***
Если судить по времени на наручных часах, то мы шли чуть больше двух часов. Солнце уже опустилось за горизонт, его угасающее сияние — единственное, что освещает наш путь. Я начинаю задаваться вопросом, как далеко находится их лагерь. Нет, мой лагерь. Приятно снова быть частью чего-то. Даже если он заполнен людьми, которые хотят меня убить. Нет, это тоже неправильно. Я думаю, только один из них хочет убить меня. И, знаете, Микаса гордилась бы тем, как хорошо я вписался в компанию, хотя прошло всего несколько часов, но всё же. Леви ни с кем не разговаривал с тех пор, как мы повздорили, даже не обернулся. Это заставляет меня начать сожалеть о том, что я такая сволочь, но он, блять, сам начал это. Верно, я использую самое нелепое оправдание из всех возможных. Подайте на меня в суд, это апокалипсис, и мне позволено забить хер на легитимность моих отговорок. Но теперь, когда я думаю об этом, никто не произносит ни слова. Время от времени я улавливаю, как Ханджи бормочет пару слов парню-имени-которого-я-до-сих-пор-не-знаю, но в остальном — тишина. И это не совсем удобно. Напоминает мне о том колючем свитере, который подарила мама. Ну, может быть, им нравятся колючие свитера, потому что никто больше, кажется, не возражает против тишины. Возможно, Леви, но единственное, чем он удостоил меня за последние два часа — это видом своей задницы. Мудак. Наконец, кто-то заговаривает. — Думаю, нам следует разбить лагерь, — предлагает Эрвин. Никто не спорит, поэтому мы начинаем готовиться к ночлегу. У Эрвина и Ханджи есть эти рюкзаки, которые раскладываются в палатки. Не знаю, как правильно их назвать. Они продолжают раскладываться, когда я понимаю, что понятия не имею, где я буду спать. Кажется, неловко поднимать этот вопрос, даже несмотря на то, что это всего лишь организация сна. Я имею в виду, чёрт возьми, я же не прошу кого-то… так стоп? Скулы начинают алеть при этой мысли, потому что, да, я, очевидно, всё ещё в седьмом классе. Леви начинает натягивать верёвку, увешанную жестяными банками, вокруг деревьев. Защита от зомби №101: «Линия консервов». Глупо, я знаю, но когда вы назначаете Конни ответственным за названия, вот какие результаты вы в конечном итоге можете получить. Прежде чем я в полной мере понимаю, что делаю, то уже и стою прямо перед Леви. Он сидит на корточках, поэтому ему приходится смотреть на меня снизу вверх… Стоп, сейчас не время быть сволочью. Прости и забудь, друг. Прости и забудь. Прежде чем у него появляется шанс проявить себя во всей красе, я спрашиваю его: — Тебе нужна помощь? Сначала он ничего не говорит, просто загадочно смотрит на меня сквозь рваную чёлку. Во всяком случае, его взгляд темнеет. — Я устанавливаю защитную линию между деревьев. Моя черепушка, должно быть, в состоянии справиться с этим, верно? Ауч. А вот и последствия, которые неизбежно следуют за слишком длинным языком. Может, другим удаётся их избежать, но не мне. Например, я почти уверен, что Леви не будет ворочаться по ночам, гадая, задел он мои чувства или нет. Наверное, это всего лишь я. Я возвращаюсь к состоянию рыбы, не зная, что и как сказать правильно. Я никогда не умел правильно выстраивать диалог с людьми, так что на самом деле мне даже выгодно, что большинство из них потеряли способность говорить. — Я.