What's eating you?

Из классического выбора между «бей, беги или замри» я предпочёл последнее. Есть же шанс, что ублюдок решил напоследок убедиться и просто блефует, так? — Я повторяю, — щелчок снятия пистолета с предохранителя нарушает тишину, — я вижу тебя, идиот. Ох, как же хотелось принять желаемое за действительное. Потрясающе, здесь мне суждено умереть. Надеюсь, Страшный суд тактично упустит фантазии об этом мужчине и охотничьем ноже, что чуть ранее занимали мою голову. Он откашливается и тем самым даёт понять, что моё время для молитв об искуплении на исходе. Когда я наконец показываюсь из-за раскладушки, в мою голову упирается дуло пистолета. Склонившись к полу, интересуюсь: — Так ты собираешься пристрелить меня? — не могу унять небольшую дрожь в голосе. Клянусь, не ожидал такого исхода. Специально выискал подобие обители хоббита в глуши, чтобы уж точно не наткнуться на оставшихся разумных представителей человеческой расы. Мне казалось, что такие меры должны сработать. Может, пособие по выживанию всё же стоило читать повнимательнее? Кто знает. Во всяком случае, мой вопрос абсолютно не имеет смысла, ведь он определённо меня застрелит. Это первое правило гайда — ты должен исключить любой имеющийся риск для своей жизни. — Это зависит от… — начинает он, — как тебя зовут? — он точно прочитал эту инструкцию не дальше моего. Медленно втянув спёртый воздух, я с той же скоростью оборачиваюсь. Если мне суждено погибнуть, я имею право увидеть того, кто заберёт мою жизнь, не так ли? Незнакомец подталкивает стволом пистолета мой подбородок, заставляет посмотреть прямо в его глаза и ёбвашумать. Если на земле и есть человек, созданный для этой апокалиптической войны, то это определенно этот чувак. Уверен, он убивал людей до того, как это стало мейнстримом. Обжигающие холодом льдинки в изучающем взгляде, заострённая челюсть поджата, костяшки добела сжимают чёрную металлическую рукоятку — мужчина выглядит именно как тот, от кого родители советуют держаться подальше. Я пялюсь на него и лихорадочно перебираю варианты, как бы мне съязвить. Умирать не хочется, но чёрта с два я позволю этому уроду решать, как мне провести последние мгновения жизни. Снова пересекаясь с ним взглядами, замечаю, что его глаза цвета пасмурного неба не выражают никаких эмоций, кроме, возможно, раздражения. Собрав всё имеющееся мужество, выпаливаю: — Ты должен быть в курсе, учитывая, что ты рылся в моем бумажнике, — хочется уйти красиво и я на девяносто девять процентов уверен, что этот чел в пяти секундах от убийства, независимо от моего ответа. Его веки дёргаются. Я передумал. До превращения моих мозгов в состояние, близкое к моей бывшей, что некогда была внутри валяющейся на полу банки, осталась примерно ноль целых одна сотая секунды. На его лице появляется реально убийственная ухмылка, что заостряет и без того пугающие черты лица: — Я ведь пытался быть вежливым, долбоёб. Я изгибаю бровь, потому что реально озадачен: — Думаю, над твоим определением вежливости нужно ещё поработать. — Я не убил тебя. Кажется, этого достаточно, — отвечает он. Не могу сдержать смешок и качаю головой. Нахуй этого чувака. Не могу понять, как люди, с которыми он пришёл, не кинули его до сих пор, с таким-то искромётным отношением. Да, нахуй этого чувака. Козёл. — Спасибо, принц Чарминг, — фыркаю я. Незнакомец скользит пистолетом к виску и на этом мой сарказм заканчивается. — Имя? Пытаюсь вложить во взгляд всё презрение, что испытываю, но даже этого не хватит, чтобы сорвать с него маску я-вырезал-всю-твою-семью. Замечаю вспыхнувший огонёк веселья в его глазах, он натурально смеётся надо мной. Однако тот пропадает также быстро, как и появился, а теперь чувак снова вернулся к почти что идеальному подражанию мимике трупа. Он явно не из тех людей, кто оставляет обиды в прошлом и выглядит так, будто сейчас же нажмёт на спусковой крючок, так что я решаю совладать со своей гордостью на этот раз. — Эрен, — это всё, что он получает. Послевкусие