История Т или ха-ха-ха ну охуеть смешная шутка поменяй ты его блядь

*** — А мы можем… — шепчет Джинджер ему в ухо, и его тихий голос бережно рассеивает фантасмагорические видения в погруженном в летаргию разуме Тима. — А? Чего? — переспрашивает Тим, поворачивая свою засыпающую голову к Джинджеру, чтобы наблюдать черные провалы осоловелых глаз на его помятом лице. — А мы можем и с Джоном это сделать? — договаривает Джинджер, и Тим чувствует себя гораздо более бодрым, чем секундой ранее. Они рассиживаются на диване почти два часа подряд после того, как Тим возвращается домой и остервенело жует кулинарное бедствие, произведенное Джинджером, понося его на чем свет стоит с набитым ртом и требуя, что он наконец-то на какие-нибудь курсы записался и научился правильно нож держать, пока Джинджер мягко смеется, подыгрывая ему и признавая, что он то еще позорище, а потом они смотрят телевизор — или, скорее, постоянно переключают каналы, пока не погружаются в документалку о морских созданиях, обитающих в Тихом океане, и Тим отпускает похабные шутки о половой жизни разнообразных рыб, появляющихся на экране, рассекающих между актиниями и каменистыми кораллами, сверкающих своими яркими цветами и стремительно пролетающими жизнями недолгой продолжительности, и Джинджер смеется и тогда, снова подыгрывая ему, обзываясь извращенцем, и оба они выкуривают бесконечное количество сигарет. [Tomaten], [Zwiebeln], [Zunge], [Schinken], [Pilze], [Madeira], [Paprika], [Butter] [und ein bisschen Scheiße], [mein lieber Kumpel], [ein bisschen Scheiße], [die du essen wirst] Когда фильм кончается, Тим приступает к домогательствам к другому морскому существу и переключает свое непристойное внимание на головоногого моллюска, сидящего рядом с ним без штанов, обернутого одеялом, которое служит ему мантией, и кальмар, выбранный им в жертвы, сигнализирует одобрение процесса, изменяя окраску, выпуская изо рта фонемы вместо чернил, но хищник, который стягивает мантию с него, вообще на то не отвлекается. Перепачканную последовательность событий, внутри которой они в итоге оказываются заперты, начинает Тим, его бессердечные пальцы пробираются Джинджеру в задницу, Тим растягивает его, используя собственную слюну, они оба слишком заняты погоней, чтобы отправляться на поиски смазки, они оба соглашаются, что знакомы с потенциальной болью не понаслышке, будь это причинение ее или ее извечное принятие, Тим берет дела в свои руки, заявляя больший опыт, а Джинджер лишь послушно стонет — и делает это преотменно, он раздвигает ноги, а потом закидывает их Тиму на спину, обхватывая его, и оба они впиваются в разные участки дивана, пока Тим неловко балансирует верхом на Джинджере, проклиная нехватку конечностей, а Джинджер выгибается, пока Тим толкается в него, запихивая пальцы, которые только что покинули то место, в которое он столь бесцеремонно вламывается, Джинджеру в рот, и Джинджер с раскрытыми объятьями встречает оба вторжения, посасывая пальцы Тима с таким восторгом на лице, что Тиму кажется, что в мире нет больше ничего, чем он хочет заниматься, и, может быть, так оно и есть, он пялится на Тима непроницаемыми, черными глазами, и звук срывается с его теплых, мягких губ, когда Тим убирает не знающие жалости пальцы, и звук этот звучит для тонко настроенных ушей Тима как невнятная мольба. — Ну что? — усмехается он, проводя большим пальцем по нижней губе Джинджера. — Никак не можешь справиться со своей страстью жрать дерьмо? Джинджер опять демонстрирует свои способности к биолюминесценции, на мгновение отводя глаза, но Тима и эта жалкая защитная тактика не смущает, Тим выходит из него, покидая свою неуравновешенную позицию и занимая еще более припизднутую позу, презентуя Джинджеру свой член — и Джинджер ахает и вздрагивает. — Давай, — говорит Тим, и Джинджер забирает его в рот после недолгого периода колебаний, выражая такое же пылкое отношение к его члену, какое он недавно выказывал его пальцам, и Тим тянет его за волосы, сжимая руку в кулак и жадно, голодно разглядывая