«Я вижу во сне Красивую смерть Где синим огнём Ты будешь гореть» © Алёна Швец — Ведьм у нас сжигают
Хёкджэ уверен — Донхэ не настолько легко отбросит прочь все те сомнения, что терзали его больше года, а с последними событиями и вообще — только усилили свою хватку. Но после этого небольшого сюрприза, что устроили ему Кюхён и «Ынхёк», и после всех тех разговоров о необходимости менее одержимо контролировать ситуацию и больше доверять мемберам в вопросе самостоятельности, лидер группы определённо старается держать себя в рамках. Хёкджэ давно не видел Донхэ настолько умиротворённым, как когда он доедал свежеприготовленный сашими, а Кюхён кротко дремал на его коленях. Судя по всему, его приободрили не только любимая еда и напиток, но и подобное внимание, полное заботы и беспокойства, от двух мемберов, за которых в последнее время Донхэ приходится слишком сильно переживать. Ещё и это осторожное, практически ручное поведение Кюхёна невольно вызывает улыбку — кто бы мог подумать, что этот ёршистый мальчик может настолько очаровательно ластиться к кому-то. Но, несмотря на удивление Хёкджэ, поскольку подобную картину он видит впервые, ему приходится признать, что ласковый Кюхён выглядит на удивление очень естественно, словно он таким и был с ребятами, вне камер и посторонних глаз. — «Возможно, до потери Чжиын он мог позволить себе подобные нежности…» — задумывается Хёкджэ, но особо эту тему не поднимает — Кюхёну бы не понравилось, если бы в подобное его поведение начали тыкать пальцем и подшучивать, даже если Хёкджэ подобное не планировал и скорее бы похвалил макнэ за эту искреннюю реакцию. И что-то подсказывало Хёку, что если привлечь внимание Донхэ к тому, что макнэ редко бывает таким кротким, лидер группы может начать только переживать ещё больше, если вдруг окажется, что уже целый год подобные нежности Кюхён себе не позволял. — «Ещё решит, что это он ничего не смог сделать, чтобы так успокоить и расслабить Кюхёна гораздо раньше — и все наши труды пойдут насмарку», — думает Хёкджэ, потому и держит свои наблюдения при себе. В любом случае, уже через пару часов Кюхён, выспавшись, снова вспомнил, что он макнэ, и принялся наводить шум в общежитии, пока их всех не отправили на репетицию, а затем в тренажёрный зал на активную тренировку. Рёук наконец смог спокойно побыть в тишине общежития, что для него после активных подступаний Чонуна, наверное, было необходимо, так что за него Хёкджэ не беспокоится. Скорее, Хёка беспокоит Донхэ, ведь после тренировки тот снова отправится на свой лечебный массаж, но лидер группы в целом выглядит бодрым — он довольно активно тренируется на силовых тренажёрах, хоть и изредка отвлекается, чтобы проконтролировать, куда разбрелись мемберы. Разумеется, из-за этого Донхэ то и дело встречает взглядом наблюдающего за ним Хёкджэ, и, видимо, Хёк выглядит слишком обеспокоенным, так как лидер группы мягко улыбается и едва заметно качает головой, без слов демонстрируя, что он в порядке. И Хёкджэ не уверен, что ему этого достаточно, но пока приходится довольствоваться и этим, так что парню приходится подумать и о себе — без постоянной нагрузки мышцы всё ещё кажутся слабыми, хоть «барабанщик» уверен: сейчас он физически сильнее, чем был ещё какие-то три недели назад. — «Хм, возможно, режим, который навязывает им Чонсу, не такой уж и суровый?» — задумывается Хёкджэ, пока висит уже в довольно привычной позе на тренажёре для укрепления мышц пресса — казалось, будто вчера парень не представлял, как здесь закреплять ноги, а вот теперь он ловко запрыгивает на эту наклоненную скамейку, уже практически не задумываясь, как сделать это правильно. — На прессе постарайся побольше, — советует Хичоль, подтащив свой гимнастический шар ближе к тренажёру и устроившись на нём с комфортом, вытянув одну ногу вперёд и задорно покачивая ею, опираясь о пол пяткой. — За барабанами, конечно, тебя не видно, но шанс, что старик даст тебе целомудренный костюм на соло, невелик. — Спасибо за совет, — шумно выдыхает Хёкджэ, послушно выполняя новый подход упражнения на пресс. Поговорить более полно ему мешают и поза, и упражнение, так что этим он и решает ограничиться, сделав для себя мысленную пометку обязательно переговорить с Чонсу или хотя бы с режиссёром Шин Донхи, чтобы примерить предварительно костюмы и упросить стафф сделать эти костюмы более приемлемыми, учитывая обстоятельства. — «Моё соло будет в память об Ынхёке, так что в любом случае слишком вызывающие костюмы только испортят всю атмосферу…» — Вообще, ты как себя чувствуешь? — интересуется Хичоль, устало потянувшись и при этом умудрившись не потерять равновесие на шаре — для Хёкджэ, наблюдающего за ним, будучи вверх ногами, подобное изящество кажется какой-то удивительной магией. — Концерт на носу, всё-таки, а ты не выглядишь особо воодушевлённым. — Уф… — вздохнув, Хёкджэ изо всех сил держится руками за тренажёр и убирает ноги с него, устало вытирая пот со лба. — Я просто… наверное, я просто волнуюсь. Надеюсь, я соберусь с силами — и не сбегу, как вышло на фестивале. — Да уж. Старик тебя в любом случае на сцену вытащит, — задумчиво отвечает Хичоль, согласно покачивая головой. — Кстати, сашими вышел вкусным. Мы пытались отложить тебе немного, но мелкий, как проснулся, всё вытаскал подчистую, едва Рёук отвернулся. — Ничего страшного, — отмахивается Хёкджэ, ничуть не расстроившись из-за этого — он в любом случае не хотел есть сырую рыбу, политую лимонным соком, да и в первую очередь парень хотел порадовать именно Донхэ, так что невозможность попробовать сашими он легко переживёт. — Там же в соусе лимонный сок, а я говорил, что больше… не ем лимоны. — Точно. Тебе же тогда плохо стало от лимонной воды, — задумчиво припоминает Хичоль, поправляя свою взмокшую, немного отросшую тёмную чёлку. — Наверное, от того, что у тебя и вкусовые привычки изменились, тебе тоже непросто. Я бы с ума сошёл от такого количества перемен. — Пожалуй, это меньшее из перемен, — с неохотой признаётся Хёкджэ, пожимая плечами — ему даже не приходится лукавить, так как в «изменившихся вкусовых привычках» ему не приходится постоянно держать в памяти свою ложь. — Учитывая, сколько времени мне приходилось придерживаться диеты по состоянию здоровья… тут не только вкусовые пристрастия поменяются, наверное. — Логично, — усмехается старший мембер, внимательно наблюдая за замявшимся «барабанщиком». — Сперва ты больше не ешь лимоны, потом доставку заказывать перестал, ещё и больше не пьёшь… — Хичоль, я уже говорил: я просто не смогу