«Доркас Мари Медоуз
02.05.1960 — 07.11.1979
Искренность — есть смелость»
Мир опустел. К нему заходили друзья каждый день, ему писали родители, но ничего не имело значения только потому, что ее не было рядом. Тишина разрывала барабанные перепонки. Пустота на второй половине кровати давила на горло. Его плеча кто-то дотронулся, а потом сбоку от себя он увидел Дороти. Она тихо присела на ступеньку, предшествующую могиле. — Я знала, что ты придёшь сюда, — она начала тихо, неловко нарушая тяжёлую тишину вокруг.— Доркас любила Рождество. Констатация таких фактов, постоянное напоминание о том, что она «была», Ремуса раздражало. Но сейчас он был спокоен. Может невербальное присутствие Кас так действовало на него? — Помнишь, как она на шестом курсе в Рождество так спешила подарить тебе последний экземпляр книги, которую успела ухватить в Хогсмиде, что навернулась с лестницы и попала в Больничное крыло? И мы все вместе справляли праздник в общей палате, пока нас не выгнала мадам Помфри. Ремус, на удивление для себя, впервые с ее смерти улыбнулся. Легко, почти незаметно и невесомо, но улыбка, пропитанная горечью, тронула его губы. — Как будто вчера было, — прошептал он. А потом чуть громче, с неведомой болью в голосе, сказал.— Я так по ней скучаю, Дор. Она посмотрела на него. Ремус уронил голову ещё ниже, капли слез обжигали щеки на холоде и падали на промерзжую землю. — Я просыпаюсь и думаю, что она рядом лежит. Завтракаю и жду, пока она начнет быстро и бесконечно говорить об огромных планах. Засыпаю и чувствую, что она рядом. А ее нет. Ее больше нет. Голос у него надломился. Дороти придвинулась ближе, прижала к себе его голову, спрятав в своих объятиях. Его слезы падали на ее пальто, а она смотрела вверх, чтобы сдержать свой порыв эмоций. — Мне тоже ее жутко не хватает, — тихо начала она.— Ее постоянных рассказов, ее тепла и поддержки. Знаешь, я тоже прихожу в Орден и думаю, что сейчас вы вдвоем зайдёте в нашу гостиную. А ты заходишь один, и мне выть на месте хочется. И ребятам больно. Но мы должны держаться, Рем, слышишь? Она бы не хотела, чтобы мы сдавались. Поэтому мы должны бороться, должны победить это сущее зло. Должны жить ради нее и за нее, да так, чтобы она смотрела на нас и гордилась, что мы смогли. Ремус выбрался из хватки Дороти и вытер слезы с щек. Посмотрел на надгробие и заговорил: — Это Он убил ее. Я уверен. Она была очень храброй и смелой. Сильной и отважной. Постоянно рвалась в бой. Ей не хватило пары шагов, чтобы выбежать за чёртову дверь и аппарировать. Повисла тишина. Спустя несколько минут Дороти подала руку Ремусу. — Идём со мной? Ребята очень хотели бы тебя видеть на Рождественском ужине у Поттеров. Ради нее и ради того, как она любила Рождество. В этот вечер Ремус снова немного улыбался, радовался новости о беременности Алисы и Лили, пил за будущий год. Он знал, что Доркас рядом. Он чувствовал, что его ждет ещё много боли, но это невербальное ощущение того, что Она рядом, подкрепляло его дух и давало силы. Он, кажется, снова начинал жить и бороться. *** Эммелина вернулась домой с работы в Мунго. Несмотря на начавшуюся весну, день был ужасно тяжелым: она вместе со старшими колдомедиками спасала с десяток волшебников, попавших под тяжёлые руки Пожирателей. Ей хотелось просто упасть на кровать и лежать неподвижно до того момента, пока мышцы не заболят от бездействия. На пороге ее встретил Фабиан. Он помог снять пальто и, взяв ее за руку, повел на кухню. — Я отпросился с собрания Ордена, вместо этого завтра утром встану на дежурство с Гидом. Ты в последнее время очень устаешь, и я решил устроить тебе подарок. Глаза у него светились ярче солнца, на губах застыла робкая улыбка, и пальцы нежно сжимали ее ладонь. На столе стоял ягодный пирог и сливочное пиво; совсем скромно, но Лина улыбнулась. Фаб усадил ее на стул и всучил в руки кружку. — Молли передала пирог по маминому рецепту, — она замолчали ненадолго, но вскоре Фабиан снова взял девушку за руку и легонько ее сжал.