«Закрытый внутри. Характер — беспредел. Дрожь, зачем эта ложь? Так близко, не трожь. Я привыкну, а ты, быть может, больше не придёшь. Давай навсегда? Ну а вдруг повезёт… в этот раз…» © Мари Краймбрери — Давай навсегда
— Ну, как всё прошло? — негромко интересуется Донхэ после ужина. Хёкджэ, который моет за всеми посуду, украдкой оборачивается, чтобы увидеть, чем заняты остальные, но парни сами нашли себе занятие: Кюхён с Хичолем, переругиваясь, двигают диван под чутким руководством Йесона, правда, почему-то одновременно и в разные стороны, но никого это явно не смущает. Сам Хёк вызвался помыть посуду, а Донхэ сразу же предложил помочь её вытереть, так что никого тихие разговоры лидера группы и барабанщика, наверное, не заинтересуют. — Ты про Тиффани или госпожу Мин? — Хёк неловко улыбается, возвращаясь к мытью посуды: говорить об обеих сотрудницах салона Хёкджэ кажется странным, да и риск проболтаться о знаниях госпожи Мин всё-таки остаётся, но из ситуации как-то надо выходить, да и занять время разговором, в принципе, не так плохо. — Про обеих, — честно признаётся Донхэ, принимая чистые тарелки из рук Хёка и начиная старательно протирать полотенцем посуду, чтобы убрать лишнюю влагу. — Но ты вспомнил американское имя Стефани и, наверное, это хороший знак… — Я не совсем вспомнил, — отвечает Хёкджэ, немного подумав перед своим ответом: врать о чуткости мастера маникюра, пожалуй, не стоит. — Вроде как в этом салоне полная конфиденциальность клиентов, так что о моих провалах в памяти ей пришлось рассказать. Она даже не испугалась, представляешь? — Да, Стеф не из робкого десятка, — шутит Донхэ, поводя плечами и чуть улыбнувшись. — И что она на это сказала? — Она сказала, что при сотрясении провалы в памяти — это частая история, — припоминает Хёк, передавая лидеру группы тарелку за тарелкой. — И что я действительно могу всё вспомнить. Её оптимизм… довольно заразителен. — Она потрясающая — и этим всё сказано, — Донхэ перекладывает тарелки на сушилку и принимает от Хёкджэ глубокую миску. — Не знаю, говорила ли она тебе о вашем прошлом, но ты привёл нас к ней в салон пять лет назад — и до сих пор никто ни разу не пожалел, что к твоему упрямству пришлось прислушаться. Ходить в другие маникюрные салоны ты попросту отказывался. Этого ты тоже не помнишь? — Не помню, но это вполне в моём стиле, — Хёкджэ, улыбаясь шире, сразу же представляет себе Ынхёка: поджарого, взъерошенного и упрямого, сумевшего найти в своём сердце место для такой чудесной девушки как Стефани — и заручиться её поддержкой. — Она и правда потрясающая. Это так странно — словно заново знакомиться с такими… важными мне людьми. — А как прошло с госпожой Мин? — уже тише интересуется Донхэ, перекладывая миску на сушилку. — Ей ты тоже о своих провалах в памяти сказал? Хичоль весь ужин трещал о каких-то твоих новых рекомендациях… — Да, ей тоже пришлось рассказать, — здесь Хёку нужно быть предельно осторожным, так как он легко может, забывшись, выдать себя и свой разговор с проницательной женщиной. — И о своей реабилитации я рассказал ей как раз кстати. Из-за всех тех лекарств, что я принимал в больнице, у меня изменился какой-то кисло-солёный баланс… — А, кислотно-щелочной баланс кожи, понятно, — Донхэ, не замечая подвоха и наспех построенной лжи, задумчиво покачивает головой. — И что теперь, у тебя будет другой уход за кожей после процедуры? Тебе точно можно лазерную эпиляцию при таком раскладе? — Да, вполне, просто нужно пользоваться заживляющим кремом в первые дни — а остальные рекомендации будут, как обычно, — Хёкджэ старается выглядеть невозмутимым, чуть пожимая плечами. Ему приходится умолчать о том, что госпожа Мин во всех подробностях объяснила ему, как в принципе работает лазерная эпиляция и как ухаживать за кожей между сеансами. Для Хёка стало удивлением, что после лазера волосы не выпадают моментально, а это происходит постепенно, дней через десять. — В первый день не мочи, около недели не пользуйся спиртосодержащими средствами, не посещай сауны и не три обработанные места мочалкой, — пояснила госпожа Мин, на всякий случай даже записав все свои советы на бумажке. — Потом в душе можешь потихоньку мочалкой начать протирать эти зоны — и постепенно волосы будут выпадывать сами. — Но почему тогда нужно несколько сеансов? — недоумевающе уточнил Хёк, задумчиво наморщив лоб — в его простом и понятном мире что-то не сходилось. — Потому что волосы обычно находятся в разных стадиях роста, — терпеливо ответила женщина. — А когда ты ещё и восковыми полосками воспользовался — часть волос обломалась и вырвалась не полностью, потому эти волоски вырастут позже. Из-за того, что волосы находятся в разных стадиях роста, клиенты проходят курс из нескольких процедур, чтобы удалить волосы на несколько лет и не беспокоиться. Между сеансами ты можешь пользоваться бритвой или кремом для удаления волос, но учти — никаких восковых полосок, никакой электроэпиляции и никакого удаления волос сахарной пастой. После всего этого придётся начинать всё сначала, так как волосы будут расти и расти. А уж что-что, а соблюдать рекомендации специалистов Хёкджэ приучился ещё со времён болезни его матери, так что после разговора с госпожой Мин он без возражений купил в ближайшей аптеке заживляющий крем и кратко обрисовал взволнованному Хичолю особенности своего ухода за обработанными лазером участками. Ну и именно