больше пить, — устало отвечает Хёкджэ, опустив голову. — Всё-таки когда я в последний раз… был пьяным… я столько всего натворил… и из-за этого потерял брата. Мне жаль, что я принуждаю тебя к переменам, но… — Выдохни. Хватит уже извиняться за это, — как-то резко отвечает Хичоль, после чего старший мембер тянет руку к волосам Хёкджэ, и парню приходится замереть на месте, пока, помедлив, Хичоль аккуратно приглаживает волосы на его макушке. Хёк понимает, что Хичоль снова раздражён, но его прикосновения такие бережные, словно, как и в самые тяжёлые дни траура, старший мембер очень боится причинить ему боль. — Не понимаю, — тихо бубнит Хичоль, продолжая перебирать отросшие волосы Хёкджэ. — И после всего этого ты совершенно меня не боишься. Я не понимаю. — Ну, почему «не боюсь»? — Хёкджэ неловко улыбается, надеясь своей шуткой немного разрядить эту напряжённую атмосферу, и доверчиво подставляет голову под пальцы Хичоля. — Ты же сам видел, как я боялся признаваться тебе в этом, так как не хотел тебя расстроить. Я… и так стараюсь изо всех сил, чтобы перемены сказались на вас в меньшей степени, но здесь я ничего поделать не могу, Хичоль. Я не хотел тебя обидеть этим, но я не передумаю. — Переживу, — резко отвечает Хичоль, убирая руку с волос Хёка. — Выпивка сейчас — это последнее, о чём стоит думать. А вот к концерту тебе надо собраться. Фанаты ждут. — Да, — соглашается Хёкджэ, так как Хичоль говорит довольно очевидные вещи, хоть и снова этим раздражённым голосом, от которого парню становится не по себе. — «Кажется, он опять не в настроении…» — думает Хёк и хочет уже сказать, что ему нужно идти на другой тренажёр, как вдруг старший мембер усмехается и добавляет: — Ладно, не буду тебя накручивать — ты и так в шаге от того, чтобы себе тут харакири устроить. Не перетрудись только. Пойду мелкого подостаю. И было в поведении Хичоля что-то странное, о чём Хёкджэ решил слишком сильно не задумываться — к переменам в настроении старшего мембера он уже начал привыкать, а на прямой вопрос в таком состоянии Хичоль скорее всего честно не ответит, а вот разозлиться сильнее вполне может. Но старший мембер явно догадался, что «Ынхёку» сейчас с ним очень неловко, потому Хичоль сам весьма тактично придумывает повод уйти, за что Хёкджэ крайне признателен, хоть и не может сказать это вслух. Вдобавок после тренировки, когда все, кроме Донхэ, вернулись в общежитие, а тот поехал на лечебный массаж, Хёкджэ обнаружил новую проблему — куда-то пропал дневник Ынхёка, который парень всегда убирал на одно и то же место, в ящик стола, туда же, где лежат фотоальбом и выключенный мобильный телефон самого Хёка, и где теперь лежит книга, которую посоветовал Хичоль. Но всё остальное в ящике лежит на своём месте, а вот дневника действительно нигде нет, хоть Хёкджэ не поленился проверить шкаф и даже заглянул под подушку и под кровать, в смутной надежде, что дневник мог просто куда-то завалиться. — «Может, я его в спешке куда-то переложил?» — предполагает Хёкджэ, но неприятный холодок пробегает по спине. — Рёук, ты не делал сегодня уборку в комнате Донхэ? — вопрошает Хёк, осторожно отводя друга в сторону, чтобы ребята, увлечённо болтающие за просмотром телевизора, не услышали их разговора. Конечно, эта комната теперь считается и комнатой Хёкджэ, но ему было бы очень неловко говорить с другом наедине, что это «его» комната, а называть её комнатой Ынхёка слишком опасно — кто-то из ребят может ненароком услышать, если им захочется переключить канал или вообще неожиданно выключить телевизор. Хёкджэ даже не уверен в том, на что он надеется, задавая подобный вопрос — в случае уборки Рёук не полез бы в ящики столов и в шкафы в комнатах, но больше вариантов у Хёка не было. Парень уверен — Донхэ не полез бы в его вещи, как и Хичоль и Чонун, а Кюхён, если ему бы взбрело в голову шариться в вещах «Ынхёка» после того, как он чудом избежал взбучки от лидера группы, в чём Хёкджэ определённо сомневается, то макнэ и фотоальбом бы точно прихватил. После таких рассуждений Рёук действительно кажется единственным, кто мог бы просто переложить вещи Хёкджэ, выбрав для них подходящее место на время уборки. Но, озадаченно почесав затылок, Рёук негромко отвечает: — Да я вообще в комнаты без вас не захожу, хоть там и мои вещи тоже. Ты же сам видел — я вместе с вами сегодня вышел, чтобы сходить в магазин вместе с этой вашей охраной, а переоделся только когда вы вернулись. А что, что-то случилось? — Да нет… может, мне просто показалось, — неуверенно добавляет Хёкджэ, пытаясь закончить разговор, но друг слишком хорошо его знает, чтобы отпустить так просто: бросив короткий взгляд в сторону дивана, чтобы убедиться, что парни слишком увлечены просмотром новостей, Рёук тихо шипит: — Что у тебя опять стряслось? Выкладывай. — Да я… просто дневник Ынхёка куда-то засунул и забыл, куда, — признаётся Хёкджэ, пожимая плечами. — Наверное, завалился куда-нибудь за кровать. — Может, его кто из этой банды стащил? — слишком прямо вопрошает Рёук, недовольно покосившись на устроившегося на подлокотнике дивана Кюхёна. — Я бы не удивился. — Да нет. С чего бы его кому-то красть, — возражает Хёк, покачав головой. — Да и Донхэ не шутил, что не позволит никому шариться в чужих вещах. Наверное, я просто куда-то его убрал — и забыл об этом. Просто… если вдруг где-то увидишь этот дневник — дай мне знать, хорошо? У него такая тёмно-синяя обложка. — Понял. Скажу, если увижу, — вздыхает Рёук, скрестив руки на груди. — Но что-то ты опять темнишь, «Ынхёк». Если ты допускаешь, что кто-то мог украсть этот дневник… — Просто я думаю, что куда-то его засунул — и забыл, куда, — повторяет Хёкджэ, поморщившись — теперь, когда Рёук озвучил его собственные подозрения, Хёку кажется, что он действительно слишком переволновался из-за этого дневника. — В последнее время мне приходится беспокоиться о многих вещах, так что я уже и в себе не уверен… — Действительно. Прости. Я просто беспокоюсь, — признаётся друг, негромко вздохнув. — Конечно, я скажу, если увижу этот дневник. Не волнуйся об этом. Вообще, какие у вас планы на завтра? — Чонсу сказал, что нам нужно будет всем вместе отправиться в салон, — вспоминает Хёк, недовольно поёжившись. — Опять перекрашивать в разные цвета будут. — Выше нос. Ынхёк, которого все знают, в восторге от подобных смен имиджа, — Рёук явно пытается приободрить друга, легко похлопав ладонью по его плечу. — Да и у тебя корни уже отросли, так что всё к лучшему. Не в таком же виде на сцене появляться, правильно? — Ну, в чём-то ты