Город ломается о спину верблюда. Им просто нужно идти, так как они не могут стоять на месте. Приятно видеть, как все вы заполняете улицы. Feel Good Inc. — Gorillaz
Пандион ворвалась в кабинет Вергилия без стука, плечом выбив с грохотом приземлившуюся на пол дверь и заставив нефилима резким звуком рывком подняться с кресла и оторваться от книги. Подобное поведение Пандион допускала крайне редко, только когда сложившаяся ситуация этого требовала, и времени оставалось ничтожно мало — а сейчас именно так и происходило. Оперевшись на дверной косяк, опустив голову и пытаясь отдышаться после долгого бега, Пандион исподлобья взглянула на Вергилия и прохрипела: — Второй круг... он прорывается. Нефилим обернулся к окну, где тёмно-синяя пелена затягивала небо: кабинет находился почти на самом верхнем этаже, позволяя видеть, как сквозь черноту рвутся демоны: их несформировавшиеся тела заставляли небосвод колыхать и бугриться, словно ребёнок Мундуса бесновался в животе Лилит, растягивая кожу. Тысячи тварей с вытянутыми лицами устремили длинные руки к земле, пытаясь покинуть плен своего круга и вырваться. Внезапно нахлынувший мощный порыв ветра выбил толстые стёкла — Вергилий инстинктивно закрылся руками, защищая лицо от осколков. Ударная волна отбросила его с Пандион к стене, перевернула металлический стол; стеллажи с книгами рухнули, и печатные страницы разлетелись по комнате — всё стремилось к Хаосу. — Пандион, поднимайся! Преодолевая мешавший продвижению ветер, Вергилий дотянулся до лежавшего на полу у стола Ямато и, ухватившись за дверной косяк, оказался в длинном коридоре. Моргавшие мутным светом лампы лопнули, осыпая осколками волосы и плечи нефилима, когда башню тряхнуло, и толстые бетонные стены задрожали, покрываясь тёмными длинными трещинами. В шахте раздался режущий слух скрежет, и сквозь вертикальную щель дверей вылетел столб искр: канаты не выдержали толчков, и лифт сорвался — на первом этаже раздался оглушительный треск. Вергилий видел из сложившейся ситуации единственный верный выход, который мог бы вновь на время сбалансировать отношение мира людей к миру демонов, поэтому нефилим, удобнее перехватив в руке Ямато, распахнул двери запасного выхода и ринулся по ступеням вверх к крыше. Он рассчитывал на подобное течение событий, но не ожидал, что они произойдут так рано — теперь весь чётко проработанный план не укладывался в сроки. Главное — суметь всё удержать до возвращения отца. Дальше будет легче. Разбив бетонную стену на последнем этаже, Вергилий оказался снаружи, воткнул Ямато в обшивку здания, и припал на одно колено, поднимая голову к тёмному небу. Стоять здесь было невозможно не столько из-за ветра, сколько из-за конструкции: спирально-закрученные «крылья» башен не предполагали наличия выхода на крышу. В удобстве спроектированного подобным образом здания можно было усомниться изначально, но Вергилий уже давно понял, что демоны любят излишнюю витиеватость. Он имел доступ к высшей точке города, а остальное — неважно. Дождь молотил по лицу, мешая следить за фигурами тварей, тянувшихся к земле; теперь они были настолько близко, что нефилим чётко различал их широко распахнутые светящиеся холодной синевой глаза — ещё каких-то полчаса и второй круг достигнет земли. Ветер растрепал мокрые волосы, которые прилипли ко лбу. Глубоко вдохнув, Вергилий распрямился, высвобождая Ямато из обшивки и направляя его остриём в колыхающее небо. В ту же секунду по озябшему от ледяного дождя телу прошлось тепло, концентрируясь в ладони, держащей рукоять катаны, — по венам проскользил разряд тока, и лезвие Ямато вспыхнуло змеями электрических разрядов — в тёмное небо ударила молния. Нефилим поджал губы и стиснул зубы, пытаясь удержать дрожащее в руках оружие: это оказалось гораздо сложнее, чем закрыть врата Мундуса. Молния расползалась, охватывая тварей, забираясь им под кожу, и чернота начала медленно сходить, разрываясь в тех местах, где исчезали демоны. Вергилий упустил момент, когда что-то пошло не так. Блестящий металл катаны треснул с яркой вспышкой света — энергия замкнулась в области разлома, и вся мощь, направленная в небо, ринулась назад, к рукам. Нефилим закричал, выронив