Cradled in Love

Дин открывает магазин виниловых пластинок в смежном с кофейней Каса помещении. Затея рискованная, но, как оказалось, даже в наше время есть любители ретро-звучания: не сказать, что от клиентов нет отбоя, но выручки хватает, чтобы отдать свою часть за аренду и расплатиться с поставщиками. К тому же, помимо пластинок в магазине есть и другие штуки с атрибутикой культовых (и не очень) исполнителей, и посетители часто берут какие-нибудь побрякушки типа колец и браслетов. Скучать не приходится. Когда в магазине ни души, Дин либо играет на гитаре, подбирая репертуар для очередного пятничного выступления в баре Эллен, либо зависает с Касом в кофейне. За то время, что они живут вместе, эти двое успели привыкнуть друг к другу, и Кас уже не вздрагивает от периодических похлопываний по плечу. Наоборот, порой он даже ждёт случайных прикосновений: например, когда Кас моет посуду, а Дин подходит слишком близко, чтобы взять с сушилки чистую чашку; или когда Дин учит Каса играть в старые игры на не менее старой приставке, периодически забирая из его рук джойстик и показывая, как правильно. Примеров множество, и если бы Кас был смелее в своих рассуждениях, то предположил бы, что все эти случайные прикосновения вовсе не случайны. Вот и сейчас Дин, сделав заказ, забирает очередную сладость прямо из рук Каса, касаясь их подушечками своих пальцев. Скоро должен подойти Кевин, чтобы сменить Кастиэля, и тогда они смогут поболтать. Когда это происходит, Дин отводит друга в свой магазин, чтобы сыграть ему что-нибудь. В последнее время это стало обычным делом: Кас устаёт от наплыва клиентов, а музыка, похоже, его расслабляет. Дин садится на прилавок и берёт гитару в руки. Перед десятками пар глаз он так не переживает, как перед человеком, который с момента их знакомства стал для него важным. Дин осознаёт свои чувства, но не хочет их навязывать. Мало ли, как Кас к этому отнесётся. К тому же, Кас явно что-то понимает в музыке, хоть они ни разу об этом не заговаривали, и Дин совсем не стремится облажаться перед ним. Но когда Дин начинает извлекать звуки из струн, сомнения и страхи улетучиваются. Он снова погружается в свою стезю, идти по которой у него получается лучше всего в этой жизни. Его умение погружаться в музыку вполне могло бы помочь ему стать профессиональным музыкантом, но пока ему хватает и тех редких выступлений в "Доме у дороги". Игру Дина слышно в кофейне, и когда тот начинает петь, в магазин начинают заглядывать её посетители, чтобы посмотреть и послушать. Прерывать никто не решается, но когда своеобразное выступление заканчивается, кто-нибудь приходит осмотреть ассортимент и даже что-то покупает. Но пока пальцы Дина перебирают струны, а из его уст льётся мелодия, в небольшом помещении существует лишь два человека. Кастиэль, как и всегда, отдаёт всего себя исполнению Дина, вслушиваясь в каждый звук, каждую ноту, каждый тон. Он знает некоторые песни из тех, что исполняет друг, и не может сдержаться от того, чтобы не подпеть этой. Много раз мы делились нашими мыслями. Но замечал ли ты когда-нибудь, какие мысли меня посещают? Знаешь, я любил. Любил всех, кого знал. И, знаешь, у меня есть стимул жить и не отступать. Но видишь ли ты противоречие, что возникает иногда; Тот ужасный обман, растущий чёрным пятном в моих мыслях? И теперь я вижу тьму. … Знал ли ты, как сильно я люблю тебя? Есть надежда, что как-нибудь Ты спасёшь меня от этой тьмы. В последние строчки Кас неосознанно вкладывает душу: это его сокровенное желание — спастись от той тьмы, которой его наградили много лет назад. Вместе с последним аккордом затихают голоса. Дин плавно глушит струны ладонью, и помещение погружается в тишину, но ненадолго: со стороны прохода в кофейню слышатся восторженные возгласы и взрыв аплодисментов. Кастиэль давно отвык от такого, и сейчас он только и может, что сидеть и растерянно поглядывать на Дина, пока тот спрыгивает с прилавка, кланяется случайным слушателям и, отставив гитару в сторону, хлопает в ладоши, призывая к тишине и вниманию. — На сегодня концерт окончен, мы возвращаемся по своим рабочим местам. Посетители расходятся, чтобы пропустить Кастиэля в кофейню, и через минуту, поняв, что представление действительно закончилось, расходятся: кто-то возвращается к своим столикам, кто-то заходит в магазин Дина, и тот с удовольствием их обслуживает. До конца рабочего дня оба чувствуют возникшее после дуэта тепло в груди: Дин из-за того, что открыл тихий хрипловатый голос Каса в новом для себя свете, а Кастиэль из-за того, что из-под прикрытых глаз видел, с какой нежностью Дин смотрел на него. После ужина, когда Кас устраивается на диване в гостиной с книгой в руке (читает каждый вечер — второй Сэм, ей богу), Дин решает расспросить друга о его явно музыкальном прошлом. — Я был первой скрипкой в оркестре в местной филармонии. Сейчас моё место занимает Анна, — Кас достаточно безэмоционален, рассказывая об этом. Кажется, эта тема доставляет ему душевный дискомфорт, но он совсем не против поделиться своим прошлым. — Ещё