Нечто большее, чем просто жизнь...

Сынмин пришёл на второй день после Рождества. Он появился без предупреждения с огромным бумажным пакетом в руках. – Ты чего на звонки не отвечаешь? – монотонно протянул он и тут же осёкся. Из открытой двери на него смотрело нечто серое с разлохмаченными волосами, укутанное в одеяло. – Не подскажешь, кто ты и куда дел моего лучшего друга? – осведомился Сынмин. Хёнджин промычал что-то нечленораздельное и направился обратно в своё логово, устроенное им ещё в сочельник. Наспех стягивая обувь, Сынмин оглядел комнату. Наглухо закрытые шторы, на столе несколько бутылок из-под вина, в раковине грязная посуда. На заднем фоне приглушённо бурчала знакомая мелодия «I will love you till the world stops turning…» Крутившаяся возле ног гостя Ками приветливо поскуливала. – И что это за запах? – потянув носом, сморщился Сынмин. Поискав взглядом источник, он нашёл его на прикроватном столике, рядом с грудой одеял, в которой уже несколько дней прятался Хёнджин. – Господи, ты, что решил сжечь сразу всю без остатка? – проговорил парень. Не снимая пальто, он проследовал через комнату и затушил свечу. – Ты что жёг её несколько дней подряд? – выдохнул Сынмин, – аромасвечи, дело, конечно, хорошее, но не в таких же количествах. Услышав в ответ еле разборчивое «успокаивает», парень быстрым шагом направился к окну, и, отдёрнув тяжёлую штору, откинул окно на проветривание, впустив в комнату морозный, свежий воздух. За окном пасмурно смотрело зимнее небо. – Не хочешь рассказать, почему ты в таком состоянии? – наконец, поинтересовался Сынмин, присев на край кровати. Ответа не последовало. – Ты, конечно, имеешь, полное право проводить Рождество, как тебе хочется, но… – … Я жалкий, – послышалось из глубины одеял. Приподняв бровь, Сынмин не спешил ничего комментировать, ожидая продолжения речи самобичевания друга. – Я такой идиот…, – последовало следом, – как я мог опять… на те же грабли…, – груда из одеял всхлипнула и шмыгнула носом. – Ты там что ревёшь? – покосившись, проговорил Сынмин. – Нет, – пробурчал Хёнджин, опять потянув носом, – это аллергия на жизнь. – Столько лет работаю аллергологом и не знал, что таковая существует, – монотонно констатировал факт Сынмин, и осторожно добавил, – … слушай, может, ты вылезешь из своей берлоги и расскажешь, что произошло? – Нет, – груда одеял всхлипнула и пододвинулась ближе к стене, – мне стыдно. – Что же ты такого ужасного натворил, что лежишь тут уже как третьи сутки, не отвечаешь на звонки, пропустил приглашение в гости, – выдохнул Сынмин, – между прочим, Ын Су тебя ждала, даже твою любимую курочку приготовила и девочк… – Почему у всех всё «счастливо и до конца своих дней», – перебил хриплый голос из-под одеяла, – а я как будто проклятый… что со мной не так… Почесав затылок, Сынмин, покосился на гору из одеял. – Постой… это что… муки любви? – в изумлении подняв бровь, осведомился Сынмин, – ты что... влюбился? – Ни в кого я не влюбился, – фыркнул под одеялом Хёнджин, – много чести… – И кому же так много чести? – продолжил удивляться Сынмин, невольно улыбнувшись. Его друг, наконец, за столько лет снова испытывал чувства! После развода Хёнджин превратился в работающего зомби, ничего и никого не замечая на своём пути, и то, что сейчас видел перед собой Сынмин, не могло не радовать. Хёнджин снова любил, а иначе, как объяснить эту страдальчески-депрессивную ауру вокруг груды одеял? Кто тот человек, который смог пробудить в уже казалось безнадёжном докторе Хване чувства? Сынмин готов был расцеловать его в обе щеки за героизм и выдержку. Хотя… у парня была одна догадка, но уж очень она была дерзкой. Это ведь не мог быть… он? – Ну, так кто это? – повторил свой вопрос Сынмин, так и не дождавшись ответа от друга, – не расскажешь? – Нет, – буркнуло одеяло, ещё больше вжавшись в стену. – Ну… не рассказывай, – проговорил парень, прекрасно зная, характер Хёнджина. Сам