-----
Изуку было семь, когда Каччан впервые ударил его физически. Изуку было семь, когда он узнал, что грубые слова и огненные кулаки причиняют одинаковую боль, но по разным причинам. Воспоминание о том дне осталось ярким, часть его самого, которую он будет носить в груди, как старый шрам. Это был первый день летних каникул, и Изуку решил пойти поиграть в парке напротив своей квартиры. Его мать была на работе, как всегда, и Изуку начал проголодаться. Но вся еда в доме была либо просрочена, либо ее нужно было приготовить, а он еще не был достаточно высок, чтобы дотянуться до плиты. Итак, Изуку решил, что прогулка в парк отвлечет его от ворчащих уколов голода, которые грызли его внутренности. Это было чувство, к которому он привык с тех пор, как его одноклассники начали воровать или уничтожать его обед. К тому времени, когда он прибыл, парк был полон детей, которые гоняли друг друга на качелях и играли в пятнашки на тренажерном зале для джунглей. Знакомая копна светлых волос привлекла внимание Изуку. Каччан, а также несколько других старших детей, имен которых Изуку не знал, сгрудились полукругом вокруг чего-то. Изуку подкрался ближе, его потертые туфли затихли, когда он спрятался за дерево, и заметил, что старшие мальчики нависли над ребенком, который сидел на земле, дрожа и плача. — Если вы не можете играть с нами, то не мешайте нам, экстра! — Каччан взревел, выпятив грудь, чтобы казаться больше. — Знаешь, я не думаю, что он еще усвоил урок, — с ухмылкой сказал один из старших мальчиков. — Может, нам действительно стоит вбить это в него, убедиться, что оно приживется, верно, Кацуки? Ухмылка Каччана превратилась в дикую ухмылку, острые зубы контрастировали с детским жиром, упрямо прилипшим к его щекам. Он сделал шаг вперед, заставив лежащего на земле мальчика сжаться еще сильнее. — Неплохая идея. Мы не можем позволить этому задроту думать, что он может тусоваться с лучшими из лучших, — нахмурился Каччан, его руки сжались в когти, когда из них потрескивали желтые и красные вспышки. Изуку не был уверен, о чем он думал, может быть, он вообще не думал, но его ноги двигались сами по себе, когда он выскочил из своего укрытия и встал между Каччаном и мальчиком на земле. — Стоп! — закричал Изуку, широко раскинув руки, чтобы защитить мальчика. — Не делай ему больно! Каччан и его друзья выглядели шокированными, но ненадолго, когда их удивление сменилось жестокими улыбками. — Если это не плакса Деку, — нараспев сказал другой из старших мальчиков. — Что с этим делать, Деку? Изуку на мгновение заколебался, прежде чем опуститься в боевую стойку, которую он однажды видел во время телевизионной битвы героев. — Я… я буду драться с тобой! — объявил Изуку дрожащим голосом, его кулаки тряслись перед ним. Каччан только рассмеялся над ним, сложив руки на животе, как будто Изуку рассказал веселую шутку. Но нет, настоящей шуткой был Изуку. После очередного приступа варварского смеха, вырвавшегося из группы старших мальчиков, Каччан снова выпрямился и сузил свои малиновые глаза. — Хорошо, Деку, ты хочешь подраться? Каччан склонил голову набок, чтобы соответствовать его кривой улыбке — Тогда давай сразимся. Что бы ни случилось потом, это было пятно взрывной боли и обжигающих ладоней. Кто-то ударил его ногой по ребрам, а другой скрутил ему руку так, что он услышал хлопок. В какой-то момент рука схватила его за волосы и потянула, пока Изуку не подумал, что его голова оторвется. Изуку не помнил, кто и куда его ударил, кроме последнего, финального удара. Моргнув открытыми затуманенными глазами, Изуку увидел возвышающегося над ним Каччана, держащего его за воротник изодранной рубашки. — Никогда больше не смотри на меня свысока, Деку. — прошипел Каччан, прежде чем метнуть разгоряченный кулак в живот Изуку. Изуку со вздохом согнулся пополам и упал на четвереньки. Его бы вырвало, если бы у него что-то было в желудке. Каччан поднял ногу и подтолкнул его тело, пока Изуку полностью не рухнул, с синяками на конечностях и усталыми мышцами, неспособными больше держать себя. Изуку безучастно смотрел на голубое небо над собой, слушая, как их гиеноподобный смех исчезает вдали. Он понятия не имел, куда делся другой мальчик, и надеялся, что ему удастся сбежать или найти взрослого. Слезы навернулись на его глаза, как от боли, так и от осознания того, что Каччан ударил его. Так же, как его одноклассники, как и его отец, и эта боль была намного хуже, чем ожоги и синяки, покрывавшие его тело. Изуку пытался играть в героя. Он должен был знать лучше. Был уже закат, когда Изуку притащил свое больное тело домой. Он был весь в грязи и запекшейся крови, но ему было все равно. Он открыл входную дверь, скинул туфли и, спотыкаясь, пробрался в гостиную. — Изуку! — Раздраженный голос привлек его внимание. Теплые руки внезапно схватили его за плечи, и Изуку от удивления вздрогнул. — О, детка, что случилось? Изуку поднял глаза и посмотрел в зеленые глаза, которые отражали его собственные. — Мама? Мать вздохнула и заправила один из его локонов ему за ухо. — Милый, дети в школе снова сделали это с тобой? Он покачал головой, но остановился, когда острая боль заставила его вздрогнуть. — Н-нет. Сегодня никакой