***
Горожане, похоже, не удивлены, вновь увидев меня так рано в клинике. Однако, мой спутник удосуживается нескольких недовольных взглядов. Что ж, идите вы все нахуй. Эти люди беззаботно наблюдали, как женщину съедают заживо. Они наслаждались её криками, её болью. Они смотрели, как Леви оттаскивал меня. Они знали, что я пытался сделать, и просто наблюдали, как я мучаюсь. Нахуй этих людей. Монстры. Мы подходим к стойке регистрации, и я затрудняюсь, кто должен говорить первым. Вцепившись руками в белую стойку, начинаю: — Мы здесь, чтобы увидеть Эрвина, — женщина уже собирается ответить, когда Леви перебивает её. — И нам плевать, что он не принимает посетителей. Мы пойдём к нему, даже если он не в сознании, — недоверчиво кошусь на Леви, потому что почти уверен, что он мог сформулировать мысль куда лучше. — Первый холл слева, комната тридцать семь, — женщина тяжело вздыхает, явно недовольная нашей настойчивостью. Мы сразу же направляемся туда, стены проносятся белыми пятнами слева и справа. Внезапно приступ тревоги ударяет меня в живот, когда мы приближаемся к палате. Что, если Леви прав? Что, если я не больше, чем пешка в шахматной партии Эрвина с Закклаем? Мне хочется усомниться, но что-то заставляет безоговорочно довериться Леви. Мы не утруждаем себя стуком, Леви просто распахивает дверь. Элегантность во всей красе. Эрвин сидит прямо на своей больничной койке, выглядя довольно неряшливо. Его лицо покрыто щетиной, а его обычно ухоженные волосы выглядят растрёпанными и грязными. Мой взгляд скользит от его лица к белой повязке, туго обёрнутой вокруг руки. Дерьмо. Отсутствующая рука лишь подчёркивает его небрежный вид. Я вдруг пожалел, что вообще пришёл сюда. Знаю, что нуждаюсь в ответах, но смотреть на него в таком состоянии кажется... неправильным. Почти бесчестно. Хотя, казалось бы это когда-нибудь правильным? Независимо от того, ждал я его выписки или нет, отсутствующая конечность уже не появится. Вот и всё, что нужно для того, чтобы успокоиться. — Эрвин, — голос Леви звучит напряжённо. Вкупе с его выражением глаз я бы мог решить, что он недалёк от того, чтобы попытаться задушить калеку, — Я даю тебе тридцать секунд на объяснение, почему ты решил, что рисковать жизнью мальчишки — это хорошая идея, — тот, похоже, не удивлён заявлением Леви. Во всяком случае, он выглядит так, будто знал наперёд, что я всё расскажу ему. Приступ гнева вспыхивает внутри, но я в замешательстве. Почему я злюсь? О, точно. Потому что Эрвин знал, что я раскрою тайну, в его глазах я предатель. Но, чёрт возьми, я и не обещал держать это в секрете. Пара голубых глаз смотрят на меня сверху вниз, и я не замечаю в них и намёка на предательство. Он не думает, что я обманул его; он знал, что я расскажу Леви. Это было частью его плана, расчётливый хитрый лис. Но почему? Почему Эрвин хочет, чтобы я принял участие в перевороте? Дерьмо. Леви — козырь в рукаве, не так ли? Одинокий рейнджер. Бесстрастный интроверт. Дикий жеребец. Если Эрвину и нужен кто-то на его стороне, так это Леви. Я начинаю думать, что Эрвину не пришлось бы проходить через всё это, чтобы убедить его, когда вспоминаю. Блять. Таков порядок вещей. Мы на верном пути, да, Леви? Прямом и сужающемся. Никаких проёбов. Я следующий. «Если я выйду за рамки дозволенного, он придёт за тобой». Чёрт возьми, Эрвин знает, что Леви не станет рисковать мной. Вот почему он хотел, чтобы я рассказал ему о плане. Потому что Леви не позволит мне страдать, он нарушит данное обещание