такой уровень правды Хёку приходится установить и перед Донхэ, чтобы не рассказать ничего лишнего. Но лидера группы столь ёмкая информация в принципе устраивает: пожав плечами, Донхэ отвечает: — Ну, я рад, что в салоне всё прошло спокойно. Хичоль был так взбудоражен, что я было решил, что вдруг чего пошло не так… — Нет, просто вышла небольшая заминка из-за того, что о принимаемых мною лекарствах я сообщил в последний момент, — спешно проясняет Хёкджэ, передавая Донхэ чистые кружки. — Из-за этого госпожа Мин немного растерялась, а Хичоль вполне ожидаемо завёлся… — Недаром мы отправили в салон вас вместе, — посмеивается Донхэ, качая головой. — Вы и раньше вдвоём туда ходили, да и… В случае чего никто не смог бы защитить тебя лучше, чем он. — Даже ты? — Хёк решает было развить шутку, но, обернувшись, он замечает погрустневшие глаза лидера группы и понимает, что болтнул лишнего. Увидев, что «Ынхёк» на него смотрит, Донхэ как будто напускно улыбнулся, тихо отвечая: — Даже я. Вы с Хичолем всегда были самыми… приспособленными к этому миру известности, что ли. Всегда знали, что сказать, как повести себя, когда замолчать и как заткнуть собеседника перед камерами, чтобы не навлечь на себя ненависть фанатов. В этом плане мне и ребятам гораздо сложнее — Йесону и Кюхёну практически не приходится задумываться над этими вещами, но мгновенно подстроиться под ситуацию… я так не могу, Ынхёк. Мне надо обдумать свой ответ, чтобы сказать то, что правильно, и что от меня хотят услышать. — Ну, ты же помнишь ту фанатскую статью? — Хёкджэ спешно пытается выкрутиться из ситуации, отмывая в раковине столовые приборы. — У Хичоля роль такая — быть охранником, даже фанаты это признали. А ты у нас колесница, вот и идёшь только вперёд, несмотря ни на что. От тебя никто и не ждёт этой… спонтанной гибкости к той или иной ситуации. Ты делаешь то, что считаешь правильным, а мы идём за тобой. — Ага, а ты у нас пушка, которая точечно истребляет врагов за нашими спинами, — припоминает Донхэ, немного повеселев. — Только нам нельзя друг за друга прятаться — иначе во врагов не попадёшь. — Что-то в этом роде, — Хёк, поёжившись, тихо вздыхает — описание Ынхёка совершенно не подходило под тот образ, который благодаря стараниям Хёкджэ хотя бы отдалённо напоминает известного фанатам барабанщика. — По крайней мере, таким я был раньше. Сейчас, боюсь, я совершенно другая фигура. Какой-нибудь неприметный солдат… — Ты?! Неприметный солдат? Не говори глупостей, — Донхэ с пониманием улыбается, легко похлопав Хёкджэ по плечу. — Даже сейчас всё внимание направлено на тебя и ты неплохо с этим справляешься, учитывая все обстоятельства. Я уже говорил тебе — даже если всё не будет так, как раньше, мы это переживём. Главное, чтобы ты был в порядке. — Спасибо, — Хёкджэ мягко улыбается, чувствуя небольшой душевный подъём, и даже теряется от неожиданности, когда он получает мягкий поцелуй от Донхэ в висок. Тревожно задержав дыхание, Хёк украдкой оборачивается, чтобы посмотреть, не увидел ли кто, но парни только разобрались, в какую сторону тащить диван, и поток ругательств со стороны гостиной наконец иссяк, пока эта троица занялась поисками пульта, так что контролировать происходящее на кухне тем энтузиастам было некогда. — Не волнуйся. Я осторожен, — усмехается Донхэ, потрепав Хёка по волосам. — Кстати, Сонмин сегодня мастера привёл и нам сделали щеколду на двери. Кюхёну и Чонуну я тоже предлагал, но они отказались. — А они ничего не сказали… ну, касаемо щеколды на нашей двери? — тихо уточняет Хёкджэ, покраснев. Но Донхэ быстро понял, что именно смутило «Ынхёка», так как он спешно отвечает: — Нет, они вообще никак не отреагировали — наша же комната, что хотим, то и делаем. Вообще, Йесон даже сказал, что его удивило скорее то, как долго ты держался, не попросив о подобном. В твоей ситуации нам стоило сразу же предоставить тебе личное пространство, а то Кюхён вечно к рыбкам шастал, да и Хичоль заявлялся, когда ему вздумается. Правда, если бы щеколда была на двери с самого начала и ты бы заперся в комнате совсем один… я не знаю, что бы я делал тогда, не имея возможности поддержать тебя. От последних слов Донхэ сам становится печальнее и Хёк хорошо понимает, что именно вспомнил лидер группы — то самое проклятое утро, когда Хёкджэ не дослушал Донхэ, сбежал в ванную и закрылся там, не желая слушать никаких объяснений. То самое утро, когда Ынхёка больше не стало. — Ну… тогда щеколды не было — и вы были рядом, — Хёк пожимает плечами и выключает воду, надеясь, что его слова приободрят Донхэ и отвлекут от столь тяжёлых мыслей. — «Нам обоим всё ещё непросто думать о том дне…» — понимает Хёкджэ, хоть и знает, что наверняка всем мемберам думать о том дне до сих пор тяжело и страшно — но всё равно у них с Донхэ есть несколько общих тайн, от которых воспоминания становятся практически невыносимыми. И если лидер группы свои опасения смог разделить с тем, кого считает Ынхёком, то для Хёкджэ подобная роскошь непозволительна — он и так рассказал Донхэ даже больше, чем планировал изначально. Обернувшись и увидев, что парни активно ищут пульт и уже готовятся устроиться перед телевизором, Хёк осторожно касается пальцев Донхэ своими, переплетая их, и мягко сжимает руку лидера группы, тут же отпустив её, чтобы никто другой этого не заметил. — Ты всегда говорил, что нужно просто идти вперёд, помня своё прошлое, но