What's eating you?

Человек не будет чувствовать себя, как рыба в воде, будучи заложником в тёмном, сыром подвале. Испытывать удушающее чувство заточения из-за верёвок, которые обжигают кожу. Наверное, это один из первых признаков того, что я свернул не туда, идя по дороге своей жизни. Однако я проебался в меньшей степени, чем один пришибленный на голову идиот, который решил, что возвращение в «Трост Медикал» будет хорошей идеей. Конечно, у Леви, вероятно, имеется какой-то хитровыебанный план побега в голове, но хочется ли мне о нём вообще знать теперь? Не могу решить, что хуже: думать, что я знал его достаточно хорошо, или обнаружить, что это далеко от истины. «Ёбаный урод», — думаю я, пиная какой-то камень на земле. Его легко винить, да? Ненавидеть его всеми фибрами своего существа. Мои кулаки сжимаются, а зубы скрипят от прилива адреналина. Только вместо того, чтобы использовать эту вспышку для побега, она просто выводит меня из себя. Напоминает мне о том, как сильно я ему доверял, как по-королевски я наебал сам себя. Покрасневшие раны саднят мои запястья от грубой верёвки на них. Даже несмотря на то, что я перестал пытаться сбежать, они служат постоянным напоминанием. После того, как Кенни привёл меня во второй раз, он сказал мне, что отрежет от Леви тот кусочек, который мне так нравится. Забавно, что этот человек до сих пор думает, что мне не всё равно. Что я реально когда-нибудь смогу переживать за кого-то вроде Леви. Однако, под всей этой бравадой, что-то внутри меня не даёт ненависти окончательно захватить мой разум. Советует мне взглянуть на мир, в котором я существую, подумать над определением «выживания» и о том, на что оно толкает людей, на что оно толкнуло меня. — Он убил твоего лучшего друга, — шепчу я самому себе, будто сомневаюсь в сказанном. Но почему? У меня есть абсолютно стопроцентное право ненавидеть его. Не так ли? Леви всё это время знал, что он натворил, точно знал, как сильно это сломает меня, если я узнаю. Подумать только, мне понадобился ещё один трус рядом со мной, чтобы узнать правду. Тяжело сглатывая, я стараюсь не представлять, какой была бы жизнь, если бы я никогда не узнал. Проще. Но также и неправильной. Будто я жил бы в самом центре паутины лжи, не понимая, насколько запутался, пока Леви не высосал из меня последние капли жизни. Пока я не стал чуть больше, чем ничем. Так почему я всё ещё чувствую противоречие? Будто возненавижу и себя тоже, если приму его назад, но при этом сам погибну, если потеряю его. Что из этого меньшее зло? От подобных мыслей у меня сводит желудок, скручивает внутренности и ноют виски от мешанины в голове. Я закрываю правый глаз в попытке найти хоть какой-то внутренний покой: левый так и остался заплывшим от издевательств Кенни. Это, кстати, не работает, только оставляет меня в собственноручно созданной тьме, в которой я теряюсь. Слишком много шума, мыслей. Ощущений, что все ближе, ближе, ближе... — Эрен, — я вздрагиваю, тяжело вздыхая. Зрение медленно, но верно фокусируется на источнике звука. Такого знакомого, но этого не может быть. — Эрен, — повторилось ещё раз. Нет. Может быть, это сон. Я открою глаза и обнаружу, что мир всё такой же жестокий, каким я его оставил. Что я всё ещё балансирую на натянутом канате между жизнью и очень мучительной смертью. Это имело бы гораздо больше смысла, чем вид человека, медленно появляющегося в поле зрения. — Ты выглядишь удивлённым, — он идёт ко мне, прихрамывая, со стороны лестницы, — не сто́ит. — Ты мёртв, — это единственная вещь, которую я могу произнести. Или я мёртв. Тогда всё имело бы гораздо бо́льший смысл. Понятное обоснование, как человек смог оказаться в плену по собственной воле так много раз за одну жизнь. Несмотря ни на что, он улыбается, и у меня всё внутри сжимается. — Мне жаль, — прошептал так тихо, что, вероятно, не ясно, предназначены ли эти слова для его или моих собственных ушей. Трудно сказать, почему я извиняюсь перед человеком, которого, скорее всего, здесь даже нет. Чувство вины? Мания? Комбинация этих двух факторов? — Не плачь, — выдыхает он тяжело и беспокойно. Затем, внезапно, он теряет равновесие, из-за чего раздаётся резкий глухой стук его падения. Он громко стонет, заставляя меня вздрагивать, когда этот звук проникает под мою кожу. Затем он дёргается под почти невозможными углами, хруст трескающихся суставов эхом разносится по комнате. Пальцы, неуклюжие и тонкие, цепляются за бетон, подтягивая его тело ближе ко мне. — Я здесь. Ты не убивал меня, — всё это кажется неправильным; он подбирается ближе и ближе, — ты... ты не убивал меня, — он не может быть настоящим. — Армин, — лепечу я, и его голова вскидывается с нечеловеческой скоростью, глаза пустые, а ухмылка кривая. Этот вид заставляет меня захотеть всем естеством исчезнуть отсюда по щелчку пальцев. Что-то внутри подсказывает мне бежать, вероятно, инстинкт. Уходи, убирайся