История блуждающего принца

      Некогда думал он, что так и не сможет свыкнуться к полётам на драконе. С того момента, как Солнечный Огонь вылупился в маленькую ящерицу, умещающуюся на крохотной ладони принца — прошло не так много времени, но теперь его «маленький друг» превратился в грозного хищника, в единственное преданное ему существо, готовое отдать за него жизнь. И Эйгон был готов отплатить за такую дружбу той же монетой.       Не догадывался принц, что придёт час и так же, как к полётам на драконе, он сможет привыкнуть к запаху сожжённого человеческого мяса, к стонам и крикам умирающих в полымя людей. И, признаться честно, звук этот доносился до его ушей, как сладкая песнь, ведь то были не крики несчастных жертв, отнюдь, а крики врагов, которых следовало истребить. И в этом крылась большая разница: Эйгон не смог бы себе простить убийство человека, так же, как не смог бы простить себе слабость — даровать пощаду врагу. Ведь вопрос нынче стоял не в правде для него, а в выживании.       Дракон выплыл из небес, как громадное чудище.       Не даруя врагам шанса на побег, на осмысление грядущего, Солнечный Огонь стрелой бросился вниз. Рёв дракона и пламя, как громадное, громовое копьё, обрушилось на головы дотракийцев и оглушительный крик прокатился за спиной Эйгона, когда он, верхом на верной драконице, пронёсся прямой тропой, сметая за собой лучников. Бесчисленное войско не единого кхаласара рассыпалось по кроваво-красной пустыне. На смутно-знакомом языке они кричали друг другу приказы. Эйгон мог распознать из них ясные для него слова: «Копье», «В небо», «Убить чудовище».       В небо взлетели стрелы недобитых лучников и подступающего на помощь нового войска. Эйгон натянул поводья и штыри с болью отозвались в теле Солнечного Огня. Взмахом громадных крыльев она в миг набрала высоту и стрелы не достигли дракона, а полетели по воздуху и рассыпались точно звёзды, задевая на своём пути подступающих воинов и их лошадей.       Сердце Эйгона до боли сжалось, не в страхе, но в мысли о том, какие бесчинства уже успели натворить дотракийцы. Как сильно пострадал город? Он не ведал. Хотя сам Кварт Эйгона волновал не сильно, тревога схватила его в тески при мысли о Геймоне и Эве. Живы ли они? Смогли ли они укрыться от беспощадных огненных стрел, которые не жалея ни сил, ни средств, растрачивал кхаласар?! Тревога настигшей утраты интуитивно отозвалось в нём. Что ему стоило повелеть Солнечному Огню отступить, улететь дальше на юг, за неприступные скалы? Ничего не стоило. Но он не сделал этого, не подумал даже. Была на то причина.       Собираясь с духом, на безопасной высоте Эйгон принялся оглядываться. Сотни… Нет тысячи дотракийцов, племена кочевников собравшихся в одно целое — обступили город. Их бессичсленное множество дало ему понять, что со всеми не сможет управиться даже дракон. Не было у Солнечного Огня ни сил таких, ни боевого опыта. Едва ли смог бы победить в этой одиночной битве и знаменитый дядя Эйгона на своём отважном Краксесе. Если сейчас же кваатийцы не выйдут защищать свой город, то не станет Кварта. Эйгон мог лишь отсрочить сей миг на краткое мгновение, задержать кхаласар, дабы дать горожанам время на сборы. Припав к шее дракона всем телом, Эйгон прильнул лбом к золотой чешуе Солнечного Огня и прошептал: — Только ты и я, моя милая. Вместе мы справимся.       Шепнув ласковые слова и отдав ей приказ, дракон принялся снижаться. Солнечный Огонь фыркнула, то ли соглашаясь с Эйгоном, то ли напротив, преисполненняясь страхом, вместо того, чтобы кинуться на несколько сотен кхалов и их кровных всадников, она устремилась к воротам, которые тараном усидчиво и самоотверженно выбивала дюжина крепких мужей. Солнечный Огонь прыснула горячими огнём в их спины, схватила одного из них и мощной лапой раздробила рёбра, а затем выбросила обмякшее тело наземь, сбивая с ног нескольких мужей. Скоро расправившись с врагами, превратив таран в обгорелую древесину, Солнечный Огонь оттолкнулась от земли, расправила крылья и вознамерилась взлететь. Но не заметила ни она, ни Эйгон, как скоро их настигли из-за спины воины. Стрелами и копьями они атаковали дракона, целясь не в могучее тело Солнечного Огня, а в слабое место, где отсутствовала чешуя: в крылья. Дракон взревел, когда копьё угодило прямо по кости, разрезая прочную кожу. Эйгон натянул поводья, руки его дрожали, краснели от того, как сильно он затягивал ремни. Оттолкнувшись могучими лапами, отдав упор на правое, неповреждённое крыло, дракон неуклюже подлетел. Эйгон сбавил напор, позволяя оставаться на низменности, страшась, что на большой высоте Солнечного Огня станет вихлять и новая атака придётся роковым ударом.       — Цельтесь в всадника! — скомандывал кхал и Эйгон интуитивно пригнулся. Солнечный Огонь, предчувствуя угрозу для всадника, не смотря на серьёзную рану, которая едва позволяла ей удерживать равновесие, стремительно обернулась, принимая порцию ударов на себя. Копья, в отличие от жалких стрел, несли сокрушительный удар, вонзаясь под кожу, минуя чешую.       — In Valyrian! — закричал Эйгон, лихорадочно освобождаясь от цепей, намереваясь скорее выпрыгнуть из седла. Если он не сделает этого — они оба погибнут, а так у Солнечного Огня появится шанс спастись, даже с такой раной, она сможет улететь от поля сражения, укрыться где-то за неприступными скалами. Дракону хватит еды — падальщики везде найдутся. А ему, Эйгону, уже было не спастись. Он верил в это абсолютно, но отчего-то не боялся. Кровь в нём кипела и странное, доселе невиданное, бесстрашие. Бесстрашие, что свойственно только дуракам и обречённым.       Эйгон не заметил, как отворились ворота. Вой дракона и улюлюканье дотракицйев перебивало решительный клич воинственных кваатицев. Когда же он справился с цепями и спрыгнул с осевшего на землю дракона, мимо него пронеслось вооружённое войско, с мечами, щитами и луками. Ворох песка от копыт прыснул ему в глаза и Эйгон закрыл лицо руками. Но крепкие руки вдруг схватили его за ворот и потянули на себя. Глаза принца встретились с обезумившими от гнева глазами здоровяка Эрреста.       Эйгон зажмурился, было подумав, что недалёкий здоровяк намеревается его прихлопнуть меж делом, но тот лишь встряхнул Эйгона и недовольно пролепетал: — Благодарю. Дальше мы сами. — Что с Геймоном и Эвой? — спросил Эйгон, хватая Эрреста за плечо, не позволяя ему вступить в бой, пока тот не ответит на его вопрос. И лучше бы он не отвечал вовсе. — Как и многие они укрылись в Доме Бессмертных. Но боюсь, что мальчишке пришёл конец.       На этих словах Эррест оставил его, вынул из ножен меч и помчался на поле сражения, лихо сбивая с ног крепких кочевников, рассекая мечом конечности лошадей, хватая всадников за загривок и одним лишь крепким движением впечатывая их в землю, наступая ногой и раскалывая черепа как грецкий орех. Эйгон наблюдал за этим с отсутствующим взором, абсолютно ошеломлённой вестью, что окатила его с головы до пят. «Геймон умирает, — страшная мысль забилась его по голове. — Этот несчастный ребёнок, который познал столько бед в свой юный возраст — умрёт!».       Эйгон был опустошён, точно остался без ведущей руки, не вовремя подкосившийся под ударом страшного известия. Его так не сбивала с ног весть о гибели отца, к которому принц никогда не испытывал трепетных чувств, как весть о умирающим ребёнком, который был ему, в сущности, никем. Нет, не никем! Компаньоном, другом. Единственно близким ему человеком.       Отдавшись слабости в самом неподходящем месте, Эйгон и не заметил, как к нему со спины подскочил вооружённый всадник. Сабля-аракх, блестящая от свежей крови, занеслась над его головой и тотчас потонула в пламени, вместе с конём и безжалостным дотракийцем. Солнечный Дракон укрыла Эйгона своим могучим телом, как мать укрывает дитя в страхе от ночного кошмара. Предсмертный вопль хлестнул Эйгона по ушам…       Сколько раз его уже намеревались убить и кто-то непременно приходил на выручку. Даже Геймон, рискуя собственной жизнью, бросился в переулке защищать принца от кочевника, не думая о собственном благе. Так же поступила и Эва. А сколько раз его защищала Солнечный Огонь — Эйгону было не счесть.       Каждый, кто его окружал, был многим достойнее жизни, чем он! Но все они в этот самый час могли умереть, если кваатийцы не удержат город, если все они на этом багровом поле полягут…       Эйгон вышел из надёжного укрытия, ведомый крепким желанием мести.       — Umbagon kesīr! — скомандовал принц. Солнечный Огонь не сдвинулась с места, лишь обернулась на него, издав утробное, тихое рычание. Намерение Эйгона, казалось, отпечатолось на её морде. В тёмных глазах, что не знали ни страха, ни боли, отразилось смятение. Эйгон повторил приказ, жалко толкнув дракона в могучую грудь, повторяя раз за разом, свою волю. Слова, вместе со слюной, с жаром вылетали из его рта. Со стороны состояние Эйгона походило на безумие, но кто бы такому удивился? То была настоящая бойня — она ломала и не таких.       