Свойство памяти

Церемонию погребения Гуй Чжун проводили на закате. Венти никогда не присутствовал на мероприятиях подобного толка, но подозревал, что обычно они происходили в каком-нибудь роскошном зале внутреннего двора дворца Гуйли, что в глазах пестрело от количества зажжённых свечей, а костёр в центре комнаты по кругу был занавешен полупрозрачными тканями. Сейчас они находились посреди бамбукового леса между долиной Гуйли и Заоблачным пределом, погребальный костёр развели больше для соблюдения традиций, потому что сжигать на нём было некого, а заменой свечам им стало багряное зарево умирающего солнца. Он, краем глаза следя за бледным, как полотно, Чжун Ли, вытянул почти одновременно с ним вперёд руки и поклонился, лбом едва сырой от вечернего тумана земли не касаясь. Слух прорезала механическая мелодия колокольчика, стоящего тремя железными ножками на камне, изредка прерываемая треском сосновых поленьев. Когда последние угольки догорели, Чжун Ли молча поднялся на ноги. Ослепительно-белый капюшон почти полностью закрывал его лицо, и только поравнявшись с ним, Венти заметил пустоту когда-то горящего двумя солнцами взгляда, натянутость плотно сомкнутых губ, мрачность сведённых к переносице бровей. — Ты ведь… — заговорил чуть сипло Венти и прочистил горло. За последние несколько часов он не проронил ни слова. — Ты ведь знаешь, что не обязан, ну… запрещать себе чувствовать? К своему прискорбию, Венти осознал, что за всё то время, что они были знакомы, им так и не удалось провести вместе достаточно времени, чтобы понять, какие слова лучше всего будут срабатывать в те или иные моменты. Может, с Алатусом проходить через подобные разговоры было гораздо проще именно потому, что Венти успел споткнуться обо все подводные камни — с новым Гео Архонтом всё обретало новую степень сложности. И дело вовсе не в том, что Чжун Ли был труден в общении — в конце концов, до многозначности Андриуса ему ещё далеко, — просто Венти понятия не имел, какую реакцию на свои слова получит. Возможно, Чжун Ли не была нужна его поддержка вовсе. И всё равно ему хотелось сказать хоть что-то, чтобы его друг не ощущал давящее на плечи одиночество в толпе. — Я ценю, что ты пытаешься сделать, — медленно заговорил Чжун Ли, будто тщательно распробовал на языке каждое слово, прежде чем произнести, — но не стоит хлопот. Очевидно, стоит. Венти помнил странную прострацию, которая почти одолела его в то время, когда восстание в Мондштадте только-только закончилось, и хотя он не видел себя со стороны, но подозревал, что выглядел тогда точно так же, как Чжун Ли сейчас. Может, тот и не хотел, чтобы за его слабостью наблюдали, но любые попытки скрыть это только сильнее демонстрировали величину внутренней пустоты. По крайней мере, так ему всегда казалось — и обрекать Чжун Ли на повторение того сценария, через который Венти уже проходил в своё время, отчаянно не хотелось. Но, опять же, Чжун Ли прямо сказал, что не нуждается в любого рода помощи. Они покинули поляну, и только в тот миг, что бамбуковые стебли скрыли от них обзор на догоревшее кострище, Чжун Ли поднял согнутую в локте руку и сжал пальцы в кулак — за спиной раздался грохот, но Венти не нужно было даже обернуться, чтобы понять, что погребальный костёр Гуй Чжун скрылся под землёй. Он не отставал ни на шаг, а затем вовсе вырвался перед ним и обернулся. Продолжая шагать спиной вперёд, он попытался заглянуть под белый капюшон, но Чжун Ли опустил голову слишком низко. — Просто… — заговорил Венти вновь. — Если есть что-то, что я могу сделать… — Я ценю это, — с небольшим нажимом повторил Чжун Ли, — но в данный момент есть вещи, которые представляют большую значимость, чем эта. Венти полагал, что они вот-вот выйдут к временному лагерю, где Чжун Ли возвёл небольшие дома из камня, чтобы его люди смогли жить в каком-то подобии комфорта до тех пор, пока не найдётся альтернатива получше. Со смертью четырёх Богов по королевству то и дело случались какие-то странные случаи: то подземные ходы монастыря Цинсю обвалятся, то ущелье Дуньюй зальёт водой вышедшей из берегов Тяньцю реки, то по всей территории бывшей столицы Гуйли поднимутся ветра такой силы, что обилие поднимающихся пыли с песком полностью застилало взор. К лагерю они не вышли — Чжун Ли провёл их к южной границе Ассамблеи, где у подножья высокой горы собрались все Адепты. Венти явно упустил причину такого странного собрания в подобном месте, хотя и старался в основном держаться ближе к Богу Камня; не хотел оставлять его в одиночестве на долгое время, хотя и понимал, что истоки этого желания довольно глупые. Возможно, об этом собрании Адепты договорились в тот момент, когда Венти орал сквозь зубы у озера Лухуа, где Бонанас лечила его левое крыло. Он мог только догадываться об обстоятельствах этой встречи, но предпочёл не отставать. Как только они поравнялись с Адептами у самого берега Облачного моря, Пин протянула Чжун Ли свиток, перевязанный золотой верёвочкой, и поклонилась. — Сянь Юнь просила передать свои извинения, что не присутствует сегодня лично, — произнесла Пин бесцветным голосом. — Она… изъявила желание провести какое-то время в уединённой медитации и не покидает своей обители на Аоцан. — Её право, — пробормотал ей в тон Чжун Ли, разворачивая свиток. Венти бросил обеспокоенный взгляд на Пин, но та его не перехватила, а затем склонился над огромным чертежом. Это