РАКАНА (Бывшая ОЛЛАРИЯ)
400 год К. С. 16-й день Зимних Скал. Ближе к ночи.
— Это что, вся охрана? — строгим, как он считал, голосом спросил у гимнета запыхавшийся от быстрого бега герцог Окделл, оглядев отряд конвоя. — Вы разве не в курсе, сколько он народу у эшафота положил?! Кэналлиец с эсперой на груди, прибежавший с Ричардом, молча стоял за плечом Дика. — Комендант, так ведь преступник в цепях, — высказался кто-то из охранников. Алва с интересом осмотрел свои цепи. — Которыми вас и удушит, — подсказал кэналлиец. — Был у нас в Багряных землях случай. Приговорили Хуано (Рокэ выпустил из руки цепь и оглянулся)... за веру нашу, эсператскую, — он приложил левую руку к губам и склонил голову, — так тот конвоире цепью, — кэналлиец сделал жест руками, словно душит кого-то невидимыми верёвками. — Мы потом в Агарисе сбежали. Впечатлённые охранники промолчали, опасливо поглядывая на закованного в цепи Рокэ Алву. — А почему вас в Талиг занесло? — елейным голосом поинтересовался Рокэ, поднимая цепи, чтобы забраться в карету. — Нар-шад-ар-марим Астаррах поднял алые паруса. А нар-шад Шауллах убил чёрного льва, — ответил бородатый кэналлиец в родовых цветах Окделлов, глядя в спину своего соберано. — Опасно будет, в Агарисо особенно. Кэналлийский Ворон молча скрылся к карете. — Распоряжения? — склонил голову кэналлиец. — Доставите Сону к Багерлее, — повернулся к союзнику Дик и увидел Придда. Валентин стоял у двери. Ни в каштановых волосах, ни на серой одежде не было видно ни следов влаги, ни мелких колючих крупинок снега, который умудрялся падать вместе с дождем с тёмного хмурого неба. — Выполнять! — гаркнул Ричард, и кэналлиец, поклонившись, ушел. Придд проводил его взглядом и снова принялся невозмутимо рассматривать людей возле кареты. Нашёл себе зрелище! Мысленно плюнув на бывшего сокорытника по Лаик, Ричард шагнул в карету, поскользнулся, проехался по ледку и подмерзшей грязи, но удержал равновесие. — И куда вас, юноша, несёт на ночь глядя? — осведомился из темноты кареты Рокэ. — Зима, стемнело, почти ночь, время привидений, убийц, бродячих собак. А если простудитесь? Окделл притормозил у двери кареты, сурово, как ему показалось, покосился на давящих смех солдат, на своего эра и серьёзно сказал: — Служу Ракану! Бровь Алвы удивленно и явно самовольно ползла вверх. Дик оглянулся на солдат, на гимнета, стоявшего подле двери кареты, вскользь — на Придда, и решил всё-таки пояснить. — Я выполняю свою работу, — гордо сообщил Повелитель Скал. — Неужели боитесь, что я улечу? — У вас не выйдет! — громко, чтобы услышал Спрут, известил Дикон, вытащил шпагу и, направив её в темноту кареты, забрался внутрь. — Я Ракану присягал! Удивлённо поднятую бровь своего монсеньора он проигнорировал. — Трогай! — крикнул Окделл, захлопывая дверцу. — Выдвигаемся! Эр Рокэ покосился на шпагу, уверенно направленную мимо него, и подождал с вопросами, пока карета под конвоем из десяти всадников не тронулась с места. — Дикон, — прошипел Алва, — как ты клялся? — Как приказывали, — огрызнулся Дик, а потом вдруг улыбнулся и подмигнул. — В вечной верности Ракану. И опустил шпагу. Рокэ накрыл ладонью свои глаза. — Откуда к вас такие самоубийственные привычки появились, суицидник вы незыблемый, а? — тихо, словно самому себе, произнёс единственный Ракан Кэртианы. — Вам следовало бы подумать о себе и покинуть Олларию, пока еще не поздно. А вместо этого вы снова взялись за старое? Я полагал, эту глупую тягу погубить собственную жизнь вы оставили еще в Варасте. Вараста... В сердце Ричарда будто игла засела. Само звучание этого слова принесло память о степном дуновении, пропитанном не запахом полыни, а неодолимой горечью, разливающейся в сердце. Эта горечь жгла, заставляла задыхаться. От нее хотелось бежать — под пули, под конские копыта, грудью на клинки. Куда угодно, лишь бы не чувствовать ее больше. Вообще — не чувствовать. — Дикон, ты... — голос Рокэ изменился. Он смотрел на Ричарда, прямо ему в глаза, и, казалось, не верил тому, что там увидел. — Быть не может, неужели ты до сих пор... Ты помнишь? — А вы бы забыли? — в словах звучала всё та же полынная горечь. — Только не говори, что ты и сейчас из-за того же... — Из-за вас, — отрезал Ричард. — Потому что вы — настоящий, эр Рокэ. Вы единственный, кто оказался настоящим! — А Савиньяки не настоящие? — попытался перевести разговор в шутку и поднять настроение своему оруженосцу соберано. — А?.. Но тут в спину потянуло холодом, Алва повернул голову. Над его головой, почти под крышей кареты, открылось узкое, маленькое окошко, и Ричард, сидевший напротив соберано, углядел человека, заглядывающего внутрь. Похоже, они вдвоём с монсеньором забыли об охранниках на запятках. А один из них безуспешно пытался рассмотреть, что происходит в тёмной карете; чёрное форменное одеяние Первого маршала Талига и красное с чёрным и золотым герцога Окделла терялись в темноте, и красноватый свет гаснущих под усиливающимся дождём с мелкой снежной крошкой факелов помочь не мог. — За кого переживаем? — весело окликнул любопытного Рокэ. — Всё в порядке, — сообщил Дикон. Гимнет убрал голову, закрывавшую в маленьком оконце пасмурное зимнее небо. Дик поёжился от ветра, задувающего в зарешеченные окна в дверках кареты, подумал, насколько неуютнее должен чувствовать себя его монсеньор в летней военной форме. Свет вновь заслонила голова охранника, на этот раз того, что стоял на запятках справа. — Порядок! — гаркнул Ричард. Слабый свет, если можно назвать светом сумрак ночи, загораживать перестали. Рокэ попытался отодвинуться в сторону. Дикон зло стукнул рукоятью шпаги