***
Она проиграла. Все усилия потраченные на это противостояние были впустую, ведь даже столь сильная особа, как Люмин не смогла дать отпор новорожденному Архонту в лице теперь уже бывшего Шестого Предвестника. Она не хотела верить в свое поражение, не хотела верить, что все те, кто полагались на нее — ошиблись в своем выборе, поставив на Люмин абсолютно все. Оказывается путешественница еще так слаба, она не может справиться даже с такой задачей, когда ей просто нужно было уничтожить, найти куда более успешный вариант победы над Сёки но Ками. Но она проиграла. Осознание поражения съедало ее изнутри, как и давящая на плечи ответственность за тех, кто на нее рассчитывал. Люмин тяжело признать собственную оплошность, тяжело смотреть на реальность, когда все пошло не по плану, когда ее усилия оказались абсолютно бесполезными. Она так привыкла к победам, что горечь поражения стала отравой для нее, ядом растеклась по венам, медленно сводя с ума, уничтожая разум. Она проиграла. Проиграла. — Чем выше забрался, тем больнее падать, — голос Сказителя невыносимо близко. Он издевается над ней, глумится над ее слабостью, на ее неожиданным поражением. Нахида у него, гнозисы тоже у него. Люмин не сможет ему противостоять, не сможет дать отпор Архонту, в чьих руках сила сразу же двух гнозисов, а в придачу и ценный заложник, спрятанный там, где Люмин ее не найдет. — Неужели маленькая путешественница разучилась говорить? — Он рассмеялся и смех его подобен музыке, эхом отражающийся от стен личной тюрьмы путешественницы. — Ты так уверенно заявляла о своей победе надо мной, и что теперь? Что теперь?! — Он хватает ее за шею одной рукой, заставляя смотреть точно ему в глаза. Люмин продолжала молчать, не сказала и слова, пустыми глазами смотря сквозь него. Люмин проиграла. Люмин пришла к тому исходу, к которому так давно уже не подходила. — Ты изначально выбрала не ту сторону, путешественница, — столько презрения в его голосе. — Но я дам тебе шанс все исправить. Сделай меня своим Богом, подчинись мне, — рука медленно скользнула вверх по шее. Юноша двумя пальцами коснулся подбородка девушки, заставляя смотреть ему в глаза, вот только она до самого конца не хотела его видеть, признавать. — Ну же, злись! Кричи! Вырывайся в конце концов, почему ты так безразлична!? Он уходит громко хлопнув железной дверью, оставляя путешественницу в её персональной тюрьме, окружённой специальным барьером, на подобии того, в котором держали Нахиду. Выбрала не ту сторону? Люмин вообще не выбирала ни чью сторону, это местные приписали ее к героям, заставляя делать за них грязную работу. Сколько крови на ее руках, на ее душе... Лучше бы она тогда умерла от рук неизвестной богини, лучше бы никогда не просыпалась. Мир Тейвата жесток, беспощаден, властвующие здесь правила совершенно неправильны, а люди слепы и глупы в своем видении идеального мира. И все же ее душа стремится помочь всем и каждому, стремится к свободе и миру, к свержению Тиранов с Селестии. Ее цель отважна, словно у героя сказки, где обязательно будет счастливый конец. Вот только Тейват не сказка, Тейват жестокий и несправедливый мир, которому не помешало бы переродиться, очиститься от скверны и зацвести новыми красками. В ее клетке холодно, страшно и одиноко. Она словно птичка — нужна лишь для украшения и не более. А теперь у нее есть и хозяин, который зачем-то пожалел, оставив у себя, словно недооценивая способности путешественницы. Зачем она ему живой? Жалость? А разве Скарамучча способен на жалость? Нет. В нем нет ни капли жалости, сожалений или мыслей о том, что его действия абсурдны. Он жестокий, не понимающий людей, лишенный всяких человеческих чувств, ведь в груди его всего лишь пустота, а без сердца стать человеком невозможно. Внутри нее так пусто. Только приобретенная сила больше не отзывалась на её желания, сталь меча не холодила кожу на руках. Люмин больше не герой, Люмин теперь птичка в клетке в заложниках у врага, у искусственно созданного Архонта, возжелавшего слишком много, чем был достоин. Её могущество отныне просто пыль в глазах простых людей. В неё не будут верить, ее поражение стало ударом для многих, потому в понимании простых людей она больше не достойна всех своих знаний, всех возложенных на нее надежд. Герою стоит оступиться лишь раз, чтобы люди отныне перестали верить в него. Она оступилась — это увидели все, это пошатнуло доверие многих людей. Возможно теперь они