Двигаясь вперед
26 июля 2023 г. в 22:31
***
— Утречко, — говорит Тим, и говорит он это и правда утром, они лежат в постели, и он разглядывал его, стараясь приглушить свое дыхание и проваливаясь в этом, как полный неудачник, фыркая клубами дыма, словно паровоз, несущийся вперед и срывающийся с рельс, и шея у этого паровоза затекла, потому что и он спал перед тем, как затеял это, потому что он лежал в засаде без движения, шевелилась лишь его рука, он лежал молча, затаившись, как хищник, занятый скрытной мастурбацией, а вокруг его шеи, как и всегда, застегнута какая-то херовина, какая-то тонкая черная полоса кожи, которая всем своим видом требует, чтобы за нее тянули, аккуратно, без преступного намерения, лишь дразня, ведь если это украшение не обернуто вокруг его шеи для того, чтобы быть знойным столпом флирта с обладателем шеи, то Тим о нем ничегошеньки не знает, а это совсем не так, он знает каждый изгиб и каждую прямую линию, которые он изучает прямо сейчас, он знает сухие, ломкие концы волос, касающиеся его кожи под ухом, в том месте, которое он целовал столько раз, сколько есть волос на бестолковой голове обладателя этой кожи, сколько есть волос в его проклятой бороде, на которую он смотреть не может, но все же смотрит, и рука его сжимается в кулак на члене, когда он разгадывает черты лица, спрятанные под проклятой бородой, его взгляд скользит чуть вверх, к губам, к непристойным губам, которые когда-то следовали за проворными пальцами, любопытно тыкающими в места на его собственном теле, о существовании которых он никогда не подозревал, к непристойным губам, которые теперь только издеваются над ним, выплевывая оскорбления, не то чтобы он, впрочем, расстраивается из-за этого, ведь постоянное щекотание, щипки, ведь прощупывания и постоянная ненависть, направленная на него, это одна и та же вещь, одно и то же чувство, просто аппетит стал больше, и эта мысль вызывает в нем незамедлительный порыв зажать себе рот рукой и сдержать рвущееся из него рычание, пока разряды электричества бьют его член, который он лениво выкручивает, словно винт, погрузившись в зрительные наслаждения слишком глубоко, чтобы набрать достойную упоминания скорость, к тому же он видит и тени на веках спящей красавицы, она избегает умывать свое миловидное лицо так же, как сам Тим избегает чистить свои грязные зубы, он видит ресницы, которые шепотом приказывают ему придвинуться поближе и наклониться, и провести языком по ним, самым кончиком, по этим пушистым искусителям, покрытым тушью, и если он посмотрит вниз, как он и делает, если он посмотрит вниз, проскользит взглядом мимо носа, губ и подбородка, снова возвращаясь на мгновение к губами, мимо полоски черной кожи, обхватывающей шею, к гладкому, покатому суставу плеча, отдающемуся призрачными ощущениями в его ладони, которой он стискивает ствол, к лопатке, подмигивающей ему благодаря сложной геометрии, к дуге позвоночника, скрытой от него, но безупречно воссозданной в его разуме, потому что на изучение этой спины он всю жизнь положил, он ей поклоняется, он упрется в одеяло, в его кривую шерстяную лапу, в ебучий лоскут меха, который приводит его в ярость больше, чем это делает борода, а ее он чистосердечно презирает, он все же видит за лоскутом и задницу, пусть и не всю, он пялится на нее, повторяя блядь, блядь, блядь про себя, и покалывание в его руке, которая стремится оставить свой отпечаток на ягодицах, перебегает с нее в его член, которому ничего тут не достанется, потому что в эту дырку он обязан лезть языком, он знает ее как свои пять перенапряженных на члене пальцев, на члене, который, впрочем, могут и попросить, который он, конечно, выдаст, ведь все его трясущиеся, потные насквозь, озабоченные части тела могут быть использованы, чтобы услужить, все его части тела могут быть раздавлены этими божественно жестокими, неземными, великолепными руками, и тут одна из этих рук дергается, и картина накреняется, смещаясь, поворачиваясь, и Джон хныкает, открывая глаза и морщась, увидев его.