в стену. Кучер или охранник рядом с ним стук услышал, и карета остановилась, кто-то из сопровождающих открыл дверцу. Ричард со шпагой в руке высунулся наружу. — Какой идиот вздумал смотровое окно открывать? Он не сообразил, что при таком ветре вся вода летит мне в глаза?! Я его расстреляю! Повешу! Ну, что застыли? Трогаемся! Мне еще перед Альдо Первым Раканом лично отчитываться, а вы то спите, то любопытству потакаете! — в лучших традициях Леонард Манрика выдал Повелитель Скал, вернулся в карету и сердито прикрикнул, захлопывая дверцу: — Трогай! Заснули там... Звякнули цепи, Рокэ изобразил одобрительные хлопки. Ричард, потерявший весь запал, опустился на сидение и пожаловался: — Никто не уважает, даже ваш адвокат написал всем, кроме меня. — Подумал и добавил. — В смысле, бывший адвокат, вы сегодня от него отказались. Поискал припрятанное письмо от мэтра, повытаскивал из рукавов все спрятанные бумаги: послания Суза-Музы, письмо мэтра Инголса и записку от Эстебана, переданную кэналлийцем: «Написал пару приказов, подписать сегодня». Убрал записку и протянул бумаги Рокэ. — Мне не нужен адвокат, это первое. Быть моим защитником опасно для жизни, это второе. Третье, я знаю законы и изучал риторику. Алва отрицательно махнул рукой, цепь снова звякнула. Дикон вновь скомкал письма, запихивая их в рукава. — И законы Раканов учили? — изумился юный Окделл. — Нет, — отозвался из темноты монсеньор, — всё гораздо неприятнее юноша, — Рокэ помолчал, вздохнул и продолжил. — Ваш отец, перед тем как стать со мною на линию... Не так. Прежде чем стать на линию, я спросил у вашего родителя, юноша, подсылал он ко мне убийц или нет. Эгмонт был безмерно оскорблен; он ни в какую не соглашался на моё убийство, тогда эории Кэртианы решили воспользоваться законами Раканов и устроили суд Чести, — на который позабыли позвать меня, — а себя, соответственно, объявили судьями. И ваш отец искренне считал, что покушение на меня — всего лишь исполнение вынесенного «судьями» мне смертного приговора. Я узнал о «приговоре» через несколько лет, когда число приговоривших странным образом уменьшилось. Первым убрался в Закат ваш родич генерал Карлион. Я пристрелил его, чтобы спасти арьергард фок Варзов, знать не зная, что исполняю волю гальтарских богов. Не правда ли, забавно? — Нет. Смеяться над попыткой убить его, прикрывая подлость другой подлостью? Только его эр, монсеньор, способен на подобное! — Тогда всё услышанное тоже забавным не казалось, — невесело добавил эр Рокэ, — но мне стало любопытно, я начал читать… Увы, когда я осилил старые манускрипты, из моих судей оставались в живых только старик Эпинэ и Вальтер Придд. — Но вы не стали и их... — Не стал, — ответил Рокэ. Дикон тихо прошептал, вспоминая: — Часовня в Надоре, странные гости, непонятный тогда разговор. Бумага, которую показывает всем Вальтер Придд, странное выражение на лице отца, непонятное: «Кровь Раканов. Мы не можем убить...» — чьё-то: «Можем судить. Приговор — не убийство, а казнь виновного». И мы с Айрис, тихо сидевшие за дверью секретного хода... Ответа не последовало. До самой Багерлее ехали молча. Лишь когда лязгнули, закрываясь, тюремные ворота, Ворон тихо произнёс: — Не раскисай. В жизни бывает всякое, но не раскисай. Никогда! Карета остановилась. Рокэ приподнял шпагу и с улыбкой провёл кончиком по своей щеке. Царапина кровила. — Вы меня и в камеру проводите или так бросите? — ехидность монсеньора родилась намного раньше его. — Посмотрим, — отозвался Ричард, не понимая, хочется ли потребовать чистой ткани для своего эра и стереть кровь или показать язык эру Рокэ, а, возможно, одновременно и первое, и второе. Как оказалось, комендант ожидал возвращения ценного узника, и Ричарду, выскочившему из кареты со шпагой в руке, не обрадовался. — Добрый вечер, барон, — поприветствовал цивильный комендант Раканы коменданта Багерлее, пряча шпагу в ножны. — Где мы можем побеседовать? — Неспокойной ночи вам, господа, — радостно выдал и своё приветствие-пожелание Алва. Морен хмуро глянул на пленника, оценил кровоточащую царапину и предложил герцогу Окделлу пройти в привратницкую. — «Уважают» вас, юноша, — оставил за собой последнее слово Первый маршал Талига, удаляясь под охраной из четырёх конвоиров и одного сопровождающего с фонарём. Дик сердито оглянулся. Отношение коменданта к незваному визитёру он и сам отлично понял, но только кривил губами, глядя, как уводят его монсеньора. — Ызарг, — вежливо сообщил Дикон барону своё мнение. Вздохнул, решив, что для коменданта Багерлее это вполне подходящее сравнение, и подтвердил. — Настоящий ызарг! — Как вы правы, герцог, — согласился Морен. А Дик, радостно улыбнувшись, протянул барону руку для рукопожатия. Эр Рокэ-ворон мог бы им гордиться. И Хуан с Эстебанами. Ко времени появления кэналлийцев, верхом и с Соной в поводу, комендант успел поведать о недостойном поведении герцога Эпинэ, попенять на Повелителя Молний, не поверившего, что барон по приказу Альдо Ракана перевёл Алву в камеру над пекарней, где днём — жара, а ночью становится холодно. — Сволочь! — с размаха стукнул кулаком по столу Дикон. — Его Величество тоже был рассержен, — подтвердил барон, — когда узнал, что мне пришлось перевести Алву в другую камеру и снять цепи. И тоже ругался. Но, посудите сами, что мог я противопоставить Первому маршалу Раканы и кардиналу Левию, если приказ Его Величества был устным? Ричард усиленно пытался считать от четырёх, а потом восьми, назад. Не получалось. А комендант Багерлее, глядя в хмурое лицо Повелителя Скал, продолжал изливать душу тому, кто, по слухам, пытался отравить Ворона