прав, — соглашается Хёкджэ, ничуть не удивляясь тому, что друг всегда может найти нужные слова. — «Несмотря на то, что ребята так старались помочь «Ынхёку» прийти в себя, мне так не хватало поддержки Рёука…» — думает Хёк, вернувшись в комнату и стараясь как можно неприметнее заниматься поиском дневника. Парень не хотел поднимать вопрос с дневником перед ребятами, ведь тогда может случиться так, что к поиску подключится неугомонный Кюхён, а если этот проныра добудет дневник Ынхёка, проблем от этого может стать даже больше. Только когда Донхэ наконец вернулся с массажа и поужинал, Хёкджэ решился осторожно поинтересоваться, когда они остались в комнате вдвоём: — Скажи, Донхэ… а ты случайно никуда не перекладывал… мой дневник? — Твой дневник? — устало потянувшись, сидя на своей постели, Донхэ даже озадаченно замер на месте, обдумывая услышанное. — Вроде нет, я его не видел. А у Рёука ты не спрашивал? Может, он делал уборку? — Нет, Рёук вообще сюда без нас не заходит, — вздыхает Хёк, покачав головой. — Наверное, я куда-то убрал его в спешке, пока мы собирались на репетицию — и теперь не могу его найти. Не бери в голову, я его найду потом. — Не удивлюсь, если всё-таки Кюхён не сдержал своё любопытство, — поводя плечами, лидер группы хмурится, явно настроившись поднять этот вопрос утром. — Я поговорю с ребятами. Я не раз им говорил, что нельзя шариться в чужих вещах. — Донхэ, я не думаю, что кто-то шарился в моих вещах, — возражает Хёкджэ, подходя ближе и присаживаясь рядом с Донхэ. — Здесь… хранится много вещей, которые заинтересовали бы ребят намного больше, чем дневник, в котором нет ни паролей, ни номеров. Но всё остальное на месте. Я просто куда-то его переложил — вот и всё. Не говори ребятам, ладно? Просто… если увидишь дневник с тёмно-синей обложкой… — Если увижу — то сразу же верну его тебе, — обещает Донхэ, аккуратно приобнимая Хёка за плечи, отчего «барабанщику» даже становится теплее. От рук лидера группы так будто так и исходит приятное, согревающее тепло — может, помог массаж, который разогревает задубевшие мышцы, а, может, всё дело в ужине и горячем чае, после которого тоже становится очень тепло. — «С Донхэ всегда тепло», — подмечает Хёкджэ, чувствуя, как беспокойство понемногу отступает. — «Я найду твой дневник, Ынхёк, и буду с ним более аккуратен, я обещаю». — И… я обещаю, что если увижу твой дневник, то не буду его читать — и ребятам не позволю, — мягко добавляет Донхэ, касаясь щекой виска Хёка. — Не волнуйся об этом, хорошо? Каждый имеет право на свои тайны, так что и твои тайны должны быть сохранены, если ты сам не захочешь их открыть. Мы найдём твой дневник. Но, несмотря на то, что Хёкджэ стал немного спокойнее относиться к тому, что дневник Ынхёка куда-то задевался, думать о нём парень не перестаёт. — «Куда я мог его случайно убрать? Или, может, я его уронил куда-то?» — предполагает Хёк и на следующий день, подумывая о том, чтобы попросить Донхэ помочь отодвинуть мебель от стен и поискать дневник там, около плинтусов. — «Рёук один точно не справится с этим, так что хорошо, что я его не попросил поискать дневник самостоятельно…» — думает Хёкджэ, сидя в парикмахерском кресле — с самого утра Ёнун отвёз их всех в уже знакомый парню салон, так что на работу сотрудников Хёк не отвлекается. Привыкнув за это время, что эти люди знают своё дело, Хёкджэ доверчиво поглядывает на то, как сотрудник активно замешивает какую-то смесь в специальной мисочке и подходит к нему с чем-то в руках, похожем на множество кусков фольги. — «А фольга-то ему зачем?» — хочет спросить Хёк, но не решается — он сам использовал фольгу разве что при запекании, и то в редких случаях, чаще пользуясь всё-таки специальным пергаментом. Но Ынхёк, которого часто красили в разные цвета, наверняка разбирался в подобных деталях окрашивания, чтобы сейчас «Ынхёк» задавал вопросы и снова выдавал «свои провалы в памяти». — Начнём с затылка. Наклони немного голову, — просит мастер и, подчинившись, Хёк позволяет повернуть своё кресло и опускает голову, краем глаза замечая, как Кюхён чуть ли не подпрыгивает в своём кресле, зачем-то пихая Хичоля рукой в плечо. — «И что они опять не поделили?» — Хёкджэ понимает, что пока мастер не нанесёт смесь, он не сможет сам разрешить какую-то неведомую ему ситуацию, и остаётся надеяться, что Донхэ заметит происходящее и сможет разобраться, пока всё не переросло в новый скандал. Но чего Хёк не ожидал, так это того, что, нечленораздельно выругавшись, Хичоль, отпихивая своего мастера, практически мчится в его сторону, с удивительной прытью, которая ранее была ему несвойственна. — Вы обалдели тут все?! — рявкает старший мембер, отталкивая мастера от Хёкджэ и только чудом не опрокинув мисочку с составом. — Убить его, что ли, хотите?! — Что?.. — вздрогнув от неожиданности, Хёк выпрямляется, испуганно посмотрев на Хичоля, не понимая, почему тот так злится. Старший мембер чуть ли за рабочий фартук не хватает мастера, пытаясь с силой его встряхнуть, и цедит сквозь стиснутые зубы: — Ему же нельзя обесцвечиваться, балбес! Вам мало прошлого раза было?! У него тогда голова полмесяца заживала! — Обесцвечиваться… — повторяет Хёкджэ, похолодев: он совсем забыл, что Ынхёк говорил ему — не позволять обесцвечивать волосы, так как это будет очень больно. — «Так фольга была нужна для обесцвечивания?» — догадывается Хёк, нервно задышав — он пытается подавить назревающую панику, когда понимает, что именно чуть было не произошло. — «Как хорошо, что ребята заметили… А если бы им вздумалось обесцвечивать меня перед пресс-конференцией? Я же тогда совсем не контролировал ситуацию…» — А ты, дурака кусок, совсем уже последние мозги отбил? — рычит Хичоль, обернувшись на застывшего в кресле Хёкджэ и сердито оглядев его. — На минуту нельзя одного оставить! — Я просто… — забормотал Хёк, нервно сглотнув: с его стороны было действительно глупо не проконтролировать этот момент. — «Ынхёк же специально уточнил это для меня… а я опять пропустил всё мимо ушей…» — с грустью думает Хёкджэ, замолкая и с силой поджимая губы, чтобы не шмыгнуть носом — за всё это время парни так боялись повышать при нём голос, что любые крики в общежитии, которые Хёк помнит, всегда заканчивались каким-то серьёзным скандалом, что и так не слишком помогало восстановлению «Ынхёка». — «И теперь Хичоль снова злится из-за моей ошибки…» — Ынхёк, это мы не доглядели, прости, пожалуйста, — заголосил Сонмин, подбегая ближе и лихорадочно перебирая какие-то листки бумаг. — После того, что произошло в последнее