прочь. Беги, беги, БЕГИ! Но я привязан к этому столбу, и никакая борьба не освободит меня от него. — Прекрати, — шепчу, подтягивая ноги ближе к себе. Однако он не слушает, только острее ухмыляясь, пока тащит своё тело вперёд, оставляя за собой кровавый след, — прошу тебя. Его тело разрушается сильнее по мере приближения ко мне. Ногти впиваются в пол, кожа отслаивается, обнажая багровую запёкшуюся кровь. Сломанные пальцы тянутся ко мне, когда он протягивает руку в моём направлении. Голод. Это всё, что я сейчас вижу в этих глазах. Его челюсть висит на хрупких кусочках плоти, когда он говорит: — Спаси меня, Эрен. Горло сжимается, пульс бешено колотится, когда я пытаюсь из последних сил бороться с удерживающими меня узами. Я хочу так сильно, так чертовски сильно, чтобы этот кошмар закончился... просто позвольте мне вернуться к размышлениям о том, как серийные убийцы на этаже выше собираются убить меня. Только не это. Не Армин. Гротескно страшные пальцы царапают ткань моих джинсов, ногтевые пластины на них будто давно покрыты засохшими остатками крови и грязи. Страх просачивается в мои вены, обвивается змеей вокруг позвоночника и отравляет изнутри. Я должен кричать, бороться, сделать что-то... вообще что угодно. Но я, остолбенев, смотрю в его стеклянные, тусклые глаза, которые давно покинула жизнь. Вокруг меня слабо раздаётся стук шагов. Как белый шум на заднем фоне дурного сна. И голоса, несколько разных голосов, и в тональности каждого я могу разобрать срочность и крайнюю нужду. Они приглушены, но слышу безысходность. Страх. Но ничего не вижу. Ничего, кроме изодранной плоти и голодных глаз. Наконец, кровь. Брызжет мне на лицо, оставляя тёплые, влажные следы, от чего я морщу нос и пытаюсь отвернуться. Раздаётся громкий удар, и когда я краем глаза смотрю вниз, то вижу тело. Зомби, это уже было очевидно. Но не Армин. Просто какой-то долбаный ходячий, который, скорее всего, когда-то был порядочным человеком. Но не Армин. Я прислоняюсь к столбу, испытывая облегчение, но в то же время и поражение. От осознания того, что лучшим в этом дне стало понимание того, что мой умерший лучший друг на самом деле не разговаривал со мной из могилы. Это заставляет меня вспомнить, как Жан пытался поднять мне настроение после вылазки в заброшенный магазинчик, где мы смогли найти только влажный корм для собак. «Победа есть победа, Йегер. Так что заткнись нахер и наслаждайся своим лакомством». Не знаю, действительно ли это можно считать победой; я ведь только больше теряю собственный рассудок, будучи привязанным к чёртову столбу. Но Армин мёртв, Жан, вероятно, тоже. Так что я думаю, это действительно не имеет никакого значения. Кровь начинает свободно вытекать из зияющей раны на изуродованном существе у моих ног. Лужа увеличивается, течёт под мои ноги и впитываясь в край джинсов. Будто это я лежу там, холодный и разбитый. — Нет, пожалуйста! Мы ничего такого не имели в виду, босс! — голос доносится издалека, за ним начинает виднеться человек, поднявший руки в знак явной капитуляции. Трудно сосредоточиться, но как только картинка перед глазами перестаёт расплываться, я понимаю, что Кенни вытащил нож. Итак, он действительно собирается убить меня в конце концов? К чёрту всё, что он говорил раньше? Это имело бы смысл. Я до сих пор не знаю, что такой человек вообще планировал бы делать с лекарством — даже если бы он мог каким-то образом найти человека, достаточно умного, чтобы создать его из моей крови. Этот ублюдок — головорез. Убийца, вороватый бандит, который понятия не имел бы о том, как монополизировать ёбаное лекарство от зомби-эпидемии. Если подумать, может быть, именно поэтому он хотел найти Эрвина в первую очередь. Размышления прерываются быстрым звуком разрываемой плоти, бульканьем иссякающей жизни. Нож застрял в горле умоляющего ранее человека, а Кенни с безумной ухмылкой прижимает к себе его голову. В этой ужасной сцене есть что-то вроде извращённого удовлетворения: видеть, как человек, который, как я уже знал, был способен на такие зверства за доли секунды, на самом деле совершает их у меня на глазах. Своего рода свидетельство того, что я не должен испытывать удовольствие от увиденного. — Не волнуйся, я позабочусь о сохранении твоего умишка на месте. Мне не нужен здесь ещё один безмозглый говноед, который попытается съесть меня живьём, — с этими словами Кенни позволяет мужчине упасть мешком на землю. Тот пытается сбежать, зажимая рукой перерезанное горло, тем самым безрезультатно стараясь остановить обильное кровотечение. Но это бесполезно: недолго думая, Кенни поднимает свой ботинок в воздух и стремительно опускает его на лицо мужчины. Он продолжает втаптывать лицо бедняги в землю, пока от черепа не остаётся ничего, кроме размазанных по полу мозгов и маленьких осколков костей, — Ахахаха! Какой же он ебучий подонок, да? — Похоже, на