и был его кровным врагом, рассказывая о частых визитах Левия, вздумавшего регулярно посещать узилище и проведывать заключённых, особенно Алву, да требовать к кэналлийцу надлежащего обращения. Дик снова проверил кулаком крепость стола. — Я рассержен не меньше вашего, — неверно понял своего молчаливого слушателя Морен. — Но сегодня этот высокомерный, как вы справедливо заметили, герцог, ызарг останется голодным. Ужин был час назад. — Умерщвляя нашу плоть, мы питаем наш дух, — с трудом разжав челюсть, по слову выдавил Ричард, вспомнив подходящую фразу, чуток успокоился и добавил: — Так говорил преосвященный Оноре. — Святой был человек, — ввернул начальник тюрьмы. Оба выслушали сообщение от караульных о прибытии эскорта цивильного коменданта. Морен позволил впустить одного из людей Окделла. Вошёл Хуан, отрастивший себе черную бороду, поприветствовал герцога и барона странным поклоном с прикладыванием руки ко лбу и груди. Красная куфия чудно смотрелась с одеждой в фамильных цветах Окделлов, а сам управляющий собственностью Алва в столице выглядел странно, непривычно, и узнать его мог разве хороший знакомый. — Нар-шад Альда велел вам прибыть к ужину во дворец, — доложил Суавес, — и... — Его Величество Альдо Первый, — привычно поправил кэналлийца Дик: манера людей Алвы намеренно ошибаться в именовании Не-Ракана стала обыденной. Хуан наново поклонился, прижав руку к груди. — Его Величество Альда, — как водится, исказил имя Та-Ракана кэналлийский рэй, — сказал, — кэналлиец поднял вверх палец, — сказал... велел... — Что велел? — поторопил Дик, зная повадку слуг соберано устраивать целые представления, передавая при свидетелях послания и сообщения. — Дышдаша сменить требовал. Дикон удивлённо открыл рот, Морен вытаращил глаза. — Чего? — Не вам, — в очередной раз склонился Хуан, — в Создателя нашего неверующему. Ричард моргал, ошеломленно переводя взгляд с человека Рокэ на недоумевающего барона: о дишдаше (или как там?) он, как и комендант тюрьмы, услышал впервые, — а неверующий, скорее всего, монсеньор. — Дыдшаш? — озадаченно уточнил Окделл. — Дышдаша, — подправил улыбающийся и кивающий Хуан, — Сменить. Человеку в цепях. — А... — начал Ричард, но враз посерьёзневший Суавес лишил желания продолжить. Помолчали. — На что сменить? — На другое дышдаша. Рэй смотрел на Дика, тот силился понять, что говорил ему управляющий. Об эре. Нужно что-то поменять, якобы по распоряжению Альдо. Камеру? Цепи? ЧТО? — Завтра, — выкрутился Ричард. — Все дишаши завтра. — Дышдаша. — ЗАВТРА! Хуан молча согнулся в поклоне и, не разгибаясь, попятился к двери. Дикон поправил цепь с опалами, нацепленную на суд, обернулся к Морену: — Позвольте откланяться. Барон любезно проводил Окделла к выходу. — Я столь счастлив лично пообщаться с вами, герцог. — И я рад, что увидел вас сегодня, барон. А больше тому, что не прибил паразита и не выдал себя ничем. Ричард приободрился. Комендант Багерлее помялся и полюбопытствовал: — Но что такое это ши... как его? — Без понятия, — беспечно отмахнулся восемнадцатилетний юноша, — потом спрошу у... Дикон поднял руку, собираясь указать в сторону удалившегося Суавеса, но замялся, и Морен сам подобрал ответ: — У Его Величества? — Да, — обрадовался Ричард, — у Альдо, — одернул сам себя, — Альдо Первого Ракана. Главное — на ужин успеть. Радовался Дикон, как выяснилось, рано. У тюремных ворот весело носился вокруг лошадей и кэналлийцев тонконогий оленёнок Арно. Увидев Ричарда, он подлетел к Окделлу и с довольным тихим «Бу!» умудрился подняться на задние ноги, чтобы достать своим носом нос Ричарда. — И тебе бу, — пораженно прошептал Дик, поддерживая счастливого маленького Савиньяка, пока Хуан набрасывал на плечи Повелителя Скал тёплый плащ. — Дор Рикардо, не здесь. Любопытный Арно вновь встал на все четыре ноги и занялся увлекательными прыжками у будки с оторопевшим охранником. А кто не озадачился бы на месте человека, перед носом которого прыгает оленёнок с громким «Тресь! Тресь!» после каждой разбитой льдинки на подмерзающих лужах? — Командуйте, — проговорил Суавес. — Тресь! — рассмеялся Ричард, — иди сюда. Счастливый Арно остановился справа от Соны, большими влажными глазами рассматривая всадников. — Никому не отставать. Поехали! И небольшой отряд шагом направился прочь от Багерлее. Лишь оленёнок весело прыгал, ожидая возможности поделиться со всеми своими мыслями и переживаниями. — Пусть Четыре Ветра разгонят тучи, сколько б их ни было, — продолжал бубнить охранник. Серые стены бывшей крепости удалялись постепенно, прячась за тёмными, хмурыми и настороженными камнями домов. — Вы из-за Арно приехали, рэй Суавес? — Не-а, — беззаботно откликнулся оленёнок. Он скакал вокруг лошади Ричарда, Сона недовольно фыркала на мелкое недоразумение, но шла спокойно. — Савиньяк в подвале сидел. И дал о себе знать, лишь услышав наши разговоры. — Я постучал, — уточнил самый младший из братьев-оленей. — У нас две больших проблемы, дор Рикардо, — отозвался Хуан. — Первая — Борн. — Вы говорили, что в подвале с телом ничего не случится. Или Та-Ракан вызнал, что Удо не выезжал из Олла... Раканы? — догадался Ричард. — Тело пропало, — дал ответ управляющий Алвы.