о послушании, если это означает, что мы проживём ещё один день. Эрвин, посмеиваясь, начинает: — Ты ведёшь себя так, будто я подписал указ о казни, — от слова «казнь» по спине пробегает табун мурашек, — подумай об этом, Леви. Пару мгновений достаточно, чтобы паззл в его голове сложился. Он громко выдыхает, прежде чем сузить глаза в подобие смертоносных щёлочек: — Нет. Пошёл ты, Эрвин. Нет, — неужели они не в курсе, что вот он я, нахожусь с ними в одной комнате? Это напоминает мне о временах, когда я сидел в кабинете директора с матерью. Говорят обо мне, но права голоса я лишён. Чем больше я думаю об этом, тем больше злюсь. Я сам могу принимать решения, алло. — Леви, ты можешь продолжать думать, что все эти люди слепо следуют за Закклаем. Но, как ты думаешь, они поступят, когда этот человек станет рисковать единственным шансом человечества на свободу от этого ада? — я растерян и тот факт, что меня откровенно игнорируют, совершенно не помогает. Наконец-то бомба внутри меня разрывается и всё, что я подавлял, выходит на поверхность: — Я прямо здесь, чёрт возьми! О чём вы, мать вашу, говорите? — Леви вздрагивает от моей вспышки, сжимает руки в карманах джинсов. Плотное облако из напряжения оседает в комнате. Будто никто не собирается прояснить мне ситуацию. Чего они так боятся? Я ненавижу это тревожное предчувствие. Ощущение, будто мне никто не доверяет. Скажи мне, Эрвин. Скажи мне, Леви. Помогите мне понять, почему я так важен. Эрвин прокашливается, нарушая неловкую тишину: — Нам нужно, чтобы люди поняли, каким монстром является Закклай на самом деле. Если… он причинит тебе вред, то это докажет, что он готов пожертвовать последней надеждой человечества для сохранения своей власти в Стохесе, — причинит вред? Вот почему Леви так категорически настроен против реализации плана. Он защищает меня, но прямо сейчас я не нуждаюсь в его защите. Я доверяю Эрвину. Я доверяю Эрвину. Я доверяю Эрвину. Если моя боль приведёт к свержению Закклая, то так тому и быть. — Окей. — Нет! — Леви выглядит взбешённым; будто это было последним, чего он ожидал от меня услышать, — я не позволю ему сделать это с тобой, — он показывает на своё лицо, синяки на котором ещё портят некогда идеальный цвет кожи. Его чрезмерная опека заставляет меня сомневаться в своём решении. Подождите. Нет, больше никаких сомнений. Я знаю, что должен сделать, и даже моё долбаное подсознание не отговорит меня от этого. Мой голос звучит рассерженно, эхом раздаваясь по палате: — Это не твой выбор, не тебе решать! А мне! И я уже сказал, что сделаю это! — он выглядит… раненым. Как тогда в комнате, когда рассказывал мне об Изабель и Фарлане. Он думает, что потеряет меня. Мне хочется пообещать ему, что всё будет в порядке, но могу ли я дать ему эту уверенность? Нет, это не в моих силах. — Закклай сказал мне, что это произойдёт сегодня, — воздух застывает в лёгких, когда я перевожу взгляд на Эрвина, — твоё наказание за вчерашние высказывания. Он хочет, чтобы ты послужил примером. Он спросил меня, должно ли эти произойти на публике, а я не мог не ухватиться за эту возможность показать гражданам, кто здесь настоящий монстр. Забавно, когда люди ведут себя так, будто они готовы ко всем испытаниям, которые попадаются им на пути. Будто они могут всё вынести, скрестив руки за спиной. Но потом приходит время смириться или заткнуться, и все выбирают второе. Я думал, что смогу противостоять всем вызовам, которые подготовил для меня Стохес, но, когда я смотрю на лицо