Цветок и нож

«Когда люди не верят, меняй море на берег. Когда траблы и требы, меняй землю на небо. Когда ты лучше меня, то ничего не меняй! Давай иди, куда скажут и делай то, что позволят. Тащи то, что загрузят, тебе всё по плечу!» © Павел Пиковский — Меняй

      После разговора с Хичолем забот у Хёкджэ не убавилось — уже вечером к ним вернулся Чонсу, чтобы напомнить о предстоящих репетициях и внести ясность касаемо присутствия Рёука в общежитии.       — Вот, Рёук, договор в двух экземплярах готов, внимательно ознакомься с ним и подписывай, — произносит Чонсу, отступая в сторону от дверного проёма, пока один из охранников затаскивает в гостиную раскладушку — менеджер явно не собирался тащить её из своей машины до общежития с самого начала. — Если есть вопросы, задавай смело.       — Вы можете уйти в нашу с Ынхёком комнату, чтобы детали договора были более конфиденциальными, — предлагает Донхэ и Хёкджэ согласно покачивает головой — несмотря на то, что ребятам он доверяет, отгонять любопытного Кюхёна от стола, за которым сидит Рёук, и занимать Чонуна бытовыми делами, чтобы тот не сканировал гостя своим пристальным взглядом, уже немного поднадоело. — «Вдобавок так Рёуку самому будет спокойнее…» — решил было Хёк, но Рёук довольно быстро пробегает взглядом по тексту договора и, покачав головой, размашисто ставит свою подпись на обоих экземплярах.       — Тонковат договорчик, — подмечает Кюхён, выглядывая из-за плеча Донхэ и явно желая засунуть в договор свой нос. — А как же усиленные меры безопасности и всё такое?       — Упрощённый вариант, — Чонсу лишь пожимает плечами, не видя в этом ничего удивительного. — Сопровождать вас на мероприятиях Рёук не будет, в агентство ему идти тоже незачем, так что руководством было принято решение ограничиться общими правилами, в то числе обязательством по части конфиденциальности, и отдельными особенностями касаемо его обязанностей по поддержанию чистоты в этой квартире. Думаю, Рёук сам не был бы в восторге от обязательств по полному договору.       — Да, меня всё устраивает, господин Пак, — соглашается Рёук, возвращая один экземпляр договора менеджеру. — И раз за кулисы мне доступ закрыт, я бы хотел приобрести один билет на предстоящий концерт. Буду рад поддержать Ынхёка хотя бы из зала.       — Билет покупать тебе не придётся, раз сейчас ты числишься нашим временным сотрудником — я об этом позабочусь лично, — возражает Чонсу, внимательно оглядев подпись Рёука и проставленную дату, а после убирает договор в свой рабочий портфель. — И уже после концерта за кулисы тебя тоже пропустят, но не во время концерта и уж тем более не перед началом. Лишние волнения Ынхёку ни к чему, так что надеюсь на твоё понимание.       — Этого более, чем достаточно. Спасибо вам за хлопоты, — вполне искренне, по мнению Хёка, говорит Рёук, качнув головой. — И за раскладушку. Мне бы хватило и матраса.       — Не говори глупостей. Тебе нужна полноценная постель, а постельное бельё и подушку я тебе свои отдам, — начал предлагать было Хёкджэ, запоздало подумав о том, что для Рёука лучше, конечно, было бы купить новый набор постельного и полотенец, но Донхэ мягко перебивает его, встревая в разговор:       — У меня есть нераспакованный набор постельного — покупал для себя, а потом ещё фанаты подарили, так что он пока не пригодился. Я могу отдать его Рёуку в качестве приветственного подарка, раз теперь он какое-то время поживёт с нами, а запасные подушку и одеяло мы найдём.       — Я мог бы списать подобные расходы на служебную необходимость, но такой щедрый порыв обрубать на корню совершенно не хочется, — с явной неохотой соглашается Чонсу, так как слов для возражения не находится ни у кого. — Раз все дела улажены, я возвращаюсь в агентство с договором. Рёук, если потребуется любая помощь с доставкой продуктов и бытовой химии — обращайся к охране на посту со списком, они всё доставят.       — Благодарю, но я привык сам ходить по магазинам, — Рёуку уже явно не терпится отделаться от менеджера, раз все формальности улажены, но невысокий пекарь продолжает вести себя безукоризненно, хоть Хёкджэ не успевает подсказать другу, что в нынешней ситуации никто ходить ему по магазинам в одиночестве не позволит. Так и вышло: сразу же нахмурившись, Чонсу уже строже добавляет:       — Тогда будешь брать с собой кого-то из охраны и это не обсуждается. Сейчас у нас усиленные меры безопасности, так что это не просто прихоть. Для таких случаев на посту охраны будет храниться карта, которой ты можешь оплачивать все необходимые покупки, а сопровождающий заодно поможет донести всё до квартиры.       — Карта агентства? Неплохо. Тогда чур — мне суп с креветками и лобстеры, — ехидно подмечает Кюхён, подгрызая яблоко, которое он схватил из миски с фруктами на обеденном столе. — Вот уж заживём…       — Тебе после твоего отравления только креветки и лобстеры лопать, — усмехается Хичоль, спешно встревая в разговор, заметив, как сразу же встревожился Хёкджэ, глядя на мрачнеющего менеджера. — Шутит он, Чонсу. Мы его на рисовую кашу на воде посадим, не переживай. А на первые ряды на концерте пусти фанатов с закусками — таких влюблённых взглядов, которые будет пускать голодный мелкий, ещё никто никогда не видел…       — Так, прекратите оба, — вздыхает Донхэ, вовремя успев выковырять из пальцев Кюхёна огрызок яблока, пока парень не кинул его в лицо посмеивающегося Хичоля. — Всё будет в порядке, Чонсу. В случае чего сами с Рёуком до магазина прогуляемся. В сопровождении охранников, разумеется.       — «Последнее Донхэ явно не хотел говорить», — уверен Хёкджэ: в целом, нетрудно заметить, что парней необходимость быть на виду у охраны и с помощью карты агентства отчитываться стаффу о своих покупках весьма напрягает, вот они и отшучиваются, чтобы хоть как-то поднять себе настроение. — «Но это лишь временная мера… Её нужно просто переждать».       Зато поздним вечером, когда уже нужно было готовиться ко сну, почти все проблемы разрешились легко и просто — Рёук выбрал ночевать в гостиной с Хичолем, как бы Чонун ни пускал в ход свои «блестящие» аргументы, что в их с Кюхёном комнате тише, теплее и спокойнее, все чакры раскрываются должным образом и приятно пахнет. И, как оказалось, Хичоль не шутил про маньячный взгляд гитариста — таким заинтересованным Хёкджэ ещё ни разу не видел Чонуна, даже на сцене, когда, казалось, этот внутренний огонь, что таился в душе Ынхёка, заряжал всю группу.       — Знаешь, теперь я даже жалею, что у парней дверь не запирается, — неловко шутит Донхэ, когда все наконец разбрелись «по койкам» и они с Хёкджэ остались в своей комнате одни. — Так бы хоть Кюхёна попросить запирать дверь можно было бы. Меня его настрой даже немного пугает.       — Если даже тебя Чонун пугает, то парни явно в ужасе и скоро начнут копать бомбоубежище, — немного смелеет Хёкджэ: в отличие от Донхэ, он хорошо знает Рёука и представляет, какую отповедь друг может прочитать Чонуну, если тот перейдёт границы его личного пространства без предупреждения, да ещё и кухонную утварь не поскупится применить исключительно в воспитательных целях.       В целом, Хёкджэ не видел, чтобы Рёук хоть с кем-то встречался, но это не значит, что желающих не было — саму пекарню, к счастью, самые назойливые поклонники не штурмовали. Но некоторые особенно романтичные особы периодически приходили на излюбленное место — отдалённый от входа, но приближённый к прилавку столик, и, нервно теребя воротник рубашки, галстук, салфетку, цветок или что угодно, что было в руках, тихо наблюдали за работающим Рёуком. Конечно, Хёкджэ было по-своему даже немного жаль этих нерешительных поклонников и он порой за свой счёт приносил им хотя бы по чашечке кофе и пару свежайших, ещё горячих печений, чтобы немного скрасить тяжесть их любовной неудачи. Правда, Рёук всегда на это лишь ворчал, так как не считал хорошей идеей «кормить всяких проходимцев за бесплатно», но особо не возражал.       Главным в этом извечном ритуале, пожалуй, было то, что особенно наглые поклонники на пороге пекарни даже не решались появляться — очевидно, слишком беспардонные посягательства Рёук пресекал на корню и даже не обсуждал их с Хёкджэ, считая подобные случаи недостойными их внимания.       — Не преувеличивай, — на фоне изрядно встревоженного Хичоля Донхэ выглядит более невозмутимым, хоть и тоже удивлённым таким развитием событий. — Да, для нас его поведение непривычно… но ведь твои перемены нас также удивили и нам потребовалось немного времени, чтобы принять их без возражений. Что касается Чонуна, я уверен, что ему хватит самообладания, чтобы собраться на концерте, а в остальном помощь ему без надобности.       — Хочешь сказать, что нет поводов для беспокойства? — переспрашивает Хёкджэ, поёжившись — несмотря на то, что Чонун определённо вызывает доверие, да и Рёука Хёк хорошо знает, какое-то нервное предчувствие не покидает его. — «Может, меня беспокоит то, что Донхэ говорит о переменах «Ынхёка»? Я же до сих пор могу попасться на какой-то глупости, особенно когда здесь Рёук…»       — Я хочу сказать, что пока не потребуется моё вмешательство, я встревать не буду и вам не позволю, — мягко, но довольно уверенно поясняет Донхэ, так внимательно глядя на Хёкджэ, что парень не сомневается — лидер группы хочет, чтобы его поняли правильно. — Чонун уже не маленький мальчик и может себя контролировать. По крайней мере, Рёуку он вреда не причинит. А ты уверен в Рёуке, иначе его бы здесь не было — так что и ему я доверяю. И я знаю, что Кюхён и Хичоль прислушаются к моей просьбе, но Рёук ещё и друг твоего брата, так что мне нужно, чтобы ты понял меня — и не наделал глупостей.       — Лишь бы они сами глупостей не наделали, — осторожно отшучивается Хёк, но, увидев, что Донхэ продолжает за ним наблюдать и даже не улыбается, парень уже тише добавляет:       — Да, я понимаю, о чём ты. Наверное, не вмешиваться — это лучшее, что можно сделать. Рёук… не легкомысленный парень, так что каких-то интриг от него не будет. За это я ручаюсь.       — Я вижу, что Рёук серьёзный молодой человек, потому и не жду интриг с его стороны, — Донхэ явно смягчается, качнув головой. — Но, как ты помнишь, в личные отношения ребят я и не лез никогда. Сколько Хичоль в своих отношениях всем крови попил, сколько Кюхён со своими смс-переписками Чонсу нервы трепал… да и в твои отношения я старался не влезать. Каждый имеет право на личную жизнь, да и о своей я не рассказал ребятам до сих пор, так что как я могу что-то им советовать и пытаться контролировать?       — Ты не торопишься со словом «отношения»? — возражает Хёкджэ, устроившись рядом с Донхэ, присев на краю его кровати. — Да, Чонун немного странно себя вёл, но я бы не сказал, что…       — Слово «отношения» включает в себя больше, чем уже устоявшиеся взаимные чувства, — поясняет Донхэ, но Хёк понимает, что лидер группы подбирает слова с явной осторожностью, как будто опасаясь сказать лишнее и задеть его чувства. — Сейчас Чонун весьма заинтересован Рёуком, но если Рёук не ответит взаимностью на его интерес — он и не будет продолжать. Не думаю, что ты обращал на это внимание раньше, но Йесон из тех людей, что готовы завоёвывать, но только когда второму человеку это действительно нужно. Вот Хичоль и Кюхён — другое дело, у них день без «выигранной битвы» — не день, но и использовать себя они не позволят.       — А ты? — Хёкджэ даже не успевает остановиться: ему кажется, что эти слова сами срываются с его губ прежде, чем Хёк подумал о них. — Что насчёт тебя?       — Я-то? — Донхэ определённо не ожидал такого вопроса, так как он даже опешил, замешкав перед тем, как ответить. — Мне бы хотелось, чтобы в этом я был, как Чонун, но… ты же и сам знаешь ответ, верно? Свои чувства у меня так и не выходит скрывать, и этим очень легко воспользоваться. И я всё это в себе понимаю — но контролировать не могу. Вот такой я человек. Звучит жалко, да?       — Нет, вовсе нет, — спохватился Хёкджэ: он догадывался, что эта тема беспокоит Донхэ уже давно, ведь в самом начале их отношений лидер группы сказал очень странные слова, как будто эти отношения — это жертва со стороны «Ынхёка» или же временная замена одного заботливого человека рядом с собой на другого, пока не станет легче. Но Хёк и предположить не мог, что Донхэ настолько комплексует из-за своей эмоциональности и в какой-то мере даже чувствительности — чтобы быть настолько беззаветно преданным, как Хичоль или Донхэ, нужно быть морально сильным человеком, и недостатком это назвать по мнению Хёкджэ очень трудно. Понимая, что ему нужно хоть что-то сказать, чтобы убедить Донхэ в том, что его не нужно завоёвывать, словно какую-то неприступную крепость, Хёк, немного помолчав, добавляет:       — Ты ведь тоже… слишком быстро заметил мои чувства, которые после всего, что случилось, казались мне неуместными и непозволительными. Быть эмоционально открытым вовсе не плохо, ведь ты умеешь держать лицо перед камерами и фанатами, а это значит, что тебе успешно удаётся контролировать себя в нужные моменты. Меня… это всегда в тебе восхищало.       — А мне всегда казалось, что потёмки твоей души невозможно прочитать, — мягко посмеивается Донхэ, сразу же приободрившись от слов Хёкджэ. — И… я ведь чуть было не решил, что свихнулся и вижу то, о чём мечтаю, а не то, что есть на самом деле… И я так рад, что мне не показалось, правда.       — Тебе не показалось, и… я обещаю, что не воспользуюсь твоими чувствами, Донхэ, — Хёк даёт это обещание с лёгким сердцем, потому что знает, что он просто не сможет стать настолько подлым, чтобы обмануть лидера группы таким образом. — «Мне приходится о многом лгать, но хотя бы мои чувства искренни», — пока это единственное, чем может себя утешить Хёкджэ. — «И пока я не знаю, как мне рассказать ему всю правду… но я должен». Утвердившись в этой мысли, Хёк осторожно добавляет:       — На самом деле, мне бы хотелось действительно быть с тобой на равных, иметь возможность тоже поддерживать тебя, помогать и снимать с твоих плеч хотя бы часть той ответственности, что ты несёшь всё это время, но я…       — Ты уже помогаешь, — возражает Донхэ, и Хёкджэ даже не решается его перебить: настолько сейчас у лидера группы доверчивый и одновременно гордый взгляд — гордый за него, ведь Донхэ почему-то продолжает им гордиться, хоть и Хёку пока непонятно, почему. — Ты легко находишь слова, чтобы приободрить меня или успокоить, удержать от очередной ошибки. И я не понимаю, какой такой магии за это время ты обучился, но… с тобой нести эту ответственность намного легче. Мне кажется, ты до сих пор не осознаёшь, насколько ты удивительный, Ынхёк.       И Хёкджэ уже было думал, что он свыкся с тем, что его называют именем брата, но именно сейчас от слов Донхэ по телу словно пробежали неприятные, как будто даже острые, жалящие мурашки. — «И всё равно это так неправильно, ведь он считает меня Ынхёком», — напоминает себе Хёк, неосознанно погрустнев. — «И как мне быть? До концерта я не могу рассказать им всем правду, но я же должен хоть как-то намекнуть Донхэ на мои тайны, чтобы потом он воспринял рассказ о моей лжи легче…»       — Ынхёк? — переспрашивает лидер группы, заметив перемены в выражении лица Хёкджэ, и парень понимает, что снова обманывает сам себя — в любом случае «легче» Донхэ не сможет воспринять рассказ об этом ужасном обмане. Но также Хёк понимает, что если он не попытается сейчас быть более искренним — не только в своих чувствах, но также и в мыслях и словах, в которых за этот месяц загнездилась ложь, шумным роем, недовольно жалящим Хёкджэ каждый раз, когда он снова неуклюже врёт — то до концерта дело может и не дойти. Наверное, поэтому, вдохнув полной грудью, парень уклончиво отвечает:       — Я… просто задумался. Но Донхэ… тебе стоит кое-что знать. Я уже говорил, что я не во всём с вами честен, и…       — Ынхёк, ты имеешь право на свои тайны, как я и говорил тебе ранее, — настороженно наблюдая за Хёком, лидер группы коротко пожимает плечами. — В этом вопросе ничего не изменится — несмотря на то, что все мы проводим здесь много времени, у каждого из нас должно быть личное пространство, так что тебе не о чем беспокоиться.       — Я не об этом, — Хёкджэ качает головой, нервно сглотнув: ему многое хочется сказать, но такие тёплые, как будто успокаивающие слова Донхэ заставляют парня потерять часть уверенности. — Просто… я уже убедился в том, что рано или поздно все тайны раскрываются. И если я… не успею к этому подготовиться… я хочу, чтобы ты знал — в моих чувствах к тебе нет ни капли лжи.       — Ты в порядке? — беспокойно уточняет Донхэ, протянув руку к Хёку и накрывая его пальцы своими, тёплыми и мягкими, даже несмотря на то, что лидер группы играет на гитаре, как на сцене, так и вне её — в представлении Хёкджэ подушечки пальцев Донхэ должны быть огрубевшими, возможно, даже с потрескавшейся от длительной игры кожей, но всё вышло не так, и это даже приятно. — Твоя серьёзность мне по-своему даже нравится, но ты сейчас выглядишь слишком взволнованным. Дело в Рёуке или…       Но ответить Хёкджэ не успевает: в гостиной неожиданно раздаётся грохот, а следом за ним — громкий крик Рёука, не предвещающий ничего хорошего:       — … да я твою кашу перчил, придурок озабоченный!       — Рёук? — испуганно ахнув, как только он узнаёт знакомые крепкие выражения друга, Хёк со всех ног бросается в гостиную, в спешке позабыв про выключатель и пытаясь хоть что-то разглядеть в полумраке, едва не налетев на диван с похрапывающим на нём Хичолем. — Рёук, что случилось?!       — В чём дело? — как оказалось, Донхэ сразу же ринулся следом за Хёкджэ, щёлкнув выключателем, чтобы наконец увидеть, как Рёук, кутаясь в одеяло и придерживая его край свободной рукой, лупасит не сопротивляющегося Чонуна по голове каким-то странным растрёпанным кустом, отпихивая ногой перевёрнутую раскладушку. Не сразу Хёк понимает, что этот «куст» кажется ему знакомым — не так давно подобные нежно-розовые цветы камелии парень видел растущими на небольшом садовом участке рядом с общежитием. Вот только вместо довольно скромно оформленного букета, который ещё можно было бы расценить как довольно приличный знак внимания Чонуна в адрес Рёуку, хоть подобный флирт посреди ночи кажется Хёкджэ всё-таки специфичным способом, гитарист не придумал ничего лучше, как притащить Рёуку букет из растений, фактически выдранных из земли вместе с корнями.       — «Рёук его прибьёт…» — Хёк видит, как мелкие комья земли складываются в грязную дорожку от входной двери до раскладушки Рёука, и обречённо стонет себе под нос, догадавшись, что разбираться с этими «ночными страстями» придётся именно ему.       — Вы чего тут? — в гостиную забредает позёвывающий Кюхён, сонный и взъерошенный после сна, но явно желающий оказаться в гуще событий. — Даже Хичоля вон подняли своими воплями — вот-вот охрана сбежится.       — Чонун, мать твою, ты бы ещё трахаться тут начал, пока я сплю! — сонно ворчит Хичоль, усевшись на диване и мстительно подхихикивая, когда каждый из ударов Рёука достигает цели. — Так его, Рёукки, чтоб знал, паразит такой!       — «Рёукки»? — недоумевающе уточняет Хёкджэ: конечно, он видел, что эти двое нашли общий язык, но парень и представить не мог, что это произойдёт так быстро. — «Мне же нужно их разнять!» — вспоминает парень и, ловко перепрыгнув комья земли на полу, успевает проскользнуть перед Рёуком, перехватывая его руку и пытаясь остановить друга, встревоженно забормотав:       — Рёук, перестань уже. Что случилось?       — «Что случилось?» — взвился Рёук, нервно дёргая рукой, чтобы высвободиться из хватки Хёка, но, поняв, что до Чонуна он уже не дотянется, парень немного сбавил пыл негодования, недовольно фыркнув. Ещё и Донхэ, как оказалось, сразу же двинулся следом за «Ынхёком», наплевав на формальности и теперь держа гитариста практически за шкирку, хмуро вопрошает:       — Чонун, тебя какая муха укусила?       — Не удивлюсь, если Хичоль его и покусал, — ехидно подмечает Кюхён, но от дверного косяка всё-таки не отходит: обзор у него там явно хороший, а попасть под горячую руку макнэ явно не хочет. — Хён, что это за ночные веники?       — Я просыпаюсь, а этот стоит надо мной в темноте, заклинания какие-то бормочет и землёй на одеяло трясёт! — возмущается Рёук, и в этом вопросе Хёкджэ, пожалуй, его понимает — при нём Ынхёк только один раз решился поесть на своей кровати, а не за столом, поскольку после Хёк не сдержался и прочитал брату такую лекцию, что больше крошек на его постели Хёкджэ не видел. Конечно, это не значило, что перед их совместным отпуском Ынхёк выдраивал квартиру — для этого брат явно был слишком ленив, — но хотя бы на кровати при нём Ынхёк больше не ел, а прочий бардак Хёкджэ довольно терпеливо сносил, стараясь не тиранить брата в этом вопросе.       — И что за «заклинания»? — недовольно вопрошает Донхэ, всё-таки отпустив Йесона и выжидательно скрестив руки на груди. — И почему нужно читать их по ночам?       — Это не заклинания, — немного помятый, но в целом не потерявший свою невозмутимость Чонун чуть разводит руками. — Это стихи Тайра-но Канэмори.       — Стихи кого?! — вскидывается Рёук, но Хёкджэ понимает, что, судя по всему, это какой-то известный японский поэт и, скорее всего, Чонун в своём странном порыве чувств решил процитировать гостю японские стихи перед сном. И по усталому взгляду Донхэ Хёк убеждается, что не ошибся — тяжело вздохнув, лидер группы уже гораздо мягче продолжает свой допрос:       — И что ты решил продекламировать Рёуку в темноте, когда должен был уже спать?       И Хёкджэ понадеялся, что Йесон не будет снова цитировать стихи на японском — всё-таки корейский язык Рёук сумел бы различить даже спросонья, так что было очевидно, что Чонун решил подкатить к Рёуку с помощью наверняка красивого языка оригинала. Но, нисколько не смутившись, Чонун поправляет ворот разноцветной пижамы, убирая с него листик, и уверенно цитирует:       — Шинобурэ до,       Иро ни идэ ни кери,       Вага кои ха,       Моно я омоу то,       Хино но тоу мадэ.       И от того, как проникновенно Чонун произносит эти строки, Хёкджэ, даже не зная японского, догадался, что гитарист выбрал стих про глубокие чувства: это было видно по задумчивому взгляду Донхэ, по тому, как Хичоль показательно смахивает несуществующую слезу, уже заочно простив Чонуну ночной переполох, и по тому, как притих Кюхён. Только Рёук, как и Хёкджэ, не понял ни слова, потому, нервно мотая головой и разглядывая всех присутствующих, парень не выдерживает, воскликнув:       — Вы издеваетесь тут все?! Мне кто-то переведёт это безобразие?       И Хёкджэ понимает, что Донхэ, как и все остальные, ожидает услышать перевод от него — для парней «Ынхёк» считается знатоком японского языка и раз Рёук его близкий знакомый, он должен первым подумать о том, чтобы помочь с переводом стихотворения. Но из этого образуется новая, огромная проблема — Хёкджэ не заводил с парнями разговор о том, что он и японский язык совсем не помнит, так что отмазаться сейчас будет не так просто. — «Что же делать…» — стараясь не запаниковать, Хёк лихорадочно пытается придумать какой-то выход, рефлекторно бросив взгляд на Хичоля, хоть и догадываясь, что тот не сможет ему помочь, ведь Хёкджэ даже представить не может, как именно ему подать сигнал и попросить помощи. Хёкджэ уже решил было, что он выкрутится предложением всем пойти спать и разобраться с этим утром, так как им нужно будет отправляться на репетицию, но тишину прерывает негромкий голос Кюхёна:       — Всё произошло в один миг, когда наши глаза встретились. С тех пор я не могу забыть, и мечтаю увидеть вновь. Как долго это будет продолжаться, я не знаю. Я верю, что мы встретимся и будем вместе.       — «Так вот, какой стих выбрал Чонун…» — Хёкджэ даже не находит слов на то, чтобы как-то прокомментировать то, что он услышал — стих и вправду оказался очень трогательным и проникновенным. Благодаря подсказке Кюхёна и Хёк, и Рёук узнали, о чём было стихотворение, что декламировал Чонун, и, по мнению Хёкджэ, стих очень удачный. Правда, отношение Рёука к творчеству всегда было неоднозначным — песни DAEKY, что Хёк включал в пекарне, ему не мешали, но он и не подпевал, от любых попыток выбрать картины в магазине для пекарни друг старался откосить любыми способами, а некоторые его поклонники пытались читать Рёуку рэп собственного сочинения, отчего парень попросту зверел.       Единственное, что Рёук хоть как-то уважал — это мюзиклы, особенно европейские, но об этом он под страхом медленной и жестокой казни запретил Хёку рассказывать хоть кому-то из его поклонников. — «Ни к чему говорить очевидные вещи тем, кто не способен сам замечать знаки», — всегда говорил Рёук, и было что-то в его философии Хёкджэ непонятно, хоть это мнение он по-своему уважал.       Также для Хёка было непонятно и то, как Кюхён догадался, что ему требуется помощь с переводом стиха. — «Может, он просто решил, что я растерян из-за сложившейся ситуации, и потому проще и быстрее перевести стихотворение вместо меня?» — предполагает Хёкджэ, но вслух задать этот вопрос так и не решается — учитывая характер макнэ, он скорее всего в ответ пробурчал бы что-то о том, что медлительность окружающих ему приелась, что «Ынхёк» не смог бы перевести стих так, чтобы он не прозвучал, как матерная песенка, и всё в этом духе. — «Я уже так давно здесь, что даже могу предположить, что бы Кюхён сказал в этой ситуации…» — при ином раскладе Хёкджэ бы даже посмеялся над своей наблюдательностью, но сейчас повод для веселья был такой себе.       — Допустим. Стих действительно замечательный, но зачем было вырывать цветы с улицы и приносить сюда в темноте? — устало уточняет Донхэ, потирая шею. — Даже если ты хотел сделать Рёуку приятно, это можно было сделать днём, после репетиции. Более того, Чонун — будить нашего гостя таким образом очень невежливо. Что Рёук о нас подумает?       — И вообще — как тебя охрана не спалила, Чонуня? — вторит Хичоль, поднимая упавшее на пол одеяло и демонстрируя всем свои просторные чёрные семейники в цветочек, и такой уверенной раскованности Хёкджэ даже немного завидует — так открыто щеголять в одном нижнем белье он не решался даже при Ынхёке. — Я думал, с этим усиленным режимом тебя перехватят ещё до того, как ты до этого куста доберёшься.       — Это камелии — увидел на чехле его телефона, — Йесон лишь пожимает плечами, оглядев явно потрёпанные цветы, которые Рёук молча прижимает к груди. — Там фонарь сломался, может потому меня и не увидели. Ну и я как лучше хотел — кто бы меня без сопровождения отпустил до магазина?       — Ладно, с тобой мы утром поговорим, — решает Донхэ, покачав головой. — Рёук, от лица этого спонтанного романтика я приношу тебе самые искренние извинения за созданный переполох. А сейчас, вы все — живо по койкам. Если ещё увижу, что кто-то шастает по комнатам по ночам — этот счастливчик отправится вместе со мной на утреннюю пробежку. Концерт окончен.       — Ну вот, зря только просыпался, — зевает Кюхён, первым уходя в свою комнату, пока и ему не «прилетело за компанию». Следом отправляется Чонун, сопровождаемый Донхэ, который уже явно начал свою внеплановую лекцию на тему «Почему нельзя выдёргивать цветы из земли и преподносить их гостю ночью, в темноте, даже с самыми благими намерениями». И, пока Хичоль, нервно хихикая, уходит в ванную комнату, видимо, решив взять метёлку и совок, чтобы собрать землю с пола, Хёкджэ осторожно пытается забрать из рук Рёука помятые цветы, тихо добавив:       — Рёук, ты извини его. Чонун… немного своеобразный.       — Ты пошутил, что ли? — отрешённо отзывается Рёук, только крепче прижимая цветы к себе и посмотрев на друга совершенно очарованным взглядом. — Он увидел на чехле мои любимые цветы — и принёс их! Тут же! Ещё и японскую поэзию цитирует! Да он от меня без ума!       — Так ты не злишься, что ли?! — опешил Хёк, покачав головой — на такое развитие событий он совершенно не рассчитывал. — Я-то думал, что ты на него разозлился…       — Конечно, разозлился — можно было корни и на улице пообрывать и не мусорить тут, — ворчит Рёук, мотнув головой и заспешив на кухню, лихорадочно пытаясь отыскать какую-нибудь банку или графин, чтобы можно было поставить туда цветы. — Ну и можно было догадаться, что японским языком я не владею ещё. И вообще — злился я больше для вида, чтоб он не вздумал такие ночные рейды впредь устраивать… а куда можно цветы поставить? Их же подрезать надо и в воду убрать, причём срочно.       — Куда можно цветы поставить? — глупо повторяет Хёкджэ и растерянно обводит взглядом кухню, понимая, что в его голове сейчас полнейший кавардак — Чонун подобрал нужный ключик к заинтересованности Рёука, Рёук, как оказалось, скандалил исключительно для вида и сейчас намекает, что собирается учить японский язык, Хичоль до сих пор где-то ходит в одних трусах, и всё это происходит посреди ночи, потому Хёк не только не до конца осознаёт, что происходит, но ещё и не знает, куда можно поставить эти многострадальные цветы.       — Ясно, наш загадочный рыб нашёл себе рыбку под стать, — посмеивается Хичоль, отчего Хёк чуть было не подпрыгивает от неожиданности: резко обернувшись, он удивлённо смотрит на старшего мембера, точнее, на то, как тот опирается о метёлку, с явным интересом наблюдая за происходящим. — Чего потеряли? Спать пора.       — Рёук хочет подрезать цветы и поставить в воду, — спешно отвечает Хёкджэ, покосившись на довольного Рёука, что-то напевающего себе под нос. — Только мы не знаем, во что их поставить. Может, бутылку пустую подрезать…       — Ясно, нужны ножницы и ваза, — усмехается Хичоль, подойдя ближе: всучив Хёку в руки метёлку и совок, он с каким-то тёплым снисхождением треплет парня по макушке, взъерошив рыжие, уже отрастающие пряди, и добавляет:       — В шкафу у Кюхёна, кажется, была ваза. Отожму у него и принесу, а то промучаетесь тут до утра.       — Спасибо, — с явным облегчением отвечает Хёк, благодарно улыбнувшись старшему мемберу: от того, что у Хичоля наконец снова хорошее настроение, ему самому становится тепло и легко на душе — всё-таки за последние дни корейский солист был не в лучшем расположении духа, и Хёкджэ уже не знал, как помочь ему. — «Если этот… ночной флирт… его повеселил — это точно было не зря», — уверен Хёк, потому спокойно доверяет поиски вазы Хичолю, а сам спешно убирает землю и опавшие листья с пола, подумывая о том, что с утра нужно будет ещё и хорошенько вымыть пол.       — Да не три ты так — мне всё равно уборку утром делать, пока вы на репетициях будете, — отмахивается Рёук, с явным нетерпением дожидаясь вазы и перебирая цветы на обеденном столе, ловко отрывая листья с нижней стороны стеблей. — И вообще — иди спать, вам вставать рано. Я справлюсь.       И это поведение Рёука Хёкджэ весьма обеспокоило, хотя говорить об этом сейчас будет крайне неразумно — рядом снова будет греть уши любопытный Хичоль, а если ещё и остальные подтянутся на звуки разговоров, то ситуация станет странной до невозможного. Пока единственное, что может Хёк — это прислушаться и пойти спать, а на следующий день поговорить с Рёуком наедине, при первой удачной возможности. Так Хёкджэ и решает поступить, в надежде дождаться возвращения Донхэ в комнату и извиниться перед ним за созданный по вине «Ынхёка» переполох.       Но, видимо, лекция Йесону оказалась слишком длинной, так как Хёк, не дождавшись Донхэ, так и уснул в своей постели, вполне логично решив, что среди ночи к ним снова может зайти кто-то из ребят, а закрываться в комнате, пока Донхэ не вернулся, будет неправильно. Единственное, что обрадовало Хёкджэ — так это то, что утром, проснувшись, он быстро понял, что Донхэ спит рядом с ним, мягко приобнимая «барабанщика», а не на своей кровати. Правда, первая радость тут же сменяется обеспокоенностью.       — «Он же закрыл дверь за собой?» — с опаской думает Хёкджэ и, неосознанно заворочавшись, парень приподнимается на постели, опираясь на локоть, и оглядывается. Оказалось, что дверь за собой Донхэ действительно закрыл, но при этом на кровати лидера группы слегка откинуто одеяло, словно сперва Донхэ собирался спать в своей постели.       — Доброе утро, — сонно бормочет Донхэ, явно проснувшись от копошений рядом с собой и любопытно наблюдая за тем, как Хёк оглядывается, а затем смущённо переводит на него взгляд. — Надеюсь, ты не против, что я ночью лёг к тебе?       — Доброе утро. Нет, я совсем не против, — признаётся Хёкджэ, нервно поправляя на себе край одеяла: конечно, парня успокаивает то, что ночью он переоделся в закрытую пижаму, но от подобных вопросов Хёка до сих пор немного лихорадит. — Я хотел дождаться тебя, но, кажется, уснул, а раз закрыть дверь на щеколду без тебя я не мог…       — Не волнуйся, я так и понял, — зевает Донхэ, с осторожностью потянувшись, чтобы не стукнуться рукой о изголовье кровати. — Я пришёл поздно и вообще не хотел тебя беспокоить, но уснуть у себя так и не смог. Ты тоже всё ворочался, пока я не перелёг к тебе, да и с тобой спится… спокойнее.       — Нет, я… просто на щеколду решил взглянуть, но я рад, что ты выспался, — спешно поясняет Хёкджэ, чтобы Донхэ не решил, что он против того, чтобы парень ложился к нему, уже не спрашивая разрешения. — Там на удивление тихо. Думаешь, парни ещё спят?       — По крайней мере, Чонун бросил свои идеи обрывать цветы на улице для букета — и это уже хорошо, — вздыхает лидер группы, потирая шею. — Я извинился перед Рёуком за эту выходку Чонуна, но ещё не успел попросить прощения у тебя, Ынхёк. Прости, пожалуйста, за этот ночной переполох. Я ожидал от Чонуна большего благоразумия и не думал, что вообще придётся вмешиваться.       — Ничего, Донхэ, всё в порядке, — Хёкджэ нервно почёсывает затылок, не зная, как лучше будет намекнуть, что Рёук не так уж и сильно расстроился этому ночному «сюрпризу». — Рёук не хотел бы, чтобы я тебе рассказывал об этом, но… он даже впечатлился изобретательностью Чонуна. Мне приходилось видеть, как он отказывает другим парням, не оставляя им и малейшего шанса, так что я могу с уверенностью сказать, что Чонун его очаровал. Но конечно, от этого ночного визита он не в восторге, да и грязи на полу столько было…       — Это, конечно, здорово, и я рад, что Рёук не злится на Чонуна, но всё равно это было очень неправильно, — Донхэ осторожно садится на постели, одёргивая низ своей пижамной футболки, а Хёк в этот момент вспоминает, что ему нужно быть осторожнее — как «Ынхёк», парень не мог с такой уверенностью говорить об отношениях «лучшего друга его брата», но, кажется, лидер группы не обратил на это внимание, так как сейчас он слишком погружён в эту сложившуюся ситуацию с ночными сюрпризами. — И объяснить Чонуну, сколько правил приличия он нарушил, было не так просто. Но, кажется, он меня понял и постарается быть более… деликатным. У него это тоже всё впервые, так что могу представить, какой хаос сейчас в его голове.       — Ну… по крайней мере, его смелость Рёук действительно оценил, — пытается пошутить Хёкджэ, негромко хихикнув — даже после этой странной выходки Чонуна, которая удивительным образом впечатлила Рёука, утро хочется начать с хороших мыслей, чтобы не зацикливаться на этом весь. — «А ведь Донхэ как раз имеет привычку зацикливаться на том, что уже прошло… прямо как я», — от этой мысли Хёку снова становится грустно, но сейчас думать об этом нельзя — впереди репетиции и концерт, на котором новые срывы попросту недопустимы.       — Смелость Чонуна даже я оценил, — отшучивается Донхэ, поднимаясь на ноги и протягивая Хёку руку, помогая и ему встать на ноги. Благодарно кивнув, Хёкджэ отворачивается, чтобы заправить постель, и лидер группы решает последовать его примеру, поправляя одеяло на своей кровати. Поскольку никаких гневных воплей из коридора не раздаётся и никто не ломится в комнату с безудержным желанием проведать рыбок, Хёк предполагает, что парни ещё спят, потому, задумавшись об очерёдности завтрака, парень негромко уточняет:       — А чья сегодня очередь готовить завтрак? Скидывать этот вопрос на Рёука с самого утра будет нечестно.       — Как раз очередь Чонуна, так что беды не миновать, — Донхэ удручённо покачивает головой, когда парень поворачивается к нему. — Но в вопросе помощи Рёука… думаю, парни не будут против и дальше делать всё сами. В первую очередь он здесь ради тебя, так что вы можете проводить время вместе — и не беспокоиться, что кто-то будет вас отвлекать.       — Я… мы постараемся не доставлять вам проблем, — спешно обещает Хёкджэ, тут же пояснив свои слова, чтобы Донхэ не сомневался, что у Рёука самые благие намерения. — Рёук хочет узнать… меня… немного получше. И он хочет поддержать меня перед концертом. Всё это очень важно для меня и я благодарен тебе и ребятам за понимание.       — Не беспокойся об этом — в такой ситуации тебе не нужны оправдания, — мягко поясняет Донхэ, ободряюще улыбнувшись. — Главное, что руководство не против и Рёук может находиться здесь на законных основаниях. Конечно, в случае чего мы бы и прикрыли вас, но хорошо, что обошлось без этого. Удивительно, что после недавнего происшествия Чонсу и Шивон вообще начали нам помогать…       — Чонсу был против с самого начала, — признаётся Хёкджэ, поёжившись — думать о том, что парни были готовы прикрыть его выдумку и скрывать Рёука от агентства, пожалуй, страшновато, так как ввязывать мемберов в новые проблемы парню бы не хотелось. — Но Шивон первый встал на мою сторону, и Чонсу в итоге тоже не стал возражать. Наверное, они поняли, что визит Рёука для меня очень важен.       — Скорее, они решили, что так нас проще контролировать и держать под присмотром, — с сомнением отвечает лидер группы, потирая плечо. — Сам подумай — совершенно незнакомый для всех нас, кроме тебя, человек, ещё и в такое время. Не удивлюсь, если они понадеялись, что Кюхён засядет в квартире в качестве охранника вещей, ещё и все покупки теперь будут через карту отслеживаться.       — Даже если так — может, всё не так уж и плохо? — робко интересуется Хёк, смущённо улыбнувшись. — По крайней мере, сейчас они оба на нашей стороне, а эти временные ограничения они скорее всего снимут после концерта. И… я хотел попросить тебя кое-о-чём.       — Правда? О чём? — насторожился Донхэ, придвинувшись ближе. — Это как-то связано с тем, что вчера… тебе нужно было побыть одному?       — Что? Нет, вовсе нет, — спохватился Хёкджэ, вспомнив о своём вчерашнем порыве эмоций. — Нет, я просто хотел попросить тебя… не говорить и Рёуку о том, что мы вместе. Всё-таки ребята должны узнать об этом первыми, а Рёуку я доверяю, но…       — Не продолжай. Раз я согласился с тобой о том, что нам нужно повременить с этой новостью — я сдержу своё слово и не расскажу никому, пока мы оба не будем к этому готовы, — соглашается лидер группы, понимающе качнув головой. — И тебе не нужно выдумывать для этого причины. Это ведь… и твои отношения тоже, так что мне важно твоё мнение.       — Спасибо, — с облегчением вздыхает Хёкджэ, не сдержавшись и порывисто обняв Донхэ за плечи, будучи благодарным ему за понимание. — И сколько же в тебе терпения…       — Так вы меня натаскали за столько лет, — ворчит Донхэ, но от того, как бережно лидер группы обнимает Хёка тёплыми руками, Хёкджэ сразу становится спокойнее, так как он понимает, что Донхэ просто шутит, и от этого как будто все поводы для беспокойства просто не могут добраться до него через эту преграду сильных и надёжных рук. — И… сейчас понимать тебя гораздо проще. Ты стал более открыто показывать, что ты слушаешь нас — и мы хотя бы теперь можем понять, о чём ты думаешь.       И было в этих словах Донхэ что-то более личное, чем слова лидера группы, хоть и вечно беспокоящегося за ребят. Хёкджэ уверен — Донхэ действительно рад тому, что теперь у него с «Ынхёком» есть понимание во многих вопросах. И в этом не было бы ничего плохого, но обманывать самого себя Хёк не может — вся та ложь, которую он продолжает нести, перечёркивает всё то, что мемберы начали ценить в «новом Ынхёке».       — «И даже если я принял решение, что постараюсь остаться здесь — я всё равно должен рассказать им всю правду», — Хёкджэ прекрасно понимает, что если этот необходимый разговор не поднимет он сам — это сделает Рёук, как только они поймут, кто подстроил эту страшную аварию. — «Мы должны выяснить, кто убил Ынхёка…»       Но долго оставаться в тёплых объятиях Донхэ было нельзя — Хёк знал, что скоро им нужно будет отправляться на репетицию, вдобавок нужно проконтролировать приготовление завтрака, чтобы он не превратился в катастрофу, потому парень отправляется на кухню, выпроводив лидера группы в душ, пока ванная комната свободна. — «Ну и пока в общежитии так тихо», — думает Хёк, но не говорит об этом вслух — Донхэ только новых поводов для волнения не хватает в такое непростое для всех время.       Чонун, как оказалось, уже не спит: нисколько не смущая дрыхнувшего на диване Хичоля, гитарист вполне добросовестно трёт мокрой шваброй пол, аккурат в том месте, где Хёкджэ вчера видел комья земли. И интуиция подсказывает Хёку, что столь эксцентричную попытку загладить ночное происшествие Рёук вполне себе одобряет — по крайней мере, друга Хёкджэ находит на кухне, пока тот сосредоточенно перемешивает кашу в большой кастрюле.       — Доброе утро, — Хёкджэ решает подать голос, обеспокоенно глянув на занятого гитариста. — Помочь тебе, Йесон?       — Оставь его, Ынхёк, — Рёук, видимо, уже окончательно проснулся, так как он не допускает оговорок даже случайно. — Он за дело отрабатывает. Иди сюда лучше.       — За дело? — Хёк с неодобрением покачивает головой, но всё-таки отправляется к Рёуку: он не сомневается, что Йесон немного переборщил со своим флиртом, но при этом заставлять его отмывать пол по мнению Хёкджэ было немного жестоко. С другой стороны, заставить Чонуна делать хоть что-то было непросто — с этой задачей справлялся разве что Донхэ как лидер, тогда как остальным мемберам приходилось с ним договариваться, так что успехи Рёука действительно достойны восхищения.       — Расслабься, я всё равно потом перемою, — тихо сообщает Рёук, когда Хёкджэ подходит ближе. — Это так, в воспитательных целях, чтобы не расслаблялся. Да и за ночной переполох я перед этой твоей бандой тоже извинюсь чуть позже. Поставь пока яйца вариться, а мне отойти надо.       — Извинишься? Да, это хорошо… — Хёк с облегчением выдыхает, но не сразу понимает, куда именно собрался Рёук. Хёкджэ знает, что в ванной комнате сейчас Донхэ, и скорее всего дверь заперта, так что сходить в туалет у друга не получится. Хёк уже хотел было сообщить об этом Рёуку или, на худой конец, пойти с ним, чтобы постучаться и попросить Донхэ пустить Рёука, если тот уже не может терпеть, но, как оказалось, Рёук и не собирался в ванную комнату. Снимая закипевший чайник с плиты, пекарь наливает кипяток в чашку, заполнив её где-то на две трети, а затем, активно размешав в кипятке растворимый кофе, Рёук, аккуратно подхватив кружку, чтобы не обжечься, гаденько хихикает и куда-то направляется.       — Куда ты… — негромко окликает его Хёкджэ, когда понимает, что кофе Рёук несёт явно не Чонуну и не спящему Хичолю. Вариант, что друг решил преподнести Донхэ кофе сразу по выходу лидера группы из ванной, Хёк отметает смело, так что в версиях Хёкджэ остаётся только макнэ группы, Кюхён. Некстати Хёк вспоминает вчерашний разговор Рёука и норовистого макнэ, в частности, про «кофе в постель» и, понимая, что всё это может плохо закончиться, Хёкджэ испуганно охает и кидается следом за Рёуком в коридор, чуть было не сшибая с ног невовремя оказавшегося на пути Чонуна со шваброй.       — Стой! Стой, кому говорю! — возмущается Хёкджэ, нагоняя Рёука недалеко от своей комнаты и хватает друга за локоть, не позволяя тому идти дальше. Конечно, Хёк бы не хотел, чтобы Рёук ошпарился кипятком, но на какие-то остатки благоразумия парень всё-таки надеется, пока, испуганно обернувшись в сторону гостиной, Хёкджэ строго шипит:       — Ты чего удумал?       — А что такого? — Рёук широко улыбается, и от этой улыбки Хёку даже становится немного жутковато: примерно также друг улыбался первые полгода, когда Ынхёк заходил в пекарню и здоровался с ним. — Кюхён же просил кофе в постель. Вот, спешу выполнять.       — Прекрати немедленно. Так нельзя, — Хёкджэ надеется, что ему не придётся закрывать грудью вход в комнату гитаристов, но у Рёука до сих пор чашка в руках и вся эта история может вырасти не просто в скандал — а в катастрофу и даже травму Кюхёна, потому Хёк решительно тянет руку к кружке, строго добавив:       — Отдай. Сейчас же.       — Я понимаю, что у тебя необходимость всех тиранить сейчас, но меня-то за что?! — искренне недоумевает Рёук, но в итоге он с явной неохотой отдаёт Хёку кружку и поправляет рукав своей домашней рубашки, пока Хёкджэ осторожно ставит кружку на невысокий шкафчик в коридоре. — И вообще — почему ему можно себя так противно вести, а мне нет? Это нечестно.       — В первую очередь, ты здесь гость и официально лишь временный работник. Ты вообще головой не думаешь? Причинить вред артисту! Да тебя парни на части разорвут и я даже мешать не буду, а потом ещё и Чонсу с Шивоном счёт за лечение Кюхёна выставят — и это ещё если в суд не подадут, — Хёку стоит огромных сил не накричать на Рёука из-за его опрометчивости: ему до сих пор страшно представить, что бы друг учудил, если бы Хёкджэ не кинулся за ним. — А потом тебе придётся вообще уезжать на необитаемый остров, потому что их фанаты тебя выследят — и я очень сомневаюсь, что они будут с тобой церемониться и соблюдать закон. Ты этого хочешь?!       — Нет. Не хочу, — нехотя соглашается Рёук, мотнув головой. — А что мне делать прикажешь? Он хамить научился явно быстрее, чем алфавит выучил. Я даже догадываюсь, от кого он такого опыта нахватался…       — Тихо, — спешно шикает Хёкджэ — ему только не хватало, чтобы кто-нибудь услышал, как Рёук сгоряча произносит «у Ынхёка», ведь тогда у парней могут появиться новые вопросы, которые так просто будет не объяснить. — Ты же никогда не делал поспешных решений, не обдумав всё хорошенько. Так почему сейчас ты так остро реагируешь на его подначивания? Вдобавок ты его старше. Он макнэ, понимаешь? У него характер такой.       — А тебе-то откуда знать? — неожиданно огрызается Рёук, недовольно скрестив руки на груди. — Ты сейчас как фанат говоришь или удалось за месяц так хорошо изучить их?       У Хёкджэ даже не находится слов в ответ на возмущение Рёука: на краткий миг ему даже показалось, что в эти слова друг вкладывает что-то большее, чем перепалка с Кюхёном. — «Да он ревнует!» — догадывается Хёк, отчего ему многое становится понятно: и это яростное желание Рёука вернуть его домой, и всё это проживание здесь, и попытка навести здесь свои порядки. — «Он же считал меня погибшим, а я всё это время был здесь… Этой ложью я фактически отнял у него месяц спокойной жизни…»       И после мыслей об этом даже малейший повод для злости магическим образом исчезает из сердца Хёкджэ — осталось лишь объяснить Рёуку, что даже в новой роли Хёк останется его другом, просто ситуация сейчас довольно непростая, чтобы разбираться со всеми проблемами сразу. Потому, набрав в грудь побольше воздуха, Хёкджэ старается как можно спокойнее ответить:       — А теперь послушай меня внимательно. Я понимаю, почему ты так злишься — но злись лучше на меня, а не на них. Ребята… они же ничего не знают. Они ни в чём не виноваты, а Кюхён и вовсе ребёнок. Он просто не знает, как подойти к новому человеку, потому и задирает. Он так общается и прощупывает характеры. Он куда мягче, чем кажется.       — Только не делай вид, что ты до сих пор понимаешь меня также досконально, — отмахивается Рёук, но от Хёка не укрылось, как друг коротко поёжился, как будто Хёкджэ своим предположением попал в цель. — Вдобавок ты действительно так уверен в этом парне? Да он первый тебя попытается отравить, когда они все узнают, что произошло на самом деле.       — Да, я в нём уверен, — твёрдо добавляет Хёкджэ, строго глядя на Рёука и прислушиваясь к звукам общежития — льётся ли вода в ванной, не открывается ли дверь комнаты гитаристов и не слышно ли шаги Чонуна и Хичоля. — И то, как они поведут себя, когда всё узнают, тебя уже не касается. Я приму любую их реакцию. И я не дам тебе их обижать, понятно? И ты не будешь обижать их, если хочешь остаться здесь со мной. Мне всё равно на этот формальный договор с агентством — я сам вышвырну тебя из этого дома, если ты попробуешь вычудить нечто подобное хотя бы раз. Это понятно?       Такой отповеди Рёук не ожидал — в пекарне друзьям не приходилось так конфликтовать, да и во многих вопросах Хёкджэ часто был готов уступить ради благого дела. Но сейчас ситуация совсем другая — Хёк не может допустить, чтобы Рёук вёл себя тут так глупо и вредил ребятам, и причин для этого слишком много, потому Хёкджэ приходится надавить на друга, фактически поставив ему ультиматум. — «А ведь пару раз я и тебя так отчитывал, Ынхёк», — вспоминает Хёк, с печалью возвращаясь мыслями к своему брату. — «Правда, сейчас всё это кажется такими незначительными мелочами… Я бы пошёл на любые уступки, только бы вернуть тебя…»       — Хёкджэ… ты же помнишь, что это не твой дом? — очень тихо напоминает Рёук, сбавив пыл своего негодования и встревоженно глядя на своего друга. — Я признаю, что переборщил, но… ты ведь тоже не можешь так говорить.       — Знаю, — соглашается Хёкджэ, вздохнув — от того, что он назвал общежитие «домом», самому Хёку словно стало не по себе, но сказанного уже не воротить. — Но это и не твой дом, чтобы ты мог вести себя таким образом. Ты сам захотел остаться здесь, так что придётся принять их правила. И это не обсуждается.       — Ладно-ладно. Твоя правда. Не знаю, что на меня нашло. Только не смотри на меня больше таким убийственным взглядом, — морщится Рёук, легко хлопнув Хёка по плечу. — Извини. Буду паинькой и не посрамлю звание «знакомого, которому Ынхёк доверяет». Пошли с завтраком закончим. Ты же яйца так и не поставил вариться, да?       — Я? Нет, я не… — бормочет Хёкджэ, но почти тут же парень чуть ли не подпрыгивает на месте от неожиданности, когда его слова прерывает какой-то тихий стук, а следом за ним — гневный вопль ещё сонного Хичоля:       — Чонун, ну что за руки-крюки? Обязательно было швабру мне на голову ронять? Я и так весь в синяках!       — Кстати, а чего там за история с синяками и усиленными мерами безопасности? — любопытствует Рёук, забирая чашку со шкафчика, но, к облегчению Хёкджэ, шагая в сторону гостиной, уже не скрываясь. — Охранники о чём-то шептались в стороне, но я не всё разобрал. Тут драка какая-то была? Что не поделили? Последний пакет чипсов?       И хотел бы Хёкджэ ответить какими-то общими словами, чтобы не вдаваться в подробности, но по тому, как Хичоль, тут же откинув швабру в руки помалкивающего Чонуна, поднимается на ноги, натягивая штаны, и со всем искренним желанием готовится рассказать Рёуку в красках события последних дней, Хёк понимает, что, невзирая на взаимную неприязнь Рёука и Кюхёна, Рёук здесь может и подзадержаться…