Ведьм у нас сжигают

Земли Имунлаукров, столица

      Каблуки кожаных сапог стучат по холодному камню, пока генерал аккуратно спускается по ступенькам через узкий коридор, жалея, что надела обычный костюм. Тихое эхо отдаётся в стенах тюрьмы, а масляные лампы с трудом освещают небольшое пространство, в котором едва можно почувствовать комфорт даже по ту сторону решётки. Мурашки пробегают по спине от неожиданного душераздирающего вопля, и Джинн не понимает, как к этому можно привыкнуть и находиться здесь каждый день, слыша крики и мольбы о помощи и спасении пойманных ведьм и обычных заключённых во время пыток, чувствуя неприятный запах плесени, смешанный с неизвестно чем. Возможно ли к этому вообще привыкнуть? Стражники на этот вопрос наверняка бы посмеялись, но её статус позволяет им лишь пожать плечами и сказать, что, сидя в этих подвалах и попивая вино, с этим можно и ужиться.       Охранник встаёт ровно, отдавая честь, когда замечает генерала, которая даже не обращает внимание на него, заходя в комнату. Неприятный привычный запах крови бьёт прямо в нос, но Джинн никак не реагирует, ища взглядом знакомого капитана. Долго не приходится этим заниматься, так как виновник ужасной картины сидит на столе возле жертвы. Один глаз с холодом смотрит на заключённого, пока руки ловко играют с ножом, а тот что-то невнятно лепечет. Кровь стекает по пальцам мужчины, и в не очень освещённой комнате едва заметно отсутствие ногтевых пластин у него. Он корчится от боли, а капитан, не обращая внимания, продолжает расспрашивать, иногда надавливая на руку, когда тот замолкает.       Гуннхильдр не знает, почему тот заслужил такое, но раз Альберих так себя вёл, значит этот мужчина был той ещё тварью, что не удостоен и капли сочувствия. Поэтому, смотря на заключённого и не чувствуя жалости, генерал одаривает его лишь холодным взглядом, после чего переводит внимание на старого друга, который полностью сосредоточен на работе, не обращая никакого внимания на гостью. — Никогда бы не подумала, что ты выберешь эту работу, Кэйя, — облокачиваясь на стену, привлекает внимание знакомого Джинн. Альберих вздрагивает от неожиданности, а холод на лице сменяется тёплой дружественной улыбкой, как только он узнаёт её, — Мне казалось, что ты останешься на флоте, либо уйдёшь в отставку, купишь корабль и поплывёшь бороздить моря, иногда пересекаясь с одним капитаном из Ли Юэ в какой-то гавани. — Но кто-то же должен узнавать правду у этих подонков, а у меня это хорошо получается, не правда ли, Грей? — пожимает плечами капитан, пока в полумраке едва можно заметить его недобрую улыбку, что заставляет заключённого нервно покачать головой в знак согласия, — Хоть море мне весьма по душе, но там не намного больше плюсов, чем на суше, и одно из них это прекраснейшее вино с ваших территорий. К тому же, своё я отплавал в той войне, Джинн. Так ты что-то хотела, раз пришла аж сюда? — Не сопроводишь меня до камеры Пурпурной Ведьмы? Заодно расскажешь, как поживаешь, ведь мы с тобой не виделись с поражения в Инадзуме. — Ну, раз этого желает сама генерал, я никак не могу ей отказать в этой просьбе, — нож со стуком вонзается в дерево возле руки преступника, заставляя того вздрогнуть, после чего облегчённо выдохнуть.       Усмехнувшись, Альберих приказывает бросить мужчину обратно в камеру, после чего подходит к бочке с водой, пока стража выводит заключённого. Вытерев руки тёмным полотенцем, Кэйя надевает перчатки и говорит следовать за ним, открывая дверь и пропуская её вперёд.       Джинн кутается в плащ, ощущая холод даже через него, но рядом идущий Кэйя словно даже не чувствует его, продолжая рассказывать о своей работе и о том, как вся аристократия взбудоражена предстоящим балом. Сам парень, вроде как, тоже собирается посетить мероприятие, но всё ещё сомневается в этом. Альберих объясняет это тем, что не видит смысла ему там быть, ведь он не является потомственным дворянином, но Гуннхильдр догадываться не надо, что настоящей причиной является Рагнвиндр, с которым у капитана напряжённые отношения, потому что друга никогда не волновали такие вещи, как чистокровность и титул. Но генерал ничего не говорит ему об этом, продолжая внимательно слушать и периодически что-то добавлять от себя. — Так почему именно ты решила ввязаться в допрос ведьмы? — неожиданно посреди разговора интересуется капитан, заставая её врасплох, — Не очень похоже на тебя, Джинн. Может всё же мне поручишь это дело, а? Я с лёгкостью выпытаю из неё любую информацию, да и опыта в этом у меня больше, и средств. Рука не дрогнет, а вот у тебя - возможно. Всё же убийство врагов на поле боя и пытки это разные вещи, да и не для тебя эта работа. — Не смей к ней прикасаться, — с холодом произносит генерал, вызывая у друга удивление от такой неожиданной реакции на его слова, — Она моя, и твоя задача лишь следить за ней. — Хо-о, что это за реакция, генерал? — прищурив единственный глаз, Альберих смотрит на неё внимательно, словно поймав её на чём-то, — Чем же Вас зацепила эта ведьма, дорогой мой генерал, что Вы смотрите на меня как на врага? Я, конечно, заметил, что она хороша собой, но неужели и Вас это зацепило? Неужто сдаёте позиции? — Советую тебе замолчать, Кэйя, — всё так же строго произносит Гуннхильдр, вызывая у друга всё больший интерес, — Даже если ты мой друг, я не позволю тебе так своевольничать.       