Леви, знакомое чувство сомнения расползается по моему телу. Эти гематомы будут украшать моё лицо следующим, да? Скоро я буду щеголять в таком образе благодаря ярости Закклая. — А что произойдёт, если твой план не сработает, Эрвин? Мы просто умываем руки? Позволим мальчишке умереть? — голос Леви становится всё более и более взволнованным с каждым произнесённым словом. Если я передумаю, он успокоится. Но как долго продлится это спокойствие? Как скоро руки Закклая окажутся на моей шее, на шее Леви? Я должен это сделать, даже если он не понимает причин. — Если план провалится, тогда мы вытащим Эрена. Майк знает систему открытия ворот. Я покину стены клиники в течение часа, так что Ханджи и Майк узнают о плане до того, как Эрена заберут, — заберут? Меня начинает потряхивать при мысли о том, что меня утащат на верную боль и наказание. Всё в норме, всё в норме. Мне нужно вернуть контроль. Дыши. Контроль. Мне нужно дышать. Я… прохладная рука мягко касается моей собственной. Скольжу глазами по ней только для того, чтобы после встретиться с прищуренным взглядом Леви. Он слегка сжимает руку, когда я рассматриваю его. Могу предположить, что он хочет сказать так много вещей, чтобы попытаться переубедить меня, но он знает, что я упрям. Что я не сдамся. — И, Леви? — мы оба синхронно оборачиваемся на звук, — что бы ни случилось, слушай Закклая, — он кивает, соглашаясь. Требование Эрвина имеет смысл, ведь если Леви сорвётся и придёт мне на помощь преждевременно, всё будет напрасным. Холодное прикосновение становится теплее, его кожа согревается о мою. Я сжимаю его ладонь, пытаясь заверить, что со мной все будет хорошо. Я справлюсь. Чувствую, как медленно его пальцы маневрируют между моих. Сначала неловко, будто прося разрешения и боясь, что я его отвергну. Но он должен знать, что нет другого места, где бы я хотел их видеть. Они подходят. Это чувствуется так чертовски правильно. Странное ощущение пронзает мой желудок, вызывая лёгкую тошноту. Это не из-за предчувствия наказания Закклая, верно? Я смотрю на наши переплетённые пальцы и это чувство с новой силой трепещет в моей груди. Да, это определённо не из-за Закклая. Голос Эрвина выводит меня из оцепенения: — Ты будешь в порядке, Эрен, я обещаю. В порядке.***
Я нахожусь в своей комнате, когда они приходят за мной. Чёрт возьми, я не удивлён, я ожидал этого. Но, знаете, они могли бы быть немного более вежливыми, учитывая, что один из них только что сломал замок на моей двери. Ёбаные уроды. Я даже не собирался сопротивляться, но теперь не могу избавиться от желания устроить им немного веселья. Их трое, все с винтовками. — Вы могли бы просто постучать, — чувствую себя умником, они ничего не смогут с этим сделать. Я сталкиваюсь с определённой долей агонии, но не собираюсь уходить без прощальных слов. Очевидно, моё чувство юмора здесь замечают не все, кроме Ханджи, потому что они быстро пересекают комнату и хватают меня, — мальчики, мальчики, я могу идти сам. К горшку приучен, обещаю, — один удар по внутреннему сторону колена, и я задаюсь вопросом, тот ли стиль поведения я выбрал для контакта с этими клоунами, — отпустите меня, блять! — пробую подход Леви, но я, похоже, настолько же страшен, как кошка без когтей. Я дико размахиваю ногами, когда они пытаются проволочь меня через дверной проём. Одной ногой удаётся зацепиться, но её тут же одёргивают назад. Вскоре они держат меня под всеми углами: за ноги, за руки, чёрт, даже обхватив за торс. Я внутренне ухмыляюсь