не позволяя ему стать тяжёлым грузом, — Хёк припоминает слова Донхэ из какого-то давнего интервью, которые оказались как раз кстати. — Так мы и поступим. Все мы. — И опять ты нашёл те слова, которые всё это время должен был сказать тебе я, — чуть усмехается Донхэ, но согласно покачивает головой, признавая правоту довода Хёкджэ. — Вот видишь, твоя пушечная способность никуда не делась. Это всё ещё ты, Ынхёк. И тут уже Хёку было нечего ответить — парень совершенно не считал, что, кроме подделанной внешности, он походит на Ынхёка хоть чем-то: братья всегда были слишком разными и оттого наиболее остро нуждались друг в друге, как части единого целого. Но спорить с Донхэ на эту тему — это всё равно, что открыто указать ему на различия между собой и Ынхёком и только выдать себя тем самым, потому Хёкджэ решает промолчать. Главная цель достигнута — Донхэ немного повеселел, значит, во время просмотра фильма он не будет грузить себя ненужными тяжёлыми мыслями. Хёкджэ и представить не мог, как парни решат вопрос с местами: диван вмещал в себя места для трёх человек, если сидеть правильно, а не как Кюхён, на подлокотнике, плюс рядом стояло кресло, которое ребята тоже развернули. С учётом того, что парней пятеро, не хватало ещё какого-то места, так как заставлять младшего участника группы больше часа сидеть в неудобной позе на подлокотнике дивана было бы слишком жестоко. Был вариант подтащить к телевизору кресло, в котором обычно сидел Чонсу, но на это робкое предложение Хёка все дружно ответили решительным отказом — сидеть в том кресле после менеджера не хотелось никому. В итоге выход, по мнению Хёкджэ, парни нашли крайне неординарный — Хичоля отправили сидеть в первом кресле, чтобы он не трещал на ухо «Ынхёку» весь фильм, Йесон, Донхэ и Хёк разместились на диване, а Кюхёну, как самому младшему, выделили снимаемую с кресла подушку, отправив макнэ группы на пол. Хёкджэ хотел было возмутиться касаемо такого распределения мест, но Кюхён выглядел более, чем довольным, привычно поджав ноги и усевшись на подушке с явным комфортом, опираясь спиной о нижнюю часть дивана. И сперва Хёк смотрел фильм даже с нескрываемым интересом — прошлые две части Джона Уика он уже видел с Ынхёком, так что представлял, кто такой главный герой, Джон Уик, и почему его постоянно выслеживают всякие бандиты. Хёкджэ видел не так много фильмов с Киану Ривзом в главной роли, но Ынхёк в своё время уверял брата, что этот актёр создан для подобной роли, так как всякие лысые качки на главных ролях в боевиках, такие, как Брюс Уиллис, Вин Дизель и Джейсон Стейтем придирчивому киноману уже поднадоели. Об этих актёрах и их фильмографии Хёкджэ знал ещё меньше, так что пришлось поверить Ынхёку на слово. — Серьёзно?! Джона зовут Джордани Йованович?! — возмущённо фыркает Кюхён, комментируя происходящее на экране, когда Джон, спрятавшись от своих преследователей в театре Тарковского, попросил о помощи главу группировки — Директора. — На его месте я бы тоже псевдоним взял для такой работёнки. Кто из бандитов узнает — засмеют тут же. — А ты представь франшизу — Джордани Йованович, на всех экранах страны, — тут же подхватывает Хичоль, расхохотавшись. — Аншлаг в кинотеатрах был бы грандиозный — люди приходили бы чисто поржать. — Ну будет вам, — Йесон спокойно пресекает разгоревшееся веселье, оставаясь невозмутимым. — Хоть к третьей части озвучили, как его зовут — уже хорошо. Верно, Ынхёк? — Да имя как имя, — Хёкджэ пожимает плечами, не особо понимая причину этих шуток. — Из Джордани вполне преобразовалось имя Джонатан, а от него — Джон. — А Уик — от окончания –вич? — хихикает Кюхён, прицельно пихнув локтем Хёка в ногу. — Не включай зануду, Ынхёк, тебе не идёт. Ну забавное ж имя. — Забавное. Всё, прекращайте, вы своими голосами весь фильм заглушаете, — ворчит Донхэ, решая самому закончить это обсуждение, пока оно не перешло в невесть что, и когда парни возвращаются взглядами к происходящему на экране, лидер группы взволнованно косится на Хёкджэ, словно спрашивая, не задела ли его подобная тема. Но сам Хёк не считал себя фанатом Джона Уика, потому он и не загорелся эмоциями во время обсуждения, так что никакой опасности при этом разговоре не было. — «Но Донхэ об этом не знает», — напоминает Хёкджэ внутренний голос, с которым в последнее время очень сложно спорить. Для Донхэ и остальных Хёк — это Ынхёк, который обожает эту трилогию фильмов и который наверняка вступил бы в жаркую перепалку по поводу защиты чести, достоинства и имени персонажа. — «Наверное, они спишут мою немногословность на усталость после салона?» — надеется Хёк и, чтобы успокоить лидера группы, мягко кивает ему, едва заметно улыбнувшись, желая таким образом показать, что всё в порядке. — А София красотка, — восхищённо присвистнул Хичоль, когда Джон Уик уже оказался в Марокко и встретился с управляющей отелем. — Не такая, как мой Хани, но тоже ничего. Есть, на что посмотреть. — Ещё бы тебе Хэлли Бэрри не понравилась, — насмешливо фыркает Кюхён, обернувшись к Донхэ и Йесону за моральной поддержкой. — Ты как впервые с хёном Женщину-кошку посмотрел, так всё бредил её костюмом. Звонкий подзатыльник, полученный младшим участником группы от Хичоля, вынуждает Хёкджэ встрепенуться и как-то включиться в разговор — не хватало этим двоим ещё и поругаться в такой момент, когда ребята проводят время вместе и не думают о всех этих заботах в