ынхёк, как лежать на кушетке ты ведь не забыл? Давай, готовься и выходи. Вместо ответа Хёку приходится неловко кивнуть, а затем, когда его снова ненадолго оставили в покое, Хёкджэ сперва достаёт эти неприметные странные пластинки, которые, если их расправить, действительно оказываются одноразовыми тапочками. Но не обувь беспокоила парня, а то самое «бельё» — даже если учесть то, что форма белья была всё-таки мужской, а не женской, что Хёка порадовало, то главная проблема при ближайшем рассмотрении одноразовой вещи стала просто бедой вселенского масштаба: через это «бельё» видно всё. Вообще всё. — Ну наконец-то. Надевай очки и ложись на спину, — госпожа Мин даже практически не смотрит на неловко вывалившегося из-за ширмы Хёкджэ, протягивая ему какие-то специальные очки, которые по форме напомнили Хёку очки у стоматолога, которые нужно надевать, когда тебе отбеливают зубы. Сам Хёкджэ подобной процедурой не увлекался — отбеливал зубы парень лишь один раз, и то где-то с полгода назад, по увещеванию Ынхёка, что это обязательно стоит попробовать хотя бы раз в жизни. Не сказать, что от знакомой формы очков Хёку полегчало, но зато он гораздо спокойнее надевает хоть что-то привычное и, сняв тапочки перед кушеткой, послушно забирается на неё, нервно поглядывая на госпожу Мин, которая занята каким-то аппаратом с рукояткой. — Запрокинь руку. Нужно очистить кожу, — женщина комментирует то, что собирается делать, наверное, благодаря словам Хичоля о том, что у «Ынхёка» провалы в памяти и касаемо этой процедуры. Убедившись, что сейчас ему не сделают больно и просто протрут подмышку какой-то салфеткой, похожей на обычную, Хёкджэ послушно поднимает одну руку над своей головой, надеясь, что он не раскраснелся от неловкости. Однако, едва госпожа Мин наклоняется ближе, оглядывая будущую зону эпиляции, как она тут же отступает назад, нахмурившись и отчётливо произнося: — Ты не Ынхёк. — Что?! — Хёкджэ нервно икает, тут же опустив руку и приподнявшись на локтях — он отчаянно надеется, что ослышался или что это простое недоразумение. — Нет, госпожа Мин, это я… просто я мало, что помню и… — Госпожа Мин, это всё наш Ынхёкки! — восклицает Хичоль, сдвинув край ширмы и обеспокоенно посмотрев на «своего лучшего друга». — Ты что там ей наболтал, котёнок? — При чём тут «наболтал»? — госпожа Мин недовольно качает головой, снова переводя взгляд на испуганного Хёка. — У него обломанные концы волос как после воска. Да и эти волосы никогда не подвергались лазеру. — Госпожа Мин, вы что-то не то говорите, — Хичолю, видимо, никак не мешает то, что над ним сейчас трудится другой мастер — продолжая смотреть на Хёкджэ через свои очки, старший мембер добавляет: — Наверное, они просто отросли. Ынхёк, ты же не пользовался восковыми полосками, верно? — «Я попался…» — Хёкджэ старается не паниковать, но его сердце принимается бешено колотиться — парень знал, что однажды ему придётся рассказать всем правду, но Хёк не думал, что это произойдёт до концерта, в этом кабинете, когда на нём из одежды одни лишь одноразовые прозрачные трусы. — «Да я даже одеться не успею, чтобы сбежать отсюда…» — Это было лишь один раз… — забормотал Хёк, надеясь, что в применении воска нет ничего страшного, но госпожа Мин лишь скрестила руки на груди, многозначительно хмыкнув: — Уж кто-кто, а Ынхёк прекрасно знает, что между сеансами лазерной эпиляции пользоваться воском для удаления волос категорически запрещается. Да и волос у тебя совсем другой, даже не забритый. Так кто ты такой? — Да уберите вы этот свой лазер! Госпожа Мин, вы не выспались, наверное! — Хичоль порывается встать с кушетки, чтобы, очевидно, подойти ближе и защитить «Ынхёка» от расспросов этой женщины, а Хёкджэ больше