Вот и прожили мы больше половины. Как сказал мне старый раб перед таверной: «Мы, оглядываясь, видим лишь руины». Взгляд, конечно, очень варварский, но верный.
Иосиф Александрович Бродский
Отгремели колокола Септы. Ветер донёс только отдалённый звон до Драконьего логова. В тягостной тишине это всё равно звучало громом среди ясного неба. Лейла слышала, как перекатывались камни под тяжёлыми движениями Вермакса и Арракса, как дышали драконы и тёрлись друг о друга чешуйки, как на дрожь земли отзывались цепи и кованые ворота. Её наполняла боль, тоска и невесомое принятие, которое было свойственно только людям, прожившим достаточно, чтобы смириться с неизбежным. Старая рана сегодня ныла особенно сильно, словно разделяя тяжесть этого дня. Это толкало Лейлу назад, по пучинам собственной памяти, отмеряя года и события. Много лет назад спонтанная трансгрессия выбросила Лейлу на Драконий камень. Она лежала на холодном берегу, чувствуя, как острые камни впиваются в тело, и молилась то ли Старым богам, то ли Новым, чтобы те уняли боль. Каждое неосторожное движение приводило только к новым мучениям. Эту ситуацию было бы даже можно назвать забавной. Им с Эймондом потребовалось столько сил, чтобы самостоятельно и тайно пробраться сюда, а Лейла смогла просто трансгрессировать. Спонтанно. Так забавно. Обхохочешься. Лейла не знала сколько пролежала на пляже. В какой-то момент небо потемнело и холодный ветер стал забираться под кожаную куртку. Боль притупилась достаточно, чтобы Лейла смогла сесть. Ведущая рука висела плетью, и Лейла не была уверена, что сможет сделать правильные пасы другой рукой. Она поморщилась, понимая, что без Патронуса и любых других чар, ей придётся выбираться отсюда самостоятельно. Спонтанные трансгрессии крайне плохо отслеживались, поэтому Лейла не была уверена, что её смогут найти быстро, раз уже не нашли. Ей пришлось пожертвовать ремнём и сквозь боль и шум крови в ушах привязать больную руку к телу. Она не была уверена, насколько разумным было это решение, но других мыслей у неё не было, а действовать было надо. Солнце клонилось к закату, с моря шёл шторм, и она нуждалась в укрытии. Драконий камень гнездился на целой череде островов, разбросанных в море. Идеальный дом для многочисленных драконов Таргариенов, достаточно отдалённый от суши и укрытый от чужих глаз древней магией. К сожалению, для Лейлы это значило, что её могло забросить на один из отдалённых от замка островов. Только благодаря ласкающей кожу защитной магии, она знала, где находится, но разглядеть в наступающей темноте очертания замка за каменной грядой не получалось. Лейла с трудом встала. Её ноги дрожали, как у новорождённого ягнёнка, а попытки открыть правый глаз не увенчались успехом. Приближалась ночь, шторм, Лейла не могла колдовать, еле стояла на ногах от потери крови и не могла видеть одним глазом. «Шикарный расклад», — посмеялся бы её дед. Конечно, Кровавому Ужасу приходилось выживать и в худших условиях, но Лейла не была воином. Она росла, как комнатное растение, всю свою жизнь, и сейчас не испытывала ничего кроме беспомощности и отчаяния. Её вообще смогут найти? Она была внучкой Деймона Таргариена и была помолвлена с Эймондом Таргариеном. Большинство из заклятий поиска указали бы на то, что она находилась дома. Кровь, магические узы — всё это позволяло претендовать на это. Как много времени её семье бы понадобилось, чтобы обыскать снизу до верха все владения Ройсов, Арренов, Поттеров и наконец Таргариенов? А как долго смогла бы протянуть сама Лейла без еды, воды и медицинской помощи? Ей хотелось свернуться в маленький клубочек и тихо заплакать, — вместо этого Лейла стиснула зубы и заставила себя идти. Она нуждалась в укрытии больше, чем в жалости к своей судьбе. В пещере было темно. С некоторой попытки у Лейлы получилось зажечь простенький люмос. Она старалась ступать аккуратно, продвигаясь в глубь, но камни под её ногами были гладкими. Это могло значить только одно: во время приливов и штормов вода затапливала эту часть пещеры. Тысячелетиями море вытачивало эти пути, и Лейла забиралась всё глубже и глубже. Ей только оставалось надеяться, что где-то в глубине есть достаточно высокое укрытие. Лейла не знала сколько шла вперёд. Минуты? Часы? Тьма и тишина путали внутренние часы. В какой-то момент Лейла просто поняла, что не может больше сделать и шагу. Она медленно осела у стены. Перед глазами всё плыло, а люмос светил всё слабее. Лейла была слишком измождена, чтобы поддерживать даже такие простые чары. А потом осталась только темнота. Было так тихо, что звук собственного сердца казался Лейле слишком громким, подобным грому среди ясного неба. Он заполнял собой всё пространство, вытесняя собой даже воздух. Она схватилась за горло здоровой рукой, чувствуя, как начинает задыхаться. Почему сердце стучало