… — начинаю, но вся эта херня с извинениями сложнее, чем кажется, особенно когда ты не уверен, почему именно тебе приходится делать первый шаг. — Мне жаль, — наконец произношу я и мгновенно чувствую лёгкость от упавшего с плеч груза. Леви не реагирует, но его взгляд смягчается. Это всё, что мне требуется. Во всяком случае, Леви не похож на человека, который свободно раздает извинения. Я наклоняюсь, чтобы взять часть верёвки, но его рука останавливает меня. Он крепко сжимает моё запястье, не так сильно, как раньше, но этого всё равно достаточно, чтобы напомнить мне о чувстве, которое я испытал из-за него же несколько часов назад. Я неосознанно напрягаюсь, надеясь, что он не заметит, потому что не хочется, чтобы Леви думал, что я его боюсь. Потому что я чертовски напуган. Но я не понимаю, каким образом раскрытие Леви этих сведений принесло бы мне пользу в долгосрочной перспективе. Я стараюсь быть храбрее, но если бы Леви действительно сделал нечто пугающее, то я скорее бы мяукал где-то ближе к земле. Хм, это делает меня трусом? Надеюсь, нет. Конечно, он замечает мой страх. И, чёрт возьми, дорогая Фортуна, очевидно, отменила мои привилегии на удачу после укуса. Или я был в некотором роде мудаком. Он отпускает запястье, как будто оно обжигает на ощупь. — Я сказал, что справлюсь с этим. Иди, помоги Эрвину и Ханджи с палатками, — он буквально выдавливает это из себя, и впервые я слышу намёк на эмоции в его голосе, которые не являются гневом или раздражением. Я киваю головой и ухожу, не сказав больше ни слова. Вина — странное чувство. Я хочу злиться. Но не могу. Я просто чувствую, как какой-то мини-Эрен бьет меня в живот изнутри. Глупо, как же глупо. Может быть, мне просто следует быть добрее к людям. Эрвин показал хороший пример. Кстати, об этом. Палатки. Эрвин. Ханджи. Помощь. Верно. И подождите, я даже не знаю, как это делается. Как, чёрт возьми, я должен помочь? Мне удаётся пройти туда, где парочка в данный момент устанавливает странные приспособления, когда Ханджи замечает меня. — Эрен! — она почти вскрикивает шёпотом. Конечно, она сильно успокоилась с момента нашей первой встречи, но, кажется, ещё излучает неподдельное безумие. Может быть, это из-за растрёпанных каштановых волос, собранных в ещё более растрёпанный хвост. Или, может быть, это из-за того, что её глаза практически вылезают из орбит, когда произносится моё имя. Нет, я думаю, она определённо сумасшедшая. — Эрен! — она снова повторяет, — в чём дело? — это неловко. Эта реплика была моей визитной карточкой, если я случайно натыкался на дальнюю родственницу в торговом центре. Я даже использовал его на свиданиях. Да, плохая, очень плохая идея. Нет нужды говорить, что я ненавижу эту фразу. Она будто дополнение к разговору, который ты правда не хочешь продолжать. Может быть, ей действительно не всё равно, а я просто придираюсь к словам. — Эм, со мной всё в порядке, учитывая, ну, ты знаешь, — видимо, это прозвучало забавно, потому что она начинает смеяться так громко, что ей приходится останавливать себя. — Да, я знаю, — говорит она между вдохами, — как поживает коротышка? Я видела, как ты с ним разговаривал. Вы помирились? — Вроде того? — неловко отвечаю я, почесывая затылок. Почему на её вопросы бывает так трудно ответить? Я имею в виду, она же не спрашивает, убил ли я человека в прошлое воскресенье. — Ты в порядке, Эрен? — на этот раз это не Ханджи, а Эрвин. — Я думаю, — не нахожу слов, — это всё просто... — я пытаюсь подобрать слово, — …странно. Я так долго был один, а потом, как по волшебству, появились вы, — я находился в одиночестве семь чёртовых дней. Господи, я веду себя так, как будто меня в детстве выставили за порог. Прямо вижу, как они ждут, что я перестану говорить по-человечески и начну завывать, как мои братья-волки. Он улыбается, весь такой сдержанный и участливый: — Что ж, я рад. Понимаю, что трудно привыкнуть к чему-то новому. Нам всем пришлось пройти через подобное рано или поздно. — Хех, да, — я снова провожу рукой по затылку, потому что начинаю чувствовать себя более неловко, чем прежде. А потом вспоминаю. — О, точно. Леви сказал мне прийти и помочь вам, ребята, с.… э-э.