его, отпуская похабные шутки о его фекальных склонностях, он резко выходит из него и возвращается к толчкам, снова вбиваясь ему в дырку и заверяя его, что ему только надо набрать побольше насущной пищи для него, заверяя его, что уже совсем скоро он набьет его мерзкий рот экскрементами, которые он так обожает, он сделает это с минуты на минуту, и Джинджер захлебывается собственным дыханием, закидывая в полную истекающих слюной зубов пасть Тима свои несчастные, беспомощные реакции, Тим же выполняет обещание, он покидает дырку Джинджера в угоду его рту, он повторяет уже совершенные шаги, опять и снова, перескакивая из одной неустойчивой позиции в другую так же, как он переключал каналы, способствуя великому переселению бактерий и поступая так, как визиготы поступили с Римом, но только в этот раз их туда сердечно пригласили, он приносит разорение так же, как исторические варвары, только разрушает он не империю, а Джинджера, и тот оказывает гостеприимство насилию и хаосу и противозаконно стонет с членом Тима во рту, дополняя его выверенные речи, Тим же переносит его грязь ему в рот и называет его грязью, пока собирает ее, вдалбливаясь ему в дырку и похлопывая его по щеке, утешая его бесконечным запасом ласковых эпитетов, смешанных с несправедливыми сравнениями, умело выражая свою гнилую привязанность вербально, и Джинджер принимает его дрянные комплименты, пока Тим нарекает его драгоценным экскрементом, своим любимым хранилищем дерьма и самым дорогим сливным каналом, до смерти обожаемым акведуком для говна, пока Тим заливает его подергивающуюся глотку безобразными признаниями в любви, и Джинджер сглатывает их вместе с нечистотами, Джинджер сглатывает их с запрещенной преданностью ему, а Тим затыкается и трахает его подергивающуюся глотку, которую он только что до краев залил радиоактивной нежностью, потакая вселяющей в него беспокойство страсти к испражнениям, поразившей их обоих, и эти безрассудные акробатические приемы, содействующие миграции бактерий, помогают им эту страсть удовлетворить, протягивают им ебаную руку помощи, рука же Джинджера, его перепуганная, дрожащая рука, касается руки Тима, прося проявить внимание к ее обладателю. — Да? — произносит Тим, вынимая член у Джинджера изо рта и обхватывая его горящее лицо ладонью. — Чего ты хочешь? Он немедленно получает ответ — Джинджер говорит ему, что хочет кончить, и Тим торопится попасть в это неизбежное будущее, Тим спешно вносит изменения в их расположение относительно друг друга, зарываясь пальцами в дырку Джинджера, а затем проталкиваясь в нее, запихивая эти пальцы ему в рот, и никакого периода колебаний теперь нет совсем, он полностью исчез, да и перепачканная последовательность событий стремится к завершению, а Тим собирается грохнуться на пол, Джинджер же трясется, как лист на ветру, и кончает даже не через двадцать секунд, а скорее, слизывая мерзость с его пальцев и сжимаясь на его путешествующем члене, продолжая о чем-то неразборчиво просить его и после оргазма, хватаясь за вымотанные части тела Тима своими желейными, ослабевшими щупальцами, и Тим направляет их на верный путь, он в совершенстве владеет океаническим наречием, он отправляется в последний морской поход того вечера, вынимая член из пульсирующей дырки Джинджера и запихивая его в задыхающийся рот Джинджера вместе со всей дрянью, которой он перемазан, он трясется, как взрывающаяся боеголовка и кончает так же быстро, как проносится жизнь мелкой рыбы, плавающей среди актиний, он держит лицо Джинджера своими раскаленными руками, уставившись на это противоправное деяние под собой. — Ебаный пиздец, — выдавливает Тим из себя, освобождая ротовую полость Джинджера от своего члена, и Джинджер отзывается всхлипом и чередой бесконтрольных афтершоков, Тим же грохается на пол и усмиряет там свою кровожадную пасть, обращает и ее в бродягу, он запихивает язык в кипящую дырку Джинджера, присоединяясь к нему в деле вкушения фекалий, а потом накрывает им его опавший член, слизывая с него сперму, а потом проходится им по его