— Как твой день? — Жуткий, — наконец заговорила Эммелина.— К нам попало с десяток людей, простых прохожих. Один из них едва не погиб у меня на руках. Я жутко устала, знаешь… От войны, от смертей и бесконечных страхов. Сейчас бы в Хогвартс вернуться, когда все это было слишком далеко. Фабиан сочувственно посмотрел на нее, затем оглянулся, выкрутил магловский радиоприемник на максимум и вытащил Лину в гостиную. Лирическая песня лилась из динамиков, и Фаб под нее легко закружил девушку, прижав к себе за талию. Какое-то время она была зажата, но через полминуты уже расслабленно качалась из стороны в сторону. Улыбка появилась на ее лице. Он кружил ее под своей рукой, потом вновь прижимал к себе. — Nothing's gonna change my love for you (Я тебя сильнее всех люблю,)/ You ought to know by now how much I love you (Люблю, пока дышать не перестану,)/ The world may change my whole life through (Пусть мир — непостоянен,)/ But nothing's gonna change my love for you (Но я тебя люблю, пока дышу.) Под конец песни она искренне смеялась, вновь и вновь падая в его объятия, чувствуя тепло. Она прижалась к нему, обвив руки вокруг шеи, положив подбородок к нему на плечо. Его ладони медленно двигались на ее спине, щекотя ребра прикосновениями. — Когда Доркас не стало, — она начала совсем тихо, почти шепотом, — я не сразу это поняла. Даже когда ее похоронили, я не могла поверить. И до сих пор не могу. Как будто она не погибла, а просто исчезла. Уехала далеко, чтобы никто ее не видел. И я думаю: скоро она вернётся. Снова зайдет в гостиную Ордена и громко засмеется, расскажет очередную историю, а за ней ещё одну. А потом уснет на плече у Рема, потому что до ночи опять читала какую-то книгу. Я так думаю, а она все не приходит. Я понимаю, что она исчезла навсегда, и мне так страшно от этого. Я по ней жутко скучаю. Она замолчала прислушиваясь к его дыханию. Он словно застыл, лишь грудь его тяжело вздымалась. Эммелина чувствовала, как Фабиан сжимал пальцы в кулаки на ее спине, сминая ткань свитера. Он крепче прижимался к ней, вдыхал ее запах, словно запоминая, словно и сам мог исчезнуть. — Пообещай, что не исчезнешь. Ладно? Она спросила тихо и прижалась также сильно, испугавшись, что он испарится в ее руках, расстает, как первый снег. Но он также тихо ответил ей на ухо, оставив поцелуй на шее: — Ладно. *** Дороти и Гидеон остались на ночное дежурство в Ордене. Дороти не совсем хорошо чувствовала себя последнее время, но все же осталась рядом с мужем, пока Фабиан был дома с Эммелиной. Работа и Орден поглощали их с головой. Находясь постоянно рядом, они почти не виделись. Лишь редкие переглядки и едва ощутимые касания спасли от суматохи и страха. Сейчас им выдалась целая ночь наедине, когда можно было поговорить или просто помолчать, сидя под одним пледом, прижавшись друг к другу. — Когда война закончится, мы поедем в свадебное путешествие, — мечтал Гидеон. — Прошел год со свадьбы и мы заговорили о свадебном путешествии? — засмеялась Дороти. — Ну, никогда не поздно, сама говоришь. Как думаешь, куда лучше: во Францию или в Испанию? Они долго рассуждали о преимуществах двух стран, но в итоге остановились на Франции. Дороти с улыбкой слушала мечты Гида, о золотистом песке, чистом береге и ярком солнце. Он говорил о ночных прогулках за руку, ужине под Эйфелевой башней, шикарном виде из их номера в магловском отеле, пока Дора не уснула на его плече. Гидеон заметил это не сразу, а как только услышал тихое сопение под ухом, замолчал и аккуратно положил ее полностью на диван, укрыв пледом. Сам он