время, мы совсем забыли о твоей особенности… Конечно, тебе категорически нельзя обесцвечиваться… — Вы что, первый день здесь работаете и не знаете об особенностях Ынхёка? — тяжёлым, не предвещающим ничего хорошего тоном уточняет Донхэ, подходя ближе. — Как о таком можно забыть?! — Ну этот придурок же забыл, — сердится Хичоль, качнув головой в сторону съёжившегося Хёкджэ. — И живо убери этот смиренный взгляд, а то я за себя не отвечаю. Позволить заново обесцветить свою голову после ожогов — это же насколько безмозглым надо быть?! И Хёк к своему сожалению понимает, что Хичоль прав — о таком парню следовало помнить, особенно если учесть, что это был один из последних советов, которые Ынхёк давал ему. — «Ынхёк сказал, что это будет очень больно, но Хичоль так переполошился, что, наверное, ситуация была даже страшнее, чем он говорил», — предполагает Хёкджэ: до этой идеи с подменой Ынхёк не говорил брату о том, что от покраски волос он пострадал. — «Об этом и фанаты не знали, значит, на съёмках альбома Ынхёк как-то это скрыл и на камеру ожоги не попали…» И также Хёкджэ понимает, что, к его сожалению, Ынхёк бы не стал рассказывать ему об этом без крайней необходимости. — «С обесцвеченными волосами он ходил на съёмках четвёртого альбома, а приехал Ынхёк ко мне в пекарню уже после тура в Америке, значит, ожоги уже могли зажить…» — предполагает Хёк, нервно выдохнув. — «Но я бы хотел, чтобы он рассказал мне об этом. Даже если я ничего не смог бы сделать, я бы поддержал его или нашёл бы рецепты заживляющих лосьонов, которые он мог бы утвердить на осмотре врача…» — Хичоль, — лидер группы с сочувствием смотрит на молчащего Хёка и кладёт руку на плечо недовольного старшего мембера. — Пожалуйста, успокойся. Ты молодец, что вовремя вмешался и Ынхёк не пострадал. Мы сейчас решим этот вопрос. — Но почему сам Ынхёк об этом не напомнил? — уточняет мастер, нерешительно покосившись на Хёкджэ. — Это хорошо, что я не успел нанести состав, но… — Мы красим волосы только в этом салоне. Уж такое вы могли бы запомнить и сами, — неожиданно подаёт голос Чонун, как будто только проснувшись. — Как будто вы не знаете, что Ынхёк только недавно завершил траур. Может, ему и процент окислителя отслеживать самостоятельно? — Чонун прав. Если бы Ынхёка снова обесцветили до ожогов — Чонсу бы руководство прибило, — добавляет Кюхён, пока его мастер отходит в сторону. — А уж что он бы с вами всеми тут сделал — лучше не представлять. — Оставьте Ынхёка в покое, — предлагает Донхэ, задумчиво глядя на Хёкджэ, не решающегося вымолвить ни слова. — Раз состав уже разведён — обесцветьте меня. Последние пару лет меня только стригли, так что натуральный цвет обесцветить будет гораздо проще. — А Ынхёку можете чёрный бахнуть, — советует Кюхён из своего кресла, с любопытством выглядывая из-за плеча суетящегося мастера. — Хватит с него уже мелирования, да и рыжий фанатам точно поднадоел. Ещё и вымывать рыжину не один день придётся. — Но указания от агентства были совсем другие… — замялся мастер, хоть и убирая при этом в сторону и состав, и фольгу, что порадовало Хёка. — Нужно связаться с вашим менеджером. — Я уже ему звоню, — отзывается Сонмин, прижимая трубку к уху и слушая гудки, при этом нервно переступая с ноги на ногу. — Сейчас всё решим. Но Ынхёка мы обесцвечивать не будем однозначно. — Отойдём в сторону, чтобы не мешать другим, — предлагает Донхэ, мрачно глядя на поёжившегося мастера. — И Сонмин, поставишь на громкую связь. Мне тоже есть, что сказать Чонсу-хёну. — Донхэ, только не горячись… — пытается пискнуть Хёкджэ, приподнимаясь в кресле, но тяжёлая рука Хичоля практически прижимает его, заставляя оставаться на месте. Беспомощно вздохнув, Хёк лишь видит, как Донхэ с явной неохотой кивает ему, услышав просьбу «барабанщика», а затем мастер, помощник менеджера и лидер группы отходят в сторону, чтобы решить возникшую проблему незамедлительно. — Какой же ты дурак, а, — ворчит Хичоль, снизив тон голоса и наклонившись ближе к нервно дышащему Хёкджэ. — А завтра ты им побрить себя налысо дашь «ради фанатов»? Ведёшь себя, как беспомощный ребёнок. А если бы Кюхён не заметил, что тебя тут прибить пытаются?! — Прости, Хичоль, — бормочет Хёк, надеясь, что специальная накидка скрывает то, как дрожат его руки. — Я… просто задумался. Я опять создаю проблемы… — Ладно. Хорошо, что этот идиот не успел нанести тебе состав, — вздыхает старший мембер, легко взъерошив волосы Хёкджэ, раз они пока не тронуты ни обесцвечивающим составом, ни краской. — Всё в порядке, в обиду тебя не дадим. Но будь повнимательнее. Они же опять тебе кожу головы сожгут. — Ты прав, — соглашается Хёк, опустив голову и рассматривая накидку. — Скажи, а… сильно тогда… моя голова… — Могло быть и хуже, — поясняет Хичоль, явно смягчившись после того, как опасность миновала. — Ты вовремя сказал о сильном зуде, так что состав успели смыть до появления крупных волдырей. Но пришлось сразу же сделать охлаждающую повязку и показать тебя доктору Кан. Ты тогда в общежитии жил, чтобы я мог наносить тебе мазь на кожу головы несколько раз в день — лечь в больницу ты отказался категорически. На съёмках альбома и на выступлениях, конечно, тебе кое-как маскировали покрасневшую кожу, но в основном ты сидел в комнате и практически не выходил, чтобы фанатам не попасться. Донхэ тогда чуть на стенку не полез, бедолага. — Правда? Донхэ так расстроился? — бормочет Хёкджэ, любопытно посмотрев на старшего мембера: в его представлении Донхэ наверняка переживал из-за того, что он не смог предотвратить это происшествие и его мембер пострадал, хоть лидер группы и не смог бы ничего сделать, ведь о чувствительности кожи головы Ынхёк скорее всего к тому моменту ещё не знал и сам. Но, коротко хохотнув, Хичоль добавляет, оперевшись рукой о кресло Хёка: — Ну, расстроился то да, это в его стиле. Они тогда с Чонсу из-за этого сцепились, что промоушен не отложили, чтобы дать тебе поправиться. Но раз вы с Донхэ пересекались гораздо чаще обычного — ты его быстро до невроза довёл. Он ведь даже приструнить тебя не мог — мы понимали, что у тебя ужасно болела и чесалась голова, потому ты и срывался на всех. Мелкому приходилось чуть ли рот не зажимать, чтобы не провоцировать тебя лишний раз. Кстати, я так понимаю, ты не рассказывал это брату, да? — Брату? — даже икнув от неожиданности, Хёкджэ нервно чешет затылок — в такой ситуации для него оказалось крайне странным то, что Хичоль вспомнил про «брата Ынхёка». — Ну… нет. Он только знал, что обесцвечивать волосы… было очень