явно походило на город. На полях размашистым почерком Сянь Юнь были выведены расчёты, краткие описания тех или иных ответвлений улиц или номинальное предназначение некоторых домов. Над одним из них Адепт подписала принадлежность этого здания Гео Архонту, но Чжун Ли накрыл рисунок ладонью, и дом исчез с чертежа с золотой вспышкой. Наверху в центре чертежа Сянь Юнь аккуратно вывела два иероглифа: «Ли Юэ». — Стеклянная луна? — выдохнул Венти. — Вы хотите так назвать город? Чжун Ли медленно кивнул и передал ему в руки чертёж. Венти сжал пальцами рисовую бумагу до того, как окончательно осознал, что ему что-то протягивают, а потому опустил взгляд с, как ему тотчас показалось, глуповатым видом, пока Адепты рассредоточились по морскому берегу. Движения Чжун Ли — прямые и жёсткие. Он резко высвобождал силу, твёрдо ступал по земле так, что в многовековом камне оставались следы его ног, и в тот миг, когда он вскинул обеими руками, мир задрожал до назойливого трепета во всём теле. Земля уступала место плитам под сумеречным солнцем, волны камня расходились вдоль подножья горы, обретая ту форму, которую едва ли можно было отыскать в природе — ровные, прямые линии, одинаково расположенные друг к другу. Из ниоткуда простирались под горой мостовые и улицы, лестницы и мосты, площади и тупики, в которых явно должны находиться дома, но возведённые не из камня. Венти смотрел, как на пустом когда-то месте появляется целый город, и это едва не заставило его уронить челюсть. Он стиснул пальцами рисовую бумагу, но не услышал рвущийся треск — всё внимание обратилось к фигуре, облачённой в белые одежды, которая на фоне появляющегося города казалась до того крошечной, что легко было спутать её с семянкой одуванчика, отбившейся от своей группы под натиском ветра. С ладоней Адептов сорвались какие-то иероглифы, о значении которых Венти мог только догадываться — те врезались в камень стен и лестниц, вгрызлись в тех местах, которые будут особенно незаметными под тенью, наверняка укрепляя всё, чего они касались. В ушах стоял грохот движущегося камня — и вдруг всё затихло, и золото, обвившее ладони Чжун Ли, померкло. Когда у него забрали почти бесполезный теперь чертёж, Венти всё ещё пытался найти слова. — Так можно было, что ли? — спросил он, и Пин едва слышно фыркнула — на её бледных губах проявилась слабая-слабая улыбка. — Мы три года строили столицу, а могли просто позвать одного Бога Камня, и всё? — К своему прискорбию, дома из дерева мне построить не удастся. Венти преувеличенно горестно вздохнул, но не стал продолжать разговор — голос Чжун Ли звучал так, словно его обладатель бесконечно устал и не шибко горел желанием болтать. Сославшись на необходимость отыскать среди простого народа строителей, которые могли бы заняться возведением жилых и общественных зданий, тот не слишком быстро направился прочь из наполовину построенного города. Венти почти двинулся вслед за ним, как замер. Со спины удаляющийся Чжун Ли казался старым обломком горы, который вот-вот сдвинется со своего места под воздействием колебаний земли и разрушится под натиском гравитации. Пускай тело его скрывали белые — траурные — одежды, без труда можно было подметить скованность его движений, будто он всего себя заключал под контроль даже в том случае, если никто на него не смотрит. Адепты исчезали в разноцветных вспышках, но Венти всё продолжал стоять на месте, всё никак не способный отпустить навязчивую мысль о том, что он должен сделать хоть что-то. Правда, никаких идей у него не находилось. — Лао Чжун! — воскликнул он, срываясь на бег. Чжун Ли остановился посреди недостаточно протоптанной тропы, но не обернулся — только повёл подбородком в сторону, но капюшон не давал никаких намёков на то, что за приближением Венти внимательно следили. — Лао Чжун, я… Ты не знаешь, где я могу найти А-Пэна? Медленно вздохнув, Чжун Ли прикрыл глаза и кивнул. — Полагаю, он следит за состоянием той девочки в обители Хулао. Несмело кивнув, Венти уже сделал было шаг в сторону, чтобы раствориться в воздухе, как ему в спину донеслись новые слова: — После Лунной охоты новые Адепты проходят церемонию имянаречения. Не думаю, что Цзинь Пэна эта традиция обойдёт. Пожевав губу и нахмурившись, Венти заговорил: — Новое имя не заставит его перестать быть птицей с золотыми крыльями, верно? Чжун Ли едва слышно хмыкнул, и слабая-слабая печальная усмешка была последней вещью, которую Венти увидел перед бирюзовым заслоном. Он очутился в сухой пещере, где два источника света — заходящее солнце, скромно трущееся у входа, и наполовину истаявшая свеча — едва ли разгоняли темноту. Ему не доводилось раньше бывать в обители Творца Гор, но что-то ему подсказывало, что именно это помещение было отнюдь не тем, доступ в которое давалось каждому встречному. Должно быть, за пределами пещеры Венти удастся посмотреть на школу Хулао, но после битвы с Предместьем Лиша учеников, наставников и персонала поубавилось — большинство предпочли провести это тяжёлое время с родителями и другими родственниками. Возможно, Творец Гор и вовсе закроет свою школу, в которой тренировал смертных охотников на нечисть — но Венти отложил эту мысль на дальнюю полку сознания и не стал на ней задерживаться. Алатус сидел на полу, сгорбившись у хлипкой постели, коей явно было плоское возвышение из камня, на которое накидали соломы. В темноте попытки разглядеть