Свойство памяти

У него задеревенели пальцы. На губах перекатывался вкус металлический, но какой-то ржавый, неправильный, совсем непохожий на кровь. Воздух застревал в глотке — не получалось вздохнуть, не выходило выдохнуть. Когда закупоренному вздоху удалось вырваться, сорваться с языка, Алатус разжал руки и отпрянул — резко, запальчиво, едва не упав, округлив глаза и не прекращая неровно дышать. В голове было совсем пусто. Он не думал, что убийство собственного наставника пройдёт так просто. Тот ещё дышал. Кинжал по самую рукоять торчал из его груди, его лезвие плотно запечатало края раны — кровь почти не вырывалась, не пачкала богатые одежды. С губ наставника сорвался тихий хрип, переросший в едва слышимый смех, и это было так неправильно, неестественно. Он не должен был смеяться, ему нельзя так делать, не когда из его груди торчит кинжал, а Алатус сверлит осоловелым взглядом его желтоватые зубы. — А-Цзинь, — не прекращая посмеиваться, заговорил наставник, — глупый А-Цзинь. Пока в груди Бога сияет его Сердце, ты не сможешь его убить! Он кое-как оторвал дрожащую руку от земли, но не успел перехватить ею обтянутую тонкой полоской кожи рукоять. Алатус вновь бросился вперёд, выбросил ладонь — та по самое запястье скрылась в груди. Пальцы обхватили Сердце Бога — обжигающе-холодное, источающее тьму и ржавчину, молниями чужеземного правителя пронизывающее кожу сквозь перчатки, грязное и отвратное — и вырвали его из груди. В глазах потемнело, слуха едва ли коснулся задушенный хрип. Всё тело стало деревянным, на плечи обрушилась мощь и сила, какой Алатус никогда не обладал. Ему хотелось выбросить это Сердце, втоптать в землю, бросить в пылающий ярче лесного пожара костёр, разломать на сотни фарфоровых осколков, как пиалу для чая — всё тело замерло. Он очнулся, когда его крепко схватили за запястье — слишком крепко для того, у кого из груди торчит кинжал. Края раны разошлись — многослойные одежды впитали первую кровь. — Именем собственным, перед лицом небесного порядка, я, Гамигин, Бог Ночи, дарую своё Сердце Бога своему ученику, Цзинь Пэну, имя в быту — Алатус, — по-вороньему гаркнул наставник и отпустил его запястье. Алатус выронил вспыхнувшее на краткий миг Сердце Бога. То пару раз стукнулось о дерево и покатилось по неровному полу. — Нет, нет, — выдохнул он, опустив взгляд с лица наставника. Гамигин обхватил тонкой ладонью рукоять кинжала, резким движением прокрутил его и вскрикнул. Алатус перехватил его кисть, отбросил в сторону, зажал руками края раны, из которой рекой полилась кровь. — Наставник, прошу, не делайте этого, пожалуйста, заберите его, наставник, пожалуйста!.. Гамигин рассмеялся — всё так же по-вороньему, кратко, оглушающе-громко — и вдруг закашлялся и захрипел. Кинжал в его груди дёрнулся, крови стало ещё больше, она заливала руки Алатуса, впитывалась в промокшую насквозь ткань белого ханьфу, пачкала чужие рукава. — Оно теперь твоё, — выдавил Гамигин, и зубы его больше не желтоватые — окровавленные. — Бремя битвы за небесный престол теперь твоё. С его губ сорвался последний вздох, и он затих. Алатус задрожал всем телом, лицо его искривилось, а руки ещё плотнее сдавили рану, как будто это могло помочь, как будто это приведёт его наставника к жизни. Несколько минут назад он был готов его убить. Сейчас всей душой желал, чтобы он вернулся к жизни. — Заберите его, наставник, прошу, — шёпотом произнёс он и низко опустил голову. Когда он вывалился на улицу, в свои права вошла ночь. Ноги его подкосились, как только коснулись выжженной травы, и Алатус повалился на землю. Выставил руки вперёд он скорее неосознанно, рефлекторно, но как только его взгляд вперился в окровавленные перчатки, в голове взорвалась пустота, обратившись мириадами мыслей, ругательств, восклицаний. Он сорвал перчатки, отбросил их в сторону, заметил небольшое пятно