больно — и всё. Наверное, я просто… не хотел его волновать. А почему ты про него вспомнил? — Да просто это как раз в твоём стиле — ни на что не жалуешься и никому не говоришь, что тебе больно, — Хичоль покачивает головой, многозначительно усмехнувшись каким-то своим собственным мыслям. — Ладно. Сейчас Донхэ там всё порешает, не переживай. И хотел бы Хёкджэ не переживать, как и советует ему Хичоль, но весь этот ажиотаж, который образовался из-за того, что мастер совсем забыл об особенностях «Ынхёка», наводит Хёка на одну, пугающую его мысль. И Хёк не может озвучить её вслух, чтобы развеять свои подозрения: парни скорее всего тут же примутся переубеждать его, да и говорить такое при других мастерах не только невежливо, но и даже опасно, если предположение Хёкджэ верно. Мастер возвращается и сообщает, что по согласованию с менеджером обесцвечивать волосы будут Донхэ, что станет для лидера группы совершенно новым опытом, а «Ынхёка» покрасят в смольно-чёрный, что только подчеркнёт серьёзность текущей ситуации, и только после этого Хичоль решается вернуться к своему креслу, убедившись, что всё разрешилось благополучно. Но, несмотря на то, что дрожать от стресса Хёкджэ перестаёт, пугающая его мысль так и продолжает назойливо стучать в голове: — «А что, если Ынхёка убил кто-то из стаффа?..»***
— Ого, — присвистнул Хичоль, со взглядом эксперта оценивая получившийся результат. — Слушай, а чего мы раньше тебя на такое не уломали? — Впервые в жизни согласен с Хичолем, — своё слово вставляет Кюхён, которому слегка подрезали его отросшие пряди, оформили длинную чёлку и превратили его тёмно-каштановый цвет волос в практически карамельный, отчего макнэ выглядит ещё моложе прежнего. — А вот твою шевелюру жалко. Обкорнали всего. — Фигня. Волосы не ноги — отрастут, — отмахивается Хичоль, не придавая этому слишком большое значение, что кажется удивительным: его гордость, густые чёрные волосы, которые немного отросли с прошлой стрижки, мастер подрезал ещё короче, снова подчеркнув чёлку, которая было потеряла свою форму. Хотя при этом макнэ пробурчал себе под нос что-то на тему того, что «мастера просто задолбались укладывать эту чернявую Рапунцель», но эта шутка осталась без внимания, так как все продолжали с интересом таращиться на лидера группы. На Донхэ с искренним любопытством поглядывал даже Йесон, на голове которого сделали некую «химию», которую Хёкджэ бы скорее назвал «физикой» — какими-то специальными составами и механическим воздействием гитаристу визуально приподняли причёску, подкрутив его волосы, и теперь эти мягкие «волны» хаотично торчат в разные стороны, отчего вид Чонуна кажется каким-то взъерошенным. — Ну… кажется, вышло действительно неплохо, — признаёт Донхэ, задумчиво изучая свой новый образ в большом зеркале. — Но непривычно видеть себя таким. А ты что скажешь, Ынхёк? — Я… — тихо выдыхает Хёкджэ, таращась на лидера группы, как олень, вышедший на дорогу и увидевший в темноте свет фар приближающегося автомобиля: Донхэ обесцветили большую часть волос до бело-русого цвета, сделали длинную чёлку, на макушке волосы подстригли гораздо короче, а виски и вовсе сбрили, отчего корни волос под «белоснежными» в пробритых местах выглядят приятно-рыжими, что хорошо сочетается с бронзовой кожей лидера группы и его глубоким взглядом шоколадных глаз. — Я… вау… просто вау… — Так, понятно. Ынхёк в нокауте, — посмеивается Хичоль, сильно хлопнув Хёкджэ ладонью по плечу. — Ну, что, едем домой, чернушка? Тебе свой-то цвет волос нравится? — А? Что? — вздрогнув, Хёкджэ заставляет себя отвернуться от любопытно поглядывающего на него Донхэ и переводит взгляд на Хичоля, не понимая, почему тот чуть ли не хохочет во весь голос. — Ну… вроде неплохо. Наверное, так я выгляжу серьёзнее. — Ты выглядишь взрослее — и сейчас это вполне уместно. Так тебя скорее воспримут всерьёз, — мягко добавляет Донхэ, наблюдая за тем, как, нерешительно кивнув, Хёк подходит к зеркалу, изучая свой новый образ. — Кюхён предложил отличный вариант. Я уверен, что фанатам понравится. Снова кивнув, Хёкджэ поворачивает голову то влево, то вправо, рассматривая своё отражение в зеркале. — «Не своё», — поправляет себя Хёк, так как сам для себя он бы никогда не выбрал такой цвет — и вообще без спонтанной идеи брата не стал бы окрашивать свои волосы. — «Не своё, но ещё и не Ынхёка. А вот завтра на меня будет смотреть Ынхёк…» И Хёк вполне трезво оценивает разницу во внешности между собой, никому неизвестным братом-близнецом, и Ынхёком, ярким и уверенным в себе артистом. «Ынхёк» в зеркале действительно выглядит немного взрослее, немного серьёзнее, словно… — «Словно он уже готов сам открыть миру, что потеря брата тяжело сказалась на нём», — думает Хёкджэ, присматриваясь к новой причёске — несмотря на то, что после покраски мастер то и дело щёлкал ножницами, парню кажется, что его волосы практически не подрезали, он так и остался пушистым, с прямой и ровной чёлкой, только вместо вымывающегося рыжего цвета на волосах теперь глубокий чёрный оттенок. Единственное, что сейчас выдаёт Хёку то, что в отражении «ещё не Ынхёк» — это отсутствие подводки на глазах, так как красить глаза перед салоном, где после покраски смывают лишнюю краску с волос, казалось неразумным. И Хёкджэ к своему удивлению замечает, что под его глазами образовались тёмные синяки, что на светлой коже выглядит особенно пронзительно — наверняка это произошло из-за сломанного распорядка дня и стресса, если вспомнить, сколько ночей Хёк не спал и сколько слёз выплакал, — но из-за этого человек в отражении кажется не уверенным, а каким-то замученным и потерянным, совершенно не понимающим, что он делает и для чего. — «Но завтра визажисты сделают всё, чтобы скрыть эти изъяны — и никто, кроме меня и Рёука, не заметит подмены…» — думает Хёкджэ, в полном молчании сидя в фургоне, пока все они возвращаются в общежитие под контролем Ёнуна. Хёк даже не может отвлечься на довольно эффектный образ Донхэ, так как Сонмин с ними не поехал и Донхэ занял переднее сиденье, рядом с водителем, да и никто из парней не мешал «барабанщику» думать о своём, так как всех волновал предстоящий концерт — ещё одно испытание, с которым придётся столкнуться уже совсем скоро. — Вот это я понимаю — перемены, — присвистнул Рёук за ужином, оглядывая парней и с любопытством изучая их новые причёски. — Я вас с порога даже не узнал, особенно тебя, Ынхёк. — Да ладно тебе. Ынхёку идёт даже, — ворчит Кюхён, с аппетитом уплетая кимчи вместе с рисом и тушёными кусочками мяса. — Хоть уже не