Альберих смеётся, поднимая руки вверх, и извиняется, обещая и пальцем не тронуть ту, пока кто-то вышестоящий не прикажет ему это сделать. Джинн ещё пару минут смотрит на него, пока тот не успокаивается и не переводит тему. Но всё же иногда посреди диалога друг бросает на неё странный взгляд, пока они не доходят до камеры ведьмы, после чего Кэйя забирает стражу с собой и прощается на время с Гуннхильдр. Он машет и скрывается за поворотом, но Джинн словно уже даже не замечает Альбериха, смотря только на Минчи.       Они вновь остаются вдвоём, но в этот раз их уже разделяет решётка. В едва освещаемой камере для самых опасных преступников виднеется женский силуэт, который сидит на «кровати» из сена, что уже давно отсырело и едва спасало от холода этих стен. Лиза не обращает никого внимания на герцогскую дочь, продолжая молча сидеть в тишине в ожидании своей участи. А по ту сторону решётки Джинн молча наблюдает за Минчи, не зная что сказать и почему всё же пришла сюда, ведь причиной для Гуннхильдр был не допрос сегодня. Потому что Кейя был прав в одном точно, она не готова причинить ту боль и использовать те методы Альбериха на ней. — А ведь кто-то говорил на том холме, что это наша последняя встреча, но вот ты вновь тут передо мной, генерал, — с насмешкой начинает разговор ведьма, поднимая взгляд на неё без капли удивления, словно та ожидала такого исхода событий, — Так почему же ты вновь молчишь? Решила прийти поглумиться надо мной, стоя по ту сторону? — Что за ужасная клевета на меня, ведьма. Я никогда не занималась таким и не собираюсь глумится над заключёнными, особенно над тобой, — в её голосе едва заметно мелькают нотки беспокойства, когда она замечает дрожащее тело Минчи и ожидаемое отсутствие её подарка, — Я прикажу вернуть тебе подаренный мною плащ этим же днём. — Как любезно с твоей стороны, генерал, — усмехается ведьма в ответ, потирая руками замёрзшую кожу, — Каждый заключённый пожелает такого добродетеля в этой темнице, как ты. Какая же я везучая. Но не вызовет ли это у некоторых вопросы? — Меня это не волнует, и мои приказы не имеет права никто критиковать и обсуждать, кроме Императора, — брови опускаются к переносице, пока Гуннхильдр подходит чуть ближе к решётке, не отрывая взгляда от закатывающей глаза Лизы, — А Он навряд ли заинтересуется этим, ведь Ему важен лишь результат. К тому же не тебе волноваться о последствиях, которые могут обернуться против меня. — Как же хорошо родиться с золотой ложкой во рту и не бояться за своё будущее, зная, что почти никто не смеет противоречить твоим решениям, — хмыкает девушка, наблюдая за стоящей перед ней Джинн, которая словно где-то блуждает в своих мыслях, смотря на ведьму, но в тот же момент куда-то мимо неё, — И я не волнуюсь об этом, просто не хочу, чтобы это мне принесло проблем. Знаешь, тут и так условия не очень, так что не хочется, чтобы стало ещё хуже. — Как скажешь, а теперь дай мне свои руки, — брови Минчи поднимаются вверх, после чего ведьма с недоверием смотрит на генерала, прижимая ладони к груди, выражая протест, что вызывает у Джинн негодование, — Это приказ, ведьма. — Ты же знаешь, что твоим приказам я не подчиняюсь, Джинн, — едкая улыбка расцветает на лице Лизы, пока Гуннхильдр с недовольством смотрит и перебирает ткань плаща, — Здесь тебе не армия, и я не твой слуга или рыцарь, и хотя нахожусь взаперти, как твоя заключённая, но не буду преклоняться пред тобою. — Ладно, — вздохнув и слегка покачав головой, не веря в то, что собирается сделать, Джинн подходит совсем близко к решётке и более мягко произносит, — Пожалуйста, протяни мне свои руки, я просто хочу посмотреть на раны и ничего более. — А разве будет что-то видно с такого расстояния при таком освещении? — усмехается Минчи, но уже без такого едкого холода в голосе.       Окинув взглядом всё вокруг, Гуннхильдр находит на стене ключи, а рядом с ними лампу, которая была источником света здесь, и которая словно намеренно подсвечивала единственный способ спасения, до которого заключённым и шанса не было дотянуться. Было ли это намеренно или нет, девушка никогда не узнает.        Мгновение и замочная скважина скрипит и дверь впускает её внутрь, пока Минчи молча наблюдает за каждым движением Джинн, всё также прижимая руки к себе. А Гуннхильдр кажется, что она сходит с ума, пока ставит лампу рядом на пол, что озаряет всё вокруг, показывая всё то, что скрывал полумрак: стоявшую полную грязную, словно для свиней, чашку с непонятной жижей, влажный пол и длинные цепи, что тянулись от стены до ног Лизы. Становясь на одно колено, она снимает перчатки, после чего поднимает взгляд на девушку перед собой, словно спрашивая вновь разрешения. Она кивает, и Джинн аккуратно берёт правую руку ведьмы, смотрит на зажившие раны, от которых остались лишь шрамы. Генерал нежно проводит по ним кончиками пальцев, чувствуя деформацию кожи, пока Минчи беззвучно, затаив дыхание, с непониманием смотрит на происходящие. Всё кажется каким-то бредом. Что бы сама генерал восточных войск, дочь герцогини, Джинн Гуннхильдр стояла перед ведьмой на одном колене и проверяла раны? Сказали бы генералу это чуть раньше, она бы посмеялась, посчитав это шуткой и нелепицей, но реальность оказывается таковой, что Джинн и вправду сидит перед ней с чувством вины за шрамы и мыслью о том, чтобы те исчезли со светлой кожи Минчи. Но, увы, она ничего не может сделать с последствием своих решений, кроме как сожалеть.        