Телохранитель

Ворота и калитка были открыты до упора. Ореста включила «аварийки» и медленно проехала мимо полицейских машин. Роман стоял посреди двора и говорил о чём-то с Сидорчуком. Вера возвращалась в дом, а старший лейтенант Лысенко следовал за ней по пятам и что-то быстро говорил ей. Ореста отстегнула ремень, оставила ключи в замке зажигания, достала из бардачка свой паспорт и открыла дверь. К Ягуару тут же подошли трое полицейских, целясь в лобовое стекло со стороны водителя из пистолетов и автоматов. Эти придурки даже не думали прятаться, а просто пёрли к машине в открытую. − Что теперь будет, Ореста? Илона переплела пальцы так сильно, что даже побелели ногти. Ореста уже вышла из салона и не услышала вопроса. Илона почувствовала, как задрожали губы. Тело болело после вчерашних приключений, и Ореста прихрамывала на правую ногу. В голове была странная пустота. Она не могла сосредоточиться. Не видела смысла сопротивляться или бежать. Всю жизнь в бегах всё равно не прожить. Скорее всего, где-то засветился её запасной пистолет, утерянный на верфи во время спасения Веры. Наверное, баллистика показала, что именно из него убили Анну-Марию Бойко. Лысенко медленным шагом приблизился к ней и развернул планшет к ней лицом. − Кофлер, в этот раз у меня есть и ордер, и основания. Он улыбался самодовольно и стоял перед ней, широко расставив ноги. Сидорчук и Роман тоже направлялись в их сторону. Илона должна была взять себя в руки, должна была выйти из машины и быть хозяйкой этого дома, но она не могла пошевелиться. Страх парализовал её, пришпилив к коже сиденья. Как в отстранённой картине, она видела, что Ореста стояла на улице в одной рубашке и джинсах. На её волосах скапливался снег, в то время как Лысенко то и дело поправлял кепку с широким козырьком. Роман подошёл к Ягуару и открыл пассажирскую дверь. − Мам, ты звонила отцу? − Зачем? — тупо переспросила Илона, не в силах сосредоточиться. − Нужно чтобы он помог, Оресту обвиняют в убийстве… − Да, хорошо, − Илона пыталась отцепить ремень безопасности, но пальцы всё время скользили мимо. Она достала из бардачка первую попавшуюся электронку и жадно затянулась. − Ладно, я сам позвоню ему, − бросил Роман на ходу и помог ей выбраться из машины. − Ореста Петровна, боюсь, что в этот раз Вам всё же придётся проехать с нами, − Сидорчук вырвал из рук Лысенка планшет и достал из кармана ручку. Протянул Оресте и посмотрел из-под широких бровей. − Вы бы курточку накинули, не лето же, − заметил. − Ничего, я привыкла, − Ореста взяла ручку из его рук, и он заметил, что её пальцы дрожат. Лысенко тоже это заметил и не смог удержаться и не съязвить: − Что, Ореста-так-нечестно, всю ночь бухала? − Лысенко, − одёрнул его Сидорчук. Илона наконец сумела взять себя в руки и нетвёрдым шагом, утопая в снегу, подошла к ним. Накинула Оресте на плечи куртку, которую забрала через заднее сиденье из багажника. − Спасибо, − медленно проговорила Ореста, читая постановление об её аресте. − Стоп! — закричал Лысенко, − отошли от неё, никаких контактов с заключённой! − За-за-заключённой? — переспросила Илона, чувствуя, как подкашиваются ноги. Сидорчук успел подхватить её под локоть, когда земля поплыла из-под её ног. − Боюсь, Илона Максимовна, что мы вынуждены забрать госпожу Кофлер в участок и взять под стражу. − Какого чёрта? — Илона вырвала свою руку и отскочила от него, − что вообще происходит? Сидорчук поправил воротник и медленно проговорил, глядя ей в глаза: − Ореста Петровна обвиняется в убийстве гражданина Стволового Сергея Анатольевича, девяностого года рождения. Сегодня он скончался в больнице. Мне жаль. Последняя реплика прозвучала искренне. − Что? Сергей, что?.. Теперь уже Илона сама схватила его за руку. Не заметила, как из глаз брызнули слёзы отчаяния: − Пожалуйста, Андрей Семёнович, не забирайте её, я сделаю всё, что скажете… Он развернул её лицом к себе и взял за плечи. Дождался, пока она обратит на него внимание и медленно проговорил, следя за её реакцией: − У меня приказ об её аресте, боюсь, что мы с Вами ничего не сможем сделать… Илона резко стряхнула его руки. Синие глаза молниеносно потемнели: − Вы вообще знаете, кто я такая? Я Илона Журавская! Как Вы вообще смеете заваливаться ко мне и что-то мне указывать? — она оттолкнула Лысенка, который потешался над Орестой, сношая её имя в мерзких рифмах, пока она читала протокол, и схватила водителя за руку. − Ореста, ты же никого не убивала! Скажи им! Ореста автоматически сжала руку Илоны. Планшет разделял их, словно стекло. − Илона, я должна поехать с ними. − Нет, − простонала Илона, обхватывая её руками. Ореста заметила краем глаза, как три дула ожили, направляясь им в спину. Она медленно отпустила Илону и подняла руки вверх. − Илона, послушай меня, пожалуйста, уходи. Иди в дом, не делай глупости, прошу тебя. Сидорчук удерживал личный состав от решительных действий. − Илона Максимовна, Вы сможете прийти в мой кабинет, и мы вместе подумаем, что можно сделать. − Я люблю тебя, я такая идиотка, я, я… я последняя тварь, но я не смогу без тебя, − проговорила Илона сквозь слёзы, судорожно цепляясь за Оресту. Сидорчук жестом подозвал Романа, и тот осторожно перетянул Илону на себя. Ореста позволила надеть на себя наручники под бормотание Лысенка, типа: − Ореста под арестом. Роман смотрел прямо на неё, прижимая голову мамы к своему плечу. Впервые за несколько последних недель Ореста видела его глаза. Он был достаточно далеко от неё, и она не могла видеть с этого ракурса, как дрожали его руки, прячась в складках пальто на спине Илоны. − Ореста, я поговорю с отцом, мы вытащим тебя, Юрий Никитович уже поехал к судье, они во всём разберутся… − Роман, − её голос звучал совсем хрипло на морозе, она подняла скованные наручниками руки и тыльной стороной ладони стёрла слезу на щеке, − маму береги и не делай глупостей. Она не стеснялась своих слёз, просто неприятно было, что Лысенко и куча других людей были свидетелями слишком личного. Её. Он кивнул и спрятал лицо в воротнике Илоны, чтобы никто не видел, что он плачет. Полиция быстро погрузилась в свои машины, и через минуту во дворе напоминали о недавнем конфликте только следы протекторов и примятый снег. Роман закрыл ворота и калитку и медленно побрёл к маме, которая присела на заснеженную лавку возле озера. − Мам, пойдём в дом, холодно. Илона сидела с выпрямленной спиной и медленно покачивалась взад-вперёд. Почувствовала, как Роман обнял её одной рукой и присел рядом. − Что там вообще вчера произошло? Но Илона не могла ответить, слёзы душили её, и она всё вспоминала и вспоминала, как провела сегодняшнюю ночь с другим. А что, если это была их последняя ночь с Орестой? Что, если она больше никогда её не увидит? Когда они вошли в дом, засыпанные снегом и задубевшие от мороза, Вера поднялась им навстречу с пола, на котором сидела прямо напротив входной двери, прислонившись к батарее. Она тёрла глаза в тщетной попытке стереть слёзы, но лицо всё