связи с предстоящим концертом. Набрав в грудь побольше воздуха, Хёк громко произносит: — Нашему Хичолю всё к лицу, хоть костюм Женщины-кошки, хоть парик Харли Квинн. — Ой, только не напоминай, как ты в парике Джокера из себя корчил, — Кюхён показательно закатывает глаза, но от Хичоля всё-таки отодвигается подальше — получить второй подзатыльник по тому же месту явно не хотелось. — Откуда ты вообще тот мерзкий баклажановый пиджак выкопал? Неужто в Штатах это была униформа местных борделей… — Кюхён, — Донхэ стоит только немного повысить голос, как младший участник группы тут же затихает, изображая ярую увлечённость фильмом, чтобы не схлопотать ещё и от лидера группы. Но Хёка эти наивно-детские поддёвки от Кюхёна даже не задели — в целом, юмор младшего мембера отдалённо напоминал фразочки Ынхёка, особенно когда парень был не в настроении. — «Тогда понятно, с кем Ынхёк тренировался в остроумии», — с теплотой думает Хёкджэ, наблюдая за этим взъерошенным парнем, который старательно делает вид, что это не он только что пытался нахамить как Хичолю, так и «Ынхёку». — «Не с Хичолем же ему так… языками чесать…» — Ынхёк? — негромко зовёт его Донхэ и, вздрогнув от неожиданности, Хёкджэ понимает, что все на него изумлённо таращатся — оказалось, что, думая об Ынхёке и о тех привычных остротах, которых Хёку так не хватало, парень неосознанно запустил пальцы в густые волосы Кюхёна, приглаживая их также привычно, как ещё месяц назад он гладил волосы своего брата. Более того, сам Кюхён настолько обалдел от происходящего, что не нашёл ни слов для возмущения, ни какую-то подходящую под ситуацию реакцию — замерев на месте, макнэ группы искоса таращится на Хёка, неотрывно и практически даже не дыша. — «Наверное, он думает, что я его придушить хочу…» — предполагает Хёкджэ и тихо хихикает себе под нос, быстро убирая руку и принимаясь почёсывать своё колено. — «Да и остальные тоже… Мне же не придётся пояснять то, что они увидели?» Но объяснения явно требовались: как минимум трое уставились на него, не скрываясь, тогда как Кюхён, оставаясь на своём месте, нервно дёргает плечами. Неловко улыбнувшись, Хёкджэ просто чуть разводит руками и негромко поясняет: — Я… просто задумался. — О, смотрите, Баррага появился, — с неожиданным энтузиазмом произносит Йесон и ребята с явной неохотой возвращаются своими взглядами и мыслями к просмотру фильма, благодаря чему Хёк сумел негромко выдохнуть. — «Мне следует быть осторожнее…» Но вскоре увлекательные кадры перестрелки сменяются пустыней, по которой под палящими лучами солнца скитается измождённый главный герой фильма. И, всматриваясь в безусловно красивые и одновременно в чём-то безжалостные виды пустынной локации, Хёкджэ сам не замечает, как еле слышно зевает и, сонно покачнувшись, устраивает свою голову на плече Донхэ. Он не слышит, как зашептались ребята, он не видит, как обеспокоенно Донхэ перевёл свой взгляд на сопящего носом «барабанщика» — Хёк, наверное, впервые после всех этих ужасных событий сумел уснуть в обществе всех ребят, даже не в комнате за закрытой дверью, чувствуя себя настолько комфортно. Чувствуя себя в безопасности.***
— Всё-таки уснул, — негромко комментирует Йесон, покачав головой. — Ладно, расходимся. — Что? — Донхэ с трудом заставляет себя отвести взгляд от Ынхёка: парень сейчас кажется таким хрупким, таким беззащитным, что лидеру группы хочется просто крепко обнять его — и защитить от всех этих испытаний, через которые барабанщику до сих пор приходится проходить чуть ли не ежедневно. Но ребята как-то послушно поднимаются со своих мест, явно не собираясь досматривать фильм, и лидера группы это беспокоит, ведь придётся будить только уснувшего Ынхёка, чтобы отвести в комнату и уложить спать. — А что, ты правда думал, что мы Уика впервые смотрим? — Кюхён насмешливо фыркает, легко пихнув Хичоля локтем в бок и лениво потягиваясь. — Мы с Йесоном его уже давно посмотрели, а наша пожилая красавица подобное не любит. Или ты досматривать до конца собрался? — Я… наверное, нет, — Донхэ не решается пошевелиться, так как ему кажется, что стоит хотя бы вытянуть свободную руку за пультом, как Ынхёк тут же проснётся, тут же уставится на всех и расстроится из-за того, что он пропустил часть фильма. — Ладно, вы это здорово придумали, что решили поддержать Ынхёка. Вы тогда идите к себе, а ты, Хичоль… — Да я койку Ынхёка займу, не переживай, — отмахивается Хичоль, стараясь как можно тише приподнять подушки кресла, чтобы вытащить оттуда своё постельное бельё и разложить его на свободной половине дивана. — Уложи его на диване — и дело с концом. Чего его лишний раз тревожить — вон как вымотался. — Да, так я и поступлю, — Донхэ говорит очень тихо, как будто даже дыша через раз, чтобы не разбудить Ынхёка раньше времени. — И… спасибо вам, парни. В итоге в гостиной наконец наступает долгожданная тишина: с помощью пульта Хичоль выкрутил звук до минимума, чтобы Ынхёк не проснулся от звуков перестрелки, и только яркие, сменяющиеся картинки на экране телевизора освещают эту просторную комнату. Тихо вздохнув, Донхэ осторожно поворачивает голову и задумчиво смотрит на дремлющего Ынхёка, еле сдержавшись, чтобы не погладить его по голове, по этим густым рыженьким прядям. Лидер группы не понимает, как настолько обожавший салоны красоты парень смог вымотаться после нескольких часов, которые он провёл на процедурах, но, если так