расскажет, когда почувствует, что интерес собеседника пропал. Сынмин поднялся и направился к столу, куда до этого второпях поставил бумажный пакет. Доставая пиво и закуски, он оглядывал комнату. Песня, стоящая на репите, началась заново. – Ради всего святого, Джинни, может, сменим пластинку? – предложил Сынмин. – Не трожь, – буркнул Хёнджин. – Понятно, – вздохнул Сынмин. Парень надел резиновые перчатки и включил воду в раковине. Какое-то время было слышно только постукивание тарелок. – Знаешь, – не выдержал Сынмин, – …не стоит завидовать чужим судьбам, ты ведь и представления не имеешь, как живут те которые на вид «счастливы и до конца своих дней». Всполоснув тарелку, парень поставил её на сушилку, – а они, может, завидуют тебе. – Чему тут завидовать, – пробурчало одеяло. – Ну, начнём хотя бы с того, что руки ноги целы, – заметил Сынмин, – жив и здоров. – Добавь ещё, что в Африке дети голодают, – съязвил в ответ Хёнджин. – Джинни, – парень вздохнул, – мы живём один раз. И, как бы я сейчас банально не звучал, но…, – Сынмин запнулся, но всё же выпалил, – мать твою, Хван Хёнджин, как долго ты будешь так жить?! Сколько можно себя жалеть?! – Я себя не жалею, – тут же огрызнулось одеяло. – А как это тогда называется? – домыв кастрюлю из-под рамёна, Сынмин поставил её на стол, – пойми, твоя жизнь только в твоих руках, никто другой за тебя её не проживёт, это твоя и только твоя жизнь. И только от тебя зависит, какой она будет, ни от меня, ни от Лины, ни от Феликса, а от тебя. – Причём тут Феликс, – шмыгнув, тут же отреагировало одеяло. Сынмин усмехнулся. Значит, всё же этому парню удалось пробить шипованную броню Хвана. – Я пытаюсь сказать, – чуть повысив голос, проговорил Сынмин, – жизнь – она не глупая, она даёт тебе то, что ты от неё просишь. Если будешь продолжать играть в «жертву», она так и будет подкидывать тебе обидчиков, – парень запнулся, бросив взгляд на ворох затихших одеял, – и перестань уже, наконец, ожидать и сравнивать. Живи так, как хочешь ты. Не жди, что тебе кто-то что-то должен. Не сравнивай себя с другими, кто успешнее, кто хуже. Ты никогда не узнаешь, что стоит за тем или иным успехом или неудачей. Не суди, а делай то, что приносит тебе радость, что тебя сдерживает? – сняв перчатки, парень сполоснул руки и выключил воду, – и как только ты перестанешь ждать, сравнивать и судить, а начнёшь получать удовольствие от жизни здесь и сейчас, ты удивишься, каким удивительным сюрпризом может оказаться жизнь. – Ты недавно диплом мозгоправа получил что ли? – огрызнулся Хёнджин. – Сертификат о прослушивании курса психологии, – монотонно констатировал Сынмин. – Так и знал, – пробубнил Хёнджин, – дилетант значит. Покачав головой, Сынмин, собрав пустые бутылки в мусорный мешок, направился к выходу, как его взор упал на стоящий в углу мольберт. Несколько раз моргнув, Сынмин поставил мешок на пол, и подошёл ближе к холсту. Разглядывая надпись, оставленную Феликсом, Сынмин протянул, – а Феликс вот в тебя верит… – и задумчиво добавил, – где-то я эту подпись уже видел… но где… Выходит, что Феликс был куда ближе Хёнджину, чем представлял себе Сынмин. Он бывал у него дома и знал об увлечениях доктора. Взгляд парня упал на лежащую рядом с мольбертом папку, из которой торчали листы с рисунками. Он взял её в руки и стал перелистывать работы. – И он прав…, – вдумчиво проговорил Сынмин, – у тебя прекрасные работы, почему ты никогда мне их не показы… Парень не успел опомниться, как кто-то резко вырвал папку из его рук. – Кто разрешил тебе их трогать? – на Сынмина разъярённо смотреть доктор Хван. Ещё несколько минут назад он жалел себя под одеялом, обливаясь горючими слезами, пока не услышал фразу Сынмина про веру Феликса. Мысли быстро накинули план будущих действий друга. Папка… Там лежала папка с рисунками и… с рисунком Феликса. Да Хёнджин со стыда сгорит, если друг увидит его нынешние предпочтения. Он сам ещё до сих