имени остаётся вертеться на кончике моего языка. Глаза незнакомца всё так же сужены, но перестают сверкать молниями: — Что ты здесь делаешь, Эрен? — он произносит моё имя, будто у него на губах яд и я теряюсь, что на это ответить. Разумеется, я знаю, что хочу ответить, но это лишь вернёт меня назад на лидирующую позицию его личного списка мудаков. Ненужная колкость, как бы я не пытался заткнуть себя, завязывается в районе голосовых связок, вылетает из горла и оседает на губах: — Это довольно очевидно, тебе не кажется? Если только ты не наполовину слепой и наполовину тупой. Поэтому могу объяснить — стою на коленях под прицелом одного ублюдка, который далеко не так страшен, как хотел бы быть. — А у тебя есть яйца, — хмыкает. — Да, а ты просто жестокий кусок дерьма, — что-то вспыхивает в его глазах, делая зрачки шире буквально на секунду до того, как вернуть их в обратное состояние. — Что, блять, ты сейчас сказал? — как же тревожно звучал его голос. Будто зверь вот-вот вырвется на поверхность. — Что ты просто жестокий кусок… Пистолет молниеносно прикладывается о мой череп. Удара достаточно, чтобы я потерял равновесие и увидел звёзды, маячащие перед лазурными глазами. Я порвал воротник рубашки и упал на кушетку. В дезориентации ожидаю, когда он меня уже прикончит. Возможно, он не планирует использовать пушку традиционным способом и мой конец будет гораздо более жестоким. Бережёт пули в каком-то извращённом, больном стиле. Одного не могу понять — почему я до сих пор не мёртв. Разве он не должен был приступить к завершению своей цели? Как только эта мысль проникает в мозг, холодный металл прижимается к моей коже снова. Поехали. Пистолет так сильно давит на мой лоб, что оставляет след. Тем не менее, это всё не будет имеет значения как только пуля войдет в череп. — Что ты знаешь? — мои брови хмурятся, растерянность отражается на лице. Я чувствую, будто это какой-то вопрос с подвохом, на который я не смогу дать правильного ответа. Тем более, когда мне не оставляют даже минуты на размышления, — отвечай на вопрос, — дуло ещё больнее впечатывается в кожу. Он подходит ближе. — Ты спятил, — пытаюсь вырваться из его захвата после того, как понял, что он сдавливает меня в объятиях, крепко обхватив бёдрами. — Отвали от меня! — я вцепился в него, будь проклят этот пистолет. Если я и выберусь, то не с каким-то сбежавшим из семейки Аддамс под боком. Наощупь стараюсь найти хоть что-нибудь, что поможет мне освободиться. — Остановись, идиот! — мужчина наконец убирает пистолет от моего лица, но тут же обхватывает оба моих запястья и крепко фиксирует над головой. Затем он неожиданно останавливается, — чёрт возьми, — я чувствую горячее рваное дыхание, не могу остановиться жадно хватать воздух губами. Замечаю, что во время этой паузы его взгляд смещается с моего лица на руку, а если быть точнее, обнажённую часть предплечья. Вот дерьмо. — Отстань от меня, — бормочу я. Слова вырвались слишком тихо и не так предостерегающе, как мне хотелось бы. Он всё еще имеет преимущество, даже находясь в шоке. — Что произошло с тобой? Не понимаю, почему его ебёт. Я уже почти мёртв, почему это вообще важно? Что этот ублюдок возомнил о себе, думая, что заслуживает моих ответов? Он пришёл в мой дом — если язык повернётся так его назвать — и приставил пушку к голове. Нет, нахуй этого чувака. Я говорю ему об этом, но единственная ответная реакция — сужение ледяного взгляда. Опять. Он грубо хватает меня за подбородок свободной рукой и дёргает лицо к месту укуса. — Тебя, блять, укусили, — он отпускает меня, и я могу обратить внимание на его лицо, — и каким-то неведомым мне образом ты не проебал свои мозги. Что с тобой не так? — он всё еще удерживает меня за запястья и трясёт в такт каждому сказанному слову. Что я могу сказать? Я даже не в курсе, реально ли это всё сейчас или является какой-то ёбнутой частью ада, благодаря которой я получу фальшивый шанс на искупление. Так что я выбираю ничего не отвечать. Он тяжело