Телохранитель

Дом выглядел пусто и сыро. Неуютно. Трава отросла на два сантиметра вверх между бордюрным камнем, а несколько плиток отвалились со стены забора. Дом требовал ухода, а у семьи Журавских всегда были дела поважнее. Машин у гаражных ворот не было. Роман вошёл в прихожую и сбросил обувь. Дома было тихо. Он заглянул в свою спальню, но там всё так и осталось валяться после того, как отец наорал на него в тот день, когда обнаружил дома сейф после того, как Романа задержала полиция и обнаружила в его крови «Хайп». Он позвал мать, но ответом ему служила тишина. Взяв из морозилки пиццу с грибами и закинув в микроволновку, Роман поднялся на третий этаж, где находилась комната Оресты. Ни на что особенно не надеясь, широко открыл дверь и вошёл. Идеально заправленная кровать, распахнутый шкаф без вещей. На столе стоял ноутбук, но Роман не знал пароль. Он захлопнул крышку ноута и раздосадовано уселся в крутящееся кресло. Посмотрел по сторонам. Сидел и чувствовал себя дураком. Никогда бы он не выбрал для себя профессию детектива. Вот так сидишь целый день и ищешь ветра в поле. Он не смог найти Веру, не может разыскать её родных. Олег тоже не встретился за два дня поисков. Теперь ещё и Ореста неизвестно где. Он протянул руку и дотянулся кончиками пальцев до смартфона, что лежал на прикроватной тумбочке. Вставил «симку», которую нашёл рядом и попытался включить телефон. Батарея была почти разряжена. На экране тоже высветилось окно пароля. Роман напряг память, но даже не смог вспомнить, когда у Оресты день рождения. Он попробовал наобум набрать четыре единицы, и адский гаджет сфоткал его лицо. − Да чтоб тебя! – выругался и отшвырнул телефон далеко на кровать. Мимоходом подумал, что его кровать, наверное, раз в два, если не в три, меньше. Интересно, и зачем водителю на работе такая кровать? А потом он присел на её край и облокотился на подушки. Не заметил, как запищала микроволновка, приготовив ему пиццу. Не почувствовал, как усталость сковала мышцы, и он уснул, утонув в подушках, которые ещё хранили её запах. Она очнулась, когда первые капли дождя упали на лицо, щекоча кожу. Села на песок и сплюнула себе под ноги, широко разведя колени. Боль в почках сковала позвоночник, тупо пульсировала внизу живота. Ореста поднялась и медленно побрела домой. Что ей теперь делать? Кому она нужна такая? Малому Журавскому? Но ведь он сам отвернулся от неё, даже не захотел выслушать. Конечно, куда ей до его Веры, разве может он допустить мысль, что малая не всё ещё понимает? Но, в любом случае, он не хотел с ней тогда говорить. Вряд ли станет слушать её сейчас. Илона Максимовна вызывала противоречивые чувства. Ореста любила её. По-своему, но любила. Но вот этот непонятный порыв напугал её. И даже оттолкнул. Нет, не то, чтобы ей не понравилось, но это было как бы не для неё. А что сказал бы Роман? Уже дома, наливая в стопку коньяк, она подумала, что, наверное, без Журавских ей будет лучше. Сквозь сон Роман ощутил чьё-то прикосновение. Ласковая рука откинула со лба чёлку. − Вера, − сонно пробормотал он. − Ромчик, сыночек, − Илона всхлипнула, − я так тебя люблю. Сон испарился, оставив после себя лёгкое головокружение. − Мама? Интересно, а кого он ожидал здесь увидеть? Илона Максимовна сидела возле него, поглаживая сына по плечам. За окном уже опускались сумерки. − Ты больше не уйдёшь? Он не знал. Честно. Нужно было найти Веру. И он не знал, кому теперь вообще можно верить. − А что ты вообще здесь делаешь? – Илона с трудом взяла себя в руки. Роман потёр глаза и спустил ноги с кровати. − Я искал Оресту, ты, кстати, не знаешь, где она может быть? Илона снова всхлипнула. Закивала головой. Утвердительно. − Ну? Где она? Роман взял её лицо в ладони. − Чего ты плачешь? Мама, что происходит? Она пыталась взять себя в руки, но ещё пару слезинок скатились по бледной щеке. − Она не хочет возвращаться. Я, кажется, сделала