нечего сказать. Хёк прекрасно понимает, что стоит госпоже Мин зародить хотя бы тень сомнения в железобетонной уверенности Хичоля, как разоблачение «Ынхёка» станет лишь вопросом времени. — «И как я буду им всем в глаза смотреть… А что подумает Донхэ?» — от этого всего Хёкджэ становится очень страшно, потому, стараясь не расплакаться от ужаса, он нервно бормочет: — Госпожа Мин, вам просто показалось… Я принимал антибиотики после аварии и… — Антибиотики, говоришь… — недоверчиво повторяет госпожа Мин, но, проследив направление взгляда Хёкджэ, такого напуганного и зажатого, не понимающего, как ему выйти из этой ситуации и не породить ещё больше подозрений в свой адрес, женщина, чуть помолчав, согласно качает головой. — Видимо, и правда мне просто показалось. Сейчас принесу тебе анестезирующий гель. Полежи спокойно. — Анестезирующий гель?! Ынхёку?! — Хичоль, усевшись на кушетке, с полным изумлением уставился на женщину, окончательно запутавшись. — А что, что-то не так? Это из-за восковых полосок? — Нет, не из-за них, хотя они слегка усложнили дело, — вздыхает женщина, отходя к своему столу и доставая какой-то большой тюбик без опознавательных рисунков — только мелкие надписи на светло-серой форме треугольного тюбика. — После антибиотиков у Ынхёка могли произойти внутренние изменения в организме — и сказаться на коже, а рисковать я не хочу. Ложись и дай моей помощнице закончить свою работу. Ты-то хоть не вздумал на шугаринг отправиться перед сеансом, Хичоль? — Конечно же, нет, — ворчит Хичоль, беспокойно покосившись на растерянного Хёка. — То есть, у Ынхёка могут быть проблемы с эпиляцией? Может, отложить тогда? — Без тебя разберёмся. Ложись уже, — отмахивается госпожа Мин и, подойдя ближе, задвигает ширму, чтобы любопытные взгляды Хичоля никому не мешали. Нервно сглотнув, Хёкджэ с опаской наблюдает за тем, как эта строгая женщина подходит к краю кушетки и внимательно на него смотрит. — «Она всё-таки мне поверила?» — Хёк думает, что ему надо что-то прояснить, как-то побольше описать все свои последние события, чтобы госпожа Мин не заподозрила ничего, но женщина, покосившись на ширму, наклоняется ближе и совсем тихо произносит: — Не переживай. Подобные гели я всем новым клиентам наношу в первый сеанс. — Что?! — поджав губы, Хёкджэ прерывисто дышит, понимая, что госпожа Мин ему не поверила и, более того — раскрыла его обман. — «Она всем расскажет?!» — Хёку хочется сбежать, позорно и постыдно, натягивая джинсы на ходу и позабыв про все правила приличия, так как к тому, что совершенно посторонний человек заметит подмену так скоро, Хёкджэ оказался совершенно не готовым. — «Что же я буду делать?..» Хёк постоянно думал о том, что он должен рассказать ребятам правду и принять все возможные последствия под свою ответственность, но в последние дни, когда как-то спонтанно начались их с Донхэ отношения, парень опрометчиво начал предполагать, что, возможно, так всё это и останется. Но госпожа Мин сейчас лишь парой фраз опустила Хёкджэ с небес на землю, практически подбила наливающиеся было силой и верой светлое будущее крылья. — «Я не должен забывать, что для этого мира я чужак…» — напоминает себе Хёк, нервно дёрнув плечами: наверное, если бы по вечерам парень не принимал успокоительное по рецепту доктора Кан, то сейчас Хёкджэ бы трясло от ужаса и, возможно, началась бы паника, мгновенно перескочившая до стадии истерики. Но своеобразный накопительный эффект от лекарств всё-таки возник: Хёку хватает сил оставаться на месте и ещё стараться при этом выглядеть как можно спокойнее, даже если это не так уж и просто. — Больно не будет, но может слегка пощипывать, — предупреждает госпожа Мин, открывая тюбик и жестом призывая Хёкджэ снова лечь