Decolonization

чуть позже в кровати Англии Америка поглаживал Артура по спине и надеялся успокоить того хотя бы тактильно, поскольку словами сделать это не получилось. Англия, разумеется, сказал, что абсолютно спокоен и уже придумывает план как избежать судьбы Римской империи (и жуткой перспективы загробной жизни в его компании) — но в выражении его лица, в его жестах, в его движениях сквозила тревожность. Зубы были сжаты, мышцы были напряжены, а взгляд был отстранённым и пустым. — Англия, тебе нужно расслабиться. — Хм. Не подскажешь, интересно, как? — Может быть и подскажу. Америка нежно обнял его, притянул к себе и поцеловал за ушком. Альфреду безумно хотелось продолжить, его тоже переполняло напряжение — но другого толка, сладкое и приятное. Но обеспокоенный проблемами Англия, казалось, был не совсем в настроении для… впрочем, как будто бы он всегда был не в настроении. С того самого поцелуя на полях сражений, положившего начало углублению их отношений, прошло уже больше полугода — но секса до сих пор у них так и не случилось. Относительно варианта заниматься любовью в военных палатках Артур неоднократно выразил своё твёрдое мнение, включающее в себя понятия об антисанитарии и конспирации — так что Альфред больше не предлагал ему это во время боевых действий. А после окончания войны в Европе они толком и не виделись, потому что два месяца Альфред был занят поиском способов заставить Японию капитулировать и окончательно закончить войну. Так что их альянс пропитывали тёплые чувства, море нереализованных желаний и практически ноль физического контакта, если не считать поцелуев. А между тем, Альфред физического контакта очень хотел. И всерьёз беспокоился, что на самом деле все причины, по которым они до сих пор не сделали это — это глупые отмазки, а Англия его попросту не хочет. Дальше он выстраивал параноидальные теории, в самых безобидных из которых он думал, что Англия просто асексуал, а в самых неприятных — что партнёр его не только не хочет, но и не любит. И что все их эти отношения существуют только потому, что Англии чисто политически был выгоден как можно более тесный союз между ними. Альфреду за эти полгода порядком надоело ждать и он жаждал ответов — почему бы не потребовать их прямо сейчас, раз уж они сейчас сидят так близко и в такой интимной, уютной обстановке? Резко схватив Англию за руки, он повалил союзника на кровать и начал целовать уже гораздо более дерзкими поцелуями — на которые Артур, впрочем, отвечал не менее страстно и вовлечённо. От этого факта у Альфреда сжималось сердце от радости. В момент, когда он покрыл поцелуями шею Артура и слегка прикусил его за ушко, тот даже издал довольно громкий и возбуждающий стон. Америка расстегнул штаны Англии и аккуратно стянул их вниз вместе с трусами. Он покрывал поцелуями тело Англии и спускался всё ниже, пока не дошёл до уже порядком возбуждённого члена Артура. Приподняв голову, Альфред вопросительно посмотрел в глаза партнёру и, увидев в них немое согласие и расширенные от удовольствия зрачки — осторожно взял его член в рот. Постепенно он делал свои движения более быстрыми и резкими, прислушиваясь к стонам Англии, пока тот обильно не излился ему в рот. Вынув член изо рта, Америка подобрался поближе к лицу Англии и прошептал тому на ухо: — Теперь моя очередь наслаждаться тобой! Он одной рукой схватил Артура за задницу, а другой попытался перевернуть партнёра. В этот момент он почувствовал на своих запястьях цепкие и протестующие руки Англии. В глазах партнёра и союзника возбуждение сменилось страхом. — А? Мне казалось, тебе всё нравилось? Разве ты не хочешь ещё? — недоуменно и разочарованно прошептал Америка. — А-альфред… — дрожащим голосом сказал Англия. — Давай… конкретно вот это… не сегодня? Пожалуйста? — Конечно, я не буду тебя заставлять. Но почему? — Ах, я… понимаешь, я всё ещё себя неважно чувствую… ну, из-за этой слабости и всех этих проблем. — Это точно основная причина? Если что-то не так со мной или моими действиями или… ты на самом деле не хочешь быть со мной, но боишься моей реакции, — последнее предположение Альфред произнёс непривычно тихо и грустно. — Ты всегда можешь мне об этом честно рассказать. Я не буду тебе