Телохранитель

Снег сменился дождём, и теперь мелкие капли агрессивно барабанили в стекло. Илона гнала со скоростью сто пятьдесят километров в час и всё равно чувствовала, что опаздывает. Она не могла понять, что с ней случилось, ведь ещё совсем недавно всё в её жизни было под контролем. Да, пусть не совсем так, как нужно, но хотя бы понятно и просто. А теперь какой-то бардак. Она совсем запуталась, было сложно понять, что нужно вынести на первое место, а что — можно было оставить за бортом. Игорь звонил и писал каждый день, но она не видела, чтобы он хоть чем-то помог Оресте, а потому не хотела его видеть. Миша тоже всё время предлагал встретиться, но после смерти их коллеги Илона не сильно хотела возвращаться на работу. А ещё Сидорчук целый час красноречиво намекал, что сможет помочь Оресте, если Илона согласиться выпить с ним. Не кофе, а именно выпить, а у самого — кольцо на пальце. Всем этим мужикам нужно было от неё только одно. И поэтому сейчас она ехала к другому мужику, который раньше хотел от неё только денег, а теперь уже ничего не хотел вовсе. И вот по нему она отчего-то скучала. И ещё её немного утешало, что уж к мёртвому Анатолию Ивановичу Ореста точно не будет ревновать. Да и изменой это тоже не назовёшь. И вот она стоит перед ним, как провинившаяся школьница, и не может подобрать нужных слов, чтобы поведать ему о своих проблемах. Волосы быстро намокли, но шапка осталась в машине, а возвращаться не хотелось. Перед тем, как приехать сюда, Илона остановилась у их любимого магазина и купила вино. Вино — это о поговорить. Не нахуяриться, как в случае виски Оресты, а просто немного расслабиться. И вот она сидит на могильном камне, не думая о том, что на светлом пальто останется грязь и земля, выдыхает тёплый пар вперемежку с дымом Айкоса, прихлёбывает вино и плачет из-за того, что не знает, как ей жить. Не понимает, что делать дальше. Не хочет, чтобы посадили Оресту. − Толя-Толя, что же ты наделал? Если бы ты не умер, всё можно было бы поправить. Ореста бы не пошла со мной на эту дурацкую вечеринку, и не было бы никакой драки… Она застыла, едва не подавившись словами. Вспомнился день смерти Толика. То, как он лежал на газоне во дворе школы, а Ореста сидела на траве над ним, положив его голову себе на колени. Кровь с её лица смешивалась с кровью изо рта и ран Огниевского. Она плакала, но Илона тогда думала, что от боли — рана на щеке была достаточно глубокой. А теперь она вдруг подумала, что Ореста могла переживать из-за его смерти, виня во всём себя. Словно бы он умер, защищая её. Что она не спасла его. И Илона ощутила ещё большую жалость к своему водителю. Как вообще могла выйти такая глупая жизнь, наполненная страданиями, болью, сожалением? Это было несправедливо. − Толя, я знаю, что ты не хотел умирать, но она перед тобой ни в чём не виновата. Она спасала свою жизнь, я бы не пережила, если бы её убили. Но ведь это он пожертвовал своей жизнью, чтобы спасти её. От всех этих мыслей голова шла кругом. Вино закончилось, а вторая бутылка лежала на пассажирском в Ягуаре. Илона почувствовала, что замерзает. Нужно ехать домой, может Юра уже смог как-то продвинуться в вопросе освобождения Оресты, или Игорь сможет реально помочь? Несколько таблеток «Хайпа» ждали её на дне пакета, и Илона быстро закинулась им, прогревая машину. Ягуар снова недовольно рычал, и индикаторы вспыхивали красным, а потом снова потухали. Илона открыла вторую бутылку вина и жадно отхлебнула, словно умирала от жажды. Из динамиков тужливо ныла Арбенина, воспевая короны, и Илона снова расплакалась. Эта зима, эта погода, это грёбаное убийство нереально действовали на нервы. Она ещё не могла отойти от того, как нашла Оресту в крови на своей кухне после неудавшейся попытки суицида, а тут новая драма. Вот уж кто драма-квин! Она всегда хотела для себя другую жизнь. Интересную, яркую, лёгкую. Такую, чтобы не париться, а просто жить в своё удовольствие. Так, как поёт Ромчик в песне «Мама, я на хайпе». Она тоже хочет быть на хайпе, хотя, возможно, опоздала с этим желанием лет на пятнадцать. А теперь из молодой девушки, перспективной модели, она