и поднять руку. — Если почувствуешь что-то неприятное или странное — сразу же скажи мне, подберём тебе другой гель. А теперь помолчи и дай мне сделать свою работу, Ынхёк. — «Она всё поняла…» — Хёкджэ нервно сглатывает, думая, что он не выдержит и соскочит с кушетки, если женщина попробует сказать ещё хоть что-то о том, что перед ней не Ынхёк. Но госпожа Мин деловито занимается своим делом, нанося немного геля на открытую для доступа подмышку Хёкджэ, и, ощущая странный липковатый холодок, Хёк шумно выдыхает, зажмурившись в надежде, что так ему будет не столь неловко. — Что такое? Тебе жжёт? — уточняет госпожа Мин, закрывая тюбик с гелем. — Мне смыть гель? Аллергической реакции я не вижу. — А… нет, всё в порядке, — сипло отвечает Хёкджэ, покачав головой — глаза для этого пришлось всё-таки открыть. — Мне не больно, правда. Просто это очень… липко. — А восковые полоски клеить тебе было не липко? — ворчит женщина, хоть и делает это довольно тихо, практически себе под нос, словно чтобы это услышал только Хёкджэ. — Это нормальные ощущения, не волнуйся. Благодаря гелю аппарат будет скользить по коже легче, да и если у тебя чувствительная кожа, то так снижается риск получить случайные ожоги. Разумеется, я хотела сказать: «Если у тебя кожа стала чувствительной после лекарств». Что ты там принимал, кстати? — Мне ставили какие-то капельницы… — Хёк нервно вздыхает, понимая, благодаря уточнению госпожи Мин, что ему не показалось — женщина поняла, что перед ней совершенно посторонний человек, но почему-то она решила не говорить об этом и поддержала неуклюжие оправдания парня. — А сейчас я принимаю витамины и… успокоительное. — Витамины и успокоительное, — повторяет госпожа Мин, покачав головой. — Ладно, лежи пока так. Я не буду наносить гель на другие зоны, пока не обработаем эту. Мне же надо приноровиться к твоим «новым волосам». — Спасибо, — практически одними губами шепчет Хёкджэ, бросив взгляд на ширму, туда, откуда наверняка уже торчат любопытные уши Хичоля, но больше ничего не говорит. — «Может быть, госпожа Мин решила, что раз ей платят — ей всё равно, кого эпилировать?» — Хёк пытается придумать для себя хоть какое-то объяснение, со смущением наблюдая за тем, как женщина, дожидаясь, пока подействует гель, достаёт ещё одну одноразовую простынь и, свернув её в несколько слоёв, довольно тактично и ненавязчиво укрывает ею пах Хёкджэ, видимый из-под этого странного белья. И хоть Хёк понимал, что это ненадолго — одно только это одноразовое бельё практически кричало о том, что зоной паха на эпиляции тоже займутся, — но всё равно парень начал чувствовать себя немного комфортнее: всё-таки лежать, будучи практически голым, гораздо спокойнее, если хотя бы интимные места временно прикрыты. К тому, что другие мемберы и стафф периодически видели его почти голым, Хёкджэ уже успел немного привыкнуть, но госпожа Мин, которая уже поняла, что перед ней не Ынхёк — это совершенно другое дело. — Ну что, начнём? — интересуется женщина спустя несколько минут, подходя к парню с аппаратом и внимательно оглядывая обработанную зону, стерев сухой салфеткой лишний гель. — Если ничего неприятного не ощущаешь, можем нанести гель на вторую подмышку, чтобы время не терять. — Это просто прохладно и очень липко, — Хёкджэ неуклюже давит из себя улыбку, послушно кивая и запрокидывая вторую руку, чтобы мастер протёрла другую подмышку специальной салфеткой и нанесла тот самый гель. Не зная, как ему вести себя с этой женщиной, парень терпеливо дожидается, когда госпожа Мин закончит со второй подмышкой, и только после этого тихо интересуется: — А лазер — это не больно? — Не больно, если дёргаться не будешь, — спокойно отвечает женщина, возвращаясь к первой, уже