Я на холме, я – точка, Точка с двумя глазами, Тленная оболочка, Костно-мясной сосуд.
Мелко трепещущее бело-зеленое море рябило в глазах Джозефа. Он стоял на краю поля, сжимая в родной руке скромный букетик свежесорванных полевых цветов, и не решался пройти дальше, смять нежные лепестки грубой поступью тяжелых ботинок. Занимался рассвет, и воздух едва не сверкал и искрился от прохладной свежести. Развернувшись, мужчина вернулся на дорогу и побрел, оставляя в пыли следы рифленой подошвы. Джозеф был одет в грубого кроя военные штаны, заправленные в такие же берцы, и видавшую лучшие времена рубашку серо-зеленого цвета. Шрам на половину лица, потрепанный протез, почти военная одежда – реликт Войны со Жнецами, такой неуместный, кричащий всем своим видом, что когда-то на месте этих тянущихся до самого горизонта полей ароматных цветов было лишь пепелище. Под простым каменным надгробием не было ее тела. От Лии Уильямс не осталось даже праха, который можно было бы похоронить по-человечески. Как, впрочем, и от других биотиков из Отряда Двадцати. Они исчезли в ослепляющей синей вспышке, что предшествовала еще более мощному взрыву и смерти колоссального Жнеца. Джозеф до сих пор помнил, как этот свет резал глаза, какое оглушительное молчание на один миг объединило космопорт Элизиума, прежде чем битва снова возобновилась. Предел чем снова загрохотали орудия, заорали хаски, затрещали удерживаемые баррикады. Но этот миг звенящей, леденящей кровь тишины... В груди снова что-то сжало. Джозеф остановился, делая глубокий вдох. Он проморгался, не заметив, когда глаза увлажнились, и в тысячный раз прочел уже выученный наизусть текст.So heavy, I fell through the earth
Yeah, oh
'Cause I'm full of love from you
Лия Уильямс
2171 – 2186
Двадцатая из Отряда Двадцати
С тем, что написать, кроме очевидного имени и дат жизни и смерти, Нюквесты затруднялись очень долгое время. Пока Леон не предложил использовать строчки из одной из самых горячо любимых ею песен. "Она бы оценила иронию", – сказал он тогда, с трудом улыбаясь. Джозеф не понимал, что в этом смешного. Даже спустя несколько лет он все еще не понимал. Но со временем видеть достаточно дурацкие строчки стало даже... Приятно. Словно она все еще была здесь. Своевольный подросток, который часто затыкал уши наушниками и делал вид, что в упор не видит Джозефа. Еще до войны, на ферме в Лионе. Быть может, именно эта песня тогда и играла у нее в голове. Не думая о грязи и свежей росе, Джозеф с легким кряхтением опустился на землю и аккуратно, точно хрупкий фарфор, положил цветы на траву. Про себя отметил, что пора бы подкрасить оградку. – Здравствуй, Лия. Его голос хрипел сильнее обычного. Как обычно, после этого тихого приветствия он надолго замолчал. Первые пару лет он попросту не знал, что произносить вслух, кроме рефреном засевших мыслей "я так по тебе скучаю, мне так больно, я виноват, что потерял тебя". Прошло 10 лет после войны, и эти мысли никуда не ушли. Но он смирился. Время не лечит, оно всего лишь дает грубому, как у него на лице, шраму затянуться и остаться уродливым рубцом, который ноет в плохую погоду. Потому, сидя у пустой могилы, он ни о чем не думал. А просто тихо дышал, глядя на скромный букет, символ убитой на этой войне юности миллиардов детей, и спиной чувствовал взгляд единственной девочки, которую не спас.