лихорадочному, потерянному лицу, добавляя к экскрементам талой соли, а потом вылизывает им его мягкие, теплые, вкусные, подрагивающие губы, утешая и его, оставляя его полубессознательную сущность себе на десерт. — Ты, самый огромный говноед в истории человечества, — произносит Тим, отстраняясь, чтобы секундой позже сожрать и надтреснутый смех Джинджера, которым тот ему отвечает. Они рассиживаются на диване после этого, обнимаясь и выкуривая сигареты в количестве, которое ни один из них не горит желанием считать, и Джинджер вздрагивает и вздыхает время от времени, а Тим расчесывает его волосы пальцами, они торчат на диване, пока не начинают погружаться в дремотный океан, и тогда Тим тащит Джинджера в спальню, покачиваясь на подворачивающихся ногах и решительно падая на кровать, и плазма Джинджера накрывает его тело. Тогда его намерение остаться в коме в течение ближайших четырнадцати миллиардов лет рассыпается, столкнувшись с тихим вопросом Джинджера. — А мы можем и с Джоном это сделать? — спрашивает Джинджер, и Тим расщепляется в термоядерном распаде, превращаясь в чистую взрывоопасную субстанцию, несущую лишь смерть. — Жадность одолела? — смеется он, и Джинджер краснеет как свекла, осыпаясь жалким пеплом. Они обмениваются проклятьями. Вздохами. Улыбками. Они вместе переживают паузу, которая наступает вслед за тем. — Слушай, я, если честно, не знаю, получится ли у меня это ему продать и в процессе не свихнуться, — говорит Тим, снова запуская пальцы в волосы Джинджера. — Я не уверен, что я не подохну от всего этого нытья. Джинджер нервно усмехается. — Но ладно, хорошо, я попробую, — продолжает Тим, ободрительно улыбаясь ему. — Только нам надо будет план действий немного поменять. Эта ебучая гимнастика сегодня меня чуть до инфаркта, блядь, не довела, знаешь. Джинджер прикрывает свои бестолковые, смущенные глаза. — Нам гарантирован громадный логистический провал, если мы оба будем так скакать, — развивает мысль Тим, кривя свои бесстыдные губы. — Ты хочешь, чтобы мы оба это делали, так ведь? — Да, — выдыхает Джинджер, сглатывая. — Блядь. Может… — Ну? — подбадривает его Тим, как тупая, безрассудная рыба, которой он в полной мере и является. — Может, вы лучше дилдо возьмете, — договаривает Джинджер, дарит ему свою фразу, и ревущее пламя тут же готовит из Тима обуглившийся стейк. — Господи, блядь, боже мой, — хрипит Тим, когда дым наконец рассеивается, как рассеялись и его фантасмагорические сны несколько минут назад. — Больной ублюдок. Ладно. Так и сделаем. Я твой личный трикстер, Джинджер. Я все границы для тебя нарушу. К хуям снесу. Так мы, блядь, и сделаем. — Хочешь еще раз так сделать, только сам? — спрашивает Тим, закрывая дверь за Джоном и поворачиваясь к Джинджеру. Он исполняет для Джона роль Гермеса — говорит только правду, действует открыто и платит за то, что взял, чтобы достичь желаемой цели, он выживает, слушая нытье, и даже остается, до некоторой степени, в своем рассудке, и так они и делают — как он и заключил. И делают они это, сидя на диване с дилдо. Делают они это в горящем доме. Они садятся на диван, и Джинджер торчит между ними, полный страха, а Джон кусает губы, полный сомнений, Тим же устраивает поджог, полный смелости и неповиновения, он снова начинает уже известную ему последовательность, и дерзкие его пальцы растягивают дырку Джинджера, пока его ноги дрожат и расползаются, лежат у них двоих на бедрах, пока его голова находит поддержку на плече у Джона, и Джон обеспечивает его успокоительными сказками, рассказывая их прерывающимся голосом. Они садятся на диван, и Тим запихивает в Джинджера стеклянный хуй — и вынимает его, когда тот вновь начинает что-то умоляюще мычать, и Джон заталкивает ему в дырку хуй из космоса, а Джинджер поднимает голову с его плеча и поворачивает свое свекольное лицо к Тиму. — Давай, — говорит Тим, и Джинджер открывает рот, слизывая первую порцию грязи с дилдо, который Тим засовывает в него, и глаза у него чернеют. — Давай, — повторяет Тим, и Джон тоже принимается жечь дурно пахнущий костер, он