Телохранитель

Сегодня был первый день из долгой череды предыдущих дней, когда небо было чистым и ясным. Мороз тоже немного спал, и на дорожном полотне стали потеть замёрзшие лужи. Илона резко выжала педаль газа, и машина заглохла на дороге. Для машины, которой не было и двух месяцев, это было странно, даже Илона знала об этом, это же не дедовы Жигули семидесятого года. Она снова завела машину, но на приборной панели загорелись красные огоньки индикаторов — уровень масла, бензина, ABS, ещё какие-то, которых она не знала. Машина завелась, но как только Илона легонько тронула педаль, снова заглохла. Оставалось только ударить ладонью по рулю и зло выругаться в пустой салон. Она вообще не имела понятия, что делать в таких случаях. Кажется, нужно звонить в сервис или вызывать эвакуатор, но она не могла так просто сдаться. Ореста бы рассмеялась ей в лицо. Только стоило оставить на день новую тачку, и уже с ней какие-то проблемы. Если бы отец Оресты был более приятным типом, то она попросила бы у него помощи, но вспоминая всё, сказанное у полицейского участка, она вообще не хотела лишний раз с ним связываться. Хотя, если Оресту посадят, он станет обузой на шее Илоны, ведь это из-за неё арестовали его единственную дочь. Думать об Оресте как о чьей-то дочери, было непривычным, ведь Илона за десять лет вообще не знала о каких-либо её родственниках. А оказывается, её отец всегда жил в соседнем городе. Илона открыла крышку бардачка на торпедо и выудила пачку латексных перчаток. Может, закончилось масло или нужно отсоединить аккумулятор? Так, кажется, делали все её знакомые водители, когда на дороге случалась какая-то херня с их авто. Илона ужасно возгордилась собой и едва не запрыгала от радости, когда сумела практически сразу открыть капот и найти аккумулятор. В последнюю минуту она вспомнила, что забыла ключи в замке и быстро открыла дверь, пока тачка не заблокировалась. Когда через десять минут она захлопнула капот, пнула по колесу, − сама не зная зачем, но так ведь все делали, разве нет? — и повернула ключ в замке зажигания, Ягуар приятно заурчал. − Видишь, Ореста, я тоже не совсем безнадёжная, − сказала в пустой салон. Блин, кажется, она превращается в старую брошенную бабку, которая живёт воспоминаниями и разговаривает сама с собой. И ей вдруг стало очень одиноко. Выкрутив музыку на максимум, Илона раскурила Айкос, но спустя десять минут поняла, что её печаль гораздо глубже. Кажется, она впервые в жизни по кому-то скучала. − Илона Максимовна, я не совсем понял, − Юра запнулся на полуслове, чувствуя себя неуютно в кабинете Илоны, − Вы хотите, чтобы я отвёз вещи Оресте, а сами не поедете? Она поставила чашку с кофе на стол и поднялась с кресла. Подошла к окну и приоткрыла на проветривание. Отвернулась, чтобы Юра не мог видеть её лицо. − Я не уверенна, что мне стоит туда ехать, − она обхватила себя за плечи, голос дрогнул, − боюсь, что не выдержу этого. К тому же, ей, наверное, тоже будет трудно меня видеть. Блин, что она такое говорит? Дело не в том, что это трудно, а в том, что она мучается чувством вины, и ей стыдно смотреть в глаза Оресте. А ещё она боится. Страх тупо парализовал её нутро. Она боится, что всё то, что было между ними, может просто-напросто оборваться, не оставив ей шанса. Лучше уж пусть так… просто всё закончится, и всё. Или она просто дура и сейчас упускает свой шанс. Делединка продолжал смотреть на неё, она чувствовала его взгляд между лопаток. Кажется, он осуждал её, но, конечно, ни слова возражения. Лакей проклятый. Она знала его почти столько же, сколько и Оресту. Наверное, он теперь думает, что она предатель. − Я думаю, что ей будет плохо, если Вы не приедете. − Ладно, − ответила она после продолжительной паузы, − поехали к ней. Она, чёрт возьми, Илона Журавская, и она сделает всё, чтобы помочь Оресте. А ещё она добьётся её прощения и любви. Да, она виновата. Да, она шлюха. Да, она не умеет жить по-другому. Но ей нужна Ореста. Так, что