школы. Это лето. Парк. — Только и смог пробормотать он. Его мать, казалось, поняла достаточно, когда осторожно повела его в ванную. — Я забыла, что сегодня твой первый день летних каникул. — Пробормотала она, в основном себе под нос, когда полезла под раковину и взяла их аптечку. Она рылась вокруг, пока не нашла то, что искала, Марля, антисептические салфетки, крем от ожогов и пластыри. Изуку усердно сидел, пока его мать с привычной легкостью очищала его раны. Он только немного съёжился, когда ей пришлось прочистить особенно глубокий порез на его ноге. — Итак, откуда взялись эти ожоги, Изуку? Был ли ребенок с огненной причудой? — нерешительно спросила она, зная, что Изуку ненавидит огонь из-за своего отца. Он хотел сказать ей, что это был Каччан, но по какой-то причине его губы склеились, поэтому вместо этого он просто кивнул. Мать сочувственно улыбнулась ему и нанесла крем от ожогов на горячую, покрытую волдырями кожу. Гробовая тишина повисла в комнате, пока она латала его. Изуку обычно хорошо скрывал свои травмы, и он быстро научился находить дорогу к аптечке, но иногда мама все же ловила его, и это всегда заставляло Изуку чувствовать себя ужасно. Ей и так приходилось целый день помогать больным людям на работе, ей не нужно было чинить и его. Как только она, наконец, закончила, она осмотрела свою работу с довольным мычанием, прежде чем помочь Изуку пройти в его комнату. Изуку без суеты забрался в постель, сон уже тянул его с тяжелыми веками и до мозга костей истощением. Его мать села на край его кровати после того, как уложила его. Мягкими руками она обхватила его щеки и провела большими пальцами под его глазами маленькими кругами, как будто вытирая слезы, которые он еще не пролил. Но глаза его матери начали слезиться, когда она посмотрела на него, и ее нижняя губа слегка подрагивала. — Мне так жаль, Изуку, — прохрипела она. Изуку был в замешательстве, ей не о чем было сожалеть. — За что, мама? Она всхлипнула, и легкая, но грустная улыбка тронула ее губы. — За все, детка, — одна из ее рук переместилась, чтобы играть с распущенными локонами, падающими над его бровью. — Мне жаль, что я не могу защитить тебя. Мне жаль, что я не всегда могу быть рядом с тобой. Мне жаль, что я не могу любить тебя так сильно, как ты того заслуживаешь. — сказала она. Губа Изуку начала дрожать. Ничто из того, что она сказала, не имело никакого смысла. Ее руки вернулись к его щекам, и на ее лице появилась более широкая, более искренняя улыбка. — Но ты знаешь, что? Однажды, когда ты будешь нуждаться в этом больше всего, кто-то полюбит тебя так, как я никогда бы не смог. Они защитят тебя и обеспечат тебе безопасность. Глаза Изуку расширились. — Как герой? — прошептал он с благоговением. Его мать влажно хихикнула, прежде чем слегка хлюпнуть его щеки. — Да, как герой. — Она наклонилась, чтобы нежно поцеловать его в лоб. — До тех пор ты должен оставаться сильным, хорошо, Изуку? — Хорошо, мама, — ответил он, зевнув. Его мать разгладила его одеяло, прежде чем встать, чтобы выключить свет. Не в силах больше держать глаза открытыми, Изуку плотнее натянул одеяло на плечи и зарылся в подушку. Его тело все еще болело, но обещание спокойного ночного сна смягчило жжение. Той ночью Изуку приснились герои, налетевшие, чтобы спасти его от хулиганов, отца и даже Каччана. Он надеялся, что его мама права, он надеялся, что однажды у него будет собственный герой, который защитит его.-----
Мать Изуку брала его с собой на работу, когда он был моложе. Хотя она остановилась, когда ему исполнилось семь, так как считала его достаточно зрелым, чтобы позаботиться о себе. Несмотря на это, Изуку был хорошо знаком с запахом антисептиков, шумом суетливых медсестер и слишком ярким флуоресцентным светом, от которого болела голова. Знакомство с больницей не было тем, от чего Изуку хотел проснуться, потому что пребывание в больнице означало, что он потерпел неудачу. Очередной раз. Он был так близок, уже стоял на пороге смерти, звонил в дверной звонок в поражении, умоляя впустить его, и все же он был настолько ничтожен, что даже смерть не хотела его. Почему? Почему мир не мог уже просто отпустить его? Жгучие слезы начали собираться в его закрытых глазах, и это сделало его и без того пульсирующую головную боль еще более болезненной. Внезапно он заметил, как ему неловко. У него болела голова, зудели руки, в горле пересохло, ткань постельного белья казалась слишком грубой для его обожженной кожи, и все, чего хотел Изуку, это плакать. Его дыхание сбилось, когда всхлип вырвался у него из рук. Это было несправедливо. Он прикусил нижнюю губу, чтобы сдержать икающий вопль, который хотел вырваться из его горла. Это было несправедливо! Жалкий, пронзительный вой сорвался с его губ без его разрешения, когда его грудь сжалась от сдержанных слез. Это не помогло, жирные соленые капли покатились по его ресницам, и дыхание стало учащаться. Он сделал все, что должен был! Он старался изо всех сил, он пытался оставаться сильным, как и обещал, но этого никогда не было достаточно — он никогда не был достаточно хорош. Почему мне всегда было мало? Его спиралевидные мысли внезапно сбились с пути, когда он почувствовал, как теплые руки