прижимает хуй из космоса к губам Джинджера, чье горящее лицо теперь повернуто к нему, а Тим возвращается к заботе об его дырке и трахает ее, наслаждаясь видом трещин, расчерчивающих лицо Джона, и зубы захватывают его собственную морду. — Расслабься, — говорит Тим, и Джинджер так и делает, принимая отнюдь не стерильный дилдо, который Тим участливо протягивает ему, в рот со стоном, и теперь на глазах его выступают слезы. — Расслабься, — повторяет Тим, и Джон кивает, с усилием сглатывая, пока Джинджер сглатывает мерзость, которую он слизывает с космического хуя, и держат тот хуй пальцы Джона, а пальцы Тима паркуют транспортировщик дерьма у него в дырке, и Джинджер ерзает, плавясь между ними, плавясь на диване, охваченном языками пламени в раскаленной комнате. — Вот так, — говорит Тим, и Джинджер всхлипывает, лаская стеклянную поверхность языком, покачивая бедрами и сбиваясь с ритма, но Джон трахает его безупречно ровно, да и участливая рука Тима тоже движется, вставляет дилдо в его задыхающийся рот, и Джинджер крепко-накрепко захлопывает глаза. — Вот так, — повторяет Тим, и Джон резко втягивает в себя воздух, кусая губы, а губы Джинджера обхватывают теперь хуй из космоса, который Джон вытащил из его задницы и держит возле его рта, и пальцы его белые и потные, он таращится на Джинджера, широко распахнув глаза, уставившись прямо в его полыхающее мокрое лицо, а собственный его облик снова превращается в магическое зеркало для Тима, и Тим вглядывается, завороженный, в эту обсидиановую бездну, и рука его покачивается между дрожащих ног Джинджера, она и сама знает, как лучше всего пробраться внутрь его тела. — Заткнись, — говорит Тим, и мягкая улыбка Джинджера блестит в его глазах, пока он пялится на Тима, а во рту у него опять торчит стеклянный дилдо, и стоны его отражаются от него, а Тим чувствует вкус крови на языке, которым он водит по зубам без остановки, наблюдая, как Джинджер демонстрирует им свою страсть к фекалиям, смущенный, возбужденный, расколовшийся на части и невыносимо близкий к нему, боящийся того, чего сам хотел, но все же получающий это, Тим смотрит на него, а Джон хныкает, сжимая зубы, переполняясь до краев и дальше, больше, и затыкая дырку Джинджера хуем из космоса, пока рассудок покидает всех их троих. — Я и так, блядь, знаю о твоих ебучих чувствах. — Скажи ему, — говорит Тим, и слезы начинают течь по прекрасному, крошащемуся лицу Джона, на котором Джинджер ищет то, чего хотел, пока Джон трахает его рот вымазанным удобрениями хуем из космоса, пока яркие бутоны алого, багрового, распускаются, пятная кожу Джинджера, пока Тим вталкивает стеклянный дилдо в его пульсирующую дырку, упиваясь свежей плотью, пока языки алого, багрового, охватывают комнату, обращая ее в пепел, и кровь, которая хлещет у Тима изо рта, не гасит пламени, бушующего у них всех в ушах, ведь и огонь, и кровь есть одно и то же, и огонь, и кровь — это его радиоактивное творение, которым он лишает разума рыдающих придурков, лишает их его так же, как лишен он его сам. — Скажи ему, блядь, о своих ебучих чувствах. Джон говорит Джинджеру, что любит его, хочет его, Джон добавляет блядь и еще так сильно, Джон торопится сказать свои слова, и голос у него дрожит, и рука, рука, которой он отбрасывает космический хуй в сторону, которой он отпихивает клешню Тима, рука его тоже дрожит, и изменения в пространстве происходят очень быстро благодаря услугам Тима, он вынимает дилдо из Джинджера, а тот обхватывает ногами обрушивающийся мрамор тела Джона, а Джон вдалбливается в него, сваливается на него, накрывая его перепачканные губы своими, Джон шепчет что-то, и багровый уступает место белому, а смертносный, облученный коктейль Тима становится все слаще, Тим слепнет, он тоже рыдает, как полный идиот, а двое других всхлипывающих полудурков превращаются в полудурков кончающих, Джинджер выгибается под Джоном, стонет ему в рот, и Тим слышит знакомые мольбы в его голосе, Тим гадает, выучил ли Джон достаточно уроков, владеет ли он теперь языком океана, но молчит, его