считают, что она встала на сторону врага, возможно теперь она лишена поддержки. Она оступилась — это худшее, что могло произойти. Как легко потерять веру в себя, как легко с вершины упасть на самое дно, потерять чужое доверие, не оправдать ожидания и, получается, напрасно вложенные надежды. Она отныне пленница искусственного Архонта в ком нет ни капли жалости к другим. Лучше бы она погибла в последней битве, чем переносила этот позор в логове врага. Даже Паймон оставила ее, когда дело приняло один из худших поворотов. Вернется ли фея за ней? Шел уже третий день заточения, но к ней приходил лишь Скарамучча. И правда больше никому не нужна. Руки все больше и больше опускались, Люмин не предпринимала попыток выбраться, не искала способов сбежать, не пыталась силой воли заставить стихию повиноваться ей сквозь запечатывающий силы артефакт. Нет, Люмин не виновата в своем поражении, просто люди взвалили на нее невозможное, нашли жертвенную овечку, которую не так жалко было бы потерять в неравной битве. И чем больше Люмин об этом думает, тем прочнее мысль заседает в её голове, ее настигают сомнения в правильности своих прошлых действий. Возможно она и правда ошиблась, так рано приняв чью-то сторону?***
День сменяется днем, а стены темницы мечницы остаются неизменными: холодные, мрачные, удушающие и мощные. Но если сравнивать с теми темницами, в которых ей удалось побывать в прошлом — то это место было не таким уж и плохим, разве что кормили раз в день, но Люмин к еде не притягивалась. Внутри нее началась настоящая борьба. Девушка окончательно перестала понимать, перестала различать свои чувства и ощущение, они смешались в одну кашу, а затем просто исчезли без следа, оставив дыру в груди, пустоту в голове. Почему она в здесь? Это все результат ее ошибок, которых теперь не исправить. Скрипит железная дверь отворяясь. Путешественница даже голову не поднимает, знает, кто пришел по ее душу. Он каждый день приходит и уходит не сказав и слова, но каждый его визит Люмин чувствует злость Скарамуччи негодование, он словно хотел что-то ей сказать, но уходил. — Почему ты такая!? — Юноша хватает Люмин за плечи, встряхивая. Путешественница даже не сопротивляется, безвольной куклой оказавшись в его руках. — Почему?! У тебя есть все, и сердце, и чувства, и признание людей, так почему ты этого не ценишь? Почему так отчаянно пытаешься умереть? Скарамучча правда был зол. Все, о чем он когда-либо мечтал было у этой девушки, было у любого другого человека, но только не у него. У него на судьбе написано быть всего лишь куклой без сердца, марионеткой в чужих руках. Сейчас у него есть сердце Бога, но в груди все еще пустота, он все еще ощущает себя неполноценным, пустой оболочкой. У Люмин было все. Все, что он хотел получить в этой жизни, но судьба распорядилась иначе. Юноша крепко сжимает ее плечи, но она не смотрит на него. Глаза в пол, голова опущена, в теле не ощущается и капли сопротивления. Она словно стала такой же куклой, как и он. Но если Скарамучча родился таким, то она добровольно ступает по этому пути. — Встань со мной по одну сторону, — говорит он тихо, заставляя посмотреть ему в глаза. Утратившее свет золото глаз раздражало, она смотрела, но будто сквозь него. На бледном лице девушке стали отчетливо видны острые скулы, в когда-то розоватые губы и вовсе стали под цвет ее же кожи, сухие, потрескавшиеся. — Стань моей и люди признают меня, если ТЫ будешь рядом. Разве я многого прошу? Разве я недостоин твоего внимания, я ведь тоже живой. — Нет, — хрипло шепчет Люмин и золото в ее глазах загорается. Возможно она уже потеряла многое, но только не свою гордость. Она считала, что лучше было умереть, чем подчиниться ему. Он усмехается и отталкивает ее, резко вставая. Взгляд злой, пробирающий до костей, убивающий, но путешественница неотрывно смотрит ему в глаза. Пусть знает, каков ее искренний ответ. Дверь громко хлопает и он уходит, оставляя после себя едва уловимый запах озона. В очередной раз оставляет ее в живых, будто надеется, что Люмин поменяет свое решение. Люмин никогда бы не подумала, что так сильно будет нужна Сказителю, скорее считала, что он избавиться от нее первой, как от самой главной угрозы его существованию как новоявленному Архонту. Но она все еще жива, а он продолжает посещать ее, продолжает искушать встать на его сторону. Будто действительно считает, что она так просто предаст всех, предаст себя, бросит свои