лежащее на кровати детское тело неизменно проваливались, но Венти всё же заметил обилие защитных талисманов, покрывающее девочку с головы до ног. Даже лицо её было скрыто от лишних глаз, но обрывки рисовой бумаги шевелились больше от проникающего в пещеру ветра, чем от её дыхания. Она и не дышала вовсе. Алатус то и дело касался кончиком пальца одного из талисманов, будто проверяя его написание, и Венти, конечно, не видел его лица, но согнутая спина и низко опущенная голова непрозрачно намекали ему на то, что следующие слова ему следовало подбирать с осторожностью. — Как она? Алатус чуть повернул к нему голову — и покачал ею. Венти опустился на колени рядом с ним и привалился к его плечу своим, не пытаясь сплести пальцы или предпринять ещё какую-либо попытку обозначить прикосновение — что-то ему подсказывало, что Алатуса не следовало лишний раз трогать. Даже в свете наполовину истаявшей свечи и сумеречного солнца его лицо казалось бледнее луны, а под глазами пролегли тёмные круги, которых Венти надеялся больше никогда не увидеть. — Я слышал треск там, где она была, — пробормотал Алатус, потерев лоб ладонью. — Следовало догадаться проверить. — Ты не мог знать, что она там была, — в тон ему отозвался Венти. — Это вышло случайно. Алатус шумно выдохнул. — Я знаю. Просто… Её мать в лагере. Ей сказали, что её дочь находится здесь и скоро её вернут в семью. И… Адепты даже не знают, сработало ли их заклинание, а мать им поверила и ждёт. Разгладив двумя пальцами загнувшийся от лёгкого порыва ветра талисман на плече девочки, Алатус уставился на скрытое обрывками бумаги бледное детское лицо, будто её веки вот-вот дрогнут, и она проснётся. У Венти не было причин не доверять Адептам и их способностям, но что-то ему подсказывало, что все ожидали немедленного возвращения к девочке жизни. Может, и талисманами её обклеили с ног до головы, потому что других вариантов не было. — Никогда не понимал смысла надежды, — после длинной тишины заговорил Алатус снова, — но сейчас хочется надеяться, что она проснётся. Когда-нибудь. — Конечно, она проснётся, — с мягкой уверенностью произнёс Венти, чуть склонив голову, чтобы перехватить его взгляд. Янтарь чужих глаз казался слишком блёклым; отчаянно хотелось вновь вернуть ему прежний блеск. — Просто заклинанию Адептов нужно чуть больше времени, чтобы сработать. Неопределённо поведя плечом, Алатус отвернулся от девочки и оперся спиной о каменную кровать. Он скользнул стопой по холодному полу, уткнулся щиколоткой в бедро Венти и опустил колено, но не попытался притянуть к себе или сделать что-то ещё — казалось, он сделал это, чтобы попросту ощущать его присутствие. С момента окончания битвы и того часа под деревом на холме им всё никак не удавалось провести время наедине: то Венти придёт в голову отыскать хоть какой-то способ поддержать Чжун Ли, то Алатуса нагло уведут у него из-под носа Хранители Якса ради каких-то дел или разговоров. — Ты был на церемонии? — спросил Алатус тихо, и Венти кивнул. — Как господин Моракс? Венти поджал губы и неопределённо качнул головой. — Не знаю, что могу сделать, чтобы его поддержать. И ведь могу же!.. Но не понимаю, что именно. Где-то полминуты пещера зависла в странной тишине. Венти не думал, что может хоть что-то добавить к своим речам, а Алатус погрузился в глубокие размышления наподобие тех, когда он придумывал ему обращение в стиле местных земель. Вдруг Алатус заговорил с полной уверенностью: — Сыграй ему на флейте. После битвы с Осиалом от него разит энергией инь. Смерти госпожи Гуй это не отменит, но… станет чуть легче. В один миг ощутив необычайной силы душевный подъём, Венти почти вскочил на ноги, но вдруг замер, едва ли привстав на колени. — Я не помню, куда дел флейту, — выдохнул он, отчаянно попытавшись вспомнить тот день, когда держал её в руках в первый и в последний раз. Вроде, он сыграл под персиковым деревом, услышал послание Андриуса, но в Мондштадте оказался уже без неё… Алатус чуть усмехнулся. — Ты всучил её мне в руки перед тем, как исчезнуть, — сказал он. — Она лежит на столе в моей комнате в Цинцэ. Венти так растрогался, что широкая улыбка сама налезла на губы, а брови изломились. — Благородный господин бывший глава Уван следит за вещами этого ничтожного! — воскликнул он так, что эхо от свода пещеры отбилось, быстро навалился на руки и поцеловал в щёку явно недовольного безобидным подшучиванием над тем, как тот разговаривал полтора года назад, Алатуса. — Даже представить не могу, что могу сделать, чтобы отблагодарить его!.. — Иди уже, — фыркнул Алатус, уложив два на его лоб и чуть оттолкнув. Янтарь его глаз снова лучился блеском, и Венти с радостью перехватил его взгляд, не стирая улыбки. — Твой веер тоже там. — Дарю, — отмахнулся Венти и растворился в воздухе прежде, чем услышит хоть какое-то подобие отказа. Ему не хотелось тратить время на разговоры с Чжао Цзюэ или кем-то ещё из деревни Цинцэ. Течение жизни тут нисколько не изменилось даже после передачи Алатусом права главенствования над этими землями Чжун Ли: рабочие всё так же ухаживали за рисом и изготавливали фарфор и мебель, дети продолжали наблюдать за лягушками в перерывах между играми, а старики неизменно занимали бамбуковые столики у дома Син Сюжун, где проводили время за играми в го и наблюдениями за птицами. Если раньше Венти недоумевал, как местным хватает незамутненности не переживать