дышит, готовый к очередной словесной атаке, но внезапно останавливается. Я, должно быть, выгляжу ошеломлённым. Микаса как-то упоминала, что когда мне страшно, я широко распахиваю глаза и они немного поддаются тремору, а он сейчас смотрит прямо в них. Тут же я осознаю, что не получу пулю в лоб: этот человек захочет выяснить, почему я не обратился. Кто знает почему, но его смертоносный взгляд переменился ближе к… сочувствующему? Но мне не нужна его чёртова жалость. Я хочу прожить остаток своих одиноких дней в этой хижине, вдали от психопатов и ублюдков наподобие него. И вот так, что-то щёлкает. Я начинаю трястись под его тяжестью: — Отпусти меня! — мне плевать, насколько звонко прозвучал мой голос. Я просто хочу быть настолько далеко от этого человека, насколько это вообще возможно. Он сжимает мои запястья. — Прекрати драться, тупица! — он буквально требует, прежний гнев снова при нём. Я задыхаюсь, у меня нет сил продолжать бороться с ним и я сдаюсь. Расслабься. Вспомни те дыхательные практики, о которых говорила Микаса. Перестань, блять, анализировать ту дерьмовую ситуацию, в которую попал. Когда до него доходит, что я готов к сотрудничеству, то ослабляет хватку, но лицо не смягчается. — Отвечай на мой вопрос, — прорычал он. Смотрю на него, а затем в окно. Подождите. — Где твои друзья? — спрашиваю. Он смеется, но сухо, даже без намёка на веселье. — Отвечай на мой ёбаный вопрос, — звучит так холодно, будто это моя последняя попытка. Как будто я животное, загнанное в клетку, а ключ у него. Здесь только один путь — его. И я должен следовать по нему. И, боги, как я ненавижу его за это. — Я не знаю, — это правда, и я надеюсь, что он поверит мне. Мне не хочется отвечать на ещё двадцать вопросов от этого урода. Удивительно, но он принимает ответ, каким бы расплывчатым он не был. Вау. Это было слишком просто. Я почти задал ответный вопрос, но впервые мозг оказался быстрее моего рта. Я ни в коем случае не мазохист, и я не хочу давать ублюдку хоть один повод думать иначе. Он последний раз бросает на меня пронзительный взгляд, и я не знаю, чего ожидать. Очевидно, хотелось бы остаться в одиночестве. Могу вернуться к самолечению разговорами с неодушевлёнными предметами. С другой стороны, что-то мне подсказывает, что этот чувак не закончил со мной. А почему, собственно, должен? Он случайно обнаружил у меня иммунитет, что я умираю медленнее, как бы это ни звучало. Если апокалипсис был бы игрой в шахматы, то он поставил мат. Конечно, он также мог разозлиться и пристрелить меня, для такого, как он — это всегда вариант. Он продолжает стоять перед дверью, скрестив руки ожидая. Ожидает, что я приползу к нему на коленях. Возможно, я и теряю медленно человечность из-за укуса, но моя гордость всё ещё со мной. Смеряю его взглядом, пусть это и единственное, чем я могу выразить своё презрение. Он вновь показательно кашляет, уже во второй раз, побуждая к действию, но я не чёртов питомец. Не собираюсь быть на привязи у какого-то урода, который, вероятно, пинает щенков для забавы. Он будто читает мои мысли, потому что взгляд становится темнее. Уверен, что этот трюк заставил бы кого-то подумать дважды о своём неповиновении, но я видел людей пострашнее. Видел и вещи пострашнее. — Иди нахуй, — говорю сквозь сжатые зубы. Судя по всему, его терпение лопается, и он оказывается прямо рядом со мной, снова хватает меня за воротник и резко дёргает вверх. Теперь, когда я прямо перед ним, то понимаю, что выше его как минимум на голову. Этого достаточно, чтобы торжественная ухмылка в честь выигрыша в биологической лотерее расцвела на моём лице. Но подождите, это ещё не победа. На меня напал карлик. Он уловил мою мимолётную улыбку, и если он догадывается о её причине, то не комментирует. Просто пихает меня на пол у рюкзака, и я могу только предполагать, что это означает «хватай его». Я должен бороться, не хочу признавать, что он победил. Как только эта мысль приходит ко мне на ум, он уже тянет меня вниз, чтобы