подумать, то объяснение у Донхэ находится практически сразу. — «Ынхёк же говорил, что ему было непросто словно знакомиться с мастерами, которых он знал, заново…» — вспоминает лидер группы, в полном молчании наблюдая за Ынхёком, сопящим на его плече. — «Оказывается, если действительно прислушиваться к тому, что он говорит — то можно и вправду понять, о чём он думает и что его беспокоит…» Хичоль и раньше говорил Донхэ об этом, но лидер группы не понимал, как можно следовать столь эксцентричному совету — «Воспринимай его буквально, но прочувствуй подтекст». Только сейчас, в последние дни, Донхэ начал не только прямолинейно воспринимать слова Ынхёка — «Мне так легче», «Я не хочу ссор» или «Того огня больше нет», — нет, парень стал прислушиваться к тому, что барабанщик практически кричит за этими, казалось бы, очевидными словами. — «Мне так легче» — «Я пытаюсь делать хоть что-то полезное, чтобы не сойти с ума». — «Я не хочу ссор» — «Я не хочу создавать вам новые проблемы». — «Того огня больше нет» — «Того Ынхёка больше нет. Я не справляюсь». — «Я не справляюсь», — Ынхёк в жизни бы этого не признал — даже падая, этот наглец всегда слишком смело скалился, всегда делал вид, что так и должно было быть, всегда брал от любой ситуации максимум выгоды для себя. Но Донхэ вспоминает, каким разбитым и испуганным барабанщик был на пресс-конференции: Ынхёк держался из последних сил, отвечая прессе то, что должен, и только когда остатки сил практически иссякли, он, переступив через собственную гордость, решился попросить лидера группы о помощи. И Донхэ тогда не подвёл его: он отреагировал сразу же, так, как должен был, и так, как следовало, чтобы подставить Ынхёку плечо, закрыть его от камер, не дать рассыпаться от этих болезненных вопросов, раскалывающих его изнутри. — «Я не справляюсь», — на фестивале Ынхёк сказал об этом не словами, а слишком громкими мыслями и языком тела, дрожащими пальцами и фактически одеревеневшими ногами, которые он еле как переставлял. И тогда Донхэ был готов послать этот фестиваль, Чонсу и целый свет к чёрту, если бы только Ынхёк решил, что это окажется выше его сил. Но Ынхёк попробовал — и, несмотря на то, что барабанщик снова смог запеть, что в его ситуации все сочли практически чудом, выступление чуть было не закончилось катастрофой. Потому что Ынхёк запаниковал. Потому что Ынхёк не выдержал всего этого давления публики. Потому что Ынхёк кинулся прочь, нуждаясь в безопасном укрытии — и Донхэ еле как поспевал за ним, ринувшись следом. Какая бы ответственность ни лежала на лидере группы за ребят, он понимал, что те не подведут и как-то займут время на сцене до тех пор, пока Донхэ не отведёт Ынхёка туда, где тихо и спокойно, туда, где ни один репортёр или фанат его не найдут. — «Я всё испортил. Мне здесь не место», — бессвязно бормотал Ынхёк, задыхаясь от своих слёз, и Донхэ стоило больших трудов самому не поддаться панике, не начать нести какие-то глупости или, не дай Бог, попытаться прикрикнуть на барабанщика, чтобы успокоить и помочь ему прийти в себя. Донхэ просто был рядом, потому что среди этого самобичевания из-за какой-то глупой ошибки он отчётливо услышал тот самый пронзительный крик, который Ынхёк бы никогда не произнёс вслух: — «Спаси меня. Защити меня. Я не справляюсь». До всех этих событий Донхэ и представить не мог, что однажды Ынхёк так доверится ему, что просто начнёт засыпать в его руках: что этот нахальный одиночка будет так кротко устраиваться щекой на его плече и во сне крепко сжимать его руку. Нетрудно догадаться, что Ынхёку до сих пор снится его брат — и лидер группы бы очень хотел сделать всё возможное и невозможное, только бы этот ужасный период для Ынхёка уже закончился. И Донхэ счёл бы себя последней скотиной, если бы он после всего, что произошло, спросил бы у Ынхёка напрямую — не считает ли барабанщик их начавшиеся отношения некой заменой того чувства, когда рядом с ним находится такой близкий человек, его брат. Но да, думать об этом лидер группы не переставал. Эти отношения, которые начались так неожиданно для них обоих — Донхэ просто не выдержал и задал вопрос, а Ынхёк просто взял и сделал шаг вперёд, сам перешёл через эту пропасть, что была между ними все эти годы. И Донхэ, безусловно, ощущал себя в тот момент самым счастливым человеком на свете, но и не задуматься о причинах столь быстрого решения лидер группы не мог. Донхэ многие говорили, что он беспокоится слишком о многих вещах, что он, по своим убеждениям, должен всё контролировать и понимать цели и намерения всех и каждого, и Ынхёк всегда был основной проблемой этих желаний — он не только не рассказывал Донхэ о том, что он будет делать, но ещё и вёл себя так загадочно и самодовольно, что никто не мог понять, какой финт выкинет барабанщик. Даже Хичоль. Но Донхэ не солгал Ынхёку, когда сказал, что теперь он более предсказуем и понятен — конечно, когда барабанщик снова злится, когда срывается из-за давящих изнутри эмоций, лидер группы снова не может даже предположить, что этот огненный парень скажет и как себя поведёт, куда ударит, также прицельно, как и всегда, чтобы задеть за живое, чтобы все вокруг прочувствовали, насколько ему больно, — Донхэ снова приходится действовать, снова приходится делать то, что он должен, чтобы этот срыв не окончился для других катастрофой, но теперь всё иначе. Теперь Донхэ вынужден принимать на себя эти