присел рядом на пол и накрыл ладонью ее выглядывающие из-под одеяла пальцы. Она спала. Беспокойно, постоянно хмурясь, сжимаясь в маленький комок. Что-то внутри ее волновало, и Гидеон не мог понять, что это. Дороти упрямо молчала, желая справится самой. Гидеону оставалось только быть рядом и быть готовым поддержать ее всегда. Дороти сильно изменилась после смерти Доркас. Все они изменились. Война подошла слишком быстро, забрав первого из их близких. После того, как все они увидели измученную Кас в объятиях Ремуса, как ее тело навсегда опустилось под землю, в Дороти что-то сломалось и окрепло одновременно. Теперь она дольше обнимала Гидеона, сильнее цеплялась за его одежду, глубже вдыхала его запах. Словно она боялась, что с ним что-то случиться. Они постоянно были рядом, но в суматохе военных дней оказывались так далеко. Гидеон тоже боялся за жену. Пожиратели все чаще побеждали, и у него опускались руки. Он хотел все бросить, схватить всех близких и уехать из страны. Так легко было сдаться и сбежать. Но чувство вины и долга перед теми, кто погиб, сковывало руки и отрезвляло разум. Нельзя было все бросить. От таких обстоятельств нельзя было убежать. И он оставался, боролся, боялся и просто был рядом с теми, кто в нем нуждался. Гидеон задремал, сидя на полу, положив голову на диван. Разбудил его лёгкий толчок в плечо: под утро пришел Фабиан. — Привет. Как у вас тут? Все спокойно? — спросил Фабиан. — Да, все тихо, — протянул Гидеон и встал с пола, потягиваясь, чтобы размять затекшие конечности.— Грюм, когда уходил, дал наводку — сказал, что анонимный отправитель. Нужно будет в одну глушь наведаться, подежурить нам вдвоем. Дора здесь останется. Фаб лишь кивнул и вышел в коридор, готовясь выходить. Гидеон легонько коснулся плеча Дороти, как она встрепенулась и приподнялась на локтях. — Тшш, все хорошо. Мы с Фабом идём на патруль в то место, про которые нам Грюм говорил, помнишь? — Гидеон невольно улыбнулся: она ещё не проснулась и смотрела на него едва открывающимися глазами, пытаясь понять, о чем он говорит.— В крайнем случае я пришлю патронуса, ладно? Дороти часто заморгала и села. С минуту она понимала, о чем речь, но потом резко встрепенулась: — Я пойду с вами. — Нет, мы об этом говорили. Ты нехорошо себя чувствуешь, лучше ты будешь здесь. К тому же мне нужен человек, который прикроет меня с тыла, — он улыбнулся. — Все будет хорошо. Дороти немного поразмыслила и медленно кивнула. — Будьте осторожны. Люблю тебя. Гидеон ответил ей тем же и, легко коснувшись ее губ своими, обнял. Он вновь почувствовал, как она прижимается все ближе, вжимаясь крепче, лишь бы не отпускать его никуда. Но спустя несколько мгновений хватка ослабла, и он встал. Лёгкое прикосновение пальцев разорвалось в воздухе, и Дороти осталась в Ордене одна. Гидеон и Фабиан аппарировали на место, которое указал Грюм. Пустырь и полуразрушенное заброшенное здание — все что оставалось здесь. — Давай до полудня тут посидим и пойдем: не думаю, что здесь будет что-то важное, — предложил Фабиан и сел, оперевшись на стену спиной. Какое-то время они сидели молча, прислушиваясь к тишине и редким звукам. — Как ты думаешь, Лина согласится выйти за меня замуж? — будто робко, тихо спросил Фабиан. — Ого, братец созрел для семьи? — Гидеон засмеялся и посмотрел на брата. — Да…— он усмехнулся, но тут же стал серьезным.