крови на основании ладони — то ли затекла, то ли пропиталась через плотную ткань. За воротами Усадьбы Ночи на склоне Уван протекал ручей. Алатус вывалился за ворота места, которое считал своим домом больше четырёх веков, едва не запнулся о корни кустов, наверняка ободрал весь низ ханьфу. Ноги его почти не гнулись, но он всё же рухнул на колени на берегу ручья и остервенело принялся стирать с рук чужую кровь. В носу свербела ржавчина, на коже оставались следы тёмных молний Сердца Бога — они кололись, вспыхивали на затылке. Кровь с ладоней давно стёрлась, но Алатусу казалось, что её становится только больше. — Что я наделал? — выдохнул он сорванным голосом, уронил руки на колени, опустил голову ещё ниже. В темноте ночи он не видел собственного отражения в воде. — Что я наделал? Шею оттягивала подвеска с Анемо Глазом Бога. Алатус мог его выбросить, но не смел. Вместо него он выбросил Сердце Бога, ещё не подозревая, что любые попытки избавиться от него обречены на провал. Сердце Бога всегда возвращается к своему владельцу, как бы страстно тот не желал обратного.

***

Венти выпрямил руки над головой и со стоном потянулся. На губах играла слабая улыбка, которая едва не дрогнула, когда под крылом зачесалось. Он дёрнул лопаткой, крыло качнулось, и всё быстро прошло. Два года прошло с падения Декарабиана. Откровенно говоря, Венти не думал, что за это время ему удастся не просто договориться с Андриусом и избавиться от толстого слоя льдов в его регионе, но и основать новый город, окружённый со всех сторон водой, и доходчиво объяснить своему народу, что нет, жертвоприношения ему не нужны, лучше направьте свою энергию в виноделие. — Святой Барбатос! — позвали его со стороны, и Венти обернулся. Привязанная к бедру лира ударилась о ногу, сгиб крыла задел склонившуюся к земле ветку дерева. Прошло два года с падения Декарабиана, а он всё ещё не мог привыкнуть к человеческому телу. — Гуннхильдр! — воскликнул он, так и не опустив руки, а затем, осознав это, сцепил их в замок на затылке. — Какими судьбами? Я думал, Грета просила тебя встретиться с ней после обеда? В паре шагов от него остановилась светловолосая леди в полном боевом облачении, словно она собиралась выходить на поле битвы прямо сейчас. С её бедра свисали ножны со шпагой. Её тёмные брови, довольно странно выглядящие рядом с белыми волосами, сдвинулись к переносице, а губы — не слишком тонкие, не слишком пухлые, такие, как надо — надулись. — Я найду её позже. Сейчас делаю обход деревни, — сказала она медленно. Пускай новый Мондштадт и был основан, дома ещё до конца не возведены, и все жители какое-то время вынуждены жить в простенькой деревеньке под названием Спрингвейл. — Вы договорились с Андриусом и его волками, но есть и другие опасности. Вы… Вы подумали над тем приглашением? На другом бедре Венти — не том, с которого свисала лира — был прикреплен небольшой мешок, самый обычный, холщовый, обычные люди в нём деньги хранят. Другое дело, что его мешок обычно пустовал, а сейчас там хранилось неаккуратно сложенное письмо. Его приглашали на Священный Призыв в Ассамблею Гуйли, и много лет назад он был там в обличье крошечного ветряного элементаля — так давно, что все воспоминания о том дне подёрнулись туманной дымкой. Признаться, Венти принял решение, едва прочёл письмо. Он был рад, что теперь у его отбытия из Мондштадта есть весомая причина, о которой не стыдно сказать. — Да, — кивнул он с улыбкой. — Если отправлюсь сейчас, то успею не просто прийти вовремя, но ещё и познакомиться с кем-нибудь из других Богов. Так интересно! О том, что он был вполне способен раствориться в воздухе и оказаться в ту же секунду в Ассамблее Гуйли, он предпочёл промолчать. В конце концов, его тяга к приключениям всегда была сильнее разумных доводов. Гуннхильдр обеспокоенно взглянула на него. Венти, пожалуй, было