Смотря на всё это, Гуннхильдр кажется, что это какое-то наложенное ведьмой заклинание, которое лишает её здравомыслия. Ведь несколько недель назад генерал бы точно не сидела так на одном колене перед этой… тварью, и не было бы этого тяжёлого чувства в груди, когда она смотрит на измученную долгой дорогой Лизу. К тому же тогда ей не хотелось бы лазить в старых учебниках по истории с принцем, чтобы отыскать правду о ведьмах. Но зачем Гуннхильдр это делает? Чтобы доказать что и кому? Себе? Она не понимает себя и причину своих необдуманных действий, но это ей кажется верным путём. Но к чему он приведёт? Нет, Джинн знает, что уже не отступит от него, когда в очередной раз поднимает взгляд на Лизу и опускает вновь на её руки.       Джинн настолько теряется в потоке своих мыслей, что даже не замечает, как Минчи накрывает её ладонь своей, пытаясь привлечь внимание. Вздрогнув от холодных кончиков пальцев на своей коже, Гуннхильдр поднимает взгляд на ведьму, что смотрит прямо на неё, после чего криво улыбается, пытаясь всё же освободить свою руку. Извинившись, генерал отпускает, после чего отсаживается чуть подальше, не понимая произошедшее и чувствуя небольшую неловкость от своих действий. Поправив плащ несколько раз, Джинн вновь поднимает взгляд на ведьму, которая опять прижимает руки к груди. Генерал больше не пытается их взять, лишь молча смотрит на них. — Ужасная картина, не правда ли, генерал? — грустно произносит Лиза, пытаясь спрятать запястья от внимательного взгляда Джинн, — Хотя кому теперь какое дело до этого, ведь я навряд ли выберусь из этих стен. Печальный конец для такой прекрасной Пурпурной Ведьмы, не правда ли, Джинн? — нервная усмешка и звон цепей, пока зелёные глаза даже не смотрят на неё, — А ведь в тот день, когда вы напали на мой след, перед выходом я думала, что лучше остаться дома, но как жаль, что не прислушалась к себе тогда. — Я… — но Минчи перебивает её, заставляя Джинн удивлённо заморгать. — Ничего не говори про это, а лучше начни уже этот допрос, ведь ради него ты и пришла сюда. Я конечно не отвечу, но ты можешь попытаться, генерал, — её смешок слишком выдавленный и неестественный. — Я пришла сюда не ради него, — хмурясь, произносит Гуннхильдр, на что Лиза в очередной раз закатывает глаза. — А тогда ради чего? Рыцарь Одуванчиков, врать это плохо для такого человека, как ты, — очередная насмешка, которая вызывает негодование у Гуннхильдр, — Решила устроить небольшую прогулку по тюрьме и сюда мимо ходом забрела? — Нет, просто решила посмотреть твои апартаменты и как ты в них разместилась, — неестественно насмешливо несёт полный бред Джинн в ответ, после чего меняется в лице, — Но если ты так этого желаешь, то я не могу отказать в такой просьбе. Стража, отведите эту ведьму в комнату допросов, — повысив голос и вставая, произносит генерал. — Видимо, с самого начала надо было с этого начинать, — звучит в ответ уже за спиной, пока Джинн не верится в свои слова и небольшую вспышку гнева.       Стражники без лишних слов входят внутрь и сворачивают руки Лизе, которая даже не сопротивляется, когда кандалы вновь оказываются на её запястьях. Тихое шипение и шутливая просьба быть с ней помягче, но стражник обещает оставить некрасивый след от удара на лице девушки, если Минчи откроет свой рот и заговорит с ними. В ответ мужчине слышится смех и то, что она верит в эти угрозы. Звук удара и звон цепей, после чего уже усмешка и слова о том, что тот не может терпеть этих тварей и в следующий раз она не отделается от него так просто. Это заставляет Гуннхильдр мгновенно обернуться и обнаружить сидящую на полу Лизу, что даже не поднимает взгляд, держась за щёку. Не сказав ни слова, генерал без раздумий хватает мужчину за край железного нагрудника и разворачивает к себе, от чего тот с непониманием смотрит на Джинн, что уже цедит угрозы в его адрес, если тот ещё раз посмеет что-то сделать в сторону ведьмы без приказа. Он тяжело сглатывает, не понимая причину гнева, и где мог ошибиться, а Гуннхильдр переводит взгляд на Лизу, что уже встала на ноги держась за щёку, по которой не текут слёзы, но девушка видит их в её глазах. Сердце сжимается так же, как и рука в кулак, и она жалеет, что не может сделать большее, поэтому генералу остаётся лишь тяжело выдохнуть и приказать тому скрыться с глаз долой. Мужчины переглядываются, но ничего не произносят, после чего один из стражников разворачивается и уходит. Чуть покачав головой, Гуннхильдр надеется, что этот инцидент не дойдёт не до тех ушей, потому что она не хочет, что бы это как-то могло навредить Лизе в дальнейшем.       