— Утречко, — произносит тогда Тим, хрипло, задыхаясь, как бешеная, оголодавшая акула.
Джон прищуривается, и губы его раздраженно кривятся в отвращении, он фыркает, пытаясь отпихнуть его трясущееся, потное насквозь, озабоченное тело своей еще не проснувшейся рукой.
— Какого хуя ты творишь? — спрашивает он, а Тим творит известно что, Тим дрочит, захлебываясь слюной и таращась на него, пока он дрыхнет, да и сейчас, когда он очнулся, Тим не перестает. — Я, блин, сплю.
[В том] [что ты делаешь], [центурион], [нет ничего достойного], [но ты уж постарайся]
— Уже нет, — возражает Тим, обнажая зубы, и глаза его жадно обшаривают каждый открывающийся ему сантиметр кожи Джона, пока одеяло сползает с него, пока Джон тянется его отпинать. — Прекрати ныть. Я тебя даже пальцем не трогал.
— Ага, зато ты себя трогал, — говорит Джон, все еще смотря на то, что так увлеченно делает Тим, с прищуром, и его возмущение взращивает в нем даже большее блаженство. — Боже, ты как течный кобель себя ведешь. Я тебе отсосал часов шесть назад.
Тим усмехается, и быстрая вспышка воспоминания об этом восхитительном событии пролетает перед его воспаленными глазами.
— А я и есть кобель, — отвечает Тим, вспоминая теперь и отсос, которым он отплатил Джону часов эдак пять с сорока минутами назад. — Я то еще животное. Но только я гаремная скотина. Я себе двух идиотов по цене одного не просто так прикупил, знаешь ли. — Дыхание у него перехватывает, так как его услужливая память подкидывает ему еще один эпизод хуесосания, который он устроил с Джинджером семь мучительно долгих дней назад в качестве прощания. — Так что пока один придурок водит ебаную дружбу со своим, блядь, племенем, мне жизненно необходимо трахаться с другим как минимум в два раза чаще. Я страдаю, Джон. Мне кажется, что у меня какой-то части в теле не хватает, когда Джинджер уезжает.
Джон недовольно стонет, закатывая глаза.
— Он сегодня днем вернется. Получишь ты его хуй, которым ты постоянно бредишь, — говорит он и отталкивает его. — Так что отвали от меня уже. Я сплю.
— Ты, блядь, роскошный, — не унимается Тим, поспешно рассматривая вертящееся, разгневанное тело Джона, пытаясь увидеть все, пока его старые искалеченные кости не окажутся на полу. — Ты самый превосходный, соблазнительный, сексуальный, вредный, ворчливый, надутый утренний еблан, которого я только в жизни видел. Ты, Джон, шедевр.
— Господи, да отвянь же ты, — говорит Джон, заслоняясь от него подушками и одеялами, словно щитом, этим ебаным тряпьем, которое Тим обязан теперь сжечь к хуям в своем языческом храме. — Тебе лишь бы языком трепать. Я, блядь, знаю, что ты мне тут просто жопу лижешь, Тим.
— И как, срабатывает моя лесть? — интересуется Тим, уперто подползая ближе к нему со своим истекающим смазкой, раздавленным, негнущимся членом, отбрасывая шерстяные препятствия в сторону. — Можно мне реально тебе жопу полизать?
Джон шипит и заезжает ему локтем по ребру, бросаясь на матрас будто бы с намерением нырнуть в его нутро, но потом сдается.
— Ладно, хорошо, — говорит он, неохотно расслабляясь. — Делать уже что хочешь, блядь. Только не надо от меня ничего в ответ ждать.