— Из запертого подвала. — Выкрали? — Не похоже. — Изначальные Твари? — догадался Ричард. — Эстебан бы их почуял. Да и оленёнок — он пришёл ночью — уверяет, что «встал — в стену и пропал». Стена в плесени. — И что теперь? — растерялся Дик. Арно перестал прыгать и побежал, мелко перебирая ножками. — Доложите, как и намеревались, Альдо о гибели Удо Борна, не сообщая о пропаже трупа, — рекомендовал Суавес, — Борн явно не сам принял яд. И не возражайте, ссылаясь на рассказ Альдо о находках Мевена, вас, дор, не было ни при задержании, ни при обыске. Вы Борна отпустили, не поверив навету. Почему? Окделл задумался и сформулировал: — Граф Гонт был замещающим капитана гвардии, человеком Её Высочества, и какую ложь Салиган бы ни выдал, у Борна возможностей убить Робера и остаться безнаказанным полным-полно, поэтому брать в союзники явного подлеца нужды не было. Не сопровождай меня Нокс и Мевен... — Это негодяи? — полюбопытствовал Савиньяк. — Я не знаю, — Дик привычно насупился и засопел недовольно. Но Хуан не позволил отвлечься: — Вы приехали, Мевен с Ноксом и... — Поговорили с Удо. На столе Борна лежала недописанная бумага, новые стихи Сузы-Музы. Нокс спросил об обыске, подошёл к столу... — Хорошие? — подпрыгнул Арно. — А? — Стихи хорошие? — Хорошие, — печально произнёс Дик, — очень хорошие. — Почитаешь? Хорошие стихи Савиньяк любил, особенно про лес, траву и лето. — Дома, — согласился Ричард, — в особняке. Арно подпрыгнул и, подскакивая, побежал чуть впереди лошади, перешедшей на двухтактный аллюр. — Кабинет обыскали, но Борна не арестовывали? — уточнил Хуан. Ричард кивнул. — И кроме стихов, ничего не нашли? Обыск кабинета проводился в присутствии цивильного коменданта, и Дик без сомнений ответил: — Да. — Так где был яд, о котором Альдо рассказывал? — Без понятия, — откликнулся Окделл. — Но не в кабинете и не в доме. Мне про отраву Альдо заявил, про угрозу отравления, про найденный Мевеном у Удо яд, и добавил, трави его Борн у бабушки Матильды, Его Высочества Матильды Ракан, он, послушный внук, мог выпить отраву. — Потом? — Потом... Альдо велел мне забрать Борна и, чтобы бабушку не расстраивать, вывезти прочь из Талига, Талигойи, — поправил сам себя и возобновил рассказ. — Я привёз его разобрать бумаги и передать дела, а Удо стал засыпать, когда ликтора позвали. Удивлялся своей сонливости, едва не упал, садясь на коня, еле в седле держался, несколько раз валился на холку, пока до особняка добирались. Упал во дворе, парни (кивнул на кэналлийцев впереди) позвали вас, вы заподозрили попытку умерщвления, спросили... — голос Ричарда становился всё тише, события вспоминались слишком ярко и чётко. — Хуан, он пил только при беседе у Альдо, а до этого, со слов Альдо, у Матильды... Суавес согласно кивнул. Управляющий соберано скакавший на пегом мориске, красивом, с тёмной мордой, такой же чёрной гривой, белой длинной шеей, со светлым, словно в инее, туловищем с симметричными, но казавшимися лишними, тёмными пятнами по бокам, чёрными ногами и двухцветным хвостом, продлил обучение молодого дора простым вопросом: — Борн мог бы отравиться незаметно? — Если разливал вино... — А он мог его разливать? — Только у Её Высочества, но Матильде незачем травить своего человека, а у Борна в этом случае не могло остаться яда, обнаруженного Ме ... Это убийство! И почему я сразу не понял?! Альдо мне прямо сказал: «Исповедь Эрнани Ракана не должна всплыть», — и прибавил, что найденные стихи мог написать лишь человек, читавший завещание. — Молодец, — похвалил Хуан, — Что за исповедь и что за завещание? — Ну... э... Сразу не расскажешь. Рэй, давайте я дома всё выложу. И почему мы к казармам приехали, Альдо велел мне быть на ужине?.. — Вторая проблема, — обратил внимание подростка на стоявшую у входа карету Суавес. Неутомимый Савиньяк помчался рассматривать двери кареты, украшенные гербом — золотой спрут, возносящийся на серебряной волне на фоне лилового неба. Кучер и двое лакеев Придда недоумённо глядели на дикое животное посреди столицы. — «Из лубины»! — поделился Арно вернувшись. — Я сам прочёл. — Умница, — сказал Хуан, — молодец. — Из глубины, — поправил оленёнка Дикон, думая о другом, о Колиньяре, изображавшем адъютанта Окделла. — Спрут внутри? Ответа не требовалось. — Спру-ут, — протянул неугомонный мелкий Савиньяк. — Скачем! Он, нетерпеливо постукивая копытцами, едва дождался, когда откроют калитку, двери и, подталкивая неторопливых людей, пришёл с ними в кабинет, первым вскочил внутрь и немедленно стал искать неизвестного зверя. Никакого спрута там не было, только Эстебан, три кэналлийца, двое валяющихся на полу незнакомых людей и еще один неизвестный, сидевший на стуле. — Вечер всем, — на всякий случай поздоровался оленёнок. — А где спрут? Закрывающий дверь Хуан хмыкнул. — Спрут? — Дик увидел, как удивлённо округлились глаза Валентина. — Ричард мне сказал, что здесь спрут, — громадные оленьи глаза наполнились слезами, — а его нет. Придд сглотнул, признаваясь: — Спрут — это я. Оленёнок оживился: — Я — Савиньяк. Я самый младший. Правильно: Арно Савиньяк, но для всех друзей просто Арно. Ты друг? — Вот это выдержка! — восхитился Эстебан. И они с Ричардом прыснули, не сговариваясь. — Это когда ты из-за ковра упал, да, Эстебан? Я знаю, мне Ричард с Эстебаном рассказывали. — Болтуны они, а не кабанчик с медвежонком, — отмахнулся Колиньяр. — Хлеб хочешь, с солью? — Спрашиваешь! — отозвался Арно, аккуратно беря угощение. — Спасибо. — Кушай, — умилился Эстебан, погладив малыша. — Братьям снова не до тебя? Оленёнок мотнул головой, подтверждая. — Лионель к мустангам направился. Это лошади, — разъяснил новому другу малыш, — Э-пи-нэ. А Эмиль — у моря, но не в Кэналлоа. А Эр Рокэ и Ричард заняты. А Эстебан у вас. И я пошёл в гости. Савиньяк вздохнул, подогнул ножки и пристроился на коврике у ног Колиньяра. — Эстебан, Колиньяр Эстебан, медвежонок в библиотеке, — рассеянно повторил Валентин, — мустанги... Арно, кто ты? — Савиньяк. Я правильно представился? — Правильно, — успокоил Ричард, — ты — молодец. — Савиньяк, — Придд задумчиво уставившийся перед собой представлял редкое зрелище, — олень, Колиньяр — медведь, Окделл... — Медвежонок! — встрял упомянутый олень, — Эстебан не старше меня! — Это... — Наши гербовые животные, — не выдержал Колиньяр. — Сознание не теряй. Валентин, не слушая, опустившись на колени, гладил оленёнка. Эстебан обернулся к Дику. — Знаменитая выдержка Спрутов, — с восхищением признал он, — а я сознание потерял. — Что? — слаженно выдали Арно с Валентином. Колиньяр фыркнул, и рассказывать пришлось Дикону. — Это после Фабианова дня случилось. Я перед распределением руку поранил, монсеньор, конечно, лечил, он в этом разбирается, но чувствовал я себя паршиво, поэтому, когда к нам в гости Эр Рокэ с Ричардом заглянули, подумал, брежу. А ворон с вепрёнком настоящими оказались. Мы подружились с Ричардом, а потом он Эстебана привёл. Окделл запнулся и почесал голову. — Тут-то я и подвернулся, — хохотнул Колиньяр, — Теперь я понимаю, меня специально отпустили, чтобы с Диком пересечься и поссориться. Тогда я просто был зол, меня и ни за что отчитали, и сравнили с Ричардом, которого Алва выбрал, и велели идти в «Шпору», иначе потребуюсь, а не найдёшь. Ричарда я заметил сразу, а стоило Дикону увидеть меня, начались приключения. Петушиные бои в «Острой шпоре» — одно из развлечений в столице. Ларак привёл Дика в трактир, познакомил со своими друзьями. Ричарду, ранее никогда не бывавшему на петушиных боях, интересно было все: и оказавшееся большим помещение для боёв, представляющее собой некое подобие амфитеатра с покрытым желтым сукном возвышением в пару бье посредине, и скамьи вокруг сцены, занятые дворянами, и простолюдины, толпившиеся выше и сзади, и трактирные слуги в куртках, украшенных вышитой петушиной головой. Он поддался уговорам, поставил деньги на одного из петухов, красного вернигероде, и вернигероде победил серого тарнау. — Новичкам всегда везет, — Наль улыбнулся Дику, — талов восемь ты точно выиграл, а то и все десять. О, гляньте-ка, и когда он заявился! Дик, немного пьяный от азарта и выигрыша, посмотрел туда, куда указывал Наль, и увидел Эстебана. — А ведь наш друг просил меня избегать этого типа... Лучшая шпага Лаик... То, что нужно для утренних тренировок! После этой фразы Дикон вскочил и, к удивлению Ларака, направился к «навозникам». — Унар Эстебан! Ой, простите, маркиз Сабве, оговорился. Здравствуйте, господа. Как замечательно, что мы встретились. Эр... Первый маршал хотел убедиться в бездарности обучения фехтования в Лаик. И когда я сказал, что Эстебан Колиньяр — первая шпага, эр Рокэ немедленно захотел с вами познакомиться. Если бы я знал, что встречу вас здесь, то непременно взял с собой письмо к вашему эру. Но, раз мы так удачно встретились, то завтра с утра, до завтрака, подойдите в особняк рода Алва на улице Мимоз, но лучше прийти прямо сейчас. Намного лучше, если вы этим вечером договоритесь с эром Рокэ, в какие дни вам предпочтительнее посещать тренировки, и монсеньор сразу напишет новое письмо Килеан-ур-Ломбаху, а меня гонять с письмами не станет. Но, если вы сегодня не можете или мне не верите, то я завтра принесу записку вам и письмо от Первого маршала Цивильному коменданту, — внезапно Окделл погрустнел, — но это только во второй половине дня. Колиньяр молчал, его подпевалы попытались что-то сказать, но Эстебан встал, решив, что ничего не теряет. Возможность встречи с кумиром или возможность выставить Окделла лжецом и вызвать на дуэль — обе стоили риска. — Идёмте, герцог. Ричард подошёл, попрощался с Налем и его друзьями: — Ты уходишь с «навозником», — прошептал кузен, — мне пойти с тобой? — Ничего страшного, Наль, не волнуйся, всё будет хорошо. — Ну, как хочешь. Я твой выигрыш заберу? Потом при встрече отдам. Дик кивнул и вышел вслед за Эстебаном. На улице выяснилось, что герцог Окделл прибыл в «Шпору» пешком, а маркиз Сабве приехал на рыжем линарце Гогане. Коня он оставил в таверне напротив. Пока Эстебан договаривался со слугой, Ричард решил пройти вперёд. Колиньяр, заметив, что оруженосец Первого маршала направился к проходу между аббатством святой Октавии и аббатством святого Франциска, короткому пути в Старый Город, шумному и оживленному днём, но опасному для одинокого путника ночью, вскочил в седло своего линарца. Похоже, у него мог появиться шанс показать себя с лучшей стороны, спасая мелкого юного надорца. Не знакомый с городом Ричард шагал по мокрым от выпавшей росы булыжникам, оглядываясь на оставшегося у коновязи второй таверны Эстебана. Полная луна на небе, темные кроны за высокими стенами, странные шевелящиеся тени отбрасываемые деревьями. Ниши, в которых могут прятаться грабители. Они и прятались. Одного, устроившегося у входа в переулок и наблюдавшего, как подросток в тёмной одежде отбивается от напавших, Колиньяр сбил, направив Гогана прямо на человека, полоснул шпагой, тот упал, выронив из рук оружие. Шпага Дика описала круг — один разбойник с проклятиями отскочил, другой, наоборот, рванул вперед, целясь юноше в голову. Ричард сделал выпад — очень простой, но удар пришелся в цель. Налетевший на бандитов Эстебан ударил в горло второго, двое подельников нападавших, приближавшихся к Окделлу, притормозили, решая, как реагировать на внезапную подмогу. В следующий миг тьму разорвала ослепительная вспышка. Что-то свалилось, кто-то коротко и жутко крикнул, раздался затихающий топот… Дик растерянно оглянулся. Бандиты удрали вниз по улице, а негаданный спаситель, кем бы он ни был, как сквозь землю провалился. Гибкую тень, спрыгнувшею со стены во двор аббатства, он не заметил. — Садись