В полной тишине они доходят до нужной комнаты, где допрашивают ведьм. Там стражник меняет кандалы, приковывая Минчи к столу, давая минимальную свободу. Джинн говорит оставить её одну и тот молча уходит, оставляя их наедине в сыром помещении, которое освещает пара ламп. Тут же стоит такая же бочка с водой, что и в комнате, где она встретила Кэйю, а также на стенах висят инструменты для пыток, которые, кажется, никогда не знали, что значит мытьё. Лиза косо поглядывает на них, не подозревая, что Гуннхильдр даже не задумывается о том, чтобы хоть как-то к ним прикоснуться и причинить ей боль, ведь мысли генерала заняты лишь раной на лице ведьмы, появившейся от удара того стражника.       Намочив в холодной воде край платка, что она носит всегда с собой в кармашке костюма, генерал подходит к смирно сидящей ведьме, которая не промолвила и слова после инцидента. Минчи вздрагивает от прикосновения, когда Джинн аккуратно дотрагивается до её щеки белой тканью, чтобы смыть кровь. Она шепчет извинения и просит не быть такой своевольной, так как здесь не рыцари дома Гуннхильдров, которые не смеют ничего делать с ведьмой без приказа. Девушка молчит еле дыша, пока генерал осматривает ушиб, нежно касаясь кончиками пальцев кожи и находясь так близко, что можно почувствовать масла́, которыми её моют. — Может что-нибудь расскажешь про себя, ведьма? То, что ты упрямая и гордая, я успела заметить, — усмехается Гуннхильдр, наконец отходя и садясь напротив. А Лиза выдыхает, начиная наконец-то дышать полной грудью, пока сердце сильно стучит в груди, — А ещё то, что ты не любишь подчиняться указаниям и приказам. — А что ты хочешь услышать от меня, Джинн? — спустя пару минут тишины задумчиво произносит Минчи. — Что угодно, — пожимает плечами девушка, складывая платок и вновь распрямляя его, — Откуда ты родом, кто твои родители, как поняла что ты ведьма? — А разве об этом допрашивают заключённых? — вновь усмешка, на которую Джинн уже не обращает внимания, продолжая смотреть на покраснение на лице ведьмы, — Видимо, я слишком особенная заключённая, но раз меня спрашивают о таком простом, то почему бы и не рассказать. Знаешь, у нас с тобой одна родина. Я родилась тоже на восточных землях, но моя деревня была вблизи границ Сумеру. И из той страны была моя мама, а вот мой отец обычный житель Империи. — Как они встретились? — но Джинн удивляет больше не это, ведь такое не редкость, её больше удивляет, что девушка и вправду отвечает на этот нелепый вопрос, — Всё же даже если деревня и вблизи это сотни километров до ближайшего жилого поселения Сумеру от границы. — Папа был купцом и однажды поехал туда, чтобы приобрести что-нибудь стоящее, а нашёл кое-что большее, — на лице Лизы появляется мягкая грустная улыбка, пока она погружается в воспоминания давно минувших дней, — Жаль, что я не смогла узнать многое о маме, так как она рано ушла из жизни. Отцу хоть и было грустно, но он продолжал растить меня, даже когда во мне проснулись магические способности, передавшиеся от матери. Представляешь, папа не сдал меня, даже перед страхом закона и казни, он прятал меня как мог до одного дня. А дальше моя история уже большая тайна для тебя, Джинн. Хватит ли тебе такого рассказа? — Его будет предостаточно, — хотя от него для Джинн не было толку, но она внимательно дослушала его до конца. — Может и ты что-нибудь расскажешь о себе? — брови Гуннхильдр поднимаются вверх от удивления, — Мне может тоже хочется узнать что-нибудь такое о великом Рыцаре Одуванчиков, что не знает никто. — Не я на допросе, — опираясь рукой о стол, она придерживает ладонью голову и с улыбкой смотрит на Лизу, — Проявляешь ко мне интерес, ведьма? — Не я первая начала это, — парирует Минчи, подмигивая Джинн, но эти слова заставляют замереть генерала, — Ну так что? — Что никто не знает… — задумчиво произносит девушка, пока в груди бешено бьётся сердце от сказанных слов ведьмы, которые так глупо взволновали её, но теперь не выходили из головы, — Во время учёбы в академии я иногда сбегала с некоторых занятий, чтобы немного покататься на своей лошади или почитать любовные романы, которые я еле доставала на каникулах и прятала в вещах от горничных и матери. Знаешь, это было весьма сложно сделать, когда за тобой всё время ходит толпа рыцарей или служанок, — со стороны ведьмы доносится смешок, — Она, кстати, ничего не знает об этом. — Идеальная Гуннхильдр оказывается всё же иногда может ослушаться правил? Я удивлена и обязательно сохраню эту тайну, ради твоей незапятнанной чести, — сдерживая улыбку со смехом, произносит Лиза.       На лице генерала тоже появляется небольшая улыбка, когда она смотрит на расслабленную перед ней Минчи, которая совсем недавно была так напряжена. Это неправильно, и Джинн понимает весь абсурд ситуации, но неожиданно для себя плюёт на это всё, как в детстве, когда втихушку выводила свою кобылу из конюшни, чтобы хоть немного побыть свободной от учёбы и обязанностей. Но, к сожалению, затягивать этот непринуждённый разговор Гуннхильдр не решается и с тяжёлым сердцем приказывает отвести ведьму обратно в камеру, когда та успокаивается.       Радость на лице Минчи сразу же исчезает, как только входит стражник. Он нацепляет кандалы и молча выводит ведьму, пока генерал даже не смотрит на неё, отвернувшись, смотря на пол. В голове Джинн мелькает одна мысль, когда она слышит удаляющиеся шаги в коридоре, — она хочет вытащить её отсюда, чтобы вновь увидеть эту улыбку, услышать звонкий лучистый смех. И это пугает. Это непонятное ей желание и стремление, которое противоречит всем убеждениям о ведьмах. Потому что Лиза не казалась ей таким уж злом воплоти, которое готово затуманить разум и использовать, как говорят учебники по истории и священники в церкви.       