Цветок и нож

«Чем глубже яма, в которую ты провалился, Тем сильнее ты станешь, когда выберешься из неё. Сейчас я — целое войско, И я только начал» © Smash into Pieces feat. Jay Smith — Boomerang

      С самого утра в общежитии началась полнейшая суматоха — спешно собираясь, парни носятся по квартире, то и дело натыкаясь друг на друга и на бедного, ничего не понимающего Рёука, которого разбудил хаотичный топот десяти ног, периодические ругательства и грохот посуды. Наверное, поэтому, сонный «друг брата Ынхёка», позёвывая, выпроваживает особо активных деятелей с кухни, недовольно буркнув при этом:       — Сделаю я вам завтрак, идите собираться.       И, хоть Донхэ и Чонуна таким образом ему удалось отправить собираться, пока Хичоль и Кюхён из-за спешки пытались разделить владение ванной комнатой и при этом не убить друг друга зубными щётками — Хёкджэ с кухни так и не ушёл. Немного отрешённо помогая Рёуку, Хёк ставит кастрюлю с водой на плиту, дожидаясь закипания, и, видимо, слишком тупо таращится на кастрюлю, что Рёук, не выдержав, усаживает его за стол и ставит перед парнем разделочную доску, на которую кладёт свежевымытые огурцы, продолжая ворчать при этом:       — От того, что ты таращишься на воду — она быстрее не закипит. Вот, огурчик лучше порежь. Пальцы-то себе не отрежешь? Не хочу, чтобы меня ваш менеджер прибил.       — Поверь, если я порежусь, ребята прибьют тебя быстрее, — неловко шутит Хёкджэ, но Рёук не реагирует на эту угрозу: насмешливо фыркнув, Рёук убирает чёлку со лба и протягивает Хёку нож, добавив:       — Пусть попробуют. И вообще, чего вы в такую рань подскочили? Концерт же вечером.       — Сперва мы едем в тренажёрный зал, чтобы мышцы даже через костюмы выглядели эффектно, — рассказывает Хёк, уже немного привыкший к такому распорядку, и послушно нарезает огурцы на кусочки. — Потом мы вернёмся сюда перекусить лёгким обедом и у нас будет немного свободного времени. А потом нас повезут в салон, там приведут наши лица и причёски в порядок — и потом уже мы поедем на концерт.       — Лёгкий обед, и чтобы был готов через пару часов. Ясно, сделаем, — зевает Рёук, подсовывая Хёкджэ спелые помидоры и ловко ссыпав нарезанные кусочки огурца в большую миску. — Вам хоть перерыв на поесть организуют на концерте?       — Обычно бывает несколько коротких перерывов, где можно попить и перекусить закусками, но из-за моего состояния доктор Кан это запретил, — признаётся Хёкджэ, умело отрезав от помидоров части, на которых раньше крепились плодоножки. — Так что будет один большой перерыв — и мы там нормально поедим. Скорее всего, закажут какие-нибудь сытные супчики, так что не переживай, голодными не останемся.       — Да ты тут больше меня переживаешь, — друг пожимает плечами и приподнимает голову, услышав звуки перепалки в коридоре. — Как и вся эта банда. Но вообще, это к лучшему — нечего желудки портить. Кажется, ванная освободилась. Иди собирайся, я тут управлюсь.       И Рёук был прав: Хёкджэ смог привести себя в порядок в пустой ванной комнате, так как остальные успели умыться ещё до него и потому никто не пытался ломиться в закрытую дверь. Это было даже к лучшему, так как Хёку требовалось побыть одному, чтобы хоть немного упорядочить эти хаотичные мысли в своей голове. Помимо естественного волнения от предстоящего концерта, стандартной боязни сцены, характерной для новичка, и опасений быть раскрытым прямо перед камерами, Хёкджэ до сих пор стыдно за то, что произошло прошлым вечером. Тогда он совершенно перестал себя контролировать, увидев весьма эффектный образ Донхэ, и фактически сам набросился на него с поцелуями, которые чуть было не привели к новой непоправимой ошибке.       — «Ты хочешь меня — и вот поэтому я счастлив», — с такой искренней радостью говорил Донхэ, проявив немалое терпение и согласившись подождать столько, сколько «Ынхёку» будет нужно, а Хёкджэ хотелось волосы себе повыдергать от того, какую глупость он совершил. — «Теперь Донхэ знает, что он привлекает меня и физически, и в ту ночь дело было не в алкоголе…» — думает Хёк, рассматривая себя в зеркало и устало вздыхая. — «Хорошо, что я вовремя остановился, но… как после этого говорить ему правду?»       Но лечь спать в одиночестве, на кровати Ынхёка, Хёкджэ так и не смог — его одновременно терзали и чувство вины, и стыд от возникновения этого постыдного желания, которому сейчас не было места, и тревога от предстоящего концерта, и в одиночку с этими мыслями Хёк бы не справился. Но Донхэ сдержал своё слово и совершенно не смущал «барабанщика» ночью — практически ничего не говоря, лидер группы просто обнял его, помогая устроиться поуютнее, и первым закрыл глаза, чтобы не смущать «Ынхёка» ещё больше. И в какой-то мере это действительно помогло Хёкджэ успокоиться и позволить себе расслабиться, убедившись, что Донхэ на него на самом деле не злится за эту выходку. По крайней мере, чувство стыда хоть немного притупилось, но не исчезло окончательно.       — «Мне нужно держать себя в руках», — уверен Хёк, и это же он сейчас повторяет себе перед зеркалом, пока спешно чистит зубы. — «У меня осталось мало времени. После концерта я расскажу Рёуку о своих подозрениях насчёт стаффа… но сегодня мне нельзя ошибиться. Я должен быть настороже, но и подвести ребят я не могу».       Но как при этом сказать другу о своём предположении, что Ынхёка мог убить кто-то из стаффа — Хёкджэ не знает. Прежде всего, самое паршивое в ситуации было то, что тот переулок, где Ынхёк оставлял машину, не просматривается камерами наблюдения, так что даже если бы Хёк рассказал всем правду и сдался бы полиции, получив заслуженное наказание за подмену личности — убийцу Ынхёка это не помогло бы найти. Единственное, что может Хёкджэ сделать сейчас — это аккуратно расспросить Ёнуна о том, кто из стаффа в тот день посещал сектор общежитий или выходил оттуда, ведь тот, как заместитель Шивона, может знать подобные вещи. — «Но что, если Ёнун может быть связан с убийцей — и не знать об этом?» — от мысли об этом Хёку становится страшновато: он уверен, что их водитель не мог быть убийцей, так как Ёнун в то время отвёз парней в тренажёрный зал и вернуться обратно так быстро скорее всего просто не успел бы.       