равно оставалось мокрым. − Где мой телефон? — нервно спросила Илона, облапывая свои карманы? — Нужно позвонить Юре и Игорю. Роман помог ей снять пальто со словами: − Ма, я уже звонил им. Он хотел ещё что-то добавить, но в этот момент дверь открылась, и на пороге возник Игорь Журавский. Расстёгнутый пуховик, расслабленный узел галстука, безупречно отглаженные брюки. У Илоны возникло такое чувство, что он специально подождал, пока полиция увезёт Оресту, а только после этого заехал во двор на своём Мерседесе. Всю жизнь — только Мерседесы. − Привет, − он наклонился и поцеловал Илону в щёку. Она раздражённо сбросила низкие зимние ботинки, поочерёдно наступив на задники, и быстро стёрла ладонью поцелуй со щеки. Не хотела, чтобы кто-то касался её после Оресты. Она резко развернулась и посмотрела на Игоря в упор. Зло выпалила ему в лицо, пока он не успел тут освоиться и перехватить инициативу: − Это ты помог им посадить Оресту? Он поморщился, как всегда брезгливо. − Конечно, нет. И вообще, её ещё даже не посадили. Она пока будет в КПЗ три дня до выяснения… Звонкая пощёчина расчертила его щёку тремя полосками ногтей Илоны. Он даже не поморщился, только назвал её имя. − Не зли меня, Игорь, твою мать! Если не ты, то кто? Я хочу знать, кто всё время пытается ей нагадить? Её глаза изучали его лицо, но он оставался спокойным. Стоял в прихожей дома, который купил сам, а потом оставил бывшей жене и сыну после развода, но так и не переоформил документы. − Твоя эта Ореста, конечно, не подарок… Она резко вытянула палец и нажала ему на покрасневшую после пощёчины кожу: − Ещё одно оскорбление в её адрес, и я буду бить уже по яйцам. Роман закрыл глаза ладонью, а Вера взяла его под руку и повела наверх. Илона смотрела на бывшего мужа со смесью презрения и надежды. Он сморщился и поднял руки вверх: − Хорошо-хорошо. Повторяю: я ничего ей не делал. И я не знаю, кто мог хотеть ей навредить, но есть один нюанс. Илона устало опустилась на полку для обуви и достала домашние тапки: − Какой ещё нюанс? Игорь полез в карман и вытащил двумя пальцами личный Айфон. − Сегодня ночью я наблюдал очень интересную трансляцию из загородного клуба… Он замолчал, когда Илона резко всхлипнула и закрыла лицо руками. − Это я во всём виновата, это всё из-за меня… Он подошёл к ней и присел перед ней на корточки. Взял за руку и заставил посмотреть на себя. Медленно проговорил: − Илона, послушай. Она всхлипнула и покачала головой. − Игорь, пожалуйста. Я… я не могу, я без неё не могу, понимаешь?.. Она плакала, но пальцы вцепились в его предплечье. Его одеколон, трёхдневная щетина, рубашка, которую Илона помнила в зале суда при разводе, − всё это было таким знакомым и близким, что. Она. Просто позволила себе слабость. Всё это ради Оресты. Ради неё. Исключительно. − Игорь, обещай мне, − выдохнула она через слёзы, − пообещай, что поможешь мне спасти Оресту. Он целовал её волосы и руки, рассеянно пробормотал: − Да, да, хорошо, отлично, − а потом подхватил на руки и понёс в спальню, что была когда-то их общей. Сидорчук завершил разговор и отложил смартфон на край стола. Подтянул и развернул к себе папку с личным делом. Ореста смотрела на него цепким взглядом с фотографии. Он прочистил горло: − Лысенко, иди сюда. − Да, шеф! Лысенко смотрел на него словно с неким превосходством, и Сидорчук в который раз усомнился в своём подчинённом. Вроде бы и неплохой коп, но как человек — так себе. И эта его жажда поднятия собственного рейтинга — что