обработанной гелем подмышке, надевая такие же очки, как на Хёке, и снова взяв в руку аппарат, по форме похожий на какой-то очень маленький фен. — Лежи спокойно и не тревожься. Зону мы тебе обезболили, так что не должно даже щипать. Но, если вдруг что, ты говори сразу. Хёкджэ думал было, что женщина уже начнёт эту процедуру, но госпожа Мин медлит, испытывающе глядя на него. И только когда парень наконец догадался, что от него ждут какой-то реакции, он молча кивает, показывая, что всё понял, и невольно даже задерживает дыхание, приготовившись к любым ощущениям. Но единственное, что стало для Хёка неожиданным — так это короткие вспышки света, да едва ощутимые покалывания в месте под аппаратом. Больше никаких странных или болезненных ощущений Хёкджэ не испытывал, потому, успокоившись, он в целом немного задремал, прикрыв глаза. Хёк даже не открывал глаза, когда госпожа Мин перешла к зоне груди, предварительно намазав гелем и самую середину груди, где у Хёкджэ торчали редкие, но длинные светлые волоски — благодаря гелю никакого дискомфорта во время воздействия лазером практически не ощущалось. Также абсолютно спокойно Хёк воспринял процедуру и на зоне ниже пупка, на густой дорожке волос, растущей до зоны паха, и на ногах со всех сторон — для этого приходилось то поворачиваться, то отводить ноги в стороны, но процедура продолжала быть относительно целомудренной. А вот когда вспышки неожиданно прекратились, Хёкджэ, предчувствовав подвох, резко открыл глаза, с беспокойством покосившись на госпожу Мин. Та невозмутимо снимает свёрнутую одноразовую простынь с нижней части тела Хёка и откладывает её в сторону. Хёкджэ искренне надеется, что после этого его оставят в покое, но, снова взяв в руку тюбик анестезирующего геля, женщина произносит: — Ну что, Ынхёк, раздевайся. И вот тут Хёк окончательно осознал, насколько он влип — сбежать сейчас, когда вся работа практически сделана, конечно, можно, но тогда об этом обязательно спросит Хичоль, а учитывая его подозрения из-за вопросов госпожи Мин, в общежитии может произойти всё, что угодно, в том числе и разоблачающий разговор, который сейчас Хёкджэ совершенно не нужен. Нервно сглотнув, Хёк усаживается на кушетке, поколебавшись перед тем, как стянуть с себя это странное одноразовое бельё. Ещё и госпожа Мин как будто пытается его подбодрить, не глядя на Хёка и в очередной раз открывая тюбик с гелем, комментируя происходящее: — Нет, ты можешь остаться в белье, конечно, но тогда процедура будет дольше и совсем неудобной, так как мне придётся всё равно отодвигать ткань. И вообще, это самый безболезненный способ избавления от нежелательных волос на этой зоне. Надеюсь, там ты не клеил восковые полоски? Ты же не вышел из ума, окончательно, верно? — Восковые полоски?! Нет… — Хёкджэ нервно поёжился, отложив одноразовое бельё в сторону и, пунцовый от смущения, снова устроился на кушетке, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не прикрыться руками. — Нет, я только бритвой пользовался… — Ну уже хорошо, — госпожа Мин покачивает головой, поворачиваясь к Хёку и задумчиво уставившись на будущую зону эпиляции. Стушевавшись, Хёкджэ чуть было не сгорает со стыда, решив, что женщина рассматривает его член и яички, но, многозначительно хмыкнув, женщина откладывает гель и достаёт со стола какие-то странные округлые наклейки. Отлепив одну, госпожа Мин возвращается к кушетке и, словно игнорируя самые, так сказать, выпирающие области паховой зоны, лепит наклейку на крохотный участок, недалеко от верха лобка, на место, где у Хёкджэ находится тёмная родинка. — «Что это было?!» — недоумевает Хёк, но задать вопрос вслух не успевает: отступив назад, женщина тянется за тюбиком с гелем и щедро