loïc nottet — million eyes
Чонгук к нему присоединяется, отмечая, что вода правда остыла, но не критично, а Тэхён тут же лезет сверху, целует глубоко, держась за чужие плечи, как будто мало ему было всего, что случилось до этого. Он очень долго ждал этого дня, мучительно долго, а сейчас, как говорится, дорвался и хочет чувствовать Чонгука везде, не отлипать ни на миг. Странно ли это? — Сексуальный маньяк, — обвиняет Чон, когда с чмоком омега отстраняется, оставляя между их губами тонкую ниточку слюны, тут же разорвавшуюся от слов альфы. Понимает, что его телом и разумом правит течка, но не может удержаться от безобидного подкола. — То есть, я в твоей рубашке тебе нравлюсь, а это тебе не нравится? — склоняет голову, атакуя в ответ и ведя пальцем по возвышающейся над водной гладью груди, желая пометить её немедленно. — Мне нравится всё, что делаешь ты, и что связано с тобой, — озвучивает, как простую истину, Чонгук. — Скучно, — бурчит омега, но сам плавится от приятных слов, — слишком распространённый и заезженный ответ. — И опошлённый, как рубашка на голом теле. Тэхён улыбается, силясь не засмеяться. Вода журчит, когда Чон приподнимается выше, сгибая колени и усаживая омегу удобней. Его лицо вновь слишком близко, дыхание чувствуется на губах, и это безумно ему нравится. Нравится им обоим. — Это заезженная фраза, но не каждый говорит её искренне, — говорит в свою защиту Чон. Тэхён понимающе мычит. — И как же мне понять, что ты меня не обманываешь? — губы алкогольные манят, как зависимого — сигареты, но прерывать разговор вот так, чтобы к ним коснуться, будет дурным тоном. Ответ давит сильней, чем мысль о скорой разлуке, потому что там — неопределённость. — Никак. Поверить на слово, — зачесывая золотую прядку за ухо. Доверять страшно, особенно когда приходится довериться человеку, ставшему вдруг дорогим сердцу. Тэхён не заметил, как привязался к облику альфы: то ли это гормоны скачут, то ли ему не доставало внимания альф его возраста (а не престарелых мужланов, коим он нарекает мужа), на которых ему не дали взглянуть перед браком, ибо он понять не может, в чём кроется причина. Но как бы то ни было, Чон Чонгук — второй по влиятельности человек в Корее — проник в закрытое доселе сердечко и заставил его трепетать одним своим видом. Может, омега всегда и показывает себя как сильного, непробиваемого человека и верного мужа, которого отношения на стороне с молоденькими наследниками не интересуют (так оно, собственно, и было, до тех пор, пока на горизонте не появился он — тот, к кому захотелось впервые в жизни потянуться самому), иногда хочется дать слабину и почувствовать себя в чьих-то объятиях защищённым, хрупким омегой. С Чонгуком он может выдохнуть свободно без давящей ладони на шее, расслабиться и закрыть глаза. В темноте он увидит утопию, вытянувшую его из жестокой реальности. С Чонгуком спокойствие. Но приравнивается ли его «нравится» к тэхёнову «люблю»? Слишком громко? Что за звук? Звон зародившейся внутри надежды, что может рассыпаться, как хрусталь. — Не хочу говорить об этом, пока нам хорошо, — вдруг обрывает тему омега, которую сам же и начал. Чонгук этому не противится, позволяя коснуться своей шеи зацелованным губам нежно. Его от этой аккуратности размазывает по мрамору ванны. Под густым ликёрным запахом с его, коньячно-горьким, искушение таится, чтобы показаться в тот момент, когда ладони Тэхёна, оказавшиеся на плечах, ведут вдоль по рукам медленно, а гибкое тело, напрашивающееся на ласку альфы, льнёт навстречу. Чон откидывает на бортик голову, открывая больше пространства для вольности чужого языка, слышит томное дыхание, чувствует горячие вздохи на кадыке и не оставляет омегу без внимания — ведёт по выпирающим позвоночным косточкам, вызывая