— Просто, когда Кас не стало, она изменилась. Мы все изменились. Я чувствую, как она боится, и мне так хочется ее защитить. Спрятать, закрыть где-то, пока все не закончится. Не представляю, что чувствуют Фрэнк и Джеймс, если у них девчонки разродятся через пару месяцев. — Я думаю, она согласится, — сказал Гидеон, спустя пару минут молчания. Вновь повисла тишина на недолгие полчаса. Неожиданно послышались чьи-то шаги и тихие голоса: — И где они? — Этот идиот Петтигрю сказал, что они будут прямо здесь с самого утра. Если он наврал, то я лично буду пытать его Круциатусом, а потом просто убью. — Я вообще не понимаю, почему Лорд ему так доверяет? Этот ублюдок предал своих, где гарантия, что он не сдает нас также? Гидеон застыл от ужасного осознания. Он схватил Фабиана за рукав свитера и потянул в другую сторону от голосов: сейчас им нужно было не вступать в бессмысленный бой, а сообщить информацию Ордену. Только они встали, как пятеро Пожирателей появились из-за угла. Аппарировать было поздно. Без разговоров и разборок началась ожесточенная схватка. Заклятия летали от одной стороны к другой. Среди нападающих Гидеон разглядел Антонина Долохова и Майкла Нотта — брата Дороти. Человека, которого она ненавидела и презирала, который был выходцем той семьи, которую она давно забыла и перестала считать своей. Схватка становилась все страшнее: каждый здесь хотел жить. Гидеон и Фабиан падали, отлетали на несколько метров, думали, что уже не смогут подняться, но в них просыпалась неведомая сила, и они вновь вставали, атаковали и пытались выжить. Гидеон отбивал заклятия одно за другим, пока не увидел, как зелёный луч Авады стремительно приближался к груди Фабиана. Гид выставил щит перед ним, зная, что он ничем не поможет, но до последнего надеясь, что заклинание останется по ту сторону невидимой стены. Но щит, словно стекло потрескался и исчез, пропустив смертельное заклятие вперёд. Фабиан ничего не успел понять. Просто он замахнулся палочкой для очередного заклинания, сделал глубокий вдох и выгнулся дугой от удара зелёного луча в грудь. Как в замедленной съемке, он закрыл глаза и упал на холодную землю. В одну секунду его не стало, в одну секунду он перестал дышать и сердце его навсегда остановилось. Гидеон только было бросился к нему, как прямо перед ним пролетел такой же луч. Мысль о смерти брата ещё не окрепла в голове, блуждала по всему телу, как инородный непринимаемый предмет. Верить в это он не желал. Нужно схватить Фаба и аппарировать, чтобы рассказать всю правду о Питере. Нужно схватить Фаба… Гидеона откинуло назад. Он с трудом встал на локти, собирая последние силы в кулак, чтобы бороться, как к нему подошёл Майкл. Он поставил свою ногу ему на грудь, прижав к земле. — Это ведь с тобой моя сестрёнка обручилась? — спросил он с жуткой ухмылкой, не требуя ответа.— Как же она будет переживать, когда увидит тебя здесь. Бедная, бедная Дороти. Гидеон молчал. Смотрел на него и молчал, чувствуя, как силы покидают его тело. А в голове проносились мысли о том, что дома его ждет Дора, и Фаб собирался сделать предложение Эммелине. Все вокруг казалось сном. Ужасным кошмаром. Только ощущения были более чем настоящими. Нога Майкла давила на грудь так, что, казалось, ребра сейчас рассыпятся в щепки. Смерть ещё никогда не казалась так близка. Умирать в 19 — чудовищно неправильно. Гидеон судорожно вздохнул и поднял палочку, в попытке сделать хоть что-то. Последнее, что он услышал, были хлопки аппарации. Он не видел, кто прибыл или кто исчез, потому что глаза затмил зелёный свет, а потом мир потух навсегда. *** Дороти резко проснулась, будто ее окатили ледяной водой. Она села, убрав волосы с лица и огляделась: кроме нее в Ордене был только Бруствер Кингсли. — О, ты проснулась. Я только пришел, не хотел тебя будить. Как ты? — Н-нормально, — она села и вновь хмуро огляделась вокруг.— А Гидеон и Фабиан не приходили? Они должны были с патруля уже вернуться. — Не-ет, — протянул Кингсли как бы нехотя.