о событиях за пределами их дома, то сейчас был готов кланяться за эту черту им в ноги — было до безобразия приятно осознавать, что хоть где-то мир остался прежним. Он забрал флейту из комнаты Алатуса, на несколько секунд задержался на пороге, разглядывая пустой столик без привычного обилия бумаг, перевёрнутые чистые пиалы в чайном наборе, отсутствие небрежно лежащей на краю кровати смятой одежды и понимал — одна эта флейта, не считая веера, куда-то запрятанного, была сейчас единственной вещью, которая указывала на жизнь в этой комнате. До начала Лунной охоты Алатусу не было позволено проживать вместе с Хранителями Якса в их обители в Заоблачном пределе, но все коллективно решили закрыть на это правило глаза после битвы с Предместьем Лиша — к третьему дню, когда проводилась погребальная церемония Гуй Чжун, Алатус успел собрать большую часть своих немногочисленных вещей и покинуть Цинцэ. И Венти солжёт, если скажет, что ему не было жаль, что успевшее войти в привычку течение вещей — совместная работа над бумагами, чтение высокой и духовной литературы с перерывами на хохот и дурачества, болтовня с одним-двумя шэнами вина, спокойные сны под полупрозрачным белым пологом над бамбуковой кроватью — резко переменилось. Странно, наверное, но он успел привязаться к этой комнате, к мельтешащему Чжао Цзюэ, к ворчанию Линь Джухуа, да даже к извечно стесняющемуся его присутствия Линь Чао. Сколько бы он не говорил самому себе о том, насколько гиблое это дело — привязываться к тому, чей срок неизмеримо мал в сравнении со сроком Архонта, всё равно не мог перестать это делать. И тем печальнее было прощаться с этой комнатой и Цинцэ в целом. Конечно, деревня никуда не исчезнет, но к таким событиям, как свадьба Ли Шицин и Тао Хэюня, Венти уже не будет иметь никакого отношения. Сжав в пальцах чёрную поверхность флейты, Венти растворился в бирюзовом свечении и тут же оказался на пороге самого простецкого дома из камня — он уже был внутри, а потому знал, что это место Чжун Ли использовал только для работы и личных встреч с Адептами или кем-то из его народа. Венти понятия не имел, где тот спал или проводил длинные ночи, но лезть с вопросами не спешил. Может, как истинный дракон, Чжун Ли предпочитал встречать хрупкую стеклянную луну на вершине какой-нибудь горы. Он постучался, но не услышал ответа. Толкнул дверь — Чжун Ли внутри сидел за низким столиком, так глубоко погрузившись в работу с какими-то бумагами, что не сразу дал понять, что знает о чужом присутствии. — Лао Вен хотел мне что-то сказать? — спросил он, не поднимая взгляда от бумаг, и Венти пересёк порог. — Хочешь, сыграю на флейте? Тут же прикусил язык — бесконечно глупо прозвучал его вопрос. Возможно, Чжун Ли был слишком занят для подобного рода развлечений, может, он и вовсе создавал видимость какой-то деятельности, чтобы побыть в одиночестве хотя бы несколько минут перед тем, как его в очередной раз выдернут важные дела. А тут Венти со своим предложением поиграть на флейте, которое прозвучало слишком прямолинейно — так, что все подоплёки и скрытые мотивы тут же вылезли наружу. — Не думаю, что у меня есть на это время, — медленно произнёс Чжун Ли. — Мне бы хотелось закончить с письмом близнецам Райдэн до того, как наступит ночь. Наверное, он хотел кратко описать основные события, произошедшие в этом королевстве — теперь оно, стало быть, называется Ли Юэ, — и дать знать Макото с Эи, что все их экономические и политические договорённости остаются в силе. Правда, Венти не спешил извиняться и уходить. — Я подумал, — произнёс он без какой-либо уверенности, — что мне пора вернуться домой. Кажется… Кажется, я и без того здесь задержался сильнее, чем предполагал с самого начала. Кратко взглянув на него, Чжун Ли отложил кисть в тушечницу. — В таком случае, не смею тебя задерживать. — Голос его казался совсем глухим. — Ты не сочтёшь за наглость моё предложение продолжить сотрудничество наше и наших регионов? Боюсь, я не успею подготовить все контракты, но могу связаться с тобой позднее для их рассмотрения и заключения. У Венти голова закружилась. Прямо сейчас ему совершенно не хотелось лишний раз думать о политике и всех делах государственных; ему казалось, всем им совершенно необходима хоть какая-то видимость отдыха. Опять же, Чжун Ли попал в несколько неоднозначную ситуацию с принятием необратимых перемен в жизни — возможно, будет лучше, если он согласится. С другой стороны, для Венти тоже было не всё так просто. — Я не могу принять такое решение, пока не знаю, что об этом думает мой народ, — произнёс Венти, а затем помотал головой. — Нет-нет, не подумай. Я согласен. Но должен сначала спросить мнение своих людей. Помолчав немного, Чжун Ли кивнул. — Буду ждать твоего ответа с письмом… или с визитом. Венти слабо улыбнулся. — С визитом, — сказал он и, попрощавшись осторожным рукопожатием, закрыл за собой дверь. Одно из двух расположенных на противоположных стенах окон было открыто нараспашку, так что Венти даже не пришлось подзывать ветряные потоки, чтобы услышать, как Чжун Ли вновь садится за своё место и стучит деревом кисточки, стряхивая лишнюю тушь перед тем, как снова начать писать. Подумав немного, перебирая ярко-красную декоративную кисточку с подвеской из нефрита на флейте, Венти уселся на верхнюю ступеньку совершенно скучного каменного дома Чжун Ли и поднёс инструмент к губам. Вряд ли он