Спрашивать ребят о том дне Хёкджэ тоже не решается — парни уехали из общежития ещё до отъезда близнецов, так что подсказать ему, кто в тот момент мог оказаться рядом с машиной, ребята не смогут. — «Да и что, если убийца не заходил в общежитие? А как тогда он узнал, где находится машина Ынхёка?» — спрашивает себя Хёк и нервно ёжится, рассматривая своё испуганное выражение лица в зеркале. — «Но стаффу машина Ынхёка хорошо знакома… Что, если убийца следил за Ынхёком?»       И это предположение в корне меняет требование Рёука уехать отсюда как можно скорее — если убийца следил за Ынхёком, то он может не только знать адрес квартиры Ынхёка, но и знать о брате Ынхёка заранее, знать пекарню, в которой Хёкджэ работал, и… — «А что, если убийца знает, что погиб именно Ынхёк?» — от мысли об этом Хёку снова становится страшно. — «Потому он и не пытается повторить покушение… Если он следил за Ынхёком, то мог знать, что за рулём был именно он…»       Но эту страшную теорию подтвердить или опровергнуть Хёкджэ тоже не может — возможно, убийца ничего не знает и не пытается повторить покушение только потому, что вокруг «Ынхёка» сейчас очень много людей и к нему приковано внимание фанатов из-за этой страшной аварии. В любом случае Хёк надеется, что даже если убийца пробрался в число доверенного стаффа, раз Шивон со своей дотошностью не нашёл в человеке ничего подозрительного, то на концерте этот преступник не сделает новую попытку. — «Если тот, кто убил Ынхёка, из числа тех, кто постоянно находится с ребятами, то у него было много возможностей завершить начатое и добраться до меня», — предполагает Хёкджэ, практически не обращая внимание на ребят ни за завтраком, ни в тренажёрном зале. — «Так что сегодня я в безопасности. Но как мне найти убийцу?»       К радости Хёка, никто из ребят не тревожил его пустыми разговорами, предназначенными для отвлечения от беспокойства — даже Хичоль просто держался в стороне, хоть и поглядывал на «барабанщика» с явным любопытством, а уж Донхэ после вчерашней неловкой ситуации и вовсе не решался подходить и привлекать внимание к себе. Только перед тем, как возвращаться обратно в общежитие, лидер группы всё-таки подошёл к «Ынхёку» и с явной осторожностью произнёс, убедившись, что парень на него смотрит:       — Ёнун звонил. Он будет здесь через двадцать минут. Идём, нам надо собираться.       Хёкджэ даже был благодарен, что никто больше не приставал к нему с вопросом «Волнуешься?», как было перед фестивалем. Хёк тогда от подобных участливых вопросов испытывал неловкость и ещё большее давление, и, возможно, ребята это поняли, так как дружно решили просто оставить его в покое и дать собраться самостоятельно. — «Наверное, они вспомнили, что Ынхёк всегда стремился к независимости…» — думает Хёкджэ, сидя в фургоне, устало устроив голову на плече не возражающего Хичоля и прикрыв глаза. — «И сами, наверное, волнуются. Этот концерт очень важен…»       Рёук, у которого было не так много времени, успел управиться с обедом, и начал он готовить, судя по всему, сразу же с тех пор, как ребята уехали. Друг Хёка приготовил вполне достойный холодный суп с лапшой под названием куксу, а остатки кимчи использовал как начинку для блинчиков паджон. Блинчики Рёук приготовил в небольшом количестве, чтобы каждому из ребят досталось по несколько штучек, но чтобы ими сложно было наесться до отвала и почувствовать переедание. Конечно, блинчики паджон в первую очередь обрадовали Кюхёна, да и Йесон, как любитель кимчи, весьма заинтересовался таким способом применения кимчи в другом блюде, но Хёкджэ во всё это уже не вмешивается — Рёук выбрал неплохие варианты для лёгкого обеда, которые устроили всех.       — Так и не нашёл дневник? — после обеда Рёук решил зайти в комнату к Донхэ и Ынхёку, пока лидер группы отлучился в ванную комнату, а сам Хёкджэ сидит на кровати в наушниках и переслушивает все песни, которые ему предстоит исполнять в скором времени. — Или ты и не искал?       — Нет, не искал, — признаётся Хёк, убирая телефон и наушники в сторону, чтобы лучше слышать друга. — И, честно говоря, сейчас мне не до него. В голове всё путается и… мне так страшно, Рёук.       — Всё будет хорошо, — Рёук садится рядом и легко хлопает Хёкджэ ладонью по плечу. — Ты уже доказал всем, что ради брата ты сделаешь всё возможное и невозможное. А мне ты это ещё два года назад доказал, когда он у нас объявился. Когда ты выйдешь на сцену — ты соберёшься и сделаешь то, что необходимо.       — Знаешь… если бы можно было всё исправить, я бы просто вернулся в тот день обратно — и поступил бы иначе, — вздыхает Хёкджэ, опустив голову. — Я не хотел всего этого.       — Не хотел, но это не значит, что ты не думал о том, чтобы тоже связать свою жизнь с музыкой, — возражает Рёук, покачав головой. — Да и вы всё равно однажды бы попались под камеры. И ты правда думаешь, что после того, что ты тут ночами вытворял, он бы смог разобраться со всем этим бардаком в одиночестве? Я же знаю, что ты бы его не бросил одного в этом дурдоме.       — Я не знаю, Рёук, — признаётся Хёк, нервно дёргая свою штанину. — Даже если я хотел попробовать свои силы в музыке и подумывал о том, чтобы раскрыть всю правду фанатам… это не должно было стать ценой его жизни, понимаешь?       — Понимаю, — соглашается Рёук, ничуть не удивившись такому ответу. — А ты прекрасно понимаешь, что даже если этот выскочка меня бесил, я бы всё равно сделал всё, что в моих силах, чтобы вернуть его. Ради тебя и ради твоего счастья, Хёк. Зла я ему никогда не желал… ну, день похорон не в счёт. Я не соображал тогда от горя.       — Ты не желал ему зла… но кто-то желал — и добился желаемого, — тише добавляет Хёкджэ, покосившись на прикрытую дверь. — И я не уверен, но… возможно, это действительно сделал кто-то из стаффа. У меня есть подозрение, что за его машиной кто-то следил, но проверить я это не могу. И если за Ынхёком следили — убийца может знать и адрес его квартиры, и…. адрес пекарни.       — Я тоже об этом думал, потому и не заставляю тебя всё бросать и сбегать в пекарню прямо сейчас, — друг согласно вздыхает, тоже понизив громкость своего голоса, чтобы их не услышали. — Может, ты хоть вашему безопаснику всё расскажешь? Мужик он не болтливый, и в вопросах безопасности подстраховывается знатно — я видел, как он у вас охрану на посту проверяет и гоняет. Он бы мог тебе помочь — отследил бы, кто выходил из общежития сразу после Ынхёка, например.       — Я пытался спросить у Шивона. Он сказал, что лично проверяет каждого нанимаемого сотрудника, не только охрану, — возражает Хёкджэ, потирая затылок. — Так что в стафф человека с правонарушениями или даже уголовными преступлениями просто не наняли бы. Но проблема может быть в том, что убийца просто не заходил на территорию общежития. Как тогда Шивон отследит преследование? А без важной причины просмотреть городские камеры ему тоже не позволят — придётся рассказывать всю правду об Ынхёке, и тогда меня точно посадят в тюрьму за обман…       — Да, непростая задачка, — Рёук задумчиво почёсывает подбородок — друг тоже выглядит не на шутку встревоженным, когда понимает, что отличного и чётко продуманного плана у Хёкджэ нет. — И что тогда планируешь делать? Нельзя сидеть сложа руки, если ты намерен поймать убийцу.       — Я попробую присмотреться к стаффу вокруг меня, — неуверенно отвечает Хёк, пожимая плечами. — Раз убийца сделал всё тихо — на концерте он не решится повторить покушение, особенно с таким количеством камер и охраны. А ты попробуй прислушаться к тому, что говорит охрана, но не веди себя слишком подозрительно и странных вопросов не задавай. Если убийца предположит, что мы его ищем — дело может закончиться очень плохо. Я не хочу подвергать тебя опасности.       — Да ты сейчас в большей опасности, чем любой другой человек, — ворчит Рёук, но с явной неохотой кивает. — Ладно, попробую что-нибудь разузнать. Всё равно после концерта ваш менеджер обещал меня за кулисы пропустить, так что вдруг удастся чего подслушать. И кстати, если кто-то из стаффа причастен к аварии — нам нужно какое-то кодовое слово, чтобы никто не догадался, что мы подозреваем этого человека. Надо выбрать неподозрительное слово.       — Может, «продавец»? — бездумно предлагает Хёкджэ, соглашаясь с доводом Рёука — никто пока не должен знать, что они присматриваются к окружению Ынхёка, чтобы найти убийцу. И уж тем более, если убийца окажется среди работников агентства, он не должен понять, что его ищут и подозревают, потому какое-то кодовое слово им действительно необходимо. Но друг лишь недовольно морщится, покачав головой:       — Нет, по-дурацки выйдет, да и что могут продавать ваши работники? О, знаю. Может, «джинсы»? Они всё равно все в брюках ходят, так что ты можешь сказать мне что-то типа «А ему пошли бы джинсы». Ну или я скажу что-нибудь подобное. Ынхёк вроде постоянно в джинсах шарахался, так что никто этому слову не удивится.       И Хёк согласился с этим вариантом кодового слова, надеясь, что он не забудет его, если действительно кого-то заподозрит всерьёз и обнаружит какие-то свидетельства того, что это человек причастен к смерти Ынхёка. Конечно, Хёкджэ понимает, что его предположение может быть в корне неверным, и убийцей окажется какой-нибудь хейтер, который давно ненавидел Ынхёка и наконец решился осуществить свой ужасный план. Но в таком случае шанс обнаружить хейтера на концерте будет равен нулю — учитывая увеличенное количество охраны, как обещал Шивон, к Хёку не смогут даже фанаты подобраться, не говоря уже о хейтерах, которые могли бы причинить ему вред. — «Тогда остаётся главная на сегодня проблема», — думает Хёкджэ, хоть и не решается сказать об этом вслух. — «Как справиться с концертом, когда ты не Ынхёк и никогда не будешь таким, как он?..»       И Хёкджэ полагал, что их всех вместе в салон отвезут Сонмин и Ёнун, но он ошибся — мало того, что вместе с Сонмином приехал и Чонсу, так ещё и Шивон решил проведать ребят практически в то же время, явившись на пару минут позже менеджера и его помощника, и такое обилие стаффа в не самой большой квартире никак не способствовало расслаблению и положительному настрою ребят перед концертом.       — Так, большой перерыв у вас запланирован незадолго до заключительной части с сольными песнями. Вы уже пообедали? — интересуется Чонсу, отвлекаясь от планшета, в котором он довольно активно что-то просматривал. — И у нас будут перестановки. Поскольку сейчас у нас трое с чёрными волосами, и двое со светлыми, Кюхён будет стоять с правой части сцены, поменявшись с Чонуном, а Донхэ так и останется на левой части.       — «Точно. Они же оба были в левой части сцены на репетициях…» — припоминает Хёкджэ, активно закивав, когда менеджер после слов об обеде бросил на них вопросительный взгляд. И Хёк уверен, что в словах Чонсу есть своя логика — если оба мембера со светлыми волосами будут держаться рядом, остальные мемберы с чёрными волосами просто потеряются на их фоне. Хотя Кюхён вполне очевидно от этого нервничает и недовольно фыркает себе под нос, Хёкджэ не сомневается, что макнэ справится: основное внимание будет брошено на левую часть сцены, туда, где всегда находится главный солист, потому поменять местами Донхэ и Хичоля будет неразумно.       — А ещё мы на сегодня меняем вам пейринги, — всё также невозмутимо добавляет менеджер, оглядывая своих подопечных. — Хичоль будет с Кюхёном, а Чонун будет держаться Ынхёка. Донхэ в этот раз сам по себе.       — Я против, — возражает Донхэ, шумно вздохнув. — В этот раз я буду с Ынхёком. Я хочу его поддержать.       И Хёкджэ не слишком пугает перестановка в пейрингах — как фанат, он был хорошо осведомлён о популярных «парочках», которые чаще всего обсуждались другими фанатами. Безусловно, самой популярной была пара «Ынхёк\Хичоль», поскольку эти двое были лучшими друзьями и проводили много времени вместе, как на сцене, так и вне её. Фанатам нравилось говорить о их дружбе, у этих двоих было больше всего совместных фотографий, а кто-то не брезговал и предполагать между ними некую романтичную «химию», в которую Хёкджэ не верил — несмотря на то, что теперь Хёку кажется, что его брат совсем мало рассказывал ему о своей жизни, в том, что Ынхёк обожал Хичоля именно как лучшего друга и старшего товарища, Хёкджэ не сомневался.       Также фанаты часто обсуждали взаимоотношения пары «Донхэ\Кюхён», но здесь большую часть затрагивались именно отношения как между двумя братьями, поскольку эту трогательную привязанность макнэ к лидеру группы фанаты заметили почти сразу. Остальные «пары» обсуждались в меньшей степени, как в дружеском, так и в романтическом плане, но Хёкджэ был готов поучаствовать в обсуждении только «дружеских» пейрингов, так как в том, что внутри группы мемберы встречаются друг с другом, Хёк сомневался, да и Ынхёк никогда не говорил о чём-то подобном.       