— Меня Грюм отправил на то место, где они сегодня были, я вот решил в Орден быстро заглянуть и туда отправиться. Что-то произошло. — Быстрее, — Дороти встала и схватила Брустера за руку, ожидая аппарации. Он посмотрел на нее и, не сказав ни слова, аппарировал на место. Дороти отпустила его руку и пошла вперёд, заходя за заброшенное здание. На пустыре работали Авроры: чуть подальше вёлся арест Пожирателей, а ближе к ней стояли четыре колдомедика. Ноги стали ватными, в голове пронзительно звенело. Сердце билось чаще, тело парализовало, руки будто сводило судорогой. Колдомедики стояли над двумя телами. Фабиана и Гидеона уже положили на носилки: оба лежали неподвижно, даже грудь не двигалась от дыхания. Дороти посмотрела на одного колдомедика, но тот лишь сочувственно помотал головой. — Нет… Она упала на колени прямо между ними. Кожу обожгло от слез, грудь сдавило натиском паники. Этого не может быть. Ее руки тряслись, она металась от одного парня к другому, не зная куда себя деть. Тело дрожало, а из горла выдавались только сдавленные хрипы. Мир в миг потух. На сетчатке глаза отпечатались они: спокойные, умиротворённые, не-жи-вы-е. Воздух вокруг исчез, тело окаменело. Этого не может быть. — Мисс…— ее кто-то тронул за плечо.— Прошу прощения, миссис, они мертвы. Мы доставим их в Мунго, и вы… — Нет!!! Внутри что-то взорвалось. Гнев, непонимание, страх и горечь охватили тело. Она упала на грудь Гидеона и начала что-то бормотать, хватаясь за его руки, касаясь его щек, шеи. Он ее не слышал. Она метнулась к Фабиану, также схватила его за руку, но и он не чувствовал ее прикосновений. Ее разрывало между двумя телами, когда-то живых людей. Мечась от одного к другому она не знала, не понимала, что происходит. Носилки подняли. Она подскочила вслед за колдомедиками, как один из них остановил ее: — Простите, вам нельзя. Приношу свои соболезнования. Она осталась стоять на пустыре, чувствуя, как земля уходит из-под ног. Пустота заполнила все внутри. Она стояла так до тех пор, пока не услышала сзади чей-то крик. Дороти обернулась. Авроры все ещё стояли с Пожирателями. Среди них она заметила знакомый силуэт. Майкл, связанный заклятием, сидел на камне и тупо смотрел на Кингсли. Дороти в миг оказалась рядом. — Отойди, — сказала она Кингсли. — Ого, сестрёнка. Давно не виделись. Как ты? — с издёвкой заговорил Майкл. — Вас допрашивает аврор Пруэтт, — фамилия того, кого она любит больше жизни резанула прямо по языку, — просьба отвечать на мои вопросы честно, — она приставила палочку к его груди.— Как вы здесь оказались? — С друзьями гулял, — невозмутимо ответил он. — Дороти, — тихо сказал позади Кингсли, — у него проверили палочку. Последним заклинанием была Авада. По голове словно ударило чем-то тяжёлым. Она тяжело сглотнула, поднесла палочку к шее Майкла, наклонилась ниже и снова спросила: — Кого ты убил? — Да я откуда знаю, они же одинаковые. Рыжего какого-то. — Я спрашиваю: в кого была направлена Авада?! Он молчал. — Ты можешь молчать, но я все равно засажу тебя в Азкабан до конца твоей никчёмной жизни. То же сделаю и с матерью, и с отцом, уж поверь. Я сделаю все, чтобы… — Мужа твоего! Гидеона, кажется? Дороти застыла. Грудь пронзило тысячи шипов. Лицо брата исказилось в ухмылке, которую она не могла терпеть. Гнев и ярость застелили глаза. Она ничего не видела, не чувствовала. Рука сама убрала палочку в карман джинс, а потом все также сама замахнулась и врезалась костяшками в скулу парня. Майкл упал с камня. А Дороти наносила удар за ударом, чувствуя, как чувство потери разрывает ее на части. Боль окутала все тело, но она ее не замечала, пока кто-то из Авроров не оттащил ее назад. — Сука! Ты всю жизнь мне испортил! Урод! Ненавижу тебя! Она срывала голос и кричала так громко, что ей самой закладывало уши. Ужас производящего не укладывался в голове, мозг взрывался от всего вокруг. — Пусти, да пусти меня! — она смогла немного взять себя в руки и вырваться из крепкой хватки. Словно пробираясь через вязкое