мстить или что-то в этом роде. — О нет, Альфред. Я по-прежнему люблю тебя. И я думаю, что ты мог убедиться в том, что я на самом деле считаю тебя привлекательным, разве нет? Просто я правда сегодня себя неважно чувствую. Америку устроил этот ответ и он не стал допытываться дальше. Чтобы отвлечься от мыслей о своих нереализованных сексуальных желаниях, он пытался думать над вариантами как вылечить своего партнёра — не заметив, что Англия всё же не был до конца честен с ним. Нет, Артур действительно не переставал любить Альфреда. Он даже не переставал его хотеть и находиться так близко после прерванного им же акта любви ему было почти так же непросто, как и Америке. Англия боялся не самого по себе полового акта, а скорее того, что если он сейчас подчинится Альфреду — это будет как окончательный знак капитуляции перед ним. Англии нужно было время, чтобы отделить в своей голове вот этот образ «ослабленная войнами страна занимается сексом в пассивной роли со страной—мировым лидером» от образов вторжений, колонизаций и подчинения не только в постели, но и в других сферах тоже. Он должен был вообще сначала понять, точно ли это не повлияет на него и не усугубит его и так бедственное положение. Так что да — версия про плохое самочувствие была не так уж далека от истины, как можно было подумать. И всё же он о многом умолчал. Был, конечно, ещё вариант предложить Альфреду поменяться ролями, но… Артур представил, как в ответ на это предложение Альфред оскорбится, влепит ему пощёчину и скажет что-то типа: «эй, ты забыл, что я уже полтора века не твоя колония?» Нет, определенно, такое предлагать не стоило. Англия лежал на кровати, прокручивал в голове тревожные мысли одну за другой. Заснуть совершенно не получалось, помимо мыслей о собственном здоровье и выживании, ему мешало заснуть как возбуждение, так и чувство вины перед заметно расстроенным Альфредом, лежащим рядом. Почему всё было так сложно? Вроде решение как минимум двух его проблем было на расстоянии вытянутой руки — но они даже не смогли нормально поговорить об этом. Разумеется, когда сон наконец настиг его, в нём Англия увидел совершенно иное завершение сегодняшнего вечера. Во сне Альфред был ещё более напористым, жёстким и решительным, чем в реальности. Он трахал Англию так быстро и глубоко, что это ощущалось довольно болезненно, хотя Артур был вынужден признать, что даже эта боль ощущалась приятно. Он задыхался в стонах и кричал имя Америки — ощущая, как тот вжимает его в кровать, как его пальцы грубо держат Артура за волосы и как его член заставляет чувствовать себя целым и наполненным. — Альфред! О, Альфред! Я… так рад… что всë-таки… доверился тебе! — практически простонал Англия и почувствовал внутри себя теплую жидкость. Нависший над ним запыхавшийся Америка поцеловал его, после чего потянулся рукой к своему рюкзаку, лежавшему у изголовья кровати. Артур лежал и думал о том, сколько же прекрасных ночей он упустил из-за своей гиперосторожности, пока не почувствовал нечто холодное на своей шее и не услышал клацнувший звук застёжки. — Америка?! Что это такое? Это ОШЕЙНИК? Альфред издал свой фирменный смех. — С этого дня ты мой 49-й штат! Добро пожаловать! — воскликнул Америка и снова рассмеялся. — Собирайся, пойдём, нам ещё нужно на собрании всем об этом рассказать! Нет, не одевайся! Я хочу, чтобы все видели, что я с тобой сделал! — на этих словах Альфред протянул Артуру зеркало, в котором тот мог разглядеть свой ошейник получше. Даже в отражённых буквах тот мог прочитать эти несколько незатейливых слов: «собственность Альфреда Ф. Джонса». Артур проснулся с таким воплем ужаса, что не только разбудил, но и не на шутку испугал мирно спящего рядом с ним Альфреда из реального мира. — Англия, ты в порядке? Что тебя так испугало? — Обещай! Обещай, что никогда не будешь меня захватывать! Никаким образом! — Да я триста раз уже обещал. Могу и в триста первый, если хочешь. Я же много раз объяснял, что... — КЛЯНИСЬ! — Если тебе будет так легче, хорошо. Клянусь, что никогда не буду захватывать территорию Великобритании! Теперь ты доволен? — Да. — А я нет. Это знаешь ли неприятно знать, что самая страшная штука, которую видит твой любимый партнер в своих