тому, как они меня тащат, пока не вспоминаю причину, почему они так грубо со мной обращаются. Солнечные лучи безжалостно ослепляют глаза, когда меня выводят из комплекса. Куда они меня ведут? Чёрт, если Эрвин сказал, что это будет публично, значит ли это, что я попаду в «Яму»? Я слышу ропот толпы, прежде чем вижу её. Некоторые граждане выглядят обеспокоенными, будто не понимая, что происходит. — Почему они ведут его сюда? — Президент сошёл с ума? Этот пацан — наша единственная надежда. Что ж, пока всё идёт хорошо. Кажется, план Эрвина творит волшебство и мне пока что даже не пришлось сделать и взмаха палочкой. Внезапно меня швыряют во что-то грубое. Это похоже на… дерево? Что? Мои руки крепко обвивают его, пока я осматриваюсь вокруг. Лицом уткнувшись в дерево, я понимаю, что это тот самый столб на площади, у которого играют в зомби-пиньяту. Что происходит? Моё дыхание начинает учащаться, когда руки крепче обхватывают его, меня привязывают, каждое из запястий туго связано крепкими веревочными узлами. Наконец, мужчины перестают тянуть, оставляя мои руки безвольно связанными по обе стороны от столба. Я не могу вырваться на свободу, пытаюсь, но борьба бесполезна. — Граждане Стохеса, — этот голос. Этот грёбаный голос даёт понять, что вот оно, сейчас начнётся. Боль. Я смогу это вынести. Я смогу это вынести, — вчерашний день был прискорбным. Нет, разрушительным. Предательство — это абсолютно неуместно, — я прижимаюсь лбом к столбу, стараюсь заглушить голос Закклая. Он лжец. Грёбаный лжец, — И как вы можете представить, насколько я был шокирован, нет, насколько вы были шокированы, увидев нашего дорогого Эрена, борющегося за жизнь предателя? — я ожидаю благоговейного шёпота, соглашения от толпы, но вместо этого следует замешательство. Это работает. Эрвин, ты грёбанный гений, это работает. — Итак, мои дорогие люди, мой благородный народ, что бы вы хотели, чтобы я сделал с этим мальчиком? — никто ничего не говорит. Если бы я мог увидеть их лица, клянусь, выражение растерянности украсило бы их всех. Я закрываю глаза, готовый к тому, что это сейчас закончится. Готовый к нашей победе. Пальцами впиваюсь в бечевку, опоясывающую запястья. Готовый убить Закклая. В его голосе даже не слышится паники, когда он продолжает. Неужели он не понимает, что проигрывает? Что скоро от «президента Закклая» останется только выброшенный за стены труп? — с этим мальчиком, который общается с убийцами, — мои глаза распахиваются. Он выкладывает все свои карты на стол в надежде, что горожане вспомнят о своей ненависти к Леви. Вспомнят, что он не один их них. Они не разочаровывают. Крики, умоляющие о моём наказании, наполняют мои уши, желая преподать мне урок. Я чувствую, как задирают мою рубашку и прохладное прикосновение ножа проходит сквозь ткань, оставляя мою спину полностью открытой холоду осеннего воздуха. Блядь, блядь, блядь. Мне нужно успокоиться. Я был готов к этому. Я готов к этому. Они увидят; они поймут, какой монстр Закклай, как только он нанесёт первый удар. — Я понимаю, я понимаю, — его голос становится всё громче и громче. Я могу только предположить, что он подходит ближе ко мне; а когда я чувствую морщинистую руку на своих обнажённых лопатках, это подтверждает мои предположения, — мой хороший маленький мальчик. Он был не так хорош, как должен, не так ли? — меня мутит, когда он проводит подушечками пальцев по моей коже. Они грубые, мозолистые. А я не могу не чувствовать себя униженным и оскорблённым, будучи