превратилась в шлюху-наркоманку. Когда это всё произошло? Когда Толя предложил ей первую таблетку? Или когда Миша ввел первую инъекцию? Или ещё раньше — когда Игорь снова изменил и ушёл из дома? Она уже не знала, но понимала, что её жизнь свернула куда-то не туда. Вдруг вспомнились длинные тонкие разрезы на запястье Оресты. Может, выход был в этом? Но Ореста сделала это, потому что любила её. Так сильно любила, что не могла продолжить жить, испытывая чувство вины. А Илона? Любит ли Илона Оресту так сильно, чтобы бороться ради неё? Она заплакала, зная ответ. Стоя на светофоре, сложила ладони «домиком», оперевшись на руль, и пообещала мирозданию, что если Оресту не посадят, Илона расскажет ей обо всём. Всю правду. И пусть тогда Ореста побьёт её. Побьёт до полусмерти биткой, которую она нашла у неё в комнате под кроватью, а потом простит и сможет любить до конца своих дней. Когда дорожный патруль приказал остановиться, Илона резко надавила на тормоз, но Ягуар не послушался, продолжая нестись вперёд по мокрому асфальту. Она едва не сбила полицейского, который выбежал на дорогу, когда на приборке снова одновременно вспыхнули красным все индикаторы. Машина заглохла, но продолжала нестись вперёд, не удерживаясь на мокром ледяном покрытии дорожного полотна. Илона чувствовала, как повлажнели пальцы, сжимающие руль до побелевших костяшек. Нужно было срочно остановиться, но она не знала, как остановить машину на полном ходу. Краем глаза заметила, как скатилась с сидения и пролилась бутылка с недопитым вином, забрызгав коврики и пассажирское. В очередной раз подумала, что Ореста бы точно знала, что нужно делать в такой ситуации. В любой ситуации. Ей так сильно её не хватало. Но в этот миг Илона внезапно осознала, что если сейчас разобьётся, то никогда больше не увидит Оресту. Не сможет добиться её прощения. И внезапно ей снова захотелось жить, как в семнадцать лет. Она вытащила ключ из замка и резко перевела рычаг коробки передач в тормоз. Машину закрутило, но впереди уже виднелись задние габариты остановившихся на светофоре авто, и Илона вывернула в кювет. Деревья угрожающе приближались, и Илона закричал. Она не хотела умирать. Не сейчас. Не так. В этот раз всё было по-другому. Не та машина, не та музыка, не те отношения. Илона вспомнила, как ехала в машине Ромчика и подпевала его песням. Как нашла в бардачке фотографию Ромчика с бабушкой, её мамой. Как грудь сдавило от осознания того, что Толя просто использовал её. Что она не нужна Игорю, не нужна вообще никому. Ведь Ромчик уже вырос и стал самостоятельным. Тогда она думала о себе, а теперь воспоминания о том, как она кричала на Оресту в полицейском участке, сбивали пульс с ритма. − Я, блядь, тебя люблю, а тебе пофигу, да? Тебе срать на меня, на Романа, на всех нас, да? Эти же вопросы можно было отзеркалить ей. Она ведь любит Оресту. Любит Романа. И любит свою жизнь. Как Игорь тогда сказал? Она нужна ему, нужна их сыну, и нужна самой себе. И Оресте она тоже очень нужна. Машина остановилась в нескольких сантиметрах от толстого дерева. Илона быстро перекрестилась и уронила голову на руль. Кажется, сегодня она не умрёт. Патрульный автомобиль с включёнными красными мигалками остановился на шоссе напротив того места, где Ягуар съехал с дороги. Двое полицейских уже спешили к ней, и она не могла решить, кому позвонить — Юре или Игорю. − Ну, Илона Максимовна, лучше найдите себе водителя, права Вы, как минимум год, не увидите. Машинку тоже, похоже, нужно чинить. Илона стояла на асфальте, согревая пальцы дыханием, пока полиция оформляла протокол. Доездилась, блин, без Оресты. Ни прав, ни машины. Ни Оресты, сука! − А где госпожа Кофлер? Техпаспорт на её имя, − полицейский протянул руку и забрал у Илоны ключи. − Её задержали Ваши коллеги, − пробормотала Илона. − Тоже за пьяную езду? Почему все полицейские так любят язвить? Зарплата, наверное, маленькая, вот и завидуют. − Нет, за убийство, − сказала неожиданно спокойно. Полицейские переглянулись. А Илона подумала, что даже к этому можно привыкнуть. Ко всему вообще. Да, Ореста сейчас в тюрьме, но она выйдет на свободу. Многие