… палаткой? — Эрвин и Ханджи обмениваются взглядами, прежде чем она разражается очередным приступом маниакального смеха. Честно говоря, мне бы хотелось, чтобы люди чаще смеялись и реагировали этим образом, когда я шучу. Потому что уверен на сто процентов, что Жан показательно не оценил и назвал тупой мою историю про трёх стриптизерш и раввина. — Я слышал вас, придурки, за почти сотню метров, — Леви непринужденно выходит из темноты, демонстративно избегая моего взгляда, когда останавливается напротив Эрвина и Ханджи. Этого достаточно, чтобы взбесить меня, но за то короткое время, что я знаком с этим человеком, успел понять, что почти всё, что он делает, выводит меня из себя. Наконец, он одаряет меня сердитым взглядом, и только когда его прищуренные глаза останавливаются на моём вспыхнувшем лице, я отчасти жалею, что он прекратил притворяться, что меня здесь нет. — Разве я не сказал тебе помочь им, а не отвлекать? У кого-то есть черепушка, но наполнение подкачало? Сжав кулаки в карманах потёртых джинсов, я уже готов возразить, но Ханджи перебивает меня: — Мы почти закончили, киллджой. Кстати, ты не знаешь, где Майк? Итак, его зовут Майк? Хмм. Когда я сопоставляю его физиономию с именем, то решаю, что они отлично сочетаются. Имя простое, как и он сам. — Я не его нянька. — Я прямо здесь, — усатый мужчина бесшумно появляется позади Леви. Видите? Как я уже сказал — он прост, как три копейки. Эрвин откашливается: — Ладно, с этим мы закончили, теперь можем и поесть, — от упоминания еды мой желудок делает сальто. По пути сюда Эрвин, конечно, поделился парой кусочков вяленого мяса, но перспектива полноценного ужина вызывает неконтролируемую улыбку во все тридцать два. — Перестань так лыбиться. Это пиздец как жутко, — произносит Леви, морща нос. Улыбка быстро сползает с моих губ, сменяясь раздосадованным хмурым взглядом, обращённым к нему, — по крайней мере, я умею это делать, — почти нереально представить, как тонкие черные брови могут хмуриться еще сильнее, но каким-то образом Леви ухитряется это сделать. — Ой, да бросьте! — Ханджи стискивает нас так, что заставляет меня прижаться к Леви, — хотя бы постарайтесь сделать вид, будто вы не планируете перерезать друг другу глотки, мм? — Не трогай меня, ты, чёртова гарпия, — Леви драматично отпихивается от нас двоих, вскидывая руки, когда уходит в направлении разведённого костра. Справедливости ради, я разделяю его мнение. Не хочу признавать, что обиделся, но, блять, да, я обиделся. Чёрта с два я буду любезничать с тем, кто меньше дня назад пытался наградить меня сотрясением мозга. — Леви, ты зануда! — за неимением Леви она сжимает меня ещё сильнее, — что ж, Эрен, по крайней мере, радуйся, что ты наконец по-настоящему отужинаешь, — из живота доносится громкое урчание от этих слов. — Эй, не принижай моё вяленое мясо, — смеётся Эрвин. Товарищеские отношения между этими двумя переполняют меня счастьем при одной мысли о том, что, возможно, в один прекрасный день меня примут в их команду. Возможно, это некое странное неуместное счастье, но как есть. Я не испытывал ничего подобного уже несколько месяцев. Как будто появилась надежда, что всё наладится. Такое ощущение, что я обрёл родных, где тут же узнал имя того, кто ненавидит меня, а ещё один кажется психически ненормальным. Но, эй, это уже похоже на воссоединение с маленькой семьёй, которую я покинул много месяцев назад. Семья, которую я покинул много месяцев назад. Неожиданно я напрягаюсь под цепкой хваткой Ханджи от леденящего чувства вины, ползущего по моему позвоночнику. Что я творю? Это ёбаный апокалипсис, а я уже успел заменить свою настоящую семью незнакомцами. Чужаками, о которых я ничегошеньки не знаю, кроме того, чему сам стал свидетелем. Чёрт, я даже не знаю, кто они такие. Эрвин может оказаться совершенно невменяемым, а у Леви вполне может быть золотое сердце. Хотя… нет. Леви — моральный урод, это правда. По-прежнему. Это неправильно. Приношу свои извинения, человечество, но ты избрало не того. Я ничего так сильно не хочу, как оторвать конечности каждой твари от их грёбаных тел, но я знаю цену моим мечтам. Я знаю, сколько жизней я запятнал, пытаясь совершить невозможное. Я двинулся дальше. Я смирился с тем, что ничего не изменится. Принятие. Последнее, чем мне нужно заниматься, так это обманывать себя, думая, что я — разгадка всего этого. Что я могу каким-то образом справиться с этой мерзкой болезнью, которая поглотила все, что я люблю. Я не могу туда вернуться. Не тогда, когда я так далеко продвинулся. Но я не могу просто уйти, не так ли? — ...