что-то не так… Роман не стал дослушивать, перебив: − Так ты с ней говорила? Знаешь, где она сейчас? Я даже не смог ей дозвониться. − Да, у меня есть адрес, но она со мной, наверное, не захочет разговаривать. Илона потёрла шею, и встала. − Я обидела её, но мне очень плохо без неё, передай ей это, пожалуйста. Роман не особо понял, чем именно его мама могла обидеть Оресту, но пообещал передать. Выходя из комнаты, он прихватил смартфон Оресты и сунул его в карман. − Можно я возьму джип? − Конечно, но, может, ты сначала поешь, и мы поговорим? Он наклонился и чмокнул её в щёку. − Я не голоден, скинь мне адрес. − Да, конечно, − она прижалась к нему, − Рома, я люблю тебя, чтобы не случилось. − Я тоже тебя люблю. Он решил даже не принимать душ, а сразу ехать. − Рома, верни её домой, там, где она сейчас живёт, просто ужасно. Он вошёл в гараж, и навстречу ему поднялся седой мужчина. − Я уже видел здесь этот джип. − Мне нужна Ореста, − от волнения Роман даже не поздоровался. Мужчина нахмурился: − Знаешь, парень, я, кажется, знаю твою фамилию, ты ведь сын Илоны, − и это был не вопрос, но Роман на всякий случай кивнул. Мужчина мельком взглянул на Рейндж за спиной Романа: − Знаешь, почему-то каждый раз, когда к этим гаражам подъезжал этот растреклятый джип, моя дочь возвращалась в слезах. Не думаю, что стоит продолжать делать ей больно. Проваливай лучше, она не будет с тобой говорить. Роман не привык получать отказы, но в этот раз он не особенно надеялся на успех. Он сделал Оресте больно? Да, возможно, когда не стал слушать её оправданий, когда узнал о её деяниях. По большому счёту ему было плевать, что она продавала наркотики, ведь даже его друзья любили разжиться этой гадостью, но он не мог понять, почему она подставила его. Ведь её имя было неразрывно связано с его. И именно на него посыпались все шишки, когда полиция стала подозревать, что именно водитель Журавского стоит за распространением наркоты. Но ведь она помогла уже спасти Веру, причём не один раз. И именно поэтому он сейчас пришёл к ней. Но её отец не хотел помочь их встрече. − Да, я Роман Журавский, − он сделал шаг к мужчине, переместив рюкзак на другое плечо, − да, я, возможно, поступил с ней не очень красиво, но я приехал за помощью. − А почему никто из вас не помог ей? Роман не знал, что на это ответить, да и не хотел тратить время, что-то кому-то в очередной раз объясняя. Вместо этого он закричал что есть мочи: − Ореста! Это Роман, я пришёл поговорить… Её отец отшатнулся от него, как от прокажённого. Но сила его голоса помогла ему. Где-то наверху отворилась дверь, и луч света от мощного фонаря скользнул по его лицу. − Поднимайся наверх, только смотри под ноги, не хватало ещё нос расквасить. − Доча, может, не нужно?.. – запротестовал было отец, но даже через этаж понял, что она уже приняла решение. Эти чёртовы Журавские были слишком важны для неё. − Па, включи свет, пусть он поднимется. Проходя мимо мужчины, Роман пошарил в кармане и вытащил все наличные деньги, что были при себе. Сунул в руку отца Оресты, тот молча кивнул. Он поборол первый порыв подбежать к ней и уткнуться подбородком в макушку. Она так не подходит этому месту, что он испытывает диссонанс. Так и хочется подъебать её, но потом он видит в её руке крепкий алкоголь, чуть крови на губе, или это свет так падает? И ещё одета она как-то странно. Ну, то есть, он никогда не видел её без чёрного пиджака и белой рубашки, а сейчас она в какой-то бесформенной широкой толстовке фиолетового цвета и серых рабочих штанах. А на ногах вообще ярко-желтые кроксы на босую ногу. Да уж, видел бы её сейчас его такой безупречный отец. Только за один прикид он бы выгнал её. Рюкзак больно давит на плечо, напоминая Роману, зачем он, собственно, здесь. По дороге сюда ему и так пришлось делать крюк, чтобы опустошить свой валютный счёт. Хоть бы что не говорила Вера про деньги, он не