Цветок и нож

      Утром Хёкджэ просыпается даже не от копошений мемберов в гостиной и на кухне — а от подозрительной тишины и отсутствия тёплого тела рядом с собой. — «Донхэ?» — сонно моргая, Хёк приподнимается на локте и пытается оглядеться и прислушаться, чтобы понять, куда ушёл лидер группы — в их комнату или в ванную.       Парень уверен, что ночью Донхэ пришёл к нему спать — и вряд ли бы ушёл так рано в комнату, потому что так просто до Хичоля не добудиться. Но, когда Хёкджэ садится на диване, откидывая одеяло с ног, он замечает, что лидер группы молча сидит на кухне за столом на своём месте, боком к дивану. Успокоившись, Хёк спешно натягивает на себя свитер и домашние штаны, после чего поднимается на ноги, желая поздороваться с Донхэ и предложить свою помощь в приготовлении завтрака, но парень так и замирает на месте, когда всматривается более пристально в позу, в которой сидит лидер группы.       Донхэ сидит с закрытыми глазами, опираясь локтями о поверхность стола и держа сцеплённые вместе пальцы около своих губ, что-то негромко шепча. — «Наверное, не стоит его сейчас отвлекать…» — Хёкджэ вспоминает, каким отрешённым лидер группы был в гримёрке, когда менеджер Пак столь бесцеремонным образом прервал важный для Донхэ ритуал. Парню тогда потребовалось время на то, чтобы влиться в эту бешеную атмосферу, так что Хёк решает не беспокоить Донхэ сейчас и очень тихо выходит в коридор, подумав, что по крайней мере он пока может умыться и привести себя в порядок.       Но добраться до ванной комнаты без происшествий Хёкджэ не успевает: из-за двери их с Донхэ комнаты раздаются странные звуки, словно кто-то панически бьётся о эту дверь, а затем, видимо, догадавшись, что он закрылся ночью, Хичоль отпирает щеколду и практически вываливается на Хёка, извиняющимся тоном заголосив:       — Котёнок, прости, я случайно закрылся вчера! Как же вы с Донхэ там на моём диване ютились…       — Тише, Хичоль, — Хёк спешно пресекает эти вопли, покосившись в сторону кухни, и тихо добавляет, пригладив встопорщенную после сна чёрную чёлку Хичоля:       — Донхэ на кухне сейчас, не мешай ему. И… ничего страшного, мы вполне уместились.       — Милый, я правда случайно, — старший мембер послушно снижает громкость своего голоса, умоляюще глядя на «лучшего друга». — Что мне делать? Меня же Донхэ сожрёт — и не подавится…       — Ничего. Донхэ сегодня идёт в салон вместе с ребятами, так что сожрать тебя он не успеет — только надкусит, — шутит Хёкджэ, невольно улыбнувшись: уж ему-то было прекрасно известно, что сложившаяся ситуация только порадовала лидера группы, в чём он никому, кроме Хёка, признаваться не собирается. — Иди пока в ванную, только в душе не застревай, а то тебя не только Донхэ покусает.       — Ладно, котёнок, — обрадовавшись, Хичоль тихо проскальзывает в ванную комнату и закрывается в ней, ратуя о собственной безопасности. Понимая, что до завтрака в ванную он сам не попадёт, Хёкджэ с улыбкой вздыхает и уходит в комнату, чтобы заправить за Хичолем постель, раз пока в гостиной ему тоже лучше не появляться.       Как Хёк и думал, Хичоль практически метнулся к двери, совершенно забыв про постель, так что парню приходится заняться своей кроватью, ведь старший мембер во сне мечется, как будто каждую ночь за ним кто-то гонится. Найдя взглядом свой телефон на столе с аквариумом, Хёкджэ принимается поправлять простынь и одеяло, не сразу услышав, что кто-то быстро идёт в сторону комнаты.       — Ынхёк, ты здесь? — вопрошает Донхэ, заходя в комнату, но, увидев, что парень занят наведением порядка, тут же выдыхает с явным облегчением, в жесте неловкости почёсывая затылок. — Я не слышал, как ты ушёл, и… заволновался.       — Я просто не хотел тебя беспокоить, — признаётся Хёкджэ, прогладив ладонью ткань покрывала, которое он постелил поверх одеяла, и выпрямляется, посмотрев на Донхэ. — Всё в порядке, правда. Ты хорошо спал?       — Я? Да, вполне, — растерявшись, Донхэ проходит в комнату и прикрывает дверь за собой, не запирая её. — Ну… спасибо, Ынхёк. Я не перестаю удивляться тому, насколько ты… тактичен.       — Не без помощи Кюхёна, — Хёк садится на кровати и тянется к телефону, чтобы взять его в руки и чем-то занять себя. — Он открыл мне глаза на то, как вера важна для тебя. В своей манере, правда, но между оскорблениями нужную мысль я уловил.       — Тогда это многое объясняет, — негромко смеётся Донхэ: шутка Хёкджэ отчасти разрядила обстановку, потому лидер группы уже спокойно присаживается на краю постели рядом с Хёком. — На самом деле, для него тоже, хоть он изо всех сил старается об этом позабыть. Он мне рассказывал, что они с семьёй часто ходили в церковь, когда Кюхён был моложе — и сейчас он вычёркивает из своей жизни всё, что связывает его с родителями, а значит, и веру тоже.       — Да, а тут я со своими проблемами, из-за чего ему приходится снова думать о своих родителях, — виновато улыбается Хёк, понимая Кюхёна немного больше: макнэ явно было непросто отгораживаться от своих близких, особенно когда «Ынхёк» со всей этой историей с аварией, гибелью брата и «потерей памяти» переполошил родителей всех ребят.       — Надеюсь, ты не собрался говорить с ним об этом? — насторожился Донхэ, мгновенно посерьёзнев. Но он не успевает продолжить свою мысль, как Хёкджэ, решив, что лишние волнения лидеру группы сейчас ни к чему, спешно перебивает его, улыбнувшись:       — Разумеется, нет. Меня тогда ни одна щеколда не спасёт.       — Снова отшучиваешься, — Донхэ качает головой, но, не возражая, протягивает руку и совсем легко проводит пальцами по ладони Хёкджэ, после этого поднимаясь на ноги. — По крайней мере, я знаю, что ты меня услышал.       — Конечно, я тебя услышал, — Хёку приходится перестать наигранно улыбаться, так как лидер группы очевидно ему не поверил. — Мне хватило того, что Кюхён разрешил послать букет его родителям. В отношения его семьи я не полезу. Что я могу об этом знать, когда я не смог сохранить… свою?       — Ынхёк, не говори так, — Донхэ, который уже было хотел выйти из комнаты, снова поворачивается к Хёку и, подойдя ближе, садится перед ним на полу, согнув ноги, чтобы не смотреть на «Ынхёка» сверху вниз. — Дело не в тебе. Ты же знаешь, что Кюхён… он очень остро на всё это реагирует. И ты не виноват в том, что всё так сложилось. Я надеюсь, что однажды ты сможешь убедить себя в этом. Ты не виноват, Ынхёк. Ни в чём.       — Да… однажды, наверное, смогу, — Хёкджэ снова пытается улыбнуться, решив, что это успокоит Донхэ, но лидер группы протягивает руку и касается его пальцев, притянув руку Хёка к себе и мягко поцеловав середину ладони. Хёкджэ замолкает, растерявшись, а Донхэ приподнимает голову, глядя ему в глаза и тихо добавляя:       — Ты сможешь, Ынхёк. Мы не сумеем заменить тебе твоих близких, но… мы будем рядом с тобой. Всегда.       — «Ты не можешь давать такие обещания, Донхэ», — Хёку очень хочется сказать это вслух, но приходится умолчать и здесь. — «Я не Ынхёк. Ты не должен говорить это мне…»       — Я буду рядом, — всё также тихо обещает Донхэ, продолжая держать Хёкджэ за руку. — Что бы ни было дальше. Столько, сколько ты позволишь.       И против таких слов Хёкджэ не может устоять — он постоянно говорит себе, что поступает нечестно по отношению к ребятам и особенно к Донхэ, но эти слова от человека, который стал ему очень важен и дорог, невольно унимают часть этой боли, с которой продолжает жить Хёк, словно прикрывая эти глубокие трещины, не залечивая, но давая новую точку опоры, не позволяя рассыпаться на куски.       — Спасибо, — глубоко вздохнув, Хёкджэ улыбается совершенно иначе — более легко и естественно, — и Донхэ это замечает, так как выпрямляется и, подойдя ещё ближе, мягко чмокает Хёка в макушку, после бережно пригладив его волосы. Хёкджэ приподнимает голову, доверчиво глядя на лидера группы, и тот улыбается в ответ, подметив:       — Ну вот, теперь ты улыбаешься по-настоящему — и я могу со спокойной душой идти готовить завтрак. Парни скоро проснутся.       — Тогда я тебе помогу, — предлагает Хёк, поднимаясь с постели и откладывая телефон обратно на стол — учитывая, что экран заблокирован паролем, в то, что Кюхён сумеет спросонья подобрать этот пароль, Хёкджэ не верил. Да и никаких компроматов на «Ынхёка», кроме общих с Хёкджэ фото, на телефоне нет, так что какие-то меры предосторожности в принципе уже теряют смысл. Хёк не убирает пароль просто потому, что его ставил Ынхёк, думая о них. — «Наша разница в рождении… об этом помнили только родители — и мы», — думает Хёкджэ, поспешив к выходу из комнаты следом за притормозившим Донхэ. — «Теперь об этом помню только я…»