О, да я даже не подумаю, произносит про себя Тим, зарываясь мордой в изгиб между его заигрывающей шеей, обернутой в полоску кожи, и его гладким, капризным суставом плеча, и то, что происходит вслед за этим, никто ожидать не мог, это чудо, которое случается раз в четырнадцать миллиардов мучительных лет, это сюрприз, рояль в кустах, и Тим ни малейшего представления, что так произойдет, даже не имел, вообще ни капельки, что происходит вслед за этим, так это его жадные, неистовые поцелуи, которыми он покрывает всю прекрасную, брюзгливую спину Джона, захлебываясь слюной и чуть ли не лакая его кожу, широко раззявив пасть, даже кусаясь осторожно, доверяя челюстям не забывать о точности, что происходит вслед за этим, так это его восторженные руки, которые хватают все подряд, все то, что разглядывали, исследуя, его глаза, они благоговейно лапают его, каждый сантиметр кожи Джона и все, что находится под ней, его лопатки, позвоночник, его постепенно растекающиеся, тающие мышцы и его локти, которыми он когда-нибудь сломает ему нос, что происходит вслед за этим, так это непристойный ответ Джона ему, его ответ, которого Тим совсем не ожидал, ни на грамм, даже и не думал, не загадывал, в голову ему ничего такого никогда не приходило, что происходит вслед за этим, так это Джон, который превращается в распутную, похотливую, трясующуюся, потную насквозь, озабоченную жикость под ним, он извивается, хватая воздух ртом, и стонет, громко, низко, глубоко и требовательно, что происходит вслед за этим, так это вылизывание жопы, лупцевание ее и страстное всасывание ее в себя, которому предается Тим, Тим зарывается мордой между ягодиц Джона, а Джон задирает задницу, встречая каждое его движение и поторапливая его, насаживаясь на язык Тима, который тот высовывает так далеко, как только может, так далеко, что он угрожает нахуй оторваться, что происходит вслед за этим, так это Джон, который ноет и говорит Тим, ну давай, давай уже, ведь Тим не торопится расставаться с его дыркой, с вылизыванием, лупцеванием и всасыванием, которые стали его основной профессией и пошло бы к черту все это дрочение гитар за деньги, он благотворительная организация безудержного римминга, что происходит вслед за этим, так это Джон, который говорит выеби меня и трахни меня хорошенько, когда Тим наконец-то отстраняется и принимается носиться кругами по комнате в поисках ебучей смазки, когда он льет ее галлонами на растянутую, нетерпеливую, прожорливую, ноющую дырку Джона и когда проталкивается в него, отвешивая его жопе оплеуху на входе, он дергает бедрами в ритм мелодий, наигрывающих у Джона в голове, что происходит вслед за этим, так это Тим, хватающий Джона за руки и заводящий их ему за спину, удерживающий его за них, Тим давит ему на затылок, утыкая его в матрас, с которым он так хотел пообниматься всего лишь несколько минут назад, он нависает над ним, как молоток, загнутый в вопросительный знак, что происходит вслед за этим, так это Тим, который ебет Джона ровно так, как Джон того хочет, пока Джон не кончает, сжимаясь у него на члене и содрогаясь, получая в руки, подергивающиеся под хваткой Тима, все утехи мира, все утехи, которые ему в принципе всегда принадлежат, что происходит вслед за этим, так это то, что вслед за Джоном кончает и сам Тим, он кончает, яростно отдрачивая себе и таращась на беспутный оползень разрушенного тела Джона, на его мокрые волосы, прилипающие к шее, вокруг которой никакой полоски кожи больше не обмотано, она в процессе расстегнулась, на его прекрасную обнаженную спину, испещренную отметинами, оставленными его руками и зубами, на его порнографически красную задницу, которая заслужила бы бесконечные аплодисменты, будь Джон звездой не в области домогательства до струн, на его основательно разъебанную дырку, из которой Джон его немедленно прогоняет, как только его неутолимый аппетит все же утоляется, на весь этот роскошный шедевр морального падения и грязного разврата, Тим кончает, изрыгая клубы любви, нежности и безудержного преклонения колен, и ничего из того, что происходит, не было предсказано, это будущее было загадкой для него, а это идеальное существо — полный незнакомец, все его реакции ему неизвестны и непостижимы, он совсем не изучал его годами, не развращал его, он ничего о нем не знает, столь мало, сколько он знал тогда, когда впервые в жизни увидел, как он бросает свой милый и забавный, смехотворный вызов ему, он отнюдь не коварный, изобретательный злодей, который правит в их местном филиале ада, он лишь тупой кобель, который грыз, как косточку, свой утренний стояк, никаких там замысловатых планов он вовсе не имел, он просто подрочить хотел, восхищаясь обнаженным, миловидным, спящим виртуозом, вот и все, он ни одного из тех подарков, которые он получил, вообще не ожидал, он получил те подарки от древних богов, в которых он даже и не верит, это все чистая случайность и ничего иного, ему тут просто повезло ни с того и ни с сего, это правда-правда так.