обхватили его щеки, большие пальцы смахнули его слезы, как это делала его мама, и это заставило его сердце сжаться в груди. Всего на мгновение он подумал, что это его мама, но потом заметил, что руки, державшие его, были мозолистыми, но гораздо более нежными, чем когда-либо была его мать. Его ядовитые мысли утихли, сменившись ласковыми, как перышко, словами, которые успокоили его бешено колотящееся сердце. — Эй, ты в порядке, просто дыши для меня, детка. Хорошо, просто так. Ты в порядке, ты в безопасности, обещаю. Изуку, наконец, нашел в себе силы приоткрыть глаза, несмотря на то, что его ресницы были склеены от слез. Его зрение было расплывчатым, но он все еще мог различать темные теплые глаза цвета вечерней грозы. Следующее, что он заметил, был тяжелый запах кофе и свежесрубленных бревен тикового дерева, знакомый запах, который напомнил Изуку о поздних разговорах под оранжевым светом уличных фонарей. Моргнув, чтобы прочистить жгучие глаза, Изуку увидел склонившегося над ним Айзаву, его черные, как вороново крыло, волосы были собраны в свободный пучок, а пряди прядями падали на его лицо. Шрам в форме полумесяца под его правым глазом чуть-чуть шевелился, пока он говорил тихим мычанием. — Вот так, дыши глубже, малыш. Вдохни на четыре, держится на четыре, выходит на шесть. Следуя схеме, легкие Изуку, наконец, пришли в нормальный ритм, все еще болят, но больше не жаждут воздуха. Он вспомнил сейчас. Он вспомнил, как Айзава зашел к нему в квартиру, нашел использованное лезвие бритвы и перевязал недостаточно глубокий порез. Паника, такая сильная, такая холодная, что Изуку казалось, что он тонет. Но затем он также вспомнил, как его прижимали к груди героя, а ровное сердцебиение Айзавы направляло его собственное, пока Изуку не почувствовал сонливость. Однако сейчас конечности Изуку словно гудели от статики, а голова снова затуманилась. Несмотря на то, что он только что проснулся, он все еще был очень уставшим, эмоционально и физически. Он устал, но ему было страшно. Айзава убрал руки со щек Изуку и откинулся на спинку кресла. Он сидел на краю кровати Изуку, его шарф низко свисал с ключиц. Не говоря ни слова, Айзава взял левую руку Изуку, ту, которая не была подключена к капельнице, и крепко сжал ее в своей. — Ты в порядке, малыш? — спросил герой низким и грубым голосом, но все же успокаивающим, как волны, разбивающиеся о скалистый берег. Изуку открыл рот, по привычке готовый слететь с языка извинение, но вместо этого с его губ сорвались другие слова — Ты знаешь, что я Мотылек? Внезапный вопрос, казалось, удивил их обоих. Глаза Айзавы расширились лишь на долю секунды, прежде чем он выучил черты лица. — Да. — подтвердил герой. Изуку почувствовал, как к горлу подступил неприятный ком, и попытался проглотить его. Айзава знал. Он знал, что он Мотылек. Он знал, что ребенок, которого он видел почти каждую ночь в течение года, был просто глупым, беспричудным Деку, который даже не мог правильно умереть. Голос Изуку дрогнул, когда он сказал: — Тогда… тогда почему? Уголки губ Айзавы слегка нахмурились. — Что почему? — Почему… — Изуку судорожно вздохнул, еще одна волна слез угрожала политься из его глаз, и он не мог сдержать дрожь нижней губы. — Почему ты не дал мне умереть? Почему ты остановил меня? На лице Айзавы отразилась боль. Это было такое глубокое выражение горя, что Изуку подумал, что у него галлюцинации, потому что он никогда раньше не видел столько эмоций на лице героя. Челюсть Айзавы сжалась, и он почувствовал, как рука мужчины сжала его руку, как будто он боялся, что Изуку уплывет. — Малыш… — голос героя дрогнул, прежде чем он прочистил горло и попытался снова. — Малыш, я остановил тебя, потому что хочу, чтобы ты жил. Ты заслуживаешь жить. — Айзава выглядел так, будто хотел сказать больше, но не стал. Новые слезы покатились по лицу Изуку, падая на его волосы и на подушку из-за угла, в котором он лежал. Он рассеянно покачал головой. Он не понял. Изуку был бесполезен и сломлен, так что кого-то должно волновать, умрет он или нет? Изуку искал в глазах Айзавы признаки нечестности, ненависти или отвращения, но в ответ смотрела только искренность. — Почему тебя это волнует? — спросил Изуку едва слышным шепотом. Он почти пожалел, что спросил, потому что герой выглядел таким удрученным при его словах. Айзава вздохнул, но не с досадой или разочарованием, а так, словно его легкие сдулись из-за того, что на них давил какой-то невидимый вес. Мужчина снова склонился над Изуку и тыльной стороной ладони нежно смахнул слезы. Как только лицо Изуку более или менее очистилось от слез, Айзава снова приложил ладонь к щеке Изуку, но на этот раз он должен был твердо держать его голову, так что Изуку был вынужден смотреть ему в глаза. Грозовые глаза Айзавы стали суровее, но Изуку не упустил мягкость, округлившую уголки его взгляда. — Мне не все равно, Изуку, потому что о тебе стоит заботиться. — сказал герой с такой решительной решительностью, что не осталось места для возражений. Мало того, что Айзава назвал свое имя, но то, как он изложил свой ответ, как будто он осмелился спорить с кем-либо, заставило Изуку задуматься. Изуку хотел опровергнуть его ответ, он хотел сказать мужчине, как