стучащие акульи зубы блокируют все его попытки произвести единицы речи, а дрожащие щупальца Джинджера выстукивают жалкие ритмы на коже Джона, его плазма неловкими касаниями приводит его в движение, и Джон понимает подсказки, Джон читает знаки, получает отличные оценки, как ебучий вундеркинд, которым он в полной мере и является, он встает и дает Джинджеру поприветствовать свой член, дает ему взять его в рот, крепко-накрепко зажимая свой, так что последнее его нытье звучит изумительно приглушенно, он хныкает, так как Джинджер слизывает свою грязь с него, отсасывает ему до самого конца, и черные провалы его противоправно счастливых глаз ни на секунду не отрываются от пораженной обсидиановой осыпи лица Джона, Джон не может побороть их гравитационного притяжения, барахтается в нем, и оба идиота — снова лишь магические зеркала, отражающие друг друга. Когда эта стадия связанного с экскрементами пожара заканчивается, когда переломанные тела снова могут шевелиться, когда признания в любви опять витают в воздухе, посткоитальные придурки обращают свое внимание на Тима, и он присоединяется к ним в деле достижения оргазма, заталкивая стеклянный хуй себе в пасть, сглатывая последнюю порцию дерьма Джинджера, слизывая его с дилдо с распирающей его ухмылкой, сжимая член в кулаке со значительным усилием, завершая ту последовательность, которую он начал, глубоким, низким, громким рыком. Все они трое вскоре оказываются в постели, они тащат свои едва ли присутствующие в реальности тела в спальню, спотыкаясь, и сваливаются на матрас — и спят на нем в навозной куче отрубленных конечностей и полоумных голов, в которых не водится никакого, блядь, рассудка. — Хочешь еще раз так сделать, только сам? — спрашивает Тим Джинджера следующим утром, как только Джон покидает пепелище их дома, и он знает ответ на свой вопрос еще до того, как Джинджер что-то говорит ему. — Что? — спрашивает Джинджер вечером, когда проходят и еще несколько дней, и их совместный припадок, и Тим думает, что и Джинджер должен знать, как неизбежно прозвучит его ответ. — Я тоже однозначно это делаю, — дает этот ответ Тим в любом случае. После того, как Джон покидает пепелище их дома с сексуальной ванной, проходит несколько дней, и они заходят в довольно-таки распущенную спальню, когда Тим покидает ванную, закончив смывать пот с кожи, пот, который покрыл ее, пока он бегал в парке, когда Джинджер поднимается с дивана, дочитав книгу, в которой он топился эти несколько дней, он стягивает с себя боксеры и майку-алкоголичку, ложится на кровать, голый, перед Тимом, а Тим вытаскивает сигарету из пачки и закуривает, садится рядом с ним, а хуй из космоса лежит на матрасе между ними, и Тим мельком думает, что он сейчас предпочел бы иметь под рукой щупальцевый дилдо, ведь отрубленная часть тела Джинджера лучше подходит к самообслуживанию, которому он тут будет предаваться, но, к сожалению, эта восхитительная штуковина до сих пор валяется на складе секс-игрушек и музыкальных инструментов, который у Джона вместо дома. Тим перемещает сигарету из собственного нетерпеливо выжидающего рта в предвкушающий рот Джинджера, дает ему спокойно покурить, и дым, который он выдыхает, уносит с собой и навеки поселившийся в нем страх, а пальцы Тима находят путь в его навеки перепуганную дырку, Тим растягивает ее, пока Джинджер превращает свои легкие в гнилой фарш, он расставляет свои подрагивающие ноги, а Тим расставляет пальцы внутри него, раскрывая его и заталкивая хуй из открытого космоса ему в дырку, он забирает у Джинджера окурок и занимает отведенную ему позицию в наблюдательном пункте на краю кровати, он занимает свои руки другой сигаретой, а Джинджер принимается пробовать то, что подготовил для него Тим, Джинджер трахает себя дилдо, вздрагивая, и взгляд его соскальзывает с чрезмерно любопытной морды Тима на внутренний пейзаж его собственных желаний, и сомнения расцветают красными, лихорадочными пятнами на его лице. [Laissez] [les bons] [temps] [rouler] — Джиндж, ну давай, — произносит Тим, обнажая зубы в