этот вопрос не следует отвечать, поэтому я молчу, наблюдая, как Кенни запрокидывает голову, а затем харкает на искалеченный труп. — Грёбаный идиот. Комнату наполняет странная атмосфера, которую дополняет затруднённое дыхание Кенни и журчание крови с двух трупов. Беспокойство захлёстывает меня, заставляет заламывать пальцы за спиной. Мне так хочется спросить, как здесь оказался ходячий, но я не готов вести беседу с человеком, который только что таким жестоким способом умертвил другого у меня на глазах. — Тебе пиздецки повезло, что такая сучка, как ты, нужна мне живой, — он вертит окровавленный нож между таких же пальцев, пока улыбка растягивается на его лице от уха до уха, а он идёт ко мне. — Мёртвый ты мне ни к чему. Пока что, ха! — Кенни приседает рядом, чтобы оказаться на одном уровне со мной. — Или, может, мне стоит оставить тебя в качестве своего маленького питомца, мм? — стиснув зубы, я отворачиваюсь от него, пытаясь избежать дальнейших вспышек гнева, что могут последовать. Но это действие только подстёгивает его: мозолистые пальцы грубо хватают меня за подбородок и заставляют поднять голову, чтобы встретиться с его безумным взглядом. — Тебе бы это понравилось, я гарантирую. — Иди нахуй, уёбок, — до этой минуты я не мог представить, что его улыбка может стать ещё шире. Однако мои слова, должно быть, вызвали какое-то садистское ликование внутри Кенни, рот которого растянулся почти нечеловечески широко. Затем, прежде чем я успеваю сделать движение, чтобы убежать, он набрасывается на меня. Взяв меня за подбородок, он наклоняет мою голову в сторону, медленно проводит влажным языком вверх по моей шее. Я не был готов к такому и пытаюсь увернуться, — отвали от меня! — размахивая ногами, мне удаётся сильно пнуть его по рёбрам, после чего окровавленный нож оказывается в опасной близости от моего горла. Кенни смеётся, когда я отвернулся и замер, чувствуя, как лезвие вонзается глубже в кожу. — Ну что ты, детка. Я спас тебя, ведь так? Знаешь, этот идиот, — он указывает на то, что осталось от головы мертвеца, — и его маленький приятель собирались тебя убить. Наверное, подумали, что будет забавно посмотреть, как ты обделаешься в штаны. Хочешь знать, как я убил его друга? — Кенни откидывается назад, его глаза сверкают чем-то похожим на безумие, — перерезал ему грёбаное горло и отрезал яйца, ха! — Я чувствую, как мою кожу начинает обжигать в месте, где сейчас нож, она медленно разрывается по мере того, как ублюдок продолжает давить. Сильнее, сильнее и сильнее. Пока я не пойму, что он в конечном итоге собирается прикончить меня, независимо от того, знает ли он сам об этом или нет. Затем, вдруг, давление исчезает, оставляя после себя тонкие полоски на коже. Большим пальцем надавливая на мою нижнюю губу, Кенни начинает: — Когда мы вернёмся из нашего маленького приключения, мы посмотрим, должен ли я позволить тебе сохранить этот язычок, мм-м? — он посмеивается, когда я пытаюсь со слюной проглотить толстый комок страха, который поднялся по моему горлу. Опустив подбородок, он тянет руку выше, чтобы взъерошить мои волосы. — Хороший мальчик. Прикусив язык, я смотрю, как он отходит и поднимается по лестнице. Мысли о том, что будет со мной, когда мы вернёмся из больницы, проносятся в голове. Этот мир обращался со мной как с дерьмом, но никогда ещё это не было так чудовищно. Полагаю, пока нет.

***

Асфальт на дороге до «Трост Медикал» разбит, полон ям и ухабов. Мои руки связаны, я мало, что могу сделать, но мне интересно, как отреагирует Кенни, когда узнает, что мы — что Леви — выставили его дураком. Хотя, я начинаю думать, что сам Леви здесь единственный дурак, учитывая невозможность побега из той чёртовой больницы. Он сидит рядом со мной, наши бёдра и локти прижаты друг к другу. И хотя я знаю, что он предал меня, в его прикосновениях всё равно нахожу утешение. Своего рода надежду на то, что, возможно, не всё потеряно. Что ты задумал, Леви? Кенни взял с собой всех своих головорезов. Те, кто не смог поместиться в салоне грузовика, остались в багажном отделении. Точно не меньше пятнадцати тел ютится там, как селёдки в бочке. — Так куда нам идти, когда мы доберёмся до больницы, гном? — Я чувствую, как бедро Леви касается моего, когда к нему обращаются, и стараюсь не показывать своё беспокойство. Я ни в коем случае не должен выдать своим поведением тот факт, что единственное, кого мы встретим в больнице — это орда нежити. — Первый этаж, операционная. Подождите, что? Операционная, где ставили эксперименты над детьми? То место, что заставило Леви и меня усомниться в том, стоит ли вообще спасать человечество? Та проклятая комната с ордой нежити за запечатанной дверью? Подождите. Нет. Нет. Нет. Нет. Он не может быть серьёзен. Будто задал этот вопрос вслух, я ловлю себя на том, что смотрю на него с нескрываемым недоверием. Просто надеюсь, что он не