так громко и быстро? И где был весь кислород?.. Прежде чем всё померкло, Лейла была уверена, что слышала какой-то шум. Она очнулась, кажется, от головной боли. В висках кто-то отплясывал стаккато. Лейле было жарко, и хриплый вздох, который сорвался с её губ, отдался болью в горле. Шумела пребывающая вода, наконец поняла она. Ноги промокли и в сапогах хлюпала вода. Было неудивительно, что в таком состоянии её свалила обычная простуда, а может раны просто воспалились или началось заражение. Какие радостные перспективы сулил ей этот день. Она смогла подняться, цепляясь одной рукой за стену. Слабый люмос разгорелся почти с первой попытки. Она не знала сколько провела так, но судя по тому, что вода продолжала прибывать, шторм наконец приблизился к острову, и Лейле не оставалось ничего кроме, как идти дальше. Навстречу кромешной тьме, по щиколотку в воде. Идти и идти. Идти и идти… Через какое-то время Лейла добрела до… грота? Как вообще называются большие пещеры после вереницы узких туннелей? У этого есть название? И так ли важно размышлять об этом сейчас, когда её всю трясёт? Это была развилка. Некоторые тоннели вели глубже, к основанию скалы, другие поднимались куда-то ввысь. Лейла просто рада была найти возвышенность. Море годами обтачивало эти скалы, из-за чего на стенах остались явные отметины максимального уровня подъёма. Лейла взобралась повыше и наконец нашла угол, в котором смогла упасть. Ей так повезло быстро вновь зажечь люмос, что часть её отчаянно протестовала, когда Лейле пришлось развеять чары. Темнота снова заполнила всё вокруг, но ей было нужно попытаться высушить себя теперь, когда прибывающая вода больше не представляла угрозы. Рука дрожала, и вместо согревающего тепла получались лишь невнятные искры. С таким же успехом она могла бить камень о камень, добывая огонь. Лейла едва сдерживала вновь подступающие слезы. Боль отошла уже на второй план: стала просто привычна. Теперь Лейлу терзала температура, размывая границы восприятия. Ничего не получалось. Уже слышался отчётливый плеск воды, море прибывало, а чары всё не выходили. Лейла ещё никогда не чувствовала себя такой слабой. Ей самой от себя было противно. Хотелось зарычать от бессилия, но любой звук отдавался невыносимым звоном в голове и болью в горле. В какой-то момент Лейла потеряла сознание снова. Её разбудила боль. Вернее, толчки. Что-то упорно толкало её в грудь, задевая больную руку. У Лейлы не было сил даже, чтобы открыть глаза, но она знала. Боги, всё её нутро чувствовало, что это был Вермитор, что он нашёл её, он пришёл на её отчаянный зов о помощи. Ей хотелось плакать от облегчения, но получалось только крепче цепляться за горячую, такую горячую морду. Боль, которую приносили эти касания, была благословенной. Лейла и не знала, что раньше была такой одинокой, такой… пустой, без этого горячего сгустка в груди. Другая душа рядом с её собственной. Больше не одна. Она больше никогда не будет одна. В этот момент, цепляясь за золотую чешую, Лейла отчётливо понимала: это должно было случиться так. Кроваво, удушающе и пугающе. Это был урок, который она должна была усвоить; чувство, которое она должна была в себе найти. В следующий раз она очнулась на Драконьем камне. Вермитор принёс её бессознательное тело. Колдомедики сделали всё, что могли, но помощь была оказана слишком поздно. Воспаление лёгких, заражение мягких тканей, повреждение нервов, несколько переломов… Лейла просто оступилась, а не сражалась с медведсычом. Было слишком сложно принять, что правый глаз был потерян навсегда. Это было так… глупо. Потерять глаз из-за обычного падения с лестницы. Казалось, именно это не давало Лейле покоя. Обстоятельства потери, а не сам её факт. В один из дней Эймонд преподнёс ей розовый сапфир. Крупный камень необычной, круглой формы прямиком из сокровищницы Таргариенов. Он был зачарован таким образом, чтобы занять место в пустой глазнице и при необходимости создать морок настоящего глаза. Искусные чары и прекрасный камень. Возможно, у драконов в крови была любовь к сверкающим драгоценностям, потому что ничто так не завораживало Лейлу, как этот розовый блеск. Ей был даже не так интересен сам морок, сколько игра света на гранях сапфира. Это было прекрасно. И всё остальное было уже не так важно. Возможно, эта травма была нужна, чтобы затмить раскол в её собственной семье; возможно, это была плата; а может, всё было банальнее — просто роковая случайность. Лейла не знала и знать не хотела. Та трагедия разделила жизнь на до и после, и какая-то часть Лейлы о том жалела. Другая была уверена, что всё просто встало на свои места. — Почему ты не используешь морок? — спросил Дейл в один из дней, когда они делали вид, что никакой ссоры не было, и между ними не разверзлась пропасть. — Мне нравится, — пожала плечами Лейла. — Это напоминает мне об Эймонде всякий раз, когда я замечаю своё отражение. — Опять всё сводится к нему, — пробормотал себе под нос Дейл. Опять. Снова эти тихие замечания, на которые нужно было просто закрыть глаза и сделать вид, что никакой проблемы не было. Лейла сделала глубокий вдох, посчитала мысленно до десяти и улыбнулась. Бабушка бы гордилась её выдержкой (потому что терпение у неё было Деймоновское, т.