Вообще, фанаты не стеснялись «пейринговать» кого угодно — солистов между собой, гитаристов, Ынхёка с Йесоном, Хичоля с Кюхёном, и всё такое прочее. Но о том, что руководство агентства сами дают ребятам задачу «подогревать» подобный интерес, Хёкджэ и не подозревал — тот «поцелуй» Хичоля и Ынхёка на сцене он считал исключительно неудачной шуткой этих двоих, незапланированной и глупой. — «Но раз Чонсу официально заявляет о «смене» пейрингов…» — так некстати задумывается Хёк, понимая, что менеджер говорит о подобных вещах неспроста. — «Наверное, пиар-менеджеры отслеживают, какие «пары» всколыхнут интерес фанатов?..»       — Донхэ, не глупи, — отрезает Чонсу, не собираясь уступать лидеру группы в этом вопросе. — Ты себя в зеркало видел? Ты так ещё больше внимания к Ынхёку привлечёшь. Уверен, что это хорошая идея? Он вон бледный весь, хорошо ещё, что сидеть будет почти весь концерт.       — Донхэ, пойми, такие перемены неслучайны, — в разговор встревает Шивон до того, как Донхэ успевает ответить менеджеру что-то резкое. — С гитарой в руках у тебя будут ограничены перемещения по сцене, а Чонун и Кюхён всё-таки будут стоять ближе к Ынхёку. Конечно, раньше с этим прекрасно справлялся Хичоль, но сегодня он будет отвлекать фанатов на себя и Кюхёна. А Ынхёк понемногу разыграется — и на фоне Чонуна явно будет выглядеть «поживее». Чонун, ты только не обижайся.       — Да чего тут обижаться? Ты прав, Шивон, — Йесон лишь пожимает плечами, коротко глянув на держащегося в стороне Рёука, с интересом прислушиваясь к разговору. — Донхэ, с Ынхёком всё будет в порядке. Я присмотрю за ним, а ты принесёшь больше пользы у края сцены.       — Мы все присмотрим за Ынхёком, Донхэ, — обещает Хичоль, легко хлопнув притихшего Хёкджэ по плечу. — Буду скучать без наших игр, но один концерт без этого я переживу. Ты не против пейринга с Чонуном, Ынхёк?       — Что? Нет, конечно не против, — встрепенулся Хёкджэ, часто хлопая глазами и пытаясь не выдавать своего замешательства громким голосом: не хватало ему ещё своей растерянностью разозлить и без того недовольного менеджера ещё больше. — Думаю, всё будет хорошо.       — С этим разобрались. А что мы будем есть? — интересуется Кюхён, пытаясь украдкой заглянуть в планшет менеджера. — Опять закуски принесёте? Ынхёку ж подобное запретили.       — Я прекрасно помню рекомендации доктора Кан, Кюхён, как и про твоё недавнее отравление, — Чонсу закрывает планшет чехлом с характерным хлопком, недовольно глянув на макнэ группы. — Нет, у вас будут сытные супы, зелёный чай и салат.       И, пока Кюхён с искренним интересом уточняет вид супа и пытается протолкнуть идею взять для некоторых мемберов вместо зелёного чая кофе, который их лучше взбодрит, Хёкджэ вспоминает, что ему нужно подумать и о Рёуке — ни физического, ни электронного билета на концерт у него нет, хотя Чонсу обещал решить этот вопрос. И, дождавшись, когда любопытство Кюхёна будет удовлетворено, Хёк задаёт свой вопрос:       — Чонсу-хён, а можно Рёук поедет с нами? Ты говорил, что решишь вопрос касаемо его билета на концерт, так что…       — Исключено. Вам ещё в салон нужно, а ему там нечего делать, — напоминает Чонсу, внимательно посмотрев на Хёкджэ. — Мы предупредим охрану, чтобы его пустили со служебного входа, а данные его билета я сейчас ему скину. Его проводят и в фан-зону, и после концерта его приведут к вам в гримёрку.       — Вообще, я приехал решить пару вопросов с охраной и проведать вас, ребята, чтобы убедиться, что всё в порядке, — добавляет Шивон, задумчиво посмотрев на притихшего Рёука. — Но если Рёук не будет против подождать, я могу отвезти его на своей машине. Как раз приедем перед тем, как начнут запускать зрителей, и я лично его провожу. Заодно и охрану оповещу, чтобы после концерта Рёук знал, куда и к кому ему подходить.       — Это будет замечательно. Спасибо тебе, — Хёкджэ с искренней благодарностью смотрит на начальника службы безопасности, пока Рёук вежливо кланяется и вполне учтиво благодарит Шивона за хлопоты. — Благодаря твоей предусмотрительности я могу не волноваться, Шивон.       — Со всем разобрались, я надеюсь? — недовольно уточняет Чонсу, нетерпеливо качнув головой — и Хёк не понимает, что именно так раздражает менеджера, ведь ему не придётся возиться с «другом брата Ынхёка», если Шивон так любезно согласился подвезти Рёука и провести его в зал. — Нам пора ехать в салон. Вы готовы?       — Да, практически, — отвечает Донхэ, немного замявшись и нервно качнув головой. — Мы выйдем через пару минут. Подождите нас внизу.       — Думаю, Донхэ прав — лучше подождать их внизу, — соглашается начальник службы безопасности, задумчиво оглядывая ребят. — Идём, Чонсу. Дай им собраться без лишней суеты. Рёук, спускайся к воротам через полчаса.       — А ваш безопасник очень тактичен, — подмечает Рёук, когда стафф всё-таки уходят, прислушавшись к предложению Чхве Шивона. — Вам пора ехать… и удачи на концерте, что ли. Я так понимаю, на ближайшее время это ваше последнее мероприятие?       — Да, Шивон обещал, что после этого нас оставят в покое на ближайшее время, — вздыхает Хёкджэ, согласно покачав головой. — Спасибо, Рёук. И я рад, что ты будешь в зале.       — Но по планам вашего менеджера пройти в вашу гримёрку я смогу только после концерта, — напоминает друг, наблюдая за обсуждающими что-то гитаристами. — Но как будто меня это остановит. Помни, что я буду держать телефон в кармане на виброрежиме, так что ты можешь в любой момент мне позвонить.       — Надеюсь, что тебе не потребуется нарушать указания Чонсу, — расслабленно смеётся Хёкджэ, с теплотой посмотрев на ворчащего друга: Рёук всегда знал, что стоит сказать, чтобы Хёк развеселился и ненадолго отвлёкся от своих забот. И Хёкджэ не уверен, но, кажется, его смех слишком удивил мемберов: притихнув, все собравшиеся уставились на него, так любопытно рассматривая «барабанщика», что ему становится очень неловко: потирая плечо, Хёк перестаёт улыбаться и уже тише добавляет:       — Нам уже пора в салон. Чонсу будет злиться.       — Ынхёк прав. Отправляемся — и уже покончим с этим концертом, — предлагает Донхэ, потянувшись за своей кожаной курткой. — Ради фанатов, ради нас самих — и ради Ынхёка и его брата. Мы справимся с этим.       — «Ради его брата?» — мысленно повторяет Хёкджэ, но не поправляет лидера группы: ему показалось странным, что Донхэ сделал акцент на том, что и ребята должны отыграть концерт «ради брата Ынхёка», ведь парни уверены, что они никогда не видели этого таинственного близнеца и потому «ради него» играть точно не могут. Но, сам того не зная, Донхэ выразился очень уместно — этот концерт парни будут играть ради брата Ынхёка, который наивно сейчас надеется, что сможет отыграть все партии, чтобы никого не подвести — и ради Ынхёка, который и должен был быть здесь, за которого сейчас принимают Хёкджэ, и в память о котором Хёк всё это и делает.       — «Я уже путаюсь в собственной лжи», — думает Хёкджэ по дороге в салон. Думает он об этом и в самом салоне, когда его чёрные волосы приводят в порядок, нанося ароматные укладочные средства и даже фиксируя поверх лаком для волос, из-за которого Хёку приходится задерживать дыхание, пока средство распыляют. Этому его научил Ынхёк, когда они спешно собирались уезжать из квартиры брата, и барабанщик, заняв место перед зеркалом, распылял на свои волосы чуть ли не целый флакон разом. С непривычки Хёкджэ тогда надышался этим лаком и практически вывалился на балкон, судорожно открывая одно из окошек. Еле как распахнув окно, парень жадно хватал ртом воздух, стараясь отдышаться и откашляться от этого коварного запаха, который одним махом проник не только в его нос, но и как будто даже добравшись до лёгких.       — «Ынхёк тогда сам перепугался…» — с печалью вспоминает Хёк, на всякий случай подождав ещё пару секунд, чтобы эти крохотные частицы лака в воздухе хоть немного «растворились» — и только после этого парень осторожно втягивает носом воздух, к своей радости убедившись, что кашлять ему не хочется. — «Он же тогда почти за руку выволок меня на улицу — и потом ещё долго ворчал на тему того, что не стоит активно дышать рядом с ним, когда в руке какой-нибудь аэрозоль, дезодорант или лак для волос…»       — Не беспокойся, Ынхёк, мы сделаем твой макияж идеальным, — после парикмахера рядом принимается хлопотать уже знакомая девушка-визажист. Хёкджэ помнит, что на фестивале эта девушка справилась отлично, сделав лёгкий, но при этом заметный макияж на его опухшем от слёз лице, потому практически не беспокоится. — «Наверное, если бы у Ынхёка была аллергия на что-нибудь из косметики, помимо обесцвечивания волос, он бы мне рассказал перед подменой», — думает Хёк. — «И Хичоль уж точно не промолчал бы, будь что не так. Вдобавок сейчас здесь Чонсу, а он очень не любит ошибаться…»       — В этот раз мы практически не будем накладывать на твоё лицо хайлайтер, Ынхёк, — поясняет визажист, жестом показав, чтобы Хёкджэ закрыл глаза. Хёк довольно терпеливо сидит в кресле, чувствуя, как умело и ловко девушка управляется с тональным кремом, быстро покрывая им лицо «барабанщика» ровным слоем с помощью какой-то специальной мягкой подушечки, которую визажист с помощью петельки надела на свои пальцы для удобства. Он на всякий случай не открывает глаза и пока визажист какой-то маленькой кисточкой наносит точечно средство под глаза Хёкджэ, а затем хорошенько растирает эти небольшие следы.       — Нуна, я не сомневаюсь, что ты — мастер своего дела, — вежливо отвечает Хёк, вспомнив слова Ынхёка о том, что весь стафф агентства старше самих артистов, так что можно обращаться к ним, как к своим «старшим». Это оказалось очень удобно для Хёкджэ, ведь тот до сих пор не знает каждого из работников агентства и салонов по именам, так что без этой подсказки могла бы возникнуть какая-нибудь неловкая ситуация, как в салоне красоты миёнсиль, где работают весьма приветливая мастер маникюра Стефани и проницательная мастер эпиляции госпожа Мин.       — С румянами тоже не стоит усердствовать, — строгий голос Чонсу раздаётся неподалёку, отчего Хёкджэ вздрагивает от неожиданности и открывает глаза, поглядев на менеджера через отражение в зеркале. — Сегодня у них всех будет сдержанный макияж. А вот пудру и подводку не жалейте.       — «Пудру»? — Хёкджэ хотел уже было переспросить, зачем им много пудры на лице и для чего она вообще предназначена, но визажист понятливо кивает и достаёт округлую баночку, ловко откручивая крышку. Чтобы отвлечься, Хёк с интересом наблюдает за тем, как девушка большой кистью набирает какой-то светлый порошок и, немного постучав кистью по баночке, отчего часть порошка ссыпается с ворса кисточки, визажист снова жестом просит «барабанщика» закрыть глаза. Немного поёрзав на кресле, Хёкджэ доверчиво закрывает глаза и даже не дёргается от того, как эта мягкая кисточка лёгкими касаниями проходит по его лицу. — «Это даже так расслабляет, что можно уснуть…»       Хёк, конечно, совсем не представляет, что такое «хайлайтер», но слова визажиста его даже немного успокаивают — чем меньше на нём будет макияжа, тем лучше. — «Главное, чтобы она сумела скрыть мои синяки под глазами — а за остальное я не беспокоюсь», — уверен Хёкджэ, потому и без раздражения терпит то, как ему что-то наносят на верхние веки, чем-то липким мажут брови, и умелыми движениями наносят подводку с помощью заострённой кисточки, то прося открыть глаза и посмотреть вверх, то, наоборот, снова попросив закрыть глаза, чтобы хорошенько прокрасить линию роста ресниц. Девушка даже наносит что-то приятно смягчающее, с запахом персика на высохшие и обкусанные губы Хёка, пока сам «барабанщик» запоздало вспоминает, что после макияжа он может случайно коснуться лица пальцами и испачкать свою белоснежную рубашку, которую ему пришлось надеть уже здесь, в салоне, вместо уже привычной футболки Ынхёка. Чонсу оказался предусмотрительным в этом вопросе, потому менеджер привёз футболки и рубашки парней сразу в салон.       — Остальная одежда и аксессуары уже в гримёрной, — пояснил Чонсу, и уточнять касаемо аксессуаров Хёкджэ не стал. Парень прекрасно знает, что, кроме кулона, Ынхёк не надевал на концерты ни браслеты, ни ожерелья, ни кольца, потому Хёк сомневается, что менеджер будет упорствовать в этом вопросе, когда «Ынхёк» и так во многом уступает и не возражает ради всеобщего блага. Главное в ситуации то, что надеть рубашки и футболки перед укладкой и макияжем было действительно неплохим решением — так будет меньше возможностей испачкать одежду и испортить образ перед самым началом концерта.       