будет таким большим грёбаным идиотом, как я подозреваю, он планирует. Словно отвечая на мой невысказанный вопрос, Леви поворачивается ко мне, фокусируясь на моём взгляде. Это грёбаное самоубийство. И для чего? На случай, вдруг я смогу улизнуть от этих уродов в суматохе? Какая-то больная форма самобичевания, чтобы раскаяться в том, что поимел меня? Мне хочется закричать ему в лицо о том, что он чёртов идиот. Я пытаюсь убедить себя, что он не намеревается выпустить ту толпу зомби на волю. Но так оно и есть. Вот его гениальный план, да? Вести ублюдков на смерть, пожертвовав собой. — Леви, — тихо и поражённо шепчу я. При этом слове его глаза распахиваются, губы подрагивают, будто он так много мне хочет сказать. Будто он чертовски жалеет, что не сказал мне чего-то раньше... до всего этого. Разве неправильно, что я хочу услышать это, хочу получить шанс простить его, хотя и говорил, что мне это не нужно? Подумать только, что я мог ненавидеть его, всё ещё так сильно, блять, любя? Я не знаю, что со мной не так. — Эм? Операционная? — в тоне мужчины слышится явное недоверие, и Леви быстро опровергает ложь. — Я уверен, что тебе по силам разобраться в этом, — Кенни крепче сжимает руль, и на мгновение я убеждаюсь, что его вспыльчивый характер возьмёт верх. Однако он быстро восстанавливает самообладание, вероятно, понимая, что не в его интересах выбивать дерьмо из человека, назначенного вести его к месту назначения. — Не испытывай меня, мальчик, — эти слова произнесены с накалом, подчёркивая, насколько Кенни на самом деле не в себе. Напряжение пронзает мой позвоночник, как металлический стержень, и очевидно, что я не единственный, кто подвержен этому. Другие члены банды Кенни тоже ведут себя неловко тихо. Как будто они знают, как мало нужно, чтобы подтолкнуть этого человека к краю. Я бы сказал Леви, чтобы он не делал глупостей, но я предполагаю, что он уже знает это, плечами смиренно откидываясь на спинку сиденья. Тревога накладывает отпечаток на оставшуюся часть поездки, никто не осмеливается произнести ни слова, чтобы нарушить тишину. Прикрыв глаза, сосредотачиваюсь на том, чтобы вспомнить прилегающие к больнице окрестности, хоть что-нибудь, что поможет мне в побеге. Мало что приходит мне на ум, кроме хижины, но она находится за много километров отсюда. Уверен, что мог бы несколько дней отсидеться на какой-нибудь заброшенной заправке, может быть, вернуться к развалинам Стохеса. Если только у Леви нет какого-то другого плана. Если он собирается взять меня с собой, конечно. Я пожелал этому человеку смерти. Сказал, что хотел быть тем, кто его убьёт. Кажется, после таких слов мало что можно вернуть назад. Незначительные ссоры — это одно, но смертельные угрозы? Совершенно другая игра. Даже не могу представить, что бы я ему сказал. Что я прощаю его? Нет, потому что это ложь. По крайней мере, не полностью. Какая-то часть меня смогла преодолеть бездумную ненависть, которая сподвигла меня поклясться никогда в жизни его больше не видеть. Но в наших отношениях всё ещё есть недосказанности, независимо от того, хочет кто-то из нас это осознавать или нет. Часть меня утверждает, что он должен был рассказать мне обо всём, но проявил бы я больше сочувствия? Наверное, нет. Всё равно обрушил на него всю ту ярость и отчаяние. Однако мы бы не оказались в руках серийных убийц... ну, может быть. Но как я могу справиться с этим в одиночку? Без него. Должен ли я вернуться и найти пустую хижину, чтобы провести в ней остаток отведённой мне жизни? Притвориться, что я никогда его не встречал? В том-то и дело. Я не могу. — Ладно, придурки, готовьтесь. Хьюго, присматривай за сопляком, — мужчина, сидящий на пассажирском сидении, утвердительно хмыкает, когда мы замедляем ход до полной остановки. Из-за того, что Кенни поспешно зажал педаль тормоза, моё тело резко наклоняется вперёд, после чего я по инерции падаю назад, прямо на плечо Леви. Поднимая на него глаза, я пытаюсь найти, что мне сказать, ведь это могут быть последние слова. Но ничего не приходит на ум, и я продолжаю просто тупо смотреть в стальные серые глаза, полные раскаяния, пока его грубо не выдёргивают из-под меня. — Подожди... — Начинаю я, на самом деле не зная, как закончить ход мыслей. Однако мне не дают и шанса, поскольку Кенни появляется передо мной с той же лукавой улыбкой, играющей на его губах. — Доставь ему неприятности, и я перережу тебе глотку и обескровлю досуха. Бла-бла-бла. Ясно? — я отвечаю лишь поражённым взглядом вниз, разрывая зрительный контакт. — Хороший мальчик. Дверь грузовика громыхает, когда её захлопывают, а вскоре раздаётся звук блокировки. Сквозь покрытые грязью окна я наблюдаю, как они толкают Леви ко входу в больницу. Он беззащитен, руки связаны за спиной, как и у меня. Такой уязвимый и выпускающий на волю армию грёбаной нежити. Должен признать, что план всё ещё звучит чертовски глупо. Я