Цветок и нож

      Поговорить с Донхэ Хёку не удалось и на следующее утро — в комнате лидер группы так и не появился, так что свои переживания и вполне очевидное чувство вины Хёкджэ приходится держать при себе. Ещё и Хичоль, проснувшийся как раз в то время, когда Хёк готовил завтрак, не может даже немного успокоить «барабанщика», хоть и очень старается ради этого.       — Это ты отлично придумал с ттокпокки, котёнок, — Хичоль энергично помешивает бульон, в котором томятся тток, наблюдая за тем, как загустевает соус. — От любимого блюда мелкий, конечно, всё не позабудет сразу же, но хоть немного повеселеет. Правда, от каши он точно откажется.       — Ну не питаться же одними ттокпокки с самого утра, — Хёкджэ пожимает плечами, накладывая кашу по двум тарелкам — парень понимает, что остальные будут завтракать только с Кюхёном, так что заранее выкладывать кашу на тарелки смысла нет. — Может, Донхэ уговорит его на кашу. Только… может, скажем, что завтрак только ты готовил?       — Это ещё зачем? — Хичоль недоумевающе косится на парня, но после старший мембер понимающе усмехается, покачав головой. — Что, думаешь, Кюхён кастрюлю в окно выкинет, если узнает, что готовил ты? Он ещё долго будет злиться, но поесть всё-таки любит, да и к домашней еде ты нас успел приучить своими диетами. Не будем никого обманывать, ладно? Да и Кюхён в жизни не поверит, что я один это всё приготовил.       — Чтож… ты прав. Я просто переживаю, — Хёкджэ устало трёт шею, понимая, что Хичоль прав — от очередной лжи в итоге станет ещё хуже, да и врать у Хёка не должно входить в привычку. — Тогда я поскорее поем и… пойду прогуляюсь, наверное. Если Кюхён захочет проведать рыбок — мне лучше не занимать комнату.       — Глупостей не говори, — Хичоль недовольно качает головой, снова старательно помешав бульон с ттокпокки. — Второй раз сбежать отсюда после вашей ссоры я тебе не позволю. Да и не до рыбок ему сейчас, так что за аквариумом придётся нам с тобой приглядывать. Дай ему время. А ещё лучше — садись за стол. Всё уже готово.       И спорить с Хичолем у Хёкджэ нет никакого желания — старший мембер гораздо лучше знает Кюхёна, чем Хёк, так что возражать и идти наперекор не только не разумно, но и глупо. — «Вдобавок если я уйду куда-то, все решат, что история с Ынхёком и Кюхёном повторяется и снова будут волноваться…» — только эта мысль заставляет Хёкджэ оставаться на месте и без особого аппетита есть свой завтрак. — «Значит, придётся заняться текстом соло… чтобы сделать хоть что-то полезное, пока все в таком спутанном состоянии».       Хичоль практически без энтузиазма поддержал идею Хёка — хотя бы промыть аквариум, пока остальные мемберы будут завтракать, ведь в дальнейшем «Ынхёку» и Донхэ придётся плотно заняться новыми сольными песнями, а остальным придётся разучивать эти песни и исполнять так, как будто они знают новые мелодии множество лет, а не какие-то пару недель. Да и Хёкджэ надеялся, что так он хоть немного отвлечётся и строки для новой песни сами придут ему в голову.       Но текст песни так и не приходит — едва он пытается подумать об Ынхёке, всколыхнуть в своём сердце все те болезненные воспоминания, которые, как Хёкджэ думал, не скоро получится подавить и приглушить, как перед его глазами застывает два образа, временно вытесняющие любые мысли о брате: красавица Чжиын, чья жизнь оборвалась так рано, из-за ужасного стечения обстоятельств, и так похожий на неё Кюхён. Этот парень уже не смотрит так привычно нахально, не включает свой извечный режим «внутренний ребёнок-язва» — Кюхёну больно до сих пор, и в тот момент он никак не ожидал, что такой, «изменившийся Ынхёк» не просто затронет больную для Кюхёна тему — что он как будто нарочно разрежет и выпотрошит душу Кюхёна словно бензопилой. — «Ему до сих пор так больно…» — понимает Хёкджэ, но легче от этого понимания ему не становится. — «И как в такой момент думать о соло, о возвышенных текстах в память о брате, когда я столько всего натворил?..»       Хёкджэ даже не услышал, как скрипнула дверь, не обратил внимание, что кто-то подошёл к нему, пока парень сидел за столом, уже смирившись с тем, что текст песни так и не идёт — но когда его плеча коснулась тёплая рука, Хёк тут же испуганно вскинул голову и, увидев перед собой Донхэ, молчавшего, обеспокоенного, он так и застыл на месте, не зная, что нужно сказать в первую очередь: «Как себя чувствует Кюхён?», «Я не хотел причинить ему боль» или же просто сказать «Прости, мне так жаль». Хёку кажется, что его разум словно разрывается от застывших в ушах криков Кюхёна — и от того сурового окрика, больше похожего на рык, которым Донхэ выпроводил «барабанщика» из комнаты. И единственное, что смог выдавить Хёкджэ, окончательно растерявшись, так это лишь одно слово:       — Донхэ…       Вместо ответа Донхэ всё также молча спускает руку ниже, касаясь локтя «барабанщика» и словно прося Хёкджэ таким образом подняться со стула. И когда Хёк встаёт с места, взволнованный и виноватый, лидер группы шумно выдыхает и подаётся вперёд, крепко обнимая Хёкджэ и тихо произнося:       — Слава Богу, вы оба в порядке. Извини, я не мог поговорить с тобой раньше.       — Тебе не за что извиняться, — Хёк зажмуривается до белых пятен перед глазами, понимая, что от Донхэ не удастся скрыть, как его трясёт от беспокойства и чувства вины. — Это я должен просить прощения у всех вас, и в особенности у Кюхёна. Я не хотел, Донхэ, я правда не хотел…       — Ынхёк, ты ни в чём не виноват, — возражает Донхэ, бережно погладив Хёкджэ по спине. — Мы должны были догадаться, что раз ты не помнишь наших родителей… то и Чжиын ты не помнишь. Давай присядем. Ты на ногах еле стоишь. Ты вообще ел сегодня?       — Ел, — тихо отвечает Хёк, нехотя отстраняясь от лидера группы и послушно следуя за ним к постели, едва переставляя ослабевшие ноги и усаживаясь на краю рядом с Донхэ. — Правда ел. Это просто от волнения. Поговори со мной о Кюхёне. Пожалуйста. Я ни о чём другом сейчас не могу думать. Он, наверное, так на меня злится…       — Как и все мы сейчас ни о чём другом не можем думать, — признаётся Донхэ, похлопав Хёкджэ по колену. — Кюхён… он не то, чтобы злится. Он очень подавлен, но я бы не сказал, что он действительно злится. Скорее, Кюхён даже был немного напуган.       — Напуган? Почему? — вопрошает Хёкджэ, почти не дыша: он ожидал услышать что угодно, но не то, что Кюхён чего-то испугался. — Я же… я просто не вспомнил Чжиын и задал очень глупый вопрос. Чем я его мог напугать?       — Его напугал не ты, — Донхэ устало морщится, покачав головой. — Точнее, не совсем ты. Когда первая злость Кюхёна прошла, он испугался того, что наговорил тебе… ну, про то, что он отомщён. Он так не думает, Ынхёк. Он не пожелал бы зла твоему брату. Никогда.       — Я… и не обратил на это внимание, — Хёкджэ не нравится лгать, но он понимает, что если выскажет свои подозрения о том, что произошло в то злополучное утро, когда не стало Ынхёка — всем здесь будет только хуже. — «Я должен быть уверен прежде, чем обвинять кого-то…»       — И снова врёшь, причём так неумело, — вздыхает лидер группы, слегка пожав плечами. — Но я понимаю — ты переживаешь. Но я одного не могу понять — ну почему ты ни разу не сказал, что не понимаешь, что происходит с Кюхёном? С нашей стороны было глупо надеяться, что ты сам всё помнишь, да и я… просто не решился напоминать тебе о Чжиын. Я так испугался, что история может повториться, Ынхёк.       — «Повториться?» — теперь Хёкджэ наконец понимает, что означали те необдуманно брошенные слова Донхэ, которые тот так и не пояснял, когда был чрезмерно взволнован. — «Когда он говорил о том, что не вынесет, если всё повторится… он имел в виду именно это? Они все боялись, что я тоже… что-то сделаю с собой?»       Всё это кажется безумием, ведь Хёк уверен, что Ынхёк на его месте не сделал бы ничего подобного — Ынхёк всегда был сильным, гораздо сильнее, чем Хёкджэ. — «Но и Кюхён…» — напоминает себе Хёкджэ, закусив край нижней губы, чтобы не болтнуть лишнего. — «Никто из них не был готов к тому, что Кюхён решится на такое… Как же они все перепугались в тот день — и как же они испугались за «Ынхёка», когда я совсем не мог себя контролировать… И раз я вёл себя не как Хёк — они совершенно не знали, чего от меня ожидать…»       — Я не знаю, Донхэ, — к счастью для Хёкджэ, врать о том, что он не помнил Чжиын, практически не приходится. — В те дни я думал только о себе и своём брате, так что… когда Хичоль мне всё пояснил — я наконец смог всё понять. Мне жаль, что я не спросил об этом раньше. Будь я более внимательным — всего этого можно было бы избежать. А… как ты себя чувствуешь? Наверное, всю ночь не спал, как и Кюхён…       — Спал. Немного, — признаётся Донхэ, покачав головой и мягко взяв Хёка за руку. — За меня не волнуйся, я в порядке. Вы оба беспокоите меня намного больше. На самом деле, я благодарен тебе за то, что в этот раз ты не довёл ситуацию до такого кошмара, как тогда. Я бы места себе не находил, если бы тебя… снова здесь не было.       — Да, я понимаю, — вздыхает Хёкджэ, сжимая пальцы в ответ: теперь ему становится стыдно за свои мысли, когда хотелось сбежать из этой удушающей атмосферы, только бы не чувствовать себя таким виноватым. — И меня тоже волнует Кюхён. То, как он кричал… я сглупил и признаю это, но Кюхён… ему всё ещё больно. И я не знаю, как ему помочь справиться с этим, потому что я и сам не справляюсь. Но хорошо, что у него есть ты, Донхэ. Ты всегда находишь нужные слова.       — Если уже и ты это заметил, то плохи наши дела, — Донхэ пытается неуклюже пошутить, устало улыбаясь. — Ты так часто говоришь о том, что я нахожу нужные слова, но на самом деле их хорошо находишь ты, Ынхёк. Тебе так легко удаётся приободрить меня, даже сейчас… а я могу лишь действовать наугад, надеясь, что не сделаю ещё хуже — и молиться. Я каждое утро молюсь о том, чтобы Бог сохранил вас от всего этого ужаса — и каждый вечер благодарю Бога за то, что вы все живы и здоровы. Наверное, без веры я бы давно уже потерял разум.       — Я уверен, что Кюхён это понимает, — с осторожностью произносит Хёкджэ, понимающе покачав головой. — И я могу тебя заверить, что история не повторится. Кюхён больше не совершит такого необдуманного поступка.       — Вы же никогда не ладили. Почему ты сейчас так уверен? — Донхэ тоже явно осторожничает в своих словах, словно каждое слово по его мнению может сделать хуже и снова накалить ситуацию до предела. — Мне хочется верить в его благоразумие, но оставлять его сейчас одного… страшновато. Я так давно не видел его таким… разбитым.       — Я просто вижу в нём… себя, — признаётся Хёк, негромко вздыхая. — Пусть мне потребовалось много времени на то, чтобы понять это, но вчера я это действительно понял. Кюхён так долго отталкивал от себя всё то, что было так дорого для него… Чтож, я тоже всё смотрел на себя в зеркало — и хотел стереть лицо брата со своего отражения, расцарапать себе лицо, изуродовать кожу, ведь я считал, что так я смогу снова дышать. Смотреть в зеркало и видеть не себя… было невыносимо. Думаю, Кюхён чувствует то же, потому и избегает родителей. В них он видит Чжиын, потому и так мучается. А тут ещё я со своими неуместными вопросами…       — Но благодаря тебе он был вчера в церкви со мной, — напоминает лидер группы, неосознанно крепче сжимая пальцы на руке Хёкджэ. — Пусть сейчас он об этом не вспоминает, но ты помог ему сделать этот первый шаг к тому, чтобы вернуть важную часть его жизни. А то, сколько ты сделал для его родителей? Кюхён никогда не скажет этого прямо, но я знаю, что он благодарен тебе, просто не знает, как это показать. Между вами всё наладится, просто… не поднимай больше тему его семьи, Ынхёк. Пожалуйста. Кюхён до сих пор к ней не готов. И если вдруг ты поймёшь, что не помнишь что-то ещё… лучше спроси нас, или меня, когда мы останемся наедине, если тебе до сих пор от этого так неловко. Твои провалы в памяти — это не то, чего стоит стыдиться.       — Конечно, я буду более внимателен к тому, что говорю, — обещает Хёкджэ, неосознанно касаясь другой рукой ещё немного ноющего после удара Кюхёна места на своей щеке — наверное, стоило ещё вчера приложить лёд, но Хёк был так растерян, что совершенно об этом не подумал. — И я обязательно буду спрашивать, если пойму, что… не помню что-то ещё.       — Болит? — тихо спрашивает Донхэ, отпуская руку Хёка и медленно прикасаясь пальцами к его щеке. — Кюхён тебя ударил?       — Всё в порядке, — вздыхает Хёкджэ, прикрыв глаза и невольно плотнее прижавшись щекой к тёплой руке Донхэ. — Он размахивал кулаками и всё такое… но я так растерялся, что даже не попытался как-то удержать его. Мне уже лучше, не беспокойся. Я уверен, что Кюхёну сейчас гораздо хуже, чем мне.       — Он придёт в себя. По крайней мере, сейчас он отсыпается, — лидер группы мягко поглаживает щёку Хёкджэ, как будто понимая, что от этих прикосновений Хёку становится немного лучше. — И… я хотел предупредить тебя, что в ближайшие дни нам лучше не запирать дверь в комнату. Мне нужно будет вставать среди ночи, чтобы проверить, как там Кюхён, так что… пока нам придётся спать раздельно.       — Да, я понимаю, — Хёк к своему удивлению понимает, что совершенно не хочет снова спать один, в этой холодной постели, которая принадлежит Ынхёку. Спать на кровати Донхэ, да ещё и чувствовать, что он рядом, гораздо спокойнее. — «Как будто часть тревог отступают, когда он рядом…» — думает Хёкджэ, но вслух говорит совсем другое:       — По крайней мере, я буду знать, что ты действительно спишь. А я… попробую заняться соло. Я пытался сочинить хоть что-то, но все мои мысли сейчас только о Кюхёне. После того, что ты рассказал… мне немного спокойнее.       — Не торопи себя, — советует Донхэ, печально улыбнувшись. — Когда всё это немного уляжется, мы займёмся нашими соло. Концерт в любом случае сдвинут, так что не переживай по этому поводу.       И если бы Хёкджэ мог последовать советам лидера группы, он бы обязательно это сделал, но всё было не так просто. По крайней мере, Хёк знал, что Кюхён чувствует себя лучше, но сидеть вместе с макнэ за одним столом на кухне у него так и не получается — как бы Донхэ и Хичоль ни уговаривали его остаться, убеждая в том, что рано или поздно им всё равно придётся ходить на репетиции и общаться друг с другом, Хёкджэ ничего не мог с собой поделать. Всё, что ему нужно сейчас — это обеспечить Кюхёну время и покой, чтобы не тревожить его сейчас, когда парень так нестабилен в эмоциях, и написать хорошее соло.       Один-единственный раз они пересеклись в узком коридоре — Хёкджэ направлялся в ванную комнату, а Кюхён возвращался из гостиной в свою комнату, и их встреча без кого-либо рядом в качестве моральной поддержки, конечно, не окончилась катастрофой, но завершилась слишком стремительно: Хёк, не сдержавшись, молча юркнул обратно в комнату, плотно прикрыв дверь за собой. Хёкджэ так растерялся, что даже не сразу понял, что после его бегства в коридоре раздался громкий топот — судя по всему, Кюхён тоже умчался в свою комнату со скоростью света, не бросив при этом ни одного обвинения вслед «Ынхёку». И всему этому Донхэ, во время их вечернего разговора, совершенно не удивился.       — Я же говорил, что он напуган даже больше, чем ты, — поясняет лидер группы, подходя ближе и с нескрываемым любопытством заглядывая в исчирканный листок Хёка, на котором парень пытался написать хоть какие-то строки. — Вам уже пора сидеть за одним столом, тогда вся эта неловкость отступит. Как успехи с твоим соло?       — Успехи? Никак, — честно признаётся Хёкджэ, снова чиркая хаотичные линии на своём листке, уже скорее занимаясь бесцельным рисованием, чем написанием текста. — Я бездарность. Я даже не могу собрать воедино все те мысли, которые у меня в голове — не то, что на бумагу переносить.       — Не опускай руки, — советует Донхэ, мягко сжав пальцами плечо Хёка, чтобы подбодрить его. — Я понимаю, что тебе очень непросто сейчас. Первое соло тебе тоже не сразу далось, хоть и обстоятельства были… менее напряжённые. Может, тебе немного отдохнуть и отвлечься на что-то другое?       — Я не знаю, — вздыхает Хёкджэ, приподняв голову и с усталым любопытством уставившись на лидера группы. — Правда не знаю. Как тебе удаётся каждый раз выражать свои мысли в текстах песен так... явно?       — Ну… — Донхэ придвигает свой стул ближе и усаживается рядом, приобнимая Хёка со спины, сцепив пальцы на его животе и уложив подбородок на плечо Хёкджэ. Парень нервно выдыхает, решив было, что кто-то их заметит в такой позе, но, немного подумав, Хёк приходит к выводу, что опасения, по сути, беспочвенные — Хичоль и Чонун не зайдут в комнату, не постучавшись, а Кюхён, имея привычку бесцеремонно врываться всюду и везде, сейчас сюда зайти точно не захочет. Именно поэтому Хёкджэ позволяет себе немного расслабиться и хотя бы попытаться задвинуть все свои переживания куда-нибудь вглубь разума — сейчас, когда Донхэ обнимает его, как будто тепло разливается по телу Хёка, успокаивая его. — «Кажется, даже говорить ничего не нужно…» — понимает Хёкджэ — рядом с Донхэ практически нет этой неловкости, когда они молчат. — «Время словно останавливается…»       — Знаешь, я даже не могу сходу подобрать подходящий ответ на твой вопрос, — немного смущённо признаётся Донхэ, начиная говорить тише, раз его лицо совсем рядом с ухом «Ынхёка». — В это всегда вкладывается много труда — но это ты и сам знаешь.       — Да, я понимаю, что никто не нашёптывает тебе текст, — шутит Хёкджэ, пытаясь хоть немного разбавить столь сложную тему для разговора. — Наверное, так было бы гораздо проще.       — Вот уж точно — было бы здорово иметь такого помощника, — Донхэ мягко фыркает со смеху, повеселев от шутки «Ынхёка», хоть и продолжая говорить серьёзные вещи. — Послушай, Ынхёк — не мучай себя, если текст не идёт. Значит, он придёт позже.       — Донхэ, я просто… — Хёкджэ пытается объяснить, почему он так спешит с этим текстом, но сосредоточиться становится всё труднее, особенно когда лидер группы поворачивает голову и едва касается носом его волос, тихо и тепло дыша рядом с его ухом, но при этом явно внимательно слушая Хёка, как и всегда. — Просто концерт на носу, вот и…       — Это не важно, — практически шепчет Донхэ, и почему-то Хёкджэ кажется, что лидер группы сейчас даже глаза прикрыл, как будто вот так, сидя в обнимку, Донхэ тоже успокаивается. — Я понимаю. Парни поймут. И Чонсу поймёт, никуда не денется. Никто не будет давить на тебя с этим соло.       — Но Чонсу-хён давит исключительно из-за фанатов… — вяло возражает Хёк, тихо ойкая — он чувствует, как хватка на его талии становится немного крепче, так как ход их разговора Донхэ совершенно не нравится, ведь поведение менеджера давно было для них больной темой. Немного помолчав, лидер группы с явной неохотой отвечает:       — Да, он давит из-за фанатов, потому что не хочет себе лишних проблем. Но решать подобные вопросы и обеспечивать нам комфортные условия для работы — это его прямая обязанность, о чём Чонсу временами забывает, только лишь требуя. А фанаты… они во многом нетерпеливые, но уж точно не идиоты, по крайней мере, большая часть. В такой ситуации тебе простительны поблажки.       — Но я не хочу поблажки, — Хёкджэ понимает, что делает только хуже своими словами, но иначе не может, ведь хотя бы в этом парень хочет быть искренним. — Я хочу трудиться также усердно, как вы… как ты.       — Да, я знаю, — вздыхает Донхэ, снова ослабив хватку. — Для сцены и фанатов ты всегда делал не только всё возможное, но и невозможное. Хорошо, чем я могу помочь тебе?       — Ты и так помогаешь, — напоминает Хёк, с облегчением выдохнув — Донхэ не принял его слова на свой счёт и не начал беспокоиться ещё и за него. — Ты и так уже пообещал, что положишь мой текст на музыку, так что… просто побудь рядом, ладно?       — Конечно, — Донхэ немного ёрзает, мягко касаясь губами основания шеи Хёкджэ, отчего по коже Хёка словно бегут мурашки — к подобным прикосновениям парень всё ещё не привык. — Я с тобой и я поддержу тебя в любом случае.       Но даже так, когда Донхэ рядом и Хёкджэ вроде как чувствует некое умиротворение, словно исходящее от лидера группы, текст так и не пишется. И, если ненадолго позабыть об ответственности и долге, которые навязал себе Хёк со всем этим обманом, то в целом Хёкджэ мог бы так провести весь вечер, если бы не громкий стук в дверь, из-за которого и Донхэ, и Хёк фактически отпрянули друг от друга, словно ошпарившись.       — Над соло работаете? — приоткрыв дверь, Йесон задаёт явно риторический вопрос, чтобы дополнительно привлечь к себе внимание и начать разговор. — Донхэ, ты нам нужен.       — Чонун, это не подождёт? — вздыхает Донхэ, с явной неохотой поворачиваясь на стуле лицом к Йесону. — «Он тоже не хотел прерывать этот момент между нами…» — понимает Хёкджэ, отчего ему становится ещё более неловко. — «Донхэ тянется ко мне, как и меня тянет к нему…»       — Не подождёт, к сожалению, — выражение лица Чонуна кажется по-прежнему непроницаемо спокойным, хоть парень то и дело косится за дверь, в сторону гостиной. — Там Кюхён и Хичоль сейчас подерутся.       — Хичоль? — встрепенулся Хёкджэ, обеспокоенно покосившись на Донхэ, поднимающегося с места. — Мне пойти с вами?       — Нет, сиди уж здесь, — за лидера группы почему-то решает Йесон, взмахнув рукой, словно поторапливая Донхэ. — Ещё не хватало вам с Кюхёном снова сцепиться. Мы их разнимем и всё. Пошли, Донхэ.       — Я быстро, — тихо обещает Донхэ и, устало потирая шею, быстро выходит из комнаты следом за Чонуном, прикрывая за собой дверь. — «Что Кюхён и Хичоль могли не поделить?» — беспокойно думает Хёкджэ, нервно стуча кончиком ручки по столу. — «Хичоль же не стал бы провоцировать Кюхёна, пока он в таком состоянии…»       Но был и ещё один момент — несмотря на то, что Хёкджэ не сомневался в том, что Донхэ без труда оборвёт начинающуюся ссору, Хёка настораживает то, что из гостиной совершенно не раздаются ни выкрики, ни звуки назревающей перепалки.       — Да что у них там происходит… — Хёкджэ уже хотел было подняться с места, чтобы пойти проверить, что творится в гостиной, но в итоге так и остаётся на месте. — «Если я попадусь Кюхёну на глаза, я сделаю только хуже…» — вздыхает Хёк и хочет было попытаться снова вернуться мыслями к песне, но грохот, который раздаётся в гостиной, пугает Хёкджэ: у парня даже ручка из пальцев выпадает от того, как сердито рычит Донхэ:       — Вы обалдели? А ну, пустите, заразы!       — В чём дело… — Хёкджэ уже готов практически выбежать в коридор, даже если для этого придётся снова столкнуться нос к носу с Кюхёном, но, к его удивлению, звуки перепалки не стихают, а дверь открывается и на пороге комнаты оказывается тот, кого Хёк здесь ну никак не ожидал увидеть в такой момент — Кюхён.       Макнэ группы совершенно не походит на человека, который «вот-вот подерётся с Хичолем»: у Кюхёна не сбито дыхание, на его лице нет ни раздражения, ни злости — этот парень растерян и, испытывая очевидную неловкость из-за того, что Хёк на него смотрит, Кюхён нервно дёргает плечом и, как будто опомнившись, уверенно идёт вглубь комнаты, направляясь прямиком к Хёкджэ. — «Хочет ударить?» — Хёк понимает, что если Кюхён пришёл закончить тот разговор, что они начали в его комнате, то парень даже ничего ответить ему не сможет — как ни крути, а Хёкджэ был действительно виноват в том, что макнэ приходится снова проходить через эти мучающие его эмоции и чувства.       Но вместо того, чтобы снова разозлиться, снова закричать и отвесить ему пощёчину, Кюхён лишь молча садится рядом, на освободившийся стул, совершенно игнорируя недовольные возгласы Донхэ, раздающиеся из гостиной. — «Так они специально выпроводили Донхэ из комнаты?» — Хёкджэ совершенно запутался, потому даже не пытается закрыть рукой исчирканный лист, несмотря на то, что Кюхён рассматривает перечёркнутые слова с явным интересом.       — Пришёл позлорадствовать? — устало вопрошает Хёк, когда напряжение в комнате становится просто невыносимым. Кюхён не отвечает, тут же снова дёрнув плечами, и Хёкджэ понимает, что опять делает только хуже. — «Зря я это…» — парню совершенно не хочется ссориться с Кюхёном, но и храбриться перед макнэ группы и делать вид, что всё в порядке, Хёк тоже не может. Наверное, поэтому, поморщившись, Хёкджэ просто отодвигает лист от себя подальше и отпихивает туда же ручку, глядя перед собой и тихо добавляя:       — Ладно, не важно. Я опять всё только порчу. Прости меня, Кюхён.       — Вот уж точно — портишь, — тут же отзывается Кюхён, нервно поёрзав на стуле — у Хёка даже возникло ощущение, что макнэ по-своему рад, что тему для разговора подкинул именно «Ынхёк». — Если это твоё соло, то лучше сразу его переноси. Выглядит ужасно.       Хёкджэ лишь согласно кивает, уже не находя силы на возражения — он уже и сам думал о том, чтобы сказать менеджеру и ребятам, что лучше отказаться от «соло Ынхёка» в этом году. — «Ну, по крайней мере, Кюхён хотя бы со мной разговаривает…» — в этой ситуации Хёк пытается найти для себя хоть что-то хорошее, и ему это удаётся — Кюхён не проклинает его, не презирает и не стремится ударить «Ынхёка» вновь, а это уже хорошо.       — Слушай, мы с тобой не ладим, но то, что я тогда сказал про карму… — среди привычного уверенного тона голоса Кюхёна так и пробивается какая-то непривычная для них обоих неловкость, из-за чего Хёкджэ заставляет себя прислушаться к тому, что именно говорит макнэ группы. — В общем, не должен был я такое говорить. Я ведь ничего не знал о твоём брате, но мне жаль, что всё так сложилось. Просто… мне тоже было паршиво в то время, а тут ещё и ты совсем забыл про Чжиын…       — Ты ещё скучаешь по сестре, верно? — от Хёкджэ не укрылось, что, упомянув имя своей сестры, Кюхён даже вздрогнул, что было слышно даже по его изменившемуся голосу — парню всё ещё непросто говорить об этом. — Я не помнил из-за своего сотрясения, но это не оправдание. Наверное, если бы мой брат был близок с вами и вы забыли бы его имя — я бы тоже разозлился.       — Я по ней тоскую. Невыносимо, — признаётся Кюхён, чуть сгорбившись и как будто игнорируя слова Хёкджэ о его брате — подобные темы слишком тяжелы для него, чтобы спокойно говорить об их потерях близких людей, и макнэ уже не может это скрывать. — Тебе это явно знакомо. Вскрылся бы, наверное, если бы не вы. Все вы.       — Да, ребята в такую пору… умеют поддержать, — соглашается Хёкджэ, не понимая, почему Кюхён чересчур громко хмыкнул в ответ на эти слова — Хёк уверен, что и Донхэ, и Чонун, и Хичоль наверняка окружили Кюхёна такой же заботой и поддержкой, как они пытались позаботиться и поддержать «Ынхёка». Но смешок макнэ группы наконец становится понятным для Хёка — как раз и шум в гостиной стихает, и Кюхён, помолчав, с неохотой добавляет:       — Эти-то могут, ага. Но знаешь, нелегко признавать, но твой отвратительный характер мне даже помог тогда. Я не забуду, с каким презрением ты на меня смотрел, когда Донхэ орал, растирая моё горло. Можно сказать, только из-за этого я больше не пытался что-то сделать с собой. Не хотелось больше выглядеть перед вами таким жалким.        