С этим всем в голове девушка идёт всю дорогу до выхода, не спеша раздумывая обо всём, но так и не придя к какой-то единой мысли. Солнце сразу слепит глаза, заставляя прищуриться от боли, когда Джинн открывает дверь. Она недолго привыкает к ярким лучам, после чего замечает капитанов, что в ожидании её разговаривали между собой. Прокашлявшись и привлекая внимание, Джинн не спеша спускается по лестнице, пока те подходят к ней. — Ваша Светлость, всё в порядке? — верно ожидающий её Хоффман с волнением подходит к ней, — Что-то случилось? На Вас лица нет. — Отчего же наша дорогая генерал так опечалена? Неужели ничего не получилось узнать у столь прекрасной заключённой, — лукаво произносит Кэйя, смотря на неё, пока монета летает в воздухе и в одно мгновение не оказывается в его ладони. — Ничем я не опечалена, просто плохо от спёртого воздуха там, вот и пытаюсь отдышаться и наконец-то насладиться тёплыми лучами солнца, — выпрямившись, Джинн смотрит прямо в глаз Альбериха, который явно не верит в эту ложь, — Кстати, пока ты здесь, отдай Лизе плащ, с которым она прибыла сюда и проследи, чтобы никто не смел её и пальцем тронуть без моего разрешения. Ведьма моя заключённая и только я решаю, что с ней делать. — Хо-о, Лиза значит? — улыбаясь словно кот, Кэйя уклоняется от снежка, который Гуннхильдр быстро слепила из снега, — Молчу-молчу. — Ваша Светлость? — недоумевающе смотрит на них Хоффман, но на которого никто не обращает внимания в данную минуту. — Понял меня, Альберих? Хоть ещё раз… — Да понял-понял, только хватит смотреть на меня так. Мир? — перебиваёт её Кэйя, после чего протягивает руку. — Мир, — пожимает ладонь девушка, перед этим выпуская из рук снег, — А теперь, Хоффман, возвращаемся назад. Нам больше здесь нечего делать.       Мужчина кивает и уходит за каретой, пока друзья прощаются. Кэйя не упускает момента, чтобы сделать ещё парочку колкостей, но всё же обещает выполнить просьбу Джинн. Гуннхильдр тяжело вздыхает и просит оставить весь этот разговор только между ними. Альберих в шуточном поклоне клянётся, что эту тайну заберёт в могилу, пока генерал качает головой и тяжело вздыхает, вызывая больший смех у друга.       Когда карета уже подъезжает, Джинн ещё пару раз пытается уговорить его пойти на бал, в надежде, что тогда там будет хотя бы парочка знакомых лиц. Кэйя соглашается подумать над этим, но ничего не обещает ей. В конце, когда Гуннхильдр уже садится в карету, он просит подругу как-нибудь навестить его, либо пригласить на обед. Джинн обещает подумать об этом, в голове уже планируя, когда позовёт его в гости. После чего двери кареты закрываются, а девушка тяжело вздыхает в надежде уже закончить поездку. Генерал слишком не любит этот вид транспорта, считая одним из неудобнейших. Лошадь всегда казалась практичнее, ведь благодаря ей можно было легко проехать в переулок или гнаться за кем-то, но статус не позволяет этого, поэтому Гуннхильдр остаётся уныло трястись в карете и греть замёрзшие от снега руки.       После похода в тюрьму дни в поместье сливаются в один, где каждый похож на предыдущий. Лишь изредка в них можно было найти отличие. И им было нахождение матери в столовой во время приёма еды. Иногда Фредерика появляется там, и они изредка перекидываются парочкой фраз, а оставшуюся часть трапезы молчат, не зная, как вообще вести разговор друг с другом. После чего расходятся каждая в свой кабинет, словно незнакомцы. Возможно, они такие и есть, но от таких мыслей становится лишь грустнее, потому что это кажется истиной.       Больше никаких различий Джинн не замечает. Но большую сложность для Гуннхильдр представляет привыкнуть к спокойствию, после многих лет на поле боя и долгих дней в пути. Такая тишина напрягает, а сидение на месте сводит с ума. Так что тренировки с рыцарями являются для генерала спасением от этого, где она может почувствовать себя в своей стихии. Держать меч в руках, чувствовать его тяжесть и усталость в мышцах, это кажется лучшими мгновениями в эти дни, которые пролетают незаметно. Ими она наслаждается по полной, отдавая всю себя тренировкам.       Но столько работая над техникой, ей всё ещё не удаётся победить Роланда, который читает Гуннхильдр в сражении, как открытую книгу. Рыцарь ругает генерала, говоря о том, что Джинн слишком напряжена и мало двигается для той, кто обучался в академии на востоке, где обычно принято делать упор на постоянство движений. Он сравнивает её с мальчишками на улице, которые дерутся палками в подворотне, когда она лежит на снегу, тяжело дыша. Хотя это было явным преувеличением, но в глазах рыцаря, который с ранних лет держит клинок в руках, это было, видимо, именно так, поэтому генерал не спорит.        Подавая руку, Роланд помогает встать и говорит вновь взять меч, даже если Джинн устала, хотя ему и не надо было об этом просить. Потому что во время войны приходилось держать клинок даже тогда, когда всё тело болело, а руки уже не могли взять хоть что-то. Рыцарь тогда говорил ей, что с пустынниками не очень важно идеальное владение мечом, но сейчас, как и тогда много лет назад, Джинн хочется просто превзойти своего учителя. Но Роланда не просто так называют мастером клинка из рода выдающихся мечников, поэтому Гуннхильдр удаётся лишь намного дольше продержаться против него, чем у остальных рыцарей.       