покорный изгиб в пояснице, соприкасающий их животы, ныряет в ложбинку между ягодиц и проводит кончиками двух пальцев по расселине, отчего тело омеги пробирает на мурашки. — Меня сейчас надолго не хватит, — предупреждает Тэхён, боясь, что с выносливостью альфы и чувствительностью из-за течки он просто может отключиться в процессе, но в то же время так хочется. — Меня тоже, — хрипит понизившимся от возбуждения голосом Чон и помогает омеге, приподнимая его бёдра и направляя в него стоящий, вновь закаменевший ствол, срывая протяжное мычание с закушенной губой. — Но я готов повторять это снова, до тех пор… — Пока смерть не разлучит нас? — криво ухмыляется Тэхён и видит, как в зеркале, такую же эмоцию напротив. — Даже смерть не станет помехой, — у омеги от сладких речей разум плавится. — В Аду в одном котле вариться будем. Котле похоти и разврата, где бал правит страсть. — Ловлю на слове. Больше этих самых слов произнесено не было. Только тихие стоны, эхом отражающиеся от мраморных стен чёрной, под стать стилю всей квартиры, ванной. Тэхён, зацепившись руками за бортик и сжав его до побеления в костяшках, медленно раскачивался на члене альфы, позволяя тому насладиться его откровенно затраханным видом. Чон не вмешивается, только придерживает за ягодицы, разводя их и отпуская снова, мнёт их в широких ладонях, делая этим больно, но так, что заводит сумасшедше, а не причиняет дискомфорт. У Тэхёна каждый изданный им звук тонет в чоновой груди сладкой патокой, каждый стон, вздох, ненароком сорвавшееся с губ ругательство — всё это делает его кем-то простым, но в то же время возвышенным лично в глазах альфы, таким, каким никто не ожидает увидеть ледяного супруга О Нэыля. Забавно, что никто и не удосужится подумать на его измену, после стольких провальных попыток оклеветать в ней же. Будто омега изначально так и планировал: сделать себе образ верного и любящего мужа, ни при каких условиях не соглашающегося пойти на такой низкий поступок, а потом оторваться за все девять лет брака, выстанывая чужое имя раз за разом вместо того, с кем сердце узами было связано при Боге-свидетеле. Грешит дитя белокурое, и за это ему прямая дорога в Ад, где будет ждать такой же грешник. Как и было сказано, надолго его не хватило. Капли белого смешиваются с водой, блеснув где-то в её недрах спустя минут пять от силы, а Чонгук шипит довольно, чувствуя, как его сжимают гладкие стенки в оргазменной судороге. Омега обессиленно падает головой на его плечо, взмокший, шумно дышащий и шепчущий извинения, но предсказуемо обрывает себя на полуслове, когда резкий толчок заставляет задохнуться в собственных ощущениях и окольцевать чужую шею руками, оторвавшимися от несчастного бортика; вода расплёскивается на пол. Тэхён стонет прямо на ухо, пока Чонгук двигается резко, насколько это возможно при сопротивлении воды, но та ему словно подмахивает, волнами ходит и не щадит блестящего, начищенного до проявления собственного отражения пола. Омега чувствителен до невозможного, отдаётся ему в руки безоговорочно, в глазах от этого тут же темнеет. Он движениями несдержанными доводит до исступления, до тихих всхлипов, закончившихся с последними толчками. Тэхён не позволяет ему выйти, снова дрожа от ощущения бьющей внутрь струи семени. Чёртова течка. — Блять… — закатывает глаза, пьяно улыбаясь, и поздно соображает, что в его губы настойчиво тычутся другие, когда, подцепив пальцами подбородок, поднимают поникшую от накатившей сладости оргазма голову, чтобы втянуть в ленивый поцелуй, который вызывает такую же усталую улыбку. — Любишь целоваться после секса? — А ты, видимо, любишь поболтать? — парирует Чон тут же. «Люблю тебя» чуть не срывается с губ Тэхёна. Любви с первого взгляда не существует, думал