Но после нанесения макияжа визажист дополнительно распыляет какую-то специальную водичку с лёгким парфюмерным ароматом на лицо Хёкджэ, ахнувшего от неожиданности, и довольно добавляет:       — Ну вот, Ынхёк, самый надёжный фиксатор для тебя добыла на сегодня. Смотри, как тебе?       — «Фиксатор? То есть, эта вода поможет макияжу сохраниться?» — Хёкджэ бы с удовольствием расспросил Хичоля обо всех этих нюансах, но старший мембер и без того в последнее время не в самом лучшем настроении, а пугать визажиста своими «провалами в памяти» совершенно не хочется. Поэтому, доверившись девушке, Хёк открывает глаза и тихо ахает, изучая отражение в зеркале. Точнее, не отражение — а совсем другого человека. Ынхёка.       «Ынхёк» в зеркале выглядит непривычно взрослым, таким, каким Ынхёк уже не будет никогда. Его густые тёмные волосы уложены волосок к волоску, длинная чёлка равномерно распределена и надёжно закреплена лаком, и глаза, подведённые чёрным, виднеются из-под чёлки. Все малейшие изъяны кожи, кое-где заметные глубокие поры, синяки под глазами, искусанные губы — всё это умело перекрыто стараниями умницы-визажиста. Даже тональный крем подобран так точно, что разница оттенка с шеей, едва видимой из-под белой рубашки, застёгнутой на все пуговицы, почти незаметна.       «Ынхёк» в зеркале выглядит опытным артистом, тем, кого ждут фанаты, кого хотят услышать и убедиться, что он в порядке после пережитого горя. — «Не Хёкджэ», — напоминает себе Хёк, оглядывая себя в зеркале и удовлетворённо кивая — будь он зрителем из зала, он бы не заметил никакого подвоха, а остальное должно зависеть от игры «Ынхёка». — «Пока не закончится последняя песня и мы не уйдём со сцены — я больше не Хёкджэ. Я не могу сбежать, как было на фестивале. Я не могу подвести их всех. Я не могу подвести тебя, Ынхёк…»       — Ынхёк, чего притих? — уточняет Хичоль, подходя к Хёку со спины и аккуратно положив руку на спинку его кресла. — Всё хорошо? Подводку не смазали?       — Нет, всё хорошо, — вздыхает Хёкджэ, переводя взгляд на обеспокоенного старшего мембера, рассматривая его в отражении зеркала. Выступая из-за его спины, как ангел-хранитель, Хичоль оглядывает получившийся образ оценивающим взглядом и коротко качает головой, видимо, тоже оценив старания визажиста по заслугам.       Хичолю, как и другим мемберам, стилисты выделили чёрные футболки без рисунков, и Хёкджэ не совсем понимает, почему белую рубашку дали именно ему, ведь пиджаки у всех, кроме него, будут одинаковые — тёмные, с золотыми эполетами и свисающими цепочками, что будут эффектно покачиваться от каждого движения. Но на прошлой примерке стилисты что-то беззаботно щебетали о том, что «на барабанщике нужно сделать соответствующий акцент, чтобы его было видно из-за инструмента», потому помимо белой рубашки на Хёкджэ будет надет классический чёрный пиджак, безо всяких лишних деталей, за которые он может зацепиться в процессе игры. Для Хёка, желающего остаться незаметным, это в очередной раз создаёт проблемы, но деваться ему некуда — все костюмы уже утверждены и на замену Чонсу ни за что не согласится. Вдобавок им всем предстоит ещё пару раз переодеваться во время перерывов, так что слишком сильно переживать из-за того, что на нём будет белая рубашка — не только немного наивно, но и даже глуповато.       Чёрная футболка, слегка удлинённая, но слегка обрамляющая подтянутое тело Хичоля, отчего даже начинает казаться, что у его мышц есть заметный рельеф, как оказалось, неплохо подчёркивает и залаченную, модельную укладку старшего мембера, и его толсто подведённые глаза с характерными «кошачьими» стрелками. На щеках Хичоля чуть больше румянца, чем у Хёкджэ, его прямые, очерченные брови слегка затемнены, а на пухловатых губах явно нанесено что-то блестящее вишнёвого цвета, отчего губы солиста кажутся вызывающе притягательными. — «Он и без макияжа один из самых красивых людей на свете», — уверен Хёкджэ, с неприкрытым восторгом рассматривая Хичоля. — «Но сейчас он похож на прекрасного демона, восставшего из темноты, чтобы заманить всех фанатов за собой, в такой манящий мрак…»       — Что, насмотреться не можешь? — шутит старший мембер, дёрнув плечом. Опомнившись, Хёк слабо улыбается и согласно качает головой:       — Похоже на то. Благодаря тебе я могу не волноваться — как только ты появишься на сцене, на меня даже не посмотрят.       — Ну уж нет, сегодня это не моя роль, — отмахивается Хичоль, указав рукой куда-то вглубь салона. — Этим будет наш лидер заниматься. С его татушками что-то долго возятся. Видимо, что-то грандиозное задумали.       — Тату? — переспрашивает Хёк, благодарно кивнув девушке-визажисту и поднимаясь с кресла. — «Неужели для концерта Чонсу велел закрасить татуировки Донхэ тональным кремом?» — недоумевает Хёкджэ: по его мнению, обе татуировки лидера группы очень важны для него и их не стоит скрывать. Вдобавок если тату на пальце Донхэ — ноту и импульс — ещё можно разглядеть при большом желании, то татуировку с надписью Your self в нижней части его живота без возможности увидеть обнажённое тело солиста довольно затруднительно.       Но всё оказалось не так просто, как предполагал Хёкджэ: Донхэ не сидит в кресле, как другие мемберы, он почему-то лежит на кушетке, прикрыв глаза, а вокруг него собрались несколько мастеров, склонившись над телом. Хёк даже всполошился, решив, будто что-то случилось, но Хичоль выглядит совершенно спокойным, следуя за Хёкджэ, да и лидер группы, как оказалось, просто дремлет, ровно и спокойно дыша, чтобы не мешать специалистам делать свою работу.       В отличие от ребят, Донхэ пока не сделали укладку и макияж и не позволили надеть чёрную футболку — парень лежит на кушетке, раздетый до пояса, а на его груди появился едва заметный рисунок огромного креста с заострёнными концами, позади которого на почти всю ширину груди раскинулись большие крылья. И именно этот, чуть различимый контур мастера делают видимым, старательно обводя его гелевыми ручками разной толщины, а одна из девушек что-то вырисовывает на шее Донхэ, но со своего места Хёк не может разглядеть, что именно. И Хёкджэ хотелось бы поинтересоваться у лидера группы, что вообще происходит, или хотя бы у менеджера, но он опасается, что если подаст голос, то Донхэ тут же отреагирует, вздрогнет и от этого рисунок на его мускулистом теле смажется и девушкам придётся начинать всё сначала.        — А зачем это? — Хёкджэ пытается шепнуть это Хичолю, чтобы не потревожить Донхэ, но, вздохнув, лидер группы тут же открывает глаза, взглядом пытаясь найти ребят рядом с собой и явно расслышав «Ынхёка». Увидев, кто стоит рядом с ним, Донхэ, чуть помотав головой, чтобы девушка убрала стержень ручки от его шеи, произносит:       — Вы уже закончили? А вот я, кажется, тут подзадержусь. Если вы все уже освободились, вы уже можете ехать и порепетировать без меня.       — Глупостей не болтай, — отмахивается Хичоль, усаживаясь в свободное кресло неподалёку и с интересом наблюдая за процессом обводки временной татуировки. — Какой смысл репетировать без главного солиста? А что, причастность к религии теперь нужно и на теле показывать? Может, тогда мелкому крест на лбу нарисуем? Ему пойдёт.       — Хичоль, прекрати сейчас же, — ахает Хёкджэ, возмущённо уставившись на посмеивающегося старшего мембера: он уже успел убедиться, насколько для Донхэ и Кюхёна важна вера, чтобы позволять Хичолю высказываться подобным образом. Но, не обидевшись, Донхэ пропускает короткий смешок, опасаясь пошевелиться активнее, и мягко отвечает, повернув голову к ребятам, чтобы мастера могли продолжать свою работу:       — Хичоль, ты как всегда. Нет, просто визажисты сочли это неплохой идеей. Фанаты всё равно знают о моих татуировках, так почему бы не добавить парочку временных? Я не в восторге от эскизов, но учитывая мой новый образ… будет смотреться гармонично, наверное. А что, выглядит плохо?       — Нет, всё вполне красиво и… очень броско, — в смущении отвечает Хёк, стараясь не таращиться на то, как от ровного дыхания Донхэ немного двигается это мускулистое тело, как бицепсы практически перекатываются от малейшего движения, и изо всех сил стараясь не думать, насколько симпатичными на этой бронзовой коже выглядят тёмные ореолы сосков. Хёкджэ нервно сглатывает, стараясь изо всех сил увести взгляд в сторону, пока Хичоль, продолжая посмеиваться, вопрошает:       — А на шее тебе что там калякают? Отсюда не видно.       — Rock star, — обречённо отвечает Донхэ, снова вздохнув. — И прошу, воздержись от комментариев по этому поводу, Хичоль.       — Я очень постараюсь, — Хичоль чуть ли не похрюкивает от смеха, но особо не возражает, к радости как Донхэ, так и Хёкджэ, опасающегося за психическое состояние лидера группы. — Ладно, лежи уже спокойно, пока есть свободное время. А мы тут скучать не будем. Иди сюда, Ынхёк, журналы полистаем.       И последнее, что хотелось Хёку — так это читать модные журналы, которых в этом салоне было в избытке, но, чтобы Донхэ не считал, будто из-за него мемберы задерживаются, хотя могли бы уже поехать на репетицию, Хёкджэ приходится сесть рядом с Хичолем и показательно рассматривать глянцевые страницы, слабо прислушиваясь к легкомысленному щебетанию старшего мембера о новых тенденциях.       Оказалось, что тенденциями будущего лета стилисты считают джинсы с белыми разводами по всей ткани. Подобный вид джинсовой ткани не особо привлекает внимание Хёкджэ, но то, что на представленных фотографиях нет разодранных джинс, немного порадовало парня. Хичоля же больше заинтересовали цветные разводы на ткани, как на футболках и рубашках, так и на штанах, и обилие пайеток, от которых, по мнению Хёкджэ, старший мембер бы походил на сияющего павлина. При этом самому Хёку понравился один из будущих трендов — деграде, как говорилось в статье, или же градиент, как снисходительно пояснил Хичоль, догадавшись, что от этого слова «Ынхёк» крепко призадумался. Особенно Хёкджэ приглянулось красивое пальто песочного цвета, низ которого плавно перетекает в персиковый. — «С каким-нибудь пышным шарфом это пальто отлично смотрелось бы на Ынхёке…» — мысль о брате, помимо тёплых воспоминаний, снова приносит печаль и грусть — несмотря на то, что было довольно интересно представить, как бы Ынхёк выглядел в одежде новых трендов, всё-таки смысл этих фантазий теряется, так как Ынхёка больше нет на этом свете.       Но в одном Хичоль и Хёкджэ сошлись во мнениях — их лидер определённо оценит грядущий тренд в виде спортивных ветровок, учитывая его предпочтения в одежде. Донхэ в целом не гнался за модными тенденциями, как это обычно было у Хичоля и Ынхёка, но фанатам всё равно импонировал стиль лидера группы — лаконичный, с чёткими формами и линиями, и весьма удобный, с не сковывающими тело элементами. Вдобавок Хёкджэ немного порадовался, что в моду возвращаются кожаные вещи — он уже видел, насколько эффектно на Донхэ выглядят чёрные кожаные штаны, когда тот выступает на сцене и софиты освещают его со всех сторон.       По крайней мере, немного отвлекаясь от переживаний, Хёк не так плохо провёл время, пока они все ждали Донхэ — мастера не только обвели все контуры временных татуировок, но ещё и дополнительно закрепили их лаком для волос, что весьма удивило Хёкджэ. Но в этом действе была своя логика — если от жара под софитами, активной игры на гитаре и мощного вокала Донхэ вспотеет, как это часто бывает на концертах, то гелевая ручка обязательно потечёт и испортит не только одежду, но и образ лидера группы, а такое допустить нельзя.       — «Но после концерта нужно будет каждого принудительно загнать в душ», — уверен Хёкджэ, и в этом была ещё одна его странность: парень безумно боится, что не справится, что снова испугается, ошибётся, запаникует и сбежит, боится, что его обман раскроют перед камерами и фанатами, но при этом он уверен, что найдёт в себе силы потом позаботиться о ребятах, чтобы они смыли с лиц, волос и тел весь этот лак, пасту и макияж. Хёку даже кажется, что он слышит в голове привычный острый смех Ынхёка, по которому Хёкджэ безумно тоскует — в подобном хлопотливом поведении брата барабанщик находил что-то безумно весёлое, хоть и от заботы никогда не отказывался.       — Донхэ, я могу попросить тебя кое-о-чём? — тихо вопрошает Хёк, когда они все уже добрались до гримёрки и переоделись в подходящие брюки и ботинки. Одна мысль не даёт «барабанщику» покоя, и он хочет решить этот вопрос, пока ребята заняты своими делами: Кюхёну Сонмин помогает получше закрепить широкий золотой пояс поверх пиджака, Чонуну одна из помощниц аккуратно поправляет причёску, проверяя качество укладки, а Хичолю другая помощница распутывает цепочки на одном из эполетов пиджака, чтобы всё выглядело наилучшим образом.       