Наконец Солнечный Огонь сдалась, отступила и хлестнув по горячему воздуху крыльями, неуклюже взлетела, едва размахивая израненным крылом, то и дело заваливаясь на бок. Эйгон смотрел на удаляющюся фигуру дракона с мирной улыбкой, позабыв о том, где находится и зачем пошёл на отчаянный шаг. Казалось, теперь и смысла в этой битве у него не было. Ему не за что было бороться.       С наступлением кваатийцев началась настоящая бойня. Песок, как багровый морок, охватил весь горизонт, скрывая фигуры воинов и коней. Эйгон щурился, почти не видя ничего перед собой, переступая через трупы и раненых мужей. Он подхватил меч, что заметил на песке, хиленький, с деревянным эфесом, стёр с него кровь о нагрудник бывшего владельца и схватился двумя руками. Давненько он не брался за орудие, когда перестал тренироваться с сиром Кристоном, влекомый выпивкой и девками. Причина для восстановления старых навыков паршивенькой оказалась, но ничего с этим не сделаешь. Придётся сражаться.       Эйгон понёсся, не видя перед собой ничего. Солнце пекло затылок и мокрые от пота волосы лезли в глаза. Врагу, что оказывался на горизонте, он не дал ни шанса. Без промедления, Эйгон напал на него со спины, с хрустом вонзался в грудь, а затем отсёк голову. Почти все дотракийцы, не видя Эйгона, сражались с кваатийцами и непримечательный, бледнолицый ураган в лице слабого принца был незаметен, что являлось для них смертельной ошибкой. Кровь хлестала из смертельных ран, брызгала багровым соком в лицо, пачкала грязную, некогда белую, рубаху Эйгона. Но наслаждения он не испытал. Убийства не спасут Геймона, не вернут этого надоедливого сорванца к прежней жизни. И руки Эйгона тряслись, от накала и отвращения. Убийства ему не нравились, нерешительность его подводила. То была слабость, слабость что с кровью передалась ему от Визериса. Отец был мирным человеком, не склонным к жестокости. Эйгон оказался таким же. Только сейчас он это понял, когда поздно уже было отрекаться от своей затеи. — Что ты здесь забыл? — кто-то схватил его за шиворот и обернул на себя. Конопатое, усталое лицо Эдуина кривилось от злости. — Где твой дракон? — Улетел. — Зови его обратно, идиот. — Иди в пекло!       Эдуин крепко вдарил Эйгону по лицу и тот спал в песок, тёплый и мокрый от крови. Бойня его измотала и он уже был слабым бойцом в рукопашную. Да и сильным в этом деле никогда не был. — Никчемное животное! Я сказал — призови! — Я сказал, иди в пекло! — Жалкий трус. Ты нас всех сгубишь. Что только моя тупая сестрица в тебе нашла, кроме…       Эйгон ударил его сапогом по колену, но не свалил с ног, как того желал. Эдуин был слабее своих братьев: Эрреста и Эриха, но жестокость и гнев делали его сильным воином и опасным врагом.       Не унижаясь до уговоров, Эдуин схватился за меч, но даже не успел вытащить из ножен, как под воинственный клич подоспевшего дотракийца, оказался проткнутым его саблей. Сабля прошла насквозь ниже пупка и двинулась вверх, доходят до рёбер. Эйгон, не теряя времени, стремительно поднялся, схватил меч и пронзил врага, обходя Эдуина сбоку. Дотракиец, вместе с заколотым Эдуином, держась в жутких объятиях, слёг на песок. Оба ещё дышали, когда Эйгон нагнулся над Кар Дитом.       Что ему теперь делать — Эйгон не знал. Эдуин не жилец, да и спасать его не было никакого желания. Но он всё равно, ведомый непонятным порывом, нагнулся над ним, зная, что тот, отдавая концы, обязательно что-то скажет. И он сказал. — Помоги… им — прохрипел Эдуин, перед тем как навеки смолк, и глаза его, замаранные песком и кровью, закрылись.       Эйгон поднялся, отряхнулся от пыли и новым взглядом оценил побоище. Что он мог? Хватит ли его скудных навыков на то, чтобы стать полезным на поле брани? Определённо: нет. Это не его стихия. До посещения Кварта он и не убивал ни разу, на руках его не было чужой крови, но теперь. Теперь он стал убийцей. Не Солнечный Огонь, а он сам отнял жизнь. От этой мысли, руки Эйгона затряслись. Какой страшный рок. Он не находил себя в этом, невольно сравнивал себя с дядей и с младшим братом. Они были схожи: своенравные, неумолимые бойцы. Казалось, рождённые для этой цели. А для чего был рождён Эйгон? Для трона? Как бы сидела корона на его голове, если сам он из себя ничего не представляет? Осознание своей слабости, нерешительности, подстегнуло его к действиям.