слежу за Леви, пока он не скрывается из виду вместе с остальной бандой. И мне почти кажется, что это я бреду по коридорам вместо него. Сердце колотится, ладони вспотели. Как будто я могу чувствовать его реакцию подобно второй коже. Я зажимаю нижнюю губу зубами, потому что тревога начинает преобладать над моей собственной потребностью найти путь к отступлению. — Похоже, здесь только мы, да? — у человека, ответственного за надзор надо мной, взъерошенные тёмные волосы и перепачканное полное лицо, что никак не улучшают его внешний вид. — Как такое маленькое дерьмо, как ты, так долго оставалось в живых? — Развяжи меня, и я покажу тебе, — рычу я, прищурив глаза. Я не боюсь этого человека, возможно, смог бы справиться с ним, если бы не был связан так, как сейчас. Но, тем не менее, в нём есть что-то пугающее. Возможно, ощущение, что я его уже встречал, от которого у меня всё внутри сжимается. — Хах, то есть ты не просто сучка для ебли, что принадлежит Леви. Приятно это знать, — я ума не приложу, с чего они все взяли, что я не более, чем апокалиптическая шлюха, ждущая, когда меня наконец кто-нибудь трахнет. Я стискиваю зубы от этой мысли, от того, что я думаю о себе как о ком-то бесполезном, беззащитном. — Прикинь, да, — язвительные слова вылетают из моего рта, отражая моё гневное состояние. Я не должен позволить этому мудаку вывести себя, не могу ему позволить. Я слишком сильно рискую, потому что последующая истерика закончится пулей промеж глаз. Нет, мне просто нужно выждать, пока не представится возможность для побега. Вести себя как слабый маленький мальчик, за которого они все меня принимают, а затем нанести удар. — Тебе не нужно пытаться что-то доказать мне, пацан. Все здесь знают, что единственная причина, по которой ты сейчас не прыгаешь на чьём-нибудь члене в центре человеческого сэндвича — из-за этого ёбаного предателя, — однако это неправда. Я спас себя, спас Леви. Я не беспомощен. Даже несмотря на моё актуальное довольно шаткое положение, я уверен в этом. — Чёрт возьми, ты выглядишь так, словно уже одной ногой в могиле со всеми этими укусами. Сколько раз ты уже должен был подохнуть? — «Три», — думаю я про себя, подсознательно вспоминая ощущение зубов, впивающихся в плоть. Абсолютно очевидно, что этот чувак, Хьюго, думает, что преуспел в умалении последнего оставшегося от моей уверенности. Но если он думает, что несколько насмешек над моим мужеством и личностью добьют меня… что ж, у него на подходе ещё кое-что. Будто сама Фортуна устала от непристойных попыток Хьюго задеть меня и послала нежить. Это заметно пугает человека, заставляет его тихо выругаться себе под нос. Я наблюдаю, как его пальцы обводят рукоять пистолета, будто он готов выстрелить в любой момент. Очевидно, что у Хьюго не было большого опыта в общении с зомби, может быть, из-за того, что он постоянно находился с многочисленной группой людей. Даже напоминает меня самого времён начала эпидемии, когда я реагировал на каждый шорох и был готов убить каждого, кто хотя бы пошевелится в моём направлении. Тем не менее, первая ошибка — с энтузиазмом лезть на территорию зомби. Это только изматывает и привлекает больше тварей к твоему местоположению. Хьюго, похоже, привык оставаться в тылу, пока другие товарищи сражались и умирали. Трусливая тряпка. Что-то заставляет ходячего направиться в нашу сторону, прихрамывая, кряхтя и рыча. Я слышу, как Хьюго прерывисто выдыхает, наблюдаю, как его пальцы сжимают пистолет. Я думаю, это оно. Мой шанс. Осматриваю салон грузовика, но не нахожу ничего по-настоящему ценного. Пустая банка из-под пива, скомканная обёртка — ничего из того, что поможет мне освободиться от оков. — Дерьмо, — доносится бормотание Хьюго, и только тогда я поднимаю глаза, чтобы увидеть, что зомби добралась до машины. Будто знает, что я что-то замышляю, он оборачивается. — Не издавай ни единого грёбаного звука или я вышибу твои чёртовы мозги, — я почти уверен, что он блефует, учитывая, что я являюсь чем-то вроде ценного актива Кенни, по крайней мере, на данный момент. Так что я делаю кое-что невероятно глупое. Поднимаю ногу, чтобы затем ударить ей по внутренней стороне боковой двери, что вызывает достаточно громкий шум, чтобы ходячий заинтересовался. — Что, блять, ты себе позволяешь? — пытается прошептать он, но выходит скорее как полу-крик; его глаза округляются, когда зомби, наконец, замечает нас. — Ты ёбаный идиот! Ёбаный идиот! Он перехватывает пистолет и направляет в мою сторону, удерживая его дрожащей рукой. Я встречаю испуганный взгляд мужчины, не выказывая никакого страха, когда он отводит курок. — Тебе не нужно пытаться что-то доказать мне, — откровенно издеваюсь я, когда замечаю, как пот стекает по его лицу. Однако колкость остаётся без внимания, поскольку он продолжает трясти пистолетом. — Заткнись нахуй! Кенни убьёт тебя! Кенни, блять, убьёт тебя! К