и нам понадобится кто-нибудь на первое дежурство... — Я могу, — мгновенно откликаюсь я, а все смотрят на меня в смятении. — Я просто, — запинаюсь, мозг лихорадочно пытается придумать причину, — так взволнован этим лагерем, — боги, какая это очевидная ложь, никогда не был силён в искажении правды. Меня всегда видно насквозь. Однако, похоже, пока никто во мне не сомневается. — Я не думаю, что смогу уснуть. А это самое меньшее, что я могу для вас сделать, — наступает долгое молчание, прежде чем все, кажется, соглашаются. Все, кроме Леви, естественно. Мужчина изучающе смотрит на меня, так, будто уже разгадал мои намерения. Заглядывает вглубь моих глаз и выуживает всю информацию, какую только может. Но мне без разницы. Дам ему знать. Пусть он поймёт, какой я трус. Всё равно ненавидит меня, так что только обрадуется, когда я уйду. И в наступающей вечерней тишине Леви не произносит ни слова.***
Все спят уже около получаса. Сразу после того, как установили палатки, мы приготовили на костре белку, которую поймал Майк. Есть немало вещей, что вызывают у людей мгновенное желание спать, но сытный приём пищи — один из первых в списке. Поэтому все как на подбор быстро отключились. Эрвин сказал мне, что, когда моя смена закончится, он придёт и сменит меня. Он делит палатку с Ханджи, и совершенно ясно дал понять, что Леви не будет находиться со мной в палатке. Вздохнув, я разглядываю звёздную вуаль, покрывающую небо. У меня еще есть около часа до того, как появится Эрвин. Я могу следовать своему плану до конца, или же остаться здесь. С незнакомцами. Что бы сделал Армин? Он, наверное, сказал бы мне, что я идиот, раз позволил себя укусить. Чёрт, я ухожу. Ухожу и я собираюсь найти своих друзей. Осторожно, чтобы не шуметь, я поднимаюсь с земли и беру свой рюкзак. Как только я оказываюсь у верёвок с консервными банками, начинается настоящее веселье. Работа Леви выглядит как чёртово совершенство. Одна верёвка тянется на уровне груди, а вторая проходит мимо моих лодыжек. По обеим из них развешены банки на скрупулёзно выверенном расстоянии друг от друга. Это ухищрение используется для сигнала находящимся в лагере, если тварь приближается. Когда монстр натыкается на верёвки, банки лязгают друг о друга, вызывая цепную реакцию. Это не самый надежный отпугиватель ходячих, но он работает. Перелезть их в тишине будет крайне проблематично, но я пролезал и в более узких пространствах. Я бросаю рюкзак через промежуток между верёвками. Это простая часть. Теперь моя очередь. Сделав глубокий вдох, я начинаю пробираться. Точно выверив движения, я ухитряюсь пройти, не разбудив лагерь. Хвала Иисусу, Будде и дорогой Фортуне. Я свободен. Ну, теоретически. Здесь кромешная тьма, а в часах Эрвина нет фонарика, так что у меня нет никакого источника света, кроме луны. Дыхание обдает мои губы, я начинаю двигаться в случайном направлении, которое, как я надеюсь, приведёт меня обратно к моей хижине. Я возвращаюсь домой, арахисовая паста.***