он ошибался, что о нем не стоит беспокоиться, но его челюсть словно сомкнулась. Единственное, что он мог сделать, это смотреть на свое отражение в ониксовых глазах Айзавы. — Ты можешь мне не верить, — продолжал Айзава, словно читая его мысли, — но я буду повторяться каждый день, пока ты не поверишь. Вы достойны заботы, и несмотря ни на что, этот факт не изменится. Изуку был ошеломлен недоверием. Единственным человеком, который проявил к нему хотя бы каплю заботы, была его собственная мать, но даже она в конце концов оставила его, смерть приветствовала ее с распростертыми объятиями, прежде чем закрыть дверь перед лицом Изуку. Его отцу было все равно, жив он или нет, Каччан ясно дал понять, что, по его мнению, Изуку лучше умереть, а все остальные видели в нем либо обязанность, либо неприятность. Так почему? Почему Айзава лгал ему? На этот раз Изуку сильнее покачал головой, не обращая внимания на то, как рука Айзавы все еще держала его щеку. — Я не понимаю, — попытался возразить Изуку. — Я знаю, — мягко ответил герой. — Ты должен меня ненавидеть. — Я не ненавижу тебя. — Я беспричудный, — хотел закричать Изуку, но его горло пересохло, слишком пересохло. — И, как я уже говорил, причуды следует использовать как инструменты, а не как способ определить кого-то. Изуку сжал кулаки, вцепившись в простыни. Он хотел закричать, заплакать и оттолкнуть мужчину, но его руки бессильно лежали по бокам. — Но… но разве я не в беде? Вы меня не арестуете? — Изуку наконец задал вопрос, который мучил его с тех пор, как он проснулся. Айзава снова откинулся назад, и Изуку понял, что скучает по теплу на его щеке. — У тебя нет проблем, малыш, и никогда не было. Изуку нахмурил брови. — Но я солгал тебе о… о том, кем я был, и я солгал в своем заявлении на получение UA, и я иногда воровал деньги у плохих парней, и… — Изуку, — прервал его твердый голос Айзавы, — ты не сделал ничего плохого, по крайней мере, не достаточно, чтобы иметь какие-либо юридические последствия. Изуку, должно быть, скривился, потому что герой уточнил. — Все, что ты делал, было для того, чтобы защитить себя, чтобы выжить, потому что взрослые в твоей жизни подвели тебя… потому что я подвел тебя, — прошептал он последнюю часть, как будто он говорил больше с собой, чем с Изуку. — Итак… — Изуку проглотил комок в горле, — Значит, если я не попаду в тюрьму, то вернусь к отцу? Челюсть Айзавы щелкнула при упоминании об отце, и если бы Изуку мог еще больше сжаться в своей постели, он бы это сделал. Он узнал гнев, вспыхнувший в глазах героя. Айзава, должно быть, заметил, как он вздрогнул, потому что выражение его лица быстро смягчилось. — Нет, малыш, тебя никуда не отправят, тем более обратно к отцу. — заверил он. Изуку медленно кивнул, все еще не совсем веря герою. Они же не могли просто так его отпустить, верно? Но если Айзава сказал, что его никуда не посылают, то что он оставил? Айзава посмотрел на часы, висевшие на стене над дверью, потом снова на Изуку. — Слушай, ко мне через пару часов приедет друг. Все хорошо? — спросил Айзава, медленно вставая с кровати. Изуку моргнул. Он действительно не знал, что сказать. Его разум все еще был затуманен, а эмоции представляли собой смесь беспокойства и глубокого истощения. Он даже не был уверен, что все это было правдой. Айзава знал, что он Мотылек, и не злился? Его не арестовали и не отправили жить к отцу? Если бы Изуку моргнул и оказался в своей квартире, он бы не удивился. Так что Изуку просто снова кивнул. Его веки тяжелели, и он хотел дать им отдохнуть, хотя бы на мгновение, когда толчок осознания заставил его вскочить в постели, несмотря на налитые свинцом конечности и натяжение капельницы. — Ого, полегче, малыш. — Руки Айзавы быстро схватили Изуку за плечи. Его тело уже протестовало против этого движения, поэтому Изуку неохотно наклонился в объятия героя, чтобы удержаться в вертикальном положении. — В чем дело? — Глаза Айзавы быстро пробежались по Изуку, как будто он искал рану. Изуку потребовалось несколько секунд, чтобы перевести дух, прежде чем ответить, но когда он это сделал, он не смог сдержать тревогу, очевидную в его дрожащем голосе. — Моя толстовка… мои руки не закрыты, я… — Эй, эй, малыш, сделай глубокий вдох, — проинструктировал Айзава, сохраняя низкий и ровный голос. — Твою толстовку нужно постирать, на рукавах кровь, но смотри. — Айзава указал глазами на руки Изуку, — твои руки покрыты. Изуку проследил за взглядом героя и обнаружил, что обе его руки, пусть и не покрытые тонким больничным халатом, обе были забинтованы чистыми бинтами. — О. — выдохнул Изуку, его голова все еще кружилась после последних получаса. Герой на мгновение заколебался — Некоторые из… новых порезов необходимо очистить, поэтому обе ваши руки перевязаны, чтобы предотвратить инфекцию. — объяснил он с чувством, похожим на сожаление в голосе. — О. — снова сказал Изуку, на этот раз тише. Изуку прикусил внутреннюю часть щеки, чтобы снова не заплакать. Он ненавидел это. Он ненавидел себя таким маленьким и уязвимым. Он ненавидел то, что Айзава видел его руки, явное доказательство его слабости. Несмотря на то, что его руки были покрыты белыми бинтами, Изуку все равно спрятал их под