сзади, — великодушно предложил Колиньяр, глядя на стену, за которой скрылся неизвестный стрелок. Сбитый им с ног человек тоже исчез. На белой от лунного света мокрой мостовой темнело брошенное оружие, похоже, пистоль. Маркиз, не глядя, протянул руку Ричарду. Во дворе особняка рода Алва сияющий Окделл незамедлительно сообщил кэналлийцам имя посетителя. — Оруженосец коменданта Олларии Эстебан Колиньяр. Он меня спас, разбойников прямо разбросал! — хвалил гостя счастливый Дикон. Кэналлийцы искренне восхитились. Сам Эстебан Колиньяр также сиял, как новенький тал. Получить приглашение от самого Первого маршала — это не шутки! И уж тем более сложно было заподозрить в подобной шутке Окделла, через которого, собственно, и было передано приглашение. Эстебан только чудом сумел закрыть рот, из которого так и не вырвалась очередная язвительная реплика в адрес бывшего сокорытника. Странно, но сейчас Эстебан даже не помнил, что именно собирался сказать. Пройтись по эсператистским постным добродетелям или припомнить пикантную историю с «Марком и Лаконием»? А, уже неважно. Неважным было даже то, что Окделл выглядел немного странно. Хитро, если подобное слово вообще было применимо к его наивной провинциальной физиономии. — Соберано просил пожаловать в малую угловую гостиную, — церемонно объявил домоправитель Алвы, и если бы Эстебан дал себе труд присмотреться, то заметил бы в глазах немолодого кэналлийца тот же огонек, что и во взгляде Окделла. Но маркиз Сабве подобными мелочами не утруждался. Вслед за провожатым шагнул в распахнутую дверь гостиной и оцепенел. Посреди комнаты прямо на роскошном морисском ковре с удобством расположился средних размеров бурый медвежонок и увлеченно лакомился малиновым вареньем из глубокого блюдца. — Герцог Окделл! — Эстебан сделал шаг назад. — Что это за неуместные шутки?! — О нет, маркиз, это вовсе не шутки, — с достоинством отозвался нисколько не удивленный зрелищем Ричард. — С вами действительно очень хотят познакомиться. Эстебан! Маркиз дернулся от такой фамильярности — и вдруг понял, что обращается Окделл не к нему. Медвежонок оторвался от блюдца с вареньем, покосился на вошедших. Вздохнул, встал на задние лапы, подошел к людям и выдал: — Эстебан Колиньяр. Ты кто? — ... Колиньяр ... Эстебан, — ошарашено выдавил из себя маркиз Сабве. Медведь разговаривал. Называл себя его именем. И смотрел как-то очень знакомо. Ну да, именно этот взгляд Эстебан каждое утро видел в зеркале. — Ричард! Мы были на кухне! Кончита сказала, что испекла овсяное печенье! — Отлично, Дикон! Я уверен, Эстебану очень понравится! — радостно отозвался Окделл. Эстебан уставился на вбежавшего в комнату весело похрюкивающего кабанчика. Вслед за ним важно шествовал чёрный как ночь ворон, на лапке которого блестело старинное кольцо с сапфиром. — Алва? — безумным шепотом уточнил он и сполз на ковёр под ответное карканье: — Очень прррриятно, юноша. Опомнился Эстебан всё на том же морисском ковре. В лицо ему тыкалось что-то прохладное, оказавшееся пятачком обеспокоенного вепрёнка. Волосы на голове слегка шевелились от помахивания чёрных крыльев ворона. Невдалеке маячил озадаченный медвежонок. — А это точно Колиньяр? — проворчал он. — Нервный какой-то. Эстебан сфокусировал взгляд на вепрёнке. — Окделл? — Он очнулся! — раздалось в ответ радостное хрюканье. — Он нас узнаёт! Эстебан счёл за лучшее снова осесть на ковёр. Вепрёнок недоуменно хрюкнул и обратился к ворону: — Эр Рокэ, а почему он всё время падает? — Ковёр слишком мягкий и скользкий, а ног всего две, — со знанием дела пояснил ворон. — Стоять неудобно. Вот и падает. Ладно, юноша, давайте отойдём, пусть поднимается спокойно. Конечно, Эстебан поднялся. Почти. Как раз в тот момент, когда снова послышались шаги и знакомый голос: — О, я смотрю, знакомство в самом разгаре? Почти поднявшийся Эстебан проскользил взглядом от пола и выше — по представшему перед ним собственной персоной Первому маршалу. — Присаживайтесь, маркиз. Шадди? Кстати, к нему сегодня подадут изумительное овсяное печенье. Разговор предстоит серьёзный, так что подкрепиться не помешает. Эстебан упал в кресло, глядя на Алву. На непередаваемую смесь смеха и сочувствия на лице Окделла. На вепря и ворона. На вернувшегося к малиновому варенью медвежонка — и вдруг вспомнил невесть когда и где услышанное: медведи любят не только малину, но и овёс. Похоже, даже в виде печенья. Придд смеялся. Холодный, вечно невозмутимый Валентин покатывался со смеху, обнимая оленёнка. — Хорошо, хоть спрута нет. — Ты хотел сказать «жаль», — поправил Арно, старательно приводя в беспорядок аккуратную причёску Валентина. Смеющийся Придд уткнулся в бархатный бок Савиньяка. Таким — нет, не счастливым, лёгким — он себя не чувствовал давно, замкнувшись в себе со дня убийства отцом старшего брата. Что верно и не верно тоже — после той злополучной охоты с «несчастным» случаем он пытался верить родным, старался оправдать надежды отца, пока... Пока под его окном не появился Джастин и не позвал. Единственный выходец, который никого и никуда не хотел уводить. И единственный человек, умолявший выходца увести его. Выходец, сказавший честно о случившемся, простивший и убийцу, потому как он продолжал любить своего отца, и оболгавших, поскольку эти нелюди были ему безразличны, но не способный скрыть правду от младшего брата, утаить и не предупредить. Старший брат, умолявший младшего упокоить его и рассказавший о необходимом ритуале заклятия родной крови. Всем известно, что там, где появляются выходцы, остается лишь плесень, гниль, тлен, но такого не случилось с их домом. Только