выставленным напоказ перед всеми жителями Стохеса. В любую минуту. В любую минуту, Эрен. Они поймут. Резко его пальцы отрываются от моего тела и заменяются чем-то более грубым. Кожа. Это хлыст. Он проводит орудием по спине в мерзейшей ласке, заставляя меня предчувствовать, что сейчас произойдёт. — Теперь, я думаю, наш дорогой Эрен должен быть наказан. Не так ли? — они сходят с ума, ликуют, ни малейшего намёка на сожаление о моих последующих страданиях, — но, к сожалению, я не думаю, что маленький Эрен усвоит урок, — что? Хлыст исчезает, как и мнимое присутствие Закклая. Ожидание убивает меня. Я просто… просто хочу, чтобы это закончилось. Я склоняю голову, когда знакомый голос обращает на себя моё внимание. Нет. — Я думаю, если я был бы тем, кто преподаст урок, он пройдёт впустую. Но если наш дорогой Леви вынесет приговор, я думаю, Эрен извлечёт куда больше пользы. Он поймёт, кто его настоящая семья, и что такие люди как Леви, не являются её частью, — нет, нет, нет. Я очень стараюсь освободиться от бечёвки. Пожалуйста, пожалуйста, пусть это прекратится. Леви ведут ко мне, а в его руки вкладывают хлыст. Его лицо застыло в выражении чистого ужаса. «Что бы ни случилось, слушай Закклая». Эрвин знал, что это произойдёт. Эрвин, блять, знал. Я отворачиваюсь обратно, не в силах смотреть на него, полного сожалений. Он должен это сделать. Он должен. Леви, заставь их увидеть. Заставь их осознать. Я готовлюсь к первому удару, но он никак не наступает. Леви не решается, да? Мне хочется разозлиться, ведь он ослушался Эрвина, но смог ли я на его месте поступить иначе? Мог ли обрушить этот кнут несправедливости на его спину, нанести увечья? Нет. Звук возводимого курка проникает в мои грёзы наяву, холодный металл ствола пистолета прижимается к моему затылку. — Если ты не поднимешь этот грёбаный кнут и не выполнишь мой приказ, я вышибу его грёбаные мозги, — блять, Леви, пожалуйста. Я умоляю его не быть трусом, хотя «трус» — не совсем подходящее слово. «Смелый», вот оно. Будь смелым. Будь смелым для меня, Леви. — Три. Пожалуйста, Леви. — Два. Будь сильным. — Один. И впервые Леви произносит эти слова. — Прости меня. Первый удар хлыста по спине причиняет боль, которую я не могу описать. Онемение, а затем жжение. Огонь. Я не кричу, не желая доставлять Закклаю удовольствие услышать меня. Это его злит. — Если ты не выпорешь его как следует, я сделаю это сам, чёрт возьми. Я убью его. Ты слышал меня? Я точно знаю, что Леви размышляет, не блефует ли Закклай. А ещё действительно ли он в силах причинить мне эту боль. Но у него нет выбора, не так ли? Эта воля была навязана ему больным моральным уродом, и теперь Леви должен ею воспользоваться. Используй эту силу против меня. Сделай мне больно. Если первый удар был огнём, то следующий — это преисподняя. Я не могу сдержать вопль, который вырывается изо рта, когда кнут кромсает мою кожу. Весь его гнев, вся его боль направлены в этих ударах. Я не в праве винить его, ведь сам навязался, заставил общаться со мной. Это моя вина. Я чувствую, как холодный пот стекает по позвоночнику, когда хлыст опускается ещё раз. Или это кровь? Запах железа наполняет мои ноздри, и я уверен, что багряные ручейки бегут у меня по спине. Она, должно быть, вся в отметинах. Как грёбаная рыба на рынке. Я сжимаю пальцы в кулаки, пытаясь хоть как-то отвлечься от этой боли. Вспоминаю о поездке на троллейбусе в центр города с Микасой и Армином, о тех временах, когда моя мама пекла печенье с утра, чтобы разбудить