он долгие годы: такое только в книжках бывает, но, кажется, сейчас он вдруг окажется в лучшем эротическом романе своей жизни, став тем самым глупым, потерявшим голову от первой встречи, персонажем. — Я устал, — расслабленно устраивается вновь на плече альфы он. — Вместе с тем мне всё ещё мало, — от этого захныкать откровенно хочется. Чувства насыщения не приходит, чёрт бы его побрал. — Но ещё одного захода, как минимум часа полтора, я не выдержу. Чонгук смеётся тихо, отчего-то умиляясь чужому искренне раздосадованному виду. — Что делать, когда физиология идёт вразрез с моим телом? — Как же ты раньше проводил свои течки? — Никак. Один, — отзывается и ощутимо напрягается, подумав о тех днях, когда в периоды течки чуть ли не строил баррикады в свою спальню, дабы не пропустить Нэыля. Чонгук, почувствовав это, проводит ладонью по острым лопаткам, тихо успокаивая и показывая, что он вдали от дома, в его руках, где нет места тревогам. Здесь только они вдвоём и их рандеву. — Я не мог позволить случиться сцепке снова. — Однако мне дал в себя кончить не один раз, можно ли это считать новым достижением? Тэхён хмыкает, дёрнув уголками губ в слабой улыбке. В груди тепло разлилось пролитым чаном обжигающей лавы от озвучивания этой мысли альфой, или то снова возбуждение подкрадывается? Чонгук прижимается губами к светловолосой голове, поддавшись порыву защитить, спрятать, сказать «моё» и приковать омегу к себе. Что будет, когда эти пять дней пройдут, он не знает, но сделает всё, чтобы они взяли от них максимум. — К твоему или моему сожалению — тут уж кому как — я пью противозачаточные. — Почему тогда боишься сцепки? — Я не боюсь сцепки, — отстраняется Тэхён, тут же взглядывая в опущенные на него бездонно-чёрные глаза. — Я не даю ей случиться с тем, кто этого не достоин. Чонгук на такое заявление вскидывает брови, уголок губ будто кто-то за ниточку потянул игриво. Омега вновь показывает свою личностную натуру, с которой его привыкли все видеть, и она ему чертовски нравится. Лёгкая надменность в тоне, хищный прищур глаз с искорками вызова в них — момент, который Чон отпечатает в памяти. — Повторюсь: тогда я — достойный претендент? — Возможно, — показательно осматривая его с головы до того, что увидит, говорит Ким. — Я уже говорил, что привык получать всё лучшее. На инстинктивном уровне выбираю и лучшего альфу для своих деток, — ирония льётся из его двигающихся губ. — Обещаю быть лучшим среди кандидатов и забрать статус твоего альфы себе, — прижимая собственнически за талию ближе. — Такой настрой мне по душе, — игривая бестия снова прищуром глаз стреляет прямо в душу и секундно прижимается к губам своими. — Осталось совсем немного, — шёпотом оседает в воздухе, среди тихого плеска остывшей воды, — нужно подождать ещё чуть-чуть, но нам не привыкать. Уж кому-кому, а им — точно.***
Наблюдать рассвет из шикарной гостиной в многоэтажке, сидя в первом ряду с её бесспорно сексуальным владельцем, — лучшее, что было у Тэхёна за последние девять лет. Одежде нет места между двух тел, завёрнутых в одно на двоих одеяло, сзади тихо потрескивает поленьями камин, заря только-только даёт знать о своём появлении, разбавляя синеву ночи алыми красками. Омега уже несколько дней живёт безвылазно у Чонгука, не пуская ни его на работу (тот особо туда и не рвётся), ни себя домой до окончания течки. Он удивляется, как они пережили эти четыре дня практически безостановочного вожделения, прерывавшегося лишь на еду и сон (и то, последнего было ничтожно мало), до нового прилива крови к причинному месту у Кима. Но сейчас, когда голод утолён, а голова обретает трезвость, накатывает задумчивость за рассматриванием мегаполиса за окном. Чонгук передвинул диван, развернув его к нему, чтобы