Я бесцельно плетусь около пяти минут, когда понимаю, что это было глупым решением. Останавливаюсь, чтобы подумать, насколько тупо будет вернуться назад и получится ли у меня сделать это до того, как проснётся Эрвин. Вот тогда-то меня и настигает. Он появляется из ниоткуда. Толкая меня на землю, оскалив зубы, тварь пытается разорвать мне лицо. Деревья заслоняют лунный свет, но я вижу ублюдка так отчётливо, как днём. Половины его лица больше нет. Его глаза устремлены на мою шею, и они горят желанием убить, а зубы всё ближе и ближе подбираются к моей шее. Адреналин разливается по моим венам, когда я сбрасываю с себя зомби. Пользуясь моментом, я распахиваю свой рюкзак. Блять. Я знаю, что положил их туда. Они были здесь! Мой пистолет и нож исчезли, и… Сукин сын. Сукин сын! Я знаю, кто это сделал. Я, блять, знаю. Прежде чем я успеваю заорать его имя и обматерить, ходячий возвращается ко мне. Стараюсь закрыться от него рюкзаком, как щитом, но это слабо помогает, и он валит меня на холодную землю. Уверен, что в этот раз я точно умру и никакие советы Микасы не спасут. Он наклоняется всё ближе, ближе, так близок... Приглушенный звук лезвия, входящего в плоть, заполняет мои уши, и тварь валится на меня мешком. Что, чёрт возьми, происходит? Лучше бы это не было очередным предзнаменованием удачи, потому что мне по горло хватило этих штучек. И почему меж глаз монстра виднеется нож? Я знаю, что он не может быть моим, этот козёл ограбил меня и гипотетически оставил помирать. Труп тяжело давит на моё тело, и я изо всех сил пытаюсь сбросить его с себя. Наклоняясь, я вижу пару ног, которые, как я предполагаю, принадлежат моему спасителю. — Спасибо. Ох, ты спас мою..., — я поднимаю взгляд, — УЁБОК! — я хватаю его за ноги, прежде чем он успевает отреагировать. Жаль, что из меня никудышный боец, потому что он легко переворачивает меня на спину, прежде чем я успеваю сказать «дерьмо». — Дерьмо. Леви пристально смотрит на меня сверху вниз, и я обращаю внимание на наше положение. Он снова оседлал меня. Что, сам захотел убить? Не мог подождать и дать зомби сделать это? — Слезь с меня, ты, долбаный псих, — я пытаюсь оттолкнуть его, но безрезультатно. Он держит мои запястья в тисках, отказываясь сдвинуться с места. — Постарайся быть менее заметным в следующий раз, когда снова попробуешь сбежать, — бесстрастно произносит он. Я сухо рассмеялся, встречаясь с его взглядом: — О, пошёл ты. Ну и что? Не мог спокойно смотреть, как эта тварь забирает у тебя жертву? Собираешься закончить то, что начал? — сейчас я позволяю себе открыто насмехаться над ним, потому что хочу разозлить до того же состояния, в котором нахожусь сам. Каким-то образом этот гнев питает меня, заставляет чувствовать себя лучше. Облегчение словно захлёстывает меня с каждой волной ярости, разбивающейся о поверхность. — Нет, я пришёл, чтобы остановить тебя. Я немного удивлен, и моё раздражение утихает. Но потом я вспоминаю, что он сидит на мне, и снова злюсь ещё сильнее. — Да ты что. Поэтому забрал единственное, чем я могу защититься? — тишину нарушает нервный смешок, — я мог умереть, мразь, — умудрившись вырвать одну руку из его захвата, немедленно сжимаю её в кулак и прицеливаюсь в его скулу. Конечно, Леви удаётся увернуться. Месть никогда не даётся легко, поэтому, вместо физического насилия я продолжаю говорить, — ты вообще собирался сказать мне, что стащил мои вещи? Или ты собирался подождать, пока они мне понадобятся, чтобы ты мог почувствовать себя героем? Что ж, извиняй, но ты паршивый человек и моё спасение не заставит твою мамочку полюбить тебя. О, и кстати, твой план — дерьмо. Лицо Леви непроницаемо, он продолжает смотреть на меня сверху вниз бесстрастным взглядом. — Это сработало, не так ли? — он держит меня, и даже несмотря на то, что я чертовски зол, продолжаю молчать. Я не знаю, как он научился так контролировать свои эмоции, поскольку то, что произошло за последние двадцать четыре часа не проходит бесследно. Подозреваю, с зомби пришли ведьмовство и колдовские чары? — Мы возвращаемся. Поднимай свою задницу, — он отпускает меня и начинает вставать. Однажды он уже