***

      Эва завывала, сидя перед ложем, на котором разместили Геймона. Его маленькая грудь едва вздымалась, из горла доносились рванные, сиплые вздохи, но Эва знала: то были не звуки отчаянья, а его борьба со смертью. У Геймона была причина для того, чтобы жить.       Пока Эва держала руку мальчишки, Линас неожиданно исчез, но она даже не заметила его отсутствия. В слабоосвещённых покоях, под грохот и крики перепуганного люда, Эва сидела на холодном полу, слабо сопротивляясь накатывающей панике. Она боялась закрыть глаза, упустить Геймона из виду, будто он в любой час мог испустить дух, а её навязчивое внимание было единственным, что удерживало мальчишку на этом свете. — Боги не допустят этого, — шептала она, убирая мокрые, белёсые пряди с лица Геймона. — Ты будешь жить.       Так же скоро, как Линас покинул их, он вернулся в компании синегубого колдуна в наряде из алого бархата. Тогда Эва позволила себе перевести взгляд на Бессмертного, что так разительно отличался от иных кваатицйев, с которыми ей довелось расти и общаться. Волос на голове старца не было, а глаза его, невидящим взором, устремились к Геймону. Белки колдуна отдавали синевой, того же цвета были его губы и ногти. Эве многое довелось слышать о Бессмертных. Слухи о них не смолкали в Кварте, покрывая этих людей пеленой таинственности, но впервые она видела колдуна так близко, впервые заглядывала в мрачное лицо, что и на человеческое было не схоже.       Неспешно Бессмертный подошёл к ложу, откинул простынь, что скрывала ранения Геймона и коснулся его смертельной раны длинными, чёрными пальцами. Они окрасились кровью. — Рана смертельна, — шёпотом произнёс Бессмертный, поднося пальцы к губам и касаясь подушечек сухим языком. — Дитя умрёт. — Этот ребёнок очень важен для Чистокровных! — воскликнул Линас. От отчаянья он не скупился на ложь. Но по тому, как Бессмертный обернулся на него, наградив мрачным взглядом, Эва поняла, что колдун не поверил в слова Линаса, а если бы и поверил, для него бы это ничего не поменяло. Бессмертные не чтили Чистокровных, не считали их своими властителями, они лишь делили с ними одну землю. — И почему сын простолюдинки и лизенского гребца так важен вам?       Он спрашивал у Эвы, будто чутьё, далёкое от человеческого, ясно дало ему понять, что Линасу безразлична судьба ребёнка. Но Эва тушевалась. Что она могла сказать? Кем ей был этот мальчик? Они не были связаны кровью, но Эва любила его всем сердцем, так как хотела любить своих братьев, но не смогла впустить в своё сердце ни одного из них. — Прошу вас! Спасите его. — Кварт на пороге погибели, а ты просишь за это дитя. Какие же вы, люди, странные. И тысячи лет не хватит, чтобы понять ваши помыслы. — Скажите, что вы хотите. Я всё сделаю. — У тебя ничего нет, — спокойно отрезал Бессмертный, без всякого интереса разглядывая её искажённое в муках лицо. Словами, брошенными невзначай, как сухой факт, он отрезвил Эву. Что на поле брани, что здесь, в Доме Бессмертных, она ощущала собственную беспомощность, свою обычную, человеческую слабость. Определённо, мужчина, что стоял перед ней, гордо возвышался, точно вершитель судеб, не был человеком. Но он говорил с ней на одном языке, он понимал её и это их роднило. — Покиньте покои, — наконец сказал синегубый колдун, складывая руки в замок. Уверовав, в своё бессилие, Эва не сразу поняла, что он обращался к ней. — Я сказал вам двоим выйти. — Эва, вставай, — прихрамывая, Линас опустила над Эвой, схватил её под руку, намереваясь поднять, но она лишь крепче прижалась к Геймону. — Что вы хотите? — Покиньте покои, — спокойно повторил Бессмертный в третий раз. Линас схватился крепче, вырывая Эву с пола и прижал к своей крепкой груди. — Я выйду к вам сам, когда окончу.       