катану, когда молния прожгла кожу на пальцах, поднимаясь выше к предплечью, в тело: сердцебиение ускорилось, и всё на мгновение померкло — кожа буквально дымилась и плавилась на глазах, прилипая к промокшей до нитки одежде. Вергилию казалось, что все нервы сгорели — правая сторона тела пылала, вызывая жгучее желание содрать с неё всё имеющееся до костей. Нефилим не мог абстрагироваться от боли, как обычно. Если бы не травматический шок, он, наверное, сошёл бы с ума. Внезапно навалившаяся тишина и сонливость сбила восприятие реальности — трясущейся левой рукой Вергилий коснулся обнажённых мышц челюсти и окровавленных зубов: с подбородка сползали обожжённые лоскуты кожи. Ноги налились свинцом, и нефилим пал на колени — тьма, с которой он так отчаянно боролся, поглотила всё без остатка. Лимбо-Сити тонул в чистом голубом небе.* * *
Запрокинув голову выше и чуть наклонив её в бок, Данте провёл станком по скуле, сбривая пробившуюся щетину. В приоткрытой двери показалось недовольное лицо Кэт, и нефилим оторвался от созерцания собственного отражения, поворачиваясь к медиуму. Она вчера легла спать довольно поздно: они долго искали подходящий дом — достаточно безопасный, отдалённый от центра города, не разрушенный и обустроенный — долго разбирались с вещами. Пока Данте принимал душ, смывая грязь и кровь, медиум разбирала сумки, раскладывая продукты по полкам и в холодильник, а одежду, на втором этаже, в спальнях. Внезапная гроза днём только усилила сбои в электричестве: каждый раз, когда свет выключался, Кэт выслушивала новую порцию мата, потому что часто это происходило в самый неподходящий для нефилима момент. — Еда стынет, Данте, сколько можно тебя звать? — произнесла медиум. Её строгий тон и нахмуренные тонкие брови откровенно веселили нефилима. Он же не виноват был в том, что его день начался в шесть часов вечера: ночью ему не давал уснуть гнев. Лёжа в кровати на втором этаже, Данте слышал шуршание мелкой твари под раковиной на кухне: как только они вошли в дом, демон сорвался с рук медиума и спрятался где-то, не желая показываться, сколько Кэт его ни звала. Даже он, Данте, за всю жизнь не слышал столько ласковых слов, сколько досталось забившемуся под кухонные шкафы гневу. Нефилим знал, что демон — тварь была насквозь пропитана запахом молока, который остро ощущался — именно там, но говорить об этом Кэт не стал. Выспаться Данте и с утра не дали: гнев наконец вылез и даже соизволил покормить себя с рук — детской радости медиума не было предела. Нефилиму со стоном пришлось подняться с кровати и спуститься вниз на голос Кэт, сидевшей на полу и играющей с тварью, — Данте боялся, что гнев, не смотря на юный возраст, может наброситься и укусить. Когда медиум вздумала отмыть демона от крови в ванне, нефилим готов был выть и стучаться головой о стены. Что за безумства лезли в голову этой девчонке последние два дня? Он пытался отговорить Кэт от всех этих идей и пинком отправить гнева в полёт по улицам города, но медиум оставалась непреклонна, полностью игнорируя доводы. И Данте ничего не осталось, кроме как, подперев плечом дверной косяк, молча наблюдать за смеющейся Кэт, и гневом, пытающимся слизать пену с короткой шерсти. И сейчас, когда нефилиму наконец не надо было следить за каждым шагом мелкого засранца и его хозяйки, Данте всё равно не могли оставить в покое — он молча осуждающе смотрел на медиума, стоявшую в дверях. — Это бойкот? — спросила она, не дождавшись ответа на предыдущий вопрос. — Я бреюсь, Кэт. — Нефилим упёрся руками в белую кафельную раковину, повернул кран и хмыкнул, не сумев обуздать желание съязвить: — И я не возникаю, когда ты по три часа торчишь в ванне, брея ноги... и не только. Медиум остолбенела, вспоминая вчерашнюю утреннюю ситуацию — вытащил Данте её из воды, конечно, обнажённую, но... — Мог тогда и не пялиться. — Нет, не мог, — хмыкнул он и в последний раз провёл бритвой по щеке, стряхивая пену. — Надо быть минимум пидором, максимум — слепым, чтобы не пялиться на тебя. — Ты!.. Кэт была готова задохнуться от возмущения, настолько она была разъярена — даже гнев, вившийся до этого вокруг её ног, лёг на пол поодаль и прижал большие уши к