выдавливает прохладный гель на паховую зону, решив прояснить ситуацию: — Родинка у тебя крупная, не хочу на неё лазером воздействовать. Ты её дерматологу показываешь? Надо рост таких родинок тщательно отслеживать, Ынхёк. — Родинка?.. — забормотал Хёк, не сразу догадавшись, о чём говорит госпожа Мин, но, вспомнив про свою родинку, Хёкджэ утвердительно закивал головой, поспешив заверить женщину в том, что он ответственно относится к собственному здоровью: — Да, госпожа Мин, до последних событий я постоянно следил за тем, не растёт ли эта родинка. Вы правы, сейчас мне снова стоит наблюдать за ней. Я буду осторожен. — Ну, вот и молодец, — женщина в перчатках безо всякого стеснения принимается размазывать гель по всей паховой зоне, даже немного разводя ноги Хёкджэ в стороны, чтобы обработать гелем всю область, отчего Хёк ощущает себя безумно неловко: ему приходится вцепиться пальцами в кушетку, чтобы не начать отпихивать мастера от себя, да ещё и щёки парня уже практически горят от смущения, а сердце, только было вернувшись в привычный ритм, снова начинает колотиться, как бешеное. Ещё и, к своему ужасу, Хёкджэ понимает, что подобные, слишком нарушающие его зону комфорта прикосновения, влияют на него самым бесстыдным образом — после обработки гелем мошонки возбуждение нахлынуло, наверное, даже вполне себе ожидаемо, отчего у Хёка непроизвольно случилась самая настоящая эрекция. Как бы Хёкджэ ни пытался думать о каких-то пугающих его и невозбуждающих вещах, ничего не помогало — член потвердел и теперь нелепо торчал, ничуть не мешая мастеру, но делая ситуацию ещё более неловкой. — Простите, пожалуйста, — робко пискнул Хёкджэ, уже приготовившись сбежать за ширму с позором, но госпожа Мин лишь коротко фыркает, даже не подняв взгляд, пока она наносит гель по всей зоне паха. Более того, закончив, она, как будто игнорируя вполне очевидный стояк клиента, достаёт перчатки, точно такие же, которые сейчас надеты на её руках, и протягивает их Хёку, спокойно ответив: — Это абсолютно нормальное явление, можешь мне поверить. Эрекция на процедуре случается у многих мужчин. Надевай перчатки — будешь придерживать свой прибор во время процедуры. И, когда госпожа Мин назвала стояк Хёкджэ «прибором», парень от удивления даже забыл на несколько секунд, что ему нужно дышать. — «Наверное, она так говорит, потому что видела на процедуре много голых мужчин и потому для неё это дело привычное?» — спросить об этом Хёк не решается, потому покорно пытается надеть перчатки, понимая, что они нужны для того, чтобы он сам не перепачкался в этом геле. Одно лишь радует Хёка — женщина откладывает гель в сторону и пока что не смотрит на него, хоть и продолжает говорить: — После концерта обязательно покажись дерматологу, Ынхёк. В вопросе родимых пятен невозможно быть излишне предусмотрительным, а сейчас тебе явно будет не до этого. За ростом родинок нужно следить под контролем специалиста. — Хорошо, госпожа Мин, так я и сделаю, — тихо соглашается Хёкджэ, наконец, натянув на руки перчатки. Хёк понимал, что, пока действует гель, попросить разрешение на то, чтобы укрыться хотя бы простынью, не выйдет — если часть геля сойдёт с кожи, то, наверное, процедура может стать болезненной, а это Хёкджэ ну совсем не нужно. Правда, с лёгким любопытством оглядев свой торс, да ещё и на подмышки посмотрев, Хёкджэ совершенно не замечает разницы — волосы как были на своём месте, так и остались. — «Может, аппарат не работает?» — вполне логично предполагает Хёк, но тогда назревает другой вопрос — неужели госпожа Мин не замечает, что аппарат не делает совсем ничего? Насторожившись, Хёкджэ с опаской вопрошает, чтобы разобраться в этом вопросе: — Извините, госпожа Мин… а почему волосы