сказать прямо в ухо: — Я клянусь, если ты побежишь, я лично сломаю каждую кость в твоём теле, Эрен, — и то, как он это произносит, заставляет меня уверовать в искренность его намерений, что он поломает меня на части, как чёртову веточку. Но я не в том состоянии, чтобы бежать. Без оружия и с кровью, стекающей по лицу. Он хватает меня за плечо и грубо выпроваживает из хижины. — Рождество наступило раньше, придурки. — Леви, что ты, чёрт возьми, с ним сделал? — теперь я понял, что его друзья были всё время здесь. Один из них осмелился взглянуть на меня. Высокий блондин, лицо которого даже в наших реалиях выглядит каким-то… обнадёживающим? Из-за обилия морщинок я с трудом могу разглядеть ту пучину сострадания и сочувствия, что скрывается в его глазах. Он сосредотачивается на моём лице, навязчиво исследует кровавые подтёки, будто просматривая все сценарии, в которых я мог получить эти увечья. Даже хочется оценить его заботу, знаете, предложить засунуть её себе в задницу, потому что они не могли не слышать звуки из хижины. Но всё, на что у меня сейчас хватает сил — это стрельнуть в ответ неодобрительным взглядом, надеясь, что это пристыдит его. Наши гляделки заканчиваются в мою пользу, а он решает продолжить разговор с ублюдком, что до сих пор крепко держит меня за руку. — Как только ты узнаешь его большой секрет, то тебе будет наплевать на то, что и как я с ним сделал, — отрезает мой нападавший, Леви. Воздух в моих лёгких буквально застывает, будто к этому приложил руки Сабзиро. — Мы слышали, — на этот раз голос звучит спокойно и собранно, похоже на Леви, но без холода, присущего бессердечному сукиному сыну. Я поворачиваюсь на звук и сталкиваюсь с другим крупным блондином с тонкими темными усиками, который пробегается по мне взглядом, а нос мужчины слегка подёргивается. От такой наглости я чувствую себя беззащитным и это заставляет оборонительно скрестить руки на груди, как будто в попытке оградить себя от отвращения. Я знаю, что мой облик далёк от здорового, но чёрт возьми, кто сейчас выглядит здоровым? Будто отвечая на мой вопрос, отчётливо вижу, как мышцы напрягаются под его рубашкой. Чистой рубашкой. Насколько же грязным выгляжу я? Абсолютно отвратительно. Ошмётки последнего ходячего, что я убил, прилипли к подолу моей. А ещё есть прямая взаимосвязь между тем, насколько грязная она и я сам. Стоит только помолиться, чтобы эти его друзья были более дружелюбными, чем сам Леви. Рядом со спокойным мужчиной стоит женщина, которая, как я предполагаю, тоже заходила в хижину. Её трясёт, руки крепко сжаты перед грудью. Однако она совсем не выглядит испуганной. Она выглядит… взволнованной? Почти как собака, которая ждет лакомства, когда ее растрёпанный коричневый хвостик трясется, как и её собранные волосы в пучок на макушке. Её взгляд выглядит почти голодным. Я могу точно сказать, что она сдерживает себя, но от чего? От меня? О чёрт. Эти люди — каннибалы. Я отказываюсь верить в обратное. И они собираются съесть меня. В этом есть смысл, причина, по которой они не остановили Леви от избиения меня. Знаете, я всегда думал, что меня в конце концов сожрут зомби, но если эти придурки хотят кусочек, то так тому и быть. Я надеюсь, что вирус, попавший в мою кровь, убьёт их медленно. В своём изумлении я не замечаю, что Леви, по-видимому, взял на себя смелость начать меня обыскивать. Есть куча дерьма, с которой мне пришлось сегодня мириться. Кончается арахисовая паста, я теряю свой дом, меня находят (потенциальные) каннибалы. Но быть обысканным ублюдком, который только что попытался отправить меня на тот свет — ну уж нет. Он больше не держит меня за руку, а скользит по моим бёдрам, проверяя, нет ли при мне оружия. Я предполагаю, что он думает, что я больше не опасен. Что ж, это апокалипсис, приятель. Все опасны. Viva la vida, урод. Я пихаю локтём назад так сильно, как только могу, и каким-то образом умудряюсь попасть ему в голову. Он убирает от меня руки и я слышу, как остальные достают