без неё её самой не станет. Илона вытащила из гардероба большую спортивную сумку и два пакета и передала Юре. Она три часа ходила по бутикам и выбирала Оресте одежду и обувь. Фирменные спортивные костюмы из «Декатлона» и «Адидаса», бельё «Андер Армор», кроссовки Найк. Не может же она передать ей в тюрьму рубашки и пиджаки, хотя на всякий случай и купила одни белые кроссы. К Оресте ехали двумя машинами, и Юра то и дело бросал опасливые взгляды в зеркало заднего вида, наблюдая, как Ягуар шарахается, когда кто-то обгонял или опережал Илону. Да уж, без Оресты ей будет тяжелее всех. Но, в конце концов, он не собирался оставлять её в тюрьме. Через два дня её должны отпустить, ведь в деле он так и не увидел каких-то существенных доказательств, хотя эти хитрые полицаи, конечно, будут до последнего портить нервы. Но Илона очень боялась, что Оресте может грозить реальный срок. Всё началось с банального «привет». Илона до сих пор помнила, как впервые увидела Оресту. Как сперва относилась к ней с некоторым презрением, ещё и подкалывала Евгения Борисовича, который привёл в их дом девушку после ранения, и сказал, что она отличный водитель и бодигард. Илона помнила, как снисходительно бросила этот «привет» и закрыла дверь на кухню в их прежней квартире. Как громко спорила с финансовым консультантом и пыталась убедить его, что хромая девушка не может быть её водителем. Её — модели Илоны Журавской. Жены самого Игоря Журавского. Блин, да с ней же стыдно показаться на людях! Слишком низкая, слишком неженственная, слишком перекачанная. А вокруг Илоны — в прямом смысле слова — одни модельки. И, когда через полчаса Илона вышла из кухни, то по глазам Оресты поняла, что та всё слышала. Но она только махнула рукой и сказала, что ей нужно ехать на студию, и если Ореста хочет получить эту работу, то должна шевелить задницей. А она просто кивнула и взяла с тумбочки ключи от Мерса — Игорь признавал только одну-единственную марку авто. А потом Илона не раз видела, как Ореста пила чай с её мамой, и у неё в груди ревел пожар ревности. И сколько бы она не говорила матери, чтобы та прекратила приручать её прислугу, в ответ получала только слабую улыбку и вечные отговорки: − Доча, Ореста очень хороший человек, зря ты так. − Илона, ты ошибаешься на её счёт. − Прекрати, она очень хорошо к нам относится. Так прошёл долгий год. Илона старалась всячески унизить и уязвить Оресту, а так героически сносила все пренебрежения. И весь этот год Ореста продержалась в их семье только по одной-единственной банальной причине: ей было пофигу на Игоря. Потом Ромчик немного подрос и как-то неожиданно подружился с Орестой, которая к тому времени пришла в форму. Хромота исчезла, на лице появилась открытая улыбка, благодаря деньгам, которых не жалел Игорь, она теперь могла позволить себе нормальную одежду. Неизменным оставалось только одно: услужливый кивок головы, лёгкий полупоклон, стремление приоткрыть дверь, придержать сумки, подать верхнюю одежду. И только неизменное: «Да, Илона Максимовна. Конечно, Илона Максимовна. Как скажете, Илона Максимовна». А потом в их жизнь ворвался Псих, разделив всё на до и после. Он изнасиловал её модель и собирался насиловать и других девушек, начиная с самой Илоны, когда Ореста заслонила её собой, вытащив пистолет. Она сказала, что убьёт Психа, если тот хоть посмотрит в сторону Илоны. С тех пор что-то изменилось между ними, и Илона увидела Оресту другими глазами. Она впервые смотрела на неё по-настоящему. И. Но в её жизни всё было слишком хорошо, чтобы искать чего-то лучшего. И они стали ближе друг другу. Илона не была святой и изменяла Игорю, хотя и любила. А потом познакомилась с Толей и влюбилась. Ореста всегда была рядом, следуя за ней как тень и проживая под одной крышей, но Илона никогда не слышала, чтобы у Оресты были отношения. Она даже не знала, спала ли та с кем-то хотя бы раз в жизни. Может, она вообще была ещё девственницей? Или была асексуалкой? И, если первой