Мне сказали, тут будет торт

Саша смотрит на библиотекаря. В корично-крыжовенных глазах – мутная вода какого-то непонимания. Раковских одет в вельветовый комбинезон цвета липы. К лямке прицеплен репейник. Ещё один он тщетно пытается прикрепить к волосам, но тот падает и катится под ноги. - Давайте заниматься, - предлагает Костя, - они снова сидят в кофейне, налакавшийся карамельного латте Пушкин промакивает пенные усы и раскрывает чайно-зелёный томик Брэдбери. - А давайте, - как будто неожиданно соглашается Раковских, теребя лямку. Смотрит на свои ноги, обутые в кеды с расплетёнными шнурками. Выхватывает из вазы пучок искусственных цветов, всовывая под шерстяной носок, - я их буду поливать, - гордо заявляет. - Дождь польёт, - немного сухо реагирует библиотекарь и, облизав тонкие губы, читает название книги: «Будет ласковый дождь». Повторяйте за мной, - Пушкин протягивает ему томик, и Саша тут же хватается за костину длинную руку. Мужчина механически водит пальцем по буквам. - Бу-дет лас-ко-вый дождь… - проговаривает парень и вспоминает день, в который стихия не отличалась нежным характером. Вася Медведев лежал на колючем шерстяном покрывале, разметав по нему пшеничные космы, а Саша, Саша как будто парил сверху, то подкидываемый лёгкими движениями, то удерживаемый – не слишком цепко. В какой-то момент котячья возня закончилась, и Вася не без резкости перевернул его на спину, часто дыша. Что дальше произошло, Раковских не понял. Но было холодно, липко, а тот отчаянно и вынужденно жался к старшему товарищу – дождь так лихо барабанил по крыше дома, что, казалось, вот-вот и высверлит в нём дыры. - Вы молодец, - скромно хвалит Пушкин, а маленький читатель и не думает выпускать его руку. Он кладёт её перед собой плашмя, не давая открыть обложку. И свайпает, свайпает, свайпает пальцем вверх. - Мне не нравится, когда меня трогают, - вдруг заявляет он, - но Вы…Но Вы можете. Костя тщетно пытается перебороть этого недовольного котёнка. - Александр… - библиотекарь выхватывает из нагрудного кармана очки и усиленно трёт их. Саша обиженно отстраняется, - давайте читать дальше, трогательный Вы…мой. «В гостиной говорящие часы настойчиво пели: тик-так…» Васина рука была твёрдой, а взгляд – непреклонным. Он такой есенинский тип, ему бы возлежать с барышней на сеновале, а выбрал этого шебутного и притянул к себе. Думал, что Санечка не расскажет никому. «Тик-так…Тик-так…» Те часы в деревянном доме не пели – лупили по голове. А пшеничный Вася так ловко и бегло встроился в ритм, что младший уже как будто сам в его ладонь толкался. Всё плыло, и Саша как будто плыл куда-то. Влажный, маленький, беззащитный. - «Объятый утренней тишиной дом был пуст», давайте продолжим…Александр, - кажется, от этого официального обращения Раковских сделается взрослым, сильным, уверенным, ух каким. Кажется… - Объятый… - обречённо шепчет Саша и вжимается волнистой макушкой в костину грудь, затянутую полюбившейся им обоим клетчатую рубашку. - Давайте закончим, - удивительным образом Костя, уже в конце переставший понимать, что к чему, сохраняет сдержанный тон, - а потом я закажу Вам кофе. И обнимете меня. Саша смотрит на него взглядом котёнка, которого только что забрали из приюта, и в этом взгляде тепла и горечи примерно одинаково – как в бумажном стаканчике, до краёв наполненном кофе.