эмоциональные срывы Ынхёка, одновременно с этим защищать его от всего, с чем сейчас парень не способен справиться, да ещё и об остальных мемберах при этом не забывать — но это всё равно легче, чем раньше. Донхэ легче просто брать и принимать сторону Ынхёка и заботиться о нём, потому что барабанщик начал ему это позволять. Ынхёк теперь позволяет Донхэ быть рядом, поддерживать и успокаивать, да даже просто сидеть рядом и выслушивать всё, о чём барабанщик беспокоится, что его тревожит и пугает — такая непозволительная ранее роскошь теперь становится такой привычной, что лидеру группы по-своему даже страшно, что однажды всё это прекратится. Когда Ынхёк сумеет отпустить от себя всё произошедшее с братом и когда у барабанщика снова появятся силы двигаться дальше самостоятельно — Донхэ очень ждёт этого момента, но в то же время и очень боится. Боится, что тогда всё это закончится, как и их отношения, ведь тогда он снова может стать ненужным для Ынхёка. И конечно, Донхэ старается об этом не думать — когда они с Ынхёком просто сидят наедине за столом и о чём-то разговаривают или просто лежат вместе, в одной постели, — эти тревоги отступают на задний план, ведь на сердце становится так спокойно и хорошо, словно так и должно быть, словно Ынхёк понимает его, как никто другой на этом свете. Но стоит Донхэ только подумать о том, что он может всё это потерять, как только барабанщик оправится — ему хочется волком выть от отчаяния. Конечно, если бы Бог сказал ему, что для восстановления Ынхёка Донхэ придётся с ним расстаться и больше никогда не предлагать барабанщику быть вместе — лидер группы принял бы эту жертву, не раздумывая. Но когда наконец получаешь желаемое, то, о чём даже всерьёз мечтать не смел — разве просто думать о том, что вскоре можешь это потерять? Конечно, Донхэ не осмелился бы спросить об этом Ынхёка прямо: — Ты правда уже готов к этим отношениям или ты просто заполняешь мной пустоту в своей душе? Наверное, об этом никто бы не осмелился спросить напрямую… разве что Кюхён. Кюхён и Ынхёк не ладят — и так повелось с самого начала. Отчасти именно поэтому Донхэ не возражал, когда барабанщик предложил пока подержать эти отношения в секрете даже от ребят. Потому что лидер группы не мог не понимать, что уж кто-кто, а макнэ щадить чувства Ынхёка не собирается, даже если его предварительно об этом попросить. Ынхёк и Кюхён всегда цапались, как подростки, как будто подчёрпывая из этих перепалок энергию, подзаряжаясь от возможности проверить друг друга на остроту высказываний, чем оба всегда пользовались с охотой и начинали свои баталии при любом удобном и даже неудобном моменте. Но сейчас Ынхёк к подобному очевидно не готов. Более того, после всего, что происходит с ними всеми, Донхэ не может не замечать, что Кюхёну этого не хватает. Макнэ группы постоянно пытается задеть Хичоля, хотя прекрасно знает, что старший мембер не задаст их перепалке такой же азарт, как было с Ынхёком, то и дело привлекает внимание Ынхёка к себе, снова и снова прощупывает почву и поддразнивает барабанщика, точнее, пытается. Ынхёк как-то совершенно перестал заводиться от слов Кюхёна, перестал огрызаться на него и вообще начал относиться к младшему мемберу с каким-то понимающим снисхождением — неудивительно, что макнэ это бесит. Донхэ вообще полагал, что кого-то придётся спасать: и кого, Кюхёна или Ынхёка — это огромный вопрос, — когда увидел, как рука барабанщика тянется к макнэ, сидевшему на полу во время просмотра фильма. Но Ынхёк с таким задумчивым видом запустил пальцы в волосы Кюхёна, таким привычно мягким жестом принялся перебирать эти густые пряди, как будто барабанщик часто делал это с тем, с кем был близок и кому доверял. — «Наверное, они часто так сидели вместе — Ынхёк и его брат…» И, к счастью для всех, у Кюхёна хватило ума не отреагировать как-то резко, а у остальных — хватило такта никак не прокомментировать ситуацию, чтобы не напугать и без того растерявшегося Ынхёка. Но от Донхэ не укрылось, с какой тоской Ынхёк взглянул на них всех, поняв, что он сейчас не рядом со своим братом. — «Тебе ещё требуется время, Ынхёк», — Донхэ бы очень хотел это сказать, но он не решился — после множества последних разговоров с барабанщиком парень понимает, что Ынхёк и так всё это прекрасно знает. — «Очень много времени…» Об этом же Донхэ думает и сейчас, когда Ынхёк так спокойно спит на его плече: барабанщика даже не хочется будить, так как парню необходим отдых. Пожалуй, лидер группы был бы не против просидеть так всю ночь, ведь так гораздо лучше, чем уходить в свою комнату и оставлять Ынхёка здесь, на этом диване. За эти несколько дней Донхэ так привык к тому, что Ынхёка можно обнять, что можно прикасаться к нему, поглаживать по его молочной коже, украдкой целовать, не боясь, что Ынхёк его оттолкнёт и засмеёт — и спать рядом с ним, чувствуя, как ровно и спокойно бьётся сердце барабанщика. Но Ынхёку необходим отдых, а спать в полусидячем положении всё-таки не очень удобно, потому Донхэ приходится побороться со своими желаниями, чтобы решиться и с осторожностью коснуться рукой плеча Ынхёка, тихо позвав его: — Ынхёк… проснись, Ынхёк. — А… ? Что такое? Донхэ?! — сонно приоткрыв глаза, Ынхёк тут же встрепенулся и сел на диване ровно, нервно оглядевшись. — Я что, уснул на середине фильма? — Что-то типа того, — лидер группы мягко усмехается, тёплой рукой проводя по рыженьким