одеяло. — Хочешь, я приподниму изголовье твоей кровати, чтобы тебе было удобнее сидеть? — спросил Айзава таким же приглушенным тоном. Изуку опустил глаза и сосредоточился на колючей текстуре одеяла. — Мм, да, пожалуйста. — пробормотал он. Герой кивнул, прежде чем потянуться к кровати Изуку и нажать кнопку, поднимающую изголовье. Как только он оказался в вертикальном положении, Айзава откинул Изуку назад, пока тот снова полностью не оперся на подушку. — Тебе надо что-нибудь еще? — спросил герой, поправляя капельницу Изуку, чтобы ее не натягивали. Изуку быстро покачал головой, по-прежнему отводя глаза. — Как насчет воды? Изуку снова начал качать головой, но запнулся. В горле все еще было сухо, но он забыл об этом из-за паники на руках. Айзава, должно быть, воспринял его нерешительность как подтверждение, пересек комнату, чтобы наполнить маленький пластиковый стаканчик водой из кувшина, стоявшего на прилавке. Переместившись на край кровати Изуку, Айзава протянул чашку Изуку, который неохотно убрал руки из-под одеяла, чтобы дотянуться до нее. Он внутренне сжался от того, насколько слабым было все его тело, как будто кто-то высосал всю его энергию. Изуку взял чашку у Айзавы трясущимися руками, но едва не уронил ее, прежде чем успел поднести к губам. К счастью, вода не пролилась, но Изуку не хотел ничего, кроме как исчезнуть из существования, потому что, боже, он был настолько бесполезен, что не мог даже пить воду. Герой взял чашу с водой из рук. — Все в порядке, ты все еще устал. У тебя были довольно сильные приступы паники, так что я уверен, что твои мышцы ослабли, да? — Изуку прикусил внутреннюю сторону щеки еще сильнее, но слезы все равно навернулись на его глаза. — Позволь мне помочь, малыш. Айзава сложил одну руку под подбородок Изуку, прежде чем поднести чашку с водой к пересохшим губам. Изуку не мог остановить слезы, которые вырвались из его глаз, пока он медленно пил. Он чувствовал себя нелепо и так ненавидел себя за беспомощность. Как только он закончил пить, чувствуя, что сухость в горле значительно уменьшилась, Изуку засунул руки обратно под одеяло и согнул ноги к груди. Он не всхлипывал и даже не плакал, нет, просто непрерывный поток слез катился по его веснушчатым щекам, когда он смотрел в стену. Его разум казался пустым, но тяжелым, и все, чего он хотел, это спать. — Можешь немного отдохнуть, если нужно. — пробормотал Айзава, снова наклоняясь, чтобы провести рукой по его волосам, тщательно расчесывая любые колтуны и зацепки. Несмотря на страх и тревогу, которые все еще бушевали внутри него, Изуку растаял под прикосновением героя. Он был в таком замешательстве – он чувствовал себя в ловушке и напуган, потому что понятия не имел, что с ним произойдет, и все же что-то в присутствии Айзавы, несмотря на неизвестность, заставило Изуку чувствовать себя в необъяснимой безопасности. Он закрыл глаза, обещая себе, что отдохнёт только минуту, но ничто не могло остановить манящую тягу сна, которая затягивала его в то время, как единственный взрослый, который когда-либо заставлял его чувствовать себя в безопасности, дергал распущенные локоны с нежностью, он никогда раньше не чувствовал.-----
На этот раз Изуку проснулся не от толчка и не с затуманенным разумом и спутанными воспоминаниями. Вместо этого он медленно просыпался так же, как и заснул, нежно проводя пальцами по его волосам. Изуку точно знал, где он был, и помнил все, что произошло, но зов сна был гораздо более заманчивым, чем необходимость иметь дело со своей ситуацией. Изуку глубже зарылся лицом в подушку, пытаясь сбежать от реальности и просто слиться со своим постельным бельем. Однако у Айзавы были другие планы. — Я знаю, ты устал, малыш, но тебе нужно проснуться. Ненадолго. — Голос Айзавы был хриплым с карамельным оттенком. Это было сладко, с чем Изуку не был знаком, но его тянуло к нему, как к обещанию тепла. Изуку хотел, чтобы о его недовольстве тем, что его разбудили, стало известно, поэтому он мог преувеличивать или не преувеличивать свои стоны, когда он разворачивался из своего спящего положения и приоткрыл глаз, чтобы посмотреть на героя. Айзава невозмутимо оглянулся на него, и Изуку захотелось ударить его за это. — Извини, малыш, но мой друг будет здесь через минуту, и я сомневаюсь, что ты захочешь проснуться с незнакомцем в комнате. — объяснил Айзава, в последний раз проводя рукой по кудрям Изуку, прежде чем отстраниться. Изуку немного надул щеки, но ничего не сказал. Он не мог обвинить героя в внимательности, потому что он был прав, Изуку очень не хотелось, чтобы его будил кто-то, кого он не знал, но он также хотел спать вечность. Поворачиваясь, пока он не сел более прямо, его руки все еще были спрятаны под одеялом, Изуку свернулся калачиком и позволил коленям прижаться к его груди. У него не было исчезающей причуды, которая позволила бы ему исчезнуть, но он мог, по крайней мере, уменьшить себя. Удары не причиняли такой боли, когда он свернулся калачиком. Примерно через пять минут он услышал тихий стук в дверь своей больничной палаты. Айзава, который писал сообщения со своего телефона, сунул его обратно в карман и встал, чтобы открыть дверь. Изуку напрягся, не зная, кем будет посетитель