придумал эту мелодию: из головы всё никак не желали уходить воспоминания о последнем ужине во дворце Гуйли, когда Пин спрашивала, играет ли Венти на каком-либо инструменте, а затем изъявила желание послушать его музыку. Он невольно держал в мыслях ту песню колокольчика, которую включила Гуй Чжун в качестве знака собственного инженерного превосходства, а потому фаланги, зажимающие отверстия флейты, выдавали похожий мотив. Это воспоминание повлекло за собой и остальные: первая встреча под золотым сводом крыши дворца, ночные распития местного вина перед Священным Призывом, звонкий женский смех и приглушённое мужское бормотание за дверьми «Зала Внутренней чистоты», крепкие объятия, дружеская забота, какую Венти и не надеялся обрести в тот миг, когда пересёк границу Каменных врат полтора года назад. Ему раньше думалось, что подобные отношения — точнее, скорость их построения — присуща только роду человеческому, каждому члену которого отведён не такой уж большой срок. Это людям требовалось несколько лет, а то и меньше, чтобы стать хорошими друзьями; Венти казалось, Богам нужно больше времени. И всё же, зная Гуй Чжун всего полтора года, тем горше было называть её сейчас подругой, когда её погребальная церемония закончилась не больше часа назад. Вряд ли Венти придумал мелодию, какая лилась из-под его пальцев и мощного благодаря силам ветров дыхания — и всё же в тот миг, когда он закончил и опустил флейту, слуха его коснулся совсем тихий вздох. Влажный, он звучал так, словно его хозяин всеми силами старался быть тихим; ещё более неслышимым, чем Алатус в подземных коридорах Усадьбы Ночи. Это вздох сменился ещё одним, прерываемым кратким всхлипом, который быстро заглушили — наверное, ладонью. Сжав в пальцах флейту, Венти осторожно поднялся на ноги — ему тотчас подумалось, что два влажных вздоха и тихий всхлип не были теми вещами, которыми Чжун Ли хотел бы делиться вообще с кем угодно. Спустившись на две ступеньки, Венти не успел коснуться стопой третьей, как растворился в воздухе. В пещере обители Хулао Алатуса уже не было. Выйдя на улицу и столкнувшись с Босациусом, тот без утайки выдал, что «Цзинь Пэн-а попался в лапы Индариас и теперь учит её Ночному Шелесту Тысячи Шагов у Лухуа, да-с», так что Венти, слабо улыбнувшись и поблагодарив Хранителя Якса, вновь растворился в воздухе. Благо, слова Босациуса не устарели: как тот и сказал, Алатус и Индариас были у берега озера, и если вторая снова и снова повторяла одну и ту же связку из четырёх движений — тут явно не тысяча, — обвязав талию верёвкой, к другому концу которой крепился мешок с песком, то первый восседал на плоском камне, скрестив ноги и изредка швыряясь в девичьи ноги мелкими камушками. — Цзинь Пэн-а! — вскрикнула Индариас, сбившись и повалившись на одно колено. — Больно же! — Ты неправильно распределяешь вес. Научись этому, и больно не будет. Индариас забормотала что-то неразборчивое и явно нелестное, но упрямо поднялась и начала сначала. Отчего-то Венти не решался подойти ближе, а потому прошептал под нос имя Алатуса и позволил ветрам донести тихое слово до его слуха. Тот быстро обернулся, сказал Индариас продолжать тренироваться и растворился в воздухе прежде, чем встанет на ноги. Венти перехватил его ладонь и потащил глубже в лес до того, как Индариас догадается обернуться. Его губы то и дело порывались растянуться в улыбке, и он не стал себе отказывать: — А со мной ты не был таким строгим учителем! Подумать только — один взгляд на обучающего Индариас каким-то техникам Уван Алатуса, и накрывшая бесцветным пологом печаль, проявившаяся в тот миг, как только ветер разнёс по бамбуковому лесу последние ноты мелодии флейты, почти полностью исчезнет. Едва слышно цыкнув, не сдерживая слабой улыбки, Алатус потянул его на себя, заключил его ладони в своих и оставил сухой и мягкий поцелуй на губах. — Ты — это другое, — шепнул он, на цунь отстранившись. Венти улыбнулся, всеми силами пытаясь эту улыбку опустить до того, как она вызовет боль в щеках. — И я тогда думал о твоих хризантемах. Венти легко прыснул. Привычно просунул пальцы под пояс верхних одежд, позволил Алатусу положить локти на свои плечи и вытянуть руки. — Что такого было в моих хризантемах? — спросил он, вспоминая значение красного цвета, сам не замечая, как алеет щеками. — Не думал, что есть ещё кто-то, кто рисует их красными. Тихий, едва ли не шепчущий голос отбился от щеки Венти, и в следующий миг весь разговор сошёл на нет совершенно естественным образом; он сам не сразу понял, что прижал Алатуса спиной к стволу широкого песчаного дерева, но тот, похоже совсем не был против: только льнул к нему почти как в тот день, когда они восполняли проведённый в оковах приличий час во дворце Гуйли, и целовал так, что ноги едва не подкашивались. А может, они и подкосились, просто Алатус хватался за него слишком крепко, а осознанно Венти вряд ли бы толкнул его к дереву. Флейта в руке мешалась. Венти позволил ей повиснуть в воздухе, окружаемой хаотичными, но в то же время представляющими определённую систему потоками ветра, и свободной теперь ладонью отвёл два слоя одежд в сторону, чтобы сжать пальцами худое бедро — там, где родинка под штанами скрывалась. Слух пронзил уже знакомый тонкий звук, отбившийся от приоткрытых губ, который распалил в груди древесный уголь. Ему в голову пришло отчётливое понимание, что этот момент мог бы развиться