ж, по крайней мере, он понимал, почему люди не очень хотели с ним сотрудничать. − Я посмотрел видео с той вечеринки, там не всё так однозначно. Лысенко прищурился: − По-моему, там всё очень чётко: Кофлер избила всех тех людей, и один из потерпевших скончался в больнице… Сидорчук швырнул папку по столу в его сторону. − Лысенко! − Что? — округлил глаза. − У Кофлер — шестьдесят три килограмма живого веса, рост — метр, шестьдесят семь, − он подглянул в личное дело, − она не могла уж прямо там всех их убить. Там была куча мужиков, и я видел, как они били её втроём. И, − он поднял палец вверх в предупреждающем жесте, − мы с тобой видели её, когда она вытаскивала Журавскую из бассейна. Да на ней живого места не было! И после больницы… да не могла она. Лысенко дал щелбан по носу изображению Оресты и закрыл папку. Пожал плечами. Вспомнил, как она сидела в его кабинете в ту ночь, когда он поймал её на месте убийства Психа, и как она была готова на всё. Казалось, что в тот день её жизнь словно бы закончилась, и ей стало безразлично, что будет с ней дальше. Но вчера и сегодня он видел перед собой совершенно другую женщину. − Значит так, Лысенко, Кофлер − на медицинское освидетельствование, пусть снимут побои, и, это… − он почесал нос и уткнулся в стол, − пусть ей окажут помощь, не хватало ещё, чтобы и она − того… − Ой, что ей сделается, у неё яйца больше, чем у меня… Сидорчук хлопнул ладонью по столу: − Хватит! Я не желаю слышать о том, что ты предвзято относишься к кому либо, понятно? − Так точно, − понуро кивнул Лысенко. Сидорчук пододвинул к нему блокнот, раскрытый на чистой странице: − Напиши мне пока телефон Илоны Журавской сюда. Лысенко достал мобильный и принялся диктовать голосовому помощнику фамилию. − И переведи Кофлер в одиночку, не хватало ещё, чтобы… Он не договорил, заметив, как Лысенко заблокировал телефон и сунул в нагрудный карман. − Что? Он развёл руками: − Есть телефон Романа Журавского и адвоката Журавских, а Илоны − нет, извините. − Ладно, иди, Серёжа. Но про Кофлер ты понял меня? — и он черканул ладонью по горлу. Слёзы капали на мыльную пену, растворяясь в тазу с тёплой водой. Щётка снова и снова тёрла одно и то же место, пока Илоне не показалось, что там уже начала обесцвечиваться краска. Собрав волосы в хвост на затылке и надев первую попавшуюся ношеную толстовку Оресты, которая была ей короче, чем нужно, но всё равно казалась великоватой, Илона сидела на полу ванной и стирала кроссовки своего водителя. Руками, не заботясь о маникюре, Илона снова и снова намыливала и смывала левый тёмно-синий Найк Айр Макс. Струя воды била в дно ванной, брызгая Илоне в лицо, но она словно не замечала ни того, что вода бежит впустую, ни того, что на колене уже образовалось красное пятно от долгого сидения в одной позе. Она плакала, время от времени вытирая нос о плечо, стараясь втянуть в лёгкие запах Оресты. Это было так чудовищно несправедливо, что она не могла собрать долбаные мысли в кучу. Она виновата, только она одна. И даже не то чтобы эти грёбаные кроссовки сильно нуждались в стирке. Просто теперь, когда Оресты не было рядом, Илоне очень хотелось сделать для неё что-то приятное. Своими руками. Она погрузила руки в таз, стараясь обхватить ими как можно больше пены, отчего часть воды выплеснулась на пол. Совсем не услышала, как Роман вошёл в ванную и остановился у дверей, облокотившись о дверной косяк. Его голос едва не напугал её: − Мам, там телефон звонил. Ах, телефон, − это