Линас вывел Эву из покоев, но не смог оторвать от закрытой двери, к которой она прижалась. И как она, столь языкастая, крамольная девица, могла превратиться в сей миг в слабую леди, которой никогда не была? Так, подчас, людей беды меняют, а Линас совсем позабыл об этом, дано привыкший к потерям. Но кое что его обрадовало. Теперь она была слаба и она была в его власти. Это он их вывел из города, привёл колдуна, чтобы спасти мальчишку. Линас смело рассчитывал на благосклонность Эвы, если, конечно, боги будут милостивы и даруют Кварту спасение. Родство с Кар Дитами его не прельщало, он не был из тех людей, что стремятся к богатствам и славе, его интересовала лишь эта женщина, что во времена юности даровала ему свою невинность и на которой Линас непременно желал жениться. С тех самых пор, когда он увидел её на площади, торгующую цветами: красивую, рыжеволосую, в закрытом наряде, несвойственном кваатийкам, он решил наверняка: она станет его женой. — Эва, милая моя девочка, всё будет хорошо.       Не теряя времени, Линас пустился в ухаживания, с наслаждением поглаживая её спутанные волосы. — Эрих погиб… — прошептала она. — Он отдал жизнь за правое дело. Смерть героя отрада для настоящего воина. — Но как же Эйгон… Ведь он не воин. Он самодур! Недалёкий, лживый мальчишка. О, боги… надеюсь, они защищать его. Этого идиота. Этого распутного дурака. Которого я так люблю…       Лицо Линаса побледнело и жар страсти тотчас оставил его. Касаясь девичьих волос, ему захотелось схватить её, как ретивую кобылицу за гриву, и ударить о стену. Лишь бы она выкинула из головы этого миловидного прохвоста! Как в этот час, в объятиях смерти и паники, она могла думать о чужеземце, что был недостоин и пыли под её ногами. — Эва… — голос незваного гостя настиг их внезапно. В темени коридора показалась невысокая, тонкая фигура Эйгона. Измызганная рубаха, кровь, что ему не принадлежала, порванные кюлоты принца говорили о его деяньях на поле боя.       Эва отскочила от Линаса, встречая Эйгона горячим взглядом, с каким только смотрят влюблённые глупцы. — Эйгон… это ты? — позабыв обо всём, она бросилась ему на встречу, завлекая в плен крепких объятий. Эва не скрывала своих слёз, чувств, которые всегда прятала от принца, не желая их признавать и проявлять перед этим напыщенным юнцом. Но сейчас, когда жизнь каждого весела на волоске, Эва решилась на откровение, перед ним и перед самой собой. Не послабляя крепкой хватки, Эва принялась его целовать: рвано, резко, осыпая всё его пылающее лицо жаркими касаниями. Он казался ей ненастоящим. Слишком это было хорошо для правды. Но он и впрямь стоял перед ней, прямой и холодный как статуя. — Геймон… он жив? — Синегубый колдун выпроводил нас. Он сейчас с ним. — Так он жив? — теснил Эйгон. Наличие какого-то колдуна рядом с Геймоном не даровало ему спокойствие. Эва и сама не знала, что происходило за закрытой дверью, спасал ли его Бессмертный или даровал вечный покой. — Я не знаю…       Эйгон спешно поцеловал Эву в губы и с силой разомкнул объятия, иначе было никак. Он бросился к двери, но коснувшись ручки, ощутил на плече крепкую руку Линаса, что отшвырнул его в сторону, занеся перед лицом принца кулак. В другое время, Эйгона бы охватила паника, но теперь, когда он познал вкус крови, страха не возникло. В ножнах всё ещё был меч и он был готов воспользоваться им, если кто-то вздумает встать у него на пути. Линас был сильным, а Эйгон слабым, но именно его слабость была главным оружием. От слабака никто не ожидает удара. — Не мешай, — зарычал заведённый Линас. Конечно, он стал свидетелем их жаркого воссоединения и сейчас полыхал от досады. — Линас прав, — Эва встала между ними, кладя руки на грудь Эйгона. — Бессмертный