оружие. Надеюсь, он понял, что я затаил на него обиду и благодаря всему, что он со мной сделал, он находится на вершине моего апокалиптического списка уёбков. — Мразь! — я пытаюсь убежать, потому что начинаю думать, что всё дерьмо, которое он устроил в лачуге, было просто детской забавой по сравнению с тем, что он собирается сделать со мной сейчас. Однако далеко я не сдвинулся. Нога в ботинке врезается аккурат в середину спины, и я падаю лицом вниз. Я пытаюсь поднять голову, но тяжёлый ботинок давит мне на шею, впечатывая лицо в грязь. Я не знаю, чего ожидать, но явно не спасения. — Леви! Остановись! — я узнаю голос блондина, и внезапно Леви стаскивают с меня. Я переворачиваюсь на спину, глядя в небо, на котором нет облаков. Ветви окружающих меня деревьев немного затемняют изображение, но мне нравится романтизировать окружающую действительность — равнина, синее море, плывущее надо мной. Однако голова, которая появляется в поле зрения, разрушает картину. Я вскакиваю на колени и пытаюсь изобразить Гудини, но этот парень опережает меня на три шага. Он хватает меня за воротник фланелевой рубашки и притягивает к себе. Резко ставит меня на колени, сильные руки хватают меня за плечи, удерживая на месте. — Послушай, — начинает он, — мы не хотим причинить тебе боль, — и это самая стрёмная фраза, которую я когда-либо слышал от группы каннибалов, а мне уже посчастливилось встретить их ранее. По крайней мере, они были честны. Недоверие, вероятно, отражается на моем лице, Микаса всегда говорила мне, что меня легко прочитать. Он замечает это и позволяет себе слегка улыбнуться. Если он думает, что мне от этого станет легче, он ошибается больше, чем Конни, когда сказал, что в Макдональдсе используют настоящее куриное мясо. — Я знаю, мы не давали тебе повода доверять нам, — он смотрит на мою голову, — но я клянусь, мы не причиним тебе вреда, — я не хочу ему верить. Каждый дюйм меня говорит: «к чёрту этого парня и его брови», но какая-то маленькая часть меня поддаётся его уговорам. Когда я вырываюсь из его хватки, мужчина поднимается с корточек и встаёт рядом со мной. Только тогда я понимаю, что я почти окружён. Сумасшедшая женщина стоит по другую сторону от меня, нервно переминаясь с ноги на ногу. Спокойный мужчина стоит рядом с ней, с любопытством глядя в мою сторону. А ещё есть Леви, стоящий прямо напротив меня и прислоняющийся к хижине. Мужчина замечает очевидную неловкость, которую вызывает пристальный взгляд Леви: — Он больше не причинит тебе вреда. Я обещаю, что Леви не тронет тебя. Наконец, Леви подходит: — О, пошёл ты, Эрвин. Хотел бы я усомниться в обещании Эрвина, но он произносит это так решительно. Как будто знает, что Леви подчинится. Я начинаю думать, что, возможно, Леви не тот, кого мне следует бояться. — Ты не тронешь его. Мне всё равно, какая у тебя сейчас вендетта. Если то, что ты сказал, было правдой, то он мог бы стать избавлением от этого кошмара. И, в любом случае, хоть кто-то дал тебе попробовать твоё собственное лекарство, — я собираюсь напомнить ему, что удар локтём в лицо не совсем равнозначен удару прикладом, но молчание Леви заглушает мой голос. И вот так всё внимание возвращается ко мне, как будто оно никогда и не уходило. Взгляд Эрвина выглядит встревоженным, как будто он не уверен, что я выберу. Но есть ли у меня вообще выбор? Я даже не знаю, какие у меня есть варианты. — Вы, каннибалы, да? Эрен, это не должно было быть твоим первым вопросом, но эй, почему бы и нет? Мужчина смеётся, как будто идея о существовании каннибалов так же правдоподобна, как русалки и драконы. Что ж, прошу прощения, бровастый. — Нет, — смеётся он, — нет, мы опредёленно не каннибалы. Хотя, теперь, когда ты упомянул об этом, Ханджи действительно выглядит немного изголодавшейся по тебе, — мой взгляд возвращается к женщине. Она снова начинает беспорядочно трястись, очки на её лице дрожат. А я застрял где-то на рубеже страха и беспокойства. Как будто мой взгляд зажёг пламя в ней, — Я просто так