волосам барабанщика. — Парни уже разошлись по койкам. Хичоль занял твою кровать и уже явно видит десятый сон, так что спать тебе сегодня на диване. — Вот как… — Ынхёк не отстраняется, довольно прикрывая глаза — убедившись, что никого другого сейчас в комнате нет, этот взъерошенный парень чувствует себя намного спокойнее при подобных прикосновениях. — Ты же мог меня сразу разбудить. Я так глупо уснул, да и ты уйти к себе из-за меня не смог… — Ничего страшного, правда, — вздыхает Донхэ: ему всё ещё непривычно, что Ынхёк начинает проявлять такое открытое беспокойство о нём и ребятах, ведь это одновременно и очень неловко — и очень приятно и тепло. — Хичоль достал постельное бельё, так что ложись и отдыхай. Я тоже пойду к себе. — Да, хорошо, — Ынхёк как-то странно заулыбался и, потянувшись, парень поднимается с дивана, доставая свёрнутое одеяло с кресла, чтобы расправить его. Донхэ, решая помочь барабанщику, тоже встаёт с дивана и берёт подушку, наугад укладывая её на дальний от проёма край, хоть и Хичоль спит обычно по-другому, наоборот: почему-то лидеру группы кажется, что Ынхёку будет самому спокойнее спать так, чтобы, проснувшись, сразу видеть, кто заходит в комнату. И, понимая, что эту ночь им придётся спать раздельно, Донхэ выпрямляется, негромко позвав барабанщика, чтобы привлечь его внимание: — Ынхёк? — Да, Донхэ? — аккуратно постелив себе временное пристанище на диване, Ынхёк выпрямляется следом, любопытно, хоть и немного сонно уставившись на Донхэ. Чтобы не потерять крупицы своей смелости, Донхэ движется вперёд, оказавшись совсем близко к барабанщику и, погладив парня тёплой рукой по щеке, немного покрасневшей, так как Ынхёк её отлежал, порывисто, но мягко целует его, словно прощаясь таким образом до утра. Ынхёк удивлённо ахает в поцелуй, но, видимо, вспомнив, что рядом больше никого нет, немного расслабляется, несмело обвивая плечи Донхэ своими руками и подаваясь чуть ближе, охотно отвечая на поцелуй. — Доброй ночи, — тихо, почти что смеясь, шепчет Донхэ, когда они отстраняются друг от друга, и, не сдержавшись, легко касается лба Ынхёка своими губами. — «Его хочется целовать без остановки…» — думает лидер группы, отступая на шаг назад и любуясь этим смущённым парнем: теперь, когда Донхэ честно признался и Ынхёку и самому себе, что влюбился по уши в этого барабанщика, жить стало намного легче и проще. — «Когда я его обнимаю — кажется, что в мире нет неразрешимых проблем…» — Доброй ночи, — негромко отвечает Ынхёк, улыбаясь и доверчиво уставившись на Донхэ своими тёмными глазами, взгляд которых сейчас кажется таким глубоким, таким тёплым, согревающим изнутри. Немного помявшись на месте, Донхэ вспоминает, что ему надо идти к себе, потому, спешно найдя пульт и протянув его Ынхёку, чтобы тот выключил телевизор, когда ляжет, лидер группы тихо уходит из гостиной, обернувшись в коридоре, чтобы посмотреть на то, как Ынхёк, думая, что на него не смотрят, стягивает с себя лишнюю одежду и забирается под тёплое одеяло, уютно ёрзая на непривычном для него спальном месте. — «Сейчас он кажется таким… домашним», — Донхэ неосознанно улыбается, в полумраке пробираясь к своей комнате. Лидер группы полагал, что этой ночью ему придётся спать под громогласный храп Хичоля, но когда парень пытается открыть дверь, а та почему-то не поддаётся, Донхэ понимает, что случилось худшее, что он мог только представить — Хичоль закрылся изнутри. — Хичоль, — тихо шипит Донхэ, наивно пытаясь подёргать дверь на себя, как будто её просто заклинило. До последнего надеясь, что Хичоль спит не очень крепко, лидер группы недовольно стучит по двери, повысив голос: — Это не смешно, Хичоль. Живо открывай. Из-за двери раздаётся лишь раскатистый храп, поясняющий Донхэ всю неприятность ситуации — Хичоль, скорее всего спросонья, закрылся в комнате, как в ванной, привыкнув к задвижке. И конечно, успей в комнате оказаться Донхэ, всё было бы не так скверно, но теперь обстоятельства сложились не самым приятным образом — спать лидеру группы негде. — Он у меня всю квартиру будет драить своей зубной щёткой, — недовольно ворчит парень, пару раз попинав дверь скорее для очищения собственной совести, чем действительно надеясь разбудить Хичоля таким образом. А вот риск разбудить Чонуна и Кюхёна и правда существовал, потому Донхэ отступает от двери, чтобы решить, что ему делать и где спать. Парень понимает, что вариантов у него не очень много — будить гитаристов и просить выделить ему одеяло и спать на полу, усесться в кресле в гостиной и постараться проснуться раньше Ынхёка, чтобы тот не волновался утром, или же… — «А может, это и к лучшему?» — думает Донхэ, тихо возвращаясь в гостиную. — «Ведь я не виноват, что Хичоль закрылся в комнате… Мне надо где-то спать». С другой стороны, будить Ынхёка не хотелось: парень уже успел задремать и в полумраке Донхэ видит, какое спокойное выражение лица барабанщика во время сна. — «А если я его разбужу и Ынхёк потом не сможет заснуть?» — внутренний голос смешивает воедино беспокойство Донхэ и его тщательно скрываемую от других трусость и становится ясно: если помедлить ещё несколько секунд, то Донхэ придётся спать на полу в комнате гитаристов, так как он передумает и сбежит. — «Нет, Ынхёка в такой ситуации я бы обязательно пустил к себе на диван», — думает Донхэ, как можно тише подходя ближе к дивану. — «И ещё бы отчитал его утром, если бы он не решился