И когда Тим видит, как Джон подпрыгивает и бежит к двери, когда он видит, как Джон хватает вымотанные части тела Джинджера, не давая ему поставить на пол сумки, когда он видит, как Джон зацеловывает бледное, помятое лицо Джинджера, видит — и закатывает глаза, отсчитывая секунды, которые они разбазаривают на обмен слюной, когда Тим слышит, как Джон хихикает, а Джинджер охает, и смотрит, как эти идиоты устраивают в шутку драку, которую начинают с щекотания, а завершают, опять же, вылизыванием морд, которое он тоже прилежно наблюдает, пыхтя дымом, когда Тим тихо ухмыляется, качая головой, пока Джон примеряет тонкую, длинную нить блестящих перьев, которую Джинджер привез ему, и кокетливо улыбается, хотя заигрывать с Джинджером давно нет никакой нужды, он и так по уши влюблен, пусть выглядит он так, что все, о чем он мечтает, это навсегда впасть в кому, когда ухмылка Тима перестает сходить с его лица, ведь Джон хлопает в ладоши, а потом занимает руки гитарой, наигрывая на ней все свои новые мелодии для Джинджера и не слушая ни единого его ответа на вопросы, которые он сам ему задал, но отбирая у Тима все взгляды Джинджера, которые тот пытается бросить на него, уводя у него под носа не только самого Джинджера, но и все его внимание, когда Тим более не может пользоваться ртом, чтобы ухмыляться, потому что рот у него занят, ведь Джон покачивает бедрами, сидя верхом на Джинджере, обнаженный, но обмотанный свежепривезенной мишурой с ног до головы — и с ног до головы же зовущий к половым сношениям, пока Джинджер лежит и жалко стонет под ним, полумертвый, и его чрезмерно радостные щупальца льнут к телу Джона, к мраморной статуе, которую Тим превратил в груду задыхающихся камней всего лишь шесть часов пятнадцать минут назад, пока сам Тим снова нагибается, широко распахнув пасть, а затем и набивая ее, чудовищную, но сговорчивую, членом Джона, когда Тим ничего не видит, вжимаясь носом в идеальный живот Джона, давясь, хрипя и сглатывая его сперму, пока Джон извивается, кончая ему в глотку и сжимаясь у Джинджера на члене, у Джинджера, которые следует за ним через несколько секунд, без всякого сомнения охуевая от вида Джона, трахающего себя на нем с запрокинутой головой плавными, текучими движениями, от вида этого потустороннего создания, сделанного из непристойной лавы и подсознательных желаний, от вида, который Тим ярко себе воображает, когда слышит, как Джинджер шепчет боже, Джон, когда Тим снова обретает зрение и, пусть частично, возможность сделать вдох, когда он лежит наполовину рядом, наполовину на Джинджере, дергая бедрами, словно течной кобель, вжимаясь членом в бедро Джинджера и елозя им по нему, когда Джинджер высвобождает одно из своих нежных, любящих шупальцев из жадной, но все же ласковой хватки Джона, и протягивает его ему, когда Тим кончает, долбясь в бренные останки Джинджера без всякого намерения найти, где же у него там дырки, и чувствуя, как его бестолковые перепуганные пальцы невесомо поглаживают ему ладонь, и уставившись на Джона, который держит Джинджера без всякого сопротивления со стороны последнего, на Джона, всецело обладающего им, на его довольное, блаженное лицо и на его тупую голову, лежащую у Джинджера на плече, на его божественные руки, заявляющие свои права на его