Тяжелые удары и быстрые движение, за которыми от усталости так сложно уследить. Но генерал парирует и пытается контратаковать, но всё это выходит лишь в неудачный выпад, который с такой лёгкостью парируется. Упав на одно колено и вонзив клинок в землю, Джинн тяжело дышит, а Роланд объявляет, что на сегодня тренировка закончена и она большая молодец. Позади Бернхард с Адалриком, которые остались до начала весны в столице, подбадривающе хлопают по спине, говоря, что в этот раз девушка продержалась ещё чуть дольше. Это не утешает, но от усталости она вновь падает на снег, смотря на голубое небо. Холодный воздух приятно щекочет красные щёки, давая такую сейчас важную прохладу, но служанки позади просят встать госпожу и вернуться в дом, чтобы не заболеть. С огромным трудом Гуннхильдр поднимается и отряхивается от снега, после чего, попрощавшись, отправляется в поместье, где её неожиданно на пороге встречает дворецкий с письмом.       Сняв с себя лёгкие тренировочные кожаные доспехи и отдав их горничным, Джинн остаётся в одной мокрой рубахе и штанах. Упав на кресло и закинув одну ногу на другую, девушка лёгким движением ножа для писем, что лежал на столике рядом, вскрывает конверт, на котором красуется имперская печать, уже говоря откуда оно пришло. Вытирая шею полотенцем, которое принесли горничные, Гуннхильдр читает приглашение во дворец от Рейнольда. Принц просит посетить его завтра после обеда и извиняется, что так долго не мог связаться с ней из-за занятости.       Небольшая смена обстановки, да и возможность наконец-то посетить имперскую библиотеку, радует. Поэтому Джинн просит дворецкого передать её матери, что завтра она поедет во дворец. Конечно, такая новость Фредерику точно обрадует, как и предстоящий бал, где они с Рейнольдом выйдут как пара, что взбудоражит всю аристократию. Гуннхильдр морально готовится к этому, потому что после этого события всё внимание общественности очень сильно будет приковано к ней. Конечно, девушке не хочется этого, но возможность, которую даст друг детства, если получит трон, позволит ей многое.       К тому же, если Рейнольд и вправду поверил Джинн, что в охоте на ведьм есть что-то нескладное и уже сотню лет Империя безжалостно сжигает невинных, то они смогут прекратить это. Хотя в эту идею генералу до сих пор самой трудно поверить, а убедить людей будет ещё сложнее. Но если им и вправду удастся прервать охоту, то жителям страны, а не только ведьмам, станет намного безопаснее, особенно девушкам. Сколько же их, которых оклеветали, после чего без капли сомнения сожгли во время самосуда? Десятки? Нет, сотни и больше. Генерал нередко слышала об этом в докладах, а один раз и видела лично. Такое сложно забыть, ведь тогда Джинн впервые увидела сожжение человека на костре. Запах горящей плоти и крики девушки, радостные возгласы крестьян во время всего этого преследовали тогда ещё очень юную Гуннхильдр в кошмарах, пока она не просыпалась в холодном поту посреди ночи. Ещё маленькая Барбара тогда часто оставалась в её комнате, не понимая причину таких пробуждений старшей сестры, поэтому просто обнимала, стараясь успокоить дрожь в теле Джинн.       Но ещё больше вреда эта охота принесла обычным людям, чьи дома с полями сгорели во время поимки ведьм, а сколько же рыцарей отдало жизнь попусту? Боязнь зашла настолько далеко, что в ней страдают абсолютно все и всё вокруг. А страх нынешнего Императора перед ними привёл охоту в ещё более масштабный вопрос во время его правления. И понимая глобальность всего этого и последствия, становится… грустно? Нет, становится отвратительно, понимая, что начавшаяся охота привела к тому, что страдают все люди, боясь в один день проснуться и понять, что у их дочери есть магия.       Страх. Да, именно он все ещё тоже живёт в ней. Потому что вдруг Джинн ошибается? Вдруг эта церковь не лжёт и все убеждения верны? Что ещё тогда было ложью в её жизни? Но больше всего Гуннхильдр пугает, что окажется наоборот, что её руками были отняты жизни людей, которые просто хотели защитить свою семью, например, как тогда, когда они ехали через тот холодный мрачный лес на северных землях.       Да, она отнимала и до этого чьи-то жизни и даже не одну, но всё это было во время защиты границ и являлось необходимостью. А в тот поздний вечер ведьмы сами напали и отняли жизни её людей. Хотя сделали бы они это, если бы Джинн не схватила Лизу? Нет, потому что причиной той битвы была не человеческая жадность, а страх потерять близкого. Гуннхильдр бы поступила точно также, если с сестрой или близким другом что-то случилось.       Мысли об этом гнетут всё сильнее душу, не давая уснуть ночью. От чего поспавшая всего пару часов генерал с огромным трудом встаёт с постели, когда солнце уже давно на небосклоне, а до обеда остаётся всего пара часов. На позднем завтраке кусок в горло не лезет, хотя всё выглядит так аппетитно. Горничные с непониманием смотрят на нетронутую еду, относят полные тарелки обратно, пока дворецкий спрашивает всё ли в порядке. Джинн отмахивается, говоря, что не голодна, после чего возвращается в кабинет, где вновь читает старые книги, пытаясь найти хоть какую-то информацию или несовпадение. Но в какую бы она не залезла, словно кто-то вычеркнул часть истории. Но разве это возможно? Бросая очередную книгу на стол, Гуннхильдр не знает ответ на этот вопрос.        