меня, о смехе Леви, о том, как его рука ощущалась в моей. Это бесполезно. Никаких воспоминаний, которые я вызываю в воображении, недостаточно, чтобы отвлечь мой разум от того, как кнут оставляет еще одну кровавую борозду. Слёзы катятся градом по щекам, будь проклята моя гордость. Умоляю его прекратить пытку: — Пожалуйста, хватит, не надо, прошу, — мне нужно контролировать себя, потому что я знаю, что он не в праве остановиться. Он должен слушаться Закклая. План. Эрвин. Но я ничего не могу с собой поделать. Слова просто продолжают выплескиваться, моля о милосердии. Каждое из них заставляет его колебаться, пока знакомое жжение снова не обжигает кожу. Я терзаю его изнутри своими криками, своей мольбой. Это причиняет ему равнозначную боль, уверен, если не больше. Я слышу, как хлыст вновь рассекает воздух перед тем, как оставить новую полосу лопнувшей кожи. — Это то, чего ты хотел, Эрен, — голос Закклая эхом раздаётся на подкорке. Его слова действуют, как щёлочь в свежие раны, набухающие по спине. Просто ещё один удар, Эрен. Ещё один и они увидят. Ещё один. Ещё один. Жгучая боль. Ещё один. Ноги не держат, у меня больше нет сил стоять, я падаю. Ещё один. Вдали раздаётся выстрел, и я слышу, как Закклай вскрикивает от боли. Хаос. Все кричат, но мне плевать. Всё, что сейчас важно — чтобы боль прекратилась. Я чувствую, как кто-то поднимает меня с колен, а затем вижу, как Леви поспешно разрезает верёвки. Он выглядит подавленным, как тогда, когда стрелял в Юрджена. Это не твоя вина. Наконец, путы из бечёвки падают, и чья-то рука помогает окончательно подняться. Я вижу, как шевелятся его губы, но слова не достигают моих ушей. Рычание — это единственное, что я слышу. Как и сказал Эрвин, ворота были открыты. Но это означает, что он потерпел неудачу. План провален. Эти люди увидели бы, как меня избили до полусмерти лишь потому, что Закклай отдал приказ. Монстры. В Стохес забредает не так много зомби, но этого хватает, чтобы вызвать панику в стенах. Некоторые уже пируют местными жителями, которым не повезло оказаться не в то время и не в том месте. Ну и отлично. Пусть они почувствуют боль. Пусть они почувствуют хоть что-нибудь, кроме ликования от этого тошнотворного шоу. Мы почти у ворот. Я вижу, как Ханджи, Майк и Эрвин машут нам из-за стен. Свобода. Неожиданно меня вырывают из объятий Леви. На мне десятки рук, оттаскивающих все дальше и дальше от выхода. Леви оборачивается, пытаясь понять, почему меня нет рядом с ним, когда видит. Я тяну руку, стараясь дотронуться до него. Последняя надежда. Не покидай меня. Я начинаю переживать один из тех моментов, когда всё вокруг замедляется, но даже при этом вы оказываетесь недостаточно быстры, чтобы что-то исправить. Это похоже на дурацкую шутку. В ваших силах лишь наблюдать, как жизнь медленно ускользает из рук. Вы ничего не можете сделать, кроме как позволить этому случиться. Он пытается вернуться за мной, хотя моё спасение почти невозможно. Эрвин и Майк хватают его, оттаскивая назад в тот момент, когда ворота начинают закрываться. Не покидай меня. Леви протягивает руку в какой-то тщетной попытке высвободить меня из хватки похитителей. В надежде, что, возможно, мы сможем дотронуться друг до друга. Воссоздать то чувство, которое разделили в клинике. Это казалось таким правильным. Последнее, что я вижу перед тем, как ворота закрываются, — это его лицо, полное страха. Полное осознания. Я слышу, как моё имя слетает с его губ в последний раз. Не покидай меня, Леви.