не важно, всё сейчас, блин, не важно. К чёрту вообще этот грёбаный телефон. Заметив, что она плачет, и плечи её сотрясаются в рыданиях, Роман медленно подошёл к ней и опустился рядом на коврик. − Мам. Она никак не отреагировала на его присутствие. Продолжала тереть кроссовок, пока Роман мягко не забрал щётку из её рук. − Мам, что ты делаешь? Прекрати. Пол вокруг них был скользким от мыльной пены, которая выхлюпнулась из тазика. Илона снова принялась карябать невидимое пятнышко ногтем, а потом схватила кроссовок двумя руками и прижала к щеке. − Мам, мам, − Роман обнял её за плечо и отобрал мокрую обувь, отложив подальше, − вставай, пойдём. Взгляд Илоны стал осмысленным, а в следующий миг она снова зарыдала: − Рома, сынок, что мне теперь делать? Это я во всём виновата… − Мам, успокойся, я смотрел тот стрим. Мы все его смотрели, даже отец. Ты точно ни в чём не виновата, а Ореста, она просто защищалась, защищала тебя… Юрий Никитович поможет ей выйти. Илона схватила его за руку и зашипела, срывающимся голосом: − Выйти? Что ты такое говоришь, Рома? Как это выйти? Я не хочу, чтобы её, − голос сломался, − посадили. − Пойдём, тебе нужно прилечь. Где твои таблетки? Он помог ей встать и почти силой вытащил из ванной. Её мокрые пальцы зацепились за дверной косяк. Она повернулась к тазику и махнула рукой в ту сторону: − А кроссовки? Мне нужно постирать её кроссовки, пожалуйста. − Там кровь? — с языка сорвалось раньше, чем он успел осмыслить, как это прозвучит. Илона отрицательно покачала головой и как-то сжалась вся. Он подал ей полотенце. Роман смотрел на неё с жалостью. Скорее всего, думал о том, что его мать так рано сошла с ума. Возможно, подсчитывал в уме её возраст. Взъерошил волосы и принялся теребить браслет на руке. Думал о том, вернётся ли Ореста в этот дом ещё когда-нибудь? Илона смотрела на сына и ждала, что он скажет. Понимала, что ждёт от него слишком многого, но всё равно верила, что её уже совсем взрослый сын поможет решить её проблему. Его голос звучал, словно сквозь густой туман: − Зачем ты их тогда вообще стираешь? Она растерянно заморгала и уставилась на него. Ах, он о кроссах. Медленно проговорила, как будто он не понимал очевидных вещей. − Рома, на зоне ей ведь нужны будут кроссы? Нам же позволят передать ей вещи, да? Синие глаза вглядывались в зелёные, Роман не выдержал и отвернулся первым. − Мам, я сам всё закончу здесь, ты, может, лучше вещи ей какие собери?.. Мама ушла к себе, а Вера разговаривала по Скайпу с Богданом. Роман стоял посреди ванной и подкатывал рукава рубашки. Белое он надевал только на концерты, но все говорили ему, что именно в белом он очень похож на отца. Он не знал, о чём думала его мама, когда решила одновременно постирать четыре пары кроссовок Оресты, но взял щётку и опустился на корточки. Мысли путались, и ему казалось, что он снова трёт руки мылом до красноты, как в ту ночь, когда они вернули Веру. Когда Ореста помогла её вернуть. И ему вдруг показалось, что в его руках не жёсткая щётка для стирки, а гладкий ствол пистолета. Илона Журавская включила свет в комнате и широко распахнула шкаф. Провела пальцами по стопке аккуратно сложенных футболок и вытащила наугад три штуки разных цветов. С сомнением посмотрела на белые рубашки и блузки — вряд ли Ореста станет их носить за решёткой. Вытащила несколько джинсов и толстовок. Прижала к лицу и вдохнула запах чистого белья. А потом швырнула всё на пол и стала лихорадочно выбрасывать вещи из шкафа.