нежной улыбке безжалостного хищника, он заинтересован увидеть цветы другого сорта — и еще какие-нибудь увлекательные вещи. — Покажи мне себя. Джинджер с усилием сглатывает и мычит, пока Тим выдыхает дым на его кожу, а потом кивает. — Хорошо, — отвечает он, вынимая космический хуй у себя из дырки. — Блядь, ладно. Путешествующая по вакууму штуковина зависает на орбите возле нервно подрагивающих губ Джинджера на несколько секунд, он держит ее своей взволнованной рукой, но выражение лица Тима является константой в их вселенной, выражения лица Тима достаточно, чтобы его вдохновить, так что потом Джинджер забирает дилдо в рот, а Тим делает глубокую затяжку, беспомощный стон срывается с нервно подрагивающих губ Джинджера, а из кривящейся в ухмылке пасти Тима вырывается табачный дым, Тим весь внимание, он наблюдает увлекательные вещи, которые начали с Джинджером происходить, а они начали, пусть и неуверенно. Путешествующая по вакууму штуковина влетает обратно в дырку Джинджера, когда он обстоятельно покрывает ее слюной, он двигает рукой и покрывает ее теперь другими, более неопрятными субстанциями, и Тим от него не отстает, он подносит руку к своей пасти и вдыхает дым, и дым тот стелется по рекам крови, текущим у него по языку. — Дай мне тебя увидеть, Джинджер, — говорит он, выдыхая дым и побуждая Джинджера занять свой рот, и Джинджер взрагивает и освобождает дырку от космического хуя, обхватывает его еще раз губами, и звуковые волны срываются с них, но грязь оказывается запертой внутри, как и горячая, плотная масса вещества в груди у Тима, эта масса отчаянно пытается вырваться наружу. — Выеби свою восхитительную, заляпанную дырку, — предлагает Тим несколькими секундами позже, поставляя ободрение, а Джинджер уже так и делает, и Тим теряется между двумя точками в пространстве, на которые он таращится, а Джинджер теряется в ебаном лесу. — Выеби свой прекрасный говноедский рот, — настаивает Тим через другой недолгий промежуток времени и внушает Джинджеру желание так и сделать этими искусно выбранными словами, Джинджер это делает, и Тим чувствует, как гнилой фарш его легких сворачивается, обрушиваясь сам на себя, когда это видит, а Джинджер заливается краской по самую макушку, схлопывая ему легкие, схлопывая, словно отработавшую свое галактику, его целиком. — Боже, Тим, — выговаривает Джинджер, когда его нечистый рот вновь освобождается. — Ты… — Я тебя хочу, — отзывается Тим, его прожорливая пасть отвечает искренним признанием, его прожорливая пасть сама этим признанием является. — Я хочу больше. Я всего тебя хочу. — Боже, Тим, — повторяет Джинджер, и рука его трясется, спотыкаясь на дилдо, который он проталкивает себе в дырку. — Я… — Ты меня любишь, — кивает Тим, и глаза его прикованы к дырке Джинджера, которую тот ебет прямо перед ним, хуем из космоса в своей спотыкающейся руке. — Ты дашь мне то, что я хочу. Дашь мне всего себя. Дашь мне все, что у тебя только есть. — Тим, — произносит Джинджер, и имя Тима лучше любых других слов выражает его полное согласие, а ядерная бомба его сердца переживает поражение, а вместе с тем и бросается в атаку, Джинджер же продолжает собственное выступление, запихивая себе в рот запинающейся рукой ту путешествующую по вакууму штуковину, которая только что летала у него в дырке. — Идеальный, — говорит Тим, и это утверждение не достигает его собственных ушей, его радиоактивный пульс долбит в них, оглушая, это утверждение, впрочем, добирается до цели, и Тим таращится на то, как его словесные боеголовки взрывают землю, выбивая из нее дыхание, так что она содрогается, разваливаясь, перед ним, обнаженная и потная, а хуй из космоса покидает склонный к поеданию дерьма и поцелуям рот Джинджера и снова навещает его дырку, и Тим тоже переносит свое внимание туда. — Ты, блядь, идеальный, Джинджер, — открывает Тим свой рот, склонный к поеданию сырого мяса и табаку, и выпускает очередную порцию снарядов, которыми он равномерно бомбардировал Джинджера. — Тим, — отвечает Джинджер, и имя Тима теперь означает крик о помощи, и