You Try (even when the world doesn't want you to)

Они не оставят тебя Они не оставят тебя Они не оставят тебя Они не оставят. Они не оставят. Они не оставят. Они не оставят. Они не оставят. Они не оставят. Они не оставят. Они не оставят. Они не оставят Тебя. Он повторяет эти слова в голове, как мантру, призванную успокоить гнетущую тревогу в его груди. Это невыполнимая задача, заключает он. В его груди словно поселились жужжащие, неуправляемые пчелы. Они жалят и царапаются в каждой части нежного тела Сюйси в тщетной попытке вырваться наружу. Сюйси знает лучше. Знает, что если их выпустить, то пол рухнет, а вместе с ним рухнет и то подобие нормальной жизни, которым он наслаждался. Все уже рушится – его бесполезные, бесполезные запасы разума. Он сидит на белом, нетронутом кафеле ванной комнаты и боится. В ужасе от монстра, которого никто не видит. Для многих – это воспоминания. Воспоминания о ком-то, кто когда-то давно причинил им такую непоправимую боль, что страх сковывает их движения. Для некоторых это руки, которые прикасались к ним. Которые ставили синяки. Порезали их. Для многих — это голоса, которые кричали. Те, что причиняли боль и жгли при каждом оскорблении. Для него... для него монстр – это он сам. Руки, которые покрывали его тело синяками – его. Те, что режут его кожу, привязаны к его рукам. Голоса – это голоса в его голове. И он в ужасе. В ужасе от самого себя. Потому что на секунду – а Сюйси думает, что это была всего лишь секунда – он держал пальцы у своего горла. И, черт возьми, он в ужасе. Это слишком похоже, слишком близко к той абсолютной потере контроля, которую он ощущал несколько месяцев назад. Так чертовски близко, что он практически чувствует, как кровь оттекает от его рук. В панике он смотрит вниз. Ищет образ крови, стекающей по его израненным запястьям, пачкающей пол и оставляющей следы, которые не смогло удалить даже самое лучшее чистящее средство. Он находит только рубцовую ткань. Кровь не вытекает. Никаких красных пятен на плитке, только маленькие пятна, где белое больше похоже на розовое, а потом белый пол. Потому что белый цвет, блядь, повсюду, и это начинает сводить Сюйси с ума. Белый на плитке, на стенах. Белый на его лице. Белое на его дрожащих руках. Белый на костяшках пальцев, закрывающих крышку унитаза. Так много белого, что он может закричать, и где-то на задворках сознания он думает, что это может быть не очень здоровым. Что, возможно, ему следует позвать на помощь. Потому что стук его сердца определенно не должен быть слышен в ушах, ему больше нравится, когда он слышен в груди. Он вспоминает, что жгучая боль в груди тоже не должна быть там. Но, возможно, ему это только кажется. Возможно, он преувеличивает, потому что это у него получается лучше всего. Возможно, это просто часть приступа тревоги, который, как он уверен, терзает его тело. Сюйси решает поверить в это объяснение. Даже когда голос его врача повторяет в его голове такие слова, как боль в груди и аритмия, потому что он не может позволить себе, чтобы с ним случилось еще одно несчастье. Не может признать, что он более разрушен, чем все думали. Он вздыхает и поднимается, опираясь на раковину. Сюйси избегает отражения в зеркале, как чумы. Он не хочет видеть того, кто осмеливается называть себя Хуан Сюйси, когда он всего лишь пустая оболочка. Сюйси возвращается в пустую гостиную, где когда-то давно он лакомился сладостями и жирным попкорном. От этой мысли у него заурчало в животе. Он больше не хочет думать. Хочется лечь на пол и просто не думать. Думать слишком тяжело, слишком больно, слишком много, и он хочет, чтобы это прекратилось. Он говорил это много раз. Он думал об этом еще больше, но проблема в том, что ощущения не меняются. Неважно, сколько таблеток он принимает или сколько говорит, это ни хрена не меняется. Так что же ему делать, когда ответы не подходят? Когда противоядие предназначено для другого яда? Возможно, он и есть яд. Возможно, противоядия нет. Возможно, нет надежды ни для его разума, ни для его тела. Сюйси ложится на пол раньше, чем осознает это, и не может сдержать вздох облегчения, вырвавшийся из его губ, когда его кожа коснулась холодного дерева. Мемберы уже давно ушли. Что-то о срочном собрании? Или танцевальная репетиция? Альбом? Черт, он даже не обратил внимания. Он был слишком сосредоточен на еде перед ним, чтобы сконцентрироваться на разговоре, даже когда этот разговор должен был включать его в качестве активного участника. Мемберы ушли, пообещав вернуться через несколько часов, а Сюйси попрощался, пообещав «быть хорошим», по словам Куна. Если