приятно, что за него так переживают, но он не видел в этом особенного смысла. — Будьте осторожны, — произнесла она. — В Мондштадте закончилась война, но в других королевствах всё ещё идёт битва за небесные престолы. — Да брось, — отмахнулся Венти и закрыл глаза. Он представил, как его крылья растворяются в золотом тумане, как его белые одежды оборачиваются одними из тех, что он видел на ком-то из Ассамблеи Гуйли много лет назад. Судя по восхищённому вздоху Гуннхильдр, у него получилось. — Я буду в порядке. Гуннхильдр медленно кивнула, как будто не осталась убеждённой его словами, но не хотела перечить. Венти даже не успел отвернуться, как она заговорила снова: — На вас будут косо смотреть. — Венти заинтересованно хмыкнул и приподнял одну бровь. Гуннхильдр покружила пальцем вокруг собственных волос, собранных в высокий хвост. — Для них волосы — наследие предков. Если будете ходить с короткими, то все посчитают, что вы отрекаетесь от корней. Венти запустил пальцы в волосы на затылке. Менять причёску ему не хотелось — даже при одной мысли об этом появлялось ощущение, что именно так он отрекается от корней. С другой стороны… По одёжке ведь встречают, верно? — Мы этого не хотим, — протянул Венти медленно, задумчиво уставившись в землю. Одно движение рукой — и его голова как будто стала в разы тяжелее. Косички он убрать не смел, поэтому с благодарностью принял резинку Гуннхильдр, чтобы завязать отросшие за секунду волосы. Он понятия не имел, как выглядит, но надеялся, что приемлемо. В любом случае, будь оно не так, Гуннхильдр бы ему об этом сказала. — Если вы нам будете очень нужны… — произнесла она нерешительно. — Как нам с вами связаться? — Я думал об этом! — воскликнул он куда более расслабленно и улыбнулся. — Просто скажите, что вам нужно, семенам одуванчиков, и развейте их на ветру. Я обязательно получу послание и приду так быстро, как только смогу. Гуннхильдр медленно кивнула. Наверное, в её голову закрались сомнения, но она постаралась не подавать виду. Каменные врата Венти пресёк только к следующей полуночи. Сначала в честь его приглашения на Священный Призыв люди устроили большой ужин, затем отказались отпускать поздней ночью, открестившись невесть откуда взявшимися приметами, а затем, после полудня, попросили наставления на время его отсутствия. Будь Венти чересчур уверен в себе, то непременно решил бы, что его попросту не хотели отпускать на неопределённый срок. Поэтому Венти пересёк Каменные врата только к полуночи. Он тут же перевалился через перила и принялся рассматривать земли, в которых давно бывал, с нового ракурса. — И люди всегда видят это… так? — пробормотал он себе под нос, не выглядя слишком уж впечатлённым. Путешествовать пешком ему не нравилось. До того, как он нашёл в защитном куполе Декарабиана крошечную брешь и юркнул в неё, для того, чтобы добраться до Каменных врат от того же старого Мондштадта, ему понадобилось бы не больше часа. Пятнадцать минут, если он сильно спешил — было бы, куда. Пускай в этот раз он действительно торопился, всё равно не срывался даже на медленный бег — вдруг в ногах запутается, ещё чего! Тростниковые луга были отдельным предметом, требующим внимания. По весне их часто заливало выходящей из берегов рекой, протекающей аккурат под Каменными вратами и впадающей в Облачное море. Такое происходило каждый год, но жители местной деревушки почему-то всё равно не спешили куда-то переезжать. Иногда Венти находил людей странными. Несколькими минутами ранее грянул ливень. Все одежды Венти вымокли, а волосы прилипли к лицу. Не то чтобы он любил жаловаться на жизнь, но человеческий облик имел свои минусы. В любом случае, до Ассамблеи Гуйли оставалось идти всего лишь несколько часов, если он правильно рассчитывал свои силы. Хотя, возможно, он придёт только с первыми петухами. У самого спуска с Каменных врат