таким диким выглядит. — Зато ты теперь у нас полноправная плюшевая милота, — тут же огрызается Хичоль, постучав палочками по краю опустевшей тарелки. — Только ободочка с ушками не хватает. — Ну, будет вам, — вздыхает Хёкджэ, покачав головой. — Я и сам себя в зеркале сперва не узнал, так что удивление Рёука вполне понятно. — И вообще — у нас теперь главный солист внимание на сцене будет привлекать, так что мне можно особо не стараться, — Хичоль косится на Хёка, но ворчать перестаёт, ловко перенаправив ход разговора на лидера группы. — Станет новой сенсацией. Верно я говорю, Донхэ? — А? Ну… да, наверное, — Донхэ не выглядит слишком довольным услышанным, и Хёкджэ это настораживает: чуть поводя плечами, лидер группы слишком задумчиво смотрит на ребят, явно размышляя о том же последние минуты. — Всё к лучшему. Давление на Ынхёка будет меньше. — На этот концерт вижуалом у нас станешь ты, — посмеивается Хичоль, с интересом наблюдая за Донхэ. — Сменишь Ынхёка разок. — «Точно. Ынхёк и Хичоль же считаются вижуалами…» — запоздало припоминает Хёкджэ, беспокойно глянув на Донхэ. Помимо распределения ролей, исходя из количества партий, и возрастного распределения, у артистов существовали ещё и роли, связанные с взаимодействием с аудиторией. Но из-за последних событий, точнее даже будет сказать «из-за неспособности Ынхёка справиться с ситуацией», приходится вновь вводить некие корректировки в привычный для ребят уклад. Донхэ, как лидер группы, безоговорочно был признан «лицом группы» — самым известным участником группы, которому всегда давали больше всего экранного времени. Донхэ доверялись все официальные заявления, благодарственные речи, он первым начинал приветствовать фанатов со сцены, и ему несколько раз устраивали одиночные интервью с журналистами. Вдобавок, как лирик и ведущий вокалист, Донхэ получал больше всего времени в музыкальных клипах, но, судя по наблюдениям Хёкджэ, ревности и конкуренции у ребят в этом вопросе нет и не было никогда, так как даже саб-вокалисты и отсутствующий в американском промоушене Хичоль в клипах получали достаточно экранного времени, и режиссёры и команда монтажа явно не хотели никого «обделить». Ынхёк и Хичоль же, как лучшие друзья, что не скрывалось от фанатов, дружно присвоили себе звание «вижуалов». Об их исключительных чертах внешности писали многие журналисты и критики, они занимали высокие позиции в чартах и рейтингах внешности. В Хичоле аудитория всегда ценила его умение сочетать в себе и мужественность, и эту кошачью грацию и гибкость, которые добавляли ему теплоту женственных черт. Ынхёк же, как главный маньяк по части тренажёрного зала, никогда не стеснялся «светить» своим телом перед камерами, позволял стилистам устроить на его голове и теле самые безумные образы, какие только возможно, и, как и Хичоль, старательно следил за своей внешностью, самостоятельно мог сделать себе вполне эффектный макияж, и тщательно ухаживал за своей кожей, когда этот макияж наконец смывался. Ынхёк и Хичоль отлично разбирались в моде, легко задавали новые тренды, а любые модные новинки, даже, казалось бы, сомнительные на первый взгляд, тут же раскупались фанатами, как только кто-то из них появлялся перед камерами, надев эту вещь. Кюхён, гордо нося на груди невидимый орден с названием «самый шебутной макнэ», конечно, перед камерами немного сдерживал свой капризный характер, но в целом и вёл себя, как следует самому младшему участнику группы — проказничал без перегибов, довольно беззаботно скакал вокруг старших, показательно позволял себя кормить на всяких мероприятиях и доверчиво заглядывал мемберам в глаза, чем приводил фанатов в безграничное умиление и обожание. Йесону же первое время такой «особый» статус не нашёлся, но однажды Ынхёк то ли специально, то ли действительно случайно перед камерой назвал Чонуна «инопланетянином», и в фандоме это звание как-то быстро прижилось, так как порой странное поведение гитариста было не скрыть даже перед камерами, и в этом и был особый шарм Йесона. Более того, через год уже фанаты других групп принялись старательно искать среди артистов таких же «странных» участников, чтобы пополнять список «инопланетянинов», так как обожателей такого необычного статуса становилось всё больше. В официальных заявлениях, конечно, этот статус Йесона не упоминался, но даже в широкоизвестных журналах его называли «инопланетянином» вполне уверенно и не имея цели как-то обидеть этим артиста. И Хёкджэ должен был понимать, что с такой эффектной сменой образа Донхэ, который и так стоит ближе к краю сцены как главный солист, привлечёт к себе гораздо больше внимания, чем прежде, но Хёк без подсказки Хичоля даже не догадался, что вижуалом на этом концерте действительно станет лидер группы и подобная роль для него непривычна. — «Его будут фотографировать даже чаще, чем обычно фотографируют Ынхёка, так как в тёмном зале с такой причёской я вполне смогу спрятаться…» — думает Хёк, не зная, какое из переполняющих его чувств выбрать: сочувствие, сопереживание или взволнованный трепет в ожидании красочных фотографий Донхэ, которые можно будет сохранить себе и потом, чем бы ни окончилось всё это безумие, пересматривать их в одиночестве. Но с Донхэ об этом определённо стоит поговорить, и Хёкджэ решает сделать это немного позже, наедине. Пока ему приходится то и дело отвлекаться от ужина и одёргивать Рёука от его неожиданно спонтанных желаний потрогать вихры Йесона. — Ну как ты? — тихо интересуется Хёкджэ, когда Донхэ возвращается в их комнату и, прикрыв за собой дверь, проходит к шкафу, чтобы достать оттуда чистые вещи и полотенце. Хёк помнит, что им запретили сегодня мыть головы, чтобы завтра укладочные средства легли на волосы гораздо лучше, но скорее всего лидер группы хочет просто принять душ, а голову он постарается поберечь от попадания воды на волосы. И, найдя то, что ему нужно, Донхэ вздыхает и закрывает дверцу шкафа, повернувшись и оперевшись на неё спиной: — Скорее, это я должен был у тебя спросить. Ты был так напуган в салоне… — Я просто задумался и растерялся, — признаётся Хёкджэ, поморщившись: говорить Донхэ о том, что он «забыл», как ему может быть больно обесцвечивать волосы, не хотелось. — Хорошо, что Хичоль вовремя заметил, что мне пытаются сделать. Сейчас я не беспокоюсь об этом, ведь всё обошлось и концерт меня волнует гораздо больше. Да и теперь вряд ли кто захочет попытаться обесцветить мои волосы. — Да, Хичоль снова оказался гораздо ответственнее меня, — вздыхает Донхэ, покачав головой. — Я должен