и чего он хочет. Дверь распахнулась, и я увидел мужчину в брюках и белой рубашке на пуговицах. Коричневый плащ был накинут на одну руку, и он снял свою подходящую шляпу, чтобы прижать ее к груди, и поклонился перед входом. Когда он снова выпрямился, Изуку смог рассмотреть его лицо поближе. Выглядел он более или менее невзрачно, но в темных глазах была какая-то мягкость, а губы изогнулись в легкой улыбке. — Добрый день, Мидория, — поздоровался мужчина, — меня зовут Цукаучи Наомаса, детектив, который работает в полицейском управлении Мусутафу. Изуку замер. Его легкие остановились в груди, а сердце подскочило к горлу. Айзава, должно быть, заметил его панику, потому что герой, не колеблясь, присел перед Изуку, его руки парили над ним, но не касались его. — Эй, все в порядке. Я уже сказал, что у тебя нет никаких проблем, и я это имел в виду, — Успокоил герой. Изуку не сводил глаз с детектива, волосы на его затылке тревожно встали дыбом, несмотря на слова Айзавы. Цукаучи поднял свои руки, как бы показывая, что он не представляет угрозы. — Ластик прав, у тебя не будет никаких проблем, обещаю. Просканировав детектива, Изуку, наконец, снова обратил свой взгляд на стоящего перед ним героя. — Он… он знает, что я… — Изуку замолчал, его голос был достаточно громким, чтобы Айзава мог его услышать. Он кивнул — Да, он знает, что ты Мотылек, но он здесь не поэтому. Изуку бросил на него вопросительный взгляд. — Но тогда почему он здесь? — На этот раз он не удосужился понизить голос, позволив обоим мужчинам услышать сдержанное подозрение. Улыбка на лице Цукаучи сменилась чем-то более сострадательным, что только усилило и без того растущее опасение Изуку. Мужчина медленными движениями вытащил из угла пластиковый стул и поставил его в добрых семи футах от кровати Изуку, прежде чем сесть. — Вы готовы ответить на несколько вопросов о вашем отце? — спросил детектив низким и мягким голосом, не совсем похожим на успокаивающий рокот Айзавы, но мягче, как стук дождя по траве. Как бы сильно он не доверял этому человеку, Изуку почувствовал, как его плечи потеряли напряжение. — Мой отец? Как… как Хисаши? Цукаучи кивнул — Да, Мидория Хисаши. Изуку украдкой взглянул на Айзаву, то ли для подтверждения, то ли для какого-то успокоения. В ответ герой положил руку ему на плечо, чувство заземления, а также тихое разрешение продолжать. Оглянувшись на детектива, Изуку напряженно кивнул. — Л-ладно, но почему? Остальная часть улыбки Цукаучи исчезла, когда он тяжело вздохнул через нос. — Я хочу быть с тобой честным, хорошо? Потому что лично я считаю, что честность всегда лучшая политика. Изуку скрутил руки под одеялом, когда по его позвоночнику поднялось беспокойство. — Ваш отец находится под следствием за безнадзорность детей, — осторожно заявил мужчина, — потому что он не очень хорошо о вас заботился… — Я знаю, что такое безнадзорность детей, сэр. — вмешался Изуку ровным голосом. Конечно, он знал, что такое детская безнадзорность. С того дня, как его объявили беспричудным, он знал, что его отец испытывал к нему определенное пренебрежение, которое в конечном итоге превратилось в апатию. Он, как никто другой, знал, что его отец был воплощением небрежности. Но чего еще он мог ожидать? У Изуку не было причуды, он был сломлен, поэтому имело смысл только то, что его отец не хотел иметь с ним ничего общего. По крайней мере, человек имел крышу над головой и иногда присылал деньги на еду. Но по какой-то причине ни детектив, ни Айзава так не считали, если они были готовы зайти так далеко, чтобы открыть дело о безнадзорности только для него. — Это действительно не… не все так плохо. — попытался возразить Изуку. Он не пропустил взволнованный взгляд, которым обменялись двое мужчин. — Как насчет этого, если вас это устраивает, я настрою это записывающее устройство и задам вам несколько вопросов. Таким образом, что бы ни случилось дальше, тебе не нужно будет вмешиваться ни в какие юридические дела, хорошо? — умолял Цукаучи с умиротворяющей улыбкой. Изуку заерзал, его взгляд опустился на колени. — Эм, он… моего папу арестуют? — осторожно спросил он. — Потому что, если он попадет в тюрьму, я не знаю, что будет с моей квартирой или с деньгами, которые он мне присылает. Я имею в виду, я думаю, я могу найти где-нибудь работу, или, может быть... — Подожди, малыш, — перебил его Айзава, — не думай, что мы собираемся отпустить тебя без крыши над головой и без еды. Что бы ни случилось с твоим отцом, о тебе позаботятся. — Герой слегка сжал плечи, словно подчеркивая свою точку зрения. — Верно. Наш приоритет сейчас – сделать так, чтобы вы были в безопасности и были счастливы, — добавил Цукаучи с видом уверенности, которого Изуку совсем не чувствовал. Но что он мог сделать, сказать нет? — Кроме того, — подумал он, — я не проживу достаточно долго, чтобы все это действительно имело значение. Очарование в третий раз. Опустив голову, Изуку кивнул детективу. — Хорошо. — Спасибо, что доверяешь нам, Мидория, — сказал Цукаучи. — Сейчас я скоро начну записывать наш разговор, и если в какой-то момент вы почувствуете себя некомфортно, мы остановимся. У вас есть вопросы? Изуку покачал головой. — Хорошо, хотя с этого момента мне