голове, бросая взгляд огромных красных глаз то на человека, то на нефилима. — Я, я, я, — усмехаясь, пробормотал Данте, утыкаясь лицом в махровое полотенце, — буду прощён, если скажу, что пытался этого не делать? — Нет. И развернувшись на пятках, Кэт демонстративно задрала нос к потолку и покинула ванную — нефилим, улыбнувшись, последовал за ней. Буквально через пять минут перед носом сидевшего за кухонным столом Данте плюхнулась тарелка с фасолью в томатном соусе, свежеиспечённым хлебом, и была торжественно вручена вилка. Кэт нравилось готовить: она обожала стоять у плиты, шинковать овощи и слушать шипение масла на сковородке — всё это прекрасно расслабляло и отвлекало замучившееся сознание от постоянного самобичевания. Поэтому днём, когда нефилим, наблюдавший за её работой, уснул, не в силах более бороться с усталостью, Кэт, посидев ещё немного над документами, отправилась готовить что-нибудь на ужин. Медиуму так же нравилось экспериментировать, пробовать нечто новое, но со вставшей продовольственной проблемой пришлось готовить из того, что было — впрочем, данный факт не помешал Кэт сварить компот из сухофруктов и разобраться в устройстве домашней хлебопечки. Собой медиум осталась довольна. — Чёрт, Кэт, это же всё-таки не кошка, — покачал головой Данте, подцепляя вилкой фасолину и отправляя её в рот, — ты бы ещё бантик сделала и носилась бы с ним по квартире. Сидевшая до этого на коленях и чесавшая гнева между ушей медиум резво поднялась и вылетела из кухни — демоническое существо радостно понеслось за хозяйкой, хвостом зацепив и чуть не уронив горшок с цветами. — Это был сарказм, — простонал нефилим, утыкаясь лицом в ладони, когда Кэт с по-детски радостным визгом пронеслась через всю гостиную и ринулась по лестнице на второй этаж — гнев стремглав бежал сзади, пытаясь ухватить передними лапами фантик от конфеты на верёвке, оставляя на паркете борозды от когтей. — Кэт! Над головой Данте раздавался топот босых ног о паркетный пол — медиум носилась из комнаты в комнату и, судя по поднятому грохоту, запнулась за ковёр в коридоре, растянувшись звездой. Горевать по этому досадному происшествию она не стала и, рывком поднявшись, перепрыгнула через взволнованного гнева, побежав к лестнице. Кухня и гостиная отделялись только огромным проёмом с раздвижными дверями, позволяя пребывавшему в ауте нефилиму наблюдать, как Кэт забегает в зал и, громко хохоча, прыгает на диван, упав на него животом. Гнев залетел на спинку, обитую велюром молочного цвета, и, впившись когтями в ткань, уставился на медиума, которая, приподнявшись на локтях, погладила демоническое существо между ушами. — Ну и что это было? — усмехнулся Данте, подойдя к растянувшейся на диване Кэт. — Ничего, — улыбаясь, пожала она плечами и перевернулась на спину, одёргивая чуть задравшуюся футболку. — Знаешь, раз гнев останется с нами, ему нужно дать имя. Медиум уже всё решила за Данте, которому оставалось только молча соглашаться: он выбрал самый лёгкий путь — не сопротивляться. Пусть делает, что хочет, а его уже всё достало. Кэт приняла вертикальное положение и похлопала по освободившемуся месту слева, желая, чтобы нефилим сел рядом. Когда он начал обходить диван, гнев оскалился, зашипел и спрыгнул на пол, забившись под свешенные ноги медиума, сверкая оттуда красным взглядом в сторону Данте, который развалился на диване, закинув руки за голову, и прикрыл глаза, ловя из большого окна предвечерние лучи солнца. Наклонившись, медиум подцепила недовольно урчащего гнева под мягкий живот и взгромоздила к себе на колени, погладив между прижатыми к голове ушами. — Тише, — прошептала Кэт, когда демон начал пятиться в противоположную от Данте сторону, — тебя не обидят. На данный промежуток времени гнев был совершенно безобиден — нефилим чувствовал это: никакой агрессии, злобы, не было даже ненависти, только страх перед ним. Возможно, из-за того, что тварь была слишком мала — два месяца, не больше; он даже мясо ещё не требовал, обходясь сухим молоком, которое разводила ему Кэт. Данте повернул голову, взглянув на прижатого к груди медиума гнева: передними лапами он смял ткань футболки на плече, а более мощные задние поджал под