***

      Как Хёкджэ и предсказывал — во время приготовления завтрака Донхэ порядком подобрел, да и отчитывать Хичоля при всех ему явно не хотелось, так что утро в общежитии прошло без кровопролития. Это не значило, что лидер группы не выскажет старшему мемберу всё, что он о нём думает — Донхэ-то как раз обязательно найдёт момент в их графике, чтобы отчитать Хичоля, — но хотя бы завтрак прошёл спокойно.       Вдобавок и выпроводить мемберов в салон также получилось практически без проблем — Хёкджэ изо всех сил старался не оставлять Хичоля и Донхэ наедине, без Йесона и Кюхёна. Себя гарантом отложенной казни Хёк не считал — Донхэ бы не стал стесняться его в этом вопросе. Но, несмотря на то, что лидер группы определённо догадался, с чего бы вдруг «Ынхёк» так подозрительно активно подпихивает гитаристов поближе к Хичолю, разводя слишком много суеты, — Донхэ так ничего и не сказал.       Только перед самым выходом парень намекнул старшему мемберу, что в общежитии необходимо сделать уборку и что на Ынхёка взваливать эту обязанность крайне не рекомендуется. Хичоль, радуясь тому, что он легко отделался, лишь яростно кивал, Йесон и Кюхён, не понимая, что происходит — недоумевающе переглядывались, пока Хёкджэ и Донхэ то и дело косились друг на друга, старательно подавляя желание улыбнуться.       Это ощущение личной, общей, но определённо не плохой тайны фактически окрыляет Хёкджэ, особенно когда он понимает, что Донхэ чувствует то же самое — что они действительно вместе, что они могут положиться друг на друга и найти нужные слова, чтобы поддержать и успокоить. Конечно, всю радость омрачает то, что у Хёка есть и своя личная тайна — он не только обманывает весь свет тем, что он якобы Ынхёк, он ещё и претендует на чувства Донхэ, к которым он не должен иметь никакого отношения. — «Это всё так неправильно…» — совесть Хёкджэ невозможно усыпить даже пониманием того, что Донхэ рядом с ним — парень и подумать не мог, что ему придётся столько времени кого-то обманывать. — «А всё началось с того, что я просто хотел помочь Ынхёку…»       — Котёнок, а что происходит между тобой и Донхэ? — с осторожностью уточняет Хичоль, когда заканчивает подметать гостиную и пропускает на кухню Хёкджэ со шваброй. — Я не хотел снова поднимать эту тему, но эта щеколда на вашей двери… Дело правда в том, что тебе нужно личное пространство?       Хёк от неожиданности чуть было не роняет швабру из рук, неловко запнувшись: парень понимал, что, скорее всего, до конца концерта их с Донхэ тайну не получится скрыть, но надеялся, что всё-таки они смогут продержаться какое-то время. Заметив, что Хичоль с любопытством рассматривает его, не скрывая своего беспокойства, Хёкджэ с осторожностью отвечает:       — А что, мне нельзя поставить щеколду на двери?       — Милый, тебе можно всё, что только пожелаешь, — вздыхает старший мембер, покачав головой. — Но ты же понимаешь, что я спрашиваю не об этом. Если не хочешь отвечать — не надо. Я пойму, как и всегда. Но не отшучивайся в своей манере сейчас. Я говорю серьёзно. Вы с Донхэ… вы теперь вместе?       — «Я не был готов к тому, что Хичоль поймёт это так быстро…» — думает Хёк, растерявшись от подобного вопроса. — «С другой стороны, Хичоль так хорошо знает Ынхёка… Наверное, потому лучшие друзья и замечают подобные перемены…»       — Хичоль, ты говоришь о том, что уже понял и сам, — нехотя отвечает Хёкджэ, немного помявшись перед тем, как говорить — то, что проницательность Хичоля в очередной раз его не подвела, создала лишь новые проблемы для Хёка. — Я… не хотел признаваться в этом сейчас, перед концертом. Вы и так все на взводе, так что рассказывать вам об этом… это казалось неправильным.       — Да к чёрту концерт, — Хичоль подходит ближе, переставая улыбаться и уставившись на Хёка, как на какого-то местного дурачка. — Ты не хуже меня знаешь, что мы его отыграем, как и всегда. Меня ты беспокоишь, котёнок — и то, что ты творишь. Ты же всегда говорил, что Донхэ…       — Хичоль, — Хёкджэ нервно сглатывает, еле сдерживаясь, чтобы не отвернуться и не видеть столь испытывающий взгляд. — Это правда всё очень непросто, но… Потому я и попросил Донхэ пока не рассказывать вам о том, что происходит между нами. Я просто…       — Котёнок, я не прошу тебя оправдываться, — старший мембер касается плеч Хёка и совсем мягко их сжимает, заставляя парня прекратить этот поток невнятных объяснений. — Если это сделает тебя счастливым, то для меня не будет новости лучше. Но я спрашиваю о другом — ты уверен, что у вас… всё взаимно?       — Я надеюсь на это, Хичоль, — Хёкджэ решает хотя бы в этом быть абсолютно честным с Хичолем, раз отпираться бесполезно. — Правда надеюсь. Донхэ мне дорог, как и ты. Как все вы. Ты был прав — без вас я просто не справлюсь со всем, что происходит. И я знаю, что если мы с Донхэ… не попробуем — мы будем об этом сожалеть. Как думаешь, парни тоже уже догадались, как и ты?       — Вот уж не знаю, — старший мембер покачивает головой, задумавшись. — Мелкий — вряд ли, иначе он бы уже тут вопил, отстаивая честь нашего лидера. А вот Йесон… даже если он что-то и заметил — Кюхёну он бы вряд ли сказал. Сам знаешь, наш инопланетянин в чужие дела обычно не лезет.       — Тогда не говори об этом никому, — просит Хёкджэ, умоляюще посмотрев на Хичоля. — Пожалуйста. Когда пройдёт концерт — мы обязательно вам расскажем об этом. Просто сейчас… не время для таких новостей.       — Не расскажу, котёнок, — обещает Хичоль, придвинув Хёкджэ к себе за плечи и бережно приобняв его. — Я все твои тайны сохраню, не сомневайся даже в этом. Но я бы не хотел, чтобы ты давал Донхэ ложные надежды только из-за того, что… ну, что тебе нужен рядом кто-то такой же близкий, как и твой брат. Прости, если эти слова тебя обидят, но я действительно не понимаю, когда вы с ним успели так сблизиться, потому и волнуюсь.       — Тебе не за что извиняться. Я уверен, что именно об этом в первую очередь и подумали бы Кюхён с Чонуном, — признаётся Хёк, чуть поморщившись. — Но я знаю, что ты мне поверишь. Дело не в этом, Хичоль. Совсем не в этом. Я не пытаюсь заменить своего брата отношениями с Донхэ. Они… совсем не похожи. Скорее на него похож именно ты.       — Понятно, то есть, если ты начнёшь около меня кругами ходить — мне бить тревогу, — отшучивается Хичоль, отступив назад, чтобы с улыбкой посмотреть на растерявшегося Хёкджэ. — И я рад, что ты снова начал мне доверять, милый. Надеюсь, у вас всё будет хорошо, как у нас с Хани.       — Ну нет. Вы с Хангёном — это недостижимый идеал, — шутит Хёкджэ, улыбнувшись в ответ: когда он понимает, что Хичоль не выдаст секрет «Ынхёка» и Донхэ, то думать об этом становится немного легче, как и говорить о чём-то отвлечённом. — Как у него дела, кстати?       — За тебя переживает, — признаётся Хичоль, негромко вздыхая. — Ты всё-таки зря отказался от его помощи. Хани бы тебе тройную охрану обеспечил, да и нам бы спокойнее было…       — Не бери в голову. Я же не национальный герой, чтобы охранять меня так тщательно, — смеётся Хёк, поднимая с пола швабру и намереваясь вернуться к уборке. — Да и, думаю, после концерта внимание к нам станет гораздо меньше. Всё постепенно придёт в норму.       — Кстати о концерте, — Хичоль возвращается к метёлке, задумчиво почесав затылок. — Ты всё-таки отложишь своё соло на следующий год?       — Скорее всего… — Хёкджэ не уверен, что сможет с первого раза исполнить соло Ынхёка, которое он не то, что прежде не играл — даже не слышал о нём никогда, потому и вариант с «переносом» соло казался ему вполне приемлемым. — Думаю, фанаты поймут.       — Да я не о фанатах беспокоюсь, — ворчит старший мембер, покачав головой. — Ты же столько трудился над своим соло. Может, ты хотя бы попробуешь исполнить его на наших репетициях? Ну, может, оно тебя немного взбодрит?       — Наверное, ты прав. Мне действительно стоит хотя бы попробовать — а там посмотрим, что из этого получится, — сразу же соглашается Хёкджэ, подумав о том, что наверняка перед репетициями ему дадут прослушать все записи и взглянуть на партии — да и после обещания Хичоля сохранить их с Донхэ секрет Хёк уверен, что раз старший мембер говорит, что это соло было очень важно для Ынхёка, то парню стоит попытаться его сыграть. — «Так я не буду думать, что сделал не всё ради Ынхёка…» — думает Хёк, пользуясь тем, что разговор замялся сам собой — им ещё нужно было доделать уборку, да и ужин сам себя не приготовит.       По крайней мере после того, как Хёкджэ дал своё согласие в ответ на предложение Хичоля — его внутренний голос давит на совесть чуть меньше. — «Я буду стараться», — убеждает себя Хёк, отмывая ванну после того, как они с Хичолем промыли аквариум и снова запустили в него рыбок. — «Все они так верят в Ынхёка… Раз я обещал, что постараюсь справиться со всем этим — я должен выдержать и этот концерт». Хёкджэ понимает, что от этого выступления, если он намерен остаться здесь в качестве Ынхёка, увильнуть не получится, так что лучше всего постараться принять всё, что происходит с ним, и постараться не подвести ни ребят, ни своего брата.       Ещё и крайне неожиданные гости появляются так некстати — Хёкджэ и Хичоль едва успевают закончить уборку, как в общежитие приходит доктор Кан в сопровождении начальника службы безопасности, Чхве Шивона, и помощника менеджера, Сонмина — и этот визит, кажется, не радует никого.       — Донхэ будет в ярости, так и знай, — недовольно произносит старший мембер в адрес Шивона, пока они вдвоём наблюдают за тем, как доктор Кан осматривает «Ынхёка», покорившегося обстоятельствам, а коротышка Сонмин вертится рядом с доктором, вслушиваясь в каждое его слово. — Единственное, что тебя спасёт, Шивон — так это то, что старик сюда не заявился. После всего, что вы устраивали, Донхэ не может спокойно упоминать Чонсу.       — «Это уж точно…» — Хёкджэ в какой-то мере даже порадовался тому, что ребят в общежитии сейчас нет — Донхэ бы явно не отреагировал на подобный визит врача правильно-спокойным образом. — «Но хотя бы Хичоль здесь, да и Шивон тоже. С ними мне спокойнее, чем с тем менеджером…»       — Я по-прежнему не вижу достойных причин для того, чтобы выпускать Ли Ынхёка на сцену, но показаний для возражений у меня нет, — доктор Кан отступает от своего пациента, покачав головой. — Никаких признаков истощения, а это уже хорошо. Ну что, лекарства по-прежнему принимаете, Ли Ынхёк? Ещё не стали от них «овощем»?       — Чего?! Каким ещё «овощем»?! — Хичоль, не ожидав таких фамильярностей от доктора Кан, моментально подскакивает ближе, готовый высказать доктору всё, что он думает о подобных фразочках от специалиста, но Хёкджэ вовремя вспоминает, что всё дело в его собственном беспокойстве, которое было слишком заметно, когда доктор Кан подбирал ему успокоительное в прошлый раз, так что, вовремя кивнув Хичолю, чтобы тот не встревал, парень отвечает, несмело хихикнув:       — Нет, доктор Кан, «овощем» я не стал. И сон у меня теперь гораздо лучше.       — Вот о чём я и говорил, — ворчит доктор, покосившись на притихшего Сонмина. — Передайте в агентство, что Ынхёк уже может приступать к репетициям. Но я настаиваю на том, чтобы перерывы на отдых у него стали более длительными. Ну и сухие перекусы и кофе в больших количествах я по-прежнему не рекомендую. Дозировку успокоительного, Ли Ынхёк, я вам сокращаю — как закончите пропивать цикл того лекарства, будете принимать вот эти таблетки также один раз в день, лучше всего перед сном.       — Конечно, доктор Кан, я обязательно буду следовать вашим рекомендациям, — заверяет доктора Хёкджэ, принимая от него рецепт и с интересом вчитываясь в название на бумажке — о таком лекарстве, как и о предыдущем, парень тоже ничего не слышал прежде, но, раз лечение, прописанное доктором Кан, помогает, Хёк решает довериться врачу и в этом.       И, как оказалось, Хичоль был удивительно проницателен даже в том, как именно Донхэ отреагирует на новость о визите доктора Кан: едва ребята успели вернуться из салона, как, узнав все последние события, лидер группы разозлился практически в одно мгновение, сразу же переменившись в лице.       — Они специально выбрали время, когда Ынхёк будет практически один, — недовольно рычит Донхэ, оглядывая гостиную, словно кто-то из «нарушителей» ещё остался здесь и где-то спрятался. — Это уже переходит все границы.       — Да ладно тебе, Донхэ, — возражает Кюхён, с аппетитом уплетая мягкий персик, который практически сочится в его пальцах. — Хичоль же сказал — старика с ними не было. А Шивон всё-таки об Ынхёке побольше думает, чем он.       — Да и мы все понимали, что до конца срока, назначенного доктором, Чонсу ждать не будет, — Йесон, допивая свой чай, невозмутимо пожимает плечами. — Держи себя в руках. Чем меньше ты сейчас видишь Шивона и Чонсу — тем спокойнее для всех становится обстановка.       — От того, что я их не вижу, проблем меньше не становится, — возражает Донхэ, но, украдкой покосившись на притихшего «Ынхёка», всё-таки шумно выдыхает и качает головой. — Ладно. Так что там сказал доктор Кан?       — Он прописал мне новое успокоительное, слабее предыдущего, — сообщает Хёкджэ, надеясь, что его слова хоть немного успокоят лидера группы. — И сказал, что мы уже можем приступать к репетициям.       — Угу, вот только перерывы на отдых Ынхёку следует увеличить, да перекусывать всякими закусками ему нельзя, — в разговор встревает Хичоль, шутливо погрозив «барабанщику» пальцем. — И кофе тебе тоже практически нельзя, котёнок. Я всё запомнил, не отмажешься теперь.       — Ну вот, придётся таскать на репетиции с собой суп в термосе, — смеётся Хёкджэ, надеясь своей шуткой хоть немного разрядить накаляющуюся обстановку. — Буду отхлёбывать между партиями.       — Ага, рассказывай, — насмешливо фыркает Кюхён, чуть было не подавившись персиком. — Чтобы ты — и еду к установке подносил? У нас что, завтра конец света наступает?       — Вот-вот, — оживился Чонун, отставляя кружку подальше от края стола. — Мы бы в это поверили, если бы в прошлый раз ты не угрожал Кюхёну засунуть палочки «во все щели» за то, что он не там тарелку потрогал.       — Ынхёк же просто шутил… — вздыхает Донхэ, беспомощно покосившись на Хёкджэ, но в этой теме парень всё-таки разбирается гораздо лучше, чем во всём остальном — ему самому попадало пару раз от Ынхёка за то, что на барабанной установке оставались следы от его пальцев, так что о дотошности брата по уходу за его музыкальными инструментами Хёк более, чем знал. Но ситуацию нужно как-то прояснить, так что, приободрившись, Хёкджэ, стараясь изобразить хитрую улыбку, важно отвечает:       — А что я такого сказал? Ударная установка — дело серьёзное и любит чистоту, а Кюхён даже перед едой не всегда руки моет.       Кюхён, который в этот момент старательно слизывал сок персика со своих пальцев, от неожиданности закашливается, в изумлении уставившись на свою руку и пытаясь припомнить, а мыл ли он руки, когда вернулся в общежитие. Переглянувшись, Хёкджэ и Чонун практически синхронно хохочут: озадаченная мордашка макнэ, как оказалось, отлично поднимает настроение. Только Донхэ и Хичоль замялись, не зная, как им правильно реагировать на подобные шутки. — «Они все явно отвыкли от шуток в стиле Ынхёка…» — думает Хёк, переставая улыбаться и негромко вздыхая — в том, что от него уже практически не ждут «канонного» поведения, какое было у брата, были и свои плюсы, но с другой стороны, Хёкджэ становится неприятно, что о каких-то моментах из характера Ынхёка парни уже позабыли, словно этих черт и не было никогда.       И, после всего такого, довольно напряжённого дня, единственным спасением Хёка стала Тиффани: освободившись после работы с клиентами, девушка начала активно написывать «Ынхёку» в Какао, желая всё-таки выяснить, каким кремом для рук начал пользоваться парень, ну и не грызёт ли «барабанщик» свои ногти после её спасительного маникюра. Правда, и в общении с этой чудесной девушкой Хёкджэ пришлось потрудиться — с разрешения Донхэ Хёк спешно сфотографировал его крем для рук, не поясняя парню деталей этого необходимого действия, а потом, пытаясь зажать телефон коленями, Хёкджэ старательно пытался сфотографировать обе свои руки одновременно с босыми ногами, то и дело хихикая при этом, пока Донхэ, сидя на своей постели, смотрел на него, как на умалишённого. Наверное, Хёку стоило пояснить лидеру группы, что Стефани в своём беспокойстве пожелала увидеть фото не только маникюра, но и педикюра «Ынхёка», чтобы точно убедиться, что парень до сих пор ничего не сгрыз, но так как фотографии девушка требовала сразу, безотлагательно, рассказать все эти нюансы Донхэ Хёкджэ попросту не успел.       — «А всё не так плохо, как я думала», — пишет Стефани и Хёкджэ, прочитав это, негромко смеётся, рефлекторно покачивая головой — он пообщался с этой милой девушкой всего лишь один раз, а уже может представить, с какой интонацией мастер маникюра сказала бы эту фразу, будь она сейчас рядом. Хёк в целом уверен, что прямолинейные люди ему просты и понятны в общении — его единственный друг Рёук говорил только то, что действительно думал, и за это его Хёкджэ всегда уважал, так как даже в своей буквальности высказываний этот коротышка не переходил личные границы Хёка и не обижал его. В ответ Хёкджэ очень терпеливо выслушивал ворчания Рёука, не перебивая его и не провоцируя на конфликты — фактически идиллия в их дружбе, которой Хёкджэ так не хватает.       Хёкджэ уже не может переубеждать себя в том, что он совершенно забыл свою прошлую жизнь ради роли его брата — общения с Рёуком ему действительно не хватает. Хёк не сомневался, что этому парню он мог доверить любые свои секреты: этот ворчащий коротышка даже их с Ынхёком секрет хранил практически без возражений, лишь изредка переругиваясь со старшим близнецом по любому поводу. Но в то же время Хёкджэ понимал, что госпожа Мин права — если бы Хёк рассказал Рёуку правду, тот бы сделал всё, только бы вернуть парня обратно в пекарню. Рёук мог бы не побрезговать прессой, объявил бы всем правду и фактически за руку увёл бы Хёкджэ обратно, в его привычный и пустой мир, мир без Ынхёка и без всего, что с ним когда-то связывало — и это бы только породило кучу проблем.       Хёкджэ не хочет даже представлять, что будет с группой без барабанщика, что будет с ребятами, преданными, обманутыми, осознавшими, что погиб именно Ынхёк — и что будет с Донхэ. Вдобавок и самому Хёку, даже облегчившему свою совесть, легче на самом деле не станет — он знает, что постоянно будет прикасаться к их с Ынхёком парному кулону, знает, что не будет выпускать фотоальбом из рук, и знает, что при даже коротком взгляде на их столик его глаза будут наполняться слезами. Хёкджэ хорошо знает себя и потому не сомневается — он будет выцеплять любую деталь, связанную с Ынхёком, и замкнётся в себе окончательно. Да и спокойной жизни в пекарне не будет — парень уверен, что общественность выяснит, где именно живёт и работает выживший близнец, потому им с Рёуком придётся закрывать пекарню и куда-то переезжать, чтобы избавиться от этого лишнего внимания. Всё то, что с таким трудом было выстроено — всё рухнет в один миг, как только всем станет известно, что Ынхёк на самом деле не Ынхёк.       