потребуются устные ответы. — Цукаучи полез в карман пальто и вытащил маленькое записывающее устройство. Это было похоже на те, что были в полицейских шоу до причудливой эпохи. Мужчина поставил его на прикроватную тумбочку между ними и включил. — Это детектив Цукаучи Наомаса из полиции Мусутафу. Дата 14 апреля 2xxx. Я буду допрашивать Мидорию Изуку в связи с продолжающимся расследованием дела о пренебрежительном отношении к детям с участием его отца, Мидории Хисаши. В комнате с нами находится Айзава Шота, герой по прозвищу Сотриголова, как герой, которому поручено это дело. Прежде чем мы начнем, я должен сообщить всем участникам о своей причуде. Моя причуда, обнаружение лжи, позволяет мне узнать, является ли сделанное утверждение истинным или ложным. Я буду устно указывать достоверность каждого утверждения во время интервью. А теперь, для начала, не могли бы вы сказать мне свое полное имя? — Эм… Мидория Изуку. — Правда. Сколько тебе лет и когда у тебя день рождения? Изуку сжал пальцы еще сильнее, пока не почувствовал напряжение в каждом суставе. — Ммм, мой день рождения 15 июля 2xxx, и мне двенадцать. — Правда. И в чем твоя причуда? Болезненная тяжесть давит на сердце Изуку. — Я… я лишен причуды, сэр. — нерешительно сказал он, от этих слов ему стало плохо. — Правда. Теперь мы собираемся перейти к более сложным вопросам. Если когда-нибудь вам понадобится сделать перерыв, дайте мне знать. — Хорошо. — Хорошо. Для начала, когда вы в последний раз видели своего отца лично? — спросил Цукаучи ровным и ясным голосом. — Гм, около двух лет назад. Он прилетел из Америки, я думаю, после того, как мама умерла. — Правда. И можешь ли ты объяснить, что он делал, пока был с тобой? Изуку кивнул, прежде чем рассказать Цукаучи о дне, когда умерла его мать, о том, как его отец был с ним несколько дней. Изуку мало что мог вспомнить во время своего визита, но он объяснил, что его отец арендовал его нынешнюю квартиру, организовал для него онлайн-школу и обещал время от времени присылать ему деньги. — Все правда. Ты знаешь, почему твой отец решил оставить тебя, а не взять с собой? — О, э-э. Он даже предложил мне поехать с ним в Америку. — И Цукаучи, и Айзава удивленно повернулись к нему. — Правда. Не могли бы вы рассказать мне об этом разговоре? — Ну, он предложил мне два варианта. Мм, один должен был вернуться с ним в Америку, но он сказал, что просто поместит меня в школу-интернат или что-то в этом роде, а другой - чтобы я остался здесь. Очевидно, я… я решил остаться. От беспокойного взгляда между нахмуренными бровями Цукаучи образовалась складка. — Истинный. Не могли бы вы рассказать мне, почему вы решили остаться здесь, а не пойти с отцом? Изуку пожал плечами. — Я имею в виду, что я уже был мишенью в школе за отсутствие причуды, я тоже не хотел быть новым иностранцем. — Это единственная причина, Мидория? — А, ну, — Изуку прижал колени ближе к груди, — я тоже, эм, испугался, наверное. — Боишься чего? — мягко подтолкнул детектив. Изуку выдохнул немного воздуха. — Боюсь отца. Боялся, что он… — Слова застряли у него в горле. Его отец ни в коем случае не был тем, о ком он активно беспокоился, пока этот человек был за океаном, но время от времени старые воспоминания всплывали на поверхность в мимолетных мыслях или ярких кошмарах. — Ты боялся, что он причинит тебе боль? — деликатно спросил Цукаучи. — Д-да. — Истинный. Твой отец когда-нибудь причинял тебе боль раньше? Эмоционально, физически или как-то иначе? Айзава снова сжал его плечи, тихий знак поддержки, за который Изуку был благодарен, потому что его разум снова начал затуманиваться, и ему было трудно сосредоточиться. — Да, — признался он, — после того, как мне поставили диагноз «беспричуда», он, э-э, не очень этому обрадовался. Эм… — Изуку зажмурил глаза, как будто мог блокировать призраки боли и воспоминаний, которые впились в его кожу. — Все в порядке, Мидория, не торопись. Изуку судорожно вздохнул. — Он… он пытался вызвать причуду, я полагаю? Пробуя кучу вещей. Если бы Изуку открыл глаза, он бы увидел выражение тревоги, промелькнувшее на лицах Айзавы и Цукаучи. Детектив прочистил горло. — Истинный. Тебе удобно об этом говорить? Ему было неудобно, но оба мужчины в комнате были тихими, ожидающими, выжидающими. — Однажды он на время запер меня в чулане или шкафу. Я думаю, это было несколько дней? Было темно, поэтому я не знаю, как долго я был там. Я просто помню, что чувствовал себя очень голодным, и я думаю, что немного поспал. Он делал и другие вещи, например, однажды столкнул меня в реку, чтобы проверить, есть ли у меня водная причуда. И... и он заставлял меня есть и пить странные вещи. Я не помню, что, правда, только то, что мне после них стало плохо. Но он не бил меня и не использовал свою причуду очень часто, только когда был действительно зол. В комнате стало удушающе тихо. Изуку снова открыл глаза и увидел, как на лице Цукаучи отразилась какая-то безымянная эмоция. Когда он посмотрел на Айзаву, в его темных глазах отразился тот же жгучий гнев, некогда теплые летние грозовые тучи превратились во что-то более жестокое. — Верно, — наконец сказал детектив. — Думаю, на сегодня достаточно, Наомаса, — вмешался Айзава, заговорив