себя, позволяя Кэт придерживать его за спину. Около полосок ноздрей, ускользая к краю зубастого рта, уходил оставленный пулей рубец, который медиум с утра обработала: гнев вертелся, кряхтел, но позволил помочь. Шрам у демона останется на всю жизнь: души он не поглощал, не убивал, следовательно, не имел хвалёной регенерации. Данте невольно коснулся рассечённой правой брови. — Откуда у тебя этот шрам? — тихо поинтересовалась медиум. — Что? — Ну, на брови... — А, это. — Нефилим нахмурился, смотря куда-то в пустоту, и Кэт пожалела, что спросила; она и сама не любила тревожить воспоминания. — В детстве мы с Вергилием часто махались на деревянных мечах. Их специально сделал для нас отец, чтобы обучать, но чаще мы тупо играли на заднем дворе в небольшом парке. В общем, Вергилий продувал мне тогда, сделал обманный выпад и обрушил удар, я увернулся, но зацепился за камень и хуякнулся на острый край качели. Вся рожа в крови, пытающийся усадить меня вырывающегося на стул Спарда, Ева с аптечкой рядом. Тот бой я с треском просвистел. — А что Вергилий? Любопытство было сильнее Кэт; она проклинала свой язык, слова с которого сорвались быстрее, чем она успела подумать. Но к её удивлению Данте не злился, только грустно улыбался и по-прежнему смотрел куда-то в прошлое. — Он тогда испугался сильнее меня, помог подняться, буквально приволок к маме... — Нефилим будто очнулся, сжал руки в кулаки и процедил: — Забей. Вытащив сигарету из пачки, он крутанул колёсико зажигалки, высекая столп искр, и прикурил. Кэт теребила вытатуированными пальцами белоснежную шерсть гнева на загривке — напряжённая тишина стремилась укрепиться в гостиной, поэтому она произнесла, пока обстановка не стала совсем уж гнетущей: — Это ведь мальчик? Усмехнувшись, Данте схватил гнева за загривок и под недовольные восклицания медиума поднял — тот клацнул зубами и забарабанил мощными задними лапами по воздуху. Удерживая гнева на уровне лица, нефилим выдохнул дым — тварь сморщила нос и прищурилась. Данте тряхнул девять фунтов демонической туши, чтобы та поменьше дергалась и изрёк: — Пацан же, ну. Гнев попытался укусить Данте за палец, когда тот щёлкнул ему по носу. — Изверг, — возмутилась Кэт, — пусти Миноса! — А вот и твоё имя, засранец, — рассмеялся нефилим, уворачиваясь от подзатыльника. Сжав запястье Данте и потянув вниз, медиум заставила опустить гнева на пол, а потом ловко двумя пальцами схватила тлеющую сигарету, но нефилим, прикусив зубами фильтр, не позволил вытащить её изо рта. Кэт нахмурилась и, поджав губы, вновь дёрнула сигарету — белый пепел осыпался на диван, размазавшись серым цветом по молочному велюру. — В доме не курить, — процедила медиум. — Быстро отпустил. Данте засмеялся, не размыкая зубов, и, взглянув на Кэт, спросил: — А то что? — Ночевать на крыльце будешь. — Она переломила сигарету у основания и затушила в стеклянной пепельнице, стоявшей на кофейном столике напротив дивана. — И обратно не пущу, сколько ни проси. — Опасно, — ухмыльнулся нефилим и сплюнул фильтр на пол. — Не мусорить, не есть в комнатах, складывать грязную одежду в корзину, не ходить в грязных ботинках по дому, не трогать Миноса, не мешать, когда я работаю, не... — Не дышать. — Данте! — воскликнула Кэт, рассмеявшись, и легко ткнула его в плечо кулаком. — Я же серьёзно. — Ладно-ладно, — пробормотал нефилим. — Что с твоим домашним животным делать будем? Медиум пожала плечами и посмотрела на стеклянную поверхность кофейного столика, под которым, прижавшись к полу, сидел Минос, сверкая красными глазищами в сторону пальцев Данте. — Я не знаю, — честно ответила она, — я понимаю, что, возможно, это ни к чему хорошему не приведёт, но сейчас не в моих силах выставить его на улицу. Минос там погибнет. — Понимаешь ли, что выходит, Кэт. Я вырезал всех сородичей твоего Миноса, пытался застрелить его. Он должен бояться меня и ненавидеть. Когда подрастёт, наверняка попытается перегрызть мне глотку, и хорошо, если не додумается начать с тебя, чтобы разозлить меня. Как Вергилий провернул дело с Лилит, как я из мести грохнул Мундуса. Посмотри, как гасится. Гнев ощетинился и выполз из-под стола, заходя слева, чтобы Данте потерял его из