этому времени тварь начала царапать стекло со стороны водителя, оставляя на нём грязные разводы своими пальцами в засохшей крови. Он выворачивает шею и стонет, рыча из-за того, что не в силах добраться до деликатеса в нашем обличии. Хьюго лихорадочно переводит взгляд то на зомби, то на меня, по-видимому, не в силах решить, кто должен быть его мишенью. Я собираюсь действовать, возможно, каким-то образом выбить из его рук пушку и бежать отсюда, когда раздаётся выстрел. И всё, кажется, на мгновение замирает. Шум эхом разносится сквозь деревья. Потом ещё один. И ещё. Все они слышатся из больницы. — Какого хера... — шепчет Хьюго, на долю секунды опуская прицел пистолета. Ещё пара ходячих начинают медленно выходить из леса, привлечённые звуками выстрелов. Но вместо того, чтобы направиться к больнице, они отвлекаются на нас, на тварь, что не оставляет попыток пробраться внутрь грузовика. Что ж, блять. Я пододвигаюсь спиной к боковому окну, пытаюсь открыть дверь. Может быть, они ступили и оставили мне такую лёгкую лазейку для побега. К сожалению, это не может быть так просто: ручка не поддаётся, когда я пытаюсь её открыть. Блядь, блядь, блядь. Услышав, как парочка очередных ходячих начинают стучать в дверь, я понимаю, что, вероятно, мне следовало бы хорошенько всё обдумать. Не следовало просто предполагать, что Хьюго превратится в хныкающего малютку и упадёт в позу эмбриона при виде монстра. Хотя он вроде как близок к этому. — Вот же грёбаный урод! — он больше не смотрит на меня, вместо этого неуверенно направляя свою пушку на одного из трёх мертвецов, прижатых к корпусу грузовика. Хоть он и отвлёкся, я не даю себе расслабиться: бросаю взгляд на дверь со стороны водителя, чтобы проверить, автоматические ли замки. Как вижу сверкающую пора-убираться-отсюда-к-чёртовой-матери кнопку. Быстро соображая, я проскальзываю мимо сидения, перед этим сняв кроссовку с левой ноги. Хьюго слишком занят появлением четвёртого ходячего, чтобы заметить, как моя нога просовывается между дверью и водительским креслом. Немного растяжки и, вуаля, я могу нажать на кнопку большим пальцем ноги. Быстро засовываю ступню обратно в кроссовку и пробираюсь на противоположную сторону сиденья. Снова повернувшись спиной к окну, я пальцами вслепую нащупываю дверную ручку. Именно тогда Хьюго, кажется, замечает меня. Я вижу, как расширяются его глаза, когда он видит руку на ручке. — Блять! Нет! — вес моего тела распахивает дверцу, и я с шумом приземляюсь на землю. Осознание свободы захватывает меня на долю секунды, пока мир всё ещё перевёрнут с ног на голову. Несколько пальцев сильно ноют, я замечаю эту боль, когда вижу Хьюго, хватающего меня за лодыжку в попытке затащить меня обратно в машину. — Ты маленький засранец! Адреналин сию минуту разливается по венам, и я выбрасываю ногу вперёд, пытаясь высвободиться от него. Камни на земле впиваются в мои плечи, пока я извиваюсь, но, несмотря на все мои усилия, кажется, ничего не выходит. Затем возвращаются стоны и рычание. Я вижу, как их ноги шаркают под грузовиком, направляясь в мою сторону. «Они убьют меня», — понимаю я, зная, что ни за что не смогу постоять за себя животом вверх со связанными за спиной руками. Используя свободную лодыжку, я совершаю последнюю отчаянную попытку вырваться, упираясь правой ногой о грузовик. Собрав остатки сил, я сгибаю колено и отталкиваюсь так сильно, как только могу. На мгновение я сомневаюсь, сработало ли это на самом деле, не подписал ли я только что свой смертный приговор. Но я больше не чувствую жёсткой хватки рук Хьюго на себе. Только холодную землю под спиной. Острую боль в пальцах, гулкие удары в голове. Но вокруг моей лодыжки ничего нет. Перекатившись, я поднимаюсь на колени, думая о том, стоит ли мне просто убежать или попытаться найти Леви в больнице. Это не кажется таким уж трудным решением, потому что я уже смотрю в сторону тёмного входа в здание. Однако мне не дают долго думать об этом из-за холодного металла, прижатого к затылку. — Ты... ты конченый уё..аргх! — вдруг чувствую тепло от прыснувшей крови ниже затылка, и я едва успеваю оглянуться назад, когда поспешно поднимаюсь с земли. Так мало времени. Что-то не так. Эта мысль прерывается ещё парой раздавшихся выстрелов. Я должен добраться до него. Я должен спасти его. Добраться до входа в больницу легко, нежить ещё не вырвалась за пределы здания. Глупо бросаться в атаку в том виде, в каком я пребываю: связанный, безоружный, не имеющий никакой возможности защититься. Как бы то ни было, сейчас я здесь, и я знаю, что либо уйду отсюда с Леви, либо вообще не уйду. На стене вестибюля краской из баллончика нарисован символ, которого я не видел там раньше. Крылья. Такой разительный контраст со всеми сообщениями о смерти и безнадёге, которые, кажется, остались позади в виде напоминания о том, как устроен этот мир. Раздаётся ещё один выстрел, на