знал, как по-другому заставить кого-то что-то для него сделать. Роман Журавский смотрит на неё, и глаза его выражают целый спектр эмоций. А ведь она и не привыкла видеть его таким. Обычно пацан тихий, всё держит в себе, болтать не любит. Сейчас же его зелёные глаза живо бегают, скользя от её лица вниз, к стопке коньяка в её руке. − Я помню, что мама тебя уволила, − ковырнул носком кеда домкрат, который валялся возле матраса, служившего ей кроватью, − я пришёл просить тебя вернуться. Она издаёт тихий, несвойственный ей, смешок. Коньяк плещется в дорогом стекле. − Посмотри на меня, Роман, − просит она, подняв на него глаза. Он быстро поднимает голову и сразу же отводит взгляд. Сцыкун. Пробует ещё раз. Снова быстро опускает голову. Притворно кашляет. Он так похож на Илону, свою мать, что от этого противно тянет под ложечкой. Она издаёт короткий смешок: − Ты даже посмотреть на меня не можешь, нафига тебе такой человек рядом? Вопрос, конечно, хороший. А ведь он даже не понимает, как она права. Смотрит на её ладонь, всё ещё сжимающую коньяк. Будто о чём-то вспомнив, быстро скидывает с плеча рюкзак, ныряет туда правой рукой и вытаскивает жирную «котлету», перетянутую зелёной денежной резинкой. Словно боясь её, делает два робких шага и кладёт деньги, в долларах, на табуретку, служившую её столом. − Вот, возьми аванс, − запинается, поправляет причёску, − я буду платить тебе столько, сколько скажешь. Она усмехается и отхлёбывает из стопки. Роман ждёт, всё ещё не веря, что она может отказать ему. Журавские привыкли всегда получать то, что пожелают. Но она и так уже отдала им всё, что могла. И куда это привело её? Она залпом допивает коньяк, с сожалением вспоминая, что пустую бутылку час назад выкинула в мусорный мешок. Рывком поднимается и подходит вплотную к парню. Берёт рукой, плохо помытой после мазута, его гладко выбритый подбородок и поворачивает голову Романа к себе. Тусклая лампочка освещает её багровый шрам. Роман смотрит широко раскрытыми зелёными, чуть влажными. Почти впритык. Поджимает губы и неожиданно накрывает её холодные пальцы своими тёплыми. Не брезгует смотреть на неё, не отстраняется. А она может стоять так близко к нему и думать лишь о том, что он так чертовски сильно похож на Илону. И так сильно хочется провести рукой по линии скул, дотронуться до губ. Так больно, что она почти не слышит, как Роман шепчет ей почти в ухо: − Прости, − а потом ещё раз, − прости меня, пожалуйста. Он ни в чём не виноват. Не перед ней. − Ну хочешь, я на колени встану? – в его словах почти мольба, − ты нужна мне. Достаточно. Она резко высвобождается и отходит на приличную дистанцию. А потом громко хохочет, хотя ситуация вообще-то не очень располагает к этому: − Ты ничего не перепутал? Мне казалось, что дама твоего сердца – Вера, а я для тебя уже слишком старая. Она жмурится и качает головой. − Так и есть, ну, то есть, Вера пропала, и мне нужна твоя помощь. Она шумно выдыхает. Опять эта Вера. − Деньги забери. Роман пятится: − Оставь себе. Ладно. Вот же упрямый какой. Он разворачивается и сжимает в ладони такие знакомые, почти родные, ключи от Рейнджа. Хочет что-то ещё сказать и мнётся у порога. И куда только подевалась вся его спесь? − Маме тоже нужна твоя помощь, − медлит, а потом всё же решается и выпаливает, − я думал, что мы для тебя что-то значим, Ореста. Он слышит её вдох, и тело предательски оборачивается на звук. − Ключи. Он сперва даже не расслышал. Расслышал, но не понял. − Что? Она стянула через голову свитер и дыхнула себе в ладонь. Повторила, как для дебила, изобразив на лице усталость от его непроходимой тупости. − Ключи от машины, − и показала на себя пальцем, − мне. И подожди меня десять минут, мне нужно в душ. Он привычным жестом кинул ей брелок сигнализации. − Собирай вещи и возвращайся домой, − а потом проговорился, − мама в ужасе, что ты здесь живёшь. − Туше! – охладила она