виду. Нефилим, закатив глаза, свесил руку с дивана, будто бы не замечая крадущегося Миноса, острые зубы которого через секунду впились ему в ладонь. И довольный гнев тут же удрал. Кэт опустила голову и, понурив плечи, принялась теребить край футболки, протягивая ткань между тонкими пальцами. По кускам делиться прошлым. — На моё пятилетие соседская девочка подарила мне щенка, — тихо начала она, — они как раз их раздавали — я назвала собаку Алисой в честь героини Льюиса Кэрола. Эту книгу мне как раз читала няня, и я мечтала оказаться в другом мире как Алиса. — Кэт горько усмехнулась. — Какая ирония, не правда ли? Мама разрешила оставить щенка, она многое мне разрешала, лишь бы я ей не докучала. Понятно, что я не сумела воспитать Алису как следует, поэтому, когда меня в восемь лет впервые забрали на обследования, пытаясь обнаружить причину моих видений, собака укусила почтальона. Когда месяц спустя я вернулась домой, Алисы уже не было. Её усыпили. Раз за разом жизнь лишала меня самого дорогого. И я пыталась мстить за всё, что происходило со мной, жила только этим — всё свело меня к лечебнице, а потом к отчиму. Я жила местью, видела в ней смысл своего существования, но когда труп отчима рухнул к моим ногам, я не ощущала ничего, кроме пустоты. Сейчас медиум больше всего страшилась посмотреть на Данте и увидеть в его глазах непонимание, поэтому, по-прежнему не поднимая головы, она соскользнула с дивана на пол, где на ковре и на кофейном столике были разложены книги, пентаграммы, блокноты, и, открыв ноутбук, уткнулась в экран. — Мне нужно работать, извини. — Хей, — нефилим наклонился вперёд и потрепал Кэт по плечу, привлекая внимание, — та же фигня, та же пустота. Чего расклеилась? После встречи с матерью он осознал причину пустоты, понял, что мстил не за Еву — за себя. Ради Евы нужно жить. Медиум грустно улыбнулась и замотала головой — взлохмаченные волосы ударили ей по лицу, разлетевшись ещё больше: зря она вчера легла спать с сырой головой. На душе стало легче в разы, собственное прошлое продолжало тяготить, не отпуская, и Кэт знала, что вряд ли это однажды кончится, но ещё она знала, что рядом с ней Данте, который понимает её как никто другой: его прошлое было не менее мрачным. Нефилим, отпустив плечо Кэт, поднялся с дивана, прогнувшись в пояснице, и нарочито будничным тоном произнёс: — Я прогуляюсь. Нужно было зачистить территорию прилежащих улиц от случайных демонов, да и просто побыть одному, осматривая сложившуюся ситуацию в городе, который пытался выжить в течение трёх месяцев со дня столкновения с Лимбо. Временно залегая на дно, прижатый местной полицией и демонами, Данте часто от нечего делать, смотрел постапокалиптические фильмы, показываемые по кабельному: его забавляли действия людей, суматоха, разврат, хаос, которые охватывали всё живое, но, наложив на реальную жизнь всё увиденное когда-то, нефилима передёрнуло: слишком много дряни выливалось на улицы — со всем этим справиться будет непросто. — На, — Данте протянул медиуму Айвори, держа пистолет за дуло, — если что произойдёт — стреляй. Я рядом буду — прилечу. — Уже поздно и... — начала было Кэт, оторвавшись от книги викканских ритуалов и посмотрев в окно, солнце за которым уже почти село, но нефилим перебил её: — Я недалеко. Пока демоны могут шататься рядом, я тупо не усну. Медиум поджала губы, но возражать не стала — Данте был прав: сидеть на месте ровно было нельзя, а элементарная зачистка города несла некий прок. — Только не задерживайся, — тихо попросила она, — и не нарывайся на неприятности. Кивнув, нефилим положил на кофейный столик возле компьютера пистолет и, развернувшись, направился в коридор, шугнув по дороге гнева, спрятавшегося за горшком с высохшим цветком. Минос прижался к ковру и оскалился, потом ринулся вправо и залетел под стол, положив голову Кэт на колени и бросив на нефилима полный ненависти взгляд. Данте усмехнулся и, оперевшись подошвой о тумбочку, принялся зашнуровывать ботинки. — Слушай, Кэт, насчёт вчерашнего: если я не того чего сболтнул, ты на свой счёт не принимай и в будущем заодно тоже. Медиум оторвалась от экрана ноутбука, нервно почесала указательным пальцем переносицу и, убрав