старания насмарку и станет тем, с чем все это время боролась. Иногда это выглядело заманчиво, иногда хотелось ступить на более легкую дорогу, и все же... Люмин не может. Следующие три дня к ней никто не приходит, совсем, даже еду не приносят, а Люмин и рада, может наконец умрет и перестанет мучиться. Ее разум мечется между желанием бороться до конца, и наконец-то оставить все как есть, дожидаясь своего конца. Жаль только ее бессмертная сущность не позволит умереть от голодовки. В ночь четвертого дня она слышит шаги. Кажется, Сказитель наконец вспомнил о ее существовании. Что будет в этот раз? Снова просьбы встать на его сторону? Угрозы? Ударит ее? От него можно ожидать что угодно и ко всему этому она готова. Когда шаги останавливаются около двери, Люмин все равно напрягается. Что-то не так... — Люмин? — Тихий шепот из-за двери, и голос принадлежит отнюдь не Скарамучче. — Сайно? — Удивленно спрашивает Люмин, даже немного оживляясь. Она поспешно подходит к двери. — Что ты здесь делаешь? — Собственный голос звучит чуждо, она так давно ни с кем не разговаривала. — Тише. У меня мало времени...***
Возможно это утро было для нее самым тяжелым. После бессонной ночи и тяжелым решением, от которого зависела судьба всего Сумеру, она не смогла сомкнуть глаз. Это было настолько рискованно, насколько и действенно. И все же шанс провала гораздо выше, чем успеха, они очень сильно рискуют, но если ничего не получится — то больше пострадает она. Люмин взяла на себя главную роль в этом спектакле, и только от нее зависит, что будет в итоге. Однако ей страшно. Впервые так страшно, не столь за себя, сколько за всех остальных, ведь одна ее ошибка приведет к полному краху, и вновь возложенные на нее надежды обрушатся окончательно. Когда дверь в ее камеру резко открывается, она вздрагивает, но довольно быстро успокаивает себя, придавая своему внешнему виду максимальное безразличие. Занавес поднят, главные герои уже на сцене, осталось дождаться финала. Сказитель входит спокойно, ничего не говорит, останавливаясь перед сидящей на полу путешественницей. Молчание затягивается, но Люмин не желает заводить разговор первой, ведь может испортить все одним лишь неверно сказанным словом. Скарамучча опускается на корточки перед ней и вдруг аккуратно касается подбородка, заставляя смотреть на него. Он выглядел уставшим, чуть потрепанным, но даже это не могло испортить его природную красоту. Танзанитовые глаза пусты, взгляд совсем уставший, измученный. Кажется, новому Архонту жизнь подбрасывает все новые и новые испытания, с которыми тот едва ли справляется. — Почему ты такая...такая... — он не находит что сказать, видя в ее глаза такую же пустоту, как и у него. — Почему ты не можешь просто сдаться!? — Он хватает ее за подбородок, крепко сжимая. — Я предлагаю тебе легкий путь, но ты всё равно предпочитаешь идти терновыми дорогами. От тебя не требуется ничего сложного, просто встать на мою сторону, покажи людям, что поддерживаешь меня, пока я не убил их всех. Путешественница вздрогнула. Он уже кого-то убил? Но Сайно ведь сказал, что жертв пока еще не было... — Хах... В этом вся ты, любимая народом путешественница. Ни во что не ставишь свою жизнь, но беспокоишься за других, — он усмехается, и эта улыбка кажется Люмин безумной. — А что если я тоже нуждаюсь в тебе? Почему ты помогаешь всем прохожим, но не можешь помочь мне? Я такой же как они, я тоже живой. Он отпускает ее, но уходит, оставаясь в том же положении. — Или же ты тоже настолько высокомерна, что считаешь меня мусором? Как и она, да? Для тебя я тоже то, что можно выкинуть, вещь, которая не стоит твоего великого внимания, да? Он встает, поворачиваясь спиной к путешественнице. — Возможно в груди у меня пусто, но я живу. Я дышу, я тоже умеют чувствовать, но никто этого не понимает. Даже ты, — он смотрит на нее через плечо. — Встань на мою сторону, и ты сможешь понять меня. Скарамучча вздыхает, стоит еще пару минут неподвижно, будто ждет чего-то. А затем собирается уходить, но останавливается, когда слышит ее тихий голос. — Нет, — сердце в груди девушки готово вот-вот выпрыгнуть из груди. Она крепко сжимает руки в кулаки, больно впиваясь короткими ногтями в кожу. — Я так не считаю. Он не скрывал своего удивления, вновь повернувшись к ней лицом. Она смотрела прямо на него и золото ее глаз больше не было таким отчужденным, оно сияло искренностью. — Я согласна. И это стало ее главной ошибкой.