Хёкджэ лишь тихо вздыхает, потирая своё плечо — по крайней мере, теперь ему отчасти понятна большая часть конфликтов между Ынхёком и Кюхёном, ведь эти двое всегда были похожи в неумении демонстрировать свои истинные чувства и эмоции. — «И упрямство», — напоминает себе Хёк, так как забыть о столь характерной черте этих парней невозможно. — «Упрямство и такой буквально простой взгляд на этот мир. Было бы всё в жизни так просто…»       — Каково это? — неожиданно для себя вопрошает Хёк, повернув голову и задумчиво посмотрев на оторопевшего Кюхёна — подобные вопросы здесь ему явно никто не задавал, боясь повторения истории. — «Но Ынхёк бы спросил», — уверен Хёкджэ, потому и не берёт свои слова назад. — «Если бы не выжил я, Ынхёк бы спросил об этом, но ничего не сделал бы с собой. Да, Ынхёк бы обязательно выстоял перед всеми этими испытаниями…»       — Что именно? — уточняет макнэ, как будто взъерошившись от столь неожиданного для него вопроса. Кюхёну точно нужно помочь высказаться, хотя бы попытаться разделить с ним те чувства, которые просто вывели Ынхёка из себя год назад. Хёкджэ уверен, что, даже зная всю историю, он бы не осудил Ынхёка, но уж точно заставил бы брата помириться с Кюхёном и поддержать его. Наверное, поэтому, и ещё из-за того, что у Хёка были похожие постыдные мысли, парень с осторожностью отвечает:       — Каково… решиться и сделать этот шаг? Каково… сломаться настолько?       — Зачем ты это спрашиваешь? — Кюхён даже со стула вскакивает, нервно покосившись в сторону двери. — Ты чего удумал, а? Я Донхэ позову.       — Нет… только не Донхэ, — Хёкджэ покачивает головой, понимая, что он зря поднял эту тему — парню только нового беспокойства от лидера группы не хватает для полного вороха проблем. — Не бери в голову, ладно? Я слишком труслив для этого… хоть и были похожие мысли в первые дни. Но это всё глупости. Не говори Донхэ, что я спрашивал об этом. Он с ума от волнения сойдёт.       Кюхён не отвечает, да и смотрит так недоверчиво, как в те самые первые дни Хёкджэ в этом общежитии, и это выбивает «барабанщика» из состояния равновесия и душевного спокойствия, которое Донхэ вернул ему как будто чудом. — «Я делаю только хуже», — думает Хёк, отворачиваясь и тупо таращась на исчирканный лист перед собой. — «Что бы я ни сказал — я делаю только хуже. Снова».       — Я просто не думал, что услышу этот вопрос от тебя, — тихо отвечает Кюхён, так и не сдвинувшись с места. — Тогда ты ясно дал понять всем, что презираешь такой… способ сбежать от боли. Но другого выхода в тот момент я не видел. Я просто не знал… как дальше жить. Ну и… зная, что твой мир без брата просто рухнул — что ж, я тебя хорошо понимаю, потому что чувствую то же всё это время.       Хёкджэ молчит, не перебивая макнэ группы и не встревая в его воспоминания, от которых парень продолжает бежать без оглядки — напоминать Кюхёну, что у него есть родители, а у Хёка не осталось никого, глупо и бессердечно. — «Он и так это прекрасно понимает», — уверен Хёкджэ, потому и продолжает молчать, разве что снова тихо вздыхает, не сумев скрыть этой щемящей сердце зависти — даже избегая своих близких, Кюхён знает, что они у него есть и могут прийти в любую минуту, когда он снова захочет примириться с родителями. И, видимо, эта зависть практически ощущалась в воздухе, так как, снова усевшись на стуле, Кюхён неуверенно добавляет:       — С родителями… тогда были довольно напряжённые отношения. О них я совсем не думал. Видеть их убитые лица — не хотелось. Признавать, что они не виноваты… в том, что произошло — тоже не хотелось. Не хотелось ничего — я просто хотел к ней.       — Ты был близок с ней, верно? — нерешительно уточняет Хёкджэ, немного поворачивая голову, без резких движений, чтобы не встревожить Кюхёна вновь, не вывести макнэ из себя. — Я… не всё помню о ней, но я хочу помнить. Действительно хочу. Расскажи о ней. Раз всё так сложилось, я буду помнить о твоей сестре лишь то, что ты сам мне позволишь.       — То, что я позволю? — Кюхён не может сдержать своих привычных снисходительных смешков, хоть и продолжает выглядеть непривычно задумчивым — такого развития событий они оба не ожидали, и оба застали друг друга врасплох. — У тебя такой роскоши не было, когда Чонсу наседал — пришлось всё нам рассказать. Хотя, учитывая, что ты брата от всех два года прятал, да ещё и так успешно… жаль, что это не помогло. Вы правда были так близки, как ты репортёрам рассказывал?       — Мы… я же говорил, что мы потеряли связь на много лет, — напоминает Хёкджэ, нервно сглотнув — подобные расспросы Кюхёна не должны его беспокоить, в теории, но они беспокоят, так как Хёк уже успел немного узнать макнэ группы. Такой парень если что вбил себе в голову, то просто так уже не забудет, пока не выведает всё, что ему нужно. Может, поэтому, сухо кашлянув в кулак, Хёк тихо добавляет:       — Всё наладилось в последние годы. Точнее, тогда казалось, что всё наладилось. А теперь у меня не осталось никого. Сейчас я так завидую всем вам… даже тебе, Кюхён.       — Только не начинай снова заводить тему о моих родителях и о том, как важно иметь семью, — морщится макнэ группы, поёжившись. — Второй раз тебе сил на такую тираду не хватит. Да и я не хочу говорить об этом сейчас.       — Не начну, если ты не хочешь, — Хёкджэ качает головой, с силой зажмурившись, чтобы не поддаться эмоциям, которые охватывают его: снова эта горечь, разъедающая тоска и боль — всё это никуда не девалось и ещё долго никуда не денется из его сердца. — Но сейчас я завидую не этому. Тебе… есть, кого винить. Мне так злиться не на кого — только я виноват в том, что моего брата… больше нет.       — Ты думаешь, я себя не виню? — непривычно тихо вопрошает Кюхён, даже никак не огрызнувшись, не попытавшись поддеть колкой фразой — макнэ как будто чувствует, что достаточно одного резкого слова сейчас, чтобы «Ынхёк» снова разрушил себя, снова сломался и вернулся к той опасной грани, когда рядом с ним остальные даже дышать боялись. — Чжиын фактически вырастила меня. Родители вечно в работе, так что всё, чего я достиг сейчас — это её заслуга. И мою мечту — стать артистом — тоже поддержала сперва только она. Отец был против, а она всегда была рядом. Никто не верил в меня так, как Чжиын. А я не смог отговорить её, не сумел настоять, чтобы она не садилась в тот проклятый самолёт. Я не сделал ничего, Ынхёк, и нечему тут завидовать. Я злюсь на родителей, но себя я за это простить тоже не смогу.       Хёкджэ понимает, что Кюхёну неловко, что ему тяжело и больно — просто потому, что Хёк чувствует то же. И даже теоретически предполагать, кому из них хуже, бессмысленно — у Кюхёна остались родители, тогда как у Хёкджэ нет никого, но это не Хёка парням приходилось доставать из петли, когда боль стала попросту невыносимой. Более того, ни Кюхён, ни «Ынхёк» сейчас не сумеют найти подходящие слова, чтобы поддержать друг друга — «Я тебя понимаю» говорить уже бессмысленно, а «Однажды станет легче» — и вовсе бесполезно. — «Мы действительно понимаем, что чувствуем, но оба отдали бы всё, чтобы повернуть время вспять», — думает Хёкджэ, протянув руку к своему кулону, свесившемуся из-за низкой горловины домашнего свитера, и неосознанно сжав украшение в ладони — так, по привычке, считая, что где-то далеко сейчас Ынхёк может это ощутить, Хёк чувствует себя немного спокойнее.       — Это ведь один из ваших парных кулонов? — неожиданно уточняет Кюхён — оказывается, парень так и продолжал наблюдать за поведением «Ынхёка», и сейчас интерес макнэ к этому кулону становится практически непреодолимым. — Можно… мне взглянуть?       — Что? — несдержанно охнув, Хёкджэ настороженно отодвигается от Кюхёна, не зная, что ему делать. — «Он хочет посмотреть на кулон?» — всё в Хёке сопротивляется мысли о том, что кто-то другой будет прикасаться к этому кулону, нарушая ту особенную магию, что он создавал. — «Хотя Донхэ уже не раз держал этот кулон у себя», — напоминает себе Хёкджэ: ему приходится заставлять себя рассуждать здраво, не приписывая все свои мысли и эмоции тому волшебству связи близнецов, в которое парень верил. — «Да и Ынхёка нет — и этой связи тоже больше нет… Нет ничего…»       — Ладно, забудь, — раздражённо бросает Кюхён, тихо фыркая и уже сделав какие-то свои собственные выводы о том, почему «Ынхёк» не хочет дать ему взглянуть на украшение, и Хёкджэ уже хотел было извиниться и пояснить свои сомнения, но он не может вымолвить ни слова: Хёк как будто потерял свой голос, а кто-то другой, такой близкий и родной, тот, чей голос Хёкджэ не надеялся больше услышать кроме как в песнях группы, уверенно произносит:       — «Отдай ему».       — «Ынхёк?» — Хёк взволнованно оборачивается и смотрит назад, на окно за своей спиной — на мгновение возникло ощущение, что Ынхёк где-то рядом, что он стоит у окна, оперевшись плечом о свой шкаф, и наблюдает за ними. — «Ынхёк, ты здесь?» Но всё это лишь обман — иллюзия, в которую Хёкджэ так хочет верить, что его брат действительно ожил и вернулся, чтобы вдоволь посмеяться над этим неловким разговором.       — Ты чего? — вопрошает Кюхён, и его голос разрушает всю эту иллюзию, растворяет её, не оставив и следа. — «Мне просто показалось…» — понимает Хёкджэ, отчего ему снова становится очень тоскливо — но к этому чувству, как бы это тяжело ни звучало, парень уже привык. Тихо вздохнув, Хёк медленно протягивает руку к своей цепочке и раскрывает замок, складывая кулон и всю цепочку на ладони, нерешительно добавив:       — Нет, мне… просто показалось, что кто-то меня позвал. И… вот, ты можешь посмотреть.       — Могу? — Хёкджэ не думал, что Кюхён настолько близко к сердцу воспримет его слова, но, едва услышав «кто-то меня позвал», макнэ вздрогнул, как будто в этих словах макнэ группы услышал что-то своё, что-то личное, что не было открыто никому другому. — «Может, Кюхёну тоже казалось, что он слышит Чжиын?» — предполагает Хёк, но тут же отказывается от этой теории — больше всего Кюхён доверяет Донхэ, так что если бы что-то подобное правда происходило в том году, то лидер группы бы об этом точно знал. Но, видимо, решив, что отказываться от такого шанса не стоит, Кюхён молча кивает и с непривычной от него осторожностью парень протягивает руку ладонью вверх, наблюдая за тем, как Хёкджэ вкладывает кулон в его руку. Но Хёк не возражает — у них с Кюхёном за всё это время было много разногласий, но сейчас парню кажется, что макнэ сделает всё возможное, чтобы не уронить и не повредить столь ценный для «Ынхёка» кулон. — «Он знает, что Ынхёк был для меня очень дорог, как и Чжиын для него…» — уверен Хёкджэ. — «Мы не ладим, но он правда многое понимает… потому что сам пережил такой ужас…»       — Он такой красивый, — тихо произносит Кюхён, внимательно рассматривая кулон и с осторожностью проводя пальцем по стволу дерева посередине украшения. — Теперь я понимаю, почему ты его не снимал. Ты… прости меня, что я тогда тебя травил из-за этого. Я же не знал, что эта вещь связана с твоим братом.       — «Травил?» — Хёкджэ даже икает от неожиданности, уставившись на макнэ группы в таком изумлении, что даже сам Кюхён поёжился, заметив его выражение лица. — «Да что между ними происходило?» — Хёк всегда знал, что Ынхёк и Кюхён не ладили, но о том, что макнэ группы не просто огрызался, но и занимался травлей — Хёкджэ и понятия не имел. — «Хотя, зная Ынхёка, наверное, он бы и не заметил каких-то подколов со стороны Кюхёна…»       — Ты и это не помнишь, — не получив ответа, Кюхён сам делает вывод о ситуации, нервно усмехнувшись. — Тогда это многое объясняет. Наверное, любой другой на моём месте не напоминал бы об этом, но раз тут у нас честный разговор… В общем, я о той нашей драке в раздевалке, когда я забрал у тебя кулон и не отдавал. Ынхёк, я же правда думал, что это подарок от твоего любовника, ведь ты таким счастливым ходил. Но если бы я знал, что это настолько дорогая для тебя вещь…       Кюхён кладёт кулон на стол и нервно ёжится, так как добавить ему больше было нечего — а Хёкджэ устало вздыхает, обдумывая то, что он услышал. — «Ынхёк и Кюхён подрались… Так это и была та ссора, из-за которой повздорили Донхэ и Ынхёк?» — парень уверен, что в случае такого конфликта Донхэ точно не остался бы в стороне и попытался бы либо разрешить эту ссору, либо разогнать этих обоих по разным сторонам ринга. Да и в том, что Ынхёк мог выйти из себя и ввязаться в драку с Кюхёном, Хёк, к его сожалению, тоже не сомневается — брат часто решал конфликты именно кулаками, что Хёкджэ не одобрял, но эти воинственные порывы порой удавалось сдержать и сгладить.       Более того, после этих слов Хёкджэ понимает кое-что ещё — все те слова Кюхёна о мести были лишь реакцией на боль, которую он снова испытывает. Кюхён — не убийца, он просто ребёнок. Ребёнок, который наивно задел Ынхёка, забрал у него вещь, которой брат очень дорожил — и которого Ынхёк ударил в ответ, спустил на него всю свою злость и все переживания, когда не стало Чжиын, и когда Кюхён чуть было не натворил глупостей.       Конечно, всё это было неправильно, с самого первого шага в конфликте между ними обоими.       Конечно, Хёкджэ попытался бы всё это предотвратить, если бы Ынхёк рассказал ему.       Всё это было так неправильно, но цепь сложилась в единую картину — сейчас Кюхён мстил тому, кого все считают Ынхёком, за Чжиын, оскорблённый, раненный, обиженный, не понимающий, почему «Ынхёк» не помнит его сестру, ведь для Кюхёна Чжиын — это весь мир, это человек, которого никто никогда не должен забывать. Но этот порочный круг из обиды, боли и желания отомстить нужно прекратить — и Кюхён сам это понял, сам пытается сделать первый шаг к примирению, чтобы вырваться из этих оков и двигаться дальше. Вот только цепь уже прервана, и Кюхён об этом даже не подозревает — Ынхёк мёртв.       — Ты ведь тут думал над соло? — неожиданно вопрошает Кюхён, и Хёкджэ, вздрогнув от неожиданности, спешно надевает кулон, словно это украшение придаст ему уверенности. — Что бы ты хотел написать?       — Написать… — Хёк беспомощно смотрит на свой листок, на котором уже нет свободного места, и понимает, что, несмотря на то, что ему сложно выразить на бумаге то, что крутится в его голове, основная мысль у Хёкджэ вполне сформирована — с этой мыслью он засыпает и просыпается, она отражается в каждом слове и в каждом решении Хёка. — Я бы хотел написать, что я бы хотел умереть вместо него. За него.       — Так и напиши, — советует Кюхён, пожав плечами и нисколько не удивившись этим словам. — Доставай чистый лист и пиши всё, что сейчас в твоей голове. Лучше выложить всё на бумаге, чем сдерживать в себе — уж поверь мне. А рифмы сложатся, когда ты перенесёшь эти слова из своей головы на бумагу и взглянешь на них как на что-то реальное.       И Хёкджэ слушается, поскольку чувствует, что Кюхён знает, о чём говорит — парень достаёт новый лист бумаги и, решив, что, может и вправду стоит просто написать всё, что сейчас в его голове, Хёк, перестав беспокоиться о рифмах, выписывает на листе предложение за предложением:       — «Этой ночью я снова попытаюсь сбежать от себя самого,       Ведь ты больше не со мной, ты больше не на моей стороне.       Когда ты вернёшься ко мне, когда ты вернёшься домой?       Я знаю, что ты потеряешься, если убежишь прочь,       Ты заблудишься в этих чёрных дырах, в этих ошибках, из которых нет выхода».       — Неплохо, — комментирует Кюхён, продолжая заглядывать в листок, но при этом воздержавшись от своих привычных насмешливых комментариев. — Даже рифма кое-где проглядывает. Потом переставим строки местами и перефразируем, если будет нужно. Продолжай.       Хёкджэ хочет сказать «спасибо», но почему-то ему кажется, что от прямой благодарности Кюхёну будет ещё больше неловко и он уйдёт, оставив «Ынхёка» наедине с этим соло, хоть и прекрасно будет знать, как парню сейчас нужна поддержка в этом вопросе. Наверное, поэтому он лишь молча кивает, и, словно обретая какое-то непривычное ему вдохновение, Хёк продолжает быстро писать, пока мысль не потерялась:       — «Я готов умереть за тебя, если потребуется,       И даже если у меня отнимут всё,       Даже если небеса рухнут,       Я всё преодолею, пока ты рядом со мной».       Хёк так увлёкся этим текстом, что даже не сразу заметил, что в комнате их уже не двое — в какой-то момент в комнату наконец ворвался Донхэ, но, поняв, что Кюхён и «Ынхёк» не передрались, не разнесли всю мебель на щепки и, совсем даже наоборот, образовали некое подобие команды, занявшись работой над соло «Ынхёка», лидер группы молча уселся на своей постели, с интересом прислушиваясь к комментариям Кюхёна, но не встревая в процесс их работы.       Хёкджэ знает, что Донхэ охотно бы написал текст вместо него, но, к его радости, Донхэ также понимает, что «Ынхёк» хочет справиться хотя бы с этой частью самостоятельно, а Кюхён практически ничего и не делает — макнэ группы просто рядом, и в его немного резковатых высказываниях есть что-то от слов Ынхёка, в которых Хёк так нуждается сейчас. Ну и то, что между Кюхёном и «Ынхёком» образовалось что-то вроде небольшого перемирия, кажется, всех вполне устраивает.