прядь волос за ухо, произнесла: — У женщин такое бывает, когда, — она замялась, подбирая слова, — ну... — Я понял. Болит сильно? — Нет. В помещении повисла неловкая тишина: Кэт с отсутствующим выражением на лице смотрела на Данте, а он — на неё. — Воу, — протянул нефилим, — но, может, это, массаж? Медиум прищурилась, сверкнув зелёными глазами, и кивнула в сторону выхода: — Данте, иди гулять. — Ладно-ладно, чего встрепенулась? — Губы нефилима расплылись в улыбке, и он, сняв с вешалки плащ, открыл дверь. — Уже ухожу. Улица встретила его вечерним кроваво-багровым закатом, лучи которого пробивались сквозь высотки и отражались в разбитых стёклах. Тёмные силуэты домов и искорёженных машин очерчивались красно-золотыми линиями, пересекающимися в ярких точках и слепящими глаза. Данте спустился с крыльца и, достав из кармана пачку сигарет, направился к скрипучей металлической калитке. В установившейся тишине города нефилим слышал, как хрустит гравий под подошвами его ботинок: казалось, что вместе с городом затихло всё живое — острый слух был не в состоянии уловить ничего. Приподняв плечи, Данте сплюнул сигарету на растрескавшийся асфальт и засунул озябшие руки в карманы — холодный ноябрьский ветер забирался под одежду, и приятного в этом было мало. Он не любил зиму, которая неминуемо приближалась. Впрочем, как и любой человек, оказавшийся без крыши над головой — время года не щадило никого: люди, окружавшие его, от сырости и холода заболевали и, за неимением средств на лекарства, болезнь прогрессировала и губила своего носителя. Как-то малознакомый дед, положив дрожащую морщинистую руку на детское худое плечо нефилима и заглянув ему в глаза, сказал, что он невообразимо везучий. Данте долго помнил эти водянисто-голубые глаза и также долго считал, что старик был прав: не каждый ребёнок переживёт столько зим на улице. Но дело было вовсе не в везении — в крови, бегущей в его жилах. Данте никогда не жаловался на жизнь и не жалел себя, потому что видел чужие судьбы, которые были в сто раз хуже. И сейчас дело подходило к декабрю, а город находился в разрухе, погрязший в скорой гибели без неминуемого вмешательства. Данте точно знал, что будет с людьми, если он не попытается что-то сделать. Ни одного демона, как назло, не попадалось на пути, дабы отвлечься от самобичевания и от всех преследующих мыслей. Нефилим молча брёл вдоль тротуара, опустив голову. Ветер волочил по земле пожухлую листву деревьев вперемешку с песком, которые приминали тяжёлые дождевые капли — Данте посмотрел на тёмное небо и, ругнувшись, набросил на голову капюшон. Надо было делать вылазку утром: сейчас вступило время демонов — люди не так глупы, попрятались, и истинное лицо города увидеть ему вряд ли удастся в ночное время суток. Развернувшись, нефилим двинулся обратно, в сторону дома, но замер — тень скользнула около опрокинутых мусорных баков и скрылась за углом. Данте мог бы сослаться на игру света, если бы не примешавшийся к непривычно чистому запаху улицы — без выхлопных газов, без смога и без стабильной сигаретной дымки — запах крови, человеческого пота и демонов. Рука привычно сомкнулась на резной рукояти материализовавшегося Мятежника, вызволяя верное оружие из плена тела. Нефилим двинулся вдоль домов за замершей тенью: она стояла неподвижно, наклонив голову вбок и свесив руки вдоль тела. Тёмное небо с серыми ссадинами туч прояснилось, открывая почти полную стареющую луну, и Данте увидел в шести ярдах от себя человека, бледное лицо которого было устремлено в противоположную сторону. Стоявший перед ним здоровьем явно не отличался: чересчур худое, местами будто поломанное тело с кровоподтёками вперемешку с чёрной пахнущей разложением грязью Лимбо. Под ногами зазвенели осколки бутылок, и человек с хрустом в позвонках резко повернул голову в сторону, упираясь взглядом почерневших бельм глаз в нефилима. По бледным осунувшимся щекам стекала всё та же жижа Лимбо, а в уголках посиневших губ остались сгустки запёкшейся крови. — Хей, стоять, — рыкнул Данте, когда человек неестественно широко открыл рот и ринулся в лабиринт улиц, — если не хочешь сыграть в ящик. Ну разве кто-то останавливался, отметил