остались после лазера? — Что? — аж хихикнув от неожиданности, женщина поворачивается и смотрит на недоумевающего Хёкджэ. — Почему волосы остались? Ты и как работает лазерная эпиляция забыл, Ынхёк? — Я… — Хёк замешкался, стыдливо отводя взгляд в сторону — наверное, ему следовало хоть немного почитать об этой процедуре хотя бы в машине, пока они с Хичолем ехали сюда, но теперь, проявив своё полное незнание, Хёкджэ понимает, что он брякнул какую-то глупость. — «Сейчас она точно засмеётся…» — думает парень, но, к его удивлению, госпожа Мин больше не смеётся. Хёк опасливо косится в сторону ширмы, но из-за неё доносится только щебечущий голос Хичоля, вовсю болтающего со своим мастером, так что, наверное, старший мембер не слышит все те глупости, которые говорит Хёкджэ. — И ведь притащили тебя сюда, бедный ребёнок, — до Хёкджэ доносится совсем тихий голос, словно госпожа Мин говорит это себе под нос, но задать вопрос вслух он не решается — женщина уже подходит к нему с аппаратом, а это значит одно: Хёку придётся сейчас испытывать ещё кучу неловкости, да и свой член придерживать, чтобы госпоже Мин было удобнее проводить процедуру. — Держи, стирай весь гель сам, — в этот раз госпожа Мин не стала сама стирать остатки геля с зоны эпиляции салфетками, а великодушно протянула их Хёку в руки, чтобы тот справился самостоятельно. Коротко просипев слова благодарности, Хёкджэ принялся старательно обтираться этими салфетками, которые он потом выбросил в мусорное ведро, когда госпожа Мин принялась за дело. — «Наверное, обычно она всё делает сама, но раз она поняла, что я делаю подобное впервые в жизни и мне неловко — она проявила тактичность…» — предполагает Хёк, с силой закусив губу и, стараясь абстрагироваться от происходящего, лишь вслушивается в голос мастера, исполняя её указания касаемо того, как и в какую сторону постараться отодвинуть уже немного опадающий от холода и неловкости происходящего член. — «Главное, чтобы это поскорее закончилось…»***
— Ынхёк, задержись, пожалуйста, — неожиданно произносит госпожа Мин, когда Хёкджэ, уже одетый, готовился выйти из кабинета следом за Хичолем, который с момента начала процедуры так и не замолкал, сменив слушателя в лице мастера на «Ынхёка». — Это ещё зачем? — встрепенулся старший мембер, тут же обернувшись и любопытно посмотрев на госпожу Мин. — Если есть какие-то вопросы к Ынхёку, я могу ответить вместо него. — Иди-иди, Хичоль, — ворчит женщина, легко взмахнув рукой. — Подождёшь в коридоре. Заодно водителя вашего вызовешь. Мне с Ынхёком поговорить надо о его лекарствах. Из-за них за кожей нужно будет иначе ухаживать. — Так вы мне скажите, я прослежу! — Хичолю явно не нравится идея оставлять «Ынхёка» одного, но Хёкджэ понимает, что госпожа Мин будет задавать вопросы о нём и его брате и оставить Хичоля здесь попросту нельзя. Потому, стараясь улыбнуться как можно беззаботнее, Хёкджэ отвечает: — Позвони пока Ёнуну, Хичоль. Ну не съест же меня госпожа Мин здесь за пару минут. Да и рекомендации я запишу, не волнуйся. — Ладно, котёнок, — Хичоль хмурится, но, сопровождаемый своим мастером, нехотя выходит из кабинета, напоследок крикнув в щель закрывающейся двери: — Если что — кричи! — Ынхёк, закрой дверь и садись сюда, — госпожа Мин что-то пишет на бумажке, потеряв интерес к Хёку, потому, неловко переступив с ноги на ногу, Хёкджэ послушно запирает дверь и на негнущихся ногах подходит к свободному стулу, усевшись на нём и замолчав. Хёк даже не особо представлял, с чего ему начать разговор: с «Пожалуйста, не выдавайте меня», с «Простите меня за этот обман» или с «Госпожа Мин, вы всё не так поняли», но женщина и в этом решила помочь парню. Не отрываясь от написания рекомендаций, госпожа Мин спокойно