лечь в обнимку с омегой и вместе насладиться последним днём их затянувшейся встречи, да так и замер, провалившись в глубокий сон от усталости. Тэхёну его дыхание на затылке как печальное напоминание о скором конце. Всего один день остался, но что было бы, если бы они и правда жили вместе? И страшно, и желанно до дрожи. Если быть до последнего откровенным, они оба не видели изначально в этом союзе ничего, кроме наживы. Оба жадные до власти: один — от её недостатка, другой — от желания поиметь больше того, что уже есть. Но в погоне за властью счастлив не будешь. С этой мыслью Тэхён ложился спать в день своего рождения, после того, как свой настоящий первый поцелуй позволил украсть едва знакомому альфе. И даже стоя перед окнами от пола до потолка, слушая слащавые речи про власть, силу и богатства, Тэхён понимает, что не для этой цели рисковал жизнью и статусом, передавая в руки чужого секретаря важные документы. Разум отрекался, а сердце тянулось к теплу. — Ты часто смотришь на книжные полки, — подмечает в один момент Чонгук, когда Ким, завернувшись почти с головой в простыню, бродил, исследуя его скромную обитель. — Я воспитывался на литературе разных веков, стран и народов, — поясняет омега, — мне насильно привита любовь к чтению. — И всё же, ты получаешь от него удовольствие. — Верно, — соглашается и тянется к одному из корешков, аккуратно тянет и смотрит на обложку, прежде чем открыть. — Сейчас это единственное, что помогает как следует забыться. А что насчёт тебя? — Любовь к художественной литературе мне никто не прививал, — вещает с кровати негромко Чонгук. — В детском доме, где я вырос, было много книг, но никто их не читал, кроме меня. А когда я уже начал что-то иметь со своего бизнеса, то не скупился на покупку некоторых изданий популярных авторов. — Детективы? Романы? — перелистывая страницы имеющейся и у него дома книги. — Трагедии. Тэхён останавливается, переставая почти бесшумно листать случайно взятую книгу, задумчиво замерев глазами на невидимой точке в тугом переплёте. — Почему? Шагов не было слышно, когда сзади приблизились, а после ладонями повели по угловатым плечам. — Потому что там всегда конец не ознаменован хеппи-эндом, к которому все так привыкли, — смотря через чужое плечо на взятую омегой трагическую пьесу — «Ромео и Джульетту». — Начитавшись книг и насмотревшись фильмов, где все обязательно будут счастливы, люди строят воздушные замки там, где их быть априори не может, и делают тем самым себе хуже. Не бывает так, чтобы счастливы были все. В трагедии построена реальная картина, в которой нет места мечтам о лучшем и есть суровая действительность, где ты каждый день борешься за счастье, чтобы в итоге умереть в погоне за ним же. А добьёшься ты его или умрёшь зазря, зависит только от тебя, а не надежды на авось или удачи. Тэхён, проводя по чёрно-белой иллюстрации пальцами, с грустью изрекает: — Иногда… надежда — последнее, что остаётся у человека. И сейчас Тэхён надеется, что всё наладится. Он не хочет, чтобы надежда была его последним спасением из лап Нэыля, сделает всё, чтобы оттуда вырваться, но исход ему, увы, неизвестен, и это вгоняет в тревожное ожидание дня «Х», когда их с Чонгуком судьба решится. Сейчас омега не замечает, когда Чон успевает проснуться, но за окном солнце уже залило рыжим светом землю. К холке губы прижимаются небрежно, прогоняя мрачные мысли из головы. — Твой муж убьёт меня, когда узнает, — будто прочитав их, говорит Чонгук шёпотом, боясь перебить уютный треск огня и тишину утомлённой чужим ненасытным желанием квартиры. Поздновато альфа задумался об этом. Но последствия примет так, как должно, ни о чём не жалея и не думая искать оправдания. — Если узнает, — исправляет Тэхён и машинально сжимает