смотрел на меня сверху вниз. И снова я не могу прочитать выражение этих глаз. К сожалению, у меня не так много времени, чтобы попробовать расшифровать его, потому что он тут же разворачивается и направляется к лагерю. Какой джентльмен, даже не помог даме подняться. Постойте, нет. Я мужчина. Я, блять, мужчина и мне не нужна его помощь. Я хватаю свой рюкзак и закидываю его на плечи. Остановившись, поворачиваюсь, чтобы посмотреть назад. Пытаюсь представить, где сейчас Микаса и Армин. Живые ли, мёртвые или неживые? Я слышу, как спускают курок пистолета. — Разве ты не расслышал меня в первый раз? — говорит он безучастно. Я даже не думал о том, чтобы снова бежать, но, чёрт возьми, теперь я просто хочу хорошенько врезать этому засранцу. Он вздыхает, опуская пистолет: — Давай, принцесса. Мы ведём тебя обратно в грёбаный замок, — схватив за плечо, он тащит меня в направлении, где, как я предполагаю, находится лагерь. Если только он не продаст меня на чёрном рынке. Подождите, а чёрный рынок всё ещё существует? Чёрт, что он вообще мог получить за такого, как я? — Я думал, у тебя приказ «не трогать», — интересуюсь я, просто пытаясь поднять настроение. — Да. Я не скажу, если и ты оставишь это в секрете, — сжимает моё плечо. Он что, только что пошутил? И что? Конечно, я собираюсь рассказать им об этом. Леви — засранец и заслуживает всего того дерьма, которое он получит. В любом случае, что он имеет в виду? …О, подождите. Я идиот. Одно слово обо всем этом происшествии — и я потеряю любое доверие, которое мог бы завоевать в группе. Чёрт, Леви — хитрый мерзавец. — Неважно, — бормочу я, выдёргивая свою руку из его хватки. Мудак поставил мне шах и мат, и он это знает. — Ты удивил меня. Думал, Рапунцель обязательно всё расскажет своему папочке, как только мы доберёмся до лагеря, — мой папочка? Что, блять? Моё смятение, должно быть, отразилось на лице, потому что Леви ухмыльнулся. Я едва различаю это, но оно есть. Каким-то образом ухмылка делает его чуть более угрожающим. Словно охотник, загнавший свою добычу в угол. И он обступил меня со всех сторон. — Я не знаю, о ком ты говоришь, — слова произносятся невнятно, мой провал сквозит в словах. Я хочу изобразить негодование, но совершенно очевидно, кого имеет в виду Леви. — Ну конечно, — говорит он, и это только усиливает мое раздражение, — знаешь... идиотски смотрящиеся брови на пол-лица, выводящий из себя сочувствием взгляд? Есть какие-нибудь соображения в твоём мозге размером с орешек? Проклятье, Эрен. Просто забудь и оставь это. Не отвечай. Забей. Забей. Жар поднимается вверх по моей шее и щекам. Я, вероятно, слишком вдумываюсь в его слова, но тон Леви слишком многозначителен. У меня внутри всё скручивается от подтекста. — На что ты намекаешь? Грёбаный придурок. Леви лишь бросает взгляд на моё пылающее лицо и сухо смеется: — Ты думаешь, я имел в виду, что ты трахал его? Нет, что он трахнул тебя, потому что твой тощий зад ни за что не был бы сверху. Ты маленький извращенец, не так ли? Извини, малыш. Эрвин гетераст до мозга костей. В ближайшее время точно не собирается перебираться на другую сторону баррикад из-за какого-то нескладного сопляка. Я чувствую, как моё лицо горит. Я не могу сказать, от гнева это или от смущения, возможно, от смеси того и другого. Я должен отвечать быстро — чему я научился в старшей школе, так это тому, что отмалчиваться нельзя — люди начинают додумывать худшее. Леви продолжает идти, — даже останавливаясь, он довольно быстр, потому что нам обоим тяжело было находиться наедине. — Ч-что? Н-нет, — заикание всегда прекрасный показатель невиновности, отличная работа, Эрен, — нет, — повторяю я как можно тверже, — это совсем не так. Сам ты извращенец, раз вообще заставил меня заговорить об этом. И я даже не гей! — чувствую, что все мои линии защиты, которые я только