Венти наткнулся на брошенную повозку. Вернее, он первым делом подумал, что повозка была брошена, потому что владелец её нашёлся всего через несколько секунд — тот стоял под деревом, укрываясь от дождя, и выглядел при этом как-то уж слишком раздосадовано. Возможно, причина тому заключалась в отвалившемся от повозки левом переднем колесе. Венти, продолжая держать над головой руку, зацепив пальцами рукав так, чтобы он защищал лицо от дождя, второй помахал старику и пригляделся — сухой, низенький, но не слишком горбатый. Судя по его отрывистым движениям каждый раз, когда тот чесал лысую макушку и притопывал озадаченно ногой, сам по себе старик вёл довольно бодрый образ жизни. Такие обычно оказывались либо добрейшими до мозга костей людьми, либо ворчливыми скупердяями. Не то чтобы Венти хорошо разбирался в людской природе — просто любил наблюдать. — Здравствуйте, сяньшэн! — воскликнул он, улыбаясь, и старик уже выставил было ногу, чтобы приблизиться, но потом взглянул на небо и поставил её обратно, вместо этого жестом подзывая Венти к себе. Тот не упустил возможности укрыться от дождя и, наконец, опустил рукав. — Вам, может, помощь нужна? У старика были густые-густые брови, седые и придающие лицу довольно грозное выражение, но хмурился он так, что вызывал далеко не страх — скорее, сочувствие его несчастью. Испещрённое морщинами и складками лицо больше напоминало тигриную шкуру. — Да какой из этого старика сяньшэн, — отмахнулся дедушка мягким и скрипучим голосом. — Чэн Сяосянь меня зовут. А вы, сяоцзы, я так погляжу, не из этих мест? Венти неловко хохотнул. — Вы правы, шушу. — Пускай он намеренно ошибся в обращении, ему не показалось, что дедушку это задело. — Слышал, в Ассамблее Гуйли скоро будет проходить Священный Призыв, так и захотелось посмотреть! Ой, где мои манеры! Меня зовут Венти. Это ведь ваша повозка там стоит? Как будто вспомнив, что заставило его торчать под деревом среди ночи, Чэн Сяосянь тихонечко взвыл и потряс кулаком, глядя в небеса. Это заставило Венти расплыться в улыбке и мысленно хихикнуть. — Да вот, колесо отвалилось, молодой господин, вы только поглядите! — воскликнул дедушка, махнув рукой в сторону повозки. — Весь день стоял тут, торговал, а как только двинулся домой, так колесо и отвалилось! — Здесь так много людей бывает? — с удивлением спросил Венти, склонив голову. Он точно знал, что больше никто из его народа не отправлялся в Ассамблею Гуйли — со своими проблемами бы разобраться, прежде чем путешествовать. Чэн Сяосянь махнул рукой ещё более раздосадовано. — Никого! — посетовал он. — Хотел завтра пойти в Ассамблею, ну, сами понимаете, Священный Призыв вот-вот начнётся. А как люди без нашего вина обойдутся, верно? Венти заинтересованно вскинул бровями. — Давайте я вам помогу, шушу! Правда, у меня совсем нет опыта в починке повозок, но я буду стараться! Не то чтобы Чэн Сяосянь обомлел от внезапного рвения — в конце концов, Венти с первых слов предложил ему помощь, — но всё равно удивился. Он охнул, ахнул, а затем расплылся в улыбке и поманил его за собой к повозке. В этот раз Венти не стал прикрывать лицо рукавом. — Вот вроде добротно сделал эту телегу, — заговорил дедушка вновь, скрючившись над валяющимся в расплывшейся грязи колесом, — а всё равно отвалилось. Венти понятливо присел, подцепил пальцами левую переднюю часть повозки и всеми силами попытался её поднять. Наверное, следовало сначала убрать с неё глиняные винные кувшины, но в голову это ему пришло только после того, как руки и поясницу ошпарило ноющей болью. Он бы ойкнул, выпустил грубую и шероховатую доску, но не захотел прослыть тем самым изнеженным юным господином, о каких слышал как-то давно среди простых деревенских жителей. Он мог поклясться, что лицо его краснело от натуги, но стоически терпел, разглядывая, как старик насаживает колесо обратно на вал. Чэн