заинтригована! Как это произошло? Было больно? Как давно это было? Сделали… — Ханджи, — голос Леви немедленно заставляет ее замолчать. Я бы сказал, что он хотел избавить меня от шквала вопросов, но его взгляд в мою сторону ни на йоту не смягчился. Спокойный мужчина кладет руку ей на плечо и нежно сжимает. Они, должно быть, привыкли к таким её вспышкам эмоций. Я чувствую себя неуютно, и не только потому, что глаза Леви все еще прожигают дыры в моем теле. Мне не нравится, когда все пристально смотрят на меня, ведя себя так, словно зрители в цирке. И внезапно я снова чувствую себя незащищенным и беспомощным. — Я знаю, это сбивает с толку, и ты, вероятно, просто хочешь вернуться в свой… — Эрвин морщится, глядя на лачугу, — …дом. — Но ты мог бы помочь многим людям, если то, что говорит Леви, правда. Чёрт возьми, ты мог бы спасти человечество, — должно быть, я выгляжу неубеждённым, потому что Ханджи решает добавить титул, чтобы попытаться завоевать мое расположение. — Последняя надежда человечества, — она сияет, дразняще толкая меня в плечо. Это цепляет, надо отдать ей должное. — Ой, четырехглазая, — Ханджи с любопытством смотрит в сторону Леви, — если я не могу дотронуться, то и ты не сможешь, — сердито бросает Леви. Я не могу сказать, всерьез он это или нет, — и это глупая фраза, — добавляет он. Ах, да. Он серьёзен. Я готов защищать свой новый титул, но внезапно из листвы доносится безошибочно узнаваемый рык. Блять. Я быстро задаюсь вопросом, сколько времени им потребуется, чтобы добраться до нас. Леви отталкивается от лачуги и небрежно подходит к ходячим. Ближайший к нам не особенно опасен, учитывая, что одной из его ног больше нет. Но у него всё ещё есть зубы и этого достаточно, чтобы быть смертельно опасным. Тварь неуклюже ползёт по земле, волоча своё тело изможденными руками, жадно тянется к Леви. Зубы сжимаются снова и снова, издавая омерзительный лязг. Леви поднимает свой ботинок и с силой опускает на его голову с приятным хрустом. Всё ещё постанывая, ходячий слабо дёргается на земле. — Отвратительно, — Леви снова поднимает ботинок и сильнее ударяет им по уже расколотому черепу. Он продолжает втаптывать тварь ногой в землю до тех пор, пока голова не превращается в жидкую кашу. Наверное, мне следовало бы ужаснуться этому зрелищу, но у апокалипсиса есть обратная сторона — он абсолютно размывает дозволенные границы жестокости. Чёрт, а может, Леви просто психопат. Подождите. Он совершенно ненормальный, ведь фактически пытался убить меня менее получаса назад. Леви достает из кармана брюк носовой платок и начинает тщательно вытирать свой ботинок. Я заворожен этим странным поступком. Затем понимаю, что вся его одежда выглядит почти безупречно. Если не считать нескольких пятен грязи на его лице, он выглядит чистым. Это слово звучит странно в моей голове. Чистый. Шанс найти кого-то, кто не запятнан грязью, близится к нулю. Так как же? Я оглядываюсь на его приятелей. Опрятные — вот подходящее слово. Никаких сальных волос, никакой порванной одежды. Обо всём позаботились. Лёгкий укол зависти пронзает меня, и вдруг хочется, чтобы кто-нибудь приютил меня. Я тоже хочу то, что у них имеется, если я правильно себе это представляю. Мне это нужно. Чья-то рука опускается мне на плечо и ободряюще стискивает его. Я поворачиваю голову, чтобы определить, кто это, но замечаю, что всё плывёт перед глазами. Подождите, я что, плачу? И действительно, чувствую тёплые ручейки, сбегающие по щекам. Должно быть, я выгляжу ещё более жалко, чем думал. Наконец, он говорит: — Ты хочешь пойти с нами в лагерь? — звучит многообещающе, но я не знаю, где он находится. Я знаю только, что эти люди предлагают мне место в нем. Получается, у меня есть два варианта: 1. Пойти с Эрвином и остальными в место, которое, очевидно, не имеет никакого фейс контроля. 2. Остаться в хижине, продолжать играться с пустой банкой из-под арахисовой пасты и в процессе окончательно тронуться умом. Мне не нужно думать дважды. — Я с вами.