побеспокоить меня…» — Ынхёк… — опустившись на колени перед диваном, лидер группы несмело зовёт парня и, чтобы не передумать, протягивает руку и очень осторожно касается плеча барабанщика, совсем легко сжав пальцы, только чтобы разбудить Ынхёка. Если на зов парень ещё не среагировал, то на прикосновение барабанщик приподнял голову и сонно уставился на Донхэ, не понимая, что происходит. Мелко зевнув, Ынхёк часто моргает и, приподнявшись на локте, таращится на лидера группы: — Донхэ? Что-то случилось? — Да… ну, не совсем, — Донхэ замялся, не зная, как правильно объяснить Ынхёку происходящее: все подходящие слова куда-то делись, как и его уверенность. — В общем, у меня небольшая проблема. Хичоль закрылся в комнате. — В смысле, в ванной или… — Ынхёк снова зевает и, видимо, вспомнив, что именно сегодня им на дверь вкрутили щеколду, просыпается окончательно, негромко охая. — Ой… И что теперь делать? — Ну не выбивать же дверь, — вздыхает лидер группы, поморщившись — наказание он придумает Хичолю завтра, когда выспится наконец. — Собственно говоря, я не хотел тебя будить, но раз всё так сложилось… Можно мне поспать с тобой? — Со мной? — Ынхёк встрепенулся, неосознанно улыбнувшись, и от этой краткой улыбки Донхэ кажется, что он зря трусил и зря не решался разбудить этого парня сразу же. — «Он правда так рад этому?» — недоумевает лидер группы, пока барабанщик, оживившись, как-то неуклюже двигается к спинке дивана, освобождая место для Донхэ, и, стараясь скрыть воодушевление, бормочет: — Да, конечно, ведь не на полу же тебе спать. Наша дверь закрыта, так что никто ничего не подумает, верно? — Если тебя это беспокоит, то я могу встать пораньше, чтобы никто нас не увидел, — предлагает Донхэ, поднимаясь с пола и усаживаясь на краю дивана: наверное, ему следует снять лишнюю одежду, но Ынхёк так смущённо кутается в одеяло, что лидер группы не решается это сделать — его могут неправильно понять. Правда, от слов Донхэ парень тут же нахмурился, так на удивление мило и трогательно, что лидер группы сам заулыбался, кивая в ответ на возмущения Ынхёка: — И не выдумывай! Ложись, завтра вы в салоне весь день проведёте, тебе нужен отдых. — Хорошо-хорошо, — Донхэ, посмеиваясь, осторожно укладывается на краю дивана и поворачивается на бок, чтобы у них было больше свободного места — и чтобы он мог видеть Ынхёка, так близко и так… рядом. Действительно рядом. — Мне кажется или ты хочешь поблагодарить Хичоля за то, что всё сложилось именно так? — доверительно шепчет Ынхёк, тихо хихикнув и уставившись на Донхэ таким лукавым взглядом, что у лидера группы даже мурашки по спине побежали. — «Точно так он и смотрел все те годы, что я его знаю…» — думает Донхэ, даже затаив дыхание: подобные хитрые искорки во взгляде Ынхёка никак не вязались с подобной ситуацией, чтобы они вот так лежали вместе, вдвоём, не желая уколоть друг друга побольнее болезненными фразами. Всё это — совершенно новый опыт для Донхэ, и он не знает, как реагировать на подобное: опасаться, ожидать подвоха или же… просто принимать и эту часть Ынхёка такой, какая она есть, не особо задумываясь о подтексте, пока это не требуется. — Вовсе нет, — бурчит Донхэ: признаваться в том, что всё сложилось не самым плохим образом, ему не хочется, ведь тогда как следует отчитать Хичоля лидер группы, скорее всего, не сможет. — Я на многие его чудачества смотрел сквозь пальцы, но не пустить меня в собственную комнату — это… — Ну-ну, тише, — посмеивается Ынхёк, придвинувшись ближе, и, неожиданно потянувшись к Донхэ, легко касается его губ своими в довольно целомудренном, но мягком поцелуе. Поражённый этой внезапной инициативой, парень замолкает, уставившись на барабанщика, пока тот с лёгкой укоризной добавляет: — Кто-то обещал мне больше ни в чём не лгать… — «Почему от этих слов Ынхёк сам стал таким печальным?» — Донхэ теряется, не понимая, почему, сказав это, Ынхёк тут же перестал улыбаться и на его лице снова стала образовываться та отрешённая маска, возвращения которой парень так страшился. — «Нет-нет, Ынхёк, только не это…» — Конечно, Ынхёк. Я действительно отчасти рад, что так сложилось, ведь… мы снова оказались вместе, — спешно признаётся лидер группы: лучше сделать это сейчас, пока Ынхёк не задумался слишком сильно над темой лжи. — «Мы же столько раз говорили о том, что в сокрытии его брата от всех нет ничего плохого…» — Донхэ понимает, что снова говорить об этом будет неправильно: тогда Ынхёк опять вспомнит о своей боли, о своём горе — и о той самой убивающей не только его, но и весь их хрупкий маленький мир тоске. Барабанщика надо срочно отвлечь, потому Донхэ практически выпаливает свои дальнейшие слова: — Но ты же знаешь, что мне стоит отчитать Хичоля за эту его выходку. Мне бы не хотелось, чтобы парни брали привычку закрываться в нашей комнате, понимаешь? — Понимаю, — немного повеселев, Ынхёк сонно трётся щекой о подушку и тихо зевает, прикрывая глаза. — Я знаю, что ты сделаешь всё, что необходимо. А пока давай немного поспим. Доброй ночи. И против таких слов Донхэ совершенно нечего сказать: барабанщик умудрился одновременно и потушить пыл негодования, и отвлечь — и вовремя напомнить о важности доверия и честности между ними. — «Он действительно мне доверяет…» — думает Донхэ, наблюдая за Ынхёком, таким спокойным и ровно дышащим в полудрёме. — «Так искренне и чисто… Я не могу подвести его. И я не подведу».