и по-деловому произносит: — Так кто ты такой, мальчик, и за каким чёртом ты оказался здесь, даже не зная, на какую процедуру ты пришёл? — Вы… вы же и так всё поняли, — тихо отвечает Хёкджэ, невольно сжавшись: реакция мастера может быть для него абсолютно непредсказуемой. — Я Хёкджэ — брат-близнец Ынхёка, о котором никто не знал и… который погиб в автокатастрофе. — Так значит, погиб всё-таки Ынхёк, — всё также спокойно, хоть и негромко добавляет женщина, откладывая ручку в сторону и впервые посмотрев на парня с неприкрытым сочувствием. — Жаль его. Не скажу, что как человек он был идеален, но как клиент Ынхёк был безупречен. Все рекомендации соблюдал, да и поболтать всегда любил. Но тебе это и так известно, да? — Не совсем, — Хёкджэ вздыхает, не зная, что на это ответить. — В смысле, он говорил, что делает эпиляцию, но о вас я до сегодняшнего дня совсем не знал, извините. Ынхёк о многих своих знакомых мне не рассказывал, так что… — Ну, это уже ваше дело, — отмахивается госпожа Мин, никак не переменившись в лице. — Я о другом поговорить хотела. Эта банда певцов в курсе, что ты не Ынхёк? Я уже было решила, что Хичоль знает о твоём обмане, но, кажется, я ошибаюсь? Первой мыслью Хёкджэ было сказать «Да, ребята знают», чтобы госпожа Мин не выдала его секрет, но это может породить новые проблемы — следующими на эпиляцию собрались другие мемберы и если женщина задаст характерные вопросы Йесону или Кюхёну… — «А если она спросит Донхэ?» — испуганно думает Хёк, шумно и часто задышав. — «Что скажет Донхэ…» — Нет, госпожа Мин, никто не знает… — нехотя признаётся Хёкджэ, опустив голову. — Ни ребята, ни стафф, ни Тиффани. И вы, пожалуйста, никому не говорите… Если вам нужны деньги за молчание, то я могу… — А ну, глупостей не говори, — строже добавляет женщина и, когда Хёк опасливо косится на неё, госпожа Мин немного смягчается, продолжая говорить: — И ты никому за всё это время не мог сказать о своём обмане, да? — Нет… не мог… — Хёкджэ тихо всхлипывает, уже не справляясь с собственными эмоциями: сейчас, когда на всём белом свете появился хотя бы один человек, который знает об этом обмане и не осуждает Хёка, все его засовы ломаются с треском. Расплакавшись, парень закрывает было лицо руками, но госпожа Мин мягко касается его запястий, заставляя убрать руки, и с практически материнской мягкостью отвечает: — Бедный мальчик… Я никому не скажу, обещаю. Ну, иди ко мне. Шмыгнув носом, Хёкджэ не выдерживает и, соскочив с места, порывисто обнимает женщину, наклонившись и продолжая всхлипывать. Всё стеснение забыто — Хёк уже и не помнит, что госпожа Мин видела его голым, ведь ему сказали то, что он и не надеялся услышать — о его обмане знают, но не расскажут, и, более того — ему не говорят, что он поступил неправильно со своим обманом. — Спасибо… спасибо, — бессвязно повторяет Хёкджэ, продолжая крепко обнимать женщину и только сильнее плача от того, что женщина бережно поглаживает его по спине, словно пытаясь успокоить совершенно незнакомого ей человека. А госпожа Мин и не торопится отстранять парня от себя: продолжая гладить тёплой рукой спину парня, она мягко отвечает: — Как же, наверное, тебе было одиноко всё это время. Ты же сирота, да? Поэтому ты и остался с ребятами? — Очень одиноко… — плачет Хёкджэ, уткнувшись носом в плечо госпожи Мин и слабо понимая, о чём она спрашивает. — Да… наших родителей уже давно нет на свете… и никого больше нет. Мы с Ынхёком были совсем одни, до тех пор, пока не встретились снова. — И ты тоже музыкант, как и Ынхёк? — женщина словно пытается отвлечь Хёка от самых тяжёлых воспоминаний, хоть и продолжает задавать вопросы. — Как до сих пор никто не заметил подмены, даже личный врач вашей группы? — Да… мы