этот раз звучащий намного ближе, чем предыдущие. Я не уверен, следует ли мне следовать за звуком или нет. Я знаю, что он приведёт меня к бойне, но будет ли там Леви? Я знаю, что ни один из них не принадлежит ему. Кенни ведь не настолько тупой, чтобы доверить Леви пистолет, не так ли? Я решаю просто следовать своей интуиции, направляясь туда, где, как я думаю... надеюсь, будет Леви. Чем дальше по коридорам я пробираюсь, тем больше тел, кажется, нахожу; в основном они принадлежат тварям, но в парочке из них я отчётливо узнаю людей Кенни. Хоть они и выглядят, как жертвы ходячих, лоб каждого из них украшают пулевые отверстия. Но кто? Кенни? Он не кажется тем, кого бы волновало сохранение перспектив загробной жизни для своих людей. — Я не знаю, но мы должны их вытащить, — этого голоса я никогда раньше не слышал, он приглушён закрытой дверью, — разведайте обстановку и убедитесь, что информация надёжно защищена. Это дерьмо всё ещё считается засекреченным. В комнате слышится шарканье, и я поспешно сворачиваю за угол, чтобы остаться незамеченным. Из неё появляются незнакомцы, облачённые в чёрное, даже лица закрыты масками, из-под которых виднеются лишь глаза. Всё это кажется таким «правительственным»: одежда, защита информации, их разговоры. Грёбаная зона пятьдесят один, не иначе. Я пытаюсь выкинуть подозрения из головы, вернуть фокус внимания к причине, по которой я вернулся в это богом забытое место. Кажется, что куда бы я ни пошёл, везде упрусь в тупик или коридор, заполненный гниющей нежитью. Я так стараюсь не терять надежду, не думать о наихудшем сценарии. Просто тяжело здесь находиться, когда последние воспоминания, которые мне подарило это место, связаны с гибелью лучшего друга. Вздыхая, я продолжаю двигаться вперёд; плечи и локти начинают болезненно затекать от их неестественного положения. Каким-то образом мне удаётся найти ту же карту, что и в прошлое своё пребывание здесь. Я пробегаюсь по ней быстрым взглядом, прежде чем решить, где, по моему мнению, наиболее вероятно скрывается Леви. В том случае, если он всё-таки решил задержаться в одном месте. Теперь мне не требуется много времени, чтобы понять, куда я иду. Просто повторяю маршрут снова и снова в голове, как и прежде. На этот раз, благодаря знанию, что находится за дверью, она не кажется мне такой зловещей. Только вместо стонов удерживаемых тварей я слышу... ничего. Ни рычания, ни стенаний. Просто тишину. В лучшем случае тревожную, в худшем — ужасающую. Войдя внутрь, я обнаруживаю, что дверь, которая удерживала орду зомби, открыта. Вне всяких сомнений, благодаря Леви. К столам всё ещё привязаны ходячие, за исключением того, что во лбу у каждого теперь красуется по отверстию, подарившему милосердный конец. Бумаги разбросаны повсюду, вероятно, их смели со стола во время потасовки из-за открытия двери. Когда я делаю ещё один шаг в операционную, то моё внимание привлекает кое-что ещё. Шляпа. Бросившись вперёд, я вижу, что она не слетела с владельца, всё так же украшает макушку Кенни. Только теперь она помята из-за нового аксессуара — ножа, торчащего изо лба мужчины. Часть меня жалеет, что ему даровали покой. Следовало оставить гнить, обречь на проклятье, как и сотни тысяч стонущих и голодных людей, что бродят сейчас по улицам. Заставить страдать. Даже после смерти я замечаю садистский блеск в его глазах. Желание причинять боль, убивать. Грёбаный маньяк, практически выведенный для существования в апокалипсисе. Жаль, что я не смог стать свидетелем его конца. — Эрен, — шепчет мне голос, звучащий так тихо. Я немедленно оборачиваюсь на звук, и мои глаза расширяются от увиденного зрелища. Не знаю, почему я сразу его не заметил, но вот он там, прислоняется к шкафу. Выглядит, честно говоря, ужасно: весь покрыт грязью и кровью, кажется замученным до глубины души. — Леви, — заветное имя срывается с моего языка. — Хватай этот нож, — он указывает на труп Кенни. Я поворачиваюсь всем телом, на ощупь ища рукоять клинка. Он выскальзывает из плоти со склизким звуком, после чего труп опадает на землю. Скатертью дорожка. — Иди ко мне, — зовёт Леви другим тоном, почти бесчувственным. Я подхожу и протягиваю ему нож. Он быстро расправляется с верёвками, заставляя мои плечи распрямиться, как только избавляет меня от оков. Ожоги от них всё ещё заставляют кожу гореть, будто я всё ещё связан. — Я знал, что ты выберешься, — он обращает моё внимание на себя, всматриваясь серебристыми глазами так, как никогда раньше. Почти торжественно, Одновременно с этим пусто, — почему ты вернулся за мной? — Не задавай глупых вопросов, — я бормочу, протягивая к его лицу руку, чтобы убрать налипшую чёлку с лица. И вот тогда я вижу. Кровь. Это то, что я поначалу не могу осмыслить, бегая глазами туда-сюда. Не могу сложить слова в предложения, двигать ногами. Будто всё моё тело отключается, отгородившись от боли того, что