Сяосянь похлопал кулаком вокруг ступицы, как будто это действительно намертво прикрепило бы колесо, и махнул рукой. Венти аккуратно опустил телегу и облегчённо выдохнул. Телега, конечно, не стала выглядеть, как новая, да и получившаяся конструкция надёжностью и не пахла, но, возможно, до дома дедушки протянет. — Эй-эй, молодой господин, куда это вы?! — воскликнул ошарашенно Чэн Сяосянь, когда Венти встал перед телегой и подхватил оглобли. — Не надо, не трогайте, я сам! Стало такому молодому господину, как вы, такими делами заниматься! Венти, не размыкая губ, рассмеялся и со всей силы навалился вперёд — скрипнув, телега сдвинулась с места. Ну и дедушка! Сам такую тяжёлую телегу таскает! — Ведите, шушу! — не подавая виду, воскликнул Венти, и Чэн Сяосянь, охая и вздыхая, мол, какой же благовоспитанный молодой господин мне встретился, посеменил впереди. Этого-то Венти и было надо. Лукаво прищурившись, он дёрнул лопаткой, и телега поднялась в воздух на один цунь. Теперь катить её было легче лёгкого. Чэн Сяосянь всё ещё семенил впереди, увлечённо рассказывая о жизни своей и делах в деревне, и совсем не замечал, что Венти теперь телегу тащил больше для виду, чем на самом деле. В конце концов, он с самого начала не признавался дедушке в своей божественности — не следовало давать намёков и сейчас. — До чего же благородный молодой господин!.. — вновь перешёл к бесстыдной похвале Чэн Сяосянь, и Венти не мог не смутиться: — Да что вы, шушу, не такой уж я и благородный. Да и не слишком господин, если честно. Чэн Сяосянь замахал руками и обернулся. Венти тут же схватился за оглобли и состроил такое лицо, будто ему тяжело, но он старается не подавать виду. Странно, но ему удалось сохранить видимость тяжёлой работы. — Молодой господин носит одежды цвета цин и помогает этому старику с телегой — отчего он считает себя неисполненным благородности? Венти только бровями вскинул. По крайней мере, теперь он хоть знал, как называется цвет его одежды. Должно быть, он, сам того не ведая, первым вспомнил кого-то очень важного для Ассамблеи Гуйли, когда выбирал одежды. Совсем скоро они пересекли границу деревни — не слишком бедной, но и не богатой. Здесь явно жили люди самые обычные: крестьяне, ремесленники, может, такие купцы, как Чэн Сяосянь, которые продают то, что создали собственными руками. За первым же домом расположился покосившийся курятник, вокруг которого наверняка то и дело шныряли лисы. Венти не переставал разглядывать всё с нового для него ракурса, и дедушка специально сбавил шаг. Впрочем, они уже через пару минут остановились у небольшого домика, у забора которого росли кусты османтуса. В загоне спала тощая старая корова. По ту сторону одного из окон горела короткая парафиновая свечка, огонёк которой вдруг дёрнулся и чуть не погас. Дверь резко открылась, и на порог босиком выбежала крохотная старушка — Венти и сам не мог похвастаться ростом, но эта вполне могла дышать ему в середину груди. У неё были растрёпаны собранные в обычную косу седые волосы, а дряблая кожа на щеках то и дело дрожала при малейшем движении, но глаза — живые-живые, а ещё источающие беспокойство и облегчение одновременно. Она запахнула плотнее домашний халат и сбежала по ступенькам. — А-Янь, ну куда босая в грязь! — посетовал Чэн Сяосянь, но тут же ойкнул, когда старушка отвесила ему звонкий подзатыльник. Пока между ними происходила тихая перепалка, ясно дающая понять, насколько сильно старушка беспокоилась за своего непутёвого мужа, Венти поставил телегу у загона со спящей коровой и грохотом винных кувшинов друг о друга ненамеренно привлёк к себе внимание. — Прошу прощения, я не представился сразу, — произнёс он, подойдя ближе, и поклонился. — Меня зовут Венти, я путешественник из Мондштадта! Проходил мимо господина Чэна и помог ему починить повозку. Извините его, пожалуйста, он