впервые с начала интервью. Цукаучи кивнул, прежде чем потянуться, чтобы выключить записывающее устройство. На мгновение в комнате повисла тишина, и Изуку пришлось заставить себя держать руки неподвижно, не желая ничего, кроме как сорвать с себя бинты и почесать руки. Жаркое жужжание ползло под его кожей, как марширующие огненные муравьи. Детектив снова прочистил горло. — Спасибо, Мидория, за ответы на мои вопросы. Это было очень смело с твоей стороны. Изуку пожал плечами. Он не чувствовал себя храбрым. Он просто чувствовал усталость, а в голове у него кружилась голова, из-за чего комната слегка наклонялась вправо. Двое мужчин обменялись еще одним неопознанным взглядом, продолжая разговор глазами, прежде чем Цукаучи снова повернулся к Изуку. — У меня есть еще один вопрос, — медленно сказал детектив, словно уговаривая испуганного котенка. Что-то в его тоне, а может быть, это была напряженная тишина, висевшая в воздухе, заставила грудь Изуку сжаться. — У тебя есть намерения снова попытаться убить себя? Сердце Изуку камнем упало в его и без того скручивающийся желудок. Воздух казался слишком густым, слишком теплым, словно его тонули в ванне с дымящейся водой. Его разум резко остановился, и любая связная мысль мгновенно исчезла. — Я… — Что он мог сказать? Какой был правильный ответ? — Н-нет. Правый глаз Цукаучи слегка дернулся, и Изуку мог сказать, что он сдерживал гримасу. — Мидория… Блядь. Его причуда. Блядь. Изуку свернулся калачиком, тяжесть руки Айзавы на его плече казалась невероятно тяжелой. Внезапно он почувствовал, что находится в комнате, полной сотен людей, уставившихся на него, а не только на двоих. Его конечности начали трястись от того, как крепко он держал себя. — Э-э… я не… — его голос надломился, когда еще одна волна горячих слез нахлынула на его глаза. Жалкий. Бесполезный. Бесполезный. Деку. — Я не… я не знаю! — Он чуть не закричал, прежде чем спрятать лицо между коленями. — Я не знаю! Все время слишком много, и я не знаю! — Болезненное рыдание сотрясало его тело, легкие сжимались при каждом вдохе. — Я не знаю! Прости, прости! Мм, извини! Рука на его плече отодвинулась только для того, чтобы смениться крепкими объятиями, руки охватили его свернувшееся тело. Он мог смутно чувствовать, как его дыхание легонько постукивает по его спине, и такой знакомый звук голоса Айзавы перекрывал шум его быстро бьющегося сердца. Его тон был тихим, рокочущим и приземленным одновременно. Это было похоже на кошачье мурлыканье, но только глубже, и Изуку чувствовал вибрацию, исходящую от груди героя, даже если его мозг отказывался обрабатывать его слова. К тому времени, когда он пришел в себя, его тело ныло от напряжения от того, как сильно он прижимал колени к груди. Выпрямившись из своей позы, Изуку почувствовал каждый напряженный мускул, а его ребра были в синяках. Руки Айзавы все еще крепко обнимали его, прислоняя голову Изуку к его груди под почти неудобным углом, но он был слишком устал, чтобы двигаться дальше. Ему потребовалось мгновение, но он отдаленно понял, что Цукаучи больше не было в комнате. Его внезапное отсутствие испугало Изуку, так как он не слышал, как мужчина ушел. Куда он делся? Изуку расстроил его? Или ему было противно то, насколько жалким был Изуку? Словно понимая его замешательство, Айзава пояснил — Я отправил его несколько минут назад. Тебе нужно было время, чтобы немного успокоиться, и у него больше не было к тебе вопросов. Ой. Изуку фыркнул и кивнул, его лицо было наполовину спрятано в захватном оружии Айзавы. Миллион вопросов внезапно заполнили разум Изуку. Теперь, когда они узнали о его отце, что с ним будет дальше? Что они имели в виду, когда обещали ему кров и пищу? Оставят ли его в квартире или найдут другое убежище? И, конечно же, его исключили из UA, но должен ли он найти другую среднюю школу, чтобы поступить в нее, или, может быть, найти работу? И если ничего другого, он мог бы попробовать еще раз... верно? Несмотря на все вопросы, которые хотели вылететь из его рта, одна мысль пересилила все остальные мысли в его голове. — Я устал, — пробормотал он тихим и слабым голосом. Айзава хмыкнул. — Это нормально. Медсестры придут позже с едой, а пока ты можешь еще немного поспать. Глаза Изуку снова были закрыты. Он почувствовал, как его опускают обратно на подушку, и наслаждался ее мягкостью. Его приподнятая кровать была опущена, и к тому времени, как Изуку почувствовал, как пальцы гладят его волосы, сон уже звал его. Изуку хотел знать, что будет дальше, но больше всего на свете он просто хотел отдохнуть.-----
Ничего не случилось, теперь можешь успокоиться.
Ты не чудовище, и никто тебя не закроет.
Мама и папа тебя любят, теперь можешь идти домой.
Конечно, твои друзья любят тебя, о чем ты говоришь.
Имейте силы отогнать всю вчерашнюю боль,
Ведь не о чем плакать,
Твое сердце - свеча, и я не позволю тебе его задуть .
Ну и что, ты облажался, по крайней мере, это больше не повторится
Каждый раз, когда я ошибаюсь, Я чувствую, что подвел всех своих друзей,
Спотыкаясь среди тысячи звезд, и неоновые машины пробивают мой череп,
Здесь, в космосе, так много жизни. это безумие, что мы вообще здесь.
Candle -Cavetown/Свеча - Пещерный город