это осознание собирается мне принести. Ничего, кроме ёбаной печали и боли. Одинокого существования. Снова. Я заплакал, понял, что это так, когда услышал сквозь слёзы, как он шепчет мне на ухо что-то о том, что всё в порядке. Будто это я нуждаюсь в утешении. Это не я, кто... это не... Завтра я назову его идиотом. Вернусь в эту дурацкую хижину. Сделаю вид, что ничего этого никогда не было. Скажу, что люблю его, наконец. Люблю его. Я люблю его. А он скоро умрёт. — Грёбаный ублюдок хорошенько приложился, скажи? А он скоро умрёт. — Эй, посмотри на меня. А он скоро умрёт. — Эрен, посмотри на меня, — поднимаю на него затуманенный слезами взгляд, стараясь не смотреть на следы зубов на плече. Я не моргаю, когда он прижимает меня к своей груди, просто позволяя своему телу подчиняться его воле, что бы он ни захотел сделать. — Всё будет в порядке, — он делает глубокий вдох, зарывшись лицом в мои волосы, чтобы затем выдохнуть, — ты будешь в порядке. Ты — не я — всё, что я слышу. — Я могу это исправить, — шепчу ему. Он снова тяжело вздыхает, поднимает руку, чтобы обнять меня и притянуть ближе к себе. Будто он знает, что всё уже кончено; мне, наверное, стоило бы тоже принять этот факт. Но я никогда ничего не могу отпустить, особенно это. Особенно его. Пожалуйста, только не Леви. — Я могу исправить это, просто...я помогу тебе, пожалуйста. — Шш-ш, всё хорошо. — В моей крови есть антидот, ты знаешь. — Эрен... — Я не позволю тебе просто сидеть здесь и умирать, чёрт возьми! — слова и вполовину не обладают той силой, которую я хотел в них вложить из-за непрекращающихся рыданий. — Я не могу, — откинув голову от его груди, я встречаюсь с ним взглядом, игнорируя пустую тьму, что начинает появляться в его глазах. — Я люблю тебя, — тихо шепчу ему, даже не успевая остановить себя. Но я бы и не подумал умолчать об этом, несмотря ни на что. Он должен знать, что я чувствую, что я чувствовал. Я смотрю, как его губы подрагивают, будто он не знает, что должен сказать. Смотрит мне прямо в душу этими чёртовыми глазами, полными сожаления. Тихие слёзы начинают стекать по его щекам, очерчивая солёные дорожки по грязи и капая с подбородка. Я тяну ладонь к его щеке, большим пальцем смахивая их. И он льнёт к прикосновению, будто изголодавшийся по ласке малыш, впервые в жизни чувствующий тепло. — Мне жаль. Мне так чертовски жаль, — не знаю, имеет ли он в виду предательство или укус. Если бы мне пришлось делать предположения, то, вероятно, это было бы первое. — Я знаю, — мягко шепчу я. Это единственные слова, которые я могу сказать. Я больше не хочу ссориться, не хочу спрашивать, почему он решил разделить кров с теми монстрами. Потому что несмотря на все мои сомнения, на весь мой гнев, я не могу его отпустить. Затем он смотрит на меня, по-настоящему смотрит на меня, как тогда, в той хижине, в той старой церкви. А затем обхватывает меня руками за талию и притягивает ещё ближе к себе. — Я тоже тебя люблю, — произносит ласково и сладко. — Знаешь, если это ещё имеет значение для тебя, — он издаёт грустный, сдавленный смешок, от чего внутри меня что-то ещё немного ломается. Даже в этом разбитом состоянии, зная, что у него на счету осталось не более, чем пара дней, я не могу не улыбнуться. Невозможно сдержать улыбку. Не когда он смотрит на меня так, не когда он обнимает меня ещё крепче. Наклоняясь, я прижимаюсь губами к его губам, кротко и нежно. Дело в том, что теперь мне трудно представить жизнь без него. Трудно вообразить, что, просыпаясь каждое утро, я не буду видеть его лица, не буду чувствовать касания его губ на своей коже. Этой привычности, этой привязанности. Единственного хорошего, что у меня есть, так как же я должен от него отказаться? — Я что-нибудь придумаю, — говорю, прижимаясь носом к его шее, — я не позволю тебе погибнуть. Леви открывает рот, вероятно, чтобы возразить, но его останавливает звук возводимого курка. То, что просто означает, что подобного рода вещи могли бы произойти, учитывая, где и с кем мы находимся. Но на этот раз, будь я проклят, если они заберут нас снова. Никогда больше. — Не двигайся, блять, — говорит вошедший. И будто что-то внутри меня воспламеняется, когда волна осознания захлёстывает меня с этим голосом. Тем, что я никогда в жизни не забуду. К обладательнице которого, я всегда клялся себе, что вернусь. Я оборачиваюсь; часть меня ожидает, что она без колебаний всадит мне пулю между глаз. Я почти прав, когда вижу её палец на спусковом крючке. Но потом всё, кажется, внезапно щёлкает, встаёт на свои места. Её рука с глухим стуком шлёпается о бок, а глаза расширяются от чего-то гораздо большего, чем удивление. Я не шокирован её реакцией. Знаю, что должен быть давно мёртв. — Эрен? — тон её голоса звучит так нерешительно, похоже, она задаётся вопросом, не мучают ли её галлюцинации. Я киваю, и она тут же падает на колени. — Привет, Микаса.