е. примерно никакое). Проблемы никакой не было, ясно? — Да и выглядит весьма по валирийски, нет? Капля валирийского цвета в море Ройсов, — Лейла подмигнула, что выглядело весьма забавно на её взгляд, учитывая, ну… то, что у неё был только один живой глаз. Эйгон (Лонгботтом) любил отпускать какие-нибудь язвительные шуточки на эту тему, что всегда снимало небольшое напряжение, которое неизбежно повисало, когда кто-то напоминал о том, что Лейла была калекой. Возможно, в этом тоже была проблема. Эйгон больше не шутил над самим Дейлом. Несмотря на разницу в возрасте они были близкими друзьями. Их часто можно было увидеть вместе, даже когда Эйгон начал встречаться с Джейкерисом. Так что, когда Лейла снова разбила сердце своей матери, Эйгон был вынужден поддержать семью своего жениха. По крайней мере, так утверждал сам Дейл. Лейла находила это даже немного забавным, потому что Эйгон был сыном своей матери и крестником Леди Таргариен. Он бы не стал терпеть подобное дерьмо от Дейла и при иных обстоятельствах. И всё же Лейле было жаль, что всё кончилось этим. Вся эта драма «Ройсов-Поттеров-Таргариенов» оказалась слишком разрушительной… как и говорила бабушка. Как будто одним своим решением Лейла поставила всё их микросообщество перед выбором. Можно было, конечно, делать вид, что никакой проблемы не было. Как делали сейчас они с Дейлом, но это не могло длиться вечно. Бабушка и тётя Джейн были на её стороне, Лонгботтомы и Малфои (закономерно) тоже. Лавгуды были слишком Лавгудами. А вот Грейнджер-Уизли и просто Уизли на удивление разделились пополам. Флёр и Молли (в девичестве Пруэтт) были воспитаны в аристократичных традициях и легко приняли подобное. Их мужья мудро не желали перечь жёнам. Миссис Грейнджер оказалась слишком рациональной и логичной для этой драмы, и её волновал только ранний брак самой Лейлы и соблюдение её прав и свобод. Это вызывало уважение. Остальные Уизли разделились пополам. Поттеры закономерно поддержали отца Лейлы. Распределение сил было такое, словно они вели игру престолов и выбирали следующего короля Альбиона, а не участвовали в банальной ссоре «отцов и детей». Лейле иногда хотелось рассмеяться от того, насколько тривиально всё это было. И глупо. Всё уже было решено. Трагедия с ней уже случилась, что толку было теперь разглагольствовать об этом? Не лучше ли было забыть и жить дальше? Как оказалось — не лучше. Оказалось, не так просто вычеркнуть из жизни рухнувшие дружеские узы. — Поттер, — поправил её Дейл, — «в море Ройсов» и Поттеров. — Когда я в последний раз заглядывала на родовое древо, там было отчётливо видно только Ройс рядом с моим именем, — огрызнулась Лейла. И это у неё были проблемы с родственниками и родословной? У неё? Лейла ненавидела то, какой урон этот выбор нанёс её семье, но с годами смирилась. Она бы никогда не пожалела о том, что вышла замуж за Эймонда или оседлала Вермитора, а значит… всё было предрешено. Ошибки её бабушки и дедушки не были её проблемами. Трагедии её матери не были её крестами. Лейла не оглянулась, когда пошла дальше, когда стала Таргариен и переехала в Красный замок. Стоя сейчас в Драконьей яме и глядя на укрытые тела Деймона и Рейниры, Лейла с горечью признавала, что прошла эпоха. С ними ушло то время, когда у неё был ещё кто-то старше, мудрее, опытнее, на кого бы она могла положиться. Бабушки не стало много лет назад, тётя Джейн ушла чуть позже, следом последовало всё старшее поколение Таргариенов и Веларионов, за исключением Деймона. Время было так неумолимо. Подрастали её собственные дети. Сменялись поколения. И всё же Лейла не могла избавиться от травящей душу горечи. Ах, если бы она могла украсть ещё пару лет у судьбы. Хотя бы для Эймонда. Она знала своего мужа, слишком хорошо знала. Потеря Деймона была колоссальной, но почти незамедлительный уход ещё и Рейниры? Эймонд был разбит и уничтожен. Он всегда был ближе к матери, чем к отцу. Что можно было сказать в таком случае? Что их время просто пришло и они ушли мирно и тихо, окружённые своей семьёй? Счастливые? О видели боги, Лейла не знала было ли это достаточным утешением. — Дракарис, — сдавленно выкрикнули Джейк и Люк. Теперь они были старшими, теперь на их плечах лежала эта тяжкая ноша. И всё же они следовали традициям, как их тому и учили. Водоворот пламени окутал тела Деймона и Рейниры. Лейла крепче сжала руку Эймонда. И всё же… ей бы хотелось украсть ещё пару лет у судьбы.