В обед всё же приходится запихнуть в себя хоть что-то. После трапезы, на выходе из столовой, девушка приказывает приготовить карету, пока она собирается. Дворецкий кланяется и уходит в сторону улицы, а Джинн поднимается к себе, где её уже ждут горничные. Те быстро помогают ей одеться и завязать волосы, а на пороге своей комнаты неожиданно встречает Фредерику, которая упрекает за то, что её дочь вновь в костюме. Девушка не обращает на это никакого внимания, бросая напоследок лишь то, что не знает во сколько вернётся домой. Мама ничего не говорит, а позади генерал слышит тихие удаляющиеся шаги. Обернувшись, Джинн видит лишь спину матери и никаких больше слов от неё. Разочарованно покачав головой, она выходит на улицу, где уже знакомая карета и рыцари верхом на лошадях ожидали её для сопровождения.       До дворца дорога не была такой долгой, потому что их поместье находилось весьма близко к нему. В небольшой полудрёме из-за укачивания, девушка добирается туда совсем незаметно быстро для себя. Охрана пропускает карету без каких-либо проблем, а там возле входа во дворец её уже ожидает Рейнольд, болтая с кем-то из стражей. Парень явно пытается увлечь мужчину разговором, но тот лишь сухо отвечает, вызывая разочарование от такого диалога. Поэтому второй принц очень радуется, когда замечает подъезжающую карету. Он подходит к ней и вместо кого-то из людей Гуннхильдр помогает выйти из транспорта, подавая руку и попутно здороваясь.       Идя по коридору дворца в сторону библиотеки, Рейнольд с беспокойством спрашивает о её самочувствии и предлагает позвать лекаря, на что Джинн отмахивается, говоря о том, что просто не выспалась. Он верит, но просит всё же предупредить его, если девушка почувствует себя плохо, и тот сразу позовёт императорского лекаря. Гуннхильдр говорит ему не волноваться об этом, ведь обычный недосып с ней ничего не сделает. — Брат Рейнольд? С кем это ты? — неожиданно за спиной слышится женский голос, когда они уже почти подходят к библиотеке. — Кейт, давно не виделись, — узнавая голос, с теплотой произносит второй принц и разворачивается. За ним оборачивается Гуннхильдр и видит перед собой девушку с распущенными чёрными волосами, которые на свету отдавали синевой, и в пышном голубом платье с золотыми узорами. Она узнаёт в ней единственную принцессу Империи, — Как ты могла не узнать её? Это же Джинн Гуннхильдр, знаменитая генерал востока, которая сегодня моя гостья. — Приветствую Вас, Ваше Высочество Кейтрин, — в небольшом поклоне, генерал приветствует принцессу, которая с замиранием сердца смотрела на неё, не отводя взгляда, что вызывает удивление у Джинн. Она переводит взгляд на давнего друга, который в ответ лишь пожимает плечами, — Рада лично с Вами познакомиться. Жаль только, что эта встреча произошла в коридоре, а не в более удачном месте. — А… ничего, я тоже рада, — заикаясь произносит Кейтрин, отводя взгляд от генерала, что вызывает непонимание у той, — Я многое о Вас слышала. — Надеюсь только хорошее, Ваша Высочество? — Конечно только хорошее, Джинн. О тебе по-другому и не говорят ни в столице, ни где-то ещё, — усмехается второй принц, — Хотя может на севере не так, но там я уже точно не знаю. — На севере вообще мало кто говорит о нас в хорошем ключе, — пожимая плечами, отвечает Джинн, после чего вновь обращается к девушке, — Я слышала у Вас скоро дебютный бал? Хорошо ли проходит подготовка? — Да, всё проходит хорошо, — слегка помявшись, принцесса поднимает тёмно-серые глаза на Гуннхильдр, — Сможете ли Вы через пару дней прийти ко мне на чаепитие? Я буду обсуждать предстоящий бал с подругами, и была бы рада увидеть Вас там. — Раз принцесса лично приглашает меня, я не имею права отказать, но навряд ли смогу на чаепитии как-то поддержать разговор. Моих познаний хватает больше на военные дела, чем для светских мероприятий, принцесса. — Мне это не важно! То есть, я буду рада, если Вы хотя бы просто посетите его ненадолго, — смущённо отвечает едва слышимо Кейтрин, — Мне хватит и этого. — Что же, тогда с нетерпением буду ждать Вашего письма с точной датой и временем. А теперь прошу простить нас, но нам с Рейнольдом надо уже идти. — Да, конечно, простите, что задержала.       Принцесса быстро удаляется, оставляя их вновь вдвоём. Переглянувшись, они просто молча пожимают плечами, после чего наконец-то заходят в библиотеку. Рейнольд говорит, что хоть до самого вечера эта комната в их распоряжении, а слуг он попросил убраться отсюда, поэтому никто их не потревожит в ближайшее время.       Осматривая огромные стеллажи с книгами, Джинн кажется, словно она не видит конца их. Библиотека была внушающих размеров и завораживала количеством всего. А огромные окна дворца замечательно освещали помещение, но словно в тот же момент визуально увеличивая его величину. Библиотека в доме Гуннхильдров по сравнению с ней была небольшой комнаткой с парочкой книг.       