нефилим, когда ему приказывали? Человек двигался чересчур быстро и неординарно: тормозил и кидался в мелкие улочки, затягивая Данте всё глубже в центр города. Ночь окутала местность — забегая в тёмные улицы, нефилим запинался за мусорные пакеты, ступал в лужи: джинсы измазались в грязи по колено и вымокли. Несясь за тенью, Данте слышал тихие безумные голоса, доносящиеся из домов, где изредка мелькали огни света. Голоса нашёптывали молитвы, сливаясь в одну песнь. Нефилиму хотелось зажать уши. Он тряхнул головой, на секунду потеряв из виду цель, и замер посередине пустынной дороги. Город продолжал жить изнутри — люди прятались в домах, и их было безумно много. Данте крутил головой из стороны в сторону, от окна к окну, где мелькали испуганные бледные лица: ребёнок на третьем этаже указал на него пальцем, но подоспевшая тут же мать закрыла сыну глаза и оттащила от окна; на пятом этаже задёрнули шторы, а на восьмом пожилая женщина прижала к губам крест. Всё, что осталось у людей, — вера. Всё, что нужно было от Данте, — бороться. Он не сразу отправился к источнику крика, только когда тот стал чересчур громким: нефилим будто очнулся и, оторвав взгляд от окон, ринулся между домов в уличный тупик. Посреди небольшой баскетбольной площадки на асфальте лежала женщина и отчаянно отпинывалась от человека, нависшего над ней: его рот был широко открыт, а по впалым щекам стекала густая блестящая чёрная жижа. Данте свистнул, привлекая внимание, и одним точным выстрелом разнёс голову мужчины на кровавые ошмётки — женщина под ним захрипела, когда труп завалился на бок, и, не поднимаясь, отползла в сторону, удерживая себя на весу разодранными об асфальт ладонями. Она всхлипнула, вытащила из светлых волос кусок бледной кожи, прижала руку ко рту, сдерживая тошноту, и обернулась к Данте. — Я не причиню вреда, — вкрадчиво произнёс нефилим, заметив, как расширились от ужаса глаза женщины, и как она вскочила на ноги, отходя ближе к кирпичной стене, — я могу помочь. — Я знаю, кто ты! Данте заметил нож, которым женщина, по-видимому, отбивалась: живот трупа оказался вспорот — она подняла оружие и наставила его на нефилима. — Все знают, кто я, — усмехнулся он, убирая пистолет за спину, и поднял руки, показывая, что нападать не собирается. — Моя рожа частенько мелькала в новостях, но это всё хуйня. Ты ранена. Моя подруга может подлатать тебя. Женщина закрутила головой, осматривая себя: на плече, под разодранной зелёной кофтой, виднелась рана, явно оставленная чьими-то зубами. — Нет-нет-нет! — Её голос сорвался на крик, и она разрыдалась, впившись пальцами в волосы, выдёргивая их прядями. — Я не хочу. — Хей, успокойся, царапина же, ну. Нефилим, не опуская рук, подошёл ближе, но женщина отступила от него, поднимая лицо к небу в безумном крике, и Данте даже не успел сообразить, как острый нож прошёлся по тонкой шее, распарывая крупную вязку горла свитера вместе с кожей и трахеей. Женщина захрипела, выронив оружие, — металлический звон разнёсся по улице — и упала на спину, забившись в конвульсиях; неспособная вдохнуть, она соскребала пальцами асфальт, ломая ногти, и ударялась затылком о землю, захлёбываясь кровью. Нефилим ринулся к ней и, упав на колени рядом, приподнял голову женщины, и попытался пережать рану, но горячая липкая кровь заливала ладонь — незнакомка в последний раз содрогнулась и обмякла. — Твою мать, — выдохнул Данте. Живя в неблагополучных районах, подростком нефилим видел человеческие смерти не раз: люди играли в ящик от всего, чего только можно. До самоубийств дело доходило нечасто, но они всё-таки были: взять хотя бы этих обдолбавшихся девок, которые, посетовав на свою тяжелую судьбу, вскрывали вены вдоль ножом на общей кухне. Потом этим же ножом другие благополучно нарезали хлеб. Вокруг Данте постоянно умирали люди, но чтобы вот так беспричинно... Город всё-таки сошёл с ума. — «Святые искалечены в эту грешную ночь». Вначале нефилим подумал, что ему показалось, но музыка становилась с каждой секундой громче, а слова чётче. Он опустил женщину на асфальт и поднялся на ноги, поворачиваясь в сторону звука, который разбил вдребезги ночную тишину забитого Лимбо-сити. Высотные здания мешали