Тиффани не сможет заменить Рёука, ровно как и Хёкджэ не сможет в полной мере изобразить Ынхёка — всё это парень прекрасно понимает, но ситуация уже давно зашла слишком далеко и еле как держится под контролем Хёка, чтобы можно было отступить, без потерь и полного краха обоих этих дорогих для Хёкджэ и Ынхёка миров. Но, по крайней мере, Хёк может об этом не думать хотя бы те краткие минуты, пока он общается со Стефани. Девушка, точно как и Рёук — беззлобно ворчит на парня, продолжая звать его Спенсер, точно как и Ынхёк — насмешлива, но с нескрываемой при этом теплотой, и точно как и Хёкджэ — думает перед тем, как что-то сказать, даже на первый взгляд безобидное.       — Ынхёк, нам завтра отправляться на репетицию. Тебе бы отдохнуть, — произносит Донхэ, как будто уже не выдержав этой тишины, сквозь которую изредка прорывалось хихиканье Хёкджэ. — Уже поздно.       — Ой, точно, — встрепенувшись, Хёкджэ коротко отвечает Тиффани:       — «Мне нужно идти. Нам на репетицию завтра. Спишемся позже», — и, поставив телефон на беззвучный режим, откладывает его в сторону, на стол. — «Всё равно мне телефон не понадобится до утра», — думает Хёк и, поднявшись на ноги, с удивлением наблюдает за тем, как испытывающе Донхэ таращится на него. В смущении почесав затылок, Хёкджэ тихо вопрошает:       — Донхэ… всё хорошо?       — А? Да… да, — коротко мотнув головой, лидер группы поднимается с кровати, снимая с неё покрывало и нервно оборачиваясь на Хёка. — Ты… сегодня ляжешь у себя или…?       — Ну, у нас теперь есть щеколда, так что я могу совершенно спокойно лежать с тобой, — тихо хихикает Хёкджэ, переминаясь с ноги на ногу. — Или… ты не хочешь?       — Нет, я хочу, — неожиданно громко отвечает Донхэ, тут же осекаясь. — Извини. Тогда давай ложиться? Закроешь дверь?       — Конечно, без проблем, — Хёкджэ, по-прежнему недоумевая, что такого приключилось с лидером группы, дожидается, пока парень заберётся под одеяло, а затем, подойдя к двери и заперев её, Хёк выключает свет, уже неплохо ориентируясь в пространстве и потихоньку добираясь до кровати Донхэ.       — Что-то произошло в салоне? — несмело интересуется Хёк, забираясь под одеяло к Донхэ и беспокойно уставившись на него. — Ты как будто сам не свой.       — Я… — лидер группы замялся, явно не зная, как ему поточнее и при этом осторожнее выразиться. — Кто тебе писал, Ынхёк?       — Да это просто… — Хёкджэ чуть было не сказал «Тиффани», но что-то в нервном тоне Донхэ ему не очень понравилось: оперевшись на локоть и подпирая голову своей рукой, парень также осторожно решает «прощупать почву» перед тем, как отвечать:       — А в чём дело? Ты не хочешь, чтобы я с кем-то общался?       — Нет-нет, я глупость спросил. Ты можешь общаться с кем захочешь, — Донхэ явно взволнован: он даже дышит слишком нервно, слишком шумно, и эти волны стыда, которые исходят от парня, уже не на шутку тревожат Хёкджэ. Тихо вздохнув, Хёк протягивает свободную руку, чтобы коснуться запястья Донхэ — и теряется, когда лидер группы чуть ли не дёргается от него дальше к стене. — «Что-то точно случилось…»       — Донхэ, я серьёзно, — весьма терпеливо добавляет Хёкджэ, продолжая всматриваться в выражение лица Донхэ, пока ещё плохо различимое в полумраке. — Что произошло?       — Ынхёк, я просто… — Донхэ сдаётся, начиная говорить всё тише. — Ты же… ни с кем сейчас не встречаешься, кроме меня?       — Что?! Откуда у тебя вообще такие мысли? — искренне недоумевает Хёк, даже отпрянув от удивления. — Кто тебе в голову такие глупости вбил?       — Я не знаю, просто… ты так неожиданно скоро согласился на эти отношения, — Донхэ явно непросто об этом говорить, так как его голос уже больше напоминает шёпот, чем те уверенные суждения, которые лидер группы говорил утром. — Ты не подумай, я тогда думал, что от счастья задохнусь — и я до сих пор так себя ощущаю, но… Ты всегда относился к отношениям так легко, и я не могу перестать думать об этом.       — Вот, в чём дело, — вздыхает Хёкджэ, понимая, что в сомнениях Донхэ отчасти виноват и он сам — ребята знают, что Ынхёк очень многое скрывал от них, да и о многочисленных кратких связях барабанщика наверняка они были осведомлены. — «Если уж и Хичоля это забеспокоило — ничего удивительного в том, что и Донхэ об этом подумал…»       — Ынхёк, ты прости меня, я не буду больше вести себя так… ревниво, — Донхэ морщится, определённо не испытывая удовольствия от того неприятного чувства, которое он назвал ревностью, хотя Хёкджэ бы так не сказал. — Я буду себя контролировать, я обещаю…       — Донхэ, я всё понимаю, — Хёк вздыхает и поднимается с кровати, стараясь не смотреть, как жалобно лидер группы посмотрел ему вслед. — И я хочу тебе кое-что показать. Подожди минутку.       — Что ты мне хочешь показать? — Донхэ нервничает ещё больше, но послушно остаётся на своей кровати, разве что усевшись на ней, так как он не понимает, что происходит. — Ты… не обиделся?       — Нет, — Хёкджэ качает головой, когда добирается до своего стола и берёт мобильный. — Я даже рад, что ты заговорил об этом. Учитывая, сколько всего… я скрывал… этот вопрос нам стоило обсудить уже давно.       — Дело не в том, что ты что-то скрывал, Ынхёк… — Донхэ спешно пытается объясниться, но Хёк его уже не слушает: парень снова возвращается к кровати лидера группы и садится рядом, молча протянув ему свой мобильный телефон, с ещё заблокированным экраном.       — Ынхёк? — тихо переспрашивает Донхэ, не понимая, что Хёкджэ от него хочет, и, убедив себя, что это правильное решение, Хёк, чтобы Кюхён ненароком не подслушал в коридоре, практически шёпотом произносит:       — Набери ноль-четыре-тринадцать.       — Твой пароль? — уточняет лидер группы, послушно набирая названные цифры и, когда экран блокировки исчезает от верного пароля, Донхэ с изумлением рассматривает чат с Тиффани, который Хёкджэ ещё не закрыл. — «Может, так он поймёт, что хотя бы в этом я его не обману?..» — думает Хёк, с пониманием добавив:       — Донхэ, этот пароль знали только мы с братом. Это… разница в нашем рождении. Он… родился на почти пять минут позже меня. И теперь, когда у меня не осталось никого… об этом знаю только я — и теперь знаешь ты.       — Но зачем ты мне это рассказал? — Донхэ взволнованно рассматривает Хёка в полумраке, нервно покусывая губы. — Я никому не расскажу о твоём пароле, но ты тогда так разозлился, когда я взял твой телефон…       — Донхэ, я тогда был не в себе — и слишком остро на всё реагировал, — напоминает Хёкджэ, пожав плечами. — Просто я хочу, чтобы ты понимал — никто другой не знает этот пароль. Даже Хичоль не знает, хотя он… мой лучший друг.       — И ты открыл его мне, потому что…? — лидеру группы до сих пор трудно понять логику «барабанщика» и неудивительно — наверняка Ынхёк и говорил бы иначе, и разуверил бы Донхэ в его сомнениях тоже совсем иначе. Снова тихо вздохнув, Хёкджэ мягко отвечает:       — Донхэ, я не во всём был со всеми вами честен — и я это очень хорошо понимаю. Но твои сомнения… я бы не поступил так ни с кем из тех, с кем встречался. И в особенности я бы не поступил так с тобой. Я рассказал тебе один наш с братом особенный секрет, потому что я доверяю тебе.       — Боже, Ынхёк, мне теперь так стыдно… — Донхэ возвращает Хёку телефон, нервно прокашлявшись, чтобы его голос не дрожал. — Я обещаю, что никому не расскажу об этом пароле… и я не возьму твой телефон без спроса, как и обещал раньше. Я не нарушу твоего доверия, Ынхёк…       — Я знаю, — понимающе улыбнувшись, Хёкджэ откладывает телефон на тумбочку Донхэ и снова поворачивается к лидеру группы, придвинувшись ближе и порывисто поцеловав его в щёку. — Я всё понимаю, правда. Но я очень хочу, чтобы ты перестал беспокоиться из-за этого. Я… мне тоже очень важно, что мы вместе.       Хёк понимает, что он ни разу не сказал Донхэ «Доверяй мне», поскольку он попросту не может об этом просить. — «После того, сколько всего я скрываю от него, я не могу просить о доверии…» — думает Хёкджэ, но, кажется, Донхэ и не ждёт от него этих слов — открытой тайны в виде особенного пароля, особенной комбинации чисел, которая так важна для братьев, для лидера группы вполне достаточно, чтобы он снова начал смотреть на Хёка так по-особенному, так уверенно, так доверчиво, что Хёкджэ одновременно хочется и запомнить этот момент навсегда — и воткнуть себе в сердце нож, чтобы не считать себя ужасным обманщиком. — «Я не заслуживаю этого взгляда… и не заслуживаю его симпатии», — корит себя Хёк, но Донхэ сам придвигается ещё ближе, сам касается тёплыми руками щёк Хёкджэ — и мягко целует тёплые губы Хёка, словно пытаясь поделиться той надеждой, той преданностью, что так и рвётся из его души, разделить всё это с «Ынхёком» и показать, что он больше не сомневается и верит ему.       Всё то, о чём Хёкджэ так мечтал — и всё то, что снова причиняет ему боль.