кошмарах — это ты. — Не бери в голову, это просто сон. — не желая продолжать разговор, Англия пулей вылетел из кровати и побежал на кухню заваривать себе утренний чай. По пути на кухню Англия прошёл мимо входной двери и захватил газету, принесённую утренней почтой. После чего поставил греться чайник и решил заняться завтраком. На одну сковородку он разбил несколько яиц, на второй стал поджаривать сосиски и фасоль, после чего загрузил квадратные ломтики хлеба в тостер. Каждый раз, когда он готовил, он с грустью думал, как о его готовке отзывается большинство стран. Да, его кухня не была изысканной или какой-то особо оригинальной, но он не считал, что прям совсем не умеет готовить. Просто... когда за тобой закрепляется определённое клеймо, очень трудно от него избавиться. Сколько раз он хотел угостить страны на саммите своими булочками, но в процессе готовки так переживал насчёт насмешек о своей кухне, что отвлекался и всё портилось и пригорало. В конце концов, он просто перестал пытаться кому-то что-то доказывать в этой области. Артур перевернул на сковородке поджарившиеся с одной стороны яйца. Интересно, Америка будет это есть? Из всех стран он был единственным, кто соглашался есть его стряпню и даже, кажется, по своему любил её. Мысли об Альфреде неприятно укололи сердце. Артур подумал, что его возлюбленный, должно быть сейчас сильно расстроен и обижен. Ещё бы — сначала получить отказ в сексе после того, как заботливо и старательно удовлетворил своего любовника; потом узнать, что он видит тебя в своих кошмарах; и в довершение этого всего — игнор и отказ разговаривать. Англия поежился, думая об этом. Должно быть, он и правда был отвратительным партнёром. И это была не случайность, что он почти две тысячи лет был один, а закономерное следствие его способностей в коммуникацию. Через пятнадцать минут он стоял на пороге собственной спальни, держа в руках поднос, на котором стояли две тарелки с почти не пригоревшим английским завтраком и лежали несколько ломтиков поджаренных тостов. — Завтрак с извинениями заказывали? — Ты уже отошёл от своих параноидальных снов, в которых я тебя захватываю? Или планируешь меня отравить, чтобы уж точно избежать этого? — Альфред, прости меня. Я правда попытаюсь разобраться со своими страхами и заморочками. Особенно с теми, что касаются тебя. — Артур, тебе нужно сделать это не ради меня. Тебе самому станет легче. — Я знаю. Артур поставил поднос на прикроватную тумбочку и туда же положил газету, которую вертел в руках всё утро, после чего освободившимися руками обнял Америку. — Рядом с тобой я гораздо чаще чувствую комфорт и спокойствие, чем тревогу. Просто иногда... — Спасибо уж и на этом, — прервал его Америка и нежно поцеловал. — Надеюсь, однажды ты будешь испытывать комфорт и спокойствие рядом со мной всегда. Артур кивнул. — Ты будешь есть? — О, знаменитая английская кухня! — Альфред хихикнул, но увидев грустное выражение лица Англии, прекратил смешок. — Да ладно, перестань. Ты же знаешь, я люблю твою еду, хоть ты и не шеф-повар. И да, твои быстрые, практичные и сытные завтраки гораздо больше похожи на мой фаст-фуд, чем ты признаешь. Мы вообще гораздо больше похожи с тобой, чем ты признаешь. — О, Альфред, я признаю. Именно в этом и заключается суть моей тревоги, о которой мы говорили. Остаток завтрака страны съели молча. Доев свою порцию, Англия взялся за чтение газеты, чтобы снова не соскальзывать в диалог, от которого обе страны пытались уйти. — ГРЕБАНОЕ ДЕРЬМО! — воскликнул он несколькими минутами позже. — Что такое? — встревоженно спросил Америка. — Если Япония все-таки решился что-то учудить, я обязательно реализую свой план с ядерной бомбой! — Да нет же. Тут выборы. Мои выборы! Помнишь, я позавчера тебе рассказывал про кандидата, который поддерживает предоставление Индии независимости? Он победил! Его партия победила! Мне точно конец! — Артур. Быть может, если на твоих выборах стали побеждать кандидаты, поддерживающие деколонизацию, то это означает, что и ты сам в глубине души осознаешь, что так дальше жить нельзя. Что надо меняться и смотреть в будущее. А не ложиться в могилу и тащить в неё за собой свои колонии? Англия закатил глаза так высоко, как только мог.