болото, на тяжёлых ногах она подошла к лежащему Майклу, нагнулась к нему и прошептала: — Я сделаю все, чтобы к тебе применили дементора. Я сделаю все, чтобы сломать жизнь матери. Я сделаю все, чтобы поймать отца. Сука, я сделаю все, чтобы вас уничтожить, мразей. Она встала и отошла, не желая видеть его окровавленное лицо застывшее в гримасе ужаса. Дороти сделала глубокий вдох, и в следущий момент ноги подкосились, в глазах потемнело, и она упала на землю, не найдя опоры. *** Голова жутко болела, в горле образовалась пустыня, все тело ломило, низ живота неприятно тянуло. Дороти через силу открыла глаза и увидела белый потолок. Палата была пуста, она одна лежала на крайней кровати около окна. На тумбочке рядом лежали фрукты и ее вещи. Дороти огляделась. Она определенно была в Мунго. События прошедших дней начали всплывать в голове: уход Гидеона, аппарации вместе с Кингсли, тела Гидеона и Фабиана на носилках, Майкл, ее удары, а потом темнота. Дороти зажмурилась: сердце громко застучало, чтобы выгнать из себя ту боль, от которой хотелось разорваться на куски. В палату зашла молодая целительница. Она сделала пару пометок на пергаменте и обратилась к Дороти: — Миссис Пруэтт, добрый день. Как вы себя чувствуете? — Болит все. Голова, живот, ноги, руки, грудь…— прохрипела Дороти. — Что последнее вы помните? — целительница снова сделала заметки. — У меня муж и друг погибли. Их мой брат убил, и я его допрашивала, а потом… — А потом у вас был обморок на фоне сильного шока. Такое бывает, сейчас все в относительном порядке. Полежите у нас пару дней, все боли пройдут. — Почему живот так болит? Как будто его резали… — Да…— колдомедик заглянула в пергамент, сделала новую пометку и посмотрела прямо на Дороти.— Я приношу вам свои соболезнования, то, что вы пережили, — это ужасно. На фоне сильного стресса мы не смогли сохранить плод. Но вы ещё молодая, будут у вас детки, вы только не беспокойтесь… — Плод? — что-то внутри Дороти замерло.— Какой плод? — Вы не знали? — девушка замешкалась, глубоко вздохнула и объяснила: — Вы были беременны. Третья — четвертая неделя. У вас случился выкидыш. Такое в магическом мире бывает редко, но… Дороти ее не слышала. Казалось, что она все глубже проваливается под землю, падает и падает вглубь, а дно все не появляется. Она захлебывалась в грязи, в собственной боли, растекающейся от сердца по всему телу. — Я вас оставлю. Отдыхайте, миссис Пруэтт. Целительница ушла. А Дороти плакала, чувствуя, как слезы оставляют неприятные дорожки на щеках, как они выжигают следы на коже. Она повернулась на бок и, сжавшись в маленький комок сплошной боли, зарыдала почти в голос, прикусив край одеяла. Боль съедала ее живьём, оставляла раны, разрывала тело и душу. Хотелось исчезнуть, навсегда забыться, ничего не чувствовать, потому что так проще. Но она чувствовала каждой клеткой, как ее пронзают тысячи ножей, как ее разрывают миллионы заклинаний. Кто-то коснулся ее плеча, но она не почувствовала. Сириус, только что вошедший в палату с Марлин, перевернул ее лицом к себе и, приподняв голову, прижал к себе. Дороти упала в его объятия, сжав в кулаках его свитер. Боль, выходящая громкими рыданиями, не уходила, и с каждой следующей секундой ей казалось, что она поглощает ее все больше. Сириус что-то шептал ей, медленно покачиваясь, словно убаюкивал ее и ее боль, чтобы хотя бы на секунду ей стало легче. Но Дороти рыдала и кричала от невыносимой горечи внутри. — Я Гидеона потеряла, я Фабиана потеряла, я ребенка нашего потеряла, я все потеряла!!! Потеряла я все… Захлебываясь в собственных рыданиях, Дороти не заметила, как в рот ей влили зелье и тело окутал беспокойный и долгожданный сон, способный унять страдания на несколько часов. Тело ее обмякло в руках Сириуса, и все вокруг исчезло.