видимости, поэтому Данте, вызволив ангельский крюк из-за спины, запустил его в ближайший дом — цепкие металлические когти с лёгкостью впились в красный кирпич, и нефилим тут же оказался на крыше. Вдалеке, на противоположном конце города, мигая, загорались на пришедшем в движение колесе обозрения огни и протягивались вдоль аллей парка к ночному клубу и развлекательному центру — туристическая часть Лимбо-сити оказалась более чем работоспособной. — Сукины дети, — прорычал Данте, вглядываясь в слепящий свет неоновых вывесок. Кроме демонов, кто-то подобным в такой ситуации вряд ли бы стал промышлять. Сзади раздалось шуршание, и, обернувшись, нефилим увидел, как нечто оттаскивало труп женщины в дыру дома. Данте выхватил пистолет и выстрелил, но поздно — вор уже скрылся в темноте, а лезть за ним никакого желания не было, не тем заняты были мысли. Нефилима тянуло в сторону колеса обозрения, он всеми фибрами души понимал, что должен там находиться, но проблема была в том, что сейчас Данте уже и так достаточно сильно отдалился от дома. Случись с Кэт что, он бы физически не успел добраться назад. Глубоко вдохнув, нефилим в последний раз бросил взгляд в сторону света, повернулся к нему спиной и зацепился крюком за противостоящий дом — таким способом добраться до цели оказалось гораздо быстрее. Чем дальше он отдалялся, тем тише становилась музыка, и когда Данте приземлился около калитки, ночь вновь погрузилась в тишину. Мысленно нефилим похвалил Кэт за то, что она задёрнула шторы, а вот дверь запирать не стала — ждала его — поэтому нефилим, бесшумно нажав на дверную ручку, вошёл в коридор: медиум могла уже лечь спать, не дождавшись. Но Кэт не спала, она полулёжа сидела на диване и открывала старые данные на ноутбуке, который лежал у неё на животе; Минос, вытянувшись вдоль, дремал рядом с бедром медиума. Данте тихо прошёл в зал и сел в кресло, закинув ноги в грязных заляпанных жижей Лимбо ботинках на кофейный столик. Медиум вздрогнула от звона стекла и оторвалась от экрана, освещавшего в темноте её сосредоточенное лицо. — Данте? — А ты ещё кого-то ждёшь? — усмехнулся нефилим. Кэт отставила ноутбук и, аккуратно подняв сонного Миноса на руки, села ближе к Данте. — Ты в порядке? — спросила она, пытаясь рассмотреть его в темноте. Нефилим утвердительно угукнул, сжав руки в кулаки, — корка запёкшейся крови натянулась на коже и лопнула в местах сгибов. — Я поднималась на второй этаж. Небо над восточной частью города светлое... — Да, — перебил медиума Данте и дёрнул плечом: между лопаток начало зудеть, — демоны, скорее всего, закатывают там свои разборки. Позже я туда наведаюсь. — Ясно, — тихо заключила Кэт, утыкаясь взглядом в пол. — А с демонами поблизости как? — Никак, никого. Да что за чёрт?! Теперь спину начало жечь. Нефилим запустил руку под майку, но, как только коснулся позвоночника, всё внутри взорвалось тупой болью — комната перед глазами поплыла. Сжав зубы, Данте зарычал, наклоняясь к полу, и зажмурился: под кожей пульсацией расходился холод, поднимающийся к сердцу и будто впивающийся в него острыми иглами — нефилим схватился за грудь, сминая пальцами ткань, пытаясь дышать ровно. — Данте? — позвала его Кэт и схватила за плечи, чувствуя под ладонями, как сильно набухают у него вены. — Данте, посмотри на меня. Боль не сходила, только продолжала нарастать, у нефилима складывалось ощущение, что ему голыми руками вырывают позвонки, но он позволил Кэт приподнять своё лицо и упереться чёрным взглядом в её испуганные глаза. Это повторялось. Данте думал, что давно смирился с болью: ему вырывали куски мяса когтями, ломали кости, загоняли в пыточных камерах под ногти иглы, дробили пальцы, поджигали, распарывали живот острыми звеньями бензопилы — но всё это было ничем по сравнению с тем, что он сейчас испытывал. Резко разогнувшись, нефилим откинул голову назад, упираясь затылком в спинку кресла, и заорал, срываясь на хрип. Пальцы сами тянулись к горлу, чтобы впиться, дабы перебить одну боль другой, но слабые руки Кэт схватили его за запястья, останавливая, — тогда Данте прикусил собственный язык. Горячая кровь заполнила рот, стекая с губ по подбородку. Нефилим потерял счёт времени.