Тим с готовностью оказывает эту помощь, связующие ядерные силы тянут его к нему, он накрывает его трясущееся щупальце своей решительной рукой, приводит на место боя пополнение, он увеличивает амплитуду фрикций, осуществляемых хуем из космоса в дырке Джинджера, и Джинджер убирает протуберанцы своей плазмы через несколько секунд, ложится, раскрываясь, на разделочную доску, оставляя Тиму право проводить эту операцию. — Хочешь? — спрашивает Тим, вытаскивая дилдо у него из дырки и протягивая его ему. — Хочешь лизать свою мерзость для меня? — Да, — говорит Джинджер, резким движением отводя взмокшие пряди волос с лица, открывая столь любимый Тимом вид. — Блядь, Тим. Да. — Тогда давай, — говорит Тим, запихивая дилдо ему в рот, он торопливо покидает наблюдательный пункт, чтобы принять участие в продолжающихся боевых действиях, и Джинджер отзывается стоном, всхлипом, тяжелое, жалкое дыхание его срывается, Тим же выдыхает облученный дым, Тим постепенно распадается на элементы. — Подставь мне дырку, — говорит Тим, освобождая его ротовую полость от чужеродного объекта и помещая его в другое отверстие в его теле, и Джинджер удерживает себя в раскрытом состоянии, он приветствует атаку, и катастрофы разворачиваются в груди у Тима, взрывоопасные осколки с шумом вырываются из нее. — Ну как ты, уже счастлив? Трясущийся кусок говна. — Да, — кивает Джинджер, и взмокшие пряди его волос снова занавешивают ему лицо. — Боже, Тим. Да. — Отлично, — усмехается Тим, с энтузиазмом долбя дилдо его дырку. — Я тоже очень рад. Я рад сделать тебе такое одолжение. Ты только скажи мне, когда опять захочешь свою дрянь. — Я… — выдыхает Джинджер, и волна жара задевает ухмыляющуюся морду Тима. — Я хочу… Я сейчас хочу. — Блядь, — выплевывает Тим, и его усмешка бесконечно увеличивается в размерах, попав в более теплый, мягкий климат. — Ты, коллекция отходов. Держи. Жри свое дерьмо. Он совершает поспешный прыжок в пространстве, и Джинджер жрет свое дерьмо, как Тим ему и сказал сделать, а его сияющие глаза знают нужную дорогу, его сияющие глаза находят чистосердечные признания на ухмыляющейся морде Тима, набитой доверху зубами, покрытыми его собственной кровью, Тим демонстрирует эти острые, зазубренные кости честно и открыто, без всякого сомнения. — Тебе, блядь, это больше, чем хер в дырке нравится, ведь так? — спрашивает Тим, его сияющая грудь вынуждает его двигаться, и хуй из космоса вновь оказывается в заднице у Джинджера. — Ты, блядь, обожаешь глотать свой ебаный понос. — Да, — говорит Джинджер, выставляя напоказ склонности к фекалиям. — Блядь, Тим. Обожаю. — Ты только подожди, — заверяет его Тим, он продолжает совершать удары между его раскинутых в стороны, дрожащих ног. — Ты только подожди совсем чуть-чуть, пока я его не приготовлю, и я тебе этот понос подам. Хуй из открытого космоса повторно отправляется в путь через несколько секунд, и Джинджер получает ровно то, что попросил, он сглатывает свой свежий, грязный завтрак, захлебываясь слезами и посасывая дилдо, на который Тим это блюдо положил, и прожорливая пасть Тима хочет схватить и блюдо, и рыдания того, кто его ест, Тим хочет слизать слезы, бегущие по лицу Джинджера, Тим, блядь, шеф-повар гурманской кухни, сидящий на диете. — Ты же, блядь, сдохнешь от восторга, если так кончишь, разве нет? — спрашивает Тим затем, так как его прожорливая пасть выбирает то, до чего все же может дотянуться, он чует кровь, а рука его тоже добирается до пункта назначения, и хуй из космоса опять путешествует в заднице у Джинджера. — Кончишь, подавившись собственным дерьмом. Из-за дерьма и кончишь. — Да, — снова предлагает Джинджер ему свой ответ, а вместе с ним в блаженную глотку Тима льется и его истекающая кровью сущность, горло Джинджера подергивается, перехваченное потоком воздуха, создающего фонемы, которые он выдыхает. — Боже, Тим. Я сейчас кончу. Тим понимает, что впал в полное неистовство. Тим думает, что ядерная катастрофа у него в груди откажет с секунды на секунду и его разобьет инфаркт. Тим думает, что он подохнет через