лежащую на его животе ладонь сильней. Не позволит. В ответ его ладошку перехватывают и заключают в свою, переплетя пальцы. — Если это случится, я закажу себя, — говорит твёрдо омега, пропитываясь теплом горячего тела сзади и чувствуя рядом с его владельцам неимоверную силу, побуждающую на такие отчаянные поступки и более решительные действия. Без него загнётся, потеряет смысл, снова вернётся в персональный кошмар. — Пойдёшь за мной на тот свет, не раздумывая? — Нам уготовлена встреча в Аду, забыл? Альфа хрипит приглушенно. — Как слащаво, — в словах сквозит улыбка. — Не дотягивает до истории с трагичным концом, верно? — плохое настроение постепенно улетучивается, вместе с медленно наступающим утром. — Только от нас зависит, какой конец возымеет наша история, — поглаживая большим пальцем чужую ладонь. — Но это будет первая, в которой я добьюсь права на хэппи-энд, — клятвенный поцелуй, оставленный за ухом Кима, не даст ему соврать.***
Забираясь в автомобиль, где, как и положено, ждал личный водитель, Тэхён отправляется в место, которое почти десяток лет называл домом. Покидать Чонгука утром, расставаясь возле лифта (альфа разминулся с ним, уходя на работу), было чертовски сложно, но необходимо. Кажется, за пять дней, проведённых с ним, практически не зная понятия личного пространства и пространства между их телами в целом, он к нему намертво приклеился, а теперь отрывать вместе с кожей — невыносимо больно. В пробках омега задумывается над чужими словами и своими уверенно брошенными фразами. Нет, он не сомневается в том, что данные собой обещания исполнит, но как бы то ни было, с жизнью расставаться не хотелось и обрекать на смерть Чона — тоже. Слова о борьбе за счастье и «хеппи-энд» плотно засели в белокурой голове, обосновавшись липким клейким пузырём, облепившим отпущенный гормонами мозг. За него надо будет бороться — и он будет, сколько бы препятствий на пути ни встало. И первым был сейчас он сам. Пробыв с Чонгуком бок о бок и почти беспрерывно занимаясь с ним любовью, он полностью пропитался его коньячным с примесью горького шоколада запахом, почти растеряв свой сладко-ликёрный. Нэыль должен будет прибыть через два дня, этого должно хватить, чтобы он успел смыть с себя последствия его течки, но если нет, то тут уповать стоит лишь на удачу и наивную надежду альфы на его истинную верность лишь ему. Вторым стало само возвращение мужа. Времени, проведённого с новоиспечённым любовником, было ничтожно мало, чтобы насладиться счастливой жизнью сполна, и сейчас Ким это ощущает ярко. В груди закипает злость, будто любимую игрушку забрали. Но и с этим справятся. Вместе. Последняя на данный момент проблема сидит рядом. Господин Хонг — личный водитель Тэхёна и, к его сожалению, нанятый и прислуживающий только Нэылю. Этакая послушная шавка, докладывающая о каждом его шаге. И если ранее это не доставляло никаких проблем, то сейчас стало гореть тревожной лампочкой. Бета не слепой, не тупой и уж тем более не лишён обоняния, а пробить по базе данных, кто владелец многоэтажного комплекса и где живёт, не составит большого труда. Стоит машине остановиться возле особняка, из которого, по заранее отправленному приказу, выходит несколько крепких амбалов-охранников, омега тянется рукой в бардачок, где, как и у многих людей их окружения, неизменно хранится матовый ствол. Никогда не стареющая классика. — Господин О, что-то… — выстрел в висок не даёт престарелому бете договорить. У Тэхёна звенит в ушах, глаза жмурятся, а рука с пистолетом, из дула которого валит тонкой, едва заметной струйкой, пар, опускается на бёдра. Одна из проблем устранена. Безжизненное тело вытаскивают из автомобиля, чтобы тут же избавиться от него. Пока что сердце замирает в мнимом спокойствии.