быть хорошим – значит не очищаться, то он уже провалил эту задачу, с горечью подумал Сюйси. Ну что ж. Еще одна вещь, которую можно добавить к списку «вещей, которые Сюйси провалил». Проект все еще продолжался, и, к позору Сюйси, не похоже, что он скоро закончится. Вместо этого, как он только что заметил, список продолжал расти с каждой секундой его существования на этой земле. Остальные, вероятно, тоже заметили, хотя он сомневался, что они знают об этом списке. Хотя, он должен был отдать должное... и это была заслуга его самого. И разве это не странно: Хуан Сюйси сам себя за что-то похвалил? Просто непостижимо. И все же он лежал на полу в гостиной и собирался похвалить себя за что-то. Мир был дикой штукой. Дело в том, что ему было лучше. Конечно, его порции были крошечными по сравнению с остальными, но, учитывая, сколько раз его заставляли есть, Сюйси был почти уверен, что в итоге он съедал больше, чем все они вместе взятые. Самое главное, он чувствовал себя очень хорошо. Приступы тревоги в течение последней недели не были ежедневным явлением. Изнеможение, наползавшее на его тело, было управляемым, а психические срывы были сведены к минимуму. Ради всего святого, он даже не использовал трубку для кормления, а это – в случае с Сюйси – о чем-то говорило. Дело в том, что ему было так хорошо. И он должен был пойти и все испортить. Мемберы ушли, потому что доверяли Сюйси. Потому что они думали, что ему действительно становится лучше. Но поскольку Сюйси всегда превосходит ожидания, он выкинул все это доверие в канализацию. В буквальном смысле. Он засунул пальцы себе в рот и опустошил свой желудок от всей еды, которую он запихнул себе в глотку прямо перед уходом остальных. Теперь это доверие лежит рядом с ним на полу. Поверженное и исчезнувшее. Слова Сяо Цзюня эхом отдаются в его голове. Да, выздоровление не было линейным, или что там говорил его терапевт. Да, Сяо Цзюнь был прав, трех месяцев недостаточно, чтобы восстановиться после такого. И да, Сяо Цзюнь сказал, что они не оставят его. Но это было тогда, когда он не ушел и не разрушил весь прогресс, которого они достигли. Книга за книгой, свидетельство за свидетельством, которые он читал, видел и слышал, говорили о том, что в первые несколько недель желание просто засунуть пальцы в рот и глотать, пока в организме не останется ни одной калории, было почти невыносимым. У Сюйси не было такой роскоши. Удовольствие от возможности принять решение. Его тело сделало это за него. Для него никогда не было борьбы с желанием очиститься, потому что половина того, что он съедал, его тело гарантировало, что оно выйдет в течение следующих десяти минут. Его тело настолько привыкло избавляться от всего, что ему даже не нужно было стараться. Черт, его гребаный желудок перестал двигаться, чтобы переварить эту дурацкую еду. Дело в том, что уже некоторое время ему не нужно было очищаться, тело Сюйси просто делало всю работу. Это было ново. Такой тип провала был в новинку. Его тело? То, как работает его желудок? Он не мог контролировать это. У него не было возможности сказать: «Эй, желудок, мы должны работать сейчас». Он никак не мог вернуться к нормальной жизнедеятельности после всего, что он сделал со своим телом. Но это? Засовывать пальцы в рот, потому что не мог справиться с приступом паники? Это... это он должен был уметь контролировать. Он должен был стать лучше. И если раньше мемберы не уходили, то теперь они точно уйдут. Подавленный смех вырывается из его горла, когда он открывает глаза. Он уставился в потолок. Странная липкая игрушка, которую Кунхан когда-то засунул туда, смотрела на него, насмехаясь над тем, что он выглядит таким несчастным. Наверное, ему стоит встать, перестать быть бесполезным и сделать что-нибудь. Он мог бы выйти. Прогуляться. Хотя ему и не разрешалось выходить без компании. Но он мог выйти. На прогулку. Или пробежаться. Если бы он мог бегать, он бы бегал. И он мог выйти. На прогулку. Или пробежаться. Или он мог бы танцевать. Но он не мог, не так ли? Он собирался выйти. На прогулку. Да, просто прогуляться. Один. Потолок казался незнакомым... нет, не так... потолок казался нереальным. Он чувствовал себя нереальным. Как будто мира, в котором он существовал, не было, и он внезапно оказался плавающим в бесконечном океане небытия. Комната казалась частью его воображения, как будто ее никогда не существовало. Как будто его самого никогда не существовало. И хотя он все время говорил «чувствовал», Сюйси не был уверен, что чувствует что-то в этот момент. Кроме, пожалуй, онемения. Возможно, для этого есть медицинский термин. Для