его пыл, − по крайней мере, здесь мне никто не указывает на дверь. Роман опустился на матрас, поджав под себя ноги. Она взяла деньги, которыми он пытался купить её, и бросила ему на колени, а потом схватила из ящика первое попавшееся чистое полотенце и поднялась вверх по лестнице. В голове звенела мысль о том, что она нужна Илоне. Ореста обняла отца и клацнула брелком сигнализации. Роман плюхнулся на пассажирское сидение. Она высоко подняла бровь: − Кто-то решил изменить своим принципам? − Я просто хотел поговорить, − от его глаз не укрылось, как она сморщилась, садясь в машину, − и, это, конечно, не моё дело, но ты же пьяная! − Ха, ты прав, это не твоё дело, − она защёлкнула ремень безопасности и завела мотор. Она не пьяная, уже ни в одном глазу. Алкоголь, кстати, проще вывести из организма, чем «кислоту». − У тебя есть сигареты? Вопрос повисает между ними, как топор. Она пожимает плечами. Откуда? Она же не курит. − Что ты задумал? Роман смотрит на неё, и к его счастью, щека, изуродованная шрамом, пугает встречных водителей, а не его. − Я просто хочу покурить, − устало говорит он, как будто ему уже под девяносто, и вся жизнь прошла. Мимо. Он протягивает ей свой телефон, предварительно сняв блокировку, − останови там, пожалуйста. Купи мне сигарет. Просит. Роман Журавский снизошёл до просьбы. С ума бы не сойти от счастья. Ореста плавно тормозит перед автобусной остановкой. Игнорирует его протянутый телефон. Оставляет ключи в замке зажигания, и Роман подсознательно ждёт, что сейчас она возьмёт его за шкибарки и высадит на тротуар, но она лишь немного кривится, выбираясь из машины и смотрит на него в темноте, перед тем, как захлопнуть дверь: − Тебе какие? Он качает головой. − Всё равно. Она возвращается через три минуты и бросает ему на колени бело-синюю пачку со словами: − У меня отец такие курит. − Спасибо, − говорит Роман и задумчиво крутит пачку в руках. − Ничего не забыл? – она прищуривается, а он не может понять, почему не горит свет в салоне, отчего он не видит её лицо. − А ты? Вопрос с подвохом. Она протягивает ему зажигалку. Заводит мотор. − Слушай, я клянусь, когда я ехал к тебе, свет ещё горел, я ничего не делал. Она усмехается, отчего на губе лопается пузырёк крови. − Я же ничего не говорю. − Я и так знаю, что ты думаешь, − отмахивается от неё, выуживая сигарету. − Так лучше? – она клацает ногтем на панели управления на двери, и салон заливает мягкий свет. И Роман понимает, что она специально отключила датчики, наверное, чтобы уберечь его нежную психику от своего искалеченного лица. С одной стороны, это чрезвычайно бесило его – вот эта вся забота, исходившая от неё, а с другой, на фоне инфантильной мамы, было приятно знать, что кого-то заботит твой комфорт. В салоне тепло, уютно, клонит в сон. Роман прикуривает и хочет было положить сигареты на приборную панель, когда рука Оресты забирает пачку. Он подносит зажигалку: − У тебя кровь. − Пофиг, − она сильно затягивается, а потом выпускает дым, приоткрыв окно, − так о чём ты хотел поговорить? В глубине души она надеется, что не о своей матери, ведь она ещё не решила, что с этим всем делать. Стирает кровь тыльной стороной ладони. Почки сильно болят, несмотря на три таблетки «Солпадеина», выпитые в душе, и ей остаётся только надеяться, что Роман не заметил, что кровь идёт не из губы, а изо рта. − Вера исчезла, − тихо произнёс Роман таким тихим и обречённым голосом, что ей даже стало жаль его. Неужели могла существовать такая любовь? − Больше подробностей, − процедила сквозь зубы, борясь с подступающей тошнотой. Она включила климат-контроль и припарковалась у обочины. Роман выбросил бычок в окно, а затем закрыл его. Он не знал, с чего начать, ведь Ореста уже давно выпала из его жизни, но она по-прежнему оставалась его последней надеждой найти Веру. Они курили, каждый погрузившись в свои мысли, а над городом светила полная луна.