пор краснел при мыслях о том, что он влюбился в парня. Сынмину повторять дважды не пришлось. Хван, как ужаленный выскочил из вороха своих одеял, и вот он уже рычал на друга с вырванной из его рук папкой. Судя по выражению лица, Сынмин не успел долистать рисунки до конца. – Ты чего? – удивился Сынмин, опустив руки, – это же просто рисунки, причём недурные, хочу заметить. – Надо было это всё выкинуть ещё тогда, – разъярённо проговорил Хёнджин. Он сам не понимал, откуда в нём вдруг появилось столько агрессии, но отчего-то остановиться он уже не мог и не хотел. Схватив двумя руками папку, он с силой рванул её пополам, но та не поддалась. – Эй! Ты что творишь?! – крикнул Сынмин, выхватывая папку из рук Хвана, – какой бешеный пёс тебя укусил? – Отдай, – прошипел Хёнджин. – Не отдам, пока не объяснишься, – Сынмину храбрости не занимать, будучи отцом трёх дочерей он привык к "ледовым побоищам". – Отдай сейчас же, или я за себя не ручаюсь, – прорычал Хван и уцепился мёртвой хваткой в папку. – Ты ненормальный, – фыркнул Сынмин, с силой потянув папку на себя. – Где уж тут будешь нормальным, – огрызнулся Хёнджин, – когда ты после подлого предательства, наконец, решаешься поверить и открыться человеку, а он плюёт тебе в душу, исчезая из твоей жизни даже не посчитав нужным поставить тебя в известность, просто бросает, как ненужную больше вещь, бессовестно, бездушно и жестоко! – наконец сорвался на крик доктор, – ненавижу! Зачем?! Почему?! Как же я хочу высказать всё ему в глаза, хочу сказать: какой он ублюдок! Какой он, мать твою, маньячный, больной извращенец! – горло больно сжимало, по лицу Хёнджина текли ручьём горячие слёзы, соль смешалась во рту со слюнями, которых становилось всё больше от приступа истерии, – хочу чтобы... чтобы смотря мне в глаза, он назвал причину, хотя бы самую нелепую, почему он так со мной поступил... я готов поверить, чёрт, я готов простить, лишь бы он дал шанс его увидеть ещё раз. Уронив папку, Хёнджин обессиленно упал на колени. Рисунки рассыпались по полу. Но Хвану было уже всё равно. Он, наконец, озвучил свою боль, наконец, признался самому себе, что любит. – Я смешон, – прошептал Хван, – я смешон и жалок. – Разве любящее сердце может быть смешным и жалким, Джинни? – тихо проговорил Сынмин. Он положил руку на плечо друга. Тот вытирал рукавом опухшие от слёз глаза. – Полегчало? – поинтересовался Сынмин, понимающе улыбнувшись. – Полегчало, – выдохнул Хёнджин. – Как на счёт по пивку и ты расскажешь мне всё по порядку? – предложил друг, – думаю, у тебя есть, что мне рассказать… Хёнджин, кивнув, принял протянутую руку друга, чтобы, наконец, подняться. Слишком часто что-то в последние дни он оказывался на полу. В ту ночь одним пивом не обошлось. Хёнджин вспомнил, что где-то в шкафу у него пылилась пара-тройка бутылочек соджу. Прощались парни, уже допивая на посошок припасённую Хёнджином на Новый год бутылку красного сухого. – И помни должна быть причина, – Сынмин икнул, шатаясь набрасывая на себя пальто, – то, как он себя с тобой вёл, не может быть, что… ик…, в общем, ну ты... понял, ик, пакеда. **** Сынмин вернулся в пустой дом. Жена с дочками уехала навестить маму. А он, переживая за друга, обещал, что как только убедится, что с Хёнджином всё в порядке, сразу же воссоединится с семьёй. Но, точно уже не сегодня. Бросив ключи от дома на столик, Сынмин шатающейся походкой поднялся на второй этаж. Перед глазами плыло, ноги заплетались. Это же надо было так набраться, давно он так не мешал всё подряд, последний раз такое было... в медицинском? Перед глазами вдруг возникла расплывающаяся подпись. Сынмин напряг пьяные мозги насколько он только был способен и вдруг его озарило. Он достал из кармана брюк свой телефон и, открыв мессенджер, кое-как нашёл контакт Хёнджина. – Джимни, я вспоннил где видел подпись, Фелдикс он же…, – на этом сообщение обрывалось. Упав на узкую кровать, Сынмин отрубился.