в детстве вместе учились музыке, — Хёкджэ отстраняется и вытирает мокрые от слёз глаза, но женщина придвигает стул ближе к себе и парню приходится сесть совсем близко, продолжая свой рассказ. — И… я часто думал, что ребята уже вот-вот догадаются… Но никто не спросил меня об этом в больнице и в агентстве все продолжают считать меня Ынхёком. В больнице я ничего не соображал, когда узнал, что Ынхёк… — И потому ты выдал свои травмы в аварии за сотрясение и потерю памяти? А ты умный мальчик, — госпожа Мин понимающе покачивает головой, протянув Хёку сухие салфетки, которые тот принимает с благодарностью, активно в них высмаркиваясь. — Я не буду спрашивать о вашем с Ынхёком прошлом — не моё это дело. Ты мне вот что скажи — что ты планируешь делать? Останешься с группой как Ынхёк? Ты сможешь идти дальше с этим всем обманом? — Я… я много думал об этом во время траура, — признаётся Хёкджэ, выбросив салфетки в мусорное ведро. — Я хотел признаться ещё в больнице, после похорон, после фестиваля, но… Если я расскажу всем правду и уйду — у группы будут огромные проблемы. Барабанщика на замену в агентстве пока нет, да и Хичоль летать в Америку не сможет… Да и я подумал, что вот так, своими руками, разрушить всё, что дорого ребятам и Ынхёку, я просто не смогу. — Но у тебя же была и своя жизнь, разве нет? — уточняет госпожа Мин, успокаивающе протянув Хёку руку, за которую тот тут же схватился подрагивающими от нервов пальцами. — Ты сможешь бросить всё, что у тебя было раньше? — В жизни Хёкджэ был только Ынхёк… — шепчет Хёк, зажмурившись. — Наши родители умерли, и у Хёкджэ был только один друг — и Ынхёк. А теперь Ынхёка нет, а он так важен для многих людей… — Ты и своему другу не сказал, да? — вздыхает женщина, пока Хёкджэ отрицательно покачивает головой. Снова шмыгнув носом, парень печально добавляет: — В жизни моего друга есть любимое дело… Да и он уже оплакал… меня… Если я расскажу ему правду — он меня не простит. — Или попробует уговорить тебя признаться в обмане и вернуться к прошлой жизни, верно? — для совершенно незнакомой Хёку женщины госпожа Мин удивительно проницательна, и это по-своему его даже пугает. — Ладно, это тоже не моё дело. Я никому не расскажу о твоём обмане, даже Тиффани. Я уже невесть что о тебе подумала, но уж слишком ты запуганный оленёнок, чтобы дело было в корысти и деньгах Ынхёка, так что меня можешь не бояться — я твой секрет не выдам. А на эпиляцию ты зачем пришёл, позволь узнать? Ты даже не знаешь, как она действует. — Ну… скоро же концерт, а Ынхёк уже ходил к вам на сеансы… — Хёкджэ невольно улыбнулся от того, как глупо это звучит, если озвучивать свои трусливые мысли вслух. — Если я начну пропускать «очередные» сеансы, то ребята что-то заподозрят… — И потому ты решил пойти на неведомо какую процедуру к незнакомой женщине, — госпожа Мин шутливо всплеснула руками, с лёгкой укоризной покачав головой. — Ты безрассудно смелый мальчик, весь в Ынхёка. Свалились два авантюриста на мою голову. Ладно, давай расскажу, как лазерная эпиляция вообще работает и как тебе ухаживать за кожей между сеансами. Эти мальчишки наверняка не догадаются тебе всё рассказать, если даже перед процедурой тебе никаких указаний не дали. — Спасибо вам, госпожа Мин, — Хёк с благодарностью смотрит на женщину, которая, наигранно посерьёзнев, грозит ему пальцем: — И учти, «Ынхёк», если я ещё хоть раз узнаю, что между сеансами ты воспользуешься восковыми полосками или пойдёшь на шугаринг…. — Я не знаю, что это, но я обещаю, что туда ни за что не пойду, — тихо смеётся Хёкджэ, воспрянув духом и приготовившись внимательно слушать указания этой понимающей женщины. — Я буду следовать вашим указаниям… как и раньше. Прошу, позаботьтесь обо мне.