совсем не хотел заставить вас волноваться! Старушка прищурилась, разглядывая его, а затем состроила такое лицо, будто мысленно треснула себя по лбу, и поклонилась тоже. — Простите, молодой господин, эта старуха так испереживалась, что совсем вас не заметила, — проговорила она чуть громче, чем в то время, когда ругалась со своим мужем. — Чэн Яньцзы, прихожусь этому старику женой. — Молодой господин, неужто вы собрались уходить? — тут же спросил Чэн Сяосянь, смешно выпучив глаза. — Оставайтесь на ночь, молодой господин, чтобы этот старик хоть как-то мог отплатить за ваше добро! Венти неловко хохотнул и покачал головой, силясь с желанием потереть затылок. — Разве у меня хватит наглости создавать вам неудобства? — спросил он. — Да и до Гуйли осталось идти всего ничего. Вам ничего не нужно для меня делать, правда! Чэн Сяосянь под хмурый взгляд жены подбежал к повозке и вытащил из неё винный кувшин. — Хотя бы это, это возьмите, молодой господин! — продолжил он с жаром, буквально впихивая кувшин в руки Венти до того, как тот даже задумался о том, чтобы отказаться. — Сейчас, я ещё заверну вам чего-нибудь на завтрак. А-Янь, ты испекла хлеба? Чэн Яньцзы только вздохнула, когда её муж исчез за порогом дома. Только дверь хлопнула, отрезая все звуки чересчур бодрого для такого позднего часа дедушки. Жена его вновь поклонилась, но менее официально — чуть головой качнула. — Мой муж всегда смотрит на общую картину, но редко замечает детали, — произнесла она, и Венти непонятливо склонил голову. — Ваш мешок. Пускай вы и одеты в одежды благородного господина, но такие не носят холщовые мешки, к тому же пустые. Венти почувствовал, будто его уличили в чём-то преступном. Ливень закончился ещё в тот момент, когда они были примерно в ли от деревни, и сейчас поднялся достаточно холодный ветер. Возможно, он-то и скрыл вот-вот готовый вылезти на щёки совершенно неуместный румянец. — Я не стану спрашивать, кто вы такой. Не моё это дело, а перед лицом Богов мы все равны, — качнула головой Чэн Яньцзы, а затем, поглядев в сторону дома и не увидев там Чэн Сяосяня, приблизилась к колодцу, с лёгкостью вытащила откуда-то из середины камень и достала оттуда небольшой кожаный мешочек. Лицо Венти против воли вытянулось. — Мой муж оценил свою жизнь в шэн вина и ломтик хлеба, так я заплачу вам за повозку. Она вытащила из мешочка несколько серебряников и вложила их в ладонь Венти, пока тот осоловело пялился на неё. Вот ведь старушка, прячет от собственного мужа накопленные деньги! Тем не менее, Венти вежливо сложил деньги в свой не такой уж и пустой мешок и вежливо поклонился. Отказывать такой строгой женщине он не смел, да и сомневался, что когда-либо смог бы называть её тётушкой. — Благодарю, госпожа Чэн, — только и успел сказать он, прежде чем дверь домика распахнулась, и на улицу вывалился Чэн Сяосянь. В руке он держал бумажный свёрток не больше двух кулаков размером. — Молодой господин наверняка сочтёт этот завтрак скромным, — виновато заговорил запыхавшийся Чэн Сяосянь, укладывая свёрток на закупоренный винный кувшин. — Здесь немного риса, хлеб и копчёная рыба, но это всё, что этот старик смог для него собрать за столь краткий срок! Чем дальше шёл этот разговор, тем более неловко себя чувствовал Венти, особенно под жёстким взглядом Чэн Яньцзы. Он опять поклонился, и если раньше он находил традиции местных жителей забавными, то сейчас предчувствовал, как сильно будет болеть спина завтра днём. — Благодарю вас, господин Чэн, госпожа Чэн, — сказал он и медленно попятился к деревянной калике. — Мне стоит идти, если я хочу добраться до Гуйли к утру. Никогда не забуду вашу доброту! — Да хранят вас Архонты! — в сердцах крикнул ему старик, как только калитка за Венти закрылась, и тот, мысленно вздохнув, поклонился снова. В столице Ассамблеи Гуйли он оказался только к часу Змеи.