после упокоения брата Валентин понял, что ни радоваться, ни ненавидеть не может, ничего не может почувствовать, даже презрения, даже тоски, словно там, внутри, сгнило, рассыпалось трухой нечто, позволявшее чувствовать. Это помогало, помогало говорить с отцом, помогало выдержать Багерлее, помогало пережить новые потери, помогало с холодной головой оценивать происходящее в стране, определяя друзей и союзников. Но оленёнок, смешной, маленький и открытый, ворвался в холодную душу, став огоньком, светом, теплом, лишив возможности жить в стылом панцире. Спрут не мог описать, разложить по полочкам, систематизировать случившееся, но знал, знал чутьём, о наличии которого не подозревал никогда: одиночество закончилось. И Валентин осторожно прижимал к себе живой, тёплый комочек доброты, завидуя Савиньякам, которые, возможно, и не подозревают, какое чудо их гербовое животное. Интересно, а его щёки мокрые, потому что оленёнок лижется или он плачет? Придд вздохнул и взял чувства под контроль, разжав руки. Арно уходить не собирался. — Ох, тебя и проняло, — высказал Хуан. — Есть куда настойку кошачьего корня добавить? — Я в порядке... — Заметно, — брякнул Ричард, перебивая. — Дор Рикардо. — Забодаю, — пригрозил Савиньяк Окделлу. — Чай есть, холодный, сладкий, — отозвался Эстебан. — Я, сказать честно, как Зверь заваривать не умею, да и ягоды не пропитались. Будешь? Перед носом Валентина оказалась большая пивная кружка, наполненная почти до краёв каким-то травяным настоем с ягодами малины, плавающими на поверхности. Придд посмотрел, подумал и сделал глоток. Напиток показался странным, но вкусным. — Хлеб с солью! — огласил Арно своё пожелание. Колиньяр развёл руками: — Только соль. — Это вкусно. Делись! Солонку передали Придду, растерянный Валентин поставил кружку на пол и высыпал соль в ладонь. — А мне — чай, — вставил Дикон. — А тебе у Альдо приказы подписывать, — протянул Эстебан Окделлу бумаги, — И на ужин ты вполне успеваешь. — Издеваешься? — вспылил Дик. — У меня с прошлого руки трясутся. — А что там приключилось, дор? — полюбопытствовал кто-то из присутствующих, — Никаких слухов не было. Дикон покосился на Валентина с кружкой чая в руке, на Арно, норовившего попробовать, что пьёт его новый друг, на кэналлийцев, на Эстебана, на людей Придда. — Они будут молчать, — произнёс Повелитель Волн. Оленёнок немедленно сунул нос в кружку, побулькал, попыхтел и пожаловался Придду: — Там ягодки не ловятся. И Валентин стал вылавливать малину, кормить болтливого непоседу. — Ладно, — буркнул Дикон, — Это было четвёртого, Борна уже обвинили, мне распоряжение дали, я его на улицу Мимоз привёз, вы лекаря привели, а я уехал, поскольку Альдо решил встретить Зимний Излом по-гальтарски и четыре ночи устраивались... — Попойки, — подсказал Придд. Ричард кивнул и продолжил: — Последнюю посвятили Молниям, понавешали алых тряпок в Гербовом зале... — Где стены зелёные? — удивился Колиньяр. — С фресками, портьеры кремовые и салатовая ковровая дорожка к помосту, — подсказал Валентин. — На помосте стол для августейших особ под белой скатертью. Дик и позабыл, что Спрут, как глава дома Волн, тоже посещал «праздник». — Какое счастье, что я это не видел, — приложив руку к груди, признался Эстебан. — Неужели кто-то осмелился покритиковать «изысканный» вкус «сюзерена»? — Ничего подобного, кричали здравицы Раканам, пили за здоровье Повелителя Молний. И это был единственный пир, где появилась вдовствующая принцесса Матильда Ракан. Исполнили «Марш Молний» Алессандри. Матильда поругалась с внуком, тем не менее они продолжали произносить тосты. Но я не видел, когда вы появились, герцог. — Давай на «ты», — предложил Ричард. Валентин, склонил голову, погладил Арно, выпрямился, передвинул стул и присел на него. Оленёнок пристроил голову на коленях Придда и попросил: — Пожалуйста, почеши. — Я пришёл около полуночи, — сказал Дик. — Как раз вовремя, под тост про здоровье Повелителя Круга, лакей в алой тряпке... — Тунике, — помог определить тряпку непонятного назначения Спрут. —... тунике проводил меня к столу, налил вина и ушёл. Выпить я не успел. Луна в окне стала зелёной, свет от свечей тусклым, бледным, зеленоватым, лунный луч коснулся стола, пробежал по нему, вцепился в увядающие гирлянды, мазанул по стене, и тут я как будто вновь в галерее Лаик очутился. Но там призраки шли мимо нас и никого не замечали, а здесь сидели за столом с бокалами зелёного огня. Тебя закрыл от меня неизвестный дворянин (я лицо не рассмотрел), на руке гостя горел аметист, рядом со мной сидел вроде бы мой отец, но не со шпагой, а с мечом. Потом появились Арамона с девочкой... — Выходцы, — сказал Валентин, почёсывая оленёнка. — А к принцессе приблизился отец Герман и назвал её так странно: «Фокэя». — Фокэа. Раньше подобным образом величали женщин из рода Волн, — удивленно заметил Придд, и Арно, успокаивающе обслюнявил ему щёку. — Я не заметил этого. — В это мгновение Альдо вздумалось потащить меня танцевать... Он поговорить хотел, но там танцевал кто-то и мы, получилось, тоже. Хуан, он меня об Удо спрашивал! Я ответил: спит. Рэй Суавес глазами показал: «понял», — и Окделл продолжил: — Альдо вернулся к столу, а я увидел, как отец Герман и Её Высочество уходят, и побежал следом. Бежал до галереи, не догнал, но наткнулся на братьев Робера в маскарадных костюмах: чёрный конь, белый конь. Эпинэ, обнявшись, прыгали вокруг меня и хохотали. Прыгали, смеялись и повторяли... сейчас вспомню: «Круг замыкается. Год и четыре месяца не будет ничего. Только в Весенний Излом Первого года кони Анэма сорвутся в галоп и подует Ветер. Должен