Последний раз девушка была здесь в детстве, но всё тут осталось точно таким же. Проходя мимо стеллажей, генерал всё ещё впечатляется количеством различных книг и работ, хранящихся тут. Многолетняя история их страны хранилась здесь и оберегалась императорской семьей веками, так что они наверняка найдут здесь то, что ищут. Ведь эти полки хранят в себе многое, то, что люди уже давно позабыли с ходом истории или не желали вспоминать. — Приступим? — оборачиваясь к принцу, спрашивает генерал. — Нет, подожди немного. Надо дождаться одного старого друга, который поможет нам. — Кого? — с настороженностью интересуется Джинн, но хлопающая дверь за спиной сама даёт ответ на её вопрос. — Простите за опоздание, были кое-какие дела, — холодный мужской голос проходится эхом в библиотеке.       Алые волосы и такого же цвета глаза сразу же узнаются Джинн, потому что просто сложно спутать Рагнвиндров с любой другой семьей в Империи. Только они и их потомки обладают такой уникальной внешностью, которую невозможно забыть.       Герцог безмолвно подходит к ним в своём тёмном костюме, на котором была прикреплена брошь в виде совы. Он здоровается со вторым принцем, после чего подходит к ней и в небольшом поклоне приветствует Гуннхильдр. Джинн кажется, но словно в алых глазах мелькает удивление, когда тот узнаёт её, хотя сама девушка не меньше озадачена его появлением. Они столько не виделись и встречаются при таких странных обстоятельствах. — Дилюк? — Давно не виделись, Джинн, — всё так же, как и в детстве, его голос размерен и спокоен, — Рад видеть тебя в добром здравии. — Я тоже рада тебя видеть спустя столько лет. Но как ты оказался тут? И как вообще… — А это я ему ворона отправил сразу же в тот день, как вернулся во дворец, — влезает в разговор Рейнольд, что облокотился на стол, наблюдая за ними, — Просто, помнится мне, что он тоже как-то упоминал, что с этой охотой на ведьм что-то не так. Так что решил сразу же написать и, удивительно, он согласился прибыть сюда в ближайшие дни. — Но почему тебя интересуют ведьмы и охота на них, Дилюк? — с небольшим недоверием интересуется Джинн, смотря на герцога запада. — Личные мотивы, — спокойно отвечает тот, — Тут вопрос в другом, почему тебя это интересует, Джинн? Обычно ваша семья не влезает в такое, лишь молча выполняя приказы Императора. — А почему никто не спрашивает почему меня это интересует? — сидящий на краю стола, шутливо спрашивает у них принц, скрестив руки на груди, что вызывает небольшую усмешку у давних друзей детства, — Всё понятно с вами. Ладно, хватит разговаривать, надо начать искать упоминания ведьм до начала охоты, чтобы понять реальную причину всего этого. Вот окажется смешно, если она началась с пустяка, да? Да?       Дилюк переглядывается с Джинн, так ничего и не ответив Рейнольду. Они одновременно молча расходятся к разным полкам, чтобы набрать книг для изучения. Цокнув языком, Рейнольд тоже спрыгивает со стола и тоже набирает себе парочку, после чего каждый расходится на удобное для себя место. Гуннхильдр выбирает кресло возле окна, там ставит на столик рядом книги. Яркое зимнее солнце слегка греет лицо, пока генерал сидит там, выбирая с чего начать. — Знаете, это напоминает детство, — полусидящий на диване, неожиданно обрывает тишину Рейнольд, — Когда-то мы тоже вот так собирались во дворце, только вот тогда играли, а не читали нудные книжки. Да и Дилюк был не так хмур тогда, а то сейчас, смотря на его лицо, одно уныние приходит. И не смотри на меня таким недовольным взглядом. Джинн, вот скажи, что я прав. — Не знаю, по мне он всегда был таким, либо я уже не помню из-за прошедшего времени, — уклоняется от точного ответа Гуннхильдр, вспоминая давно забытое прошлое, которое немного стёрлось от череды множества событий. От воспоминаний давно ушедших спокойных, тёплых, беззаботных дней на лице генерала появляется улыбка, — Только Кэйи не хватает здесь с нами для полной картины, верно, Дилюк?       Рагнвиндр ничего не отвечает, но генерал видит появившуюся на его лице лишь на мгновение улыбку, после чего тот вновь становится серьёзным, так и не произнеся ничего. Переглянувшись с Рейнольдом, она не понимает молчание того, ведь раньше неродные братья так были близки. Но что же произошло такого, что смогло разорвать такую крепкую связь? Джинн не имеет ни единой мысли об этом. Она слишком долго была на фронте и многое упустила, например, становление Дилюка герцогом запада после неожиданной смерти Крепуса. Тогда Гуннхильдр не вдавалась в детали этого дела и лишь смогла отправить письмо старому другу, пока было затишье перед битвой. Но это навряд ли могло унять ту боль потери, что тот испытал, а её не было рядом, чтобы поддержать Рагнвиндра в трудный час. Она жалеет об этом, но тогда разворачивались масштабные события, из-за которых девушка просто не могла покинуть лагерь.       Тяжело выдохнув, Джинн вновь берёт книгу и долго смотрит на неё, не решаясь открыть. Словно, если она это сделает, дороги назад не будет, хотя генерал так хотела попасть сюда. Но какая правда ждёт в этой книге или другой, и готова ли девушка к ней? Гуннхильдр тяжело вздыхает, наконец открывая первую страницу, потому что она уже начала этот путь и отступать было не в её стиле.