у Оресты была Илона, то она быстро училась всему. А после смерти Толика и очередного предательства Игоря Илоне до ужаса захотелось завести отношения с кем-то, кто не будет относиться к ней цинично и жестоко. И, кроме Оресты, никого подходящего не было. И вдруг то, что началось спонтанно и как-то понарошку, на пробу, неожиданно сорвало крышу. Прошло совсем немного времени, когда Илона поняла, что пропала. Она влюбилась в Кофлер, хотя даже не могла себе представить такой сюжетный ход во время их знакомства. Теперь она знала точно, что любит её. Жить без неё не может. Но. Игорь вновь вернулся и. Миша не давал ей прохода, пока она не уступила. Оресту забрали в полицию. А она… стала просто шлюхой. Всё было так неправильно, что Илона вообще не могла понять, когда её жизнь превратилась в голимый треш. Всё было не так, как хотелось бы. Теперь же у неё было время для того, чтобы понять, как жить дальше. Шлакобетонные стены одиночной камеры, выкрашенные до половины в противный гороховый цвет, давили на психику. Окна не было вообще, а узкая шконка, служившая кроватью, была ужасающе неудобной. И грязный туалет с условной дверью без защёлки. Ореста ненавидела закрытые пространства. Три шага до стены, поворот, ещё два шага, ещё поворот. Сука! Она сбила кулак о стену, но крови не было, только синяк. Она была уверенна, что никого не убивала, да она просто не могла его убить! Она даже толком не помнила, кто это, но от того, что она толкнула его, он бы точно не убился. У неё не было аппетита, и когда Лысенко с гадской ухмылкой приносил её еду, она не ела, опасаясь, что он туда как минимум наплевал. У неё забрали и телефоны, и ремень, и шнурки, и лифчик, Господи, прости, и чувство собственного достоинства. Она сидела на своём скромном ложе в одной футболке и дрожала от холода. Изо рта на выдохе вырывался густой пар, но Лысенко невозмутимо отвечал, что отопления нет. И её толстовка, в которой она была перед осмотром у доктора, волшебным образом испарилась. А ещё ей вкололи какую-то гадость, отчего сильно болел живот. Или от месячных. Или от ударов, полученных в драке. Ей было очень хреново, пожалуй, практически невыносимо. − Ну что я могу сказать, − Лысенко принялся загибать пальцы, − она отказывается сотрудничать с полицией. Делединка нахмурился: − Ореста знает порядок, она не будет препятствовать следствию. Лысенко откинулся в кресле майора Сидорчука, пока того вызвали на совещание в управление. − Она вообще неадекватная, не умеет себя вести. − Вы в своём уме? — Юра не хотел тратить время на этого недокопа. − Конечно, − он широко усмехнулся, закидывая руки за голову. − Послушайте, Ореста ни в чём не виновата, Вы должны отпустить её, − Илона поставила сумочку на колени, − она не убийца. Лысенко рассмеялся прямо ей в лицо. − А Вы её не избиваете до кровоподтёков в таких местах, что краснеют корни моих волос? БДСМ или как это извращение называется? Илона покраснела и зашипела: − Да как Вы смеете? Я не… да это вообще не Ваше дело! Юрий Никитович откашлялся. − Мы хотим увидеть Оресту. − Исключено, − отрубил Лысенко, продолжая рассматривать Илону. − Это ещё почему? — адвокат нахмурился и принялся что-то искать в телефоне. − Она — убийца, − ухмыльнулся Лысенко. − Послушайте, то, что Вы лично относитесь к ней предвзято и голимо, не делает её убийцей. Илона встала и расстегнула пальто. Она ненавидела этого Лысенка, для неё он был воплощением плохого копа. Но в его руках была Ореста, и она не могла провоцировать его, понимая, что всё это потом отразится на Оресте. Сидорчук ворвался в кабинет как ураган. Проходя мимо стола, движением руки согнал Лысенка со своего места. − Илона Максимовна, рад видеть. Она кивнула, с трудом сдерживая гнев. Как такой приличный мужчина как Сидорчук мог работать с таким уродом, как Лысенко? Она не хотела снова выслушивать его обещания, что он во всём разберётся. Она так устала от этого всего. Какого чёрта эта полиция всё время преследует её семью? Она хотела просто увидеть Оресту. Юра что-то говорил Сидорчуку, но она не слышала. Встала и расправила складки пальто. Перебила, не особо заботясь о том, что они говорили о чём-то важном. − Можно её увидеть сейчас? Пожалуйста, я очень хочу увидеть её. Юра уловил перемену в её голосе. А ведь ещё совсем недавно она не хотела встречаться с Орестой в этих стенах. − Да, конечно, Вас проводит старший лейтенант Лысенко. Лысенко неохотно поднялся. − А потом прошу Вас зайти ко мне, и мы побеседуем. Вы — очень ценный свидетель, − он ободряюще улыбнулся. − Вы бы заканчивали бить её, а то у нас дело развалится, если она не доживёт до суда, − тихо сказал Лысенко, провожая Илону в подвальное помещение. − Вы меня задрали уже! — не выдержала она, − я, блядь, не бью её или что Вы там себе придумали. − Но Вы же трахаете её, − его голос обволакивал патокой. − А вот это уже не Ваше дело, − она резко ускорила шаг, и Лысенко не мог больше видеть её лицо. − Кофлер, подъём! — сержант распахнул металлическую дверь с решёткой на маленьком окне вверху. Илона несмело переступила порог камеры. Она поразилась тому, как холодно было в подвале, и свет был просто ужасным. Она бы отдала любые деньги, лишь бы никогда сюда не попасть. − Ореста, − она подошла к койке и опустилась коленями на бетонный пол. Дверь позади неё закрылась, добавив ещё больше холодного воздуха. − Илона, − прохрипела Ореста, откидывая одеяло. Их пальцы переплелись, и Илона присела на край койки. − Здесь так холодно, пиздец, − выпалила она первое, что пришло в голову. − Ты зачем пришла? Ореста смотрела прямо перед собой в бетонную стену. На скуле синяк казался ещё темнее, чем при их последней встрече. Илона испытала бесконечную жалость к Оресте. − Я пришла к тебе, − ответила просто и попыталась обнять, но Ореста слабо запротестовала: − Не нужно, Илона, − имя далось с трудом. Так, словно Илона была призраком из прошлого, которого Ореста не ожидала больше увидеть в своей жизни. − Почему? Потому что она знала правду. Потому что не хотела сделать больно. Потому что любила. Но она не сказала ничего из вышеперечисленного. Вместо этого расцепила их руки, вытащив пальцы из ладони Илоны. Красноречивый взгляд в пол, избегание прикосновений. Кажется, всё должно быть понятно. Но. От того, что пальцам стало холодно, горло болезненно сжалось. Она не думала, что её накрыло так сильно. Илона Журавская была везде. Она была всем и во всём. Синие глаза продолжали сверлить её щёку. Ту, где шрам. Ту, где синяк. Она чувствовала на себе этот взгляд. Взгляд, который говорил ей о том, что ничего не будет кончено. Не в таких условиях, не так. Не сегодня. − Илона, пожалуйста, так будет лучше. Она посмотрела прямо на неё. Так, как смотрят в последний раз. Так, чтобы запомнить на всю оставшуюся. Ак, чтобы запомниться. Илона на миг прикрыла глаза, но тут же широко распахнула снова. Синее море угрожало штормом. − Кому лучше, Ореста? Что ты несёшь вообще? − Послушай, я не думаю, что тебе стоит приходить сюда… − Да? — Илона посмотрела на неё, а потом резко взмахнула рукой, которая ещё недавно сжимала её пальцы, и отвесила ощутимый удар сцепленными в кулак пальцами, − а вот и не угадала, Ореста! Это было неожиданно и… больно. Водитель едва не упала с койки, потеряв равновесие. В последнее мгновенье успела ухватиться за стену. Демонстративно ощупала зубы языком и упёрлась им в щёку изнутри. Илоне показалось, что Ореста посоветовала ей отсосать. И она разозлилась по-настоящему. Сейчас она покажет ей Илону Журавскую. Она разжала пальцы и быстро сжала их назад. Снова ударила, почти не целясь. А потом ещё один контрольный — уже раскрытой ладонью. Ореста и не думала защищаться. Просто сидела, как тряпичная кукла, придерживаясь рукой за стену, и после каждого удара возвращалась в исходное положение. − Так лучше? — спросила Илона дрожащим голосом, − лучше тебе, Ореста? Она схватила её за плечи и повалила на койку, оседлав сверху. Встряхнула раз-другой, прижимая к сырому одеялу. − Лучше? Я, блядь, тебя люблю, а тебе пофигу, да? Тебе срать на меня, на Романа, на всех нас, да? На своего грёбаного отца? Тонкая струйка крови вытекла из носа Оресты, и она шмыгнула, пытаясь втянуть её обратно. Илона продолжала сидеть на ней сверху и трясти за плечи. Через тонкую футболку Ореста чувствовала, что промежность начальницы намокла. Боже, она хотела её убить и просто хотела её. Вот это темперамент! Вот это страсть! Куда там тому Тольке? − Сколько там дают за убийство? Сколько? − Пятнадцать лет, − выдохнула Ореста и стёрла кулаком кровь под носом. Илона расхохоталась: − Ну, значит, я буду ждать тебя этих грёбаных пятнадцать лет. Я тебя люблю, Ореста, ты понимаешь это или нет? Я не могу без тебя. Кажется, у неё началась истерика или она просто сошла с ума. Ореста смотрела на неё, ощущая её запах, тепло её тела, её влагу. Чувствовать её на себе и не иметь возможности прикоснуться было чудовищной пыткой. Низ живота болезненно заныл, и Ореста едва сдерживала себя, чтобы не потереться призывно о бедро Илоны. Но сейчас она не может доставить Лысенку удовольствия. А если она видит её сегодня в последний раз? Илона гладила её волосы, плечи, лицо и шептала о том, как сильно любит. − Скажи мне, что ничего ко мне не испытываешь, и я оставлю тебя в покое, − прокричала Илона и наклонилась к её лицу. Провела языком по её потрескавшимся губам. Потёрлась носом о шрам. − Просто скажи, что не любишь меня, и я всё забуду. Я смогу. Я уйду сейчас, и больше никогда не вспомню… − её голос прервался, а капелька тягучей слюны легла на губу. Ореста приоткрыла рот, собираясь начать объяснять, что так будет лучше для неё, но. Из синих глаз побежали слёзы. Илона лежала сверху, прижимая её к деревянной койке, и её дыхание щекотало кожу. − Я люблю тебя так, как никого не любила в своей жизни, Ореста. Пожалуйста, будь со мной. Будь моей, прошу тебя, − шептала Илона, целуя её лицо сквозь слёзы. И Ореста не смогла. Вместо этого обхватила Илону руками и притянула к себе. Карие глаза увлажнились, отвечая на невысказанный вопрос. Она была нужна ей. − Зачем тебе это всё надо? Ты молодая, найдёшь кого-то лучше меня, моложе. Ты заслуживаешь большего… − Можно, я сама буду решать, что для меня лучше? Ореста изобразила неискреннюю улыбку. − Малая, ты моя, пожалуйста, моя, − прошептала Илона, целуя её, когда кровь потекла на её губы. — Чёрт! Сейчас врача позову, блин, подожди… Но Ореста поймала её за рукав пальто. Удержала возле себя, садясь на койке и свешивая ноги вниз. − Не нужно, не уходи. Илона помогла ей встать и подвела к умывальнику. Открыла воду и намочила руку. Помогла умыться, вспоминая, как умывала маленького Ромчика. − Видишь, что ты со мной делаешь? Вода окрасилась в красный. − Почему я тебя вижу всё время в крови? — спросила, придерживая Оресту под руку и возвращая на койку. − Я думала, что тебя возбуждает кровь, разве нет? — Ореста подняла одну бровь и сморщилась от боли. − Что с тобой? Больно? Прости, что ударила, я просто не знала, как тебя ещё привести в чувство. − Проехали, − Ореста достала из-под подушки полотенце и вытерлась, − живот болит. Только сейчас Илона заметила, что Ореста в одной футболке. Она осмотрелась вокруг, но в этой проклятой дыре не было вообще ничего. − Где твоя одежда? Почему здесь так холодно? − Толстовку отобрали, одеяло только одно… − Твари! — вспыхнула Илона и подскочила с места, − подожди, малая. Она подлетела к двери и залупила ладонями по металлической гладкой поверхности: − Эй, откройте, немедленно! В коридоре стоял Юрий, беседуя с Сидорчуком. Лысенко расписывался в журнале, недовольно хмурясь. Сержант стоял на посту в шапке и шарфе. Заметив Илону, все повернулись к ней. Она переводила взгляд по очереди на всех присутствующих, и её гнев судорожно искал выход. Она не могла понять, как им вообще хватило наглости втупую издеваться над живым человеком. Над её девочкой, которой и так досталось по жизни. − Где её одежда? Какой ублюдок оставил её в одной майке в этом дубаре? Она кричала, и её голос отталкивался от толстых покрашенных стен: − Почему в её камере так холодно? Дайте ей ещё одеял, найдите способ как-то поднять температуру воздуха в камере… Лысенко под нос пробормотал: − Я бы поджёг её, например, − но Сидорчук бросил на него предупреждающий взгляд, и он не договорил. Илона ненавидела его. Так сильно ненавидела, что готова была разорвать на части. Это всё было какой-то чудовищной ошибкой. Чьей-то злой и несмешной шуткой, в результате которой Ореста вынуждена была отдуваться за чьё-то чувство юмора. − Сержант, принесите Кофлер ещё одеяла и пледы. Включите ей отопление, чёрт возьми! Сидорчук открыл дверь и вошёл в камеру Оресты. Илона, которая стояла на пороге, вошла следом за ним. Андрей Семёнович скрестил руки на груди, ощутив холод подвала. И Илона, не в силах смотреть, как Ореста одиноко сидит на белой тонкой простыне в дырках, удерживая оранжевое одеяло на плечах, подошла к ней и накинула на плечи своё пальто. − Где её вещи? — Сидорчук позвал сержанта, и тот быстро принёс спортивную сумку и два пакета. − Тут ничего запрещённого, но одежды слишком много, − он передал сумку, и Сидорчук поставил её на койку Оресты, − а здесь еда, но запечатанная, из кулинарии. Сидорчук остановил его жестом: − Илона Максимовна, вообще-то у нас тут кормят, так что я не понимаю, к чему это всё?.. Илона щёлкнула пальцами и нахмурилась: − Ах, − театрально вздохнула, − а бутерброд могли бы и мама с папой прихватить из дома, да, старший лейтенант? Лысенко покраснел. Сидорчук покачал головой, но всё же передал Оресте пакеты с едой. − Вообще-то, судя по журналу посещений, Вам уже пора, − Лысенко широким жестом показал Илоне на выход. − Ещё пятнадцать минут, пожалуйста, − она умоляюще глянула на Сидорчука, и тот не смог ей отказать. − Пятнадцать минут, − он увёл Лысенка, удерживая за плечи. Было видно, что старший лейтенант был неудовлетворён. − Расскажи мне, Серёжка, кто приказал отключить отопление в КПЗ в декабре?.. Ореста перебирала вещи из сумки, переворачивая бирки. Достала белые кроссы и вздохнула: − Илона, зачем? Это всё очень дорого, к тому же, сюда можно и попроще… Илона прижала палец к её губам: − Прекрати, пожалуйста, я люблю тебя, и ты не будешь ходить в каком-то секонд-хенде, мы можем себе это позволить. − Душа у них тут нет, так что придётся так, − проговорила Ореста севшим голосом. − Блин, − Илона задумалась, накручивая локон на палец, − я обязательно вытащу тебя отсюда, Ореста, я тебе клянусь. Она смотрела в карие глаза, и чувствовала, что задыхается. Не могла удержаться, чтобы не прикоснуться к Оресте, хотелось целовать её, прятать от всех злых глаз в кольце рук и не отдавать никому. Ореста скинула футболку, и Илона ужаснулась, заметив синяки на бледной коже. − Боже, − выдохнула и не смогла сдержать порыв. Прижала водителя к себе и обняла, спрятав лицо у неё в волосах, − что мне сделать, чтобы тебя не избивали до полусмерти каждый раз, стоит тебе вылечиться? Может, для начала, перестать самой лупить по лицу? Но, конечно, ни слова вслух. Только ответные объятия, только влажные поцелуи, только чудовищная тоска. И слёзы из-под век, горячими каплями по тёплым рукам. Почувствовала, как Илона прижалась губами к ключице, втягивая в себя замёрзшую кожу. Замерла, пытаясь запомнить эти объятия, которые, возможно, больше никогда не повторятся. Задержала дыхание, пытаясь удержать запах Илоны в себе. − Я люблю тебя, − прошептала куда-то в висок, − никому тебя не отдам. Илона напряглась при этих словах, но продолжал ставить засос на ключице, как свою печать. Как клятву. Как чувство долга. Возможно, Ореста что-то узнала, возможно, просто догадывалась. Но всё же приятно было осознавать, что она хочет удержать её. Что тоже испытывает подобные чувства. Что любит. − Не отдавай, пожалуйста, − попросила Илона, понимая, что её влюблённость давным-давно перешла в любовь, а она и не заметила.