одно мгновение. Тим рычит. — Кончи для меня, — произносит Тим, и хуй из космоса совершает свой смертоносный рейс еще раз, Тим запихивает его в трясущуюся руку Джинджера, а свои безжалостные пальцы в его услужливую дырку. — Выеби свой похабный, мерзкий рот и кончи для меня. Кончи, как говноедский, блядь, кальмар, которым ты и являешься. Тим создает их будущее этими словами. Тим видит, как Джинджер забирает заляпанный фекалиями дилдо в рот. Тим отвечает ему, словно отражение. Тим зарывается поглубже пальцами к нему в дырку и накрывает пастью его член. Тим смотрит вверх. Тим водит языком по члену Джинджера, пока язык Джинджера скользит по вымазанному дерьмом космическому дилдо. Джинджер трахает свой рот. Лицо его раскалывается, и Тиму знаком каждый изгиб этой мозаики. Тим трахает его дырку. Джинджер сжимается, и Тиму известны все причины. Джинджер смотрит прямо на него. Доля секунды пролетает мимо — и он кончает, он кончает, Тим это чувствует, ощущает вкус, он это видит, Тим получает все, а его пальцы движутся в его горячем, разъебанном отверстии, в рот ему льется его сперма, он мурлыкает, он таращится на расколовшуюся, разбитую, говноедскую физиономию Джинджера, он видит его мокрые, белые как бумага пальцы вокруг дилдо, его набитый рот, его широко распахнутые глаза, он перепуган, счастлив до безумия, он плачет, и все его тело извивается, будто его бьют током, его бедра сбиваются с пути, ноги дрожат, а мышцы перенапрягаются, его рваное дыхание долбит Тиму в уши, и элементарные частицы, в которые он превращается прямо перед Тимом, это все, что имеет хоть какое-нибудь значение во вселенной, все бесконечное пространство которой было уничтожено тем взрывом, что разрывает Тиму грудь. [Крестцовое сплетение], [отдохни], [перевари] — Блядь, Джинджер, — говорит Тим и тут же затыкается, он вынимает пальцы из сжимающейся, горячей, разъебанной дырки Джинджера и запихивает их в свой голодный рот, он их сосет, пребывая в полном неистовстве, пытаясь освободить свой заброшенный, аскетичный член другой рукой, проваливаясь в этом, его навигационные системы барахлят, проводка его мозга вся поджарилась из-за того, что он только что увидел, но Джинджер протягивает ему любящее щупальце помощи, однако тоже запинается, и его нервная система пострадала, рассыпавшись на составные части, Тим сваливается на него боеголовкой, наконец стащив с себя штаны, и вдалбливается в него без всякой осторожности, а вербальный выхлоп вырывается у него изо рта, он бьет в лихорадочное, перепуганное, счастливое до безумия, вымазанное солью лицо Джинджера, Тим обхватывает его раскаленными руками, а Джинджер сжимает его всеми своими многочисленными конечностями, побегами плазмы в количестве четырнадцати миллиардов штук, и все эти побеги нежно вибрируют, принимая его в свои объятья, пока Тим заливает кипящей спермой его податливую, пульсирующую дырку, пока кипящий разум Тима формирует новые охуенные воспоминания и новые великолепные идеи, пока кипящая грудь Тима сжимается — и молниеносно расширяется, скачками, бесконтрольно, пока кипящие элементарные частицы Тима, которыми он осыпается, тонут в нежной плазме Джинджера, Тим оседает, обрушивается на него, завершив стремительное нападение, и припадок разбирает их обоих, не давая им ни дышать, ни говорить, так что Джинджер шумно гипервентилирует, издавая лишь едва слышные, истерические всхлипы, а Тим просто слушает его — и все понимает, ведь язык океана им двоим родной. — Что? — спрашивает Джинджер, когда Тим находит в себе силы соскрести обломки боеголовки своего тела с него, когда он поднимает эти разрозненные атомы и смотрит на него, на его красное, горящее лицо, которое сейчас тоже фрагментировано и где Тим находит все, что хочет и когда-либо хотел, без всякой нужды что-нибудь искать. — Я тоже однозначно это делаю, — заявляет Тим, и Джинджер смеется, и звуковые волны его смеха восстанавливают их внутренние структуры, которые пережили ядерный синтез и распад. --------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------