подуть. Слышите? Должен!» — Мустанги, — вздохнул Арно, — Эмиль предупреждал, они или ржут, или в ми... ме... меланхолии. — Один в один про нашего Робера, — хохотнул Колиньяр и посерьёзнел. — Дикон, Дик, не отвлекайся, эти два приказа перепиши своею рукою. Эстебан уступил свой стул Ричарду и пододвинул Повелителю Скал письменный прибор, чернильницу, гусиные перья, нож для их заточки, песок для присыпки и чистые листы бумаги. — А это что? — спросил Окделл, рассматривая исписанный листок, лежавший на столе. — «Доброго Вам здравия, любезная матушка...» — Твоё письмо в Надор, — невозмутимо ответствовал Эстебан, — лучше тоже перепиши, у тебя почерк... своеобразный. — Неразборчивый, в кляксах и бумага невкусная! — авторитетно подтвердил Савиньяк-самый младший, за что Придд погладил его по головке. — А нечего чужие записки есть, — откликнулся Ричард, читая бумаги. — Повесить за нарушения приказа и мародёрство. Ты уверен? — Уверен, — припечатал «секретарь и помощник». Ответил Дику один из кэналлийцев: — Командир этого взвода простыл, и этих наёмников Андре в патруль повёл. Солдаты вернулись без командира, которого якобы убили смутьяны и сбросили в реку. Смутьянов, соответственно, прирезали бравые наёмники. На требование показать место происшествия все девять человек указали разные места, а при обыске у одного из них обнаружилось фамильное кольцо рэя. Якобы взял отдать командирам и забыл. Придд скептически хмыкнул: — За трупом в воду нырял. Похвальная преданность. — Я именно это и спросил, — согласился с ним Колиньяр. — Учитывая, что у второго «преданного» и «честного» бойца оказался пистолет с именной гравировкой на кэналлийском, тоже забытый в спешке и командирам не отданный, — Эстебан развёл руками, — Казнь — единственное решение. — Не боитесь, что недовольные восстанут? — озабоченно полюбопытствовал Валентин. — Я могу распорядиться и направить часть моих людей в казармы. Молодые люди посмотрели на Суавеса, тот задумался и вскоре ответил: — Нет, это привлечёт лишнее внимание к казармам городской стражи; люди Карваля и без этого вокруг крутятся. Придд кивнул и вернулся к почёсыванию лба оленёнка, потому вопрос застал его врасплох. — Вы, герцог, заезжали вчера в Ноху. Не расскажете, с кем встречались? Спрут отвлёкся от Арно и внимательно посмотрел на Хуана. — Не стоит, — заметил тот. — Что именно не стоит? — переспросил Придд. — Обдумывать возможность нападения, — небрежно уточнил кэналлийский рэй. — Я не соби... Кэналлиец с кривой усмешкой покачал головой: — У вас, герцог, взгляд точь-в-точь вашего брата, когда он обдумывал, как нарушить прямой приказ соберано. — Откуда вы... — соображал Спрут быстро и выводы делал верные, — Люди Алвы. Вы служили в особняке. — Я и сейчас этим занимаюсь, — небрежно пожал плечами Суавес. — Дон Хуан там всеми-всеми командует, — сдал кэналлийца оленёнок. — Приношу свои искренние извинения вам, рэй, и вам, герцог Окделл. Ричард промычал нечто неразборчивое, старательно переписывая послание матушке. Криво улыбающегося Колиньяра Придд удостоил лёгким поклоном головы и вопросом о возможности хотя бы на время отбросить вражду между семьями. — У меня нет никаких претензий к вам и вашей семье, герцог Придд, хотя некоторых из вашего рода я с удовольствием заколол бы на дуэли, — протянул Валентину руку Эстебан. — Некоторых я и сам бы с большим удовольствием упокоил, — согласился Повелитель Волн, пожимая руку Колиньяру (кто-кто, а Спрут отлично понимал, не только отец приложил руку к убийству Джастина). — Дописал, — порадовал Ричард, старательно выводя: — «С почтением покорный вашей воле, любезная матушка, и любящим брат вам, милые сестрицы, Ричард Окделл». Всё, — потряс кистью руки, размял пальцы, запечатал письмо и не выдержал. — Зачем мне строчить в Надор целый лист о погоде и подписываться «покорный вашей воле», когда матушка монсеньора ненавидит, в последнем письме лишь о справедливых карах на голову предателя Алвы и писала. Эстебан обречённо вздохнул: — По пунктам, Окделл: передать послание людям за городом, послать деньги твоей семье... — Откуда у меня деньги?! После этого выкрика вздохнул Хуан. — Я выдал. Не спорьте, дор. — ... Передать весточку и распоряжения моим, — проигнорировал недовольство Дика его друг. — Мне продолжить? Дикон отрицательно замотал головой. — Я понял, понял... — А раз понял, иди к Альдо и не опозорь нас! Окделл насупился и засопел, медленно поднимаясь из-за стола. — Не расстраивайтесь, дор, мы дома вам всё толком расскажем. Только о завещании и исповеди Эрнани подробно поведаете... — Гады, — печально констатировал Ричард, — только и делаете, что надо мною измываетесь, даже про дышанди не рассказали... — Какую дишанди-шишанди? — не понял Эстебан. — Он, — обвиняюще указал на рэя Суавеса надувшийся, словно мышь на крупу, Дик, — как в привратницкую вступил, твердил мне сменить дыша... дыши... — Дышдаша, — рассмеялся Хуан. — Длинная одежда, с длинными узкими рукавами, носят мужчины в Багряных землях, — пояснил, не задумываясь, Спрут непонятное слово. — А-а-а, — подобрел Ричард. — А зачем она монсеньору? Кэналлийцы печально посмотрели на юного герцога. — Не она, а тёплая зимняя одежда, — разъяснил свои действия управляющий, — Соберано в летней с первого дня в Багерлее. И тут такая возможность принести ему и одежду, и сапоги, на которые цепь надевать не станут. — Сразу бы и сказали. Пошёл я. — Не опозорь нас там, следи за словами. Ехидный Эстебан вручил Дикону бумаги, Окделл помахал ими и вышел из кабинета. — Армандо, Пабло, — кивнул подчинённым Суавес, и двое кэналлийцев ушли вслед за надорцем.