огромного ощущения пустоты. Да, наверное, был. Сюйси поднял свое тело с пола, издав ворчание, когда боль потянула его вниз. Он поднял куртку и направился к двери, оставив доверие мемберов на полу, брошенное так же, как он бросил здравомыслие раньше. Его рука направилась к груди, потирая место, где началась боль. Он снова был уверен, что эта боль не должна была быть там, но его проверяли, проверяли и проводили тест за тестом с его сердцем, его мозгом, его мышцами; и они сказали, что все в порядке. Его сердце было в порядке, даже если оно этого не чувствовало. Он потерял мышцы – объяснял голос его врача – он потерял мышцы везде. Он потерял «сердечную мышечную массу», но это было нормально, потому что врачи сказали, что все в порядке. Он уверен, что где-то в глубинах запертого ящика, спрятанного под кухонной раковиной, у него есть лекарство от этого. Сюйси выходит за дверь, прежде чем он успевает слишком много об этом подумать. Его ботинки скребут по тротуару, а шум людей уносит небытие прочь. Минусовая передышка от онемения в руках, в сердце, в теле и разуме. Кто-то толкает его. Он спотыкается. Рядом с ним шепчут извинения, а потом они продолжают идти. Сюйси и незнакомец, и Сюйси задается вопросом, не передал ли он часть оцепенения этому человеку. Тут он замечает, что на нем нет маски, и его охватывает кратковременный приступ паники. Люди увидят его – осознает он. Люди могут узнать его и подумать: «Ух ты, он выглядит ужасно», и Сюйси ничего не сможет сделать, кроме как согласиться. Могут быть сделаны фотографии, и люди будут сравнивать прошлое и настоящее и говорить: «Черт, раньше он был толстым, а теперь он просто несчастен». А кто-то другой скажет: «По крайней мере, раньше он улыбался», и тогда начнутся сообщения. Instagram DMs начнут обстреливать быстрее пули, и он снова упадет, упадет быстрее, глубже. Люди увидят его, и, возможно... это была не самая лучшая идея за последнее время. Сюйси продолжает идти. Его лицо скрыто шарфом, который он носит, скрыто под маской холода. В конце концов паника проходит, сердцебиение замедляется, перестает пытаться вырваться из грудной клетки. Дыхание Сюйси замирает на губах, и он вытирает одинокую слезу, которая вытекла из его глаз за несколько секунд паники. Затем его охватывает прежнее оцепенение, и, возможно, это нравится ему больше, чем паника и боль. Он останавливается у магазина, выбирает маску, платит за нее и выходит на холодный воздух. На этот раз маска закрывает его лицо. Сюйси останавливается перед большим, причудливо выглядящим зданием и прижимается спиной к ледяной стене. Достает из кармана телефон и, не задумываясь, звонит Куну. Для чего? Он и сам не знает. Попросить о помощи? Чтобы сказать ему, что он находится на холоде, когда не должен? Звонок, потом второй и третий. Чтобы нагрузить его еще больше? Он вешает трубку. Куну не нужно волноваться, когда у него и так много дел, столько других проблем. Они, вероятно, все равно выгонят его, когда узнают, что он сделал, так зачем беспокоиться. Куртка Сюйси отклеивается от стены, и с губ мальчика срывается ворчание. Черт, как же холодно. Зачем он снова вышел на улицу? Он засовывает свои руки без перчаток в карманы, защищая их от холода так же, как он хотел бы сделать это со своим сердцем. Холод продолжает проникать внутрь, и он в очередной раз приходит к выводу, что защитить что-либо от холода – задача невыполнимая. Его ноги продолжают двигаться, пока он не оказывается перед одним из залов для занятий танцами в здании SM. Как он туда попал, было бы одной из величайших загадок, с которыми Сюйси когда-либо сталкивался, если бы он хоть наполовину понимал, насколько он не в себе. Из комнаты доносится музыка, понимает он. Он не узнает ее, но это и не удивительно, учитывая отсутствие связи с внешним миром. Сюйси думает, что это может быть что-то связанное с EXO, если судить по голосам, звучащим из динамиков. Но, конечно, он может ошибаться, и все это может быть частью его воображения. Сюйси передернул плечами и вздохнул. Ему действительно пора возвращаться домой, столкнуться с последствиями своих глупых действий и начать собирать свои вещи. Он поворачивается как раз в тот момент, когда дверь начинает открываться. «Черт», – думает он. Вздох покорности вырвался из его горла прежде, чем он успел его остановить. Он рассчитывал, что мемберы хотя бы не узнают о его маленьком приключении по городу, но когда еще Вселенная давала Сюйси то, чего он хотел. Он поворачивается лицом к своему палачу. Перед ним стоит Бэкхён. «Действительно, дерьмо», – проносится у него в голове. Да, ему пиздец.