во что-то большее — возможно, даже больше того, который произошёл несколько дней назад в его покоях во дворце Гуйли, — но Индариас всё ещё тренировалась на берегу Лухуа, и оставлять её надолго в одиночестве явно не следовало. — Я хотел сказать… — выдохнул он Алатусу в губы и запнулся на полуслове, когда в волосы пальцами зарылись и очертили круги абсолютно такие же, какие Венти сам вырисовывал на чужом затылке. — Помнишь, мы говорили о моём пути и… всём таком? Тогда в Цинцэ. Пальцы в его волосах замерли, едва последнее слово стекло с губ. Алатус встретил его взгляд, и в глазах его промелькнуло что-то то ли испуганное, то ли обеспокоенное. — Ты уходишь? — спросил совсем тихо он, и Венти осторожно кивнул. Давление на затылок исчезло, чтобы появиться на вороте свежевыстиранной рубашки. Алатус смял в пальцах белую ткань, но смял слабо, будто руки едва слушались. — Я… понимаю. Ты и без того задержался. Венти понятия не имел, умеет ли Алатус читать мысли, но только это предположение частично могло ответить на вопрос, каким образом тот смог прознать о содержании их с Чжун Ли разговора. И всё равно, ему решительно не нравилось видеть на остром, нетипичном для местных земель выражении лица странную печаль, которую всеми силами пытались скрыть, но она отпечаталась на дне глаз, пускай янтарный взгляд прочно застыл на расстёгнутой верхней пуговице рубашки. — Пригласи меня на Лунную охоту. Алатус поднял на него неопределённый в своей растерянности взгляд, но Венти не стал повторять — только улыбнулся со слабым лукавством и чуть сильнее запустил пальцы одной руки под пояс верхних одежд. Вторую ладонь с бедра он так и не убрал, хотя так и подмывало покрепче стиснуть худое бедро. — Придёшь на Лунную охоту через месяц? Улыбка треснула, но стала только шире. — А-Пэн, я тебя бесконечно люблю, но я не услышал в твоём вопросе приглашения!.. Кажется, последнюю часть Алатус прослушал. Его ладони скользнули с груди Венти на шею — и чем она ему так приглянулась? — и он принялся оставлять на его губах и подбородке серию беспорядочных поцелуев, но вовсе не похожих на те, какими он запечатывал кожу на плече в Цинцэ перед уходом с Хранителями Якса в Долину Тяньцю. В тот день Алатус разрывался на части от переполняющего всё нутро счастья, что он снова сможет заняться любимым делом — сейчас, пускай он и услышал то, чего явно ждал, не до конца осознавая эту нужду, в груди и сознании прочно поселилась новость о предстоящей разлуке. Оттого и поцелуи казались тяжёлыми, медленными и тягучими, словно горький мёд. На самом деле, Венти боялся этого момента с того разговора в Цинцэ, когда Алатус прямо признался, что будет всеми силами надеяться, что его путь не закончится ещё долгое время. Ему была ненавистна сама мысль об уходе, пускай точно знал, что обязательно вернётся — не по делам, но просто так, потому что душа просит. Однако это не означало, что он готов бросить Мондштадт, чтобы оставаться в Ли Юэ до тех пор, пока его срок не подойдёт к закономерному финалу. Одна его часть хотела остаться, пока другая рвалась домой, к своему народу, по которому безмерно соскучилась. Они даже не знали, чем именно закончилось сражение в бывшей Ассамблее Гуйли — понятия не имели, в порядке ли их Архонт, ведь наверняка слышали грохот из-за гор и убирали с краёв столов стаканы, которые под тряской земли грозили упасть на землю и разбиться. — Приглашаю тебя на Лунную охоту в следующем месяце, — пробормотал быстро Алатус, на цунь отстранившись, помутневшим взглядом сверля чужие покрасневшие губы. — И на ужин после. На имянаречение. И на следующее утро. Приглашение получилось раздробленным — осчастливленный тем, что ему подыграли, Венти не мог остановиться касаться его губ своими, прикосновениями лёгкими, как воздух, но в то же время тяжёлыми, как надвигающаяся буря. — И на утро тоже? — не удержался от безобидного подначивания он. Алатус чуть зарделся, глаза заблестели ярче звёздного неба. — Приготовишь мне свой любимый завтрак? — Миндальный тофу? — выдохнул Алатус, совсем разнежившийся. — Приготовлю. Венти понятия не имел, что это за блюдо такое, но решил не спрашивать — будет сюрпризом, когда он вновь пересечёт границу Каменных врат и окажется в Ли Юэ. Он ещё не успел даже уйти, но уже думал о том, как его встретят в следующий раз. Бесконечно глупо, наверное, размышлять о таком в тот момент, когда Алатус, всё ещё упирающийся спиной в ствол песчаного дерева, притягивал его ближе за ворот рубашки, но за эти полтора года Венти уже успел усвоить мысль, что в обществе одного особенного демона с Уван он склонен к разного рода глупостям. Правда, ни сейчас, ни когда бы то ни было Венти не придёт в голову даже мысленно назвать происходящее глупостью. — Я тебя провожу, — выдохнул тихо Алатус, облизнув губы, и Венти, не стирая слабой улыбки, медленно качнул головой. — И оставишь Индариас на произвол самообучения? Не нужно. Не превращай это в прощание. Чуть нахмурившись, Алатус вскинул подбородок. — На что это тогда похоже? — На уверенное «до встречи»? Верные подобрал слова — лицо Алатуса разгладилось, и он медленно кивнул. Оставив ещё один долгий поцелуй у него на губах, Венти отстранился и подхватил всё ещё висящую в воздухе флейту из тёмного дерева. Он даже протянуть её почти что законному владельцу не успел, как Алатус кончиками трёх пальцев надавил на древко. — Оставь себе, — произнёс