сам позовёт. Не стоит его злить, мы не знаем на что способны синегубые колдуны, к тому же это их дворец. Мы должны проявить терпение. — Терпение? И это говоришь мне ты? — Закрой рот, Эйгон. Он знает, что делает! — Теперь я тебя узнаю, — Эйгон изобразил слабую улыбку и с неохотой уступил. Скатившись по стене, осев на холодном полу, он спрятал руки в ладони, размышляя над тем, что произошло. Он был жив. Солнечный Огонь была жива. Эва была жива. Но если Геймона не станет, он никогда не сможет себе этого простить. Этот ребёнок… Он нужен был Эйгону! Незнамо зачем, но нужен.       Вспоминая старые молитвы, которые произносила матушка, Эйгон принялся нашёптывать их себе под нос. Не убирая рук от лица, покачиваясь из стороны в сторону, Эйгон молился Семерым, умоляя богов даровать спасение безродному мальчишке, что стал для него всем.       Сколько Эйгон так просидел, он не знал. Счёт времени оставил его, погружая в глубокие размышления. Если это была кара за все деяния, что принц сотворил, то она была слишком жестокой. Лучше бы сгинул он, Эйгон заслуживал смерти, он оставил свою семью, свой трон, но Геймон был непричастен к его грехам.       Эйгон вспоминал бойцовые ямы, на которых так часто встречал Геймона, слабо подозревая, что тот вполне мог оказаться его бастардом. А затем вспоминал пустыню, где сам Эйгон изнывал от усталости и жары и лишь Геймон его подбадривал и направлял, не давая сдаться. Геймон знал обо всех его пороках, которых было не мало, ни одна живая душа, ни в Кварте, ни в Королевской Гавани, не знала об Эйгоне больше, чем этот мальчишка, и не смотря на всё, Геймон его не оставил. Он всегда был рядом с ним. И точно он не оставит его и сейчас! Геймон был воином. Как Порочный принц, как Эймонд Одноглазый. Такие не уходят бесславно, на смертном одре, подобно его старому отцу. Такие сгорают в огне, гордо восседая на драконе с мечом в руках. Таким был Геймон Белокурый.       Колокольный набат вывел Эйгона из тяжких дум. Оживились Эва и Линас, что поднялись на ноги. Они обменялись общим удивлением, бросая на Эйгона такие же многозначительные взгляды, на которые он не знал, что ответить. Их радость была непонятна Эйгону.       — Всё закончилось, — сказала Эва, кусая губы, что и так уже были обкусаны до крови. — Мы отстояли город. Мы победили!       Наконец поднялся и Эйгон. Ноги его заныли, от долго сидения на одном месте. Значит, Кварт выстоял. Но какой ценой? Эва ещё не знала, что на поле брани пал её брат, а что со вторым — Эйгон и сам не знал. Но так или иначе, потери были велики среди кваатийцев, такая победа едва ли станет радостной вестью для народа. Многие женщины не дождутся возвращение мужей и сыновей. Многие дети больше никогда не увидят своих отцов. — Отсиделся здесь как жалкий трус, вместо того, чтобы славно погибнуть на поле боя, — громыхал Линас, злясь на самого себя. — Не переживай, ты всегда можешь умереть где-нибудь в другом месте, — охотно подсказал Эйгон. — Только вместе с тобой, сопляк смазливый. — Что же ты всегда о моей смазливости говоришь? Неужели, я тебе так сильно приглянулся?       Эйгон сам не понимал, зачем драконит его. Но не мог с собой ничего поделать. Без него Кварт бы не выстоял, осознание этого придавало уверенности и решительности в споре. — Хватит вам. Не время сейчас ругаться. — Эва, ты идёшь? — Линас замялся на месте, особо и не веря, что она поддержит его. Догадка Линаса оказалась верной. — Ступай. Я дождусь Бессмертного.       Лишь сказав это, словно окликнув его, колдун вышел из покоев. Обе руки Бессмертного оказались испачканными в крови и странной, смердящей, тёмной жидкости. Эйгон и Эва затаили дыхание. — Возрадуйтесь, дитя будет жить. Но теперь оно принадлежит этому дому.