был заметить, какой состав тебе хотят нанести. Прости, Ынхёк. Я так привык, что мастера обычно знают своё дело, что совершенно зря доверился им — и ты чуть было не пострадал. — Донхэ, ты ни в чём не виноват, — добавляет Хёк, вставая с кровати и подходя ближе к нервничающему лидеру группы, нерешительно коснувшись пальцами его щеки. — Всё в порядке. И это же не единственное, что тебя беспокоит, правда? — Я опять стал настолько прозрачен? — печально усмехается Донхэ, но от прикосновения не отодвигается и, наоборот, накрывает руку Хёкджэ своей, плотнее прижимая её к своей щеке. — Просто от слов Хичоля я понял, что ко мне действительно будет привлечено гораздо больше внимания, чем прежде. Но это всё не важно, Ынхёк. Главное, чтобы ты чувствовал себя комфортно, а я постараюсь подстроиться под новую для себя роль. — Не говори так, — возражает Хёкджэ, внимательно наблюдая за Донхэ: такой же мальчишка, как и все они, но в его глазах отражается столько тяжести и пережитого опыта, что, по мнению Хёка, морально лидер группы прожил за одну жизнь разом несколько. — Этот концерт будет испытанием не только для меня, но и для каждого из вас. Тебе ещё и непривычно от своего нового образа, так что в твоём волнении нет ничего постыдного. Не думай, что ты не имеешь права на собственные тревоги в такой ситуации, ладно? — И опять ты умудрился залезть ко мне в душу, — констатирует факт Донхэ, но уголки его губ чуть дрогнули, выдавая слабую улыбку, что немного успокаивает Хёкджэ — лидер группы не злится на то, что «Ынхёк» опять лезет туда, куда не следует, в личные мысли и чувства Донхэ. — На самом деле, я скорее стараюсь думать о том, что… раз вам всем так понравилась моя новая причёска, то и фанаты оценят. Всё-таки вы с Хичолем разбираетесь в моде лучше любого из нас. — Фанаты будут в восторге, — практически шепчет Хёкджэ, широко улыбнувшись и снова восторженно оглядев новый образ Донхэ. — Даже не сомневайся. Все стены в комнатах фанатов будут увешаны твоими фотографиями. Ты… ты и так был очень красивым, Донхэ, но этот цвет… Ты выглядишь потрясающе. Тебя не просто будут любить — тебя будут хотеть, Донхэ. — Звучит слишком сказочно. Обычно фанаты хотят именно тебя, — тихо отвечает Донхэ, улыбнувшись шире. — И чёрный цвет на твоих волосах мало, что изменил. Да, ты стал немного серьёзнее, но зато теперь ты выглядишь не как безумный парень, а… как молодой мужчина. И это… притягивает взгляд, и… Но договорить Донхэ не успевает: плохо контролируя себя и свои желания и мысли, Хёкджэ неожиданно для себя обвивает руками плечи лидера группы и удивительно смело впивается поцелуем в его губы. Сдавленно ахнув от неожиданности, Донхэ даже роняет вещи, которые он держал в одной руке, на пол, но следом он крепко прижимает Хёка за бёдра к себе, мягко оглаживает пальцами бока и пробирается тёплыми пальцами под свитер Хёкджэ, оглаживая обнажённую поясницу. Хёку кажется, что он совершенно растворяется в этом поцелуе: он совсем забывает, что дверь не закрыта, совсем забывает обо всех своих обещаниях не заходить слишком далеко. Этот образ Донхэ настолько запал ему в душу, что огонь, казалось, уже давно потухший в сердце Хёкджэ, сейчас пылает ярким пламенем и жжёт изнутри, заставляет делать хоть что-то, чтобы выпустить этот огонь на свободу. Ещё и прикосновения Донхэ настолько тёплые и осторожные, но при этом такие жадные, что контролировать себя и сдерживаться попросту невозможно. — Донхэ… — сдавленно стонет Хёк, когда лидер группы не выдерживает и резко разворачивает их обоих, практически прижимая «барабанщика» к дверце шкафа и напористо углубляя поцелуй, при этом продолжая мягко обнимать его и прикасаться к худенькому телу своими тёплыми руками. Хёкджэ бездумно касается руками плеч и груди Донхэ, неловко водит пальцами по телу через ткань чёрной футболки, и она его невероятно раздражает сейчас — хочется избавиться от неё, прикоснуться к этому прекрасному телу в полной мере, не сковывать себя этими дурацкими тряпками. Он нервно тянет за ткань пальцами, уцепившись за неё как сумасшедший, и слегка дёргает футболку вверх, требовательно простонав: — Сними её… Сними… Замерев на мгновения, Донхэ чуть отстраняется, явно пытаясь осмыслить услышанное и глядя на Хёкджэ безумным, как будто опьяневшим взглядом. Мелко кивнув, он практически сдирает футболку через голову, отшвырнув её куда-то в сторону, и Хёкджэ, не скрывая своего восторга, оглаживает эти немного сгорбленные плечи, сжимает эти сильные бицепсы, когда Донхэ снова прижимается к нему, покрывая поцелуями шею. Хёку становится очень жарко, он хрипло дышит, обшаривая руками широкую спину, и невольно подаётся ближе, случайно уперевшись коленом между ног Донхэ и чувствуя, что лидер группы возбуждён этой спонтанно возникшей близостью. Донхэ как будто пользуется этой возможностью и немного трётся пахом о колено Хёкджэ, дыша всё чаще и громче, страстно целуя его губы снова и снова. Хёк впутывает пальцы в эти обесцвеченные волосы, и чуть надавливает на затылок Донхэ, приглашая его быть немного настойчивее — одна мысль о том, что этот парень сейчас так близко, так ласково прикасается к нему и хочет большего, лихорадит Хёкджэ, приглушая настойчивый голос ноющей совести. Он спускает руки ниже, мягко сжимает плечи Донхэ, опасаясь сдавить сильнее, помня о его боли в мышцах, и плотнее прижимается к нему, запрокинув голову и открывая больше доступа к шее, к довольно чувствительному кадыку, который Донхэ целует очень бережно, не решаясь сильно надавить губами. Тихо простонав и задрожав от накатывающего удовольствия, Хёкджэ прижимается к разгорячённому телу Донхэ ещё плотнее, чтобы чувствовать жар, исходящий от этого мускулистого парня, и слышит, как, нежно поцеловав его за ухом, Донхэ тихо шепчет: — Ты сводишь меня с ума, Ынхёк… — «Ынхёк», — имя брата с силой ударяет по ушам Хёкджэ, напоминая о том, какую страшную ложь он продолжает хранить всё это время. — «Он любит не тебя, а Ынхёка. Что же ты делаешь?» Хёка снова трясёт, но в этот раз не от удовольствия — ему одновременно становится очень больно, стыдно и страшно, прикосновения Донхэ уже не кажутся тёплыми, а обжигающими, как будто Хёкджэ провалился в пучину Ада, в который он не верит, но о котором наслышан из мифов, легенд и различных верований. Хёку кажется, что его судят за ложь, и те согревающие прикосновения Донхэ, в которых он так нуждался, сейчас жгут его за каждый день, каждый час, каждую минуту, пропитанную его ложью. Хёкджэ практически ощущает, как под подушечками пальцев лидера группы