кожу, на каждый ее сантиметр и на каждый участок его тела, на его избалованную, насытившуюся сущность, захватывающую Джинджера, а вместе с ним и залитый их потом матрас, на этот роскошнейший шедевр — и на несуразный образец жителя морских глубин, которого он тянет еще ближе к себе, когда Тим стирает сперму с одеял, которые они все втроем полили и которые потом чуть ли не вынуждают заверещать пожарную сигнализацию, о чьем существовании он совсем забыл, когда он щелкает зажигалкой, разводя чуть менее впечатляющий пожар, не только для себя, но и для раскатанного по асфальту кальмара, пока Джон балдеет, наслаждаясь сонными движениями пальцев Джинджера в своих волосах и куском тыквенного пирога, жуя его самозабвенно, когда они втроем лежат в кровати кучей конечностей, отрубаясь, это тоже кажется ему невозможной, но сбывшейся мечтой, недостижимым чудом, этого тоже он никогда не ожидал и не загадывал, это подарок лично для него от богов античного пантеона, во славу которых он постоянно приносит жертвы, пусть и не верит в них, пусть это и полное безумие, это подарок от древних озабоченных богов для их избранной, безнравственной акулы.
— Проваливай, — произносит Тим вечером, и произносит он это, стоя у стены, спиной к нему, и глаза у него плотно закрыты, его мокрые глаза, но это не меняет ничего, и темнота изнанки его век не выдерживает сравнения с тем, что извивается кольцами в его груди, эта мерзкая, скользкая дрянь словно навсегда застряла в нем, хотя все его тело болит, и изнутри, и снаружи, его металлическая оболочка треснула, ремень приземлялся на нее все те мучительно долгие минуты, которые он не стал считать, он приземлялся на нее, опаляя его кожу, ломая ему спину, а потом, когда он понял, что и этого ему не хватит, рассекая его раскрытые ладони, его руки, которые он завел за спину, он стоит спиной к нему, а он ее хлестал, и его надрывный, ожесточенный плач не был слышен за воплями самого Тима, которые затихли лишь недавно, когда его глотка отказалась их производить, теперь он только хрипит, он сорвал голос, и то, что он произносит, недоступно пониманию, это полная белиберда для ушей Джона, так что Джон делает шаг вперед, еще один, идет к нему, пытается положить руку на трясущееся плечо Тима и спрашивает, в порядке ли он.
Так что Тим повторяет свою фразу.
— Проваливай отсюда, — говорит он, он весь натянутый, холодный, он насквозь гнилой. — Просто уходи. Съебись отсюда, блядь. — Он с усилием сглатывает. — И не давай ему сюда зайти. Иди.
Так что вечером Тим говорит Джону проваливать оттуда и стоит возле стены, стоит возле нее чистой, беспримесной болью, принявшей форму даже и не человека, он стоит там несколько часов, пока не наступает ночь, пока мгла целиком не накрывает темную комнату, где Джон оставил его одного.
И, конечно, это все происходит вечером вообще другого дня, между тем утром и обедом и этим проклятым, блядь, вечером, тянулись месяцы совсем других дней, их не бессчетное количество, но их было много, и многие из них казались ему сбывшейся мечтой, недостижимым чудом, которое все-таки случилось с ним, но это ничего не значит, потому что ему ничего, абсолютно ничего больше не помогает.
Ничего не помогает.
--------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------