Донхэ же, пользуясь тем, что Чонсу ненадолго вышел из гримёрки, чтобы решить какие-то вопросы, как и перед фестивалем, уединился в углу помещения, заняв свободный стул, и задумчиво таращился в пустоту перед собой, думая о своём. И, несмотря на то, что вопрос Хёкджэ не терпел отлагательств, парень всё-таки дождался, пока взгляд лидера группы снова станет осмысленным и привычно мягким, что означало одно — Донхэ снова придал себе немного спокойствия благодаря своей искренней и чистой вере в Бога — и только после этого парень подошёл ближе и негромко подал голос, чтобы привлечь его внимание.       — Да, Ынхёк, что случилось? — Донхэ замечает Хёкджэ и поворачивает голову, внимательно уставившись на него. Хёк оглядывает лидера группы, снова привычно серьёзного и решительно настроенного, внимательного и готового ко всему, даже если это всего лишь маска привыкшего тянуть всё на себе парня. Донхэ приподняли и уложили лаком белую чёлку, аккуратно пробрили часть брови, подкрасив волоски серым карандашом, ему почти не наносили пудру и очень тонко подвели глаза, чтобы взгляд лидера группы от обилия подводки не казался таким двойственно женственным, как вышло у Хичоля, который с такой задачей справится по щелчку пальцев.       — Пообещай мне, пожалуйста, кое-что, — просит Хёк и, чтобы не струсить и не передумать, он выпаливает свою просьбу, как на духу:       — Ты знаешь, что я очень хочу справиться с концертом, как и вы все. Но если я снова… ошибусь… или не выдержу и снова сбегу… пообещай мне, что никто из вас не побежит за мной. Пожалуйста.       — Я не могу пообещать тебе этого, — тут же возражает Донхэ, устало вздохнув и покачав головой. — Ты не обязан справляться со своими эмоциями в одиночку, Ынхёк. Мы не оставим тебя одного. Плевать на концерт. Он не первый — и не последний.       — Донхэ, пожалуйста, — с нажимом добавляет Хёк, нервно теребя рукава своего чёрного пиджака — слова Донхэ о том, что концерт «не первый» немного давят на парня, так как для него этот полноценный концерт действительно станет первым, а от слова «последний» веет чем-то очень тяжёлым и угнетающим. — Иначе я не смогу быть уверенным в том, что и без меня ситуация останется под контролем. Я… я не хочу, чтобы мои возможные ошибки сказались на вас. Концерт должен продолжиться. Прошу тебя. Иначе я не смогу сосредоточиться и буду волноваться ещё больше.       И от того, как молчит Донхэ, оглядывая его, Хёкджэ снова становится не по себе. — «Я снова вынуждаю его делать то, что он не хочет», — напоминает себе Хёк, отчего ему самому становится неприятно от себя. — «Я хуже Чонсу. Хотя нет, я и так хуже Чонсу. Он хотя бы не лжёт им столько, сколько уже наговорил я…»       — При других обстоятельствах я бы ни за что не дал тебе такое обещание, — с тяжестью в голосе наконец отвечает лидер группы, и Хёкджэ становится очень стыдно. Но, видимо, за это время Донхэ всё-таки сумел придать себе сил и немного успокоиться: помолчав, парень негромко добавляет:       — Но также я обещал тебе, что всё будет так, как хочешь ты. Хорошо, Ынхёк. Я обещаю тебе, что никто из нас не побежит за тобой. Концерт должен продолжаться. Я предупрежу ребят перед выходом.       — Спасибо тебе, — с явным облегчением отвечает Хёк, немного повеселев. Ему уже кажется, что хоть немного груза спало с плеч, но Донхэ ещё не закончил говорить: продолжая также неотрывно, практически не моргая, смотреть на Хёкджэ, лидер группы отчётливо произносит:       — Но и ты пообещай мне, Ынхёк. Что бы ни случилось — не сбегай со сцены. Мы прикроем тебя, поможем справиться с ситуацией. Но пообещай мне, что ты не сбежишь.       — Я… — таких слов от Донхэ Хёк никак не ожидал, но, если так подумать, ничего другого лидер группы сказать и не мог. — «Не сбегай. Пусть слёзы льются рекой. Дай другим увидеть, насколько брат был важен для тебя», — говорил Донхэ не так давно, и Хёкджэ понимает, что сейчас его просят о том же — не бояться открыть свои чувства, даже если парня будут освещать софиты, а за ним будут следить тысячи глаз и сотни камер.       Хёк бы мог сказать, что это невозможно, но на подобное у него не хватит смелости. О том, что он продолжает сбегать от любых проблем, говорили уже не только Рёук, который знает Хёкджэ уже много лет, но и Хичоль с Кюхёном, а эти парни редко ошибались в своей наблюдательности. — «И ради Ынхёка… и ради ребят… я не могу подвести их и снова прервать концерт, если ошибусь», — понимает Хёк, от чего легче ему не становится — без этого обещания, которое просит Донхэ, у парня хотя бы был малый шанс на отступление и трусливый побег, если в итоге Хёкджэ не справится с ситуацией. — «Но как оставаться на сцене, когда слёзы польются?..» — этого Хёк не знает, потому и не может дать себе хороший совет. — «Как продолжать петь, когда голос сорвётся? Как играть, когда руки начнут дрожать? Донхэ же должен понимать, что это обещание скуёт меня по рукам и ногам… Я ничего не смогу сделать, если что-то пойдёт не так».       — Этот концерт прежде всего важен для тебя. Ты написал соло в память о своём брате, — напоминает Донхэ, потянувшись вперёд и осторожно взяв Хёкджэ за руку. — И ты не простишь себе, если сбежишь и в этот раз. Поэтому я умоляю тебя, Ынхёк — не сбегай. Мы защитим тебя. Я клянусь.       И Хёкджэ убеждён: он пойман в ловушку. Если просьбу Донхэ он бы смог позабыть в пылу охвативших эмоций, то дать обещание, когда тебя буквально молят об этом — это практически подписать договор собственной кровью. — «Если я дам это обещание — я не смогу спрятаться, даже если будет очень больно…» — уверен Хёк: а ещё он уверен в том, что больно действительно будет, поскольку эта горечь уже предательски подступает, напоминает о себе и ждёт своего часа, когда можно будет ударить по выдержке Хёкджэ изо всех сил.       Но отказать Донхэ сейчас он попросту не может — Хёкджэ даже не может себя остановить, зажать себе рот рукой или закусить губу, прокусить её, чтобы привкусом собственной крови отвлечь себя и не наговорить того, что он не сможет исправить. И, побоявшись испортить макияж, он, не контролируя себя, говорит то, что не хочется, что отрезает ему даже малые пути к отступлению, но за что ему придётся брать ответственность в любом случае, что бы ни случилось на концерте:       — Хорошо, Донхэ. Я обещаю, что не сбегу.