что привёл, бессмысленны, потому что проницательный взгляд Леви отметает их все. Думаю, он видит, что я расстроен, потому что начинает: — Слушай, мне насрать, в каком направлении указывает твоя стрелка или из-за чего встаёт твоё солнышко, — как он может говорить такие вещи так откровенно? Я начинаю задаваться вопросом, не случится ли у меня инсульт. — Неважно, просто забудь, — лепечу я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно более раздражённо. Я не думаю, что мне даже нужно пытаться. Леви нашел мою ахиллесову пяту. Осмелюсь ли я спрятать любимую кружку Шадиса? Да. Попросите меня пробежаться голышом по улице? Я в вашем распоряжении. Разбить несколько десятков черепов мертвецам? Хоть во сне. Но хотя бы допустить мысль о том, чтобы заговорить со мной о сексе? Пока, я сваливаю. Я знаю, что это была просто шутка, но по какой-то причине это сильно задевает меня. Чёрт, я не должен был так расстраиваться. Я должен был просто отшутиться и принять, что дружба с Леви подразумевает определённую степень унижения. Так, нет. Мы не друзья. Я не хочу быть друзьями. Раньше, когда я был ещё с ребятами, то постоянно терпел нападки Жана на мою сексуальную жизнь или её отсутствие. Естественно, это злило, но никогда не задевало и я просто мог отмахнуться. Но язвительные замечания Леви я не могу оставить просто так. Ёбаный урод. Он услышал мою просьбу и на протяжении всего пути назад не упоминает ничего, связанного со словом «секс». О чём вообще речь, какие плотские утехи и желания? Мы живём буквально во время конца света. Как только мы подходим к верёвкам с банками, он останавливает меня. — Ты действительно не хочешь быть здесь? — должен ли я вообще удостоить это ответом? Я проделал отличную работу, игнорируя долбанного карлика с тех пор, как он решил отказаться от своей миссии «секси тайм с амиго Эрен». — Нет, не совсем, но какой у меня есть выбор? — я проталкиваюсь мимо него, бросая свой рюкзак за ограду. Мне не нужен его ответ. Я хочу вернуться и сыграть свою жалкую роль, которую Эрвин так любезно возложил на меня. Как только я собираюсь проскользнуть между верёвок, Леви хватает меня за кисть. — Что за…. Он не смотрит на меня, когда начинает: — Никогда не думай, что у тебя нет выбора. У тебя всегда есть выбор. Никто не может отнять его у тебя. Уж точно не он, — наконец встречается со мной глазами. — Если ты действительно хочешь уйти, я не буду тебя останавливать, — я вдыхаю прохладный ночной воздух и опускаю взгляд. Я не знаю, что сказать, хочется назвать это чушью собачьей, но это кажется таким реальным. Почти личным. Он предлагает мне гипотетическую свободу. Или, по крайней мере, свободу, пока Эрвин не найдет меня. Будет ли он искать меня? Интуиция говорит мне «да», потому что моя кровь, кажется, почти создана для борьбы с этой болезнью. Я ценен. Блять. Я погряз слишком глубоко, чтобы сейчас отступать, так что нет, Леви, у меня нет выбора. Я почти уверен, что у меня есть только один вариант — уйти тихо. Но, возможно, я неправильно понимаю весь этот сценарий. Возможно, Эрвин действительно является олицетворением доверия и дружбы. Может быть, он не будет возражать, что я решил сбежать из-за жалости к себе. Может быть, он будет уважать моё решение, если я скажу: «к чертям человечество». Что-то, однако, подсказывает мне, что он из тех парней, у которых «потребности большинства перевешивают желания меньшинства». Тем не менее, я почти уверен, что Леви сдержит свое слово и отпустит меня. Снова встречаясь с ним взглядом, я выношу себе вердикт: — Я остаюсь. Он кивает, отпуская моё запястье и отводит глаза. Когда я наклоняюсь, чтобы перебраться через преграду, поднимаю голову, чтобы мельком взглянуть на его лицо. Страдание. Он выглядит подавленным. И уже не в первый раз за сегодняшний день я думаю, что сделал неправильный выбор.