на его теле остаются ожоги — клеймо, которым метят преступников. — «Это всё принадлежит Ынхёку. Не тебе». — Ынхёк? — голос Донхэ становится громче, и Хёкджэ перепуганно отталкивает парня от себя. Нервно дыша, он в ужасе смотрит на взволнованного лидера группы, на то, как тот шумно дышит, разгорячённый, беспокойный, не понимающий, что случилось, — и Хёк уверен, что он больше так не может. — «Из-за меня тебя больше нет, Ынхёк, так как я могу после этого…» — Прости… — бормочет Хёкджэ, виновато сгорбившись и, пошатываясь, практически обегает обомлевшего Донхэ, с ногами забираясь на постель Ынхёка и вжимаясь в стену спиной, чувствуя, как его лихорадит. — Прости, я не могу… Я не могу… — Всё в порядке, — нерешительно вздыхает Донхэ и, одёрнув на себе штаны, чтобы поправить вполне очевидно торчащий возбуждённый член, он быстро подбирает вещи и натягивает на себя футболку. Только после того, как парень оделся, он решается осторожно присесть рядом, не прикасаясь к Хёку, но взволнованно оглядывая его, не зная, что предпринять: — Тебе снова нехорошо. Это очередной приступ? Хочешь, я принесу попить? Примешь свои лекарства… — Нет… нет, это не приступ, — сипит Хёк, поджимая губы, чтобы не расплакаться между фразами — ему безумно стыдно перед Донхэ, что он сам не сдержался и довёл ситуацию до такого, а потом снова трусливо сбежал, вспомнив о том, что не имеет прав здесь ни на что и ни на кого. — Я просто… я не готов к этому сейчас. Прости… — Я не злюсь на тебя, — возражает Донхэ, медленно протянув руку ближе к Хёкджэ, и, когда тот не отшатывается от него в ужасе, лидер группы осторожно касается пальцами колена Хёка. — Всё хорошо. Я всё понимаю. Ты молодец, что вовремя остановился сам. Тебе не за что винить себя. — Я… я не знаю, что на меня нашло, — признаётся Хёкджэ, зажмурившись, чтобы не закричать, когда прикосновение Донхэ снова начнёт жечь его изнутри, но этого не происходит — паника, перемешанная чувством вины и стыда, постепенно исчезает, оставляя Хёка одного с его горечью и проблемами, которые снова нужно как-то разрешить. — Прости меня, Донхэ. Я снова заставляю тебя волноваться и мучаю… — Всё не так, — добавляет Донхэ, убирая руку с колена Хёка и мягко погладив его по ладони, аккуратно обхватывая руку и чуть приподнимая её, чтобы бережно прикоснуться губами к подрагивающим от нервов пальцам. — Я обещал тебе, что буду рядом столько, сколько ты мне позволишь, помнишь? Ты сейчас о многом беспокоишься и переживаешь, тебе до сих пор тяжело, и при этом в тебе очень много мыслей и чувств, которые ты не позволял себе испытывать из-за горя, через которое тебе пришлось пройти. Я клянусь тебе, что не злюсь на тебя. Я могу чем-то помочь тебе сейчас, чтобы ты пришёл в себя? Может, мне уйти из комнаты? — Прости… — повторяет Хёкджэ, так как легче ему не становится — хочется упасть перед Донхэ на колени и каяться во всём своём обмане, во всей лжи, из-за которой лидер группы уверен, что с ним рядом Ынхёк, что именно Ынхёк любит его и находится с ним в отношениях. — Это было так глупо… Прости, пожалуйста… — Здесь нечего прощать, — мягко отвечает Донхэ, осторожно коснувшись рукой плеча Хёкджэ и неспешно потянув его от стены к себе, в тёплые объятия, от которых Хёка хотя бы перестаёт трясти от переживаний. — Но если тебе надо это услышать — я прощаю тебя. Я буду рядом с тобой, и я готов ждать столько, сколько тебе будет нужно, даже если на это тебе потребуются годы. Не вини себя, пожалуйста. Всё хорошо. Неловко кивнув, Хёк доверчиво прижимается к Донхэ, шумно выдыхая — он понимает, что прощение лидера группы не означает прощение за всю ложь «барабанщика», но ему всё равно немного становится легче. — «Он понимает, что я… я просто не могу…» — думает Хёкджэ, зажмурившись и понемногу восстанавливая своё сбитое дыхание глубокими вдохами и выдохами. — «Какой же он хороший…» — Знаешь, на самом деле, я даже счастлив, — тихо признаётся Донхэ, успокаивающе поглаживая Хёка по спине поверх свитера и даже аккуратно одёрнув ткань, чтобы случайно не коснуться пальцами поясницы «барабанщика» и не напугать его снова. — Конечно, ты меня сейчас немного напугал, но всё равно… — Почему ты счастлив? — сипло интересуется Хёк, не открывая глаз и не отстраняясь: ему кажется, что если приподнять голову и посмотреть на Донхэ, в его честные глаза, то Хёкджэ не выдержит и всё расскажет прямо здесь и прямо сейчас. Но лидер группы лишь мягко приглаживает густые чёрные волосы «барабанщика» и также тихо добавляет: — Потому что ты сейчас признался сам себе, что ты не только любишь меня. Ты хочешь меня — и вот поэтому я счастлив. — Да, но… — замялся Хёкджэ, вздохнув. — Я же… ты же понимаешь, что я не… — Я понимаю, что сейчас ты не готов к этому — и я уважаю это, — отвечает Донхэ, продолжая поглаживать Хёка по голове, и парень даже слышит по тону голоса, что лидер группы сейчас улыбается. — Но я готов ждать столько, сколько тебе будет нужно. И я надеюсь, что ты продолжишь спать со мной в одной постели, так как я не посмею начать то, к чему ты ещё не готов. И знать то, что ты действительно хочешь меня… Одна мысль об этом делает меня счастливым. — Да… наверное, я уже слишком привык спать с тобой. Одному мне ночевать теперь действительно неуютно. Но как же ты теперь… — Хёк немного отстраняется, не зная, как доходчиво указать на возбуждение Донхэ, которое скоро начнёт приносить ему дискомфорт от долгого ожидания. Но, задумчиво посмотрев на Хёкджэ, а потом вниз, Донхэ даже мягко смеётся, покачав головой, и негромко поясняет: — Приму холодный душ — вот и всё. Не волнуйся, я большой мальчик и умею решать проблемы такого рода. И поверь, твои чувства и желания — это не то, чего стоит стыдиться. Мы отыграем концерт — и ты сможешь спокойно разобраться со всем, что ты чувствуешь. — Боюсь, после концерта всё станет только сложнее, — возражает Хёкджэ, но от слов Донхэ ему действительно становится легко и спокойно — главное, что лидер группы не обиделся на то, как резко «Ынхёк» оттолкнул его, не справляясь со своими чувствами и ложью, которую он продолжает нести. И, переставая смеяться, Донхэ, продолжая приобнимать «барабанщика», тихо добавляет: — Я понимаю. И всё будет так, как хочешь ты. Я сделаю для этого всё. Но Хёкджэ, хоть он больше ничего не говорит, позволяя себе успокоиться в этих сильных и тёплых руках, не забывает — со всеми своими проблемами ему придётся справляться самому. — «И я не знаю, сможешь ли ты меня простить, Донхэ, за всю ту боль, которую я причиню вам всем, когда расскажу всю правду…»