он всё так же негромко. — В твоих руках от неё будет больше толка. Отчего-то у Венти возникло ощущение, будто ему подарили не простую флейту, а нечто более ценное — такое, что ни в какую мысленную систему приоритетов не влезет. Прижав её к груди, он кивнул и прикрыл на долю секунды глаза. Под лопатками зачесалось, крылья хлопнули, подхватывая потоки воздуха, и он взмыл в небо. — До скорой встречи! — воскликнул он, махнув свободной рукой, и специально не стал отлетать далеко, чтобы увидеть, как ему поднимают ладонь в ответ. Пролетая над бывшей Ассамблеей Гуйли, Венти пришлось взмыть к самым облакам, чтобы не попасть в хаотичные потоки не стихающей с момента смерти Гуй Чжун бури. Как бы он ни пытался заставить себя глядеть точно вперёд, взор всё равно опустился на гигантский кусок раскуроченной земли, где ещё три дня назад стоял непозволительный в своей красоте город. Останки каких-то зданий каким-то образом умудрились избежать полного уничтожения схождением плит камня, но сложно было сказать, чем именно эти остатки недавно были — постоялым двором, храмом или павильоном дворца Гуйли. Венти тотчас стало интересно, как выглядела столица с такой высоты до разрушения, но он быстро прогнал эту мысль — никогда уже не узнает. Над Ли Юэ загорелась луна — и правда, выглядит так, будто её выдули из капли стекла, — и Венти обернулся над самыми Каменными вратами. В его сознание могли бы ворваться воспоминания о ловушке Шан Си или о первой стычке с Юй Пао, но всё внимание привлекло зарево разрозненного, но единого в отсутствии какой-либо системы света. Три дня прошло с той битвы, а выжившие продолжают каждую ночь запускать фонарики, несколько неаккуратно изготовленные из сухой коры бамбука и остатков исписанной вдоль и поперёк бумаги — на тот случай, если из торговцев или эвакуировавшихся из трёх школ Заоблачного предела отыскали лагерь не все. Некстати подумалось, что Алатус тоже мог наблюдать за запуском фонариков сейчас — просто с другой стороны точкообразного зарева. Может, Венти удастся подговорить его запустить один такой через месяц, когда он прибудет посмотреть на Лунную охоту. Вряд ли ему позволят участвовать, но и ему было не слишком интересно носиться по углам огороженного защитными печатями куска леса в поисках духов. Пускай в Мондштадте стояла глубокая ночь, когда он опустился на землю посреди Спрингвейла, его люди не спали. Вернее, в каждом доме уже потухли свечи, но кто-то продолжал загружать самодельные телеги вещами для переезда в город, сидеть на ступеньках одного из домиков и неспешно переговариваться о чём-то бытовом, мыть в пруду оставшуюся после позднего ужина посуду. Он заметил Грету, закинувшую мокрое полотенце через плечо и сжимающую зубную щётку с коробочкой порошка в руках, и поднял над головой открытую ладонь. Та ахнула, едва не выронила зубной порошок и бросилась к нему. — Барбатос! — воскликнула она, стискивая его в объятиях так, что весь воздух из лёгких разом выбило. — Там так грохотало, мы понятия не имели, что происходит, но так за тебя переживали! Всё в порядке? Венти слабо улыбнулся. — Могло быть лучше, — пробормотал он и быстро покачал головой. — Со мной всё хорошо. Я думал, вы давно перебрались в город. Грета почесала свободной рукой лоб над левой бровью. — Ну, почти все уже переехали, — сказала она. — Тут остаются только те, кто успел огород вспахать. Чтобы не бегать каждый раз туда-сюда. И Ингрид. Говорит, если и помирать, то с красивыми видами. Венти едва не поперхнулся воздухом. — Так и сказала? — Ей девяносто восемь, ну какие тут переезды? Мы вообще должны спасибо сказать, что она не осталась на руинах старого города, хотя хотела. По крайней мере, теперь Венти точно знает, сколько престарелой Ингрид лет. Не то чтобы он за этим знанием изначально гнался, но всегда приятно узнать что-то новое о своём народе — даже такую шокирующую информацию, как эта. Он опустил взгляд на левое бедро Греты — к тому самой обычной верёвочкой был привязан Гео Глаз Бога, и Венти, кажется, уже достаточно хорошо выплеснул всё своё негодование несколькими днями ранее, чтобы ничего не почувствовать в этот момент. Правда, Грета восприняла его взгляд в несколько другом ключе — она, расхорохорившись, вскинула левую руку, на безымянном пальце которой вбирало лунный свет небольшое кольцо. — Эта красотка следующей весной выходит замуж! — воскликнула она, лукаво прищурившись и встряхнув левой ладонью, и Венти вскинул бровями так сильно, что лоб заболел. — Не думай над подарком. Главное, не улети в этот день к своему Алатусу, иначе я так обижусь, что никакая баллада тебя не спасёт! Притворно схватившись за сердце, Венти рассмеялся. — Да разве я могу пропустить такое событие? И вообще, не рановато ли? Гансу всё ещё восемь! Распахнув рот, Грета лицом состроила выражение полнейшей обескураженности и шутливо треснула ладонью его по плечу. — Я тогда пошутила! — вскричала она. — Ну какой Ганс, я же совсем старая буду! Пораскинь мозгами, за кого я могу выйти замуж? Венти мог бы сказать, что честно задумался, но ответ посетил его голову в тот же миг, что последнее слово сорвалось с языка Греты. Он прекрасно помнил — да он, наверное, никогда и не забудет — тот день, когда привёл Алатуса в Мондштадт, а затем затащил на ужин под крышей будущей гостиницы со своим народом. В тот вечер он с Алатусом и Грета с Рагнвиндром сидели на одной