выступал с фортепиано. Сольно или со скрипкой Анны, — он медленно переворачивает прочитанную страницу, не поднимая взгляд на собеседника. — Если честно, фортепиано мне нравилось чуть больше. — Фортепиано и скрипка, серьёзно? Это же девчачьи инструменты, — говорит Дин прежде, чем думает. Это слова Джона, и они, как и многое другое, плотно засели в его голове. Кастиэль опускает книгу, чтобы видеть Дина, и прищуривается, пытаясь понять, всерьёз ли были сказаны эти слова. — Лист и Паганини вряд ли бы с тобой согласились, как и тысячи других пианистов и скрипачей. Взять хотя бы того же Фредди Меркьюри, которого ты так боготворишь. Инструменты не делятся по гендеру, Дин. Дин тушуется в смущении. — Думаю, я хотел сказать, что эти инструменты — не моё, — он бросает на Каса виноватый взгляд, и Кас не может сдержать улыбку. Обижаться тут не на что, и Дин видит, что не обидел друга своими опрометчивыми словами. — Почему ты бросил? — После смерти Амары потерял интерес к музыке — наверное, это что-то вроде творческого кризиса. Амара была той, кто привил мне любовь к этим инструментам. Благодаря её поддержке я смог добиться того, что у меня было. Но после того, как она буквально умерла на моих руках, часть моей души, которая жила музыкой, будто отмерла. Я долго сопротивлялся этой апатии, но в итоге пришлось уйти из филармонии. Меня уговорили стать хотя бы преподавателем в консерватории, но и там я не продержался дольше пары лет. — И потом открыл кофейню? — И потом открыл кофейню, — кивает Кас. Он чувствует тяжесть в груди, говоря об этом. Хоть Дин неосознанно и помогает ему потихоньку вернуть любовь к музыке, шрамы, оставленные нелёгким прошлым, периодически продолжают ныть. — Похоже, Амара была очень дорога тебе. Извини, что спросил, — Дин отводит взгляд от Каса. Он вовсе не планировал бередить старые раны друга. Хоть Джон и относился к старшему сыну как к человеку второго сорта, Дин всё равно любил отца, и его смерть сильно подкосила тогда ещё молодого парня. Хоть отдалённо, но он может понять, что чувствует Кас. Кастиэль откладывает книгу, садится и смотрит прямо на Дина. — Посмотри на меня, — Дин поворачивается к Касу, и тот ловит его взгляд. — Всё хорошо. Если бы я не хотел рассказать об Амаре, я бы опустил подробности о ней, но мне важно, чтобы ты знал. Она приложила руку к моему воспитанию, и отчасти благодаря ей я стал тем, кем являюсь сейчас. Амара была важным человеком в моей жизни. И я хочу, чтобы ты знал. Дин почти не слышит, что говорит ему Кас: их лица слишком близко друг к другу и он едва может дышать. Дин смотрит строго во всепрощающие глаза друга, пряча подальше желание опустить взгляд на его губы. Кас только-только стал привыкать к прикосновениям, нельзя допустить, чтобы он снова закрылся. Дин немного отодвигает голову назад, и Кас это замечает: теперь он видит, как близко они были друг к другу во время его монолога. Кастиэль распахивает в ужасе глаза и отскакивает от Дина. — Дин, извини, я не хотел, я… — Погоди, Кас, — Дин останавливает бесконечные оправдания друга. — Ничего страшного не произошло, мы просто сидим разговариваем, хорошо? Кастиэль слушает Дина и понимает, что реакция неоправдана. Он в безопасности, Дин не причинит ему вреда. Наверное, очередной рефлекс. — Хорошо, — он закрывает глаза и успокаивается. Дин приносит ему стакан воды, и Кас делает несколько глотков. — Кстати, хотел поговорить с тобой вот о чём, — Дин плюхается обратно на диван, из-за чего Кас по инерции подпрыгивает и чуть не проливает воду. — Мама приглашает на ужин в эту субботу. Поедешь со мной? Сэм и Джесс тоже будут. Неожиданно. Кас никогда не думал, что ему предоставится возможность познакомиться с кем-то из семьи Винчестеров, кроме Сэма. — Разве это не семейный ужин? Я не буду лишним? — Брось, чувак, — Дин хмыкает и улыбается. — Ты уже член семьи. Мама хочет с тобой познакомиться. Давай, поехали. — Член семьи? — Кас выгибает бровь. Он сейчас не ослышался? — Я имел в виду… — Дин заводит руку за голову и потирает затылок, поддаваясь своему чувству неловкости. Он часто говорит с Мэри о Касе, и она уже тепло о нём отзывается, но Касу это знать не обязательно. — Мы уже достаточно давно знакомы и неплохо общаемся. Почти как братья, — он издаёт нервный смешок, но пытается взять себя в руки. — И вообще, не придирайся к словам! Что сказал, то сказал. Кастиэль тихо смеётся. — Хорошо, я поеду с тобой к твоей маме, дорогой брат. Дин бросает в Каса диванную подушку. — Ещё и издевается, сукин сын. Вы с Сэмом могли бы быть лучшими друзьями, у вас много общего. Кастиэль обнимает брошенную в него подушку и внезапно его лицо озаряет лучезарная улыбка. — Ты мне нравишься больше. Дин ухмыляется, скрывая за этой эмоцией смущение. — Что ж, ты выбрал лучшего брата. — Не сомневаюсь. Следующие полчаса они отдают видеоиграм, а затем расходятся каждый по своим комнатам, пожелав друг другу спокойной ночи. Удивительно, но Кастиэль засыпает почти сразу, а Дин ещё некоторое время ворочается в постели, вспоминая яркую улыбку и мягкий смех Каса.