люди и сидят, и выходят, и живут дальше. − Ну что ж, хотел бы я Вас отправить в соседнюю камеру, но, увы, пока только лишение, и машину — на штрафстоянку. Заплатите штраф, отработаете положенные часы на общественно-полезных работах, перенесёте суд, и в следующий раз будете думать головой, прежде чем садиться за руль в таком виде. Кажется, его губы процедили ещё что-то вроде «тупая пизда», но она не хотела давать новые поводы для сплетен. Илона боялась возражать, чтобы им не пришло в голову проверить её на содержание наркотиков. Когда её отпустили, она набрала Юрия Никитовича и обрисовала ему ситуацию, а потом вызвала такси и поехала домой — на работу сил уже не осталось. Дома она переоделась в спортивный костюм Оресты, который та носила дома, и прилегла. Аппетита не было, сил, чтобы что-то делать — тоже. Курила, лёжа в кровати, негромко слушала музыку через наушники и плакала, вытирая глаза краем простыни. Она вообще не знала, что ей делать. Но если взрослая жизнь — это то, что происходит с ней сейчас, то она не хочет быть взрослой. Она вообще не знает, куда катится её жизнь. Ни целей, ни плана. У Толика и Оресты как-то лучше получалось планировать. Роман тоже всё время был занят, находя себе развлечения самостоятельно. Игорь вообще даже в ванную ходил с телефоном, всё время занимаясь делами бизнеса. И только она привыкла работать в своём графике и для удовольствия. А теперь? Зачем ей вообще деньги, если у неё сейчас на счетах их столько, что за всю жизнь не потратить, но даже их не хватит, чтобы признать Оресту невиновной в убийстве. Такой статьи расходов просто не было. И что теперь делать? Она лежала сама в комнате пустого громадного дома и думала, что даже не знает, в какой момент жизнь перестала приносить удовлетворение. Да, мать его, если бы Толик был жив, она бы давала ему эти сраные деньги, лишь бы он продолжал встречаться с ней. А так… конечно, она специально не искала любовника, но и Толя, и Миша, и даже Сидорчук — все повелись на неё сами. Она никогда не делала первый шаг, а только выбирала из того, что предлагают. И только Оресту она сама поцеловала, ощутив острую потребность её языка у себя во рту. И теперь снова осталась одна. Миша в очередной раз написал, предлагая где-то затусить, но Илона очень боялась, что он снова предложит ей ширнуться, а она не хотела ещё сильнее подсаживаться, ведь проколы на её теле смогут заметить Ореста или Игорь, или Роман, и тогда она даже не знала, что будет дальше. Но легче точно не будет. Игорь вошёл в спальню, как делал это два года назад. На ходу расслабил галстук, снял пиджак и повесил его на стул. − Илона, чего ты валяешься в постели в четыре часа дня? Тебе разве не нужно быть на работе? Она резко села в кровати, откидывая покрывало. Какое ему вообще дело до неё, а? Он ей вообще кто? − Что ты здесь делаешь? Как ты вообще вошёл? Он пожал плечами: − Замки ты так и не поменяла, а на мои сообщения не отвечаешь. Вот и подумал, буду рядом — заеду. − Не нужно сюда приезжать. Он поморщился. − Илона, послушай, твоя эта преданность Оресте выглядит смешной. Она не узнает, что я был здесь, ведь до завтра её точно не отпустят. Илона напряглась. Он сказал «отпустят»? Значит ли это, что он поможет ей? − Вообще-то здесь полно камер, и она смотрит их практически каждый день. Он поднял брови: − Зачем? Илона не ответила, зашторивая окна. − Ты вообще зачем приехал, Игорь? − Соскучился, − он подошёл к ней и положил руки на плечи. Обоняния достиг его парфюм, и Илона прикрыла глаза. Втянула в себя этот запах. − Вот что за женщина? — он развернул её к себе, − накормила бы хоть раз в жизни. Или пригласила в ресторан. − Ты не можешь сводить себя в ресторан? Она пыталась разглядеть в его глазах какой-то скрытый намёк — уж не намекал ли он, что сам всё подстроил в ресторане? Она стала судорожно вспоминать, где битка Оресты. Ей казалось, что сейчас она без раздумий может ввалить Игорю, вымещая на нём злость за все свои неудачи. Но он смотрел прямо и открыто. Всё тот же Игорь, каким был и десять, и семнадцать лет назад, только добавилось немного седины на висках и пару едва заметных морщинок вокруг глаз. − Что ты там сказал про Оресту? Когда её отпустят? − Илона, − он любил произносить её имя, − я хочу поговорить о тебе, а не об Оресте. Она не хотела с ним говорить — или трахаться до одури, или пусть проваливает и освобождает Оресту. Судя по его виду, он больше склонялся к первому. И она, как обычно, уступила. За тонированным окном мелькали унылые пейзажи зимней столицы. Мерзкая слякоть нагоняла тоску и сонливость. Инфинити быстро летела по шоссе в сумерках, и отчего-то вспомнилось, как отец взял её в свою первую командировку. Ей тогда было лет восемь, не больше. Роману было меньше, когда они познакомились. У отца была старая Волга, и она точно так же сидела на пассажирском, упёршись коленями в приборную панель, и смотрела в окно. Смотреть на Юру не хотелось, как и говорить с ним. Точнее, он изо всех сил пытался поднять ей настроение, даже весь вспотел, но только веселее не становилось. И показывать ему свои слабости она тоже не собиралась. Вот и оставалось просто сжаться на кожаном кресле и молча наблюдать за мелькающим за окном пейзажем. И даже покурить при нём было нельзя, ведь его педантизм и чистоплюйство достигали неба в своём совершенстве. Но он был её другом, а это обязывало. − Юр, спасибо тебе, я рада, что ты не оставил меня доживать свой век там. Он хохотнул: − Ой, Ореста, какие там наши годы? Ну, тут уж кому как. После трёх ночей на жёсткой деревянной койке каждое ребро ощущало её сорок три. Да и вообще как-то в последнее время она чувствовала себя не очень хорошо. То эти бесчисленные травмы, то нервы, то простуда. Да и сейчас ей тоже было нехорошо. Может, она просто подцепила сезонную депрессию, а может — что-то другое. Климакс? Ореста не знала, что с ней, но до последнего откладывала визит к врачам. В КПЗ она отвратительно спала, отчего чувствовала себя опустошённой и разбитой. Из головы не шли мысли об Илоне. Особенно её последние слова, где она кричала о своей любви. Ореста прикрыла глаза, и под веками тут же нарисовалась Илона. Красивая, молодая, весёлая. Такая, какой была ещё несколько лет назад. До того, как этот идиотский кобель Журавский-старший сломал её своими постоянными изменами. Она едва не рассмеялась, вспомнив, как Илона целовалась с Мишей у бассейна, пока на Оресту нападали трое пьяных деятеля киноискусства. Илона взяла от своего бывшего мужа всё самое ужасное — блядство и корысливость. Ещё вчера она говорила, что не может жить без Оресты, а сегодня Игорь Журавский вступил на порог их дома. Илона Журавская стала до жути похожа на Игоря Журавского. И Ореста поняла, что просто не хочет сегодня возвращаться домой. Пусть Илона разберётся с Игорем сама, а она приедет завтра, на свежую голову. − Ореста, ты извини, что я тебе сказал это, просто ты… хреново выглядишь, я не хочу, чтобы ты нервничала ещё больше, − адвокат смотрел на неё, продолжая вести машину. Она улыбнулась ему уголками губ, но он всё же заметил печаль, притаившуюся в глазах. − Спасибо, − ответила просто и снова отвернулась, чтобы он не успел заметить, как глаза увлажнились. − А я развёлся, вчера только свидетельство получил, − сказал зачем-то и замолчал неловко. − Поздравляю, Юра, молодец. Но он видел, что она не думает о нём, от слова совсем. Конечно, лезть в дела своих клиентов не входило в круг его обязанностей, но волей-неволей он всегда становился для своих подопечных ближе, чем их друзья и родные. Ведь и хорошему адвокату доверяют, а он был самым лучшим. И он был в курсе личной жизни Журавских. Он не поддерживал Игоря, чисто по-человечески ему было жалко Илону. Но и Илона, и Игорь в первую очередь были работой. А вот Ореста была его другом, и он очень тепло к ней относился. А теперь Илона вела себя почти так же, как Игорь до развода, а Ореста очень переживала из-за этого. И он хотел как-то ей помочь, вот только не знал, как именно, ведь даже когда он открыл дверь камеры и сказал ей, что она выпущена под залог, на её лице не дрогнул ни один мускул. Ореста была где-то не с ним. Она была с Илоной, а Илона трахалась с бывшем мужем. Это было жестоко. И, кажется, Оресту снова нужно было вытаскивать.