скамье, бёдрами друг в друга врезаясь, а затем последние исполнили им сочинённую за полгода песню об обретении свободы воли и собственном пути под звёздным небосводом. Уже тогда Венти задумался, не происходило ли между Гретой с Рагнвиндром что-то особенное, но не спешил строить предположений на основе одного вечера. А теперь Грета показывала ему кольцо на безымянном пальце, которое после свадьбы наденет на правую руку, и по какой-то причине ему стало так радостно, что внутренности в животе закрутились. — Архонты, — выдохнул он и крепко обнял Грету. Та хихикнула ему в ухо. — Поздравляю!.. Селестия, так глупо себя чувствую, что сразу не понял. — А ты почаще к своему Алатусу убегай, — из чистой вредности протянула она. — Кстати, он же к нам ещё придёт? Хочу его на свадьбе своей увидеть, так и передай ему. Венти тихо рассмеялся и пообещал, что обязательно передаст приглашение Алатусу, когда навестит его в следующий раз. Кратко пересказав ей последний разговор с Чжун Ли, получив в ответ такое же согласие, какое он выразил новому Гео Архонту не более двух часов назад, и пожелав спокойной ночи, он несколько секунд наблюдал за ней, удаляющейся к своему дому, и взмыл в воздух. Добирался до старого города он целую вечность — не больше двух минут, на самом деле, но три тонны усталости, которые он тщательно скрывал последние несколько дней, окончательно его одолели. Возможно, он был несколько наивен, когда полагал, что эта усталость появилась у него только после битвы с Богами нынешнего Ли Юэ. В конце концов, если так посмотреть, первые признаки появились ещё после сражения с Владычицей морей, когда он проспал три дня, но чувствовал себя после пробуждения так, словно не спал вовсе. И эта измождённость накапливалась долгие недели, неспособная найти выход из непрекращающейся петли лёгкой тревоги перед ближайшим будущим и судьбой тех, к кому он успел за время путешествия привязаться. Прошло всего полтора года, но Венти казалось, будто это время исчислялось десятилетиями. Двалин не спал — вглядывался в тёмную точку острова, под самыми звёздами парящего, и только отодвинул привычно переднюю лапу, когда боковым зрением заметил прибытие Венти. Тот молча скатился спиной по тёплой чешуе и врезался пятками в сгиб драконьего колена. В ладонь всё так же врезалось древко флейты, но он как будто совершенно позабыл о её существовании. — Похоже, твой путь теперь закончен? — медленно спросил Двалин, всё не опуская головы, и Венти угукнул, прикрыв глаза и поёрзав затылком по чешуе в поисках удобной позы. — Что теперь будешь делать? Слабо улыбнувшись, Венти вздохнул. — Отдохну немного. А там… разберёмся. — Я не о том. У твоего пути была цель. Ты её нашёл? Признаться, Венти не сразу понял, что Двалин попытался ему сказать. Всё его сознание стало неповоротливым и медленным в тот же миг, что он скатился по тёплой шее дракона, как в последний раз делал полгода назад, и пришлось изрядно напрячься, чтобы догадаться о сути вопроса. А когда догадка всё же посетила его голову, воспоминание о разговоре настолько давнем, что совсем позабылось, что он вообще имел место, последовало сразу же и легко на язык. — Думаю, — протянул он, чуть нахмурившись с закрытыми глазами, — что старый лес умер в тот день, когда мой народ стал свободным. А новому лесу не нужен мой ветер, чтобы вырасти — у него был свой с самого начала. Двалин молчал долго. Слишком долго, пожалуй. — Тогда я буду оберегать твой сон, — сказал он, наконец, но Венти его уже не слышал, а оттого даже не угукнул. На смену неспешному разговору пришла тишина, но уютная. Та была вязкой и тягучей; совсем как сон, обернувший тело Бога Ветров широкими ладонями. Он мог песком течь сквозь пальцы, сжимающие флейту из тёмного дерева, мог застыть каменным изваянием, бушевать морской водой или свистеть попавшим в щель на крыше ветром — и всё равно был мирным, несущим спокойствие и слабый призрак ожидания. Пройдёт время — долгие годы, секундные века, — и нести оно будет за собой события, которые привнесут в этот мир что-то минутное новое и сотрут из памяти извечное. События, о которых будут шептаться за закрытыми дверьми, о которых станут кричать на каждом углу, но которые всё равно забудутся, даже если их высекут в камне или впитают тушью в рисовую бумагу; если весть о них разнесёт по континенту ветер или разобьёт неспокойными волнами море. Но будет в народе ходить одна легенда — о чужеземном ветре и простом демоне, которых свела дорога странствий. Никто, кроме них самих, об истоках этой легенды и ведать не посмеет, но из уст в уста финал будет передаваться один: каким беспощадным не стало бы время, сколько гор бы оно не сточило, а морей и рек — иссушило, над склоном Уван безмолвной ночью будет разноситься сухая и неумелая песня на самодельной флейте. Одни скажут, что это демон из легенды пытается вспомнить ту мелодию, что сердце его излечила однажды, а другие воскликнут, что это чужеземный ветер присматривает за демоном, давно это место покинувшим. Легенда эта позабудется в один день, как забывается всё, что задыхается под